Йёнсу Якобу Берцелиусу не исполни­лось и тридцати, когда его избрали президентом Шведской академии наук. В одной из своих работ он на­звал кислород центром, «вокруг ко­торого вращается вся химия». Мож­но сказать, что химия первой половины XIX в. «вращалась» вокруг Берцелиуса, и это не преувеличение.

Вот как характеризовал его дея­тельность видный химик и историк науки Пауль Вальден: «Берцелиус включил в свой строительный план неорганическую и органическую химию, аналитическую и минерало­гическую, физиологическую и элек­трохимию. Он дал строительный материал, исследуя химические эле­менты, число которых увеличил но­выми открытиями. Он положил фун­дамент, расположив атомы по размеру, числу и весу, и связал их электрическими силами. Он больше, чем кто-либо до него, способство­вал основанию века количественной химии. Он оставил этому веку но­вый язык символов, ценные новые понятия и новых мастеров химии».

В физике XIX век ознаменовался раз­работкой молекулярно-кинетической теории. Закономерности преобразо­вания энергии из одного вида в дру­гой объяснялись с использованием понятия молекулы. Химии для описа­ния состава соединений и химиче­ских реакций также был необходим конкретный материальный объект. Таким объектом стал атом. В первые годы XIX столетия английский учё­ный Джон Дальтон (1766—1844) сформулировал основные принципы химической атомистики. Как заметил немецкий философ Фридрих Энгельс, «новая эпоха в химии начинается с атомистики (следовательно, не Лаву­азье, а Дальтон — отец современной химии), а в физике, соответственно этому, — с молекулярной теории».

В чём состояли принципы Дальто­на? Во-первых, он принял, что атомы одного и того же вещества тождест­венны; во-вторых, показал, что раз­ные атомы способны соединяться между собой в различных соотноше­ниях; в-третьих, подчеркнул абсо­лютную неделимость «простых» ато­мов (молекулы Дальтон называл «сложными атомами»). Наконец, в 1803—1804 гг. Дальтон ввёл фунда­ментальное понятие атомного веса — фактически первый количественный параметр, характеризующий атом. Зная атомные веса элементов, можно устанавливать меру химических пре­вращений и химических соотноше­ний веществ, составлять количествен­ные уравнения реакций.

8 мая 1794 г. нож гильотины оборвал жизнь величайшего учёного XVIII в. «Понадобилось лишь одно мгнове­ние, чтобы отрубить эту голову, но, быть может, и столетия будет мало, чтобы создать подобную ей», — ска­зал его современник. Общественно-политический деятель и предприни­матель Антуан Лоран Лавуазье оказался одной из жертв разгула якобинского террора. Научные за­слуги не были приняты во внимание.

До Михаила Васильевича Ломоносо­ва (1711—1765) каких-либо целена­правленных исследований по химии в России не проводилось. Ломоносов создал первую в стране химическую лабораторию. Выстроенная в Пе­тербурге по его плану, она открылась 12 октября 1748 г. По оборудованию не уступала лучшим европейским, а в одном отношении ей, пожалуй, не сыскалось бы равных: лаборато­рия была физико-химической.

Испытать всё, что только можно измерять, взвешивать и определять вычислением, — вот девиз Ломоно­сова. Он гораздо раньше других по­нял: «Химик без знания физики по­добен человеку, который всё должен искать щупом. И сии науки так со­единены между собой, что одна без другой в совершенстве быть не мо­гут». И потому, утверждал Ломоно­сов, «вся моя химия физическая». А данное им определение гласило: «...физическая химия — наука, объ­ясняющая на основании положений и опыта физики то, что происходит в смешанных телах при химических операциях». Историк науки Пауль (Павел Иванович) Вальден (1863— 1957) был совершенно прав, считая, что Ломоносов, «предвосхитив сво­ими планами относительно физиче­ской химии действительное её возникновение (около 1887 г.) на целое столетие, опередил также основате­ля количественного периода химии А. Лавуазье на десятилетие...».

