Несмотря на значительные перемены, происшедшие за последние десятилетия в распределении семейных ролей, взрослые дети по-прежнему несут основную ответственность за своих престарелых родителей. Чувство долга остается сильным даже в тех случаях, когда эмоциональные связи между родителем и его ребенком не слишком сильны. В 80% случаев любую помощь и уход, необхо­димые пожилому человеку, он получает от своей семьи. Эта помощь является дополнением к тому, что имеют пожилые люди за счет своих сбережений, пенсий, социальных и страховых по­собий.
Поколение людей среднего возраста одновременно несет от­ветственность за собственных детей подросткового и студенчес­кого возраста и за своих престарелых родителей. Забота о пожи­лых родственниках чаще всего падает на дочерей и невесток. Женщины исторически выполняют функцию «хранительниц рода» в обществе. Несмотря на перемены в женских ролях, в отношении к пожилым по-прежнему остается в силе старая мак­сима: «Сын есть сын, пока он не женится, а дочь остается дочерью до конца жизни». Тем не менее большинство женщин еще и работает. Хотя работа значительно сокращает часы помо­щи, которые отводят своим родителям их сыновья, работа доче­рей никак не сказывается на их помощи своим родителям. Не­удивительно, что женщины среднего возраста часто подвергают­ся стрессам, связанным с ролевыми перегрузками, которые за­частую усугубляются личными проблемами этих женщин, связанными с их возрастом, включая понижение уровней биоло­гической энергии, появление хронических заболеваний и потерю близких людей.
Мотивировки, ожидания и чаяния людей среднего возраста и пожилых иногда различаются из-за их различного положения в жизненном цикле. Трения между поколениями обычно не так заметны в тех случаях, когда финансовая независимость позволя­ет каждому поколению жить отдельно. Как представляется, и пожилые люди, и их взрослые дети предпочитают близость «на расстоянии» и стремятся жить отдельно и независимо друг от друга столь долго, насколько это возможно.

Повторный брак часто приводит к появлению семей с неродным отцом или матерью. Поскольку более половины вступающих в новые браки индивидов являются родителями, новые партнеры таких пап и мам становятся отчимами или мачехами их детям.
Большинство неродных родителей пытаются воссоздать атмо­сферу традиционной семьи, поскольку это единственная модель, которая имеется в их распоряжении. Однако семья, в которой один из родителей является ребенку неродным, функционирует иначе, чем традиционная нуклеарная семья. Во-первых, роль немного родителя не обязательно приближается к роли биолоческого родителя ребенка, особенно в том, что касается авторитета, законных прав и уважения. Во-вторых, семейное древо неродной семьи может оказаться очень сложным и развет­вленным и включать не только детей обоих супругов от их перво­го брака, но и тройные «комплекты» бабушек и дедушек, родст­венников бывших супругов, родственников новых супругов и тех людей, с кем вступили во второй брак бывшие супруги. Чем сложнее социальная система повторного брака, тем более дву­смысленными представляются роли членов семьи и тем выше вероятность возникновения проблем. Дополнительные сложности возникают потому, что неродных родителей и их пасынков не связывает общая история. Зарождение новой семьи часто начи­нается с чрезвычайно идеализированного настроя. Но проходят Месяцы, и настроение членов новой семьи меняется и становится более реалистичным. Случаи взаимного непонимания в приемных семьях принимают множество форм. Чаще всего они вызываются различием в семейных традициях, несбывшимися ожиданиями, финансовыми трудностями, столкновением пристрастий, борьбой за власть и недостаточной определенностью норм поведения для детей. Дисциплина часто становится проблемой, потому что дети нередко смотрят на неродного родителя как на чужака, вторгше­гося в их семью. В обществе также отсутствует четкая картина того, какими должны быть отношения между членами таких семей; например, как пасынок должен относиться к своему отчи­му и наоборот, и как неродной родитель, принимающий на себя опеку над ребенком, должен относиться к прежнему супругу своей жены?

