Непосредственным результатом завоевания исторического Азербайджана арабами в I половине VII в. стали последующие изменения в этнополитической истории как Азербайджана, так и Аррана. Со временем в Азербайджан были переселены арабские племена в большом количестве. Наряду со стратегической и миссионерской целями переселенческая политика Арабского халифата предполагала в качестве основной задачи не дать молодому централизованному государству распасться в результате вечной межплеменной розни. Несмотря на то, что именно благодаря политической консолидации различных племен создание Арабского государства стало возможным, «головной болью» руководящей арабской элиты так и остались кочевые племена, традиционно плохо поддававшиеся контролю [22, с. 251–252]. Как справедливо указывал Э. Даниэль, целью центрального правительства в переселении кочевых племен на новые места было натравить их друг на друга [21, с. 212], тем самым отвлечь их внимание от себя.
Переселение и колонизация Азербайджана начались лишь после окончательного завоевания и упрочения здесь власти арабов.
Факт основания мусульманского гарнизона и сооружения мечети в Ардебиле ал-Аш’асом ибн Кайсом после усмирения Азербайджана подтверждает это [12, с. 103; 35, с. 207]. Как утверждает Х. Кеннеди, заселение земель Азербайджана арабскими племенами на постоянной основе происходило постепенно [29, с. 71]. Первое переселение арабских племен в Азербайджан имело место быть в период правления халифа Османа (644–656), интенсивный же характер процесс переселения принял при халифе Али (656–661). Тем не менее, как отмечает К. Босворт, в период Омейадов Азербайджан был заселен негусто [19, с. 226]. С началом же второй арабо-хазарской войны (722–737), в ходе которой хазары разгромили арабскую армию под предводительством Джарраха ибн Абдаллаха аль-Хаками в битве при Ардебиле (730 г.) и проникли вглубь владений халифата, достигнув Диярбекира и Джазиры [17, с. 358; 19, с. 226; 25, с. 625; 39, с. 20–22], ввиду необходимости укреплений своих позиций в Азербайджане Арабский халифат активизировал переселенческий процесс. Резкое же сокращение числа арабских переселенцев здесь в период правления Харуна ар-Рашида (786–809) связано с прекращением вторжений хазар? [23, с. 835] и развитием народноосвободительной борьбы хуррамитов под предводительством Бабека, перетянувшей на себя все внимание центра [2, с. 176; 8, с. 13].
Переселение и колонизация Азербайджана начались лишь после окончательного завоевания и упрочения здесь власти арабов.
Факт основания мусульманского гарнизона и сооружения мечети в Ардебиле ал-Аш’асом ибн Кайсом после усмирения Азербайджана подтверждает это [12, с. 103; 35, с. 207]. Как утверждает Х. Кеннеди, заселение земель Азербайджана арабскими племенами на постоянной основе происходило постепенно [29, с. 71]. Первое переселение арабских племен в Азербайджан имело место быть в период правления халифа Османа (644–656), интенсивный же характер процесс переселения принял при халифе Али (656–661). Тем не менее, как отмечает К. Босворт, в период Омейадов Азербайджан был заселен негусто [19, с. 226]. С началом же второй арабо-хазарской войны (722–737), в ходе которой хазары разгромили арабскую армию под предводительством Джарраха ибн Абдаллаха аль-Хаками в битве при Ардебиле (730 г.) и проникли вглубь владений халифата, достигнув Диярбекира и Джазиры [17, с. 358; 19, с. 226; 25, с. 625; 39, с. 20–22], ввиду необходимости укреплений своих позиций в Азербайджане Арабский халифат активизировал переселенческий процесс. Резкое же сокращение числа арабских переселенцев здесь в период правления Харуна ар-Рашида (786–809) связано с прекращением вторжений хазар? [23, с. 835] и развитием народноосвободительной борьбы хуррамитов под предводительством Бабека, перетянувшей на себя все внимание центра [2, с. 176; 8, с. 13].
Важным звеном в формировании идеологически подкованной интеллигенции являлось регулирование социального состава студенчества. Ставка делалась на его пролетаризацию. Исследователи уделяли этому процессу достаточно большое внимание. Пролетаризация рассматривалась как процесс обновления состава студенчества не только по социальному положению или происхождению, но и мировоззрению. Деятельность партии и правительства в области изменения социального облика вузов и техникумов включала в себя несколько направлений: ведение массового приема в учебные заведения; развитие и укрепление рабочих факультетов; периодические чистки социального состава студенчества; рост партийно-комсомольской прослойки в вузах и техникумах; укрепление материальной базы вузов и техникумов; реорганизация системы подготовки специалистов разных областей народного хозяйства [12, с. 57].
Историки выделяют несколько причин пролетаризации: 1) потребность новой власти в «красных специалистах». Как справедливо заметила Т.Б. Котлова, отрицательное отношение партии и государства к «буржуазной» части студенчества возникло из развития идеи В.И. Ленина о том, что, как и всякий другой класс современного общества, пролетариат вырабатывает свою собственную интеллигенцию [14, с. 16]; 2) необходимость покончить с привилегированным положением имущих классов в высшей школе, не ущемляя при этом интересов трудящейся интеллигенции [1, с. 131].
