К сожалению, по крайней мере один из членов пары часто уже перешел водораздел и достиг порога, прежде чем пара обратилась к терапии. Это делает ситуацию гораздо более сложной. Точка порога — это момент, когда возникает уверенность, что отношения кончены, что их не стоит сохранять, что партнер не может и не будет соответствовать высоко ценимым комплексным поведенческим эквивалентам. Когда достигается порог, изменяются воспоминания человека — прошлые хорошие переживания как бы отделяются от него, зато он полностью отождествляется с неприятными воспоминаниями. Люди могут знать, что бы ли хорошие времена, но не способны почувствовать это вновь. Они вне хорошего времени, они в плохом, фильтры не только приспособлены к тому, чтобы замечать обиды, но они также направлены в прошлое и в будущее таким образом, чтобы делать неприятное более реальным и зна­чимым, чем приятное. Розовые очки сброшены, и их место занимают темно-серые. Тогда вы слышите: “Теперь уже поздно, теперь уже ничего не поделаешь”, “Теперь-то я знаю, каков он на самом деле”, “Конечно, она делала мно­го хорошего, но не потому, что хотела этого”.

Случалось ли вам “лететь кувырком” в любовь? Интерес­ный способ говорить об этом, не правда ли? “Кувырком”, “вверх тормашками”. И случалось ли вам “выпасть” из любви? Что бы это могло значить?' Что значит — “впасть в любовь” или “выпасть из любви”, влюбиться и разлюбить? Конечно, это слишком хорошо известные всем пережива­ния. Пытались ли вы когда-нибудь “обратно попасть” в любовь? Удавалось ли вам это? Бывало ли, что кто-то “вы­падал” из любви к вам, и вы делали все, от вас зависящее, чтобы вернуть его или ее? Некоторые из таких пережива­ний может быть неприятно, даже болезненно вспоминать. Пары, нуждающиеся в терапии, обычно поглощены такого рода неприятными и болезненными переживаниями. Необычно и радостно — помогать парам при консультирова­нии перед свадьбой или новобрачным, когда речь идет о том, как сохранить их счастье. Я надеюсь, это станет обыч­ным в будущем: люди будут приходить за руководством относительно того, как удержать счастье, а не затем, что­бы смягчить страдания и вернуть удовлетворявшие их от­ношения.

Не нужно быть опытным терапевтом, чтобы распозна­вать те сигналы, которые говорят о конце любовных отно­шений, будь то ваших собственных или чьих-нибудь еще. Это может начинаться с жалоб, высказываемых не без юмора, родным и друзьям, на поведение “любимых”. Или может быть, это начинается с многозначительных вздохов, когда вы сталкиваетесь с раздражающим следствием когда-то казавшейся очаровательной привычки: пустым паке­том из-под молока в холодильнике, сваленной в кучу одеждой, миллионным повторением одной и той же истории. Или любовь может уйти без всякого предупреждения:

В предыдущих главах я описала, как определить репрезентативные системы клиентов и ключи доступа и как использовать их для установления раппорта и сбора инфор­мации о текущем проблемном состоянии. Вы также знаете, что такое правильно сформированное представление о ре­зультате, и знаете, как к нему придти. Но нужно еще уз­нать, что удерживает настоящее, проблемное состояние таким, каково оно есть. Во что в переживаниях клиента нужно вмешаться, чтобы перевести их в желаемое состоя­ние? Что именно из многих возможностей вы измените, чтобы актуализировать желаемый результат? Чтобы отве­тить на этот вопрос, я предлагаю обратить ваши навыки на выяснение систематической природы трудностей ваших клиентов в отношениях и их сексуальных дисфункций.

Как уже говорилось, человеческий опыт состоит из взаимодействия внешних стимулов и внутренних процес­сов. Чтобы понять этот процесс или дисфункцию, от кото­рой страдает индивидуум или пара, необходимо обнару­жить различные опытные элементы, составляющие кон­текст дисфункции. Сфера, например, семейной терапии возникает именно в результате такой необходимости. Пси­хотерапевты заметили, что шизофреники, которые были излечены, часто вновь проявляют свое симптомосодержащее поведение, возвращаясь в свою семью. Дальнейшие исследования показали, что определенное поведение чле­нов семьи вовлекло пациентов обратно в их шизофрению (Теодор Лидс. Происхождение и лечение шизофрениче­ских расстройств. Н.-Й., 1973). Даже в менее трудных слу­чаях почти всегда обнаруживалось, что такое симптомати­ческое поведение имеет определенный смысл, если его рас­смотреть в семейном контексте.

