Среди французских политических деятелей первых десятилетий XX в. Жозеф Кайо нам представляется весьма любопытной и недооцененной фигурой. Его геополитические убеждения в определенной степени отражают двойственную геополитическую природу Франции, пребывающей между атлантической и континентальной традицией. Подобная размытость французского геополитического кода отчетливо проявилось в ходе Второго марокканского или Агадирского кризиса.
До 1911 г. по роду своей деятельности, преимущественно в сфере внутриполитической и финансовой, Ж. Кайо сравнительно мало занимался внешнеполитическими проблемами [17, с. 33], что не помешало ему (как члену кабинета Ж. Клемансо) поддержать подписанное в 1909 г. франко-германское соглашение о Марокко [7, с. 99]. Примечательно, что уже тогда против компромисса с Берлином выступили руководители Кэ-д’Орсе и французский посланник в Танжере [18, с. 291]. Как мы позднее увидим, именно руководство центрального аппарата французского МИДа в ходе марокканского кризиса занимало устойчивую антигерманскую позицию, в отличие от Ж. Кайо, пытавшегося найти компромисс с Берлином.
В своем выборе внешнеполитического вектора Франции он был не одинок. Видный британский историк А. Дж. П. Тейлор даже назвал сторонников примирения на экономической почве с восточным соседом «школой Рувье» [5, с. 469]. По его мнению, «радикалы из школы Рувье домогались франко-германского финансового сотрудничества, при котором на долю Германии достались бы все опасности, грозящие обыкновенному держателю акций, а Франция была бы держательницей надежных долговых обязательств; эту партию возглавлял теперь министр финансов Кайо. Ее позицию усиливали социалисты, которые не одобряли реакционную Россию и с восхищением смотрели на германскую социал-демократию, являвшуюся самой сильной и самой ортодоксальной марксистской партией в Европе» [5, с. 469–470].
До 1911 г. по роду своей деятельности, преимущественно в сфере внутриполитической и финансовой, Ж. Кайо сравнительно мало занимался внешнеполитическими проблемами [17, с. 33], что не помешало ему (как члену кабинета Ж. Клемансо) поддержать подписанное в 1909 г. франко-германское соглашение о Марокко [7, с. 99]. Примечательно, что уже тогда против компромисса с Берлином выступили руководители Кэ-д’Орсе и французский посланник в Танжере [18, с. 291]. Как мы позднее увидим, именно руководство центрального аппарата французского МИДа в ходе марокканского кризиса занимало устойчивую антигерманскую позицию, в отличие от Ж. Кайо, пытавшегося найти компромисс с Берлином.
В своем выборе внешнеполитического вектора Франции он был не одинок. Видный британский историк А. Дж. П. Тейлор даже назвал сторонников примирения на экономической почве с восточным соседом «школой Рувье» [5, с. 469]. По его мнению, «радикалы из школы Рувье домогались франко-германского финансового сотрудничества, при котором на долю Германии достались бы все опасности, грозящие обыкновенному держателю акций, а Франция была бы держательницей надежных долговых обязательств; эту партию возглавлял теперь министр финансов Кайо. Ее позицию усиливали социалисты, которые не одобряли реакционную Россию и с восхищением смотрели на германскую социал-демократию, являвшуюся самой сильной и самой ортодоксальной марксистской партией в Европе» [5, с. 469–470].
В IV–VI вв. в Римской империи происходят коренные социальные и экономические изменения. Особенно ярко они отразились на положении рабов. В позднеримских юридических источниках содержатся многочисленные законы, существенно облегчающие процедуру освобождения раба, а также защищающие представителей данного сословия от тех или иных беззаконий. В римской юриспруденции этого времени на смену квалификации раба как «вещи» приходит мнение, что рабы являются «живыми существами» а потому должны пользоваться определенными правами. Так, в Институциях Юстиниана подчеркивается необходимость бережного обращения с рабами: «называются они servi потому, что полководцы обыкновенно берегут их и не убивают» (Inst. I,3). В Дигестах приводятся рассуждения Марциана о праве императора сделать отпущенника свободнорожденным: «Так как он ‹император› в любом случае возвращает в первоначальное положение, в котором изначально были все люди, а не в то, в каком (данный вольноотпущенник) был при рождении, так как он рожден как раб» (Dig 40,1,2). Таким образом, согласно Марциану, люди изначально были свободными. Итак, у рабов как у «живых существ» появляется определенная правовая защищенность.
