Приближающееся 100-летие возникновения Первой мировой войны побуждает вновь и вновь возвращаться к политике и политикам, ответственным за эту катастрофу. Германские лидеры сыграли не последнюю роль в инициировании войны. Первый марокканский кризис – звено в цепи международных кризисов, приведших к столкновению великих держав.


Скоро человечество отметит важную трагическую дату своей истории – 100-летие начала Первой мировой войны, катастрофы, как назвал ее позже американский дипломат и историк Кеннан. Разразившаяся война была продолжением политики великих держав предвоенных лет в гонке вооружений, в стремлении подчинить себе еще свободные территории. Марокко входило в число немногих государств, которые еще сохраняли независимость и за которые разворачивалась дипломатическая борьба.
В соперничестве за Марокко столкнулись интересы Франции и Германии. Для Франции интерес к северо-западной африканской стране был обусловлен ее соседством с Алжиром, постепенным включением султаната в сферу своих интересов и твердым намерением ограничить контроль над Марокко европейских держав.
Германия же проявляла в большей степени экономический интерес к султанату. Однако во внешнеполитическом ведомстве под влиянием тайного советника Фридриха Гольштейна Марокко предлагалось рассматривать в более широком контексте германской мировой политики. Гольштейн исходил при этом из своей «доктрины» о несовместимости англо-французских колониальных интересов. Исходя из этого, по его мнению, в интересах Германии было бы лучше всего, чтобы марокканская «рана» осталась открытой [6, т. 4, № 682, 696, 717].
Для лучшего понимания расстановки сил великих держав накануне Первого марокканского кризиса целесообразно вернуться к его предыстории.
Германская «марокканская политика» являлась, можно сказать, ровесницей Германской империи. В своем развитии она прошла два этапа, в определенной степени соответствующих экономической и внешнеполитической программе германского империализма. Коснемся лишь второго этапа, непосредственно связанного с усилиями немецких монополий подчинить важную в экономическом и стратегическом отношении североафриканскую страну.
Экономическое проникновение Германии в Марокко началось в 70-е годы XIX в. Первый немецкий консул был назначен в Танжер в 1873 г.; вскоре последовали назначения в Магадор, Саффи, Рабат, Фес… В 1877 г. в Марокко прибыла официальная германская миссия, чтобы на месте изучить обстановку. В середине 70-х годов разного рода предприниматели предлагали Бисмарку захватить Северную Африку, включая Марокко, чтобы сделать его торговой колонией [12, с. 205].

Бисмарк, однако, не ставил задачей получить Марокко. Лишь после его отставки с переходом к империалистической политике в полной мере проявился интерес к заморской политике. Фридрих Гольштейн, который после ухода Бисмарка в 1890 г. получил большое влияние на формирование внешнеполитического курса Германской империи, вначале был твердо убежден – североафриканская страна должна стать яблоком раздора между Англией и Францией. Неплохо, если англичане овладеют Танжером:
«Непримиримая вражда между Англией и Францией, которая возникла бы из-за английского обладания Танжером, важнее, чем все другое» [6, т. 3, с. 367], инструктировал он своего друга, германского посла в Лондоне графа П. Гатцфельда. Не без влияния Гольштейна германское руководство считало, будто Марокко можно использовать для привлечения Англии в Тройственный союз. Рассчитывали в Берлине и на то, что Марокко можно будет использовать для отвлечения Франции от «Вогезской дыры».
Вместе с тем энергично налаживалось коммерческое проникновение самой Германии в султанат. Боссы рейнской промышленной зоны заинтересовались рудными ресурсами Атласских гор, военноморские круги – портами на Атлантическом побережье. Все отчетливее проявлялась тенденция прочно обосноваться в Марокко. Немецкий экспорт в эту страну уже в 1894 г. составил примерно
1 093 000 марок. А. Крупп имел там даже специального агента Роттенбурга, который действовал как шеф-инженер султана и поддерживал тесные отношения с военным министром Эль-Менебхи [13, т. 2, № 512, 514; 10, с. 26].
По мере роста притязаний монополистической буржуазии на колониальные захваты, на рынки сбыта, происходила эволюция взглядов внешнеполитического ведомства и его негласного руководителя на отношение к Марокко. Одним из первых на Вильгельмштрассе (здание МИДа) Гольштейн приходит к мысли о желательности прямых захватов Германии в Северо-Западной Африке. «Хорошо-бы, – сообщал он в Лондон послу Гатцфельду, – получить здесь Агадир, Магадор, Саффи, Касабланку…» [13, т. 2, № 763]. Английские лидеры не имели привычки давать четкие ответы

на конкретные вопросы. Так было и по марокканским делам. Но заинтересованность немцев английский премьер принял во внимание. Время от времени с английской стороны давали понять, что Лондон не является принципиальным противником расчленения Марокко при участии Германии. Во время визита в Англию Вильгельма II и статс-секретаря внешнеполитического ведомства Б. Бюлова в ноябре 1899 г. министр колоний Чемберлен говорил кайзеру, будто бы Германия могла получить атлантическое побережье Марокко. Но переоценивать это заявление не следует. Высказывание министра следует рассматривать в контексте проходивших тогда бесед между британскими и немецкими представителями, когда Англия нуждалась в доброжелательном нейтралитете Германии в связи с войной в Южной Африке, а Бальфур и Чемберлен выражали готовность договориться с Германией. Будущий канцлер Б. Бюлов, считая, что немцам мало дают отступного, уверяя партнеров, будто у Германии прекрасные отношения с Россией, вероятно, принудил Чемберлена пустить «пробный шар». Кайзер на высказывание Чемберлена отреагировал, указав, что сказанное им не соответствует получаемой информации от германского посла в Лондоне [5, т. 15, № 4398].