Существенное снижение уровня браков произошло в 1990— 1992 гг. (в 1990 г. — 1320 тыс. браков, 1991 г. — 1278 тыс., 1992 г. — 1054 тыс.) с последующей стабилизацией (в 1994 г. — 1081 тыс. браков, 1995 г. — 1075 тыс.). Снижение уровня браков связано как с тем, что через возраст 20—25 лет сейчас проходят малочисленные поколения, родившиеся в годы низкой рождае­мости (в конце 1960-х — начале 1970-х гг.), так и с тем, что многие люди откладывают вступление в брак.
Одновременно с сокращением уровня браков растет количе­ство разводов (1990 г. — 560 тыс. разводов, 1994 г. — более 680 тыс., 1995 г. — 666 тыс.). Если в 1990 г. их было 3,7 на 1000 человек населения, то в 1994 г. — 4,6 (в 1995 г. — 4,5). За последние годы резко вырос показатель, характеризующий соотношение количества регистрируемых разводов и количества регистрируемых браков — с 424 разводов на 1000 браков в 1995 г. до 619 разводов на 1000 браков в 1995 г., а за первую половину 1996 г. это соотношение составило 807. Новое, и даже уникальное явление — превышение в ряде регионов коли­чества разводов над количеством браков. Это явное свидетель­ство тенденции к нестабильности браков в условиях сложных общественных деформаций. В 1990 г. количество незарегистри­рованных браков по России (где имелись дети) составляло 14,6%, а в 1994 - 19,6%.
По российским данным, полученным в ходе всесоюзного вы­борочного обследования еще в 1990 г., прочной свою семью считали лишь 55,7% опрошенных (в городских поселениях — 54,8% в сельской местности — 58,8%).
Ученые отмечают, что быт разведенных матерей и отцов явля­ется значительно более неорганизованным, чем быт полных семей. Особенно трудны первые два года после развода. Разве-
денные родители не так хорошо находят общий язык с детьми, проявляют меньше любви и нежности и оказываются менее пос­ледовательными «воспитателями», чем родители в благополуч­ных семьях.

Хотя кровосмешение называют последним табу, статус табу означает в основном то, что об инцесте не принято говорить, а не то, что он не имеет места в реальной жизни. Действительно, большинство людей считает возможность сексу­ального влечения родителей к своим детям столь чудовищной, что предпочитают не думать об этом. На каждую жертву ин­цеста мужского пола приходится примерно 10 жертв женского пола. Чаще всего в роли насильника выступает отец, дядя или иной обладающий властью мужчина в семье. В случаях крово­смесительной связи между отцом и дочерью такие отцы, как правило, бывают «домашними тиранами», использующими фи­зическую силу и подавление для управления своей семьей. Ма­тери в подобных семьях обычно пассивны, подавлены и пол­ностью зависят от своих мужей, т.е. проявляют те же черты, которые присущи терпящим побои женам. Жертв сексуального насилия обычно стыд или страх заставляет скрывать все проис­ходящее как грязную тайну. Нередко кровосмесительные отно­шения в детстве впоследствии вызывают серьезные эмоциональ­ные и психологические проблемы, низкую самооценку, чувство вины, изоляцию, недоверие ко всем мужчинам, трудности с установлением интимных отношений, раннее сексуальное разви­тие и приводят к злоупотреблению наркотиками и алкоголем, а нередко даже к самоубийству.
В последнее десятилетие проблемы жестокости в семье, наси­лия над детьми и инцеста вышли на первый план как проблемы первоочередной значимости. Многое предстоит сделать для по­мощи жертвам насилия. Следует перестроить социальные служ­бы таким образом, чтобы подвергающиеся насилию члены семей могли получать от них реальную помощь. Необходимо принять соответствующие предупредительные законы. Еще насущнее, ве­роятно, радикальный пересмотр взглядов и ценностей, необходи­мый для того, чтобы положить конец насилию над женщинами и детьми.
Научными исследованиями установлено, что насилие в той или иной форме совершается в каждой четвертой российской семье; убийства в семье составляют около 30% общего количест­ва умышленных убийств; половине всех преступлений, связанных с бытовыми мотивами (ревностью, алкоголизмом, хулиганством), предшествуют длительные семейные ссоры.

Дети тоже страдают от жестокого обращения и от пренебрежения родителей. На основании интер­вью с 2143 супружескими парами, представляющими поперечный срез американских семей, социолог Мюррей А. Страус и его коллеги пришли к выводу, что родители пинают, бьют кулаками или кусают примерно 1,7 млн детей в год, избиениям подверга­ются еще от 460 до 750 тыс. детей, а на 46 тыс. детей родители кидаются с ножами или ружьями. Случаи насилия и жестокости связаны с огромным множеством факторов. Исследователи обна­руживают, что социальные стрессы, в том числе потеря работы или развод, часто влекут за собой дурное обращение с детьми. Кроме того, социально изолированные и оторванные от дружес­ких связей с соседями семьи больше тяготеют к насильственным действиям по отношению к своим детям, чем семьи с широкими общественными связями. Помимо этого, распускающие руки ро­дители сами скорее всего подвергались насилию в детстве со стороны собственных родителей.

Оценки случаев семейного насилия весьма различаются. В ходе репрезентативного опроса общественного мнения в США 16% отобранных респондентов сообщили о том или ином типе физического насилия, имевшем место между ними и их супругами в течение года, в который проводилось исследо­вание; 28% заявили, что в их супружеской жизни бывали случаи физического насилия. Хотя рукоприкладством занимаются как мужчины, так и женщины, мужчины, как правило, оказываются более жестокими. Некоторые мужчины обнаруживают, что им проще управлять более слабыми членами своей семьи с помощью силы, поскольку здесь не требуются ни согласия членов семьи, ни наличия навыков межличностного общения. Женщины прими­ряются с побоями мужей по ряду причин. Во-первых, чем ниже уровень образования или профессиональный уровень жен­щины, тем более склонна она подчиняться мужу в браке. В о - вторых, обычно основная ответственность за гармоничные отноше­ния в семье возлагается на женщину, поэтому, когда супружес­кие отношения дают трещину, в этом обычно обвиняют женщи­ну. В-третьих, чем больше оскорблений слышала женщина от своих родителей, чем больше семейного насилия она видела в детстве, тем выше вероятность того, что она не разведется с оскорбляющим ее мужем и не уйдет из семьи.

Все больше и больше данных свидетельствует о том, что случаи насилия, жестокого обращения с детьми и инцеста в семье гораз­до более распространены, чем могло полагать большинство рос­сиян. Жертвы жестокого обращения так же пытаются скрыть свое унижение, как гомосексуалисты — свои сексуальные пред­почтения. Традиционно они стараются «не выносить сора из избы».

Сексуальное неравенство исторически приписывало мужчинам роль добытчиков средств к существованию, а женщинам — роль воспитательниц детей. Однако в последние несколько десятилетий все большее число женщин, имеющих детей, посто­янно работает.
По мере того как все больше и больше матерей пополняют трудовые ресурсы страны, все чаще выражается серьезная обес­покоенность будущим детей. Многие опасаются, что работающая мать не в состоянии обеспечить должный уход за своими детьми, дать им внимание, любовь, обогатить их внутренний мир. Однако целый ряд исследований показывает, что разница в развитии
детей, чьи матери работают, и детей, чьи матери сидят с ними дома, в действительности совсем невелика. Многие психологи и социологи уже не задаются вопросом, хорошо это или плохо, если матери работают. Все дело в том, удовлетворена ли мать своим положением в семье, независимо от того, работает она или мет. Работающая мать, получающая удовлетворение от рабо­ты, не отягощенная чувством вины и имеющая хорошую обста­новку в семье, будет справляться со своими обязанностями не хуже, а, может быть, даже лучше, чем неработающая. Проблемы с присмотром за детьми и с их поведением имеют большую вероятность возникновения в семьях, где матери не работают, но хотели бы работать, или там, где жизнь работающих женщин постоянно протекает в атмосфере тревоги и давления.
Россия — одна из немногих индустриальных стран, в которой нет всесторонней программы по обеспечению присмотра за деть­ми. В западноевропейских странах, особенно в Швеции, действу ют системы поддержки, субсидируемые государством на нацио­нальном уровне. Сторонники более внимательного отношения к этой проблеме предупреждают, что неспособность выработать эффективную национальную политику в отношении проблемы присмотра за детьми во время работы их родителей может поро­дить «поколение заброшенных детей».