Здесь, пожалуй, будет уместным обратиться к историографии, посвященной истории развития рабского сословия в IV–VI вв., так как проблеме появления прав у этого наиболее зависимого сословия империи уделяется особо пристальное внимание. Е.М. Штаерман, ссылаясь на Плиния и Сенеку, считал, что в I–II вв. н.э. вопрос о рабах встал очень остро: часто случались грабежи и убийства господ, рабы тяжело приспосабливались к местным обычаям и не были заинтересованы в производительности собственного труда [17]. М. Касер пишет об уменьшении числа рабов из-за упадка хозяйства и низкой рождаемости [19, с. 124], а М.Я. Сюзюмов выдвигает тезис о том, что начиная с IV-го в. рабство вытесняется колонатом [16]. Эту же точку зрения поддерживает Е.Э. Липшиц [14, с. 28–84], которая ссылается на малочисленные упоминания в законах о рабах, занятых именно в сельском хозяйстве и используемую там терминологию, более пригодную для обозначения челяди. Отечественная исследовательница также отмечает небольшое количество законов о рабах, принадлежащих крупным землевладельцам, и приходит к выводу, что государство заняло активную позицию изживания рабовладения и способствовало превращению военнопленных в колонов [15].
Здесь, пожалуй, будет уместным обратиться к историографии, посвященной истории развития рабского сословия в IV–VI вв., так как проблеме появления прав у этого наиболее зависимого сословия империи уделяется особо пристальное внимание. Е.М. Штаерман, ссылаясь на Плиния и Сенеку, считал, что в I–II вв. н.э. вопрос о рабах встал очень остро: часто случались грабежи и убийства господ, рабы тяжело приспосабливались к местным обычаям и не были заинтересованы в производительности собственного труда [17]. М. Касер пишет об уменьшении числа рабов из-за упадка хозяйства и низкой рождаемости [19, с. 124], а М.Я. Сюзюмов выдвигает тезис о том, что начиная с IV-го в. рабство вытесняется колонатом [16]. Эту же точку зрения поддерживает Е.Э. Липшиц [14, с. 28–84], которая ссылается на малочисленные упоминания в законах о рабах, занятых именно в сельском хозяйстве и используемую там терминологию, более пригодную для обозначения челяди. Отечественная исследовательница также отмечает небольшое количество законов о рабах, принадлежащих крупным землевладельцам, и приходит к выводу, что государство заняло активную позицию изживания рабовладения и способствовало превращению военнопленных в колонов [15].
Ученых-историков часто упрекают в том, что их труды посвящены далеким от реальной жизни абстрактным проблемам, непонятным для непосвященных. Список претензий к историкам со стороны «простого человека» велик – тут и переписывание прошлого в угоду меняющейся конъюнктуре, и неумение доступно объяснить суть дела, и многое другое. Как нередко бывает, в таких упреках есть доля истины, но они не имеют никакого отношения к трудам истинных историков. Проблема состоит в том, что и в недавнем прошлом, когда существовала идеологическая цензура, и ныне, в эпоху не менее жестокой «экономической цензуры», работы подлинных исследователей издаются небольшими тиражами и не всегда доходят до широкого читателя.
Рассматриваемая нами монография принадлежит перу крупнейшего исследователя истории внутренней политики России XIX в. В.Г. Чернухи. Сочинения этого автора давно уже считаются эталонными. Ученый принадлежит к Петербургской исторической школе, центром которой является Санкт-Петербургский Институт Российской истории. Особенность Петербургской школы – опора на исторический источник, отторжение широковещательных и априорных обобщений и особая убедительность научных выводов, основанных не на остроумных умозаключениях, а на тщательном анализе источников как архивных, так и опубликованных. Книга В.Г. Чернухи и является примером конкретного применения приемов данной школы к исследованию двухвековой истории хорошо известного всем жителям России документа – паспорта.
Автор убедительно и подробно анализирует развитие паспортного законодательства. По мнению исследовательницы, паспорт появился как один из инструментов государственного закрепощения личности. Неслучайно зачатки паспортной системы В.Г. Чернуха находит в кодексе, юридически закрепившем крепостное право – Соборном уложении 1649 г. (с. 21). Но окончательно паспорт стал главным документом россиянина – символом его подчинения государственной власти – в правление Петра Великого. Как известно, основой внутренней политики царя-реформатора являлась теория
«регулярного государства», согласно которой каждый подданный должен был служить. Автономия личности, ее самостоятельность воспринималось в такой системе как преступление. Знаменитые слова, сказанные Петру одним из сторонников царевича Алексея:
Рассматриваемая нами монография принадлежит перу крупнейшего исследователя истории внутренней политики России XIX в. В.Г. Чернухи. Сочинения этого автора давно уже считаются эталонными. Ученый принадлежит к Петербургской исторической школе, центром которой является Санкт-Петербургский Институт Российской истории. Особенность Петербургской школы – опора на исторический источник, отторжение широковещательных и априорных обобщений и особая убедительность научных выводов, основанных не на остроумных умозаключениях, а на тщательном анализе источников как архивных, так и опубликованных. Книга В.Г. Чернухи и является примером конкретного применения приемов данной школы к исследованию двухвековой истории хорошо известного всем жителям России документа – паспорта.