Еще в январе 1899 г. Берлин предпринял зондаж: может ли Германия взять часть Марокко, например, его южную атлантическую половину, сохранив «дружбу» с Британией? Посылая инструкции послу Гатцфельду, Гольштейн сделал широкий жест – англичане могут прихватить себе весь север Марокко [13, т. 2, № 740].
Через Гатцфельда Гольштейн пытался убедить Солсбери, будто положение Англии в мире, в целом, а самого премьера в его стране улучшилось бы, если бы английское правительство с немецкой помощью объявило французам «шах» в Африке и американцам в Тихом океане [13, т. 2, 735]. Однако Лондон не спешил и не намеревался действовать по рецептам Берлина. Официальные сообщения из английской столицы в министерство иностранных дел и частные Гольштейну свидетельствовали о «непонимании» британскими лидерами германских предложений. Сообщая о доверительной беседе с Солсбери, в которой Гатцфельд вновь поставил вопрос о разделе Марокко, посол услышал: «…этот вопрос еще не созрел» [6, т. 4, № 681].

Гольштейн не разделял осторожности английского премьера, и у него были свои соображения. На следующий день он напомнил Гатцфельду о важности Марокко, подкрепив свои аргументы ссылками на кайзера, который, де, не выпускает вопрос из поля зрения. Поскольку англичане все еще не проявляли инициативы в разделе султаната, он готов «оказать содействие». По предложенному им плану для Германии было бы желательно получить южную часть Марокко, побережье Атлантики; что касается северной части, то он намеревался еще вернуться к этому вопросу. Через несколько часов он отправил новое послание послу. Его содержание свидетельствовало о росте раздраженности в Берлине несговорчивостью британских политиков. Указав на усиление антирусских тенденций в политике Вильгельма II, Гольштейн, не прибегая к эзоповскому языку, обвинил британское руководство в отсутствии здравомыслия.
«Англичане безграничные ослы», – заявил он, – поскольку отчуждаются от Германии, вместо того, чтобы с ней сближаться [13, т. 2,
№ 761].
Германская дипломатия и ее негласный руководитель поставили перед собой сложную задачу – добиться раздела Марокко таким образом, чтобы наиболее важные области достались немцам. В представленном Гатцфельду для обсуждения с английским премьером плане он предложил следующий вариант: Англии достанется север Марокко, Франции – восток, в крайнем случае также юговосток; а территории Агадир, Магадор, Саффи, Касабланка, Рабат должны отойти Германии. Хотя автор плана и сомневался, что англичане пустят немцев так далеко на север, но рекомендовал добиваться [13, т. 2, № 763].
Как и следовало ожидать, Солсбери не спешил удовлетворять растущий «марокканский аппетит» немцев. В переговорах с немецким послом он прибегал к разного рода уловкам для отклонения предложенного плана. Солсбери не делал особых возражений по тексту соглашения, но всякий раз указывал на существующие договоренности Англии с Испанией, Италией о сохранении существующего status quo в Марокко или повторял уже сказанное.

Отсутствие договоренности о разделе султаната между Англией, Францией и Германией не стало препятствием для его экономического закабаления. При этом по темпам роста экономического проникновения Германия опережала своих главных конкурентов (объем ее торговли с Марокко увеличился с 2,4 % в 1889 г. до
14,3 % в 1904 г.). Правда, Германии приходилось быть третьей, так как Англия и Франция имели соответственно 43 и 22 % [12, с. 432].
К концу 90-х гг. Марокко стал объектом пристального внимания немецкой прессы, промышленников, геополитиков. Пионером колонизации североафриканской страны стал профессор географии Марбургского университета Т. Фишер, член Пангерманского союза. В 1900–1905 гг. Фишер опубликовал около 12 статей о Марокко, которые стали результатом «исследовательских» путешествий в эту страну в 1899 и 1901 гг., организованных внешнеполитическим ведомством. В представленном министерству отчете по итогам первой поездки Фишер предложил в предстоящем разделе страны отторгнуть одну треть территории – юго-запад: Саффи, Магадор, Касабланку, Рабат. По его мнению, занятие и удержание этой территории не представляет трудностей (один прусский батальон мог бы решить дело в пользу Германии [23, с. 238]), а на побережье создать военные пункты. Одновременно была организована марокканская экспедиция под руководством исследователя Африки, некоего Пфайля, в работе которого о «разграничительных линиях» предлагалось основать в западном Марокко «имперскую область под эгидой германской княжеской семьи» [23, с. 241].
