После чувствительного поражения германской дипломатии на Алхесирасской конференции германо-французское соперничество в Марокко не прекратилось. Вместе с тем в германо-французских отношениях появились две противоречивые тенденции. С одной стороны, Берлин в целях ослабления Антанты был вынужден искать политического примирения с Францией. В Париже идею ослабления напряженности в двухсторонних отношениях считали желательной и возможной – там хотели избежать слишком тесных объятий своего британского партнера по Антанте и проявили готовность пойти на встречу германским пожеланиям в экономической и территориальной компенсациях [11, с. 165]. 18 апреля 1908 г. было достигнуто германо-французское соглашение о Камеруне, а в феврале 1909 г. – по Марокко. Стороны договорились разграничить германские и французские владения на этих территориях. От Германии к Франции на юге отходило примерно 2200 км2 особенно населенной и богатой слоновой костью территории. Кроме того, на востоке Франция получала более 7 тыс. км2 с городом Кунде и еще около 4 тыс. км2. В свою очередь Германия получала в разных местах меньшую территорию, менее плодородную и менее заселенную, но представляющую ей доступ к судоходным рекам и облегчающую ей сношения с отдаленными частями ее империи [1. 1908. Д. 13. Т. 1, ОстенСакен – Извольскому 12 (25).04.1908. Л. 102–103].
Одновременно усиливалось проникновение германских промышленных монополий и банков во Францию, особенно в область Лонгви-Брие и Нормандию, а затем в Марокко и Алжир [9, с. 251– 252]. Официальным данным в начале 1911 г. во французской рудной области Лонгви-Брие из общей площади около 40000 га «рудных полей» свыше 15000 га полностью или частично владели немецкие металлургические монополии. В департаментах Мерте и Мозель эта доля достигала свыше 50 % [11, с. 168]. Проводимое немецкими фирмами и банками «тихое» наступление противоречило официально декларированным принципам улучшения отношений и таило в себе зародыш будущих противоречий. Германское экономическое проникновение усиливало ненависть к ней со стороны французских промышленников и стимулировало у общественности идею реванша.
После конференции в Алхесирасе в торгово-промышленном отношении султанат Марокко все отчетливее выдвигается в сферу интересов германских предпринимателей. В то время, как статистика 1881 г. не удостоила вниманием баланс германо-марокканской торговли из-за его незначительности, то с 1905 по 1909 г. германский экспорт в эту страну возрос с 1,7 млн марок до 4,077 млн. В 1909 г. марокканский экспорт в Германию вышел на второе место после Англии [17].

10 июля 1907 г. канцлер Б. Бюлов поручил помощнику статссекретаря иностранного ведомства О. Мюльбергу подготовить экономическое соглашение между Германией и Францией о Марокко [11, с. 166].
В некоторые моменты германская сторона проявляла даже изобретательность. Идея франко-германского сближения, считал российский посол, находит за последнее время все больше и больше приверженцев в Германии. Без всякого участия правительства за истекший год в Германии было основано три комитета. В их деятельности приняли участие председатель Прусской палаты господ барон Мантейфель, оба вице-президента рейхстага Паше и Кемпер. Деятельность этого Комитета франко-германского сближения была задумана очень широко и ставила две задачи: предотвращение взаимных недоразумений, подобных возникшему в 1905 г. во время обострения марокканского инцидента, и подготовку франкогерманского соглашения ко времени окончательного разрешения марокканского вопроса. Предполагалось приглашать в Берлин для публичных чтений выдающихся французских литераторов, художников, ученых, устраивать выставки, спортивные состязания, облегчить торговые отношения между двумя странами. Основателями почти всех обществ являлись частные лица или общества, привлекавшие затем правительство к защите своих интересов. «Эта особенность германской политики кроется в предприимчивости немецкого характера и в стремлении его объединяться в группы для достижения поставленных общих целей. Этим свойством можно объяснить и то неожиданное и еще три года тому назад совершенно невозможное явление, как основание в Германии частных обществ, ищущих сближения с Францией. Немалую роль при этом играет по всей вероятности и стремление открыть себе доступ на парижский рынок [1. 1908. Д. 13. Т. 1, Остен-Сакен – Извольскому 18.04 (1.05)
1908].
