Все больше и больше данных свидетельствует о том, что случаи насилия, жестокого обращения с детьми и инцеста в семье гораз­до более распространены, чем могло полагать большинство рос­сиян. Жертвы жестокого обращения так же пытаются скрыть свое унижение, как гомосексуалисты — свои сексуальные пред­почтения. Традиционно они стараются «не выносить сора из избы».

Сексуальное неравенство исторически приписывало мужчинам роль добытчиков средств к существованию, а женщинам — роль воспитательниц детей. Однако в последние несколько десятилетий все большее число женщин, имеющих детей, посто­янно работает.
По мере того как все больше и больше матерей пополняют трудовые ресурсы страны, все чаще выражается серьезная обес­покоенность будущим детей. Многие опасаются, что работающая мать не в состоянии обеспечить должный уход за своими детьми, дать им внимание, любовь, обогатить их внутренний мир. Однако целый ряд исследований показывает, что разница в развитии
детей, чьи матери работают, и детей, чьи матери сидят с ними дома, в действительности совсем невелика. Многие психологи и социологи уже не задаются вопросом, хорошо это или плохо, если матери работают. Все дело в том, удовлетворена ли мать своим положением в семье, независимо от того, работает она или мет. Работающая мать, получающая удовлетворение от рабо­ты, не отягощенная чувством вины и имеющая хорошую обста­новку в семье, будет справляться со своими обязанностями не хуже, а, может быть, даже лучше, чем неработающая. Проблемы с присмотром за детьми и с их поведением имеют большую вероятность возникновения в семьях, где матери не работают, но хотели бы работать, или там, где жизнь работающих женщин постоянно протекает в атмосфере тревоги и давления.
Россия — одна из немногих индустриальных стран, в которой нет всесторонней программы по обеспечению присмотра за деть­ми. В западноевропейских странах, особенно в Швеции, действу ют системы поддержки, субсидируемые государством на нацио­нальном уровне. Сторонники более внимательного отношения к этой проблеме предупреждают, что неспособность выработать эффективную национальную политику в отношении проблемы присмотра за детьми во время работы их родителей может поро­дить «поколение заброшенных детей».

Нуклеарные семьи, не испытавшие разрушительного воздействия развода, ухода из семьи или смерти одного из членов, пережива­ют с течением времени ряд перемен и перестроек, которые соци­ологи называют жизненным циклом семьи. Эти переме­ны и перестройки связаны с изменяющимися ожиданиями и тре­бованиями, которые жизнь налагает на мужа и жену по мере того, как у них рождаются, а потом вырастают дети. Семья начинается с супружеской пары — мужа и жены — и постепенно усложняется по мере того, как в ней появляются новые члены, создавая новые роли и увеличивая количество взаимосвязей. Затем семья на время стабилизируется, после чего начинает «сжиматься» всякий раз, как ее покидает один из взрослых детей. И наконец, она снова возвращается к своему первоначаль­ному варианту — к паре, муж и жена, впоследствии распадаясь со смертью одного из супругов.
Любое изменение роли одного члена семьи имеет последствия для всех остальных ее членов. Рождение первенца влечет за собой реорганизацию жизни супружеской пары, потому что жизнь втро­ем сложнее, чем жизнь вдвоем. Родителям приходится вносить изменения в свои рабочие роли, менять распорядок дня, модели общения и жертвовать некоторой долей личной жизни. Роль роди­телей конкурирует с ролью мужа/жены. Женщины, родившие первенца, чаще, чем бездетные женщины, жалуются на то, что их мужья не оказывают им достаточного внимания. Более того, уровень супружеского согласия понижается после рождения пер­венца. Начальный этап вхождения в роль родителей может ока­заться довольно болезненным, но большинство пар, по-видимо­му, не считает его настолько стрессовым, чтобы рассматривать подобный опыт как кризис. Есть основания полагать, что совре­менные родители имеют менее романтический и более реалисти­ческий взгляд на проблемы, связанные с появлением детей, чем предыдущие поколения родителей. И несмотря на перемены, ко­торые дети вносят в жизнь родителей, большая часть супружес­ких пар вполне удовлетворена своей родительской ролью.