Военно-морское ведомство также проявило интерес к Марокко. В мае 1899 г. военно-морской штаб издал секретную инструкцию с предложением исследовать гавани его Атлантического побережья для определения их пригодности как оборонительных пунктов. Спустя несколько месяцев адмирал Дидерикс приказал капитану германского корабля при посещении марокканских портов изучать бухты и полученные данные сообщать в штаб. В это же время германские инструкторы начали реорганизацию марокканской армии, которая оснащалась немецким оружием. Орудия фирмы Крупа устанавливались в фортах Рабата. Борьба за Марокко обострялась.

Потерпев неудачу при Фашоде и с тревогой наблюдая за усилением «германского элемента» в Марокко, французские колониальные круги решили укрепить свое влияние в североафриканской стране. В начале января 1900 г. войска Франции заняли столицу области Туату Инь-Солу, которая находилась между двумя плодородными поясами Африки, разделяемой Сахарой. Еще когда губернатором Алжира был Ж. Камбон, готовилась экспедиция, но реализовать замысел тогда не удалось. Теперь, воспользовавшись затруднениями англичан в Южной Африке, французское правительство решилось привести в исполнение зрело обдуманный и исподволь подготовленный план [1. 1900. Д. 100. Л. 5]. Французское правительство отвергло протесты Марокканского правительства, заявив, что оно «раз навсегда отказывается войти в какие бы то ни было переговоры по сему поводу». Попытки Марокканского правительства найти «защиту» у англичан не дали результатов. Глава британской миссии в Танжере А. Никольсон, которому была направлена нота, ответил, что Англия нисколько не интересуется судьбой оазисов Туату [1. 1900. Д. 100. Л. 17].
Усиленный нажим держав совпал с внутриполитическим кризисом в султанате, усугубившемся болезнью великого визиря. Возникла опасность смещения царствующего султана. Новый великий визирь не пользовался никаким влиянием. «Неопределенность внутреннего положения такова», – сообщал российский посланник, –
«что султану, конечно, нельзя думать о каких-либо военных решениях против Франции».
В Берлине с большим вниманием следили за происходящими в
Марокко перетасовками чиновников в окружении султана.
Весной 1901 г. военный министр Марокко посетил Европу. В Берлине его приезда ожидали с большими надеждами. ЭльМенебхи, как сообщали германские представители в султанате, имел большое влияние на султана. Уже во время визита министра в Берлине стало известно, что после своего возвращения он будет назначен великим визирем. Немецкий посланник в североафриканской стране просил канцлера оказать гостю повышенное внимание, уточнив, что «это нужно во имя наших интересов в Марокко» [23,

с. 255]. Программа визита, разработанная статс-секретарем иностранного ведомства Рихтгофеном и одобренная канцлером Бюловым, учитывала пожелания, высказанные немецким посланником. Эль-Менебхи осмотрел заводы Круппа в Эссене, судостроительную верфь «Вулкан», военно-морскую базу в Киле.
В то время как марокканского министра с помощью дружественных жестов (он был награжден орденом Короны 1-й степени) пытались привлечь на сторону Германии, Франция сделала еще один шаг к захвату Марокко. Французские банкиры, промышленники, судовладельцы, представители колониальных кругов намеревались поступить с североафриканской страной так же, как с Тунисом, который с 1881 г. был объявлен французским протекторатом. Эти намерения подтвердил представитель концерна Шнейдер-Крезо Этьен, потребовавший тунисификации Марокко.
Гольштейн не ошибся, полагая, что французское правительство осторожно, но планомерно действует против Марокко, поставив ближайшей целью захват Атлантического побережья напротив Канарских островов [23, с. 260]. Допустить подобное развитие событий Берлин не хотел.
Упоминаемый выше Пфайль для укрепления положения Германии в Марокко предлагал иностранному ведомству направить ко двору султана «внушаемого доверие агента». Мнение Пфайля совпало с просьбой Менцингена, сожалевшего о «недостаточности нашего представительства в Марокко» [22, с. 263]. Во время переговоров с Эль-Менебхи Рихтгофен сообщил ему о намерении кайзера «к доказательству нашего дружественного отношения» послать переводчика Модеритца в Маракеш, который, смотря по обстоятельствам, мог считать своей резиденцией и Фес. Кайзер просил считать переводчика Модеритца представителем в обоих местах [23, с. 264].
Вскоре в Берлине узнали – ставка на Эль-Менебхи себя не оправдала. При возвращении из Европы министр узнал об ожидавшей его опале и даже, возможно, аресте. Однако существенные коррективы в германскую политику в отношении Марокко сыграла не отставка султанского министра, а Русско-японская война и создание Антанты.

Объем статьи не позволяет сколько-нибудь подробно касаться роли германской дипломатии в подталкивании Японии к нападению на Россию. И все же нужно отметить цинизм и лицемерие германских лидеров, неумение или нежелание просчитать последствий принимаемых ими решений.