Автор убедительно и подробно анализирует развитие паспортного законодательства. По мнению исследовательницы, паспорт появился как один из инструментов государственного закрепощения личности. Неслучайно зачатки паспортной системы В.Г. Чернуха находит в кодексе, юридически закрепившем крепостное право – Соборном уложении 1649 г. (с. 21). Но окончательно паспорт стал главным документом россиянина – символом его подчинения государственной власти – в правление Петра Великого. Как известно, основой внутренней политики царя-реформатора являлась теория
«регулярного государства», согласно которой каждый подданный должен был служить. Автономия личности, ее самостоятельность воспринималось в такой системе как преступление. Знаменитые слова, сказанные Петру одним из сторонников царевича Алексея:
Образ жизни – это совокупность норм и правил поведения людей в обыденной жизни, в нем находят свое отражение отношение человека к труду и быту, к общественной жизни, формы удовлетворения их материальных и духовных потребностей людей. На образ жизни граждан любого государства большое влияние оказывает общественно-политический строй, который в свою очередь определяет экономическое положение, культуру и мировоззрение. Задачи советского социального обеспечения были высокогуманными: на каждом съезде Коммунистической партии говорилось о необходимости увеличения количества средств на выплату пенсий, повышения средней заработной платы рабочих и доходов колхозников, из которых могла бы быть рассчитана пенсия. Постановления ВЦСПС и Совмина предполагали постоянное улучшение обеспечения ветеранов и инвалидов средствами передвижения и протезноортопедическими изделиями, лекарственными средствами и санаторно-курортными путевками, а также расширение сети домовинтернатов и создание в них благоприятных, приближенных к домашним условий жизни. Планы партии и правительства в области пенсионного обеспечения нашли свое отражение «Законе СССР о государственных пенсиях» [16, ст. 617], принятом Верховным Советом СССР 14 июля 1956 г. и «Законе СССР о пенсиях и пособиях членам колхозов» [17, ст. 340], принятом Верховным Советом СССР 15 июля 1964, которые действовали до момента распада Советского Союза. За время существования этих законов число пенсионеров Советском Союзе выросло с 18 млн в 1957 г. [14, с. 6] до 61,2 млн чел. в начале 1991 г. [15, с. 76]. Что же имели в результате действия этих законов пожилые люди в СССР? Выяснить это нам помогут следующие интереснейшие источники. Во-первых, это поэтические произведения, написанные советскими авторами в 50–80 гг. прошлого века, то есть в период действия упомянутых законов, и вовторых – анекдоты советского времени.
Почему для исследования важны именно поэтические характеристики «бабушек и дедушек»? Поэты и в России, и в Советским Союзе, традиционно считались выразителями жизненной правды, поэтому их произведения могут помочь автору в определении места пенсионеров в советском обществе, понять отношение к ним со стороны более молодых граждан (их детей, соседей, случайных прохожих).
Почему для исследования важны именно поэтические характеристики «бабушек и дедушек»? Поэты и в России, и в Советским Союзе, традиционно считались выразителями жизненной правды, поэтому их произведения могут помочь автору в определении места пенсионеров в советском обществе, понять отношение к ним со стороны более молодых граждан (их детей, соседей, случайных прохожих).
После чувствительного поражения германской дипломатии на Алхесирасской конференции германо-французское соперничество в Марокко не прекратилось. Вместе с тем в германо-французских отношениях появились две противоречивые тенденции. С одной стороны, Берлин в целях ослабления Антанты был вынужден искать политического примирения с Францией. В Париже идею ослабления напряженности в двухсторонних отношениях считали желательной и возможной – там хотели избежать слишком тесных объятий своего британского партнера по Антанте и проявили готовность пойти на встречу германским пожеланиям в экономической и территориальной компенсациях [11, с. 165]. 18 апреля 1908 г. было достигнуто германо-французское соглашение о Камеруне, а в феврале 1909 г. – по Марокко. Стороны договорились разграничить германские и французские владения на этих территориях. От Германии к Франции на юге отходило примерно 2200 км2 особенно населенной и богатой слоновой костью территории. Кроме того, на востоке Франция получала более 7 тыс. км2 с городом Кунде и еще около 4 тыс. км2. В свою очередь Германия получала в разных местах меньшую территорию, менее плодородную и менее заселенную, но представляющую ей доступ к судоходным рекам и облегчающую ей сношения с отдаленными частями ее империи [1. 1908. Д. 13. Т. 1, ОстенСакен – Извольскому 12 (25).04.1908. Л. 102–103].
