В предыдущих главах я описала, как определить репрезентативные системы клиентов и ключи доступа и как использовать их для установления раппорта и сбора инфор­мации о текущем проблемном состоянии. Вы также знаете, что такое правильно сформированное представление о ре­зультате, и знаете, как к нему придти. Но нужно еще уз­нать, что удерживает настоящее, проблемное состояние таким, каково оно есть. Во что в переживаниях клиента нужно вмешаться, чтобы перевести их в желаемое состоя­ние? Что именно из многих возможностей вы измените, чтобы актуализировать желаемый результат? Чтобы отве­тить на этот вопрос, я предлагаю обратить ваши навыки на выяснение систематической природы трудностей ваших клиентов в отношениях и их сексуальных дисфункций.

Как уже говорилось, человеческий опыт состоит из взаимодействия внешних стимулов и внутренних процес­сов. Чтобы понять этот процесс или дисфункцию, от кото­рой страдает индивидуум или пара, необходимо обнару­жить различные опытные элементы, составляющие кон­текст дисфункции. Сфера, например, семейной терапии возникает именно в результате такой необходимости. Пси­хотерапевты заметили, что шизофреники, которые были излечены, часто вновь проявляют свое симптомосодержащее поведение, возвращаясь в свою семью. Дальнейшие исследования показали, что определенное поведение чле­нов семьи вовлекло пациентов обратно в их шизофрению (Теодор Лидс. Происхождение и лечение шизофрениче­ских расстройств. Н.-Й., 1973). Даже в менее трудных слу­чаях почти всегда обнаруживалось, что такое симптомати­ческое поведение имеет определенный смысл, если его рас­смотреть в семейном контексте.

Если вы работали с подростками, убегающими из дому, я уверена, что ваш опыт подтвердит эти представления. Часто родителям поведение их детей-подростков кажется непостижимым, в то время как для терапевта, видящего семью с другой точки зрения, мотивация бунтарского по­ведения кажется совершенно очевидной.

Случай, имевший место много лет назад, подтвержда­ет это положение. Пятнадцатилетняя девочка отсутство­вала в школе в течение двух недель. Она училась в стар­ших классах специальной школы для трудный детей, кото­рые имели проблемы в обычной школе и были не в ладах с законом. Это была очень прогрессивная школа; ее штат состоял их трех человек, а учеников было около сорока. Эта девочка всегда любила свою школу, и это была лучшая из возможных школ, так что ее поведение было странным. У меня были клиенты из этой школы, так что учителя попросили меня рассмотреть эту ситуацию. Дело было серьезным, потому что если бы учителя сообщили о ее про­гулах, она была бы помещена в Калифорнийский Отдел для подростков. Я обнаружила девочку прячущейся у дру­га. Поначалу она не произнесла ни слова и на мои вопросы отвечала подергиванием плеч. С помощью друга я посте­пенно смогла получить от нее необходимые ответы. Выяснилось, что ее поведение объяснялось скорее застенчивостью, чем бунтом. В школе каждое утро и каждый вечер проходили собрания учеников и учителей. Их целью было оглашение жалоб, высказывание поощрений, вообще уси­ление позитивного социального поведения. Эта девочка редко говорила во время этих собраний. В результате один из учителей отвел ее в сторону и сказал ее, что она не сможет остаться в школе, если не научится вносить свой вклад в эти групповые собрания, раскрывая себя. Это было сделано из лучших намерений, но привело к самым неожи­данным последствиям. Вместо того, чтобы преодолеть свою застенчивость (которую она часто прятала за строптивым пожиманием плеч), она перестала ходить в школу. Она объяснила себе это таким образом, что они так или иначе скоро ее выгонят.

Этот пример показывает, как поведение девочки обре­тает новый смысл, если принять во внимание более широкий контекст. Поведение, вызывающее часто у пары или в семье нежелательные переживания, обычно более тонко. Может быть у вас есть такой опыт, когда вы работаете с парой, и вдруг они глубоко вовлекаются в ссору, причем вам совершенно непонятно, о чем идет спор и как он начался. Возможно, только после тщательного анализа их ведения по отношению друг к другу вы обнаруживаете, что каждый раз, когда он вздыхает определенным образом она тут же начинает страшно злиться.