Бездетность и малодетность уже давно стали довольно распро­страненными явлениями на большей части территории России. Растет не только количество таких семей, но и их доля в семейной структуре. На долю многодетных семей приходится около 1/5 от общего числа детей до 18 лет. Среди городских детей в многодетной семье растет каждый седьмой, среди сельских — каждый третий ребенок. В Москве доля многодетных семей менее 2%, а проживает в них примерно каждый двенадцатый-тринадцатый ребенок.
Тенденция к снижению желаемого и ожидаемого числа детей и ориентации молодых супругов на малодетную {одно-, двухдетную) усилились под влиянием условий, сложившихся в период реформ. В 1991 г. семей, решивших ограничиться единственным ребенком, оказалось 57,1%, двоих и более намеревались иметь [только 28,7%, в том числе троих и более — 1,9%. Данные микро­переписи 1994 г. также не вселяют оптимизма: из женщин 18— 44 лет, не имевших на момент опроса детей, не собирались обза­водиться детьми 24%, 41% предполагали рождение только одного ребенка, 31% — двоих и лишь 3,4% — троих детей. Полная реа­лизация таких планов даст лишь 1,12 ребенка на одну женщину. Из числа женщин, уже имеющих одного ребенка, не планировали рождение второго 76%, а среди двухдетных матерей не имели намерений заводить третьего 96%.

Почему случа­ется так, что из всех людей мы выбираем одного человека, имен­но этого, а не другого? В этом выборе участвуют различные факторы. Один из них — гомогамия, т.е. тенденция жениться
на себе подобных. Люди одного возраста, расы, религии, нацио­нальности, образования, интеллекта, здоровья, комплекции, взглядов и т.п. склонны вступать в браки друг с другом. Хотя действие принципа гомогамии применительно к социальным ха­рактеристикам представляется вполне вероятным, данные, под­тверждающие его влияние в случае таких психологических фак­торов, как личность и темперамент, не столь очевидны.
При выборе партнера имеет значение также физическая привлекательность. В целом у россиян существуют сход­ные стандарты оценки физической привлекательности. Россияне предпочитают водить знакомство и дружить с внешне привлека­тельными людьми, считая, что внешне привлекательные люди имеют большую вероятность найти хорошую работу, удачно жениться, вести счастливую и успешную жизнь — в общем, верят, что «то, что красиво — хорошо». Однако число необы­чайно привлекательных или красивых партнеров ограничено, поэтому в реальной жизни мы обычно выбираем себе партне­ров, обладающих физической привлекательностью в той степе­ни, которая свойственна нам самим. Согласно гипотезе со­ответствия, мы, как правило, ощущаем наибольшую «отда­чу» и испытываем наименьшие разочарования, когда поступаем именно так, поскольку существует большая вероятность того, что индивиды, обладающие физической привлекательностью, схожей с нашей, склонны отвечать на наш интерес взаимнос­тью.
В выборе партнера проявляется действие еще одного факто­ра. Мы чувствуем себя наиболее комфортно с теми, кто обла­дает определенными чертами характера и личности, тогда как люди с какими-то другими чертами «скребут нас по сердцу, как наждаком по стеклу". Социолог Роберт Ф. Винч исходя из этого повседневного наблюдения сформулировал теорию комплементарных потребностей. Суть ее в том, что два различных характера, противоположных друг другу и взаимно дополняющих, при соединении дают ощущение полноты (завер­шенности). Например, индивиды, склонные к доминирующей роли, хорошо чувствуют себя в компании с пассивными людь­ми, а любителей поговорить привлекают люди, умеющие слу­шать. Роли тоже дополняют одна другую.

Многие народы относятся к романтической любви негативно.
Старейшины одного из африканских племен, обсуждавшие проблемы «само­вольных» браков и незаконнорожденных детей, жаловались в 1883 г.: «Это все эта штука под названием любовь. Мы совсем ее не понимаем...» Старейшины видели в романтической любви разрушительную силу. В соответствии с их куль­турными традициями брак не требовал наличия романтической привязанности между будущими супругами, не предполагал свободного выбора партнеров. Выбор партнера для брака определялся не любовью, а совершенно иными сообра­жениями.
Социолог Уильям Дж. Гуд отметил, что в одних обществах романтической любви придается большее значение, чем в других. Так, американский средний класс склоняется к позитивному от­ношению к романтической любви; в японском и китайском обще­ствах XIX в. бытовало негативное отношение к ней; а греки в период после правления Александра Македонского и древние римляне придерживались в своем отношении к романтической любви «золотой середины».
Общества пытаются контролировать любовь разными путя­ми. Один из способов контроля — детские браки. Такая мо­дель была когда-то принята в Индии. Девочка-невеста перехо­дила жить в дом своего мальчика-мужа намного раньше того, как они достигали достаточно зрелого возраста, чтобы всту-пить в физические отношения. Другой подход состоял в соци­альной изоляции молодых людей от потенциальных партнеров. Например, племя ману на островах Адмиралтейства изолирова­ло молодых девушек в доме на высоких сваях, стоящем над лагуной. Еще один подход заключался в том, чтобы юные пары постоянно находились под надзором пожилой родственницы или компаньонки, как было принято в пуританских семьях За­пада. И, наконец, для этого используется родительское и дру­жеское влияние. Например, в России родители часто воздейст­вуют на своих детей с помощью угроз, уговоров, лести и обмана, чтобы ограничить их общение с «неподходящими» сверстниками, принадлежащими к другому этническому и рели­гиозному кругу или образовательному уровню. Независимо от способов, результат остается тем же — выбор индивида огра­ничивается социальными рамками.