Одновременно усиливалось проникновение германских промышленных монополий и банков во Францию, особенно в область Лонгви-Брие и Нормандию, а затем в Марокко и Алжир [9, с. 251– 252]. Официальным данным в начале 1911 г. во французской рудной области Лонгви-Брие из общей площади около 40000 га «рудных полей» свыше 15000 га полностью или частично владели немецкие металлургические монополии. В департаментах Мерте и Мозель эта доля достигала свыше 50 % [11, с. 168]. Проводимое немецкими фирмами и банками «тихое» наступление противоречило официально декларированным принципам улучшения отношений и таило в себе зародыш будущих противоречий. Германское экономическое проникновение усиливало ненависть к ней со стороны французских промышленников и стимулировало у общественности идею реванша.
Одновременно усиливалось проникновение германских промышленных монополий и банков во Францию, особенно в область Лонгви-Брие и Нормандию, а затем в Марокко и Алжир [9, с. 251– 252]. Официальным данным в начале 1911 г. во французской рудной области Лонгви-Брие из общей площади около 40000 га «рудных полей» свыше 15000 га полностью или частично владели немецкие металлургические монополии. В департаментах Мерте и Мозель эта доля достигала свыше 50 % [11, с. 168]. Проводимое немецкими фирмами и банками «тихое» наступление противоречило официально декларированным принципам улучшения отношений и таило в себе зародыш будущих противоречий. Германское экономическое проникновение усиливало ненависть к ней со стороны французских промышленников и стимулировало у общественности идею реванша.
В условиях боевых действий одним из типов коллаборационизма является военный – оказание содействия противнику с оружием в руках. Он может проявляться в различных формах: служба в военных и военизированных формированиях, в полицейских структурах, в органах разведки и контрразведки.
Рассчитывая использовать в своих целях национальную вражду между народами СССР, немецкие власти уже в первые месяцы оккупации начали формировать различные антисоветские националистические отряды. В этом отношении наибольшую силу представляли украинские и прибалтийские вооруженные формирования.
25 августа 1941 г. командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб официально разрешил принимать на службу в вермахт литовцев, латышей и эстонцев и создавать из них особые команды и добровольческие батальоны для антипартизанской борьбы. Зимой 1941–1942 гг. были сформированы балтийские охранные батальоны, первоначально с целью заменить в тылу немецкие войска для использования последних на фронте, однако начиная с июля 1942 г., эстонские батальоны наравне с немцами сражались на передовой линии [1, с. 26–27].
С привлечением русских дело обстояло несколько сложнее. И проблема здесь заключалась не только в том, что арийцы считали славян «недочеловеками». Изначально руководство Третьего рейха не хотело давать им в руки оружие даже в пропагандистских целях.
Срыв плана «блицкрига» заставил нацистов по-другому оценить потенциал русских, готовых сотрудничать с ними. Так что силам советского сопротивления противостояли не только войска немецкофашистской Германии и ее союзников, но и различные коллаборационистские подразделения из числа местных жителей, часто созданные при участии сотрудников нацистских спецслужб: полицейские и карательные отряды, разведывательные и пропагандистские школы, Русская освободительная армия, Русская освободительная народная армия и др.
Рассчитывая использовать в своих целях национальную вражду между народами СССР, немецкие власти уже в первые месяцы оккупации начали формировать различные антисоветские националистические отряды. В этом отношении наибольшую силу представляли украинские и прибалтийские вооруженные формирования.
25 августа 1941 г. командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб официально разрешил принимать на службу в вермахт литовцев, латышей и эстонцев и создавать из них особые команды и добровольческие батальоны для антипартизанской борьбы. Зимой 1941–1942 гг. были сформированы балтийские охранные батальоны, первоначально с целью заменить в тылу немецкие войска для использования последних на фронте, однако начиная с июля 1942 г., эстонские батальоны наравне с немцами сражались на передовой линии [1, с. 26–27].
С привлечением русских дело обстояло несколько сложнее. И проблема здесь заключалась не только в том, что арийцы считали славян «недочеловеками». Изначально руководство Третьего рейха не хотело давать им в руки оружие даже в пропагандистских целях.
Срыв плана «блицкрига» заставил нацистов по-другому оценить потенциал русских, готовых сотрудничать с ними. Так что силам советского сопротивления противостояли не только войска немецкофашистской Германии и ее союзников, но и различные коллаборационистские подразделения из числа местных жителей, часто созданные при участии сотрудников нацистских спецслужб: полицейские и карательные отряды, разведывательные и пропагандистские школы, Русская освободительная армия, Русская освободительная народная армия и др.