Я помню пару, проблемы которой возникали из-за та­кого же тонкого, но постоянного аспекта поведения мужа. Они очень мало понимали друг друга и не имели сексуаль­ных отношений около семи лет. Когда я начала с ними работать, я сразу увидела, что она в высокой степени визу­альна, в то время как он первично репрезентировал свой опыт кинестетически. Хотя это и составляли для них про­блему в общении, центр их трудностей лежал на уровне более тонкого поведения. Каждый раз, когда она поднима­ла голову и глаза вверх и налево, чтобы обеспечить себе визуальный доступ, он смотрел вниз и направо, получая кинестетический доступ. При этом у него была привычка каждый раз втягивать губу, производя звук, похожий на звук слайдового проектора при смене слайдов. Интересно, что это как раз тот звук, который непременно меняет внут­ренне порождаемые человеком картины. Если вы увидите внутренний образ и затем так вот щелкнете языком движе­нием от верхних зубов, в обычном случае образ исчезнет. Именно это и происходило с его женой, когда она получала визуальный доступ, а муж производил звук. Каждый раз, когда это происходило, она, как нетрудно понять, оказы­валась фрустрированной и раздосадованной. Для нее было невозможным думать, когда он находился рядом. Важно заметить, что ни один их них не понимал значения этого звука и роли, которую он играл в процессе. И каждый раз, когда он издавал этот звук, ее мыслительный процесс ока­зывался прерванным, на что она отвечала гневом и доса­дой. Тогда он чувствовал себя сбитым с толку и чувствовал несправедливость ее поведения по отношению к нему. Это пример того, как внешний стимул (его звук) начинал вза­имодействие, развертывающее их дисфункциональную си­стему. Эта последовательность внешних и внутренних процессов происходила каждый раз, когда она получала визуальный доступ в течение больше чем одной-двух се­кунд; а будучи очень визуальной, она делала это часто. Я выяснила, что они оставались вместе в течение ряда лет благодаря общению, которое возникало у них по телефону или в письмах. Это было понятно, поскольку ни в одном из этих случаев не мог вмешаться звук, запускавший про­блемное поведение.

В этом случае знание о ключах доступа и внутренних процессах оказало неоценимую помощь в выяснении того, что лежало в основе проблемного поведения. Можно представить себе этот звук как стимул или причину, а возника­ющее в результате поведение как реакцию или следствие. Поскольку это важно, я рассмотрю специально, как сти­мул-реактивное или причинно-следственное поведение связано с сексуальными дисфункциями клиентов.

Стимул-реакция

Фобии — весьма специфические примеры того, как внешний стимул запускает внутренние процессы, вызыва­ющие в итоге нежелаемые переживания. Например, жен­щина может посмотреть вниз с высоты, почувствовать себя падающей и быть охваченной ужасом. Ее пугает не просто смотрение вниз, но и чувство падения, которое смотрение вниз вызывает.

Ко мне пришла женщина, жалующаяся на фобическую реакцию на половое сношение в обычной классической по­зе (случилось так, что именно ее предпочитал муж). Как только он ложился на нее, у нее возникала вспышка пани­ки, она начинала кричать и бить его. Никакая степень со­знательного желания с ее стороны не могла изменить эту последовательность событий. Возможные причины такой реакции были вне ее сознания, так же как и внутренние процессы, возникавшие в проблемном контексте. Как только она чувствовала вес на груди и животе, все исчеза­ло, и затем она обнаруживала, что сбросила мужа, а сама вспотела и тяжело дышит от напряжения и страха. Приме­няя метод возвращения во времени мы выяснили, что ее старшие братья однажды прижали се к полу, сели на нее и зажали ей рот подушкой, чтобы не было слышно криков. Это было для нес борьбой не на жизнь, а на смерть. Эта детская сцена была давно забыта, но много позже в сексу­альном контексте она снова переживала ощущение тяже­лого веса на ее теле. Когда это произошло, это запустило бессознательные процессы, которые были связаны с ощу­щением тяжести в той сцене, где она боролась за свою жизнь.

Фобии вызывается не только внешними переживаниями, они могут возникнуть из-за внутренне порождаемых образов, звуков или чувств, или ощущений. Для человека с фобией змей подумать о прикосновении к змее вызовет реакцию, во многом похожую на ту, какая была бы на контакт с реальной змеей. Люди могут вызвать внутри себя, при весьма малом подтвержедении от внешнего опыта, эмоциональные состояния, которых они могут хотеть или, наоборот которые нежелательны. Важно знать как они вы­зывают такого рода реакции в самих себе. Точно так же знание о том, как поведение одного из членов пары вызы­вает определенные реакции у его партнера важно для по­нимания того, как возникает их общий опыт.