Французский посол в Берлине Ж. Камбон не был склонен преувеличивать значение создаваемых в Германии обществ, полагая, что хотя франко-германские отношения на тот момент и были хорошими и большинство немецкого населения настроено миролюбиво, «тем не менее надо остерегаться иллюзий. Другая часть германского народа, и притом не малая, постоянно вспоминает, что основа немецкого могущества покоится на результатах, добытых в 1870 г. Немецкий школьный учитель по-прежнему патриотичен, и в этом духе воспитывается юное поколение в Германии» [1. 1908. Д. 13. Т. 1. Булацель – Извольскому 11(24).06.1908. Л. 181; 14].
К выступлению прибывшего в Берлин известного французского поборника идеи мира барона д’Этурнель де Констанс специально для проповеди всеобщего разоружения и сближения французский посол отнесся скептически. В докладе де Констанс развивал мысль, что для Франции нисколько не унизительно протягивать руку своей бывшей победительнице, что третья республика настолько упрочила свое положение, что подобный шаг не был бы истолкован слабостью и не обозначал бы полного забвения 1870 г. Французский посол вместе с полным составом посольства уклонился от присутствия на докладе и просил всех руководителей посольств в Берлине уклониться от приглашения. Причины Камбон объяснил «некорректным отношением докладчика к представителю французского правительства, не предупрежденному заблаговременно … о намерении произнести политическую речь. Кроме того, г. Камбон считает, что взгляды барона Этурнеля не разделяются французским правительством, не признающим после недавней речи Бюлова никакой возможности приступить к разоружению» [1. 1909. Д. 17, Булацель – Чарыкову 17(30).04.1909. Л. 53–55].
Насколько противоречивой, а моментами авантюрной была германская политика в отношении Франции, показал инцидент в Касабланке в конце сентября 1908 г. Германский консул укрыл шесть дезертиров из французского иностранного легиона – трех немцев и трех граждан из других государств – и поручил своим сотрудникам посадить их на германское судно, стоящее на рейде. Французская разведка проявила бдительность, применив при этом силу против сотрудника охраны консульства, арестовав дезертиров. Конфликт разрастался, в него оказались втянуты пресса, дипломаты, министры. В генштабе России были получены сведения о будто бы готовившейся в Германии мобилизации. Посол Остен-Сакен направил в

Петербург письмо русского военного агента в Германии полковника Михельсона от 14 (27) ноября 1908 г. «… Прямых приготовлений к немедленной мобилизации армии во время касабланковского инцидента не было. Однако, судя по разным косвенным указаниям… разослано было предупреждение быть начеку… С военной точки зрения надо признать весьма знаменательным симптомом то, что Германия допускала серьезную мысль о возможности войны по столь пустому предлогу. Это есть доказательство того, что причина возможности войны заключена не в Касабланковском инциденте, а лежит глубже и с устранением этого инцидента не устранена…» [1.
1908. Д. 14. Л. 67–69].
С конца апреля 1909 г. стало ясно о предстоящей отставке канцлера Б. Бюлова. Не защитив кайзера в кризисе, связанном с интервью английской газете «Дейли телеграф», Бюлов потерял его благосклонность и 14 июля он был уволен. Как его преемники рассматривались две кандидатуры: граф А. Монтс и князь К. Лиховский. Последний считался кандидатурой Вильгельма II. Бюлов же вместо себя предложил Г. Бетман-Гольвега, которого Вильгельм II лично знал с детства и считал педантичным и скучным. Кайзер вначале резко возражал, но все же принял предложение [8, с. 221]. Возможно, на выбор повлиял внутриполитический кризис, переживаемый империей, а Монтс считался поборником резкого внешнеполитического курса.
Новый канцлер, ранее прусский министр внутренних дел и статс-секретарь имперского ведомства внутренних дел, считался сторонником германо-английского сотрудничества.
Пожалуй, две наиболее сложные задачи оставил новому канцлеру его предшественник: преодолеть раскол нации интеграцией социал-демократического рабочего класса, однако ввиду проводившейся финансовой реформы ее осуществление представлялось делом затруднительным; не менее проблематичным выглядело намерение улучшить международное положение страны.