Поведенческая информация, которую вы научились обнаруживать, дает основание надеяться, что вы реагируете на сенсорную информацию, а не на собственные интерпре­тации, и что ваш клиент защищен от того, чтобы вы лечи­ли его от своих собственных проблем. Вместе с тем, когда вы научились получать доступ к поведенческой информа­ции, вы обнаруживаете, что в каждом взаимодействии она представлена в ошеломляющем количестве. Чтобы она бы­ла полезной вам и могла использоваться в терапевтиче­ском процессе, необходимо установить определенный ре­зультат, к которому можно было бы стремиться. Это уменьшает сложность, обеспечивая определенную линию, к которой можно относить вебральную и невебральную ин­формацию, воспринимаемую вами. Установление опреде­ленной цели (результата, к которому мы будем стремить­ся) — предпосылка для ответа на постоянно возникающий вопрос: “Важно ли это для того, к чему мы стремимся?”. Это избавляет вас от необходимости реагировать на каж­дую неконгруентность, каждый ключ доступа, нарушение мета-модели и пр., и целесообразно сосредотачивает ваши усилия на цели, к которой вы с клиентом согласитесь дви­гаться. Ясное определение цели дает также вам и вашему клиенту средство оценки прогресса.

Хорошо определенный результат — это тот, к которо­му стоит стремиться. К сожалению, не все результаты, до­стигаемые в психотерапии, стоят того. Многие люди благо­даря терапии оказываются ознакомленными скорее со сво­ими ограничениями, чем со своими ресурсами и возможностями. Другие оказываются твердо уверенными в своем поведении, представляющем для них проблему, по­тратив много времени (и денег) на то, чтобы обнаружить, почему у них есть эти проблемы. Многие научаются дурно относиться к переживаниям детства, считая их корнями их нынешних трудностей, и вступают в неприятные, столкновения с членами семьи в качестве демонстрации своего ус­пеха. Ничто из этого не является достижением хорошо оп­ределенного результата.

Как вы уже знаете, воспринимающий в коммуникации может получить гораздо больше информации, чем кажется говорящему. Представление о том, что значительные час­ти нашего коммуникационного поведения недоступны нам самим, но при этом открыты миру, может быть смущаю­щим; в особенности потому, что неважно, как старательно мы выбираем слова, остальная часть поведения красноре­чиво говорит за себя коммуниканту, обладающему непло­хим знанием. С точки зрения терапии этот феномен дает ключи к замкам, которые иначе недоступны.

Рассмотрим следующую коммуникацию. Во время се­анса терапии, когда Фреда спросили, каковы его чувства по отношению к жене, он ответил: “Я люблю ее. Я очень люблю ее.” Темп его речи был быстрым, слова — необычно для него громкими, губы сжались, тело тоже — почти до вибрации, руки сжимали друг друга. Его невербальное сообщение не было из самых любящих и мягких. Но хотя мы видим и слышим отсутствие соответствия в его коммуникации, мы еще не знаем, что это значит.

Точно так же, когда Дороти говорит: “Мне нравятся любовные игры с ним”, — интонация ее голоса плоска и монотонна, уголки рта опущены, начиная фразу она пожи-мает плечами, в остальном ее тело неподвижно, руки безжизненно лежат на коленях. Мы вновь сталкиваемся со смешанной коммуникацией, в которой слова указывают на что-то иное, нежели невербальная часть сообщения.

Возможны и более тонкие различия, чем репрезента­тивная и ведущая системы человека. Эти тонкие различия касаются последовательностей внутренних процессов и их отношения к внешнему поведению: это область внутрен­них стратегий.

Вот примеры последовательностей и взаимодействий внутренних процессов. Я уверена, что некоторые из них покажутся вам знакомыми, как, например, следующее высказывание клиента:

“Ну, (глаза вверх направо), это выглядит заманчивой возможностью. Я действительно могу видеть себя продви­гающимся на этом пути. Но (глаза вниз, направо), это ощущается как рискованное для моего брака”. (Это иллю­стрирует, как по-разному визуальная и кинестетическая системы клиентки оценивают “возможность”.)

