В отечественной историографии новая экономическая политика и ее составляющие многократно становились объектом исследования. В советской доперестроечной литературе нэп определяли как некую статичную сущность – целостный комплекс мер пролетарского государства по организации временного отступления от принципиального курса на построение социализма. В период перестройки длительная «инерция покоя» была прервана. Но, к сожалению, сложные научные вопросы решались порой по-революционному быстро. В результате стремительного заполнения учеными и публицистами «белых пятен истории» нэп и отдельные ее атрибуты (прежде всего кооперативную организацию) нередко стали представлять воплощением гуманистических и демократических начал, присущих социалистическому строительству; возникли иллюзии относительно возможности возрождения нэповской модели в новых условиях [32, с. 121].
В постперестроечный период в российской исторической науке сложилась специфическая ситуация, которую Ю.А. Поляков удачно охарактеризовал как «разрушенность старого и несозданность нового» [24, с. 38]. Интерес к «России нэповской» стал постепенно снижаться. При этом было утрачено и отношение к изучаемой политике как к целостному явлению: что было главным, а что второстепенным стало неясно. В то же время общее ослабление внимания ученых к периоду нэпа не означает, что данная тема не обогатилась заметными научными трудами в новейшей историографии (имеем в виду работы, вышедшие в свет с начала 2000-х гг.). Во многих из них содержатся попытки непредвзято оценить предпосылки, существо и итоги нэпа.
Один из центральных вопросов, привлекающих к себе внимание современных исследователей – вопрос о причинах и обстоятельствах перехода к нэпу.
А.К. Соколов справедливо отмечает, что новую экономическую политику 20-х гг. нельзя рассматривать вне исторического контекста, вне связи с кризисом, порожденным системой военного коммунизма в экономической, социальной и политической сферах [30, с. 6, 9]. В данной связи А.Ю. Давыдов критически оценивает представление о переходе к нэпу как о контролируемом властью процессе. Автор видит в переходе к нэпу совокупность вынужденных и хаотичных отступлений большевиков от коммунистических догм; прослеживает, как внедряемая уже в условиях нэпа прожектерская схема безденежного продуктообмена между городом и деревней под давлением нелегального рынка заменилась свободой торговли [8; 9, с. 22].

В настоящей статье предпринята попытка выявить предпосылки, движущие силы и тенденции дальнейшего развития объединительных процессов, происходивших на протяжении последних лет в регионе Восточной Сибири. Точнее говоря, речь идет об объединении Усть-Ордынского бурятского автономного округа (далее УОБАО) с Иркутской областью, Агинского бурятского автономного округа (АБАО) с Читинской областью.
Вначале приведем немного статистики для обозначения общей географо-демографической картины по бурятским округам.
АБАО. Дата образования – 26 сентября 1937 г. Территория – 19,6 тыс. кв. км. Численность населения на 01.01.2007 – 75,1 тыс. чел. указаны представители около 80 национальностей.
Согласно переписи населения 2002 г. в округе наметился очередной отток населения. При этом произошло сокращение численности практически всех национальностей, кроме бурят. Вообще, в динамике численности населения УОБАО за последние десятилетия трудно уловить какую-то закономерность. Итак, по переписи 1959 г. – 133,1 тыс. чел., 1970 г. – 146,4 тыс. чел., 1979 г. –
132,2 тыс. чел., 1989 г. – 135,9 тыс. чел., 2002 г. – 135,0 тыс. чел.
За рассматриваемый период, насколько можно судить по приведенным фактам, наблюдался поступательный рост численности бурятского населения в округе (с 1959 по 2002 г. – 19,4 %).
С принятием новой Конституции РФ в 1993 г. начались существенные изменения в государственно-административном устройстве.
Резко увеличилось количество субъектов РФ (до 89, в том числе 10 автономных округов). Эти преобразования создали благоприятные условия для социально-экономического и этнического развития бывших автономных округов и областей, прежде находившихся в подчинении местных областных и краевых структур, а теперь получивших равные с ними политические и юридические права. Отныне бывшие округа как полноправные субъекты участвуют в политической жизни Федерации напрямую, избирают и назначают своих представителей в органы федеральной власти, заключают федеральный договор, межпарламентские и межправительственные соглашения, договоры на обучение выпускников своих школ в московских и других центральных вузах и т. д.

Тропов И.А. Революция и провинция: Местная власть в России (февраль – октябрь 1917 г.). – Европейский Дом, 2011. – 250 с.