«...Он был крайне застенчив и сдер­жан. У него не было друзей и было ма­ло знакомых. Вместо того, чтобы охва­тить своей мыслью всю совокупность природы, он ограничивался исследова­нием немногих проблем первоклассно­го значения. Его работы отличались ве­личайшей точностью и изяществом; в сообщении своих выводов он соблю­дал величайшую осторожность» — так характеризовал английского учёного Генри Кавендиша один из многочислен­ных биографов.

Выходец из знатной аристокра­тической семьи, Кавендиш никогда не испытывал недостатка в средствах. (Французский физик Жан Батист Био в некрологе назвал его «самым бога­тым из учёных и, вероятно, самым учё­ным из богачей».) Так и не окончив Кембриджский университет, он в 1753 г. поселился в лондонском доме отца. Здесь устроил лабораторию и до конца жизни проводил в ней исследо­вания.

Если бы идеи Джона Мэйоу и его кол­лег в своё время получили соответст­вующее теоретическое обоснование, то совершенствование химических знаний могло бы пойти в ином на­правлении. История распорядилась иначе. Теория, первая химическая тео­рия появилась только на рубеже XVII— XVIII столетий. Почти на протяжении всего XVIII в. она владела умами подав­ляющего большинства исследователей. Парадокс заключался в том, что в конечном счёте эта теория оказалась ошибочной.

Она вошла в историю под назва­нием теории флогистона. Её создал немецкий химик и врач Георг Эрнст Шталь (1659—1734). В соответствии с этой теорией, все вещества, способ­ные гореть или изменяться при про­каливании (как металлы, которые превращаются в оксиды), содержат невесомый флюид — флогистон (от греч. «флогистос» — «воспламеня­ющийся»). Таким образом, в процес­се горения или обжига вещества те­ряют, отдают флогистон. Ценность теории состояла в том, что она дава­ла возможность с единой точки зре­ния объяснять механизмы протека­ния химических процессов.

Хрестоматийной стала фраза немецко­го философа Фридриха Энгельса: «Бойль делает из химии науку».

Он родился в то время, когда эпоха Возрождения заканчивала своё триум­фальное шествие по Европе. Физика, математика, науки о земле постоянно обогащались фундаментальными откры­тиями. Химия оставалась бедной Золуш­кой. Её ещё слишком опутывали алхими­ческие и схоластические представления.

В XVII столетии механика, физика и астрономия достигают впечатля­ющих успехов. На их фоне химиче­ские исследования и открытия оста­ются мало кому известными. Однако в фундамент будущего здания химии уже начинают закладываться первые «опорные блоки».

История химии этого периода свя­зана с именами лишь немногих есте­ствоиспытателей. Среди них назовём французского учёного Пьера Гассенди. Он развивал оригинальные атоми­стические представления. По его мне­нию, «существует определённое число неделимых и непроницаемых ато­мов, из которых составлены все тела». Форма атомов может быть различной, и они могут отличаться по размерам и весу. Образование и разрушение тел объясняется соединением атомов и распадом соединений на исходные атомы. Теплота и свет — эти «невесо­мые флюиды» — также образованы атомами. Гассенди полагал: тела со­стоят не из первичных атомов, а из их соединений — молекул (от лат. moles — «масса», с уменьшительным суффиксом -cula). Так в 1624 г. в хи­мию вошло одно из важнейших её понятий. Но для того чтобы чётко «расшифровать» его содержание, по­требовалось почти три столетия.

Парацельсом он назвал себя сам, под таким именем и вошёл в исто­рию науки. Означало оно «превос­ходящий Цельса» (римского учё­ного, жившего на рубеже новой эры). В свидетельстве о крещении было записано: Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм.