Нуклеарные семьи, не испытавшие разрушительного воздействия развода, ухода из семьи или смерти одного из членов, пережива­ют с течением времени ряд перемен и перестроек, которые соци­ологи называют жизненным циклом семьи. Эти переме­ны и перестройки связаны с изменяющимися ожиданиями и тре­бованиями, которые жизнь налагает на мужа и жену по мере того, как у них рождаются, а потом вырастают дети. Семья начинается с супружеской пары — мужа и жены — и постепенно усложняется по мере того, как в ней появляются новые члены, создавая новые роли и увеличивая количество взаимосвязей. Затем семья на время стабилизируется, после чего начинает «сжиматься» всякий раз, как ее покидает один из взрослых детей. И наконец, она снова возвращается к своему первоначаль­ному варианту — к паре, муж и жена, впоследствии распадаясь со смертью одного из супругов.
Любое изменение роли одного члена семьи имеет последствия для всех остальных ее членов. Рождение первенца влечет за собой реорганизацию жизни супружеской пары, потому что жизнь втро­ем сложнее, чем жизнь вдвоем. Родителям приходится вносить изменения в свои рабочие роли, менять распорядок дня, модели общения и жертвовать некоторой долей личной жизни. Роль роди­телей конкурирует с ролью мужа/жены. Женщины, родившие первенца, чаще, чем бездетные женщины, жалуются на то, что их мужья не оказывают им достаточного внимания. Более того, уровень супружеского согласия понижается после рождения пер­венца. Начальный этап вхождения в роль родителей может ока­заться довольно болезненным, но большинство пар, по-видимо­му, не считает его настолько стрессовым, чтобы рассматривать подобный опыт как кризис. Есть основания полагать, что совре­менные родители имеют менее романтический и более реалисти­ческий взгляд на проблемы, связанные с появлением детей, чем предыдущие поколения родителей. И несмотря на перемены, ко­торые дети вносят в жизнь родителей, большая часть супружес­ких пар вполне удовлетворена своей родительской ролью.

Бездетность и малодетность уже давно стали довольно распро­страненными явлениями на большей части территории России. Растет не только количество таких семей, но и их доля в семейной структуре. На долю многодетных семей приходится около 1/5 от общего числа детей до 18 лет. Среди городских детей в многодетной семье растет каждый седьмой, среди сельских — каждый третий ребенок. В Москве доля многодетных семей менее 2%, а проживает в них примерно каждый двенадцатый-тринадцатый ребенок.
Тенденция к снижению желаемого и ожидаемого числа детей и ориентации молодых супругов на малодетную {одно-, двухдетную) усилились под влиянием условий, сложившихся в период реформ. В 1991 г. семей, решивших ограничиться единственным ребенком, оказалось 57,1%, двоих и более намеревались иметь [только 28,7%, в том числе троих и более — 1,9%. Данные микро­переписи 1994 г. также не вселяют оптимизма: из женщин 18— 44 лет, не имевших на момент опроса детей, не собирались обза­водиться детьми 24%, 41% предполагали рождение только одного ребенка, 31% — двоих и лишь 3,4% — троих детей. Полная реа­лизация таких планов даст лишь 1,12 ребенка на одну женщину. Из числа женщин, уже имеющих одного ребенка, не планировали рождение второго 76%, а среди двухдетных матерей не имели намерений заводить третьего 96%.