Подготовка женщин-военнослужащих ПВО Ленинграда осуще ствлялось через всевобуч, военное обучение студенток, обучение личного става в учебных центрах, резервных и запасных частях, боевую подготовку в Действующей Армии. Она предусматривала тактическую, огневую, строевую, химическую, санитарную и физиче скую подготовку, изучение воинских уставом. Проводил занятия средний и младший командный состав запаса, пользовавшийся от срочкой от призыва по мобилизации, а также наиболее подготов ленный рядовой состав старших возрастов, не призванный в армию. Подготовка по системе всеобщего военного обучения проводилось в несколько очередей. В первую очередь было подготовлено 478 женщин, во вторую, с 15 марта 1942 г. по 30 апреля 1943 г. –
1281 представительниц слабого пола [2, C. 131]. Третья очередь обучения длилась с 5 мая по 20 июня 1943 года было обучено
1157 женщин [2, с. 132]. А в четвертой очереди их число увеличи лось в 2,8 раза по сравнению с мужчинами. В последующих очере дях женщин было большинство [3, с. 183].
В системе Всевобуча и Осоавиохима решались главным обра зом задачи первоначальной военной подготовки резервов. Однако в тех условиях для войск противовоздушной обороны требовалось большое количество хорошо обученных в военном отношении люд ских ресурсов. Поэтому с началом войны были развернуты запас ные части всех родов войск, а с августа 1942 г. и учебные части, основным назначением которых явилась подготовка личного соста ва для пополнения потерь в воинских частях.
В августе 1941 г. были разработаны и утверждены ГКО меро приятия по повышению интенсивности подготовки людских резервов и направлению маршевых пополнений фронтам. Предусматрива лось значительно увеличить количество и емкость запасных и учеб ных частей, повысить уровень учебной работы в них. Ответственность за стояние этих частей, своевременное формиро вание маршевых батальонов и бесперебойное пополнение дейст вующей армии была возложена на Главупраформ Красной армии и командующих войсками военных округов. Перед обкомами, крайко мами и ЦК партий союзных республик ставилась задача оказывать повседневную помощь командованию запасных и учебных частей в деле их комплектования, учебно-материального и хозяйственного обеспечения, размещения, оборудования зимних лагерей.
1281 представительниц слабого пола [2, C. 131]. Третья очередь обучения длилась с 5 мая по 20 июня 1943 года было обучено
1157 женщин [2, с. 132]. А в четвертой очереди их число увеличи лось в 2,8 раза по сравнению с мужчинами. В последующих очере дях женщин было большинство [3, с. 183].
В системе Всевобуча и Осоавиохима решались главным обра зом задачи первоначальной военной подготовки резервов. Однако в тех условиях для войск противовоздушной обороны требовалось большое количество хорошо обученных в военном отношении люд ских ресурсов. Поэтому с началом войны были развернуты запас ные части всех родов войск, а с августа 1942 г. и учебные части, основным назначением которых явилась подготовка личного соста ва для пополнения потерь в воинских частях.
В августе 1941 г. были разработаны и утверждены ГКО меро приятия по повышению интенсивности подготовки людских резервов и направлению маршевых пополнений фронтам. Предусматрива лось значительно увеличить количество и емкость запасных и учеб ных частей, повысить уровень учебной работы в них. Ответственность за стояние этих частей, своевременное формиро вание маршевых батальонов и бесперебойное пополнение дейст вующей армии была возложена на Главупраформ Красной армии и командующих войсками военных округов. Перед обкомами, крайко мами и ЦК партий союзных республик ставилась задача оказывать повседневную помощь командованию запасных и учебных частей в деле их комплектования, учебно-материального и хозяйственного обеспечения, размещения, оборудования зимних лагерей.
Самыми характерными приметами распада нравственных норм в «смертное время» являлись обман, воровство, грабеж и мародерство. Чаще всего обманывали на импровизированных рынках [19, с. 263; 41, с. 24]. Схема обмана была традиционной: предлагались на продажу или обмен суррогаты, по внешнему виду похожие на натуральные продукты. Так, вместо масла могли продать олифу, вместо манной крупы — «состав, из которого делался клей»;
«химический продукт», по выражению одного из блокадников, был, собственно главным объектом этих мошеннических операций [22, с. 77; 41, с. 24; 22, с. 74]. Впрочем, варианты могли быть самыми неожиданными — о них сообщалось даже в сводке германской службы СД, составленной весной 1942 г. [15, с. 182].
Были и более запутанные и драматические истории. В. Инбер рассказывала, как одна «аферистка», выследив мать и дочь в очереди, познакомилась с ними, «втерлась в доверие» и обещала устроить дочь судомойкой в военном госпитале: «Взяла у девочки обе карточки, ее и матери, за весь месяц и сорок пять рублей денег, взятые матерью у кого-то взаймы. Все это якобы для выкупа продуктов. И тут же в темноте исчезла» [15, с. 191]. Это, видимо, было последнее, что они имели [15, с. 191], и «аферистка», выманивая и жалкие по тогдашним меркам 45 рублей, несомненно, знала об этом.