В его биографии много неясно­го и противоречивого. Уроженец Швейцарии, медицину изучал в Ита­лии, однако разочаровался в полу­ченных знаниях. Решив заняться самообразованием, отправился в дли­тельное путешествие.

Объездил всю Европу, побывал в Египте. По неко­торым сведениям, посетил Моско­вию (Россию).

В 1524 г. Парацельс вернулся на родину. Там он сразу прослыл «воз­мутителем спокойствия»: в Базельском университете стал читать лек­ции на немецком языке, хотя священной традицией считалось пользоваться исключительно латы­нью. Пренебрежительно отозвался о сочинениях великих эскулапов — древнеримского врача Галена и Ави­ценны. Словом, вёл себя настолько высокомерно, что был изгнан из Ба­зеля. Остаток жизни он провёл в Германии и Австрии и скончался в крайней бедности в больнице горо­да Зальцбурга.

«Великое делание», т. е. процесс получения философского камня, описа­но в алхимической литературе достаточно подробно, хотя и в иносказатель­ной, аллегорической форме. Существует даже полное описание без текста, своеобразный алхимический «комикс» — «Немая книга» (1677 г.). Одна­ко ни в одном алхимическом труде нет ясных указаний на исходные веще­ства. Часто упоминаемые «философская сера» и «философская ртуть» — не конкретные вещества, а первичные принципы строения металлов.

В разных источниках имеется множество сходных описаний самого фи­лософского камня и его удивительного действия на металлы. В протоко­лах о получении золота из неблагородных металлов в присутствии много­численных свидетелей чаше всего говорится о тяжёлом красном или серо-красном (реже жёлтом) порошке, иногда блестевшем, как осколки сте­кла. Обычно несколько крупинок порошка облепляли воском или завора­чивали в бумагу и бросали в расплавленный металл (ртуть, свинец, цинк, железо). В течение нескольких минут исходный металл «превращался» в золото. Считалось, что одна часть (по массе) философского камня позво­ляет превратить в золото до 19 тыс. частей неблагородного металла и бо­лее. В то же время не существует ни одного описания процесса изготов­ления самого философского камня, выполненного при свидетелях.

«He было такого места, которое он считал бы неудобным для учёных за­нятий, и не было такого времени, которым он бы не воспользовался для чтения и письма» —так говорил о Плинии Старшем, выдающемся древне­римском учёном, его не менее знаменитый племянник, писатель Плиний Младший.

В юные годы Гаю Плинию Секунду выпала судьба стать легионером. Он участвовал во многих сражениях, побывал в разных уголках Европы; довелось ему служить и в Африке.

Удивительная наблюдательность и редкая любознательность были при­суши Плинию с детства. У него рано возникла потребность описывать уви­денное и услышанное. Мы никогда не узнаем, сколько всего сочинений ему принадлежало. Он посвящал труды военному искусству, риторике, грамматике. Но более всего Плиний любил историю. Сохранились све­дения, что он написал 31-томную «Историю своего времени». Однако она, как и многие другие творения Плиния, до нас не дошла.

В 60-х гг. XX в. поразительные архео­логические находки были сделаны в Южной Турции. В неолитическом по­селении Чатал-Хююк (VII—VI тысяче­летия до н. э.) обнаружено много из­делий из меди и свинца, а также остатки плавильных печей. Само посе­ление, в котором обитали более 7 тыс. жителей, состояло из хорошо сплани­рованных жилых домов и грандиозных культовых сооружений. Сохранились сложные многоцветные настенные росписи, выполненные минеральными красками. Существование столь древ­него поселения с развитой культурой позволяет считать, что люди обладали определёнными химическими знания­ми не менее 10 тыс. лет назад.

Из металлических предметов, най­денных в Южном Междуречье, при раскопках города Ура, самый древний относится к IV тысячелетию до н. э. Это наконечник копья, сделанный из меди с примесью мышьяка и цинка. В Уре най­дены и стеклянные бусы того же времени.