В.С. Волков и С.А. Федюкин предложили заменить термин «пролетаризация» на «демократизация» как более точно отражающий сущность происходивших в 20-е гг. изменений [21, с. 28]. С.А. Красильников отмечал доминирование классовой политики государства в области высшей школы, определяемой как пролетаризация в широком социальном смысле (включая крестьянство) уже с начала 20-х гг. Однако, это явление не осуществлялось одновременно и поступательно. Это дает основание говорить о том, что в 20-е гг. процесс изменений социального состава студенчества не являлся чистой «пролетаризацией». Точнее было бы характеризовать его как «демократизацию» [16, с. 24–25]. На наш взгляд, в 1920–1930-е гг. действия по формированию интеллигенции в вузах и техникумах является пролетаризацией, так как шло целенаправленное создание специалистов, в первую очередь из представителей рабочего класса и колхозников. Вместе с тем внутри этого процесса можно выделить два периода: демократический – соответствующий первой половине 1920-х гг. и жесткой пролетаризации – вторая половина 1920-х – 1930-е гг. На первом этапе, несмотря на классовый отбор, существовали возможности для поступления и обучения студентов разных социальных категорий. Второй период характеризовался жесткой установкой по увеличению числа рабочих, а в 1930-е гг. и колхозников в числе студентов, создаются барьеры для обучения других категорий граждан.
Историки выделяют несколько причин пролетаризации: 1) потребность новой власти в «красных специалистах». Как справедливо заметила Т.Б. Котлова, отрицательное отношение партии и государства к «буржуазной» части студенчества возникло из развития идеи В.И. Ленина о том, что, как и всякий другой класс современного общества, пролетариат вырабатывает свою собственную интеллигенцию [14, с. 16]; 2) необходимость покончить с привилегированным положением имущих классов в высшей школе, не ущемляя при этом интересов трудящейся интеллигенции [1, с. 131].
В.С. Волков и С.А. Федюкин предложили заменить термин «пролетаризация» на «демократизация» как более точно отражающий сущность происходивших в 20-е гг. изменений [21, с. 28]. С.А. Красильников отмечал доминирование классовой политики государства в области высшей школы, определяемой как пролетаризация в широком социальном смысле (включая крестьянство) уже с начала 20-х гг. Однако, это явление не осуществлялось одновременно и поступательно. Это дает основание говорить о том, что в 20-е гг. процесс изменений социального состава студенчества не являлся чистой «пролетаризацией». Точнее было бы характеризовать его как «демократизацию» [16, с. 24–25]. На наш взгляд, в 1920–1930-е гг. действия по формированию интеллигенции в вузах и техникумах является пролетаризацией, так как шло целенаправленное создание специалистов, в первую очередь из представителей рабочего класса и колхозников. Вместе с тем внутри этого процесса можно выделить два периода: демократический – соответствующий первой половине 1920-х гг. и жесткой пролетаризации – вторая половина 1920-х – 1930-е гг. На первом этапе, несмотря на классовый отбор, существовали возможности для поступления и обучения студентов разных социальных категорий. Второй период характеризовался жесткой установкой по увеличению числа рабочих, а в 1930-е гг. и колхозников в числе студентов, создаются барьеры для обучения других категорий граждан.
В дореформенное время для России были характерны сословность и ведомственность образовательных учреждений, в том числе и начальных. Не существовало также и определённой системы подготовки учителей для начального обучения. «В учители приходских училищ определяются штатным смотрителем уезда люди всякого состояния, но не иначе, как доказав на испытании в уездном училище, что имеют нужные для сего знания и способность обучать», – говорилось в Уставе учебных заведений 1828 г. [5, c. 155] Но на практике первоначальным обучением мог заниматься любой грамотный человек. В бытность министром просвещения А.С. Шишкова (1824–1828) в Казанском учебном округе сенатор Желтухин во время ревизии выявил 54 учителя, которые не имели разрешения на обучение детей.
Лишь немногие губернии имели специализированные учебные заведения для подготовки учителей, причем эта ситуация была связана с особенностями этноконфессионального состава населения этих территорий Российской империи. Традиция специальных учительских семинарий сложилась в германских государствах в XVIII в. (Гёттинген, Галле и др.). В Российской империи распространение учебных заведений этого типа началось с Остзейских губерний, где в системе образования применялась именно немецкая практика. С 1818 г. действовала учительская семинария с образцовой школой при ней, в Дерпте. Это заведение было рассчитано на 10 воспитанников и готовило учителей только для Дерптского округа, являвшегося образцово-показательным в империи. С 1842 г. семинария стала выпускать не только учителей начальной школы, но и учителей русского языка для уездных училищ округа. В 1835 г. было принято решение об открытии еще одной семинарии в Дерптском округе в Иервенском уезде для крестьян Эстляндской губернии.
В то же время – в 1839 г. – по представлению попечителя Белорусского учебного округа была закрыта витебская семинария приходских учителей, необходимость в которой якобы отпала, так как, с точки зрения учебного начальства, для 62 училищ округа не было надобности в собственном заведении, готовившем учителей. Витебская учительская семинария просуществовала всего пять лет, но это были годы после польского восстания (1830–1831), а в деятельности витебской семинарии сказывалось влияние католической церкви, проявившей себя нелояльно во время этих событий.