Почему случа­ется так, что из всех людей мы выбираем одного человека, имен­но этого, а не другого? В этом выборе участвуют различные факторы. Один из них — гомогамия, т.е. тенденция жениться
на себе подобных. Люди одного возраста, расы, религии, нацио­нальности, образования, интеллекта, здоровья, комплекции, взглядов и т.п. склонны вступать в браки друг с другом. Хотя действие принципа гомогамии применительно к социальным ха­рактеристикам представляется вполне вероятным, данные, под­тверждающие его влияние в случае таких психологических фак­торов, как личность и темперамент, не столь очевидны.
При выборе партнера имеет значение также физическая привлекательность. В целом у россиян существуют сход­ные стандарты оценки физической привлекательности. Россияне предпочитают водить знакомство и дружить с внешне привлека­тельными людьми, считая, что внешне привлекательные люди имеют большую вероятность найти хорошую работу, удачно жениться, вести счастливую и успешную жизнь — в общем, верят, что «то, что красиво — хорошо». Однако число необы­чайно привлекательных или красивых партнеров ограничено, поэтому в реальной жизни мы обычно выбираем себе партне­ров, обладающих физической привлекательностью в той степе­ни, которая свойственна нам самим. Согласно гипотезе со­ответствия, мы, как правило, ощущаем наибольшую «отда­чу» и испытываем наименьшие разочарования, когда поступаем именно так, поскольку существует большая вероятность того, что индивиды, обладающие физической привлекательностью, схожей с нашей, склонны отвечать на наш интерес взаимнос­тью.
В выборе партнера проявляется действие еще одного факто­ра. Мы чувствуем себя наиболее комфортно с теми, кто обла­дает определенными чертами характера и личности, тогда как люди с какими-то другими чертами «скребут нас по сердцу, как наждаком по стеклу". Социолог Роберт Ф. Винч исходя из этого повседневного наблюдения сформулировал теорию комплементарных потребностей. Суть ее в том, что два различных характера, противоположных друг другу и взаимно дополняющих, при соединении дают ощущение полноты (завер­шенности). Например, индивиды, склонные к доминирующей роли, хорошо чувствуют себя в компании с пассивными людь­ми, а любителей поговорить привлекают люди, умеющие слу­шать. Роли тоже дополняют одна другую.

Многие народы относятся к романтической любви негативно.
Старейшины одного из африканских племен, обсуждавшие проблемы «само­вольных» браков и незаконнорожденных детей, жаловались в 1883 г.: «Это все эта штука под названием любовь. Мы совсем ее не понимаем...» Старейшины видели в романтической любви разрушительную силу. В соответствии с их куль­турными традициями брак не требовал наличия романтической привязанности между будущими супругами, не предполагал свободного выбора партнеров. Выбор партнера для брака определялся не любовью, а совершенно иными сообра­жениями.
Социолог Уильям Дж. Гуд отметил, что в одних обществах романтической любви придается большее значение, чем в других. Так, американский средний класс склоняется к позитивному от­ношению к романтической любви; в японском и китайском обще­ствах XIX в. бытовало негативное отношение к ней; а греки в период после правления Александра Македонского и древние римляне придерживались в своем отношении к романтической любви «золотой середины».
Общества пытаются контролировать любовь разными путя­ми. Один из способов контроля — детские браки. Такая мо­дель была когда-то принята в Индии. Девочка-невеста перехо­дила жить в дом своего мальчика-мужа намного раньше того, как они достигали достаточно зрелого возраста, чтобы всту-пить в физические отношения. Другой подход состоял в соци­альной изоляции молодых людей от потенциальных партнеров. Например, племя ману на островах Адмиралтейства изолирова­ло молодых девушек в доме на высоких сваях, стоящем над лагуной. Еще один подход заключался в том, чтобы юные пары постоянно находились под надзором пожилой родственницы или компаньонки, как было принято в пуританских семьях За­пада. И, наконец, для этого используется родительское и дру­жеское влияние. Например, в России родители часто воздейст­вуют на своих детей с помощью угроз, уговоров, лести и обмана, чтобы ограничить их общение с «неподходящими» сверстниками, принадлежащими к другому этническому и рели­гиозному кругу или образовательному уровню. Независимо от способов, результат остается тем же — выбор индивида огра­ничивается социальными рамками.