В Берлине уже давно с надеждой смотрели на Дальний Восток,
ожидая там большого столкновения. Дипломатии была поставлена конкретная задача: без каких-либо внешних признаков заинтересованности в исходе русско-японских разногласий сделать так, чтобы они стали не только непреодолимыми, но в ближайшем будущем привели к конфликту. В одном из предписаний Гольштейна, в котором внешнеполитическое ведомство маскировало подлинные цели – стимулировать Русско-японскую войну – недвусмысленно определялись возможные действия Японии в будущем: «Мы позволили сообщить японскому правительству, что в случае русскояпонского конфликта мы определенно останемся нейтральными…, а благодаря нашему нейтралитету достигнем нейтралитета Франции. Сверх этого заявления мы выходить не можем» [21, с. 267–268].
30 января 1902 г. усилия японских и английских лидеров завершились подписанием англо-японского союза. Когда его текст стал известен в Берлине, канцлер Бюлов тотчас телеграфировал в Лондон свое и кайзера одобрение. В случае возможной Русско-японской войны Англию и Францию видели исключительно как секундантов [15, с. 161]. Но, поощряя Японию к агрессии, английское правительство, несмотря на усилия Токио, не смогло обеспечить заем в Британии [5, 19 (1), № 5929]. И в этой ситуации германское правительство «в меру своих возможностей» поддержало агрессивные устремления Японии. 20 декабря 1903 г. германское руководство телеграфировало в Токио, что в Петербурге обеспокоены английской и американской поддержкой японских шагов, и эта поддержка и финансовые трудности русских являются важным моментом для сохранения мира, миролюбия царя и русского министерства иностранных дел [21, с. 158]. Берлин с большим подозрением наблюдал за попытками России с помощью других держав избежать надвигающегося конфликта. Гольштейн подозревал, что посредни
чество французского министра иностранных дел Т. Делькассе осуществлялось по настоянию России, но и заветным желанием самого министра было предотвратить Русско-японскую войну [3, с. 16]. Этому старанию Делькассе сохранить мир германский канцлер Б. Бюлов противопоставил стремление ускорить войну [6, т. 4, с. 818].
8 февраля 1904 г. Япония без объявления войны начала военные
действия. Целенаправленная политика германского руководства на сей раз достигла цели. Это одна из немногих побед германской дипломатии на рубеже веков.
Нападение Японии на Россию в Берлине было воспринято с радостью. Однако два месяца спустя в Париже было подписано англофранцузское соглашение, ставшее для Германии насколько неожиданным, настолько и опасным. Хорошо осведомленная баронесса Шпитценберг отмечала в дневнике 15 апреля 1904 г., что в ведомстве иностранных дел царила глубокая подавленность, ибо сговор Лондона с Парижем рассматривался как одно из худших поражений германской дипломатии [23, с. 407–408].
На запрос в Рейхстаге о внешнеполитическом положении страны канцлер Б. Бюлов не смог дать вразумительного ответа. Как отмечал известный немецкий историк П. Винцен, Бюлов был, пожалуй, единственным в правительстве, кто не рассматривал создание Антанты как несчастье для Германии [23, с. 158]. Он интерпретировал соглашение 8 апреля 1904 г. как будто оно никак не направлено против третьей стороны [9, с. 96; 1. 1904. Д. 16. Т. 1. Л. 77]. Эта грубейшая политическая ошибка канцлера повлекла за собой серию других, не менее серьезных просчетов германского руководства как в оценке внешнеполитического положения Германии, так и в позиции других стран.
Русско-японская война и англо-французская Антанта внесли существенные коррективы в германскую политику в отношении Марокко.
В зарубежной историографии уже длительное время ведется дискуссия, имела ли Германия цель, воспользовавшись слабостью России из-за войны с Японией и начавшейся революции, развязать войну против Франции. В этой связи упоминают о тесных контактах между Гольштейном и начальником генерального штаба Германии А. Шлиффеном.
Публикация английским историком Д. Релем архива интимного друга кайзера Вильгельма II Ф. Эйленбурга [14] свидетельствует, что Гольштейн принял непосредственное участие в назначении начальником генштаба А. Шлиффена в период «нового курса». Этот пост генерал занимал с февраля 1891 до конца 1905 г. Альфред Шлиффен, по праву считающийся духовным отцом теории молниеносной войны, приступил к ее подготовке. Разработанная им доктрина скоротечной войны отвечала требованиям германского империализма, ограниченного экономическими возможностями и географическим положением [19, с. 31].
Итак, после заседания в Готе 9 и 10 апреля 1904 г. Пангерманский союз направил канцлеру Бюлову меморандум с требованием в ответ на англо-французское соглашение установить германский контроль в Западном Марокко, связывая свои планы с участием русских войск в войне с Японией [9, с. 95]. 19 апреля Бюлов и Гольштейн официально запросили Шлиффена о состоянии вооруженных сил России в европейской части страны. 20 апреля начальник генштаба сообщил об отправке 60 тыс. русских солдат и офицеров, а также локомотивов и вагонов на Дальний Восток. Но несмотря на это, как полагал генерал, военный потенциал России (в Европе) существенно не изменился.. Примечательно, что Гольштейн, как бы опережая события, уже тогда подчеркивал, что участие России во франко-германской войне невероятно. А вот позиция Англии, по его мнению, учету не поддавалась [5, № 6031, 6032; 16, с. 12; 2, с. 40–48].