Лишь немногие губернии имели специализированные учебные заведения для подготовки учителей, причем эта ситуация была связана с особенностями этноконфессионального состава населения этих территорий Российской империи. Традиция специальных учительских семинарий сложилась в германских государствах в XVIII в. (Гёттинген, Галле и др.). В Российской империи распространение учебных заведений этого типа началось с Остзейских губерний, где в системе образования применялась именно немецкая практика. С 1818 г. действовала учительская семинария с образцовой школой при ней, в Дерпте. Это заведение было рассчитано на 10 воспитанников и готовило учителей только для Дерптского округа, являвшегося образцово-показательным в империи. С 1842 г. семинария стала выпускать не только учителей начальной школы, но и учителей русского языка для уездных училищ округа. В 1835 г. было принято решение об открытии еще одной семинарии в Дерптском округе в Иервенском уезде для крестьян Эстляндской губернии.
В то же время – в 1839 г. – по представлению попечителя Белорусского учебного округа была закрыта витебская семинария приходских учителей, необходимость в которой якобы отпала, так как, с точки зрения учебного начальства, для 62 училищ округа не было надобности в собственном заведении, готовившем учителей. Витебская учительская семинария просуществовала всего пять лет, но это были годы после польского восстания (1830–1831), а в деятельности витебской семинарии сказывалось влияние католической церкви, проявившей себя нелояльно во время этих событий.
В отечественной историографии новая экономическая политика и ее составляющие многократно становились объектом исследования. В советской доперестроечной литературе нэп определяли как некую статичную сущность – целостный комплекс мер пролетарского государства по организации временного отступления от принципиального курса на построение социализма. В период перестройки длительная «инерция покоя» была прервана. Но, к сожалению, сложные научные вопросы решались порой по-революционному быстро. В результате стремительного заполнения учеными и публицистами «белых пятен истории» нэп и отдельные ее атрибуты (прежде всего кооперативную организацию) нередко стали представлять воплощением гуманистических и демократических начал, присущих социалистическому строительству; возникли иллюзии относительно возможности возрождения нэповской модели в новых условиях [32, с. 121].
В постперестроечный период в российской исторической науке сложилась специфическая ситуация, которую Ю.А. Поляков удачно охарактеризовал как «разрушенность старого и несозданность нового» [24, с. 38]. Интерес к «России нэповской» стал постепенно снижаться. При этом было утрачено и отношение к изучаемой политике как к целостному явлению: что было главным, а что второстепенным стало неясно. В то же время общее ослабление внимания ученых к периоду нэпа не означает, что данная тема не обогатилась заметными научными трудами в новейшей историографии (имеем в виду работы, вышедшие в свет с начала 2000-х гг.). Во многих из них содержатся попытки непредвзято оценить предпосылки, существо и итоги нэпа.
Один из центральных вопросов, привлекающих к себе внимание современных исследователей – вопрос о причинах и обстоятельствах перехода к нэпу.
А.К. Соколов справедливо отмечает, что новую экономическую политику 20-х гг. нельзя рассматривать вне исторического контекста, вне связи с кризисом, порожденным системой военного коммунизма в экономической, социальной и политической сферах [30, с. 6, 9]. В данной связи А.Ю. Давыдов критически оценивает представление о переходе к нэпу как о контролируемом властью процессе. Автор видит в переходе к нэпу совокупность вынужденных и хаотичных отступлений большевиков от коммунистических догм; прослеживает, как внедряемая уже в условиях нэпа прожектерская схема безденежного продуктообмена между городом и деревней под давлением нелегального рынка заменилась свободой торговли [8; 9, с. 22].
В постперестроечный период в российской исторической науке сложилась специфическая ситуация, которую Ю.А. Поляков удачно охарактеризовал как «разрушенность старого и несозданность нового» [24, с. 38]. Интерес к «России нэповской» стал постепенно снижаться. При этом было утрачено и отношение к изучаемой политике как к целостному явлению: что было главным, а что второстепенным стало неясно. В то же время общее ослабление внимания ученых к периоду нэпа не означает, что данная тема не обогатилась заметными научными трудами в новейшей историографии (имеем в виду работы, вышедшие в свет с начала 2000-х гг.). Во многих из них содержатся попытки непредвзято оценить предпосылки, существо и итоги нэпа.
Один из центральных вопросов, привлекающих к себе внимание современных исследователей – вопрос о причинах и обстоятельствах перехода к нэпу.
А.К. Соколов справедливо отмечает, что новую экономическую политику 20-х гг. нельзя рассматривать вне исторического контекста, вне связи с кризисом, порожденным системой военного коммунизма в экономической, социальной и политической сферах [30, с. 6, 9]. В данной связи А.Ю. Давыдов критически оценивает представление о переходе к нэпу как о контролируемом властью процессе. Автор видит в переходе к нэпу совокупность вынужденных и хаотичных отступлений большевиков от коммунистических догм; прослеживает, как внедряемая уже в условиях нэпа прожектерская схема безденежного продуктообмена между городом и деревней под давлением нелегального рынка заменилась свободой торговли [8; 9, с. 22].
В настоящей статье предпринята попытка выявить предпосылки, движущие силы и тенденции дальнейшего развития объединительных процессов, происходивших на протяжении последних лет в регионе Восточной Сибири. Точнее говоря, речь идет об объединении Усть-Ордынского бурятского автономного округа (далее УОБАО) с Иркутской областью, Агинского бурятского автономного округа (АБАО) с Читинской областью.
Вначале приведем немного статистики для обозначения общей географо-демографической картины по бурятским округам.
АБАО. Дата образования – 26 сентября 1937 г. Территория – 19,6 тыс. кв. км. Численность населения на 01.01.2007 – 75,1 тыс. чел. указаны представители около 80 национальностей.
Согласно переписи населения 2002 г. в округе наметился очередной отток населения. При этом произошло сокращение численности практически всех национальностей, кроме бурят. Вообще, в динамике численности населения УОБАО за последние десятилетия трудно уловить какую-то закономерность. Итак, по переписи 1959 г. – 133,1 тыс. чел., 1970 г. – 146,4 тыс. чел., 1979 г. –
132,2 тыс. чел., 1989 г. – 135,9 тыс. чел., 2002 г. – 135,0 тыс. чел.
За рассматриваемый период, насколько можно судить по приведенным фактам, наблюдался поступательный рост численности бурятского населения в округе (с 1959 по 2002 г. – 19,4 %).
С принятием новой Конституции РФ в 1993 г. начались существенные изменения в государственно-административном устройстве.
Резко увеличилось количество субъектов РФ (до 89, в том числе 10 автономных округов). Эти преобразования создали благоприятные условия для социально-экономического и этнического развития бывших автономных округов и областей, прежде находившихся в подчинении местных областных и краевых структур, а теперь получивших равные с ними политические и юридические права. Отныне бывшие округа как полноправные субъекты участвуют в политической жизни Федерации напрямую, избирают и назначают своих представителей в органы федеральной власти, заключают федеральный договор, межпарламентские и межправительственные соглашения, договоры на обучение выпускников своих школ в московских и других центральных вузах и т. д.
Вначале приведем немного статистики для обозначения общей географо-демографической картины по бурятским округам.
АБАО. Дата образования – 26 сентября 1937 г. Территория – 19,6 тыс. кв. км. Численность населения на 01.01.2007 – 75,1 тыс. чел. указаны представители около 80 национальностей.
Согласно переписи населения 2002 г. в округе наметился очередной отток населения. При этом произошло сокращение численности практически всех национальностей, кроме бурят. Вообще, в динамике численности населения УОБАО за последние десятилетия трудно уловить какую-то закономерность. Итак, по переписи 1959 г. – 133,1 тыс. чел., 1970 г. – 146,4 тыс. чел., 1979 г. –
132,2 тыс. чел., 1989 г. – 135,9 тыс. чел., 2002 г. – 135,0 тыс. чел.
За рассматриваемый период, насколько можно судить по приведенным фактам, наблюдался поступательный рост численности бурятского населения в округе (с 1959 по 2002 г. – 19,4 %).
С принятием новой Конституции РФ в 1993 г. начались существенные изменения в государственно-административном устройстве.
Резко увеличилось количество субъектов РФ (до 89, в том числе 10 автономных округов). Эти преобразования создали благоприятные условия для социально-экономического и этнического развития бывших автономных округов и областей, прежде находившихся в подчинении местных областных и краевых структур, а теперь получивших равные с ними политические и юридические права. Отныне бывшие округа как полноправные субъекты участвуют в политической жизни Федерации напрямую, избирают и назначают своих представителей в органы федеральной власти, заключают федеральный договор, межпарламентские и межправительственные соглашения, договоры на обучение выпускников своих школ в московских и других центральных вузах и т. д.
Тропов И.А. Революция и провинция: Местная власть в России (февраль – октябрь 1917 г.). – Европейский Дом, 2011. – 250 с.
В последние годы в нашей стране и за рубежом заметно возрос интерес к тем историческим периодам и событиям, которые отличаются высоким уровнем трансформационного напряжения, приводящего к качественным, структурным изменениям в жизни общества. В ХХ в. таким периодом по праву может считаться
1917 год. Казалось бы, ни в отечественной, ни в зарубежной историографии грандиозные события русской революции не обойдены вниманием исследователей. Между тем, как выясняется, далеко не все аспекты революционного процесса исследованы в полной мере подробно, а по некоторым из них дискуссии среди историков возобновляются в последнее время с новой силой.
Важным вкладом в исследование революционных событий стала недавно вышедшая из печати монография петербургского историка И.А. Тропова. В центре внимания автора – проблемы функционирования местной власти в России в период от Февральской до Октябрьской революций. Солидный историографический обзор, содержащийся во введении к монографии, убеждает, что история формирования и функционирования местных органов власти в России 1917 г. отражена в отечественной и зарубежной литературе лишь фрагментарно. Рецензируемая нами монография вполне удачно заполняет имеющиеся в историографии пробелы.
В последние годы в нашей стране и за рубежом заметно возрос интерес к тем историческим периодам и событиям, которые отличаются высоким уровнем трансформационного напряжения, приводящего к качественным, структурным изменениям в жизни общества. В ХХ в. таким периодом по праву может считаться
1917 год. Казалось бы, ни в отечественной, ни в зарубежной историографии грандиозные события русской революции не обойдены вниманием исследователей. Между тем, как выясняется, далеко не все аспекты революционного процесса исследованы в полной мере подробно, а по некоторым из них дискуссии среди историков возобновляются в последнее время с новой силой.
Важным вкладом в исследование революционных событий стала недавно вышедшая из печати монография петербургского историка И.А. Тропова. В центре внимания автора – проблемы функционирования местной власти в России в период от Февральской до Октябрьской революций. Солидный историографический обзор, содержащийся во введении к монографии, убеждает, что история формирования и функционирования местных органов власти в России 1917 г. отражена в отечественной и зарубежной литературе лишь фрагментарно. Рецензируемая нами монография вполне удачно заполняет имеющиеся в историографии пробелы.
В 1929–1937 гг. СССР совершил беспрецедентный скачек в росте промышленной продукции. Только за годы первых двух пятилеток вступили в строй около 6 тыс. крупных предприятий. По абсолютным объемам промышленного производства Советский Союз вышел на второе место в мире после США. До сих пор остается до конца необъясненным очевидный исторический успех советского периода «догоняющей модернизации» страны – успешная индустриализация и выход на передовые рубежи по важным направлениям мирового научно-технического прогресса. Поэтому опыт организации крупномасштабной научно-технической деятельности в условиях отсутствия конкуренции и регулирующей роли рыночной экономики заслуживает сегодня особого изучения.
Во время Первой мировой войны из всех бризантных взрывчатых веществ (ВВ), производимых путем нитрации ароматических углеводородов, лучше всего зарекомендовал себя тротил (тринитротолуол), являвшийся продуктом ведения трех нитрогрупп в
ароматический углеводород толуол. Преимущество тротила перед другими индивидуальными ВВ обусловлено благоприятным сочетанием физико-химических, взрывчатых и технологических свойств. Широкое применение тротила связано с его малой чувствительностью к механическим воздействиям, высокий бризантностью, химической стойкостью, относительной дешевизной и наличием обширной сырьевой базы в странах с развитой коксохимической и нефтегазовой промышленностью. В годы Второй мировой войны тротил (ТНТ) стал самым массовым бризантным ВВ, применявшимся для снаряжения боеприпасов во всех воюющих странах. В СССР, в частности, на долю ТНТ в 1941–1945 гг. приходилось более 93 % от всего производства бризантных ВВ [2, с. 76].
В России изучение тротила как бризантного ВВ началось в 1906 г. благодаря успешной разведывательной деятельности В.И. Рдултовского во Франции [6, с. 13–14]. Производство тротила впервые было организовано в 1909 г. на Охтинском заводе и в 1912 г. на Самарском заводе по способу фирмы «Карбонит». До середины 1930-х гг. советское производство не претерпело существенных изменений.
Во время Первой мировой войны из всех бризантных взрывчатых веществ (ВВ), производимых путем нитрации ароматических углеводородов, лучше всего зарекомендовал себя тротил (тринитротолуол), являвшийся продуктом ведения трех нитрогрупп в
ароматический углеводород толуол. Преимущество тротила перед другими индивидуальными ВВ обусловлено благоприятным сочетанием физико-химических, взрывчатых и технологических свойств. Широкое применение тротила связано с его малой чувствительностью к механическим воздействиям, высокий бризантностью, химической стойкостью, относительной дешевизной и наличием обширной сырьевой базы в странах с развитой коксохимической и нефтегазовой промышленностью. В годы Второй мировой войны тротил (ТНТ) стал самым массовым бризантным ВВ, применявшимся для снаряжения боеприпасов во всех воюющих странах. В СССР, в частности, на долю ТНТ в 1941–1945 гг. приходилось более 93 % от всего производства бризантных ВВ [2, с. 76].
В России изучение тротила как бризантного ВВ началось в 1906 г. благодаря успешной разведывательной деятельности В.И. Рдултовского во Франции [6, с. 13–14]. Производство тротила впервые было организовано в 1909 г. на Охтинском заводе и в 1912 г. на Самарском заводе по способу фирмы «Карбонит». До середины 1930-х гг. советское производство не претерпело существенных изменений.
В документах и публикациях военного периода, а также в исследованиях, издававшихся в стране в 20-е гг., наряду с общими выводами, не выходившими «за рамки оценок и схем, которые спускались официальными партийными верхами» [16, с. 10], можно почерпнуть и сведения о подлинных откликах, вызываемых у противника боевой работой полевого командира антисоветских воинских формирований – В.О. Каппеля.
Летом 1918 г., в начале Гражданской войны на Волге, части Красной армии перемещались в поездах, неохотно от них удаляясь (так называемая «эшелонная война»). В.О. Каппель, вероятно, одним из первых в Поволжье начал применять для транспортировки пехоты телеги, взятые у крестьян за определенную плату. Это позволяло ему совершать стремительные рейды в тыл и фланги красноармейских отрядов. Преимущества, получаемые неприятелем при таком способе передвижения, подчеркивал командующий войсками Красной армии на Восточном фронте И.И. Вацетис: «противник весьма широко и успешно пользуется этим оружием против нашей пехоты» [4, с. 105]. С помощью «многочисленных мастерских маневров» [9, с. 412] (слова одного из соратников) малыми силами В.О. Каппель смог освободить от советской власти обширную территорию от Сызрани до Казани, за что почитался широкими массами Красной армии, в том числе представителями командования, как дерзкий и опасный враг. Официальный советский орган – газета «Правда» – писала после взятия В.О. Каппелем Симбирска: «Здесь Советская власть имеет перед собою врага многочисленного, сильного, организованного. Шапками этого врага не закидаешь» [11]. Член Реввоенсовета Восточного фронта С.И. Гусев считал В.О. Каппеля «одним из самых ученых и талантливых генштабистов» [3, с. 18] в рядах противника.