Поскольку в результате брака в тесный семейный круг входит новый член, родителей жениха или невесты очень волнует во­прос, кто станет женой или мужем их детей. Случайный брак может нарушить их интересы. Если разрешить детям влюбляться «в кого попало», они могут сделать неподходящий выбор. Хотя слово «любовь» многозначно, обычно считают, что романтичес­кая любовь — это чувство сильного физического и эмоционально­го притяжения, возникающее между мужчиной и женщиной. Древние греки называли подобное чувство «воспаленной истерией».

Функционалисты делают упор на задачи, выполняемые семьей, которые служат интересам общества в целом. Многие сторонни­ки теории конфликта рассматривают семью как социальную структуру, в которой одни люди выигрывают за счет других. Ф. Энгельс видел в семье классовое общество в миниатюре, где один класс (мужчины) угнетал другой класс (женщин). Он ут­верждал, что брак исторически был первой формой классового антагонизма, где благосостояние одной группы зиждилось на униженном и угнетенном положении другой группы. Мотивацией доминирования мужчин служила экономическая эксплуатация труда женщин.
Социолог Рэндалл Коллинз считает, что исторически мужчи­ны являются «сексуальными агрессорами». Он объясняет доми­нирующее положение мужчин их большей физической силой, ростом и агрессивностью. Женщины оказались в положении жертв из-за своего меньшего роста и способности вынашивать и рожать детей, делающей их более уязвимыми. Во многих общест­вах женщины рассматривались как сексуальная собственность мужчин: их захватывали как военные трофеи, отцы использовали их как средство в своих экономических сделках, их считали собственностью мужей. Коллинз утверждает, что мужчины брали женщин в собственность прежде всего для постели, а не для работы на кухне или в поле, хотя женщин можно было заставить служить мужчинам и в дневное время.
По мнению Коллинза, мужчины построили общество таким образом, чтобы утвердить женщин в качестве своей сексуальной собственности. Мужчины заявляют свои исключительные сексу­альные права на женщин точно так же, как определяют доступ к экономической собственности. Брак становится социально обу­словленным контрактом на сексуальную собственность. Согласно традиции, брак не считался заключенным, пока не подтверждал­ся сексуальными отношениями, сексуальное насилие в браке не считалось изнасилованием, а главным основанием для развода считалась неверность жены. Девственность девушки была собст­венностью ее отца, а сексуальность — собственностью мужа. Следовательно, изнасилование считалось скорее преступлением одного мужчины против другого, чем преступлением мужчины против женщины.

Как отмечалось выше, сторонники функционализма подчеркива­ют, что если общество хочет выжить, оно должно обеспечить выполнение определенных задач первостепенной важности. Вы­полнение этих задач, или функций, нельзя пускать на самотек, так как возникает риск дезинтеграции общества. Признавая все имеющиеся в мире различия в организации и структуре семьи, функционалисты, тем не менее, стремятся выделить ряд постоян­ных функций, типичных для любой семьи.
Продолжение рода. Если общество хочет сохранить себя, оно должно производить новых членов. Сексуальные побуждения не обязательно решают эту задачу, поскольку многие люди понимают, что могут удовлетворять свои сексуальные потреб­ности и без воспроизведения. Например, контрацептивы, пре­рывание совокупления, внутривлагалищные средства, презерва­тивы, аборты, метод вычисления «безопасных» периодов и прочие бесчисленные способы позволяют отделить сексуальные удовольствия от деторождения. Поэтому общества обычно сти­мулируют своих граждан к деторождению. В аграрных общест­вах иметь детей экономически выгодно. Для стимуляции могут также использоваться религиозные соображения (в докоммунистическом Китае, где обожествление предков составляло фундамент религиозной жизни, считалось, что блаженства после жизни достигнет лишь тот, у кого много сыновей). А в Соединенных Штатах многие американцы все еще считают брак и детей синонимами «хорошей жизни»; отсутствие детей часто рассматривается как несчастье.
Социализация. Дети, рождаясь, не сразу осваивают культуру своего общества, поэтому каждое новое поколение подвергает общество периодическому «нашествию варваров». Вырастить из детей «правильных» взрослых — насущная потребность общест­ва. Посредством процесса социализации дети вовлекаются в жизнь своего общества, и именно семья обычно выполняет роль главного передатчика культурных норм. Семья выполняет по­среднические функции в процессе социализации, связывая инди­вида с «большим» миром.