«химический продукт», по выражению одного из блокадников, был, собственно главным объектом этих мошеннических операций [22, с. 77; 41, с. 24; 22, с. 74]. Впрочем, варианты могли быть самыми неожиданными — о них сообщалось даже в сводке германской службы СД, составленной весной 1942 г. [15, с. 182].
Были и более запутанные и драматические истории. В. Инбер рассказывала, как одна «аферистка», выследив мать и дочь в очереди, познакомилась с ними, «втерлась в доверие» и обещала устроить дочь судомойкой в военном госпитале: «Взяла у девочки обе карточки, ее и матери, за весь месяц и сорок пять рублей денег, взятые матерью у кого-то взаймы. Все это якобы для выкупа продуктов. И тут же в темноте исчезла» [15, с. 191]. Это, видимо, было последнее, что они имели [15, с. 191], и «аферистка», выманивая и жалкие по тогдашним меркам 45 рублей, несомненно, знала об этом.
Изучение истории жизни населения на оккупированной фашистами территории Карелии на реальных примерах, дает возможность увидеть суть “нового порядка”, который захватчики хотели установить на захваченной территории страны.
Немецко-финские власти и военное командование с первых дней временной оккупации части территории Карелии проводили открытую политику рабского подчинения оставшихся и захваченных мирных советских граждан. Документальные материалы – приказы, распоряжения, инструкции и многочисленные свидетельские показания, добытые за время войны, подтверждают преднамеренность действий финских правящих кругов по заранее разработанным ими планам.
В своем опубликованном на Карельском языке “Обращении к Карельскому населению” Маннергейм прямо объявил всех жителей занятой территории КФ ССР оседлыми рабами, которые не имели никаких прав и обязаны были только работать на сельскохозяйственных, дорожных и других работах. Малейшая помощь советским войскам со стороны мирных граждан считалась шпионажем, выступления их с оружием в руках против белофиннов разбойничьими актами. Все виновные лица в обоих случаях карались смертной казнью.
Директивы Маннергейма неуклонно выполнялись командованием военного управления восточной Карелии во главе с подполковником В.А. Котилайнен.
Белофинские захватчики в г. Петрозаводске и других населенных пунктах установили политику рабства против русских мирных жителей. Так все оставшиеся на занятой территории русские, кроме предателей родины, сразу же были загнаны в специально созданные лагеря на окраинах города и содержались там под вооруженной охраной.
Немецко-финские власти и военное командование с первых дней временной оккупации части территории Карелии проводили открытую политику рабского подчинения оставшихся и захваченных мирных советских граждан. Документальные материалы – приказы, распоряжения, инструкции и многочисленные свидетельские показания, добытые за время войны, подтверждают преднамеренность действий финских правящих кругов по заранее разработанным ими планам.
В своем опубликованном на Карельском языке “Обращении к Карельскому населению” Маннергейм прямо объявил всех жителей занятой территории КФ ССР оседлыми рабами, которые не имели никаких прав и обязаны были только работать на сельскохозяйственных, дорожных и других работах. Малейшая помощь советским войскам со стороны мирных граждан считалась шпионажем, выступления их с оружием в руках против белофиннов разбойничьими актами. Все виновные лица в обоих случаях карались смертной казнью.
Директивы Маннергейма неуклонно выполнялись командованием военного управления восточной Карелии во главе с подполковником В.А. Котилайнен.
Белофинские захватчики в г. Петрозаводске и других населенных пунктах установили политику рабства против русских мирных жителей. Так все оставшиеся на занятой территории русские, кроме предателей родины, сразу же были загнаны в специально созданные лагеря на окраинах города и содержались там под вооруженной охраной.
По мере формирования условий функционирования смешанной рыночной системы меняется и сам механизм саморегулирование, модернизируется роль государства, изменяется и общественная оценка эффективности государственного управления. В немалой степени новые явления связаны с изменением и эволюцией соответствующих институтов смешанной рыночной системы. Иначе, для формирования механизма саморегулирования, и его взаимосвязи с государственным регулированием, принципиальное значение имеет подход к институциональным изменениям в условиях трансформаций экономической системы.
Анализ функционирования стран в периоды нестабильности показал, на любой нециклический перелом в экономическом развитии можно рассматривать как разрыв привычных закономерностей общественного воспроизводства. По силе и продолжительности переломы можно подразделять на системные и шоковые. В такие периоды общество как бы теряет ориентацию, слабеют регуляционные механизмы, которые в нормальных условиях обеспечивают поддержание темпов и уровня расширенного воспроизводства в определённых, обычно присущих данной стране пределах. Состояние слабости механизмов развития растерянности, и дезориентация экономических агентов сохраняются с более или менее продолжительного времени, до тех пор, пока не возникнут «новые институты», способные преобразовать индивидуальные импульсы к лучшей жизни в эффективное общественное движение производства обмена, распределение и потребления. Это состояние между двумя способами регуляции и обозначается обычно термином «переходная экономика».