Симбирск был взят войсками Народной армии под командованием В.О. Каппеля 22 июля 1918 г. Позднее советские историки приписывали успех численному превосходству белых. Однако командующий Востфронтом И.И. Вацетис, непосредственный участник событий, в докладе высшему военному совету сообщал: «Симбирск был захвачен конницей белогвардейцев обходом с тыла с запада, причем бывшие в Симбирске войска наши сопротивлялись очень слабо. У белогвардейцев было 300 коней и четыре орудия, наши же силы были гораздо многочисленнее, но без дисциплины и привыкшие к произволу и трусости» [5, с. 406].
Летом 1918 г., в начале Гражданской войны на Волге, части Красной армии перемещались в поездах, неохотно от них удаляясь (так называемая «эшелонная война»). В.О. Каппель, вероятно, одним из первых в Поволжье начал применять для транспортировки пехоты телеги, взятые у крестьян за определенную плату. Это позволяло ему совершать стремительные рейды в тыл и фланги красноармейских отрядов. Преимущества, получаемые неприятелем при таком способе передвижения, подчеркивал командующий войсками Красной армии на Восточном фронте И.И. Вацетис: «противник весьма широко и успешно пользуется этим оружием против нашей пехоты» [4, с. 105]. С помощью «многочисленных мастерских маневров» [9, с. 412] (слова одного из соратников) малыми силами В.О. Каппель смог освободить от советской власти обширную территорию от Сызрани до Казани, за что почитался широкими массами Красной армии, в том числе представителями командования, как дерзкий и опасный враг. Официальный советский орган – газета «Правда» – писала после взятия В.О. Каппелем Симбирска: «Здесь Советская власть имеет перед собою врага многочисленного, сильного, организованного. Шапками этого врага не закидаешь» [11]. Член Реввоенсовета Восточного фронта С.И. Гусев считал В.О. Каппеля «одним из самых ученых и талантливых генштабистов» [3, с. 18] в рядах противника.
Симбирск был взят войсками Народной армии под командованием В.О. Каппеля 22 июля 1918 г. Позднее советские историки приписывали успех численному превосходству белых. Однако командующий Востфронтом И.И. Вацетис, непосредственный участник событий, в докладе высшему военному совету сообщал: «Симбирск был захвачен конницей белогвардейцев обходом с тыла с запада, причем бывшие в Симбирске войска наши сопротивлялись очень слабо. У белогвардейцев было 300 коней и четыре орудия, наши же силы были гораздо многочисленнее, но без дисциплины и привыкшие к произволу и трусости» [5, с. 406].
Приоритетной задачей пространственного реформирования ЕС на новом этапе его развитии стало расширение на Восток. В связи с этим необходимо проанализировать современную геополитическую и экономическую стратегию ЕС и Южного Кавказа и оценить влияние расширения ЕС на экономические интересы стран этого региона.
Кавказ, до недавнего времени входивший в единое политическое пространство СССР, ныне стал ареной взаимодействия разных геополитических и экономических интересов [7, с. 7]. Расположенный на стыке Европы и Азии Кавказ представляет собой удобный плацдарм для продвижения вглубь Среднего и ближнего Востока, а также в бассейны Каспийского, Черного и Средиземного морей. Одновременно он является связующим звеном между этими регионами [3, с. 10].
Странам постсоветского лагеря, которые, получив независимость, впервые вышли на арену мировой политики в конце ХХ в., сегодня приходится решать очень сложные задачи. Их вовлечение в систему международных хозяйственных связей осуществлялось в условиях жесточайшей конкуренции между развитыми индустриальными державами, которые иногда видели в «новичках» поставщиков дешевого минерального и аграрного сырья. Одновременно возникла финансовая зависимость от иностранных кредитов, в том числе от займов Всемирного банка. Это и естественно, и неизбежно [6, с. 227].
Европейский Союз привлекает особое внимание, так как именно он является фундаментом общеевропейского дома. Основное отличие ЕС от других организаций состоит, прежде всего, в глобальности поставленных задач и в комплексном подходе к их решению [5, с. 97]. Как говорится на сайте Еврокомиссии, Евросоюз не ставил перед собой цели стать сверхдержавой. Он появился на свет в результате Второй мировой войны, и его первой задачей стало объединение наций и народов Европы [11].
Кавказ, до недавнего времени входивший в единое политическое пространство СССР, ныне стал ареной взаимодействия разных геополитических и экономических интересов [7, с. 7]. Расположенный на стыке Европы и Азии Кавказ представляет собой удобный плацдарм для продвижения вглубь Среднего и ближнего Востока, а также в бассейны Каспийского, Черного и Средиземного морей. Одновременно он является связующим звеном между этими регионами [3, с. 10].