Или: “(глаза вниз, налево) это звучит довольно логич­но, но (глаза вверх, налево) я не могу увидеть, чтобы это произошло, и это (глаза вниз, направо) заставляет меня чувствовать себя плохо” (Клиент говорит нечто себе, но не может увидеть эйдетический образ этого, что вызывает плохое самочувствие по этому поводу).

Другое важное различие состоит в том, находится ли ведущая репрезентативная система в пределах сознавания, или она не сознается. Иными словами, может ли человек видеть внутренне вызываемые картины, или чувствовать внутренне вызываемые чувства, или слышать внутренне вызываемые звуки и слова, которые вызывают переживания. Очень часто для людей, которые приходят на терапию, ведущая система лежит вне сознавания. Таков, например, ранее описанный случай юноши с головной болью.

Когда система, типично вызывающая переживания (ведущая система) находится вне сознания, индивидуум не имеет возможности выбора относительно того, какого рода опыт будет порожден: внутренне вызываемый опыт находится вне контроля. Это чаще случается, когда суще­ствует различие между ведущей системой и репрезента­тивной системой, чем когда они едины.

Обращая внимание на предикаты в речи человека и на его ключи доступа, вы заметите, что иногда они не соот­ветствуют друг другу. Например, человек получает доступ к внутренней информации визуально, но говорит о своих чувствах, или доступ у него кинестетический, а он говорит о том, как вещи выглядят для него, — или любая другая возможная комбинация систем. Это указывает на то, что ведущая система отличается от первичной репрезентатив­ной системы. В опыте доступ к информации осуществляет­ся посредством одной системы, а в сознание поступает ин­формация в другой модальности.

Мы просим многих своих терапевтических клиентов открыть то, что неизвестно даже им самим и следовать инструкции без информации о том, для чего эти инструкция нужны или к чему они поведут. Мы нуждаемся в доверии клиентов, чтобы помочь им, и первый шаг в том, чтобы обрести это доверие, состоит в установлении раппорта.

Вы установили раппорт с клиентом, если клиент уве­рен, что вы обладаете знаниями, что вы выше всего стави­те их основные интересы, что вы понимаете их пережива­ния. Установление раппорта — предпосылка к тому, чтобы клиенты поверили, что вы можете помочь им совершить такие изменения, которые улучшают качество их жизни.

Этот раздел опирается на то, что мы уже установили, я описывает, как репрезентативные системы и ключи доступа могут быть важными средствами установления раппорта и продвижения процесса изменения.

Так же, как люди обычно отдают предпочтение определенной репрезентативной системе, что видно по процессуальным словам, которые они чаще всего употребляют, они обычно отдают предпочтение определенному внутрен­нему процессу для запуска доступа к информации. Вы мо­жете определить, какому внутреннему процессу оказыва­ется предпочтение, замечая, какой ключ доступа привычно используется первым. Этот предпочитаемый внутренний процесс — визуальный, кинестетический или аудиальный — называется ведущей системой.

Недавно на группе я попросила двух мужчин помочь проиллюстрировать понятие различных ведущих систем (предварительно я отметила по их поведению, что они обрабатывали информацию очень по-разному). Предложив аудитории внимательно понаблюдать за ними, я попроси­ла их ответить на вопросы, которые я собираюсь им задать. И затем я задала им ряд вопросов:

1. Какого цвета глаза у вашей матери?

2. Сколько дверей в вашем доме?

3. Какая дверь громче всего скрипит?

4. Как включается задний вход на вашей машине?

5. Как чувствует себя человек, перезагоравший на солнце?

6. Можете ли вы услышать, как мать зовет вас по имени?

Хотя используемый человеком язык и указывает на то, какая часть внутреннего опыта сознается им, мы должны поискать также и поведенческой информации относитель­ного того, как специфический опыт сознается и входит в сознание. Большую часть времени в терапевтическом кон­тексте люди говорят либо о своем прошлом, либо о внут­реннем опыте. Клиент редко говорит о текущем опыте: о цвете стула, на котором сидит терапевт, об ощущении тя­жести в своей руке, лежащей у него на коленях, о том как шумит вентилятор, или о другом сенсорном опыте, кото­рый может иметь место, пока клиент сидит в кабинете. Обычно клиент описывает внутренние реакции на дейст­вия терапевта в настоящем или внутренние репрезентации прошлого или проекции будущих событий.