Мета-модель (Приложение 1) содержит лингвистиче­ский метод собирания информации относительно вербально выраженного стимул-реактивного или причинно-след­ственного поведения клиента. Вот как это описано в “Структуре магии”: “Причина и следствие. Этот класс се­мантически неверно сформированных Поверхностных Структур включает веру говорящего, что один человек (или ряд обстоятельств) может совершить некоторое дей­ствие, что с необходимостью вызывает в другом человеке переживание определенной эмоции или внутреннего со­стояния. В обычном случае, человек, переживающий эту эмоцию или внутреннее состояние, представляется не име­ющим никакого выбора в своей реакции, кроме данного реагирования. Например, клиент говорит: “Моя жена за­ставляет меня сердиться (чувствовать себя сердитым)” Заметьте, что это Поверхностная Структура представляет смутный образ, в котором один человек (обозначенный как “Моя жена”) выполняет некоторое действие (необозначен­ное), которое с необходимостью вызывает в другом челове­ке (обозначенном как “меня”) переживания определенной эмоции (“гнева”).

Полезно сомневаться в утверждениях причины-следст­вия. Однако важно заметить, что существование стимул-реактивных (причинно-следственных) феноменов не отри­цается лингвистическими усомнениями. Кроме того, неправильное формирование фразы возникает тогда, когда человек полагает, что у него есть только одна возможность реакции на данный стимул (причину). Именно здесь про­исходит искажение (не в том, что поведение жены опреде­ленным образом действует на мужа, а в том, что он обяза­тельно будет реагировать гневом).

Хотя клиенты приходят с самого различного рода проблемами, беспокойствами, жалобами, надеждами и мечта­ми, эффективный терапевт изменяет один и тот же аспект каждого их них. То есть, эффективный терапевт не меняет стимулы, которые мир предъявляет клиенту, он меняет то, как клиент реагирует на стимулы. Даже если терапевт по­может клиенту сменить работу, место жительства, супруга или школу, если клиент не будет реагировать на новую среду более полезным образом, паттерны, которые приве­ли его на терапию, повторятся. Это особенно очевидно в области сексуальных дисфункций, где часто изменение сексуальных партнеров не меняет паттернов сексуального поведения.

Проблемы, которые приносят клиенты — примеры то­го, как они реагируют на стимулы окружающего. То, что они пришли на терапию, свидетельствует, что они хотели бы иметь другие реакции или переживания по меньшей мере по отношению к некоторым аспектам этих стимулов. Часто новая реакция на старый стимул может произвести столь глубокое изменение, что все жизненные переживания клиентов в значительной степени улучшаются.

Многим может показаться, что принятие представлений о причине и следствии или стимуле и реакции — это поражение в самом начале. Действительно, мы должны реагировать на стимулы, и эта реакция обычно происходит на бессознательном уровне. Кроме того, реакция часто предопределена тем, что происходило в нашем раннем развитии, когда мы не обладали способностями подвергать это мнению. На поверхности все это делает нас беспомощными. Действительно, эти идеи заставляли гуманистических психологов противопоставлять себя бихевиористам Это похоже на крыс в лабиринте.

Однако я вижу два принципиальных отличия: (1) мы можем изменить свою реакцию на большинство стимулов (2) мы можем обрести выбор из нескольких реакций на определенный стимул, и затем выбрать наиболее подходя­щий для достижения желаемых результатов в определен­ном контексте.

Большая часть человеческого поведения, с которым мы имеем дело в терапевтическом контексте, — это приобре­тенное в научении поведение. В нашей культуре обмен рукопожатия — пример приобретенного поведения, кото­рое затем происходит на бессознательном уровне. Если же последовательность поведения, ведущего к выполнению и завершению рукопожатия, будет прервана, вовлеченный в это человек может войти в весьма измененное состояние. (См. МилторЭриксон, Собр. соч., т. IV, стр. 437-438: “Само­исследование в трансе, следующем за индукцией посредст­вом удивления во время рукопожатия”). Попробуйте это сами: когда кто-то протянет руку для рукопожатия, попро­буйте не реагировать. Без сомнения, вам это покажется трудным. Подойти к звонящему телефону — другая приоб­ретенная реакция, которую трудно преодолеть. Заметьте, как сознательный ум проводит различие относительно то­го, ваш ли это телефон. Если вы в гостях и т.п., то стимул-реактивный паттерн часто прерывается.