В этой связи необходимо сфокусировать положение новой институциональной теории в отношении понятия институт, так как для данной главы это имеет принципиальное значение.
Анализ функционирования стран в периоды нестабильности показал, на любой нециклический перелом в экономическом развитии можно рассматривать как разрыв привычных закономерностей общественного воспроизводства. По силе и продолжительности переломы можно подразделять на системные и шоковые. В такие периоды общество как бы теряет ориентацию, слабеют регуляционные механизмы, которые в нормальных условиях обеспечивают поддержание темпов и уровня расширенного воспроизводства в определённых, обычно присущих данной стране пределах. Состояние слабости механизмов развития растерянности, и дезориентация экономических агентов сохраняются с более или менее продолжительного времени, до тех пор, пока не возникнут «новые институты», способные преобразовать индивидуальные импульсы к лучшей жизни в эффективное общественное движение производства обмена, распределение и потребления. Это состояние между двумя способами регуляции и обозначается обычно термином «переходная экономика».
В этой связи необходимо сфокусировать положение новой институциональной теории в отношении понятия институт, так как для данной главы это имеет принципиальное значение.
В настоящей статье предпринята попытка рассмотреть события чистки в Радиоуправлении Наркомата почт и телеграфов СССР (НКПТ СССР).
Основным комплексом источников для изучения обозначенного сюжета стали материалы сохранившиеся фондах Центральной комиссии по чистке советского аппарата НК РКИ СССР (Ф. 8341) и Наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР (Ф. 374), Государственного архива РФ (ГА РФ).
Ставшие доступными для исследования протоколы и стенограммы заседаний центральной комиссии по чистке НКПТ СССР, а также материалы к ним позволяют восстановить события чистки в наркомате и отчасти проследить за судьбами тех, кто прошел через нее.
Широкое «наступление социализма по всему фронту» дало толчок очередной кампании «очищения». На XVI партийной конференции ВКП(б), проходившей в апреле 1929 г., было принято официальное решение провести «генеральную» чистку партии и развернуть широкую борьбу с бюрократизмом путем чистки госаппарата. Чистка государственного аппарата проходила как шумная кампания. Непосредственное руководство и ее проведение было возложено на Центральную комиссию по чистке советского аппарата (ЦКЧСА) НК РКИ СССР под председательством Я.Х. Петерса. В ее основе была идея создания послушного аппарата путем замены «бывших» специалистов «выдвиженцами» от станка, причем такая замена, по замыслу, должна была осуществляться уже в ходе чистки из активистов рабочих бригад, ее проводящих.
Начало «генеральной чистке» госаппарата 1929–1932 гг. было положено постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 июня 1929 г. «О чистке аппарата государственных органов, кооперативных и общественных организаций», согласно которому органам РКИ предоставлялось право выносить постановления о запрещении службы лицам, чья деятельность «безусловно вредит интересам рабочего класса», обязательные для всех учреждений, кооперативных и общественных организаций [6. ст. 313]. Задачи чистки, порядок, методы и сроки ее проведения определялись «Инструкцией НК РКИ СССР по проверке и чистке советского аппарата», утвержденной на объединенном заседании Президиума ЦКК и Коллегии НК РКИ СССР и РСФСР в начале мая 1929 года и одобренной СНК СССР [4. Оп. 1. Д. 79. Л. 73]. В инструкции были выделены три категории для лиц, подлежащих «вычистке» из аппарата.
Основным комплексом источников для изучения обозначенного сюжета стали материалы сохранившиеся фондах Центральной комиссии по чистке советского аппарата НК РКИ СССР (Ф. 8341) и Наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР (Ф. 374), Государственного архива РФ (ГА РФ).
Ставшие доступными для исследования протоколы и стенограммы заседаний центральной комиссии по чистке НКПТ СССР, а также материалы к ним позволяют восстановить события чистки в наркомате и отчасти проследить за судьбами тех, кто прошел через нее.
Широкое «наступление социализма по всему фронту» дало толчок очередной кампании «очищения». На XVI партийной конференции ВКП(б), проходившей в апреле 1929 г., было принято официальное решение провести «генеральную» чистку партии и развернуть широкую борьбу с бюрократизмом путем чистки госаппарата. Чистка государственного аппарата проходила как шумная кампания. Непосредственное руководство и ее проведение было возложено на Центральную комиссию по чистке советского аппарата (ЦКЧСА) НК РКИ СССР под председательством Я.Х. Петерса. В ее основе была идея создания послушного аппарата путем замены «бывших» специалистов «выдвиженцами» от станка, причем такая замена, по замыслу, должна была осуществляться уже в ходе чистки из активистов рабочих бригад, ее проводящих.