В последние годы в нашей стране и за рубежом заметно возрос интерес к тем историческим периодам и событиям, которые отличаются высоким уровнем трансформационного напряжения, приводящего к качественным, структурным изменениям в жизни общества. В ХХ в. таким периодом по праву может считаться
1917 год. Казалось бы, ни в отечественной, ни в зарубежной историографии грандиозные события русской революции не обойдены вниманием исследователей. Между тем, как выясняется, далеко не все аспекты революционного процесса исследованы в полной мере подробно, а по некоторым из них дискуссии среди историков возобновляются в последнее время с новой силой.
Важным вкладом в исследование революционных событий стала недавно вышедшая из печати монография петербургского историка И.А. Тропова. В центре внимания автора – проблемы функционирования местной власти в России в период от Февральской до Октябрьской революций. Солидный историографический обзор, содержащийся во введении к монографии, убеждает, что история формирования и функционирования местных органов власти в России 1917 г. отражена в отечественной и зарубежной литературе лишь фрагментарно. Рецензируемая нами монография вполне удачно заполняет имеющиеся в историографии пробелы.

В 1929–1937 гг. СССР совершил беспрецедентный скачек в росте промышленной продукции. Только за годы первых двух пятилеток вступили в строй около 6 тыс. крупных предприятий. По абсолютным объемам промышленного производства Советский Союз вышел на второе место в мире после США. До сих пор остается до конца необъясненным очевидный исторический успех советского периода «догоняющей модернизации» страны – успешная индустриализация и выход на передовые рубежи по важным направлениям мирового научно-технического прогресса. Поэтому опыт организации крупномасштабной научно-технической деятельности в условиях отсутствия конкуренции и регулирующей роли рыночной экономики заслуживает сегодня особого изучения.
Во время Первой мировой войны из всех бризантных взрывчатых веществ (ВВ), производимых путем нитрации ароматических углеводородов, лучше всего зарекомендовал себя тротил (тринитротолуол), являвшийся продуктом ведения трех нитрогрупп в
ароматический углеводород толуол. Преимущество тротила перед другими индивидуальными ВВ обусловлено благоприятным сочетанием физико-химических, взрывчатых и технологических свойств. Широкое применение тротила связано с его малой чувствительностью к механическим воздействиям, высокий бризантностью, химической стойкостью, относительной дешевизной и наличием обширной сырьевой базы в странах с развитой коксохимической и нефтегазовой промышленностью. В годы Второй мировой войны тротил (ТНТ) стал самым массовым бризантным ВВ, применявшимся для снаряжения боеприпасов во всех воюющих странах. В СССР, в частности, на долю ТНТ в 1941–1945 гг. приходилось более 93 % от всего производства бризантных ВВ [2, с. 76].
В России изучение тротила как бризантного ВВ началось в 1906 г. благодаря успешной разведывательной деятельности В.И. Рдултовского во Франции [6, с. 13–14]. Производство тротила впервые было организовано в 1909 г. на Охтинском заводе и в 1912 г. на Самарском заводе по способу фирмы «Карбонит». До середины 1930-х гг. советское производство не претерпело существенных изменений.

В документах и публикациях военного периода, а также в исследованиях, издававшихся в стране в 20-е гг., наряду с общими выводами, не выходившими «за рамки оценок и схем, которые спускались официальными партийными верхами» [16, с. 10], можно почерпнуть и сведения о подлинных откликах, вызываемых у противника боевой работой полевого командира антисоветских воинских формирований – В.О. Каппеля.
Летом 1918 г., в начале Гражданской войны на Волге, части Красной армии перемещались в поездах, неохотно от них удаляясь (так называемая «эшелонная война»). В.О. Каппель, вероятно, одним из первых в Поволжье начал применять для транспортировки пехоты телеги, взятые у крестьян за определенную плату. Это позволяло ему совершать стремительные рейды в тыл и фланги красноармейских отрядов. Преимущества, получаемые неприятелем при таком способе передвижения, подчеркивал командующий войсками Красной армии на Восточном фронте И.И. Вацетис: «противник весьма широко и успешно пользуется этим оружием против нашей пехоты» [4, с. 105]. С помощью «многочисленных мастерских маневров» [9, с. 412] (слова одного из соратников) малыми силами В.О. Каппель смог освободить от советской власти обширную территорию от Сызрани до Казани, за что почитался широкими массами Красной армии, в том числе представителями командования, как дерзкий и опасный враг. Официальный советский орган – газета «Правда» – писала после взятия В.О. Каппелем Симбирска: «Здесь Советская власть имеет перед собою врага многочисленного, сильного, организованного. Шапками этого врага не закидаешь» [11]. Член Реввоенсовета Восточного фронта С.И. Гусев считал В.О. Каппеля «одним из самых ученых и талантливых генштабистов» [3, с. 18] в рядах противника.
Симбирск был взят войсками Народной армии под командованием В.О. Каппеля 22 июля 1918 г. Позднее советские историки приписывали успех численному превосходству белых. Однако командующий Востфронтом И.И. Вацетис, непосредственный участник событий, в докладе высшему военному совету сообщал: «Симбирск был захвачен конницей белогвардейцев обходом с тыла с запада, причем бывшие в Симбирске войска наши сопротивлялись очень слабо. У белогвардейцев было 300 коней и четыре орудия, наши же силы были гораздо многочисленнее, но без дисциплины и привыкшие к произволу и трусости» [5, с. 406].