Странам постсоветского лагеря, которые, получив независимость, впервые вышли на арену мировой политики в конце ХХ в., сегодня приходится решать очень сложные задачи. Их вовлечение в систему международных хозяйственных связей осуществлялось в условиях жесточайшей конкуренции между развитыми индустриальными державами, которые иногда видели в «новичках» поставщиков дешевого минерального и аграрного сырья. Одновременно возникла финансовая зависимость от иностранных кредитов, в том числе от займов Всемирного банка. Это и естественно, и неизбежно [6, с. 227].
Европейский Союз привлекает особое внимание, так как именно он является фундаментом общеевропейского дома. Основное отличие ЕС от других организаций состоит, прежде всего, в глобальности поставленных задач и в комплексном подходе к их решению [5, с. 97]. Как говорится на сайте Еврокомиссии, Евросоюз не ставил перед собой цели стать сверхдержавой. Он появился на свет в результате Второй мировой войны, и его первой задачей стало объединение наций и народов Европы [11].
Регион Средней Азии и Среднего Востока всегда представлял повышенный интерес для СССР и Великобритании. При этом Лондон стремился, прежде всего, сохранить свои позиции в Иране и Афганистане, а СССР – включить в свой состав те части мусульманской Средней Азии, которые не входили в состав бывшей Российской империи. На протяжении межвоенного периода обе державы утрачивали свои позиции: Британия из-за промедления с выработкой новой тактики в отношении местных националистических тенденций, Советский Союз в связи с компрометацией его политики экспорта революционной идеологии. Место обеих держав стали постепенно занимать фашистская Германия и США, из которых первая полностью утратила свои позиции в ходе Второй мировой войны.
Накануне Второй мировой войны политика Ирана характеризовалась прогерманской ориентацией. Германия пыталась привлечь
Иран на свою сторону, предлагая ему военную помощь. Не полагаясь на привлекательность этих предложений для Ирана, германские службы не исключали возможности осуществления в Тегеране прогерманского военного переворота. В августе 1941 г. в Тегеран прибыл шеф германской разведки адмирал Канарис. Правящие круги Ирана пытались, в свою очередь, совместить одностороннюю ориентацию Ирана на фашистскую Германию с политикой нейтралитета.
Советские и британские службы в Иране, тесно сотрудничая друг с другом, смогли оперативно изменить ситуацию.
Ввиду растущей опасности для советских границ и бездействия иранского правительства СССР после ряда нот в соответствии со ст. 6 советско-иранского договора 1921 г. ввел свои войска на территорию Ирана. Одновременно в юго-западные области Ирана вступили английские войска [6].
В советской ноте от 16 августа 1941 г. отмечалось, что ввод советских войск на территорию Ирана был временной мерой, предпринятой в целях самообороны для того, чтобы предотвратить использование иракской территории гитлеровской Германией в агрессивных целях против СССР и союзных с ним государств [7, с. 160–161].
Накануне Второй мировой войны политика Ирана характеризовалась прогерманской ориентацией. Германия пыталась привлечь
Иран на свою сторону, предлагая ему военную помощь. Не полагаясь на привлекательность этих предложений для Ирана, германские службы не исключали возможности осуществления в Тегеране прогерманского военного переворота. В августе 1941 г. в Тегеран прибыл шеф германской разведки адмирал Канарис. Правящие круги Ирана пытались, в свою очередь, совместить одностороннюю ориентацию Ирана на фашистскую Германию с политикой нейтралитета.
Советские и британские службы в Иране, тесно сотрудничая друг с другом, смогли оперативно изменить ситуацию.
Ввиду растущей опасности для советских границ и бездействия иранского правительства СССР после ряда нот в соответствии со ст. 6 советско-иранского договора 1921 г. ввел свои войска на территорию Ирана. Одновременно в юго-западные области Ирана вступили английские войска [6].
В советской ноте от 16 августа 1941 г. отмечалось, что ввод советских войск на территорию Ирана был временной мерой, предпринятой в целях самообороны для того, чтобы предотвратить использование иракской территории гитлеровской Германией в агрессивных целях против СССР и союзных с ним государств [7, с. 160–161].
Возвратившийся в июле 1792 г. из-за границы В.П. Кочубей был тепло принят двором и высшим петербургским обществом. Он часто выезжал в свет, посещал Зимний дворец, где встречался с приближенными Екатерины II. Ему удалось завоевать расположение самого цесаревича Павла Петровича, который пригласил В.П. Кочубея в Павловск, где познакомил с сыновьями Александром и Константином.
В эти июльские дни Екатерина II, наблюдая за В.П. Кочубеем, изучая мнения о нем окружающих, а также беседуя с А.А. Безбородко, решила назначить племянника последнего на дипломатическую работу.
11 октября 1792 г. был подписан указ о назначении В.П. Кочубея чрезвычайным посланником и полномочным министром в Константинополь [11. Оп. 6. Д. 256. Л. 13]. В этот знаменательный день ему не исполнилось еще и 24 лет.
Для возобновления дипломатических отношений между Россией и Турцией Ясским мирным договором (29.12.1791 г.) предусматривался обмен торжественными посольствами. Екатерина II своим указом от 26 октября 1792 г. для обмена торжественными посольствами назначила чрезвычайным и полномочным послом в Константинополь генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова [7. Т. 1, с. 189].