Процесс понимания языка — также феномен приобре­тенного стимул-реактивного поведения. Слова не имеют значения сами в себе и для себя, и совершенно незнакомый язык не передает нам значений. Язык состоит из специфи­ческих звуков, организованных в последовательности со специфическими интонационными паттерными. Эти определенные последовательности звуков и интонационные паттерны становятся значимыми, когда они ассоциируют­ся с определенным чувственным опытом. Маленький ребе­нок сталкивается с феноменом собаки, и когда он видит и слышит ее, дотрагивается до нее, чувствует ее запах, ему также предъявляют звуки, составляющие слово “собака”' Этот процесс повторяется вновь и вновь, и два взаимосвя­занных момента становятся связанными настолько глубо­ко, что становится практически невозможным сказать “собака” и не подумать при этом о собаке. Так что мы вполне искренне можем выступить с предложением: “Я дам тебе горшок золота на конце радуге, если ты не будешь думать о большой белой утке”.

Точно так же ребенок научается связывать последовательность звуков с отсутствием определенного чувствен­ного опыта — “спокойный”, например. Такие слова как “комфорт”, “любопытство”, “интерес”, “печальный”, “счастливый” становятся связанными с определенными внутренними состояниями. Это происходит во многом аналогично тому, как звонок ассоциировался с пищей для павловских собак. Звонок становился представителем стимула, пищи, настолько эффективно, чтобы вызвать ре­акцию слюнотечения, вызываемого пищей. Поскольку язык обладает значением только по ассоциации с чувст­венным опытом, процесс понимания имеет место, когда специфические последовательности звуков запускают внутренние представления определенного аспекта или ас­пектов ассоциированного со словом чувственного опыта.

Точно так же ребенком вы научились ассоциировать определенные аспекты поведения в вашей семье со значе­ниями, и научились реагировать соответствующим обра­зом. Тон голоса матери, выражение лица отца, то, как бы­ла закрыта дверь, — все это стало влиять на ваше последу­ющее поведение. Можете ли вы вспомнить, как выглядела ваша мать, и как это звучало” когда она сердилась? Когда она была испугана? Когда она была горда? Когда вы вспо­минали, заметили ли вы, как меняются ваши собственные переживания?

Можно научиться не реагировать на стимулы среды. Мы называем такое поведение патологическим, - кататонией, аутизмом и пр., и действительно это необычно — не проявлять внешних свидетельств реагирования на мир вокруг нас. Даже в наиболее тяжелых случаях кататонии и аутизма было показано, что это состояние может быть из­менено, если найдены подходящие стимулы. Иными словами, существуют определенные стимулы, определенное поведение со стороны врачей или психотерапевтов, которое может вызвать реакцию, хотя нахождение таких форм поведения может стоить больших творческих усилий или по видимости не вполне соответствовать моральным нормам (см. Френк Фаррелли и Дж. Брандсма: “Провокативная терапия”).

Я полагаю, что верно, что реакция, выбранная индивиуумом на определенный стимул — лучшая из ему доступных, по меньшей мере при первом появлении. Бэндлер и Гриндер пишут по этому поводу в “Структуре магии”: “Из нашего опыта следует, что когда люди приходят к нам на терапию, обычно они приходят с болью, чувствуя себя парализованными, не видят возможности выбора или свобо­ды действия в своей жизни. Мы обнаружили, что не мир слишком ограничен или в нем нет выбора, но что эти люди блокируют себя от видения этих возможностей и выборов открытых им, поскольку таковых нет в их моделях своего мира.

Почти каждый человек в нашей культуре в своем жиз­ненном цикле переживает периоды изменения и перехода с которыми необходимо справиться. Различные формы психотерапии создали различные понятия для этих пере­ходных точек. Важно, что одни люди могут пройти эти периоды изменения довольно легко, переживая эти перио­ды как время интенсивной энергии и творчества. Другие же, сталкиваясь с подобными же обстоятельствами, пере­живают их как время ужаса и боли — и эти периоды про­длеваются, если первичной заботой становится просто вы­живание. Разница между этими группами людей видится нам прежде всего в том, что люди, которые справляются эффективно и творчески со стрессовыми ситуациями — это люди, которые обладают богатым представлением или мо­делью своей ситуации, такой, в которой они находят широ­кий спектр возможностей в выборе своих действий. Другие же люди воспринимают себя как имеющих мало выбора, и возможности, которые им видятся, непривлекательны для них — игра “природного неудачника”. Вопрос для нас сто­ит так: каким образом разные люди, сталкиваясь с одним и тем же миром, могут переживать его столь по-разному? Как мы понимаем, это различие следует прежде всего из различия в богатстве их моделей. Так мы приходим к это­му вопросу: как возможно, что люди поддерживают обед­ненные модели, которые причиняют им несчастья, перед лицом многоценного, богатого и сложного мира?

В понимании того, почему некоторые люди продолжа­ют причинять себе боль и страдания, важно иметь в виду. что они не плохи, они не сумасшедшие и не больные. Они фактически делают лучшие выборы... доступные им в рам­ках их особой модели. Иными словами, поведение людей, каким бы странными оно первоначально ни казалось, име­ет смысл, когда оно рассматривается в контексте выборов, порождаемых моделью человека. Трудность состоит не в том, что они делают плохой выбор, а в том, что у них нет достаточного выбора...”

Человек может добавить новую, более полезную возможность реагирования почти на всякий стимул. Фактиче­ски люди могут научиться любому количеству реакций на данные стимулы и в результате иметь возможность выбирать из них наиболее подходящие. Именно это происходит, когда люди растут и изменяются эмоционально, обогащая межличностный аспект своей жизни.

Очень часто ригидные паттерны реакций являются результатом раннего научения. Определенные стимулы от­сылают нас обратно к детству, где наши взрослые ресурсы становятся недостижимыми. Я часто использую такой при­мер для демонстрации этого на семинарах. В детстве боль­шинство из нас научились реагировать разной степенью страха на резкий, громкий голос, суровое лицо и направ­ленный палец. Большинство из нас научились тому, что такая картина означает угрозу физического наказания и, в конце концов, является выражением гнева. Когда мы были детьми, эмоциональное и физическое благополучие могло быть под угрозой, или во всяком случае мы могли так ду­мать. Некоторые, даже очень компетентные взрослые реа­гируют на подобное конгруентное выражение прежним страхом. И даже если они знают, что подобное выражение используется лишь для целей демонстрации, реакции по-прежнему возникает, будучи порождаемой не бессозна­тельном уровне.

Таким образом, стимул Х вызывает реакцию Y

И каждый раз, когда появляется X, оно запускает Y.

Графически: Х -> Y.

Этот общий поведенческий паттерн показывает, как специфические стимулы могут вызвать состояние, в кото­ром выбор очень ограничен. Редко громкий словесный окрик действительно должен вызвать страх у взрослого. Ско­рее, ряд иных реакций может быть более полезным: при­слушаться к тому, что было сказано, оставаться спокойным, крикнуть что-то в ответ, засвистеть, и т.д. Я представлю далее множество методов достижения процес­са переучивания, который ведет к тому, что стимул стано­вится точкой выбора, а не ведет к автоматической реак­ции:


Пример из области сексуальных дисфункций может пояснить это. Двадцатидвухлетняя Мери пришла на тера­пию, потому что она не могла — хотя и решилась на это — иметь сексуальные отношения со своим избранником. Бы­ло выяснено, что причина дисфункции возникла, когда ей было чуть больше десяти лет. Ее дядя сексуально совратил ее. Самого по себе этого не было достаточно для того, что­бы вызвать сексуальную дисфункцию, но страх, боль и ви­на, которые Мери пережила в этом эпизоде, оказались свя­занными с видом эрекции пениса. Когда Мери видела эрек­цию пениса, она реагировала чувствами страха и отвращения. Они с женихом попытались преодолеть эту реакцию, начиная сексуальные отношения в полной тем­ноте. Однако когда Мери почувствовала эрегированный пенис, это внутренне вызвало в ней визуальной образ его, и тут же запустило нежеланную реакцию.

В этом нет ничего необычного. У большинстве из нас наличные стимулы вызывают воспоминания. Запах духов первого возлюбленного, или звуки музыки, которая тогда звучала, могут наполнить нас воспоминаниями и конгруентными этим воспоминаниям переживаниями. Как мно­гие другие человеческие процессы, этот может усилить на­ши переживания в некоторых случаях. Однако в других он может жестоко обеднить их.

Что касается Мери, переживания, вызванные визуаль­ным образом эрегированного пениса, были вполне уместны относительного того опыта, когда ей было тринадцать лет. Но они не уместны в отношении к сексуальному опыту с женихом; однако она не могла сознательно управлять ими. Точно так же реакция страха и испуга на громкий крик и указывающий палец также пример возникновения чувств, которые принадлежат прошлому, и которые не обязатель­но уместны в настоящем. Хотя страх может быть полезным предупреждением в случае опасности, он также может быть реакцией, ограничивающей способность человека эф­фективно действовать, когда он вызывается без необходи­мости или неуместно. Ситуация, которая может испугать ребенка (часто не без основания), не обязательно должна беспокоить также и взрослого, который в идеале приобрел новые ресурсы обращения с миром, те, которых у ребенка не только не было, но он мог даже не знать об их существо­вании.

Успешное вмешательство в таких случаях требует прерывания паттерна, в котором Х запускает Y, и превращения Х в точку выбора, где клиент может выбирать более удовлетворительную реакцию (на бессознательном уровне). Должны быть созданы новые возможности реагирова­ния, из которых клиент мог бы выбирать. Эти новые воз­можности должны, разумеется, активироваться стимул-реактивным образом, так же автоматически, как Y. Старая реакция сохраняется как одна из возможностей. Посколь­ку она основана на основательном прежнем научении, воз­можно, что эта реакция может быть полезной в какой-ни­будь ситуации в будущем. Я полагаю, что всякая реакция может быть полезной в определенное время и в определен­ном контексте.

Когда новая приобретенная реакция интегрируется в поведение клиента, необходимость в терапевтическом вмешательстве прекращается. В случае Мери я прибегла к технике, называемой визуально-кинестетическая диссо­циация. В результате Мери смогла поддерживать чувства, конгруентые переживаниям и ситуации в настоящем, чув­ствуя себя спокойно и уверенно, вспоминая живо свой про­шлый опыт. Чувства, которые были связаны с тем опытом, были отделены от того, что она могла по-прежнему визуализировать воспоминания. Для Мери страх и отвращение были отделены от ее нынешнего опыта и стали частью вспоминаемой картины. Следовательно, она смогла пере­живать другие чувства, более подходящие опыту в настоящем. Реакция Мери на пенис была таким образом открыта к новым возможностям. Жених Мери — нежный, любящий мужчина, — получил инструкции, как создать позитивные ассоциации для Мери в естественно возникающих сексу­альных стимулах. И это прекрасно удалось.

Вот что пишут Мастере и Джонсон относительно фено­мена интенсивного переживания, влияющего на последую­щий подобный опыт: “Часто одно определенное событие, один специфический травматический эпизод оказывается достаточным для того, чтобы ограничить способность, же­лание, интерес мужчины к тому, чтобы эякулировать интравагинально. Бывает, что мужчина теряет эякуляционную способность вследствие физического травматического эпизода, но часто травма является чисто психологической.... Интересно отметить, что хотя очевидно и существуют случаи, когда первичная импотенция предопределена предыдущим влиянием окружающего, часто имеют место психосексуальные эпизоды, когда травма прямо ассоциируется с первым опытом коитуса, создающим негативный психосоциальный паттерн, влияющий на сексуальную дисфункцию и даже на жизненный стиль травмированного мужчины”. (Мастерс и Джонсон, однако, не предлагают специфических техник для работы с такими случаями).

Таким образом, когда определенные стимулы запуска­ют нежелательную реакцию, вам нужно определить этот процесс и прервать его таким образом, чтобы возникла но­вая, более полезная реакция, или выбор из нескольких ре­акций.

Проблемное и желаемое состояния

В своей книге Мастерс и Джонсон приводят детальные клинические описания последовательностей и взаимосвя­зей физиологических реакций, включенных в сексуальное функционирование. Как вы уже смогли обнаружить, роль, которую играют внутренние процессы в сексуальном функционировании и личностных отношениях в паре, являет­ся основной темой этой книги. Сексуальное функциониро­вание — это последовательность естественно возникаю­щих взаимосвязанных стимул-реактивных паттернов, включающих физиологические реакции и внутренние про­цессы. Сексуальные дисфункции возникают, когда опреде­ленные естественные стимулы вызывают у одного из пат­тернов реакцию, которая неконгруентна, или противопо­ложна естественной последовательности. Однако нынешнее состояние клиента каким-то образом мешает протеканию естественной последовательности стимулов-реакций. Почти во всех случаях желаемое состояние в сек­суальном функционировании — это удовлетворяющие физические переживания, которые также эмоционально наполнены. Ваша задача как терапевта — убрать блок из нынешнего состояния, чтобы желаемое состояние могло возникнуть.

Организация внутренних процессов, внешнего поведе­ния и физиологических реакций, которая переживается как проблема — это структура нынешнего состояния. Нужна способность осуществлять тонкие и сложные раз­личия человеческого поведения, чтобы определить, каковы отношения между внутренними процессами, фрагмент тами внешнего поведения и физиологическими реакциями. Вы не имеете возможности прямо наблюдать контекст. в котором проявляется сексуальная дисфункция. Следовательно, вы ограничены тем, что можно понять из описания проблемного состояния, которое дает вам клиент, обращая внимание на наблюдаемое поведение и языковые стереотипы. Вам нужно знать не только, в чем состоит проблема; вам нужно знать, как она структурирована.

Собирание информации должно быть направлено на обнаружение того, как внешние стимулы взаимодейству­ют со внутренними процессами, создавая нежелательные переживания для индивидуума или пары. Кроме определе­ния ведущей и репрезентативной систем клиентов и пол­учения полного вербального описания, вы можете также отметить последовательность реакций, включенных в нынешнее состояние. Используя свои глаза, уши, а иногда и тактильное чувство, вы можете понять, какие выраже­ния клиента связаны с событиями в нынешнем состоянии. Это включает тон голоса, позы тела, ключи доступа, мы­шечные паттерны лица и тела, и всяческие характерные слова.

Чтобы избежать “чтения в уме” своих клиентов и свя­занного с этим риска проецирования себя, важно описы­вать эти выражения в терминах, основанных на чувствен­ном восприятии, а не интерпретировать их. Описание вро­де “его руки вцепились в подлокотники кресла, суставы пальцев побелели, мышцы лица напряглись, дыхание ос­тановилось, зрачки расширились”, — это описание в тер­минах, основанных на чувственном восприятии. Сказать “он был испуган” — это интерпретация, то есть выражение того, что эти аспекты поведения могли бы значить для вас или для кого-нибудь еще. Хотя это может казаться утомительным различием, оно оказывается решающим для различения тонкостей поведения, которые исчезают, когда категории поведения получают простые наименования. Не будет описанием в чувственных терминах характеристика голоса как “воодушевленного”. Описанием в чувственных терминах будет сказать, что ее голос “зазвучал выше, темп стал более быстрым, появилось больше различий в интона­ционных паттернах”. Это различия, доступные нашим чувствам. Привязывания к ним словечек вроде “воодушевленный” оставляет открытой дорогу произвольным интерпретациям.

Я не предлагаю, чтобы вы ограничивали себя только таким способом восприятия или словесного описания. Я рекомендую пользоваться всеми чувственными различиями, которые вам доступны, в особенности в терапевтическом контексте. Часто изменения тона голоса или покачиние ногой — важное сообщение. Однажды я консультировала пару, которая решала, оставаться им вместе или разойтись. Каждый раз, когда называлась эта тема, мужчина начинал качать левой ногой. Я восприняла это как сообщение и рeшилa попробовать выяснить его значение.

Я начала рассказывать истории о том, как оказывалась в местах, из которых невозможно выбраться, когда вы этого хотите: в застрявшем лифте, автобусе с испортившейся дверью и пр. Каждый раз во время такой истории нога мужчины интенсивно дергалась. Его поведение дало мне важную информацию относительно его переживаний — информацию, которую он не был способен выразить слова­ми.

Внимание к тому, что вербально и невербально выра­жает ваш клиент, даст вам возможность выяснить последо­вательность внешнего поведения и внутренних процессов, которые составляют нынешнее состояние. Вы начнете предпринимать первые шаги в определении того, какая по­следовательность внутренне или внешне порождаемых пе­реживаний делает проблему возможной. Когда вы соберете достаточно информации, чтобы полагать, что вы знаете, каково нынешнее состояние, полезно попробовать вызвать его, чтобы проверить свои заключения.

Если мы вернемся к примеру Мери, для нее внешним стимулом был вид или ощущение эрегированного пениса, который вызывал внутренний процесс визуального пред­ставления дяди, что в сознании представлялось как чувст­вование ужаса, вызывая нежелательное поведение — мы­шечное сжатие:

— внешний стимул (вид и ощущение пениса) вызывает

внутренний процесс (визуальное представление дяди),

— затем внутренний процесс (образ дяди) вызывает

осознаваемую эмоцию (страх),

— затем сознаваемая эмоция (страх) вызывает внеш­нее поведение (мышечное напряжение).

Поскольку невозможно было демонстрировать Мери эрегированный пенис, я вызвала эту последовательность, предложив си вспомнить, когда в последний раз она видела пенис. Когда она осуществила визуализацию, она сразу проявила те же формы выражения, которые проявлялись ранее, когда она описывала, что происходило, если она чувствовала направленное на нее сексуальное стремление. Она прошла через ту же последовательность ключей доступа, тона голоса, изменений темпа речи, изменений в дыхании, в цвете и мышечных паттернах лица и тела (сжимающиеся тесно сдвинутые бедра, руки прижаты к телу). Эти изменения в выражении могли бы показаться незначительными для нетренированного наблюдателя, и по большей части были вне сознательного восприятия самой Мери. Последовательность стимул-реактивного поведения подтвердила мое понимание структуры ее нынешнего состояния.