Летом 1910 г. в составе правительства Бетман-Гольвега произошли изменения, оказавшие влияние на последующее развитие событий. Вначале был уволен статс-секретарь колониального ведомства Б. Дернбург, протестовавший против чрезмерного обременения коммерческих предприятий в колониях налогами. Министр подвергся ожесточенным нападкам со стороны партии «центра», старавшейся уличить его в слишком либеральных тенденциях. Затем последовали отставки прусских министра земледелия и государственного имущества Арнима и министра внутренних дел Мольтке. Отставка последнего объяснялась неудачей правительственного проекта о реформе избирательного закона. В это же время произошла смена в руководстве внешнеполитического ведомства. Посла в Париже князя Г. Радолина заместил В. Шен, на его должность статс-секретаря иностранного ведомства был назначен германский посланник в Бухаресте А. фон Кидерлен-Вехтер.
Кидерлен уже задумывался об уходе в отставку, когда ему поступило предложение канцлера Бетмана-Гольвега занять пост статс-секретаря. Это был последний крупный германский дипломат, который тесно сотрудничал еще с Бисмарком. Придя в министерство в 1879 г., работал при Мюнстере в Париже, в Константинополе с Радолиным, был близким другом Гольштейна. При назначении на пост ему было 58 лет. Кидерлен имел хорошие знания, особенно ближневосточных дел, редкую работоспособность и большую энергию. В то время как канцлер считал Кидерлена единственно приемлемым человеком на пост министра, кайзер предупреждал БетманаГольвега, что с этим министром у него будут неприятности. Современники Кидерлена отмечали его грубость, заносчивость, недостаток культуры. Один германский дипломат в разговоре с английским коллегой назвал Кидерлена «интеллигентным, но обыкновенным малым, с плохими манерами и еще худшими методами» [19, с. 556]. Склонность к алкоголю со студенческих времен возросла у него вместе с цинизмом, проведенным германским посланником в Бухаресте, откуда он был переведен в Берлин в разгар боснийского кризиса. Российский дипломат высказал верное суждение о будущей деятельности нового министра «...менее покладист и обладает непривлекательными качествами боевого германского дипломата... Не берусь высказываться уже теперь о направлении будущей деятельности нового статс-секретаря, но я предвижу только, что появление

Кидерлен-Вехтера во главе императорского департамента может скорее усилить, чем ослабить тяготение германской политики к ее намеченным задачам на Восток [1. 1910. Д. 18, Остен-Сакен – Извольскому 16(29).06.1910. Л. 209].
Назначению А. Кидерлен-Вехтера статс-секретарем предшествовала компания нападок пангерманской печати на имперское ведомство иностранных дел и его статс-секретаря барона ф.Шена, которого все немецкие и шовинистические органы здешней прессы обвиняют в пренебрежительном отношении к законным интересам германских подданных за границей и в чрезмерной уступчивости перед иностранными правительствами. Рейнско-вестфальское отделение пангерманского союза обратилось к канцлеру с сообщением о принятом отделением союза решении, что «германское ведомство иностранных дел совершенно утратило доверие всенемцев . Канцлеру при этом был поставлен вопрос: rак долго он намерен прикрывать своей ответственностью вредные в политическом и экономическом отношении направления департамента иностранных дел? Бетман-Гольвег не принял обращения рейнско-вестфальского отделения союза, а переслал его главному управлению пангерманцев с письмом, осуждающим методы отделения. Руководство Пангерманского союза, порицая способ действия одного из своих отделений, выразило
«свое полное сочувствие их содержанию» [1. 1910. Д. 18. ОстенСакен – Извольскому, 5(18).02.1910].
Второго – третьего марта в Рейхстаге проходило обсуждение бюджета германского внешнеполитического ведомства. Обсуждению предшествовало выступление Шена на бюджетной комиссии парламента, где он от имени канцлера давал объяснения «по делу» братьев Маннессман в Марокко.