Приоритетной задачей пространственного реформирования ЕС на новом этапе его развитии стало расширение на Восток. В связи с этим необходимо проанализировать современную геополитическую и экономическую стратегию ЕС и Южного Кавказа и оценить влияние расширения ЕС на экономические интересы стран этого региона.
Кавказ, до недавнего времени входивший в единое политическое пространство СССР, ныне стал ареной взаимодействия разных геополитических и экономических интересов [7, с. 7]. Расположенный на стыке Европы и Азии Кавказ представляет собой удобный плацдарм для продвижения вглубь Среднего и ближнего Востока, а также в бассейны Каспийского, Черного и Средиземного морей. Одновременно он является связующим звеном между этими регионами [3, с. 10].

Странам постсоветского лагеря, которые, получив независимость, впервые вышли на арену мировой политики в конце ХХ в., сегодня приходится решать очень сложные задачи. Их вовлечение в систему международных хозяйственных связей осуществлялось в условиях жесточайшей конкуренции между развитыми индустриальными державами, которые иногда видели в «новичках» поставщиков дешевого минерального и аграрного сырья. Одновременно возникла финансовая зависимость от иностранных кредитов, в том числе от займов Всемирного банка. Это и естественно, и неизбежно [6, с. 227].
Европейский Союз привлекает особое внимание, так как именно он является фундаментом общеевропейского дома. Основное отличие ЕС от других организаций состоит, прежде всего, в глобальности поставленных задач и в комплексном подходе к их решению [5, с. 97]. Как говорится на сайте Еврокомиссии, Евросоюз не ставил перед собой цели стать сверхдержавой. Он появился на свет в результате Второй мировой войны, и его первой задачей стало объединение наций и народов Европы [11].

Регион Средней Азии и Среднего Востока всегда представлял повышенный интерес для СССР и Великобритании. При этом Лондон стремился, прежде всего, сохранить свои позиции в Иране и Афганистане, а СССР – включить в свой состав те части мусульманской Средней Азии, которые не входили в состав бывшей Российской империи. На протяжении межвоенного периода обе державы утрачивали свои позиции: Британия из-за промедления с выработкой новой тактики в отношении местных националистических тенденций, Советский Союз в связи с компрометацией его политики экспорта революционной идеологии. Место обеих держав стали постепенно занимать фашистская Германия и США, из которых первая полностью утратила свои позиции в ходе Второй мировой войны.
Накануне Второй мировой войны политика Ирана характеризовалась прогерманской ориентацией. Германия пыталась привлечь
Иран на свою сторону, предлагая ему военную помощь. Не полагаясь на привлекательность этих предложений для Ирана, германские службы не исключали возможности осуществления в Тегеране прогерманского военного переворота. В августе 1941 г. в Тегеран прибыл шеф германской разведки адмирал Канарис. Правящие круги Ирана пытались, в свою очередь, совместить одностороннюю ориентацию Ирана на фашистскую Германию с политикой нейтралитета.
Советские и британские службы в Иране, тесно сотрудничая друг с другом, смогли оперативно изменить ситуацию.
Ввиду растущей опасности для советских границ и бездействия иранского правительства СССР после ряда нот в соответствии со ст. 6 советско-иранского договора 1921 г. ввел свои войска на территорию Ирана. Одновременно в юго-западные области Ирана вступили английские войска [6].
В советской ноте от 16 августа 1941 г. отмечалось, что ввод советских войск на территорию Ирана был временной мерой, предпринятой в целях самообороны для того, чтобы предотвратить использование иракской территории гитлеровской Германией в агрессивных целях против СССР и союзных с ним государств [7, с. 160–161].