3 июня Гольштейн составил меморандум, в котором обдумывал последствия англо-французского соглашения по Марокко. Он пришел к выводу, что подписанное 8 апреля соглашение наносит экономический ущерб Германии, но из-за него можно и поссориться с Францией [5, т. 20, № 6521]. В то время как Гольштейн обосновывал германские возражения против «тунисификации» Марокко, Шлиффен разрабатывал план германского наступления и, что очень важно, в первый раз – план войны на одном фронте, имевшем название
«наступательная война против Франции» [17, с. 43; 20, с. 330]. Зло
вещую роль планам Шлиффена придавало то обстоятельство, что в них не принимался в расчет нейтралитет «внеблоковых государств» – Бельгии и Голландии. Восхваляя Шлиффена, об этом «забывают».
Германские лидеры Шлиффен и Гольштейн внимательно изучали ход Русско-японской войны. Уже вскоре после ее начала Шлиффен приказал ввести в армии форму защитного цвета.
Личные контакты Гольштейна и Шлиффена в 1904 г. стали еще более интенсивными. Не приходится сомневаться, что советник и начальник генштаба встречались достаточно часто.
Французское проникновение в Марокко становилось всё ощутимее. Заключенное в октябре 1904 г. соглашение с Испанией о разграничении сфер влияния и ранее достигнутая договоренность с Англией вселяли в действия французских колонизаторов определенный оптимизм. В начале 1905 г. Франция приступила к захвату Марокко. Султану был предложен проект реформы, принятие которой стало бы равносильно потере независимости. В Германии росла оппозиция официальному «ничего-неделанию» [16, с. 81]. Заместитель председателя Пангерманского союза Г. Класс в брошюре «Овладение западным Марокко, начало и предпосылки практической немецкой мировой политики», опубликованной в начале 1905 г., внушал, что захват Марокко имеет исключительное значение для Германии: оно подготовит условия для проникновения в Южную Америку… А будущее немецкой нации якобы находится в Южной Америке. При этом не следовало принимать во внимание южноамериканские государства, – только США, с которыми предстоит борьба. «Для этой войны обладание атлантическим побережьем Марокко незаменимо» [22, с. 60]. В Берлине не могли допустить, чтобы другие державы сговорились за его спиной и даже не предлагали «отступного»! И в январе немецкий резидент в Танжере Кюльман сделал резкое заявление на сей счет. Это возвещало «злое дело», – сказал Делькассе, – узнав о демарше Кюльмана.
Возникший кризис в международных отношениях не следует рассматривать изолированно от тех событий, которые развертывались на полях сражений Русско-японской войны. Уже в конце 1904 г. определилось, что царизм не в состоянии добиться перелома в ее ходе. Демарш Кюльмана последовал за падением Порт-Артура. За неделю до поездки Вильгельма II в Танжер Бюлов сделал запрос Шлиффену о перспективах Русско-японской войны. Ответ начальника генштаба – «Смотря по обстоятельствам, кто из двух противников дольше выдержит, кто первый ослабеет, кому выпадет эта роль, зависит больше от политических, чем военных обстоятельств» [21, с. 219], – вполне устроил германских руководителей.
31 марта 1905 г. Вильгельм II высадился в Танжере и произнес речь о независимости страны и готовности Германии защищать здесь свои интересы. Поездку и выступление кайзера принято считать началом первого марокканского кризиса. Часто глубоко скрытые намерения германских руководителей вводили в заблуждение российского посла, верно определившего отношение Германии к марокканскому вопросу, ставшему «злобой дня»: «…Во всяком случае, осторожная тактика берлинского кабинета не имеет ничего общего с угрозою по адресу Франции (!), а напротив, свидетельствует о скрытом желании сближения с нею» [1. 1905. Ф. 18. Л. 70-71]. (Курьезное совпадение мнений. Поездка кайзера в Танжер была планом … примирения с Францией).
Существует мнение, будто до Алхесирасской конференции основной политической задачей Гольштейна в отношении Франции было стремление отстранить от руководства французской внешней политики Делькассе. Ведь для Германии он стал олицетворением ее дипломатических неудач.
Формальным предлогом для нападок на Делькассе германское руководство избрало отказ Франции информировать Германию о заключенной англо-французской сделке 8 апреля 1904 г. К тому же французский посланник в Марокко Таландье, предъявляя султану требование о реформах, выдал себя за представителя европейских держав, а не исключительно Франции. Делькассе как опытный политик понимал опасность складывающейся ситуации и действовал осторожно. Он попытался установить контакт с германским послом в Париже Радолином и поговорить с ним на «марокканскую» тему. В то время как Делькассе объяснял Радолину, почему Париж не со
общил Берлину текст англо-французского соглашения, Радолин выразил на своем лице изумление и рассмеялся… [5, 20 (2), № 6621]. Вопреки ожиданиям министра, обстоятельства для него складывались неудачно. У Радолина оказались сведения из достоверного источника, что французский премьер Рувье и министр внутренних дел Этьен хотели бы, чтобы Делькассе объяснился с Радолином и добился бы урегулирования инцидента, иначе он рисковал портфелем [5, 20 (2), № 6622].