Один из братьев Маннессман, Рейнгольд, уже после подписания Алхесирасского соглашения с помощью германского посланника в Марокко добился от султана Мулай Хафида признания его приоритета на обнаруженные там рудные залежи. Констатируя те преимущества, которые имела Германия в Марокко в то время, и благоприятные результаты, достигнутые Германией по улаживанию недоразумений и трудностей с Францией, статс-секретарь Шен заявил, что германское правительство не считает возможным и логичным поддержать требования Маннессмана, основанные на сомнительных правовых началах и идущих в разрез со статьей 112
Алхесирасского договора. Со своей стороны канцлер заявил, что «Поддержка требований в желаемом Маннессманом размере привела бы к конфликту с остальными державами...» «Несомненно, – заключал русский дипломат, – что постоянные нападки печати и общественного мнения, обвиняющие как Б. Гольвега, так и барона Шена в недостаточной поддержке германских интересов за границей и умалении былого престижа Германии, могут повлиять на берлинский кабинет в смысле еще большей неуступчивости и несговорчивости его при сношениях с иностранными державами.
Бетман-Гольвег подчеркнул сложность торгово-политических задач Германии, необходимость поощрения частной предприимчивости, энергию и выносливость немецкого купца, прокладывающего новые мировые пути для дальнейшего развития страны. «Отчасти слова канцлера должны быть поняты как отражение участившихся за последнее время нападок на правительство за недостаточные будто бы его поощрения и защиту пионеров немецкой предприимчивости, какими являются в глазах националистических сфер братья Маннессман. С другой стороны, заявления канцлера подтверждают только несомненную истину, что мировые задачи современной Германии являются неразрывно связанными с целями ее внешней политики и составляют реальную ее основу. Попытки проникновения Германии в Персию, о которых открыто заговорила теперь вся немецкая пресса, служат тому наилучшим доказательством».
Упоминаемое выше франко-германское соглашение в феврале 1909 г. об экономическом сотрудничестве в Марокко, прежде всего в колониальной области, не осуществлялось. В Германии возрастало недовольство ущемленностью немецких экономических интересов в Марокко постановлениями Алхессирасской конференции. В начале
1911 г. германский посланник в Касабланке Зекендорф сообщал об укреплении позиций Франции на атлантическом побережье от Танжера до Магадора. Их влияние на полицию, суд, сбор налогов наносило вред немецким интересам [6. Bd. 29. № 10522. S. 74]. В начале
1911 г. начавшийся в Марокко внутриполитический кризис Франция решила использовать для отправки туда войск якобы для защиты европейцев во время их эвакуации из Феса. Ж. Камбон, защищая план своего правительства необходимостью защиты европейцев, предупреждал Париж перед последствиями такой политики, после того как Кидерлен-Вехтер предлагал ему совместно действовать в Марокко [6. Bd. 29. № 10527. S. 79–81]..
Безответственно вела себя пресса Франции, утверждая, будто не следует принимать во внимание ответные действия немецкой стороны. Возможно, французский министр иностранных дел Группи поддался этим утверждениям, во всяком случае, он не думал, что Берлин приготовит ему большие затруднения [21, с. 616].
В марте 1911 г. министр иностранных дел Великобритании Э. Грей на парламентский запрос, есть ли у Великобритании военные обязательства перед Францией, ответил отрицательно. Группи,
5 апреля выступая в сенате, заявил, что Англия и Франция – надежные друзья, объединенные против всяких случайностей. Через несколько дней у английского посла в Париже Ф. Бертье французский министр спрашивал, изменилась ли позиция Лондона по этому вопросу. В эти же дни будущий герой Первой мировой войны генерал Фош устанавливал тесное военное сотрудничество с английским военным атташе в Париже. 12 апреля Группи, намекая английскому послу на обостряющуюся международную ситуацию, настаивал не на формальном соглашении между Парижем и Лондоном. Следует заметить – у французского правительства в английском дипломатическом корпусе имелась очень важная опора – кроме посла Бертье, был важнейший сотрудник Е. Гроу («британский Гольштейн») и новый постоянный помощник статс-секретаря А. Никольсон. Все трое британских дипломатов Антанту 1904 г. хотели подвести к военному договору против Германии. Впрочем, об этом думали и военные. Бригадный генерал Г. Вильсон, новый руководитель оперативного отдела, начал с того, что стремился оживить остановленные на два года совещания между генеральными штабами Англии и Франции.

В то время как немецкий дипломат (Зекендорф) из Танжера сообщал в Берлин успокоительные сообщения, Ж. Камбон, напротив, драматизировал события, происходившие в Марокко. У германских политиков, канцлера Бетман-Гольвега, Кидерлена, его заместителя А. Циммермана укреплялось предположение, что Франция стремится обосноваться у Атласских гор.