Возвратившийся в июле 1792 г. из-за границы В.П. Кочубей был тепло принят двором и высшим петербургским обществом. Он часто выезжал в свет, посещал Зимний дворец, где встречался с приближенными Екатерины II. Ему удалось завоевать расположение самого цесаревича Павла Петровича, который пригласил В.П. Кочубея в Павловск, где познакомил с сыновьями Александром и Константином.
В эти июльские дни Екатерина II, наблюдая за В.П. Кочубеем, изучая мнения о нем окружающих, а также беседуя с А.А. Безбородко, решила назначить племянника последнего на дипломатическую работу.
11 октября 1792 г. был подписан указ о назначении В.П. Кочубея чрезвычайным посланником и полномочным министром в Константинополь [11. Оп. 6. Д. 256. Л. 13]. В этот знаменательный день ему не исполнилось еще и 24 лет.
Для возобновления дипломатических отношений между Россией и Турцией Ясским мирным договором (29.12.1791 г.) предусматривался обмен торжественными посольствами. Екатерина II своим указом от 26 октября 1792 г. для обмена торжественными посольствами назначила чрезвычайным и полномочным послом в Константинополь генерал-поручика М.И. Голенищева-Кутузова [7. Т. 1, с. 189].
Такое назначение вызвало необычайное удивление в высших кругах России. В.П. Кочубей в письме российскому послу в Лондоне С.Р. Воронцову сообщал, что «никто не ожидал такого выбора», ибо «никогда его не видели использованным в делах политических» [7. Т. 1, с. 189].
Предложив сорокапятилетнему М.И. Кутузову возглавить дипломатическую миссию в Турцию по обмену торжественными посольствами, императрица учла не только его жизненный опыт и полководческие успехи в последней русско-турецкой войне, но и проницательность и гибкий ум генерала, хитрость и осторожность в разговорах и поступках. В ходе бесед с ним во время аудиенций Екатерина II окончательно убедилась в том, что М.И. Кутузов «есть тот самый человек …, который выполнит поручения ее во всей точности и соответственно ее ожиданиям» [13, с. 14].
М.И. Кутузову – дипломату, помимо обширных обязанностей посла, предстояло изучить внутриполитическую обстановку в Турции, проверить достоверность поступающей информации о ее военных приготовлениях.

На рассвете 22 июня 1941 г. Германия, нарушив пакт о ненападении, всей военной мощью обрушилась на Советский Союз. Главная военно-политическая цель Германии заключалась в полном разгроме СССР, для чего предполагалось нанести мощный удар по основным силам Красной армии, сосредоточенным в западных районах, уничтожить их и, стремительно продвигаясь вглубь страны, занять в короткие сроки ее важнейшие политические и экономические центры.
Официальные установки требовали «ослабить русский народ до такой степени, чтобы он не был больше в состоянии помешать немцам установить господство в Европе» [4, с. 4].
30 июля 1941 г. гитлеровское командование издало директиву № 34 для наступающих войск, в которой обстановка на фронтах оценивалась иначе, нежели в первые недели войны. Основное внимание в директиве уделялось группе армий «Север», которой предписывалось усилить наступление на Ленинград, окружить его, соединившись с финскими войсками, и захватить как можно быстрее северную часть Эстонии, обороняемую войсками 10-го стрелкового корпуса 8-й армии и частями флота.
К началу войны размещение советских войск, предназначенных к отражению фашистской агрессии, не обеспечивало по ряду объек тивных и субъективных причин своевременное сосредоточение и развертывание нашей группировки. Застигнутые врасплох войска, не имевшие четкой директивы от Генерального штаба РККА, не смогли своевременно развернуться на рубежах, предусмотренных планом обороны государственной границы, вступали в бой разрозненно, по частям, неорганизованно и оказались не в состоянии выполнить возложенные на них задачи.
На Ленинград в 1941 г. наступление вела группа немецких армий «Север», в состав которой входили 4-я танковая группа, 16-я и
18-я пехотные армии по флангам [2, с. 117]. Всего в состав немецких войск, наступавших на ленинградском направлении, входило
43 дивизии, в том числе 13 танковых моторизованных.