Продолжались переговоры между Радолином и Рувье; вскоре к ним были подключены посредники. Одним из них стал французский финансист, доверенное лицо Рувье, Бецольд. Видимо, для значительной части германской монополистической буржуазии действия немецкой дипломатии выгладили не очень успешными. Прямо заинтересованный в захвате Марокко, магнат тяжелой индустрии Доннесмарк, «по случаю» оказавшийся в Париже, «рекомендовал» Рувье уволить министра иностранных дел и попытаться идти на компромисс с Германией, поскольку военное положение Франции безнадежно. 2 мая Бецольд посетил Гольштейна, который попрежнему считал смещение французского министра «делом жизни». Во всяком случае, он предложил Бецольду лишь «медленные темпы, временное бездействие и устранение Делькассе», а Бецольд заявил, что в отношении своего министра Рувье разделяет точку зрения Берлина [5, 20(2), № 6646].
Прибывший 15 мая в Фес германский представитель Таттенбах не без успеха «обрабатывал» султана в антифранцузском духе. Итогом его усилий явилось согласие султана на проведение международной конференции по вопросу о реформах в Марокко государств, подписавших соглашение 1880 г. В Берлине о «победе» Таттенбаха узнали 26 мая. Бюлов решил форсировать падение Делькассе. 30 мая он предписал Радолину указать Рувье на опасность дальнейшего пребывания министра на посту для германофранцузских отношений.
Чем ответила Франция на беспрецедентное поведение германского правительства? В Париже прекрасно знали заслуги министра в создании Антанты и укреплении франко-русского союза. И Лондон был весьма обеспокоен возможным уходом Делькассе. В Берлине за него ходатайствовал лондонский Ротшильд, пытаясь воздействовать в его пользу на германского канцлера через крупных немецких банкиров Блейхредера и Швабаха, в Париже перед президентом республики за Делькассе просил король Эдуард VII. Конечно, английское участие в судьбе французского министра было отнюдь не бескорыстным. Для Великобритании отставка Делькассе приобретала принципиальное значение, поскольку уступка германскому нажиму могла обнаружить всему миру слабость Франции как союзника или даже оторвать от Англии. Британия в Европе оказалась бы в изоляции. В Лондоне правильно поняли возможное развитие событий и попытались парировать удар. Ленсдаун поручил английскому послу в Париже сообщить французскому правительству об английской поддержке. Однако не позиция Англии имела решающее значение в судьбе Делькассе. Гораздо важнее учесть военнополитическое положение республики. Рувье не был уверен в боеспособности французской армии; Англия своим предложением союза лишь ухудшила международное положение Франции: поражение русского флота под Цусимой предопределило решение Рувье. В первых числах июня он через посредника сообщил Бецольду, а тот, в свою очередь, Радолину, что через несколько дней на заседании кабинета будет поставлен вопрос о внешней политике Делькассе. Не помогло красноречие министра, убеждавшего своих коллег не воспринимать германские угрозы всерьез, считать их пустым блефом. 6 июня он был уволен в отставку. «Отставка французского министра иностранных дел Делькассе, – сообщал из Берлина русский посол, – приветствуется здешним общественным мнением как залог для успешного улаживания марокканского инцидента» [1. 1905. Д. 18. Л. 162].
В конце сентября 1905 г. было достигнуто соглашение о созыве международной конференции по Марокко. К тому времени в Париже уже верили, что на ней в изоляции скорее останется Германия, не он не раз возвращался к мысли о целесообразности военной развязки. Есть основание полагать, что с помощью послушного Радолина барон пытался саботировать разрядку в отношениях с Францией, но не получал необходимой поддержки в самой Германии. 4 августа 1905 г. с грифом «совершенно секретно» Гольштейн телеграфировал послу: «Так, как должно, дело у меня еще не идет» [6, т. 4, с. 905]. Новые усилия милитаристов наталкивались на противодействие императора, который, как позднее говорил Гольштейн, «позволил запугать себя пустым блефом» – неофициально переданным ему сообщением о готовности Британии и Франции воевать с Германией. На приеме по случаю Нового 1906 г. кайзер отказался поддерживать идею немедленной войны с Францией [21, с. 165–166].
В декабре 1905 г. Бюлов, выступая в рейхстаге по марокканскому вопросу и предстоящей конференции, пытался представить достигнутое с Францией соглашение относительно ее программы как крупный успех политики берлинского кабинета. Российский посол в те дни подготовил ретроспективный обзор событий с момента подписания англо-французского соглашения в апреле 1904 г. до декабря 1905 г. В уме императора Вильгельма назревал план
«интернационализации» марокканского вопроса. Политическая его разработка происходила при прямом участии тайного вдохновителя берлинского кабинета барона Гольштейна… По внушению барона Гольштейна решалась поездка его величества в Танжер, где император открыто объявил, что он считает султана Абдул Азисса «независимым монархом». Во всех подобных происках сказывалась коварная и придирчивая черта политики барона Гольштейна [1.
1905. Д. 18. Л. 430-434].

Международная конференция открылась 16 января в испанском городе Алхесирасе. Представителями Германии на ней были немецкий посол в Мадриде Радовиц и посланник в Танжере Тотенбах. Инструкции для немецких делегатов составлялись под руково
вать в нескольких словах. Усилия германских дипломатов следует направить на то, « чтобы другие державы не объединились вокруг Англии и Франции, а Германия оставалась бы изолированной. Это единственное, что в первую очередь ожидает кайзер от своих представителей на конференции» [5, 21(1), № 6922]. Как видно из этого примечательного послания, германское руководство уже не очень верило в свой дипломатический триумф.
Ко времени начала заседания в Алхесирасе в Англии у власти вновь после 10-летнего перерыва оказались либералы. С их возвращением в Берлине связывали надежды на безучастность Британии в германо-французском столкновении, во всяком случае полагали, что Англия не будет поддерживать Францию. На конференции Англия, как известно, поддержала Францию, и расчеты берлинского руководства на смену партии в Лондоне оказались несостоятельными. Уже 3 января Меттерних, сообщая о переговорах с новым министром иностранных дел Англии Греем, не оставил сомнений в будущей политике британского кабинета: Англия будет помогать Франции, какое правительство не находилось бы у власти. Британские лидеры точно определили, откуда исходит угроза их привилегированному положению в мире, а грубые действия немецкой дипломатии не оставляли сомнений в истинных целях главного соперника [5, 21 (1), № 6923]. В Берлине хотели взорвать Антанту и предпринимаемые ими демарши оценивались союзниками как не что иное, как вызов Англии и Франции [5, 21(1), № 6924]. Действительно, канцлер не исключал варианта расправы с Францией. В беседе с заместителем статс-секретаря иностранных дел Мюльбергом
23 декабря 1905 г. он заявил о недопустимости дипломатического триумфа Франции. Ее победу он не пережил бы ни при каких обстоятельствах и скорее пошел бы на конфликт с Францией [5, 21 (1), 914].

В начале марта работа конференции в Алхесирасе была приостановлена из-за отсутствия единства ее участников по вопросу организации Марокканского государственного банка. В ключевом вопросе организации полиции Франция также заняла жесткую позицию. Русский посол в Риме, ссылаясь на беседу с французским коллегой Барером, сообщил, что, «по мнению Барера, Франция не может отступить от своего последнего предложения на Марокканской конференции разделить портовую полицию только между Францией и Испанией. Всякое участие в этом Италии, проводимое Германией, не соответствовало бы французско-итальянским соглашениям». Попытка Германии оказать нажим на Италию с целью
«пристегнуть» ее к антифранцузским действиям в Риме была встречена сдержанно. Берлину дали понять, что «Висконти Виноста, как лицу высокоавторитетному и пользующемуся неограниченным доверием, предоставлена полная свобода действовать на конференции по ближайшему его усмотрению» [1. 1905. Д. 9. Л. 5].
Как и следовало ожидать, домогательства Франции поддержала Англия. Объясняя позицию британского правительства, министр иностранных дел Грей заявил, что «Франция не могла бы сделать более ни одного шага навстречу германским требованиям после того, как предложение ее относительно совместной с Испанией организации полиции в марокканских портах, было отвергнуто в Берлине». По мнению русского посла, передавшего это сообщение, общее направление германской политики внушало Грею крайнее недоверие… В беседе с французским посланником в Лондоне Камбоном Сазонов спросил его, в какой степени может рассчитывать Франция на поддержку либерального правительства? «Камбон сказал мне, – продолжал Сазонов, – что он рассчитывает на сэра Грея еще больше, чем на Ленсдауна» [1. 1906. Д. 7. Л. 2-4].
Правительство России и как союзник, и как заинтересованная сторона с начала кризиса встало на сторону Франции. В Петербурге ни под каким предлогом не допускали неудачи конференции, поэтому Нелидову поручалось сразу же по сформировании нового правительства обратить «самое серьезное внимание министра иностранных дел на необходимость принять французским правительством примирительного решения во избежание разрыва конференции» [1. 1906. Д. 8. Л. 8].

Правительство России неоднократно указывало германским властям на опасность их бескомпромиссной политики. Российский министр счел не лишним напомнить немецкому руководству о монархической солидарности, объединившей реакционные режимы в борьбе против революционного движения. Германскому правительству также было хорошо известно, что в тесной связи с благоприятным окончанием Алхесирасской конференции стоял чрезвычайно важный для России вопрос о денежных операциях, только с осуществлением которых императорское правительство было в состоянии принять все необходимые меры к окончательному искоренению революционного движения.