После переговоров императоров Николая II с Вильгельмом II в Потсдаме 4–5 ноября 1910 г. [3, с. 266–268], германские лидеры полагали, что при возможном конфликте с Францией Париж не может безусловно рассчитывать на поддержку России. Но Кидерлен не сомневался в позиции Великобритании. «Мы все же не можем водвориться в Марокко, если англичане против» [22, с. 234], сказал Кидерлен еще в 1910 г. Год спустя министр еще надеялся, что Лондон останется лояльным секундантом Франции, но индеферентным, если Марокко служит лишь средством принуждения, а не целью германской колониальной экспансии. «Примирится Франция с нашими мероприятиями, то и Англия примирится», считал референт по Марокко на Вильгельм-штрассе [16, с. 133].
Вероятно, Кидерлен не собирался провоцировать европейскую войну: возможно, он хотел напомнить Франции, что существует Германия и с ней следует считаться.
Уже 23 апреля Кидерлен решил добиться отправления в марокканский порт военного корабля с целью давления на Францию в получении компенсации за ее односторонние действия. Как это бывало и в 90-е годы XIX в. для германской дипломатии внешнеполитический успех был важен для утверждения мирового значения Германии. В ситуации 1911 г. немецкие лидеры опасались сильного роста социал-демократии на предстоящих выборах в рейхстаг, и внешнеполитический успех был особенно желателен [7, с. 117–119;
12, с. 229]. Для намечаемой акции министр заручился поддержкой кайзера и общественного мнения.
За несколько дней до заседания правления Пангерманского союза Кидерлен встретился с председателем правления союза Г. Класом, который еще в 1904 г. требовал создания в Марокко немецкой колонии. Кидерлен считал полезным давление Пангерманского союза на правительство в этой ситуации и одновременно высказывался за усиление агитации прессы влиятельными промышленниками.
Свои соображения о дальнейших действиях Кидерлен изложил в подробном меморандуме канцлеру и кайзеру. После того как Ж. Камбон 28 апреля занятие Феса французскими войсками представил «естественным и необходимым» [6. Bd. 29. № 10545. S. 97–
98], писал Кидерлен, французское Марокко представляет тяжело переносимое моральное поражение. Франция в ходе переговоров предоставит обширные компенсации из своих стоящих колониальных владений. Залог может помочь забыть ранее неудачу и принести внутриполитическую пользу [6. Bd. 29. № 10549. S. 101–108].
17 мая французы начали свое продвижение на Фес, и главный вопрос, который задал германский посол в Лондоне граф ВольфМеттерних английскому министру иностранных дел Грею, был вопрос о Марокко, и Грей не стал отрицать, что Англия склоняется к поддержке Франции. Но как это может проявиться, министр послу не сказал [6: Bd. 29, № 10559, s. 118–119; № 10561, s. 119].
Во Франции уже на ранней стадии Марокканской акции высказывалось мнение, что за Фес потребуется компенсация. Решение о военной экспедиции принималось в правительстве не единодушно. Министр иностранных дел Группи успокаивал некоторых своих коллег, опасавшихся немецкой реакции. Министр финансов Кайо уже 7 мая формулировал первое примирительное предложение, которое он доверительно сообщил советнику германского посольства в Париже Ланкену: предметом обсуждения может лишь колониальная услуга [6: Bd. 29, № 10555].
В Германии те силы, которые требовали контроля над Марокко, представлял помощник статс-секретаря по иностранным делам А. Циммерман. По записи председателя Пангерманского союза Класса после беседы с Циммерманом в июля 1911 г. в министерстве иностранных дел стало известно: Агадир – подступ к Сюзу, который в сельскохозяйственном отношении является богатейшей частью южного Марокко. Цель Германской политики – прибрать к рукам эту область так как Германия, безусловно, нуждается в колонии для переселения [7, с. 120]. Закрепление в Марокко ни в коем случае не исключалось с самого начала, как позже будет утверждать Кидерлен. И он был убежден: от исхода Марокканского кризиса зависит положение Германии в мире. За две недели до «прыжка Пантеры» Кидерлен сообщал Циммерману, что он ни при каких обстоятельствах не желает, чтобы немцы не воспользовались козырными картами и окончательно не решили проблемы Марокко в своих интересах, «а в противном случае мы надолго исключаемся из политического мира» [6. Bd. 29. № 10572. S. 142–149].