Эпоха Б.Н. Ельцина закончилась недавно по историческим меркам. Тема конституционного кризиса 1993 г. в России не только остается актуальной, но и активно обсуждаемой в отечественной исторической литературе. Именно это событие по праву можно считать кульминационным в новейшей истории, определившим дальнейший путь конституционного строительства российской государственности.
Говоря о периодизации историографии рассматриваемой темы, мы предлагаем свой вариант, выделяя постсоветский (1990-е гг. – 2003 г.) и современный (начиная с 2004 г. до настоящего времени) периоды. Такое разграничение можно объяснить завершением к началу 2000 г. эпохи Б.Н. Ельцина и вступлением в должность нового Президента РФ.
Характеризуя историческую литературу первого периода, следует отметить, что в ней делаются попытки объединить советский и постсоветский этапы, объяснить конституционный кризис через кризис советской системы и широкие полномочия Советов, через проблемы переходного периода. Проводятся попытки методологического обоснования с позиций отдельно взятых теорий конституционных кризисов [4, 25–27; 1; 3; 6–8; 11–12; 17; 45; 49; 13; 15–16; 18–19; 36; 14; 22; 24; 28–29; 2; 21; 32–35; 37–42; 46–47].
Для второго периода характерно рассмотрение кризиса с позиции либеральной революции, открытие неизвестных ранее фактов участия иностранных государств, а также материальная концепция объяснения произошедших событий [5; 9–10; 20; 23; 30–31; 43–44;48].
Разработка проблемы ведется в форме отдельных научнопублицистических статей, «круглых столов», дискуссий, в которых дается анализ не только исторических, но и историко-юридических аспектов [1; 8; 17] изучаемой темы.

Вторая мировая война породила глубокие революционные преобразования в мире. Неизмеримо возросла геополитическая роль Советского Союза, укрепился его моральный авторитет, усилились позиции в сфере межгосударственных отношений. Другой послевоенной реальностью стало превращение США в главного претендента на роль мирового лидера. Препятствием для их притязаний мог стать только Советский Союз. Таким образом, на международной арене появились две сверхдержавы с принципиально различными интересами и представлениями о мировом устройстве. В этом противостоянии неоспоримое преимущество принадлежало Соединенным Штатам, поскольку их огромная экономическая мощь дополнялась монополией на атомное оружие. Это придавало превосходству США над СССР угрожающий характер, так как в случае прямого военного столкновения для Советского Союза могли наступить катастрофические последствия.
Советское руководство нашло адекватный ответ на сложившуюся ситуацию: экономическое превосходство Соединенных Штатов можно компенсировать только достижением паритета в военной сфере, используя все имеющиеся ресурсы. Это был единственный возможный шанс, так как на создание экономики, сопоставимой по масштабам и эффективности с экономикой вероятного противника, требовалось продолжительное время. Таким образом, с учетом тенденций развития новейшего вооружения середины XX в. только обладание ядерным оружием и средствами его доставки в какой-то мере гарантировало Советскому Союзу равенство с Соединенными Штатами. Одновременно нужно было максимально обезопасить главные экономические центры страны от возможного ядерного нападения. Так у СССР появились три крупнейших научно-технических программы оборонного комплекса.

Один из авторитетных советских исследователей этой проблемы В.А. Архипов также полагал, что к 1931 г. легальная частная торговля в СССР в профессиональной форме перестала существовать. Она сохранялась только в виде торговли крестьян сельскохозяйственными продуктами, кустарей – изделиями собственного изготовления, а также «случайных лиц» – предметами личного потребления [1, с. 78]. Со ссылкой на юбилейный статистический сборник «Народное хозяйство СССР» он констатировал полное отсутствие в 1931 г. частной торговли в форме предпринимательства.
Схожие взгляды высказывали и современные исследователи. Е.В. Демчик, автор ряда статей и монографии по этой проблеме, датирует период ликвидации частной торговли 1927–1930 гг., когда ряд административных мер был дополнен кампанией по борьбе с сокрытием доходов в форме обысков, арестов частных предпринимателей и их семей, конфискации имущества, достигшей апогея в
1930 г. [5, с. 206–207].
Е.А. Осокина в своей обстоятельной монографии о сфере потребления в годы первых пятилеток фактически обходит стороной вопрос о вытеснении частника с рынка, кратко констатируя, что уже в начале 1930-х гг. с легальным частным производством и патентованной торговлей в основном покончили, в результате чего «остались осколки легального рынка и империя черного» [7, с. 63–64].
По мнению уральского исследователя А.П. Килина, последний (репрессивный) период в отношении к частному капиталу пришелся на 1927–1931 гг. Он полагает, что уже к 1930-м гг. в стране был установлен необходимый с точки зрения партийной номенклатуры «Порядок», а общество стало более управляемо, лишившись такого неудобного и стихийного элемента, как частный торговец. Он делает оговорку, впрочем, что к концу 1931 г. на Урале оставалось 184 частных торговых заведения, которые не играли уже никакой роли в товарообороте [6, с. 29, 31].