В Берлине не могли не считаться с опасностью революции, но вместе с тем еще надеялись «спасти лицо» с помощью России, принудив ее побудить Францию на дальнейшие уступки. Правительство России осталось твердым и верным союзу. Ламздорф, неоднократно убеждавшийся в вероломстве германской политики по отношению к России, недвусмысленно заявил о невозможности оказать давление на Францию, поскольку последняя уже сделала много примирительных шагов, в то время как Германия ни одного. «Непримиримость именно Германии, а вовсе не Франции, лишний раз обнаруживалась в доводах, представленных Вам канцлером, который упускает из виду все уступки, сделанные парижским кабинетом», – инструктировал он Остен-Сакена. «Если таким образом последует разрыв конференции, то в среде всех держав несомненно утвердится убеждение, что неуспехи соглашения в Алхесирасе являются исключительно следствием агрессивных замыслов Германии» [1. 1906. Д. 5. Л. 21].
В Петербурге достаточно хорошо поняли истинный смысл усилий Берлина. За всеми неуклюжими маневрами Вильгельмштрассе отчетливо прослеживалось намерение разорвать русскофранцузский союз и англо-французскую Антанту.
Когда в Берлине узнали о результате голосования в Алхесирасе по вопросу организации полиции, там началась паника. Сам Голь штейн теперь пришел к выводу о предпочтительности прямого германо-французского соглашения неудаче или переносу конференции, поскольку договоренность с Францией спасла бы престиж Германии [5, 21 (1), № 7055].
Итоги первого марокканского кризиса для Германской империи оказались более тяжелыми, чем могли себе представить немецкие лидеры, самонадеянно ринувшиеся в эту авантюру. Внешнеполитическая стратегия Бюлова и Гольштейна, основанная на ошибочных расчетах о непримиримости англо-французских противоречий, продемонстрировала их полную несостоятельность. После Алхесираса, считал настроенный тогда воинственно журналист М. Гарден, «ореол немецкой политики не воздействовал прежней силой».


Список литературы
1. Архив внешней политики Российской империи. Канцелярия министра. 1890-1906.
2. Гостенков А.В. Публикация в Германии официальных документов «Большой политики европейских правительств 1871-1914» и Фридрих Тимме // КЛИО. – 2001. – №1 (19).
3. Розенталь Э.М. Дипломатическая история русско-французского союза в начале XX века. – М., 1960.
4. Botschafter Paul Graf von Hatzfeldt: Nachgelassene Papiere 1838-1901. Hg. Ebel G. – Bd.1-2. Boppard am Rhein, 1976.
5. Die Gro?e Politik der europaischen Kabinette 1871-1914. – Bd. 1-40. – Berlin, 1922-1927.
6. Die Geheimen Papiere Friedrich von Holsteins. – Bd. 1-4. – Gottingen, 19561963.
7. Friedrich von Holstein. Lebensbekenntnis in Briefen an eine Frau. Hrsg. H. Rogge. –. Berlin, 1932.
8. Eyck E. Das personliche Regiment. Wilcheme // Politische Geschichte des deutschen Kaiserreiches von 1890 bis 1914. – Erlenbach, 1984.
9. Fischer Fr. Krieg der illusionen. – Dusseldorf, 1969.
10. Heidorn G. Ein Weltkrieg wird vorbereitet. Zur deutschen imperialistischen Au?enpolitik warend der Marokkokrise 1905-1911. – Berlin, 1962.
11. Holstein und Harden: Politisch-publizistisches Zusammenspiel Zweier Au?enseiters des Wilhelminischen Reiches. Hg. H. Rogge. – Munchen, 1959.
12. Guillen P. L’Allemagne et le Maroc de 1870 a 1905. – Paris, 1967.
13. Nachgelassene Papiere. – 1838-1901. – Bd. 1–2. – Boppard am Rhein, 1976.
14. Philipp Eulenburgs politische Korrespondenz. Hg. Rone J. C. – Bd. 1–3. Boppard am Rhein 1976–1983.
15. Pommerin R. Kaiser und Amerika. Die USA in der Politik der Reichsleitung 1890-1917. – Koln, 1986.
16. Raulff H. Zwischen Machtpolitik und Imperialismus. Die deutsche Frankreichpolitik 1904-1905. – Dusseldorf, 1976.
17. Ritter G. Der Schlieffenpean. – Munchen, 1956.
18. Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk. Das Problem des «Militarismus» in Deutschland. – Bd. 1–3, Bd. 2. – Munchen, 1960.
19. Stenzel E. Die Kriegfuhrung des deutschen Imperialismus und das Volkerrecht. – Berlin, 1973.
20. Sturmer M. Das ruhelose Reich. Deutschland 1866–1918. – Berlin, 1983.
21. Vogel B. Deutsche Ru?landpolitik. Das Scheitern der deutschen Weltpolitik unter Bulow 1900–1906. – Dusseldorf, 1973.
22. Weltherrschaft im Visier. Dokumente zu den Europa und Weltherrschaftsplanen des deutschen Imperialismus von der Jahrhundertwende bis 1945. – Berlin, 1975.
23. Winzen P. Bulows Weltmachtkonzept. Untersuchungen zur Fruhphase seiner Au?enpolitik 1897–1901. – Boppard am Rhein, 1977.