Г. Класс, председатель Пангерманского Союза, во время встречи утром 1 июля 1911 г. с советником доверительно сообщил, что именно сегодня «взорвется бомба». В этот день в 12 часов германские послы в странах, подписавших Алхесирасский акт, сообщили об отправлении немецкого военного корабля в Марокканский порт Агадир. Это демонстрация силы вызвала всеобщее возбуждение. Решением Берлина особенно поражены были в Париже и Лондоне. Еще 20 и 21 июня французский посол Ж. Камбон в Бад-Кисенгене беседовал с Кидерленом и в конце июня в Берлине с канцлером, и оба германских деятеля делали намеки на возможную французскую компенсацию. Известия о германской акции застало Ж. Камбона в Париже, когда он получал новые инструкции.
«Прыжок пантеры» в Агадир привел германское общество в ликование, особенно правые круги, уже давно выражавшие недовольство вялой политикой правительства.
Не только проправительственная пресса захлебывалась от восторга решительными действиями Берлина. Даже «Берлинер Тагеблат» и «Франкфуртер цайтунг», считавшиеся либеральными изданиями, не нашли ни слова упрека акции, фатальные последствия которой за рубежом можно было предвидеть [7, с. 122]. Осудила акцию лишь социал-демократическая партия.
Вильгельм II в те дни проводил время в путешествии по северу и не исключал английского вмешательства. 17 июля кайзер сожалел, что в мае в ответ на французское выступление Германия не проявила достаточной твердости, когда отношения между Англией и Францией были достаточно прохладными [6. Bd. 29. № 10608. S. 187–188].

Колебания кайзера побудили Кидерлен-Вехтера просить отставку. Ф. Фишер обратил внимание на мотивы в его заявлении: Вехтер был убежден, что французы решились бы на приемлемое предложение (компенсацию), если бы были убеждены, что немцы не остановятся ни перед чем. «Если мы этого не проявим, мы не получим для нашего отступления из Марокко эквивалента, чего не сможет обосновать перед немецким народом любой государственный деятель. По крайне мере, это мое убеждение. Мы должны иметь все французское Конго. Представился последний удобный случай, не сражаясь, получить нечто пригодное в Африке. Пока еще такой прекрасный кусок с каучуком и слоновой костью нам не подходит; мы должны быть ближе к бельгийскому Конго, таким образом, в случае его раздела мы в нем участвуем и этим, пока существует эта область, сохраняем связь с нашей Восточной Африкой. Всякое другое решение означает для нас поражение, которого мы можем избежать твердой решимостью» [22, с. 128–129].
Реакция Лондона на отправление немецкой канонерки в Агадир свидетельствовало о безоговорочной поддержке Франции, что и не удивительно, ибо ее интересы германское наступление затрагивало больше, чем интересы Франции. Российский посол в Лондоне Бенкендорф сообщал Нератову в августе 1911 г.: «...В марокканском вопросе Англия отстаивает интересы Франции больше, чем сама Франция» [4, с. 375].
Французское правительство отказалось отправить в район Агадира свой флот, аналогично поступила Англия, но, «считая, что интересы Англии близко затронуты настоящим вопросом и не допуская возможности исключения ее из предстоящих по ним переговорам, сэр Грей предложил поставить на обсуждение, по крайней мере, четырех держав – Франции, Англии, Испании и Германии, и дал заверения французскому послу о неуклонном намерении своего правительства строго соблюдать всякие обязательства, принятые Англией по отношению к Франции» [1. 1911. Д. 104. Л. 391].
Через несколько дней новый министр иностранных дел Франции Де Сельв информировал русского посла в Париже Извольского о состоявшейся беседе между Камбоном и Кидерленом. Разговор не выяснил намерений и пожеланий Германии. Камбон начал с заявления, что Франция ни в каком случае не согласится на утверждение Германии в какой бы то ни было части Марокко. Кидерлен на это не возразил и потребовал несколько дней для обсуждения вопроса с министром колоний. Мимоходом он упомянул о Конго, как о возможном предмете переговоров [1. 1911. Д. 141. л. 399].
Несмотря на заверения Англии о намерении выполнить обязательства по отношению к Франции, в Париже были крайне встревожены резкими действиями Германии. Кидерлен раздраженным тоном заявил Камбону, что ввиду разглашения печати, достоинства Германии не позволят отступить от поставленных ею требований. Германия требовала уступки ей всего Французского Конго от течения реки Санго до моря, предлагая со своей стороны уступить Франции колонию Того. Франция предлагала исправления границы со стороны северного Конго, отказывалась от Того и была готова приискать добавочные компенсации в пределах своих колониальных владений. Кидерлен отказался от рассмотрения этих предложений и заявил, что представит дело императору Вильгельму. «...Де Сельв высказал мне, что ныне наступил критический момент переговоров, что французское правительство не может допустить уступки всего Конго, т. е., что никогда не согласится парламент, а потому в случае дальнейшей несговорчивости Германии следует предвидеть возможное прекращение переговоров и всемогущие произойти от этого последствия». На вопрос Извольского, как представляет себе развитие событий французский министр, Де Сельв ответил, что вопрос должен обсуждаться державами, подписавшими Алхесирасский акт; Де Сельв считал, что Франция обязана теперь «считаться с возможностью военных действий» и что военный министр выступит по этому поводу в обмен мыслей с генеральным штабом России [1. 1911. д. 104. Л. 489].
Во Франции опасались непродуманных действий немецких лидеров. Парижем были получены секретные сведения, что германский штаб обсуждает возможность высадки десанта в Агадире. Одновременно Кидерлен затягивал переговоры, внушая французам мрачные опасения [2, с. 46].

Вероятно, их тревога была обоснованной. Уже после завершения острой фазы кризиса в марте 1912 г. английский морской агент в Берлине в секретной беседе с русским морским агентом сообщил некоторые сведения о периоде Агадирского конфликта. Английский военный дипломат передал Беренсу известия, «полученные им, как он выразился, от лица, очень близко стоящего к канцлеру и которому он, безусловно, доверяет. Известия заключаются в том, что 28 августа прошлого года (т. е. 1911 г.) германский флот находился в полной боевой готовности и имел приказания по условному сигналу идти в Эбердин. Так как мирного такого посещения делать не предполагалось, и о нем Англии ничего не было известно, то, как выразился мой коллега, это была бы война» [2, с. 47].
Франция не могла рисковать войной, армия не была к ней готова. Назначенный уже в ходе кризиса начальником французского генерального штаба генерал Ж. Жофр возможности Франции победить в войне оценивал менее чем на 70 %. Британский главнокомандующий в Средиземном море генерал Г. Китченер вынес суровое суждение: «германская армия прогуляется по французской как через стаю воробьев» [18, с. 250].
Недостающую Франции твердость проявила Англия. В Англии, вопреки германским утверждениям, будто германо-французские переговоры не затрагивают британские интересы, на карту были поставлены их жизненно важные интересы. Германская морская программа, торговое экономическое соперничество побудили Лондон занять жесткую позицию. К тому же ближайший сотрудник Грея сэр Гроу 18 июля в записке отметил, что Германия делает высокую ставку. Если удовлетворить ее требования на Конго или Марокко или на обе области, это означает окончательное подчинение Франции. Размер компенсации – всего лишь детали, а поражение Франции для Англии является жизненно важным вопросом [7, с. 126].
Британские лидеры опасались, как бы Франция не поддалась германскому нажиму и не заключила с ними сделки. 21 июля по поручению правительства канцлер казначейства Ллойд Л. Джордж заявил, что Англия полна решимости в случае войны поддержать Францию. Позиция Британии вызвала небывало резкие нападки со стороны пангерманской прессы на Англию, «жестокого и беспощадного врага Германской империи» [17,с. 125].
Германии пришлось отступить, и для «обратного хода» было несколько причин. В самой Германии еще не все воспринимали войну как неизбежность, флот еще не был готов к решительному столкновению. Вызывала озабоченность Берлина и позиция партнеров по союзу.
Второй Марокканский кризис имел еще большие негативные последствия для главных его участников, чем кризис 1905 г. Для Германии они сводились к неутешительному выводу. Программа всесторонне признанной мировой державы оказалась недостижимой [10, с. 251]. Возросла напряженность между Германией и державами Антанты, усилилась гонка вооружений. В германских правящих кругах возросло ощущение неизбежности войны. Тирпитц в письме адмиралу Э. Капелле 12 августа 1911 г. с сожалением констатировал неблагоприятную ситуацию, сложившуюся для Германии, когда имелся выбор лишь между войной или завуалированной Фашодой. Англия и Франция выступят сообща, но выступит ли Тройственный союз (Австро-Венгрия и Италия). «Для военноморской войны настоящий момент крайне неблагоприятен. Каждый последующий год делает наше положение более не благоприятным. Гельголанд, дредноуты, подводные лодки и т. д.» [20, с. 203–204]. Во Франции Второй марокканский кризис привел к взрыву патриотизма, новому раунду вооружений и переходу от двухлетнего к трехлетнему сроку службы в армии [14, с. 17–28].
Для истории Третьей республики события 1911 г. стали поворотным пунктом. Националистические и правые силы возрождались под лозунгом возрастающей немецкой угрозы. Общественное мнение становилось готовым к войне [21, с. 639]. Речь Л. Джорджа показала, что бряцанием оружия Берлин достиг противоположного результата. С Францией солидаризировалась Англия. 20 июля
1911 г. генеральные штабы двух стран договорились о совместных операциях против Германии и направлении британского экспедиционного корпуса во Францию [15, с. 49–71, 64]. В ходе Марокканского кризиса Великобритания на время отказалась от части своей свободы действий в пользу усиления контактов внутри Антанты [5, с. 169–
192, 186].

Список литературы
1. Архив внешней политики Российской империи. Ф. Канцелярия министра. 1890 – 1906.
2. Военно-исторический журнал. – 1939. – № 2.
3. История внешней политики России. Конец XIX – начало XX века. – М., 1997.
4. Международные отношения в эпоху империализма. – Сер. 2. – Ч. 1. – №
5. Archie fur Kulturgechichte 73 (1991).
6. Die Gro?e Politik der europaischen Kabinette 1871–1914. – Bd. 1–40. – Berlin, 1922–1927.
7. Fischer F.. Krieg der Illusionen. – Dusseldorf, 1969.
8. Gaertringen F.H. Furst Bulows Denkwurdigkeiten. – Tubingen, 1956.
9. Geiss Hg. J. u. Bernd-Jurgen Wendt. Deutschland in der Weltpolitik des 19 und 20 Yahrhunderts. – Dusseldorf, 1973.
10. Geiss Lange Weg.
11. Gutsche W. Monopole, Staat und Expansion. Vor 1914. – Berlin, 1986.
12. Gzoh D.. Negative Integration und revolutionarer Attentismus. Die deutsche Sozialdemocratic am Vorasend des Ersten Weltkrieges. – Frankfurt/M, 1974.
13. Heinz Lemmermann. Kriegserziehung im Kaiserreich. – Bd. 1–2. – Bremen, 1984.
14. Krumeich G. Aufrustung und Innepolitik in Frankreich vor dem Ersten Weltkrieg. –Wiesbaden, 1980.
15. Lappenkuper U. Annuauf Kosten Deutschands? Der Bruckenschlag Zwischen den Flugelmchten England und Russland in der britischen Kontinentalpolitik seit 1815. – Munchen, 1994.
16. Oncken E. Panthersprung nach Agadir. Die deutsche Politik wahrend der zweiten Marokkokrise 1911. – Dusseldorf, 1981.
17. Peters M. Der Alldeutsche Verband am Vorabend des Ersten Weltkrieges (1908-1914). – Frankfurt/M., 1996.
18. Poidevin R., Bariety J. Frankreich und Deutschland. Die Geschichte ihrer Beziehungen 1815-1975. – Munchen, l982.
19. Politische Geschichte des deutschen Kaiserreiches von 1890 bis 1914. Erlenbach, 1984.
20. Tirpitz. Aufbau der deutschen Weltmacht. – Berlin, 1924.
21. Vermiedene Kriege. – Munchen, 1997.
22. Yackh E.. Alfred von Kiderlen-Wachter. Der Staatsmann und Mensch. – Stuttgart, 1924.