Во второй половине XIX – начале ХХ в. в России возникли особые исторические условия, обострившие проблему сиротства. Одной из важнейших причин этого стало разрушение патриархальных устоев российского общества, массовый «исход» крестьян в города.
Традиционный уклад Российского общества до начала реформ середины XIX в. обусловил формирование достаточно устойчивых и
развитых институтов опеки и попечительства, основанных на сословном принципе. Эти институты отдельно были установлены законом для дворянства, купечества и крестьянской общины. В то же время фактически до начала реформ институты опеки и попечительства не требовали подробной законодательной регламентации, поскольку основывались на традиции и сложившихся этических принципах патриархального общества.
Э.Ф. Шамсумова отмечает исторически сложившуюся к началу исследуемого периода «слабость государственного начала России, которая, с одной стороны, мешала формированию определенных юридических форм, правовых основ общества и правовой культуры в целом, ибо патриархальный уклад государственности порождал и соответствующие типы нормативного регулирования общественных отношений: традиционные (обычаи, передаваемые изустно, через поведенческие акты), морально-религиозные и патриархальносемейные, хотя при этом уже существовали письменные юридические тексты» [19, с. 43]. Недаром, даже в XIX в. помещика и всякого начальника крестьяне называли отцом (в том же ряду «царь-батюшка»), а себя – его детьми [9, с. 15].
К началу исследуемого периода русское общество было пронизано кровно-родственными, патриархальными понятиями и представлениями, что сильно препятствовало развитию правовой культуры и, в частности, установлению правовой регламентации общественного призрения за самыми слабозащищенными членами общества – детьми-сиротами. Кровно-родственные отношения, патриархально-семейная стихия и мировосприятие широко распространены в более крупных общностях, чем семья и община. И, вероятно, в таком обществе менее всего можно ожидать
развития правовых начал.
Слабая российская государственность возлагала многие фискальные, судебные и иные функции на мир, общину, что позволяло последней длительный период времени и с большей для себя эффективностью препятствовать выделению из общины человека как личности (индивидуальности), а это потребовало бы уже правовых регуляторов и способствовало бы быстрому развитию правовой культуры [6, с. 283].
Функция социальной защиты своих членов традиционно была для сельской общины одной из важнейших. Можно согласиться с В.Б. Безгиным, который отмечал, что «Крестьянская опека над сиротами основывалась как на проявлении традиций христианского
милосердия, так и на действии правовых обычаев русской деревни» [2, с. 68]. В Общем положении о крестьянах вопрос об опеке разрешался на основе норм обычного права. В нем, в частности, говорилось о том, что «в назначении опекунов и попечителей, в проверке их действий и во всех всего рода делах крестьяне руководствуются местными своими обычаями» [10, с. 40].
Следует отметить, что крестьянские обычаи в области призрения «сирых и убогих» отличались завидным единообразием. Опека над детьми в деревне устанавливалась в случаях смерти одного или обоих родителей, а также в случае их умопомешательства или безвестного отсутствия [11, с. 271]. Юрист М.И. Зарудный, изучавший правовые воззрения русских крестьян второй половины XIX в., в своем исследовании писал, что «опекун
назначается обыкновенно сельским сходом. За управление имуществом никакого вознаграждения не получается» [8, с. 101].

Существование в русской деревне обычая опеки подтверждается документами сенатской комиссии по преобразованию волостных судов, собравшей обширный фактический материал, характеризовавший состояние крестьянского правосудия в начале 70-х гг. XIX в. [18]. В заключении комиссии по результатам обследования волостей Тамбовской губернии утверждалось, что «для заведывания имуществом малолетних сирот общество выбирает опекуна» [18. Т. 1, с. 12, 85,
95, 102, 425].
Аналогичные сведения о крестьянской опеке содержатся в материалах Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. В корреспонденциях сельских жителей, датируемых концом 90-х гг. XIX в., сообщалось, что «мир обязательно заботится об устройстве малолетних сирот» (Костромская губерния); «община в отношении сирот принимает самое деятельное участие» (Калужская губерния);
«опека устраивается с целью прокормить опекаемого до совершеннолетия и сохранить его имущество» (Вологодская
губерния) [11, с. 30; 13, с. 160].
Назначение опекунов являлось исключительной прерогативой сельского схода. По утверждению В.В. Тенишева, «мир всевластен в отношении назначения опекунов: он имеет право отстранить от опеки не только близких родственников, но даже и мать, он может аннулировать завещательное распоряжение, касающееся опеки» [17, с. 133].
Установление опеки над детьми, оставшимися без попечения родителей, чаще всего осуществлялось в русской деревне посредством составления общественного приговора. «Назначение опеки и попечительства над сиротами делается сельским сходом, миром, без соблюдения формальностей» [15, с. 104] – к такому
выводу пришел Е.Т. Соловьев, автор очерков народного юридического быта. Вместе с тем, по мнению юриста Н. Бржеского, в ряде волостей Пензенской, Саратовской, Тамбовской губерний опекунское управление не устанавливалось. В таких волостях сирот вместе с имуществом разбирали родственники, и о дальнейшей судьбе этих сирот ничего не было известно [3, с. 11]. В деревнях же Вологодчины на сельском сходе, собираемом для выбора опекуна, составлялся приговор, который вносился в особую «приговорную книгу», хранящуюся у сