Борей и Солнце
Борей и Солнце спорили, кто сильней; и решили они, что тот из них победит в споре, кто заставит раздеться человека в дороге. Начал Борей: он сильно подул, и человек запахнул на себе одежду. Стал Борей еще сильнее дуть, а человек, замерзая, все плотнее кутался в одежду. Наконец устал Борей и уступил человека Солнцу. И Солнце сперва стало слегка пригревать, а человек понемногу принялся снимать с себя все лишнее. Тогда Солнце припекло посильнее; и кончилось тем, что человек не в силах был вынести жары, разделся и побежал купаться в ближайшую речку. Басня показывает, что часто убеждение бывает действеннее, чем сила.
Борей и Солнце спорили, кто сильней; и решили они, что тот из них победит в споре, кто заставит раздеться человека в дороге. Начал Борей: он сильно подул, и человек запахнул на себе одежду. Стал Борей еще сильнее дуть, а человек, замерзая, все плотнее кутался в одежду. Наконец устал Борей и уступил человека Солнцу. И Солнце сперва стало слегка пригревать, а человек понемногу принялся снимать с себя все лишнее. Тогда Солнце припекло посильнее; и кончилось тем, что человек не в силах был вынести жары, разделся и побежал купаться в ближайшую речку. Басня показывает, что часто убеждение бывает действеннее, чем сила.
Теленок, коза, овца и лев
В старину теленок, коза и овца сдружились с гордым львом, могучим владыкой соседнего леса. Они решили делить вместе прибыль и убытки. Однажды пойман был олень около озера, принадлежащего козе. Коза дала об этом знать своим товарищам. Они собрались. Лев сказал: — Добыча принадлежит нам четверым.— И разорвал оленя на четыре части. Себе он взял первую часть как царь. — Она моя,— сказал он,— по праву, так как меня зовут львом, царем лесов. С этим вы должны согласиться. Вторая принадлежит также мне, по праву сильнейшего. Третью я беру себе как самый храбрый среди вас. А кто из вас тронет четвертую, того я задушу без всяких разговоров.
В старину теленок, коза и овца сдружились с гордым львом, могучим владыкой соседнего леса. Они решили делить вместе прибыль и убытки. Однажды пойман был олень около озера, принадлежащего козе. Коза дала об этом знать своим товарищам. Они собрались. Лев сказал: — Добыча принадлежит нам четверым.— И разорвал оленя на четыре части. Себе он взял первую часть как царь. — Она моя,— сказал он,— по праву, так как меня зовут львом, царем лесов. С этим вы должны согласиться. Вторая принадлежит также мне, по праву сильнейшего. Третью я беру себе как самый храбрый среди вас. А кто из вас тронет четвертую, того я задушу без всяких разговоров.
Кошка и лисица
Разговорились кошка с лисицею, как от собак отделаться. Кошка говорит: — Я собак не боюсь, потому что у меня от них одна уловка есть. А лисица говорит: — Как можно с одной уловкой отделаться от собак? У меня так семьдесят семь уловок и семьдесят семь уверток есть. Пока они говорили, наехали охотники и набежали собаки. У кошки одна уловка: она вскочила на дерево, и собаки не поймали ее, а лисица начала свои увертки делать, да не увернулась — собаки поймали ее.
Разговорились кошка с лисицею, как от собак отделаться. Кошка говорит: — Я собак не боюсь, потому что у меня от них одна уловка есть. А лисица говорит: — Как можно с одной уловкой отделаться от собак? У меня так семьдесят семь уловок и семьдесят семь уверток есть. Пока они говорили, наехали охотники и набежали собаки. У кошки одна уловка: она вскочила на дерево, и собаки не поймали ее, а лисица начала свои увертки делать, да не увернулась — собаки поймали ее.
Пастух-шутник
Пастух выгонял свое стадо от деревни подальше и частенько развлекался вот каким образом. Он кричал, будто волки напали на овец, и скликал поселян на помощь. Два-три раза крестьяне пугались и прибегали, а потом возвращались по домам осмеянные. Наконец, волк и в самом деле появился: он стал губить овец, пастух стал звать на помощь, но люди подумали, что это его всегдашние шутки, и не обратили на него внимания. Так и потерял пастух все свое стадо. Басня показывает: вот чего достигают лжецы: им не верят, даже когда они говорят правду.
Пастух выгонял свое стадо от деревни подальше и частенько развлекался вот каким образом. Он кричал, будто волки напали на овец, и скликал поселян на помощь. Два-три раза крестьяне пугались и прибегали, а потом возвращались по домам осмеянные. Наконец, волк и в самом деле появился: он стал губить овец, пастух стал звать на помощь, но люди подумали, что это его всегдашние шутки, и не обратили на него внимания. Так и потерял пастух все свое стадо. Басня показывает: вот чего достигают лжецы: им не верят, даже когда они говорят правду.
Плуг и меч
Давным-давно, в старые времена, встретились в поле плуг и меч. Меч, как фигура выдающаяся, был настолько высокомерен, что на тех, что ниже его положением, и смотреть не хотел. Плуг приветствовал его и поклонился ему вслед, но меч его даже не заметил. — Простите меня, о господин, — спросил тогда плуг, — откуда у вас такая величественная осанка? — Да ты разве не знаешь? — ответил меч.— Хотя вопрос хорош. Что ж, деревенщина, дело в том, что я фигура выдающаяся, вот и все. — Так, наверное, и есть, раз вы говорите,— продолжил плуг. — Но как, простите, вы приобрели такое благородство? Ведь вы ничего, кроме несчастья не приносите, в то время как все мое существование направлено на то, чтобы приносить благо всему миру, мой труд и усилия — поддерживают все человечество, они просто не прожили бы без меня. Вы же забираете жизни десятками, и часто без всякой на то причины. — Несчастный, — ответил меч, — подлая же у тебя душонка! И ты думаешь, что великие мужи придерживаются такого же глупого мнения, как и ты? — Да, действительно я так думаю,— сказал плуг.— Ведь мы видим, что великие завоеватели оставляют свои мечи и кладут свои знавшие триумф победы руки снова на плуг. Взять хотя бы римлян, наших господ и повелителей. — Ты что же, дубина, думаешь, что римляне смогли бы без моей помощи завоевать весь мир? Рим был всего-навсего маленькой деревушкой, и про него никто бы и не вспоминал, если бы моя мощь не превратила человечество в его рабов. — И ничего хорошего из этого не вышло, — заметил плуг. Лучше бы деревней и оставался. В самом деле, что была за необходимость, чтобы целый мир стал рабом одного города, который своей чудовищной жестокостью так напугал всю Европу, Африку и Азию, что они ему подчинились! И за что тебе такие почести? Только для того, чтобы угождать неуемным амбициям, которые удовлетворить все равно невозможно. И ты думаешь все это заслуживает похвалы? Меч, который исчерпал все аргументы, поступил так, как поступает истый джентльмен, и вызвал плуг на поединок. — Решим наш спор в честном бою, ибо только таким способом я получу удовлетворение. — Это твое ремесло,— ответил плуг,— но вовсе не мое. Я — неотесанная деревенщина, как твоя честь изволила меня назвать, и никогда не занимался такими вещами, как перерезание глотки из-за пустяков, как это водится у благородных. Я работаю, славный господин, и никогда не дерусь. Но давайте поступим вот как: пусть наш спор решит третий. Пусть нас рассудит крот. Он как Фемида — он слеп, вид у него серьезный, у него черная меховая мантия — лучшего выбора быть не может. На том и порешили, и каждый изложил свое мнение. Новоявленная Фемида выслушала все, сидя в своей норе, взвесила все обстоятельства и вынесла приговор в следующих словах: — Был мудр тот человек, который выковал плуг, тот же, кто сделал меч, был глупцом. Созидание лучше разрушения.
Давным-давно, в старые времена, встретились в поле плуг и меч. Меч, как фигура выдающаяся, был настолько высокомерен, что на тех, что ниже его положением, и смотреть не хотел. Плуг приветствовал его и поклонился ему вслед, но меч его даже не заметил. — Простите меня, о господин, — спросил тогда плуг, — откуда у вас такая величественная осанка? — Да ты разве не знаешь? — ответил меч.— Хотя вопрос хорош. Что ж, деревенщина, дело в том, что я фигура выдающаяся, вот и все. — Так, наверное, и есть, раз вы говорите,— продолжил плуг. — Но как, простите, вы приобрели такое благородство? Ведь вы ничего, кроме несчастья не приносите, в то время как все мое существование направлено на то, чтобы приносить благо всему миру, мой труд и усилия — поддерживают все человечество, они просто не прожили бы без меня. Вы же забираете жизни десятками, и часто без всякой на то причины. — Несчастный, — ответил меч, — подлая же у тебя душонка! И ты думаешь, что великие мужи придерживаются такого же глупого мнения, как и ты? — Да, действительно я так думаю,— сказал плуг.— Ведь мы видим, что великие завоеватели оставляют свои мечи и кладут свои знавшие триумф победы руки снова на плуг. Взять хотя бы римлян, наших господ и повелителей. — Ты что же, дубина, думаешь, что римляне смогли бы без моей помощи завоевать весь мир? Рим был всего-навсего маленькой деревушкой, и про него никто бы и не вспоминал, если бы моя мощь не превратила человечество в его рабов. — И ничего хорошего из этого не вышло, — заметил плуг. Лучше бы деревней и оставался. В самом деле, что была за необходимость, чтобы целый мир стал рабом одного города, который своей чудовищной жестокостью так напугал всю Европу, Африку и Азию, что они ему подчинились! И за что тебе такие почести? Только для того, чтобы угождать неуемным амбициям, которые удовлетворить все равно невозможно. И ты думаешь все это заслуживает похвалы? Меч, который исчерпал все аргументы, поступил так, как поступает истый джентльмен, и вызвал плуг на поединок. — Решим наш спор в честном бою, ибо только таким способом я получу удовлетворение. — Это твое ремесло,— ответил плуг,— но вовсе не мое. Я — неотесанная деревенщина, как твоя честь изволила меня назвать, и никогда не занимался такими вещами, как перерезание глотки из-за пустяков, как это водится у благородных. Я работаю, славный господин, и никогда не дерусь. Но давайте поступим вот как: пусть наш спор решит третий. Пусть нас рассудит крот. Он как Фемида — он слеп, вид у него серьезный, у него черная меховая мантия — лучшего выбора быть не может. На том и порешили, и каждый изложил свое мнение. Новоявленная Фемида выслушала все, сидя в своей норе, взвесила все обстоятельства и вынесла приговор в следующих словах: — Был мудр тот человек, который выковал плуг, тот же, кто сделал меч, был глупцом. Созидание лучше разрушения.
Муравей и жук
В летнюю пору гулял муравей по пашне и собирал по зернышку пшеницу и ячмень, чтобы запастись кормом на зиму. Увидал его жук и посочувствовал, что ему приходится так трудиться даже в такое время года, когда все остальные животные отдыхают от тягот и предаются праздности. Промолчал тогда муравей; но, когда пришла зима и навоз дождями размыло, остался жук голодным, и пришел он попросить у муравья корму. Сказал муравей: — Эх, жук, кабы ты тогда работал, когда меня трудом попрекал, не пришлось бы тебе теперь сидеть без корму. Так люди в достатке не задумываются о будущем, а при перемене обстоятельств терпят жестокие бедствия.
В летнюю пору гулял муравей по пашне и собирал по зернышку пшеницу и ячмень, чтобы запастись кормом на зиму. Увидал его жук и посочувствовал, что ему приходится так трудиться даже в такое время года, когда все остальные животные отдыхают от тягот и предаются праздности. Промолчал тогда муравей; но, когда пришла зима и навоз дождями размыло, остался жук голодным, и пришел он попросить у муравья корму. Сказал муравей: — Эх, жук, кабы ты тогда работал, когда меня трудом попрекал, не пришлось бы тебе теперь сидеть без корму. Так люди в достатке не задумываются о будущем, а при перемене обстоятельств терпят жестокие бедствия.
Сатир и огонь
Когда сатир в первый раз увидел огонь, он бросился было его обнимать и целовать, но Прометей ему крикнул: — Эй, козел, пожалей свои щеки! И впрямь, огонь жжет тех, кто его трогает, но тем, кто умеет им пользоваться, он дает и свет, и тепло, и помощь при всякой работе.
Когда сатир в первый раз увидел огонь, он бросился было его обнимать и целовать, но Прометей ему крикнул: — Эй, козел, пожалей свои щеки! И впрямь, огонь жжет тех, кто его трогает, но тем, кто умеет им пользоваться, он дает и свет, и тепло, и помощь при всякой работе.
Первая красавица
Однажды птицы завели разговор о том, кто среди всего их пернатого племени первая красавица. Орлица выставила свою кандидатуру и не встретила возражений. — Да,— тихо промолвил павлин,— ты действительно великая красавица, однако вся твоя красота в клюве и когтях, поэтому оспаривать ее — подобно смерти. За уважением чаще стоит страх, нежели любовь.
Однажды птицы завели разговор о том, кто среди всего их пернатого племени первая красавица. Орлица выставила свою кандидатуру и не встретила возражений. — Да,— тихо промолвил павлин,— ты действительно великая красавица, однако вся твоя красота в клюве и когтях, поэтому оспаривать ее — подобно смерти. За уважением чаще стоит страх, нежели любовь.
Краб и его мать
Кто бранит обиженных судьбою, тому следует сперва самому жить правильно и ходить прямо, а потом уже учить других. — Не ходи боком,— говорила мать крабу,— и не волочи брюхо по мокрым камням. А тот в ответ. — Сперва ты, наставница моя, ступай прямо, а я посмотрю и тогда уж пойду за тобой.
Кто бранит обиженных судьбою, тому следует сперва самому жить правильно и ходить прямо, а потом уже учить других. — Не ходи боком,— говорила мать крабу,— и не волочи брюхо по мокрым камням. А тот в ответ. — Сперва ты, наставница моя, ступай прямо, а я посмотрю и тогда уж пойду за тобой.
Сойка и дрозд
Одним прекрасным весенним утром дрозд спросил у сойки: — Когда ты собираешься строить гнездо? — Ах, да потом построю, — безмятежно ответила сойка. — Сейчас такое славное время. Нужно попрыгать, полетать, попеть, в общем, развлечься, пока есть возможность. — Можно петь и за работой,— заметил дрозд.— По крайней мере, нет необходимости прекращать для этого работу. — А когда ты собираешься вить гнездо? — Я? Я уже начал! Вот, посмотри! — И дрозд, радостно чирикнув, показал куст, где он начал строить гнездо из моха и веток — А сейчас мне нужно лететь, насобирать еще моха и сена или овечьей шерсти. — Давай лучше поиграем! — предложила сойка.— Почему бы тебе не передохнуть?— Скоро и для меня будет отдых! — ответил дрозд и запел свою песенку: Когда закончу, буду веселиться В своем гнезде, тогда и отдохну И это будет лучшее решенье. — Ну-ну,— хмыкнув, проворчала сойка,— если ты собираешься провести в тяжком труде лучшее время года, пожалуйста, мешать не буду. — Конечно,— ответил дрозд,— лучшее время года для меня — это то, которое я провожу в труде. — Потом наступит время и для труда,— заметила сойка. — Потом будет время для труда и для отдыха,— сказал дрозд. И полетел, насвистывая свою короткую, но веселую песенку. — Не нравится мне эта песня,— нахохлившись, буркнула сойка. Проходили дни, а все оставалось по-прежнему. Дрозд построил гнездо, и в нем вскоре уже лежали пять яиц, а сойка не принесла еще ни одной веточки для своего будущего жилища. Наконец, в большой спешке, она нашла несколько сучков и немного травы и положила их на ветку высокого дерева. Однако она никак не могла их закрепить на дереве и, проведя час в тщетных попытках, полетела к дрозду. — Когда будет готово твое гнездо? — спросил дрозд. — Ах, да потом! — беспечно отвечала сойка. — Сейчас нужно передохнуть. А ты уже нашел время отдохнуть? — Нет, что ты! — воскликнул дрозд. — Ты посмотри, видишь, у меня пять маленьких птенчиков. Разве я могу их бросить или выкроить время для отдыха? Мне нужно приносить им еду или сидеть в гнезде, согревать их своим телом. — Как же тебе должно быть скучно! — посочувствовала сойка. — И вовсе не скучно,— возразил дрозд.— Они такие милые, славные малютки. Извини, мне нужно принести им поесть.— И с этими словами дрозд улетел. Гнездо сойки еще не было готово, когда однажды она увидела в мягкой траве дрозда с его малышами. — Ну что, построила гнездо? — крикнул дрозд. — Нет,— ответила сойка.— По крайней мере, не до конца. Но яйца я уже отложила, а достроить могу и потом, когда вылупятся птенцы. —Так не годится,— подумал дрозд, но вслух ничего не сказал. В ту ночь налетела сильная буря. Она раскачала дерево, где на впопыхах разложенных веточках и клочках травы сойка отложила яйца, и они, одно за одним, выскользнули из гнезда и упали на землю. Когда на следующее утро сойка проснулась, яиц в гнезде не было, и только на земле под деревом валялись кусочки разбитой скорлупы. Вот к чему привело сойкино «потом ». А у дрозда и его пятерых птенцов, которые остались в целости и сохранности, наступило время для отдыха и для забавы. Для всего есть свое время: есть время для работы и время для забавы.
Одним прекрасным весенним утром дрозд спросил у сойки: — Когда ты собираешься строить гнездо? — Ах, да потом построю, — безмятежно ответила сойка. — Сейчас такое славное время. Нужно попрыгать, полетать, попеть, в общем, развлечься, пока есть возможность. — Можно петь и за работой,— заметил дрозд.— По крайней мере, нет необходимости прекращать для этого работу. — А когда ты собираешься вить гнездо? — Я? Я уже начал! Вот, посмотри! — И дрозд, радостно чирикнув, показал куст, где он начал строить гнездо из моха и веток — А сейчас мне нужно лететь, насобирать еще моха и сена или овечьей шерсти. — Давай лучше поиграем! — предложила сойка.— Почему бы тебе не передохнуть?— Скоро и для меня будет отдых! — ответил дрозд и запел свою песенку: Когда закончу, буду веселиться В своем гнезде, тогда и отдохну И это будет лучшее решенье. — Ну-ну,— хмыкнув, проворчала сойка,— если ты собираешься провести в тяжком труде лучшее время года, пожалуйста, мешать не буду. — Конечно,— ответил дрозд,— лучшее время года для меня — это то, которое я провожу в труде. — Потом наступит время и для труда,— заметила сойка. — Потом будет время для труда и для отдыха,— сказал дрозд. И полетел, насвистывая свою короткую, но веселую песенку. — Не нравится мне эта песня,— нахохлившись, буркнула сойка. Проходили дни, а все оставалось по-прежнему. Дрозд построил гнездо, и в нем вскоре уже лежали пять яиц, а сойка не принесла еще ни одной веточки для своего будущего жилища. Наконец, в большой спешке, она нашла несколько сучков и немного травы и положила их на ветку высокого дерева. Однако она никак не могла их закрепить на дереве и, проведя час в тщетных попытках, полетела к дрозду. — Когда будет готово твое гнездо? — спросил дрозд. — Ах, да потом! — беспечно отвечала сойка. — Сейчас нужно передохнуть. А ты уже нашел время отдохнуть? — Нет, что ты! — воскликнул дрозд. — Ты посмотри, видишь, у меня пять маленьких птенчиков. Разве я могу их бросить или выкроить время для отдыха? Мне нужно приносить им еду или сидеть в гнезде, согревать их своим телом. — Как же тебе должно быть скучно! — посочувствовала сойка. — И вовсе не скучно,— возразил дрозд.— Они такие милые, славные малютки. Извини, мне нужно принести им поесть.— И с этими словами дрозд улетел. Гнездо сойки еще не было готово, когда однажды она увидела в мягкой траве дрозда с его малышами. — Ну что, построила гнездо? — крикнул дрозд. — Нет,— ответила сойка.— По крайней мере, не до конца. Но яйца я уже отложила, а достроить могу и потом, когда вылупятся птенцы. —Так не годится,— подумал дрозд, но вслух ничего не сказал. В ту ночь налетела сильная буря. Она раскачала дерево, где на впопыхах разложенных веточках и клочках травы сойка отложила яйца, и они, одно за одним, выскользнули из гнезда и упали на землю. Когда на следующее утро сойка проснулась, яиц в гнезде не было, и только на земле под деревом валялись кусочки разбитой скорлупы. Вот к чему привело сойкино «потом ». А у дрозда и его пятерых птенцов, которые остались в целости и сохранности, наступило время для отдыха и для забавы. Для всего есть свое время: есть время для работы и время для забавы.
Две статуи
В давние времена в одном великом городе люди решили установить на вершине величественного храма статую. Средства на эту великую работу собирали со всего города, и для осуществления ее были выбраны два скульптора — ученики Фидия. Каждый из них должен был изваять статую, но деньги — а они были немалые — должен был получить тот из них, чья статуя окажется лучшей. Выбирать должен был народ. Только один скульптор должен был получить награду и славу, а второй — ничего. Итак, они незамедлительно приступили к работе, причем надежда на деньги и славу настолько воодушевила обоих скульпторов, что очень скоро они закончили свои творения и принесли их к подножью храма. Вскоре туда сбежался весь город, и выбор был сделан в пользу одного скульптора, второго же встретило лишь презрение. И действительно, творение первого скульптора было прекрасно, достоинства статуи исчислялись тысячами, линии и черты были такими тонкими и нежными, руки и ноги ее такими гладкими и живыми, придирчивый глаз критика не мог найти в ней ни одного недостатка. Вторая же статуя была всего лишь неотесанной, бесформенной глыбой мрамора — ни одной законченной линии, большие и грубые детали, чудовищные конечности, ужасные очертания. Без сомнения, решили собравшиеся, эту работу следует отвергнуть, этот человек — всего лишь ученик, второй же — законченный мастер, и именно ему должна достаться награда. Они уже собрались вручить ему награду, когда вперед вышел облитый презрением скульптор. — Погодите, о сограждане,— произнес он.— Неужели вы думаете, что я сделал свою статую для того, чтобы она стояла у подножья храма? Давайте поставим обе эти статуи на вершину храма, на то место, для которого они предназначены, и тогда вы увидите, какая из них более совершенна. Несмотря на недовольство по поводу ненужных расходов, статуи подняли наверх. И когда они стали на свои места, все изменилось! Та статуя, которой так восхищались, потеряла все свое очарование, ее черты растворились на расстоянии, а вторая стала настолько же прекрасной, насколько уродливой выглядела вблизи. Следует судить о вещах тогда, когда они находятся на своем месте.
В давние времена в одном великом городе люди решили установить на вершине величественного храма статую. Средства на эту великую работу собирали со всего города, и для осуществления ее были выбраны два скульптора — ученики Фидия. Каждый из них должен был изваять статую, но деньги — а они были немалые — должен был получить тот из них, чья статуя окажется лучшей. Выбирать должен был народ. Только один скульптор должен был получить награду и славу, а второй — ничего. Итак, они незамедлительно приступили к работе, причем надежда на деньги и славу настолько воодушевила обоих скульпторов, что очень скоро они закончили свои творения и принесли их к подножью храма. Вскоре туда сбежался весь город, и выбор был сделан в пользу одного скульптора, второго же встретило лишь презрение. И действительно, творение первого скульптора было прекрасно, достоинства статуи исчислялись тысячами, линии и черты были такими тонкими и нежными, руки и ноги ее такими гладкими и живыми, придирчивый глаз критика не мог найти в ней ни одного недостатка. Вторая же статуя была всего лишь неотесанной, бесформенной глыбой мрамора — ни одной законченной линии, большие и грубые детали, чудовищные конечности, ужасные очертания. Без сомнения, решили собравшиеся, эту работу следует отвергнуть, этот человек — всего лишь ученик, второй же — законченный мастер, и именно ему должна достаться награда. Они уже собрались вручить ему награду, когда вперед вышел облитый презрением скульптор. — Погодите, о сограждане,— произнес он.— Неужели вы думаете, что я сделал свою статую для того, чтобы она стояла у подножья храма? Давайте поставим обе эти статуи на вершину храма, на то место, для которого они предназначены, и тогда вы увидите, какая из них более совершенна. Несмотря на недовольство по поводу ненужных расходов, статуи подняли наверх. И когда они стали на свои места, все изменилось! Та статуя, которой так восхищались, потеряла все свое очарование, ее черты растворились на расстоянии, а вторая стала настолько же прекрасной, насколько уродливой выглядела вблизи. Следует судить о вещах тогда, когда они находятся на своем месте.
Гора и белка
Однажды поссорились гора и белка. Гора обозвала белку маленькой хвастуньей, на что белка ответила: — Ты, конечно, очень большая, в этом нет никаких сомнений, однако и год состоит из множества вещей, и весь мир, поэтому я не вижу ничего постыдного в том, что занимаю свое собственное место. Если я не такая большая, как ты, то и ты не такая маленькая, как я, и даже вполовину не такая проворная. Спорить не буду, из тебя вышло очень приятное место для беличьих прогулок, но таланты у всех разные: если я не могу носить на спине кусты и деревья, но и ты ореха не расколешь. Каждый должен выполнять ту работу, для которой он больше всего подходит.
Однажды поссорились гора и белка. Гора обозвала белку маленькой хвастуньей, на что белка ответила: — Ты, конечно, очень большая, в этом нет никаких сомнений, однако и год состоит из множества вещей, и весь мир, поэтому я не вижу ничего постыдного в том, что занимаю свое собственное место. Если я не такая большая, как ты, то и ты не такая маленькая, как я, и даже вполовину не такая проворная. Спорить не буду, из тебя вышло очень приятное место для беличьих прогулок, но таланты у всех разные: если я не могу носить на спине кусты и деревья, но и ты ореха не расколешь. Каждый должен выполнять ту работу, для которой он больше всего подходит.