Чтобы говорить о таком, внутренне порожденном, опыте, каждый из нас должен каким-то образом получить доступ к этому внутреннему опыту. Чтобы проиллюстри­ровать это, я предлагаю вам проделать следующее:

1. Подумайте о приятном переживании в детстве, в котором вы были вместе с близким другом.

2. Вспомните, какую одежду вы носили на последнем курсе института.

3. Вспомните свой первый поцелуй.

4. Вспомните момент, когда любопытство в вас преодо­лело страх.

Каждый человек имеет в своем распоряжении различные способы репрезентации нашего переживания мира. Вот несколько примеров сис­тем, которыми каждый из нас может пользоваться для представления нашего опыта. Мы обладаем пятью известными чувствами: мы видим, слышим, чувствуем, ощущаем на вкус и на запах. Кроме того, мы располагаем системой языка, с помощью которой можем представлять наш опыт. Мы можем хранить наш опыт непосредственно в репрезентативной системе, наиболее близко связанным с определенным сенсорным каналом. Мы можем предпочитать закрыть глаза и создать визуальный образ красного квадрата, переходящего в зеленый и затем в голубой, или серебряной спирали, вокруг которой по часовой стрелке вертится черная спираль, или образ человека, которого мы хорошо знаем. Или мы можем предпочесть, закрывая ил не закрывая глаза создать кинестетическое представление (телесное ощущение, чувство) того, как мы опираемся рукой о стену и отталкиваемся изо всех сил, чувствуя напрягающиеся мышцы рук, плеч, ощущая пол под ногами. Или мы можем предпочитать покалывающее ощущение язычков пламени, или давление легкого одеяли, когда мы ложимся в постель. Или мы можем предпочитать, закрывая или не закрывая глаза, создать аудиальное представление капель дождя, раскатов далекого грома, эхом отражае­мого горами, или поскрипывания колес на деревенской до­роге, или гудков нетерпеливых такси в шумном городе. Или мы можем предпочесть закрывать или не закрывать глаза и при этом представить себе вкус лимона, сладость меда, со­леный вкус хрустящего картофеля.

В каждый момент времени мы можем сознавать лишь небольшую часть нашего опыта. Например, в тот самый момент, когда вы читаете это предложение, вы могли бы сознавать звуки вокруг вас, качество воздуха, которым вы дышите, тип шрифта, который вы читаете, величину по­лей, вкус у себя во рту, тяжесть и положение вашей левой руки. Возможно, что читая про каждую из возможностей, вы перемещаете сознание на то, что предлагается. Малове­роятно, что вы все это сознавали до того, как прочитанное предположение направило вас на это. Предполагается, что человеческое сознание может удерживать семь плюс-ми­нус два объекта информации в один момент, что означает, что сознание — ограниченный феномен. Специфические аспекты опыта, которые вы приводите в сознание, опреде­ляются взаимодействием ваших нынешних сенсорных воз­можностей, мотиваций и предыдущего научения.

Если вы слушаете лекцию эрудированного и умеющего говорить педагога, маловероятно, что вы будете сознавать цвет ботинок незнакомца, сидящего через два стула от вас. Ваше внимание будет приковано к лектору. Если лектор скучен, вы можете осознавать чувства скуки, одиночества, которые будут мотивировать вас оглядеться вокруг в по­исках того, с кем можно установить личностный контакт. В этом случае вы можете ярко осознавать цвет ботинок незнакомца и то, как он одет. Так наличная мотивация определяет аспекты опыта, которые вы приводите в созна­ние. В детстве вы научили ценить один аспект семейного общения больше, чем другие. Если ваша мать говорила: “Все в порядке,” — и при этом сжимала зубы, руки ее сжимались в кулаки и слезы стояли на глазах, — чему вы верили, тому что видели, или тому, что слышали? Если отец словами вас журил за мелкий проступок, но при этом весело улыбался и похлопывал вас по спине, чему вы вери­ли? Можно предположить, что ребенок из такой семьи мо­жет научиться ценить, а поэтому и обращать внимание на визуальный аспект опыта прежде всего. Он будет дове­рять, и будет более сознавать то, что он видит, а не слова, которые он слышит. Когда ему скажут “я тебя люблю”, — он может ответить “По твоему виду это не заметно. Не очень-то я тебе верю”.