Начало «генеральной чистке» госаппарата 1929–1932 гг. было положено постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 июня 1929 г. «О чистке аппарата государственных органов, кооперативных и общественных организаций», согласно которому органам РКИ предоставлялось право выносить постановления о запрещении службы лицам, чья деятельность «безусловно вредит интересам рабочего класса», обязательные для всех учреждений, кооперативных и общественных организаций [6. ст. 313]. Задачи чистки, порядок, методы и сроки ее проведения определялись «Инструкцией НК РКИ СССР по проверке и чистке советского аппарата», утвержденной на объединенном заседании Президиума ЦКК и Коллегии НК РКИ СССР и РСФСР в начале мая 1929 года и одобренной СНК СССР [4. Оп. 1. Д. 79. Л. 73]. В инструкции были выделены три категории для лиц, подлежащих «вычистке» из аппарата.
Опыт анализа исторических событий, в том числе и наш собственный, ещё раз подтверждает простую истину: в истории нет и не может быть однозначных трактовок и оценок. Даже самые простые события при серьёзном анализе представляют нам целую гамму интерпретаций, зачастую взаимоисключающих. Что же говорить о явлениях, событиях и процессах, затрагивающих миллионы людей и выходящих по масштабам и последствиям за границы одной страны! Одним из таких масштабных явлений была Конституция СССР
1936 года, получившая в нашей стране название сталинская. На настоящий момент в исторической науке накопилось множество оценок этого документа начиная от самых восторженных, и заканчивая самыми негативными. И те, и другие по-своему правы. Мы сделаем попытку в этой статье рассмотреть те модернизационные тенденции в Конституции 1936 года, которые сделали возможными столь противоречивые оценки.
Действительно, к 1936 году в Советском Союзе произошли огромные, если не сказать – глобальные, изменения как в экономической, так и в политической сферах. Характеризуя СССР в середине 1930-х годов, Бернард Шоу писал: «Перед лицом всей экономической некомпетентности, политической беспомощности, финансовой несостоятельности Россия гордится своими бюджетными активами в 750 миллионов долларов. Её население занято до последнего мужчины и женщины, её научное сельское хозяйство удваивает и утраивает свои урожаи. Она блистает своими работающими полным ходом фабриками… – атмосферой, которой не знала ни одна цивилизованная страна» [10, с. 58]. Завершение процессов индустриализации и коллективизации, изменение классового состава общества, насущные проблемы межнациональных отношений настойчиво требовали пересмотра основного закона государства. 12 июля 1936 года проект новой Конституции СССР был опубликован для всенародного обсуждения. Материалы широко освещались в печати. Так, 13 октября 1936 года газета «Правда» отмечала: «Сотни и тысячи резолюций, предложений по проекту Конституции стекаются в Ленинградский облисполком со всех концов области… Свыше 2,5 тысяч дополнений, поправок и предложений уже поступило от трудящихся».
1936 года, получившая в нашей стране название сталинская. На настоящий момент в исторической науке накопилось множество оценок этого документа начиная от самых восторженных, и заканчивая самыми негативными. И те, и другие по-своему правы. Мы сделаем попытку в этой статье рассмотреть те модернизационные тенденции в Конституции 1936 года, которые сделали возможными столь противоречивые оценки.
Действительно, к 1936 году в Советском Союзе произошли огромные, если не сказать – глобальные, изменения как в экономической, так и в политической сферах. Характеризуя СССР в середине 1930-х годов, Бернард Шоу писал: «Перед лицом всей экономической некомпетентности, политической беспомощности, финансовой несостоятельности Россия гордится своими бюджетными активами в 750 миллионов долларов. Её население занято до последнего мужчины и женщины, её научное сельское хозяйство удваивает и утраивает свои урожаи. Она блистает своими работающими полным ходом фабриками… – атмосферой, которой не знала ни одна цивилизованная страна» [10, с. 58]. Завершение процессов индустриализации и коллективизации, изменение классового состава общества, насущные проблемы межнациональных отношений настойчиво требовали пересмотра основного закона государства. 12 июля 1936 года проект новой Конституции СССР был опубликован для всенародного обсуждения. Материалы широко освещались в печати. Так, 13 октября 1936 года газета «Правда» отмечала: «Сотни и тысячи резолюций, предложений по проекту Конституции стекаются в Ленинградский облисполком со всех концов области… Свыше 2,5 тысяч дополнений, поправок и предложений уже поступило от трудящихся».