Взаимосвязи между мужем и женой могут строиться по четырем различным принципам: моногамия — один муж и одна жена; полигиния — один муж и две или большее число жен; полиандрия — два или более мужей и одна жена; групповой брак — два или большее число мужей и две или большее число жен. Моногамия наблюдается во всех обществах, хотя другие формы могут быть не только допустимыми, но и предпочтительными. Моногамия считалась предпочтительным или идеальным типом брака в менее чем 20% из 862 обществ, включенных в выборку для сравнительного исследования куль­тур. Полигиния получила широкое распространение в мире — в 83% из 862 обществ, включенных в выборку, мужьям разрешает­ся иметь по две жены.
К примеру, в Ветхом Завете рассказывается о случаях полигинии у евреев: у Гидеона было много жен, родивших ему 70 сыновей; у царя Давида было не­сколько жен; у царя Соломона, по пpeдaниям было 700 жен и 300 наложниц; у сына царя Соломона. Ровоама, было 18 жен и 60 наложниц; в свою очередь, сыновья Ровоама тоже имели много жен.
Судьба мужей, имеющих нескольких жен, не похожа на гол­ливудские представления об арабском шейхе, которого ждет гарем, в любой момент готовый исполнить каждое желание свое­го властелина. В действительности антрополог Ральф Линтон убежден в том, что такой муж достоин не зависти, а жалости: "В редких обществах с принятой полигинией мужчина находится действительно в лучшем положении, чем в условиях моногамии. Если жены одного мужчины не ладят друг с другом, семья превращается в арену непрекращающейся 5орьбы, а мужу отводится неблагодарная роль посредника или громоотвода. Если жены живут в согласии друг с другом, то муж, вероятнее всего, становится объектом организованной женской оппозиции ».

Все общества ограничивают допустимый круг, из которого индивидам следует выбирать себе партнеров для брака. Родители, как правило, обеспокоены не просто жела­нием женить своих сыновей или выдать замуж дочерей. Они хотят, чтобы дети выбрали себе «подходящую» супругу или «подходящего» супруга, особенно если подобный брак влечет за собой важные последствия для более крупной группы родствен­ников. Правильный выбор супруга регулируется двумя типами матримониальных норм: эндогамией и экзогамией. Эндогамия — правила, предписывающие заключение брака внутри определенных групп, т.е. люди должны выходить замуж и жениться на предста­вителях своего класса, расы, этнической группы или вероиспове­дания. Экзогамия — правила, требующие заключения брака вне пределов собственной группы, когда люди должны вступать в брак с индивидами, не связанными кровным родством.
Нормы экзогамии прежде всего базируются на принципе ис­ключения кровного родства и обычно включают в себя табу на инцест — запрет сексуальных отношений между близкими кров­ными родственниками, которые не просто запрещаются — они вызывают осуждение и отвращение в обществе. Табу на инцест является единственной универсальной нормой в мире разнооб­разнейших моральных принципов. Однако общеизвестно, что браки между братьями и сестрами не только разрешались, но и часто практиковались в истории, например в странах Древнего Востока. Браки между братом и сестрой служили целям сохранения власти и собственности а рамках семьи и предотвращали раздробление имущества в ходе его раздела между наследника­ми. Подобная брачная практика имела место и на Гавайских островах, у перуанских инков, жителей Дагомеи в Западной Аф­рике. Кроме того, разные общества по-разному определяют сте­пень родства, подпадающую под понятие инцеста. Например, в колониальной Новой Англии как инцест рассматривался брак мужчины с сестрой его покойной жены. Однако у древних евреев мужчина в некоторых случаях был обязан жениться на вдове своего покойного брата.

Тот факт, что в брак вступают члены двух разных родовых групп, оказывает решающее влияние на структуру семьи. Дейст­вительно, сохранение и долгосрочное благосостояние любой группы, объединенной родственными связями, зависит от вклю­чения в такую группу представителей других групп в качестве супругов для неженатых или незамужних членов рода. Группа, объединенная родственными связями, заинтересована в сохране­нии некой доли контроля по крайней мере над частью своих членов после их вступления в брак. Следовательно, категория брака требует подробного рассмотрения. Брак — исторически меняющаяся форма социальных отношений между мужчиной и женщиной, посредством которой общество упорядочивает и сан­кционирует их половую жизнь и устанавливает их супружеские и родственные права и обязанности.