Мери могла до некоторой степени вновь пережить свои прошлые сексуальные переживания, описывая их вербаль­но. (Важно помнить, что слова привязаны к опыту, так же как и воспоминания, и люди действительно переживают многое из того, о чем они говорят, в то время как говорят). Это было очевидно по изменениям в дыхании, цвете лица, мышечных напряжениях, тоне голоса и пр. Примерам то­го, как это работает, может служить следующее. Попро­буйте на несколько мгновений вспомнить, как вы в послед­ний раз рассказывали кому-нибудь о переживании, когда вы были очень сердиты. Или, еще лучше, вспомните о та­кой ситуации прямо сейчас. Некоторые из тех чувств воз­вращаются по мере того, как вы делаете это, и вниматель­ный наблюдатель может отметить изменения в дыхании, форме губ, цвете и напряжении лица, высоте голоса и тем­пе речи, сопровождающие эти чувства.

Тренированный наблюдатель может чувственно раз­личать тонкие невербальные аспекты поведения, извлекая из них полезную информацию. Это делается не посредст­вом приписывания им каких-то наименований, а внима­тельным отношением к тому, как детали связаны с процес­сом в целом: когда это происходит? что произошло непос­редственно перед тем, как вздрогнула нижняя губа, и сразу после этого? какой смысл может иметь эта деталь поведения в общем контексте проблемы?

Таким образом вы собираете информацию о нынешнем состоянии, используя чувственный опыт и мета-модель, чтобы получить ответы на следующие вопросы:

• Какой внешний стимул вызывает нежелательное пере­живание?

• Какой внутренний процесс вызывается этим внешним стимулом?

* Что представлено в сознании клиента?

* Как эти три категории связаны друг с другом, в какой последовательности?

* Будет ли вся последовательность воспроизводиться каждый раз, когда вы каким-либо образом вызовете внешний стимул?

Когда вы получите ответ на все эти вопросы, и утвердительный ответ на последний из них, вы располагаете всем необходимым, чтобы решить, каков план действий, чтобы совершить эффективное изменение.

Последовательность и отношение этих категорий у лю­дей часто фиксированы и ригидны. Что-то, например, что человек слышит (внешний стимул), вызывает картину (внутренний процесс), что вызывает соответствующие ей чувства (сознательное представление), и далее внешнее поведение осуществляется в соответствии с сознательным представлением. Часто одна и та же последовательность повторяется для почти всякого рода опыта. Например, че­ловек может услышать резкий голос, представить себе кричащего на него отца, почувствовать себя испуганным и действовать соответственно. Или человек может слышать описание мирной сцены, представлять себя в этой сцене, чувствовать себя спокойным и мирным, и быть внешне ненапряженным. В этих двух примерах переживания раз­личные, но то, как они протекают — одинаково.

Хотя феномен фиксированной и ригидной последовательности может создавать полезные и удовлетворяющие переживания для человека в определенных случаях, в дру­гих последовательность может быть неподходящей. Поэто­му вы должны расширить опыт человека, помогая ему най­ти новые и более полезные способы реагирования. Более ограниченная цель состоит в сохранении той же последовательности при изменении самой реакции. Хотя последнее приведет в желаемое состояние, первое ставит их на путь развития более продуктивной личности, давая им разнообразие стратегий в порождении своего опыта. Тех­ники для того и для другого описываются в III части.

Учась осуществлять различения, здесь описанные, вы будете почти всегда знать про переживания своих клиен­тов больше, чем они сами сознательно знают. В своих по­вседневных взаимодействиях я сознаю речевые стереоти­пы людей, их ключи доступа и другие аспекты невербаль­ного поведения почти таким же образом, каким они сознают цвет моих волос. Эта дополнительная информа­ция в значительной степени помогает мне эффективно коммуницировать с каждым, с кем я встречаюсь, будь то мясник, страховой агент или сосед по дому. Если я начну рассказывать им о том, что я вижу и слышу, и чего они не сознают, я выйду за границы нашего общения. Точно так же вашему клиенту не нужно сознавать те аспекты поведения, которые вы должны заметить. Сообщение сознанию людей об аспектах их поведения, которое они ранее не сознавали, называется “метакоммуникацией” (в терапевтических кругах). Хотя это и возможно, но не всегда явля­ется предпочтительным; это может вызвать и часто вызы­вает защитную реакцию; клиент может не сознавать ряд аспектов своего поведения и при этом изменяться желае­мым образом.