Такое назначение вызвало необычайное удивление в высших кругах России. В.П. Кочубей в письме российскому послу в Лондоне С.Р. Воронцову сообщал, что «никто не ожидал такого выбора», ибо «никогда его не видели использованным в делах политических» [7. Т. 1, с. 189].
Предложив сорокапятилетнему М.И. Кутузову возглавить дипломатическую миссию в Турцию по обмену торжественными посольствами, императрица учла не только его жизненный опыт и полководческие успехи в последней русско-турецкой войне, но и проницательность и гибкий ум генерала, хитрость и осторожность в разговорах и поступках. В ходе бесед с ним во время аудиенций Екатерина II окончательно убедилась в том, что М.И. Кутузов «есть тот самый человек …, который выполнит поручения ее во всей точности и соответственно ее ожиданиям» [13, с. 14].
М.И. Кутузову – дипломату, помимо обширных обязанностей посла, предстояло изучить внутриполитическую обстановку в Турции, проверить достоверность поступающей информации о ее военных приготовлениях.
В эти июльские дни Екатерина II, наблюдая за В.П. Кочубеем, изучая мнения о нем окружающих, а также беседуя с А.А. Безбородко, решила назначить племянника последнего на дипломатическую работу.
11 октября 1792 г. был подписан указ о назначении В.П. Кочубея чрезвычайным посланником и полномочным министром в Константинополь [11. Оп. 6. Д. 256. Л. 13]. В этот знаменательный день ему не исполнилось еще и 24 лет.
Для возобновления дипломатических отношений между Россией и Турцией Ясским мирным договором (29.12.1791 г.) предусматривался обмен торжественными посольствами. Екатерина II своим указом от 26 октября 1792 г. для обмена торжественными посольствами назначила чрезвычайным и полномочным послом в Константинополь генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова [7. Т. 1, с. 189].
Такое назначение вызвало необычайное удивление в высших кругах России. В.П. Кочубей в письме российскому послу в Лондоне С.Р. Воронцову сообщал, что «никто не ожидал такого выбора», ибо «никогда его не видели использованным в делах политических» [7. Т. 1, с. 189].
Предложив сорокапятилетнему М.И. Кутузову возглавить дипломатическую миссию в Турцию по обмену торжественными посольствами, императрица учла не только его жизненный опыт и полководческие успехи в последней русско-турецкой войне, но и проницательность и гибкий ум генерала, хитрость и осторожность в разговорах и поступках. В ходе бесед с ним во время аудиенций Екатерина II окончательно убедилась в том, что М.И. Кутузов «есть тот самый человек …, который выполнит поручения ее во всей точности и соответственно ее ожиданиям» [13, с. 14].
М.И. Кутузову – дипломату, помимо обширных обязанностей посла, предстояло изучить внутриполитическую обстановку в Турции, проверить достоверность поступающей информации о ее военных приготовлениях.
Трудности в освоении новых программных средств связаны прежде всего с отсутствием умения самостоятельного освоения данных программных продуктов. Таким образом, задачами профильного обучения являются:
• формирование у обучаемых понятия о технологии как об алгоритме решения задачи конкретной предметной области;
• формирование общеучебных умений и приемов самостоятельной деятельности с целью самостоятельного освоения учащимися раздела “Информационные технологии” (в форме самостоятельной работы, творческих исследований и пр.).
Уточним понятие «самостоятельная работа». Несмотря на многочисленные исследования, посвященные определению сущности самостоятельной работы, в педагогической литературе до сих пор существуют самые разнообразные подходы к определению смыслового значения этого понятия. Многообразие концепций и определений связано с тем, какие признаки самостоятельной работы выделяют дидакты, методисты, учителя-практики в качестве существенных. Так например, одни считают, что самостоятельная работа – это форма организации деятельности учащихся [1, 8], для других это только деятельность учащихся, которая осуществляется в процессе обучения без непосредственного участия учителя [2, 3]. Некоторые раскрывают суть самостоятельной работы, определяя последнюю как «…средство организации и выполнения учащимися определенной деятельности в соответствии с поставленной целью» [4: 43].
• формирование у обучаемых понятия о технологии как об алгоритме решения задачи конкретной предметной области;
• формирование общеучебных умений и приемов самостоятельной деятельности с целью самостоятельного освоения учащимися раздела “Информационные технологии” (в форме самостоятельной работы, творческих исследований и пр.).
Уточним понятие «самостоятельная работа». Несмотря на многочисленные исследования, посвященные определению сущности самостоятельной работы, в педагогической литературе до сих пор существуют самые разнообразные подходы к определению смыслового значения этого понятия. Многообразие концепций и определений связано с тем, какие признаки самостоятельной работы выделяют дидакты, методисты, учителя-практики в качестве существенных. Так например, одни считают, что самостоятельная работа – это форма организации деятельности учащихся [1, 8], для других это только деятельность учащихся, которая осуществляется в процессе обучения без непосредственного участия учителя [2, 3]. Некоторые раскрывают суть самостоятельной работы, определяя последнюю как «…средство организации и выполнения учащимися определенной деятельности в соответствии с поставленной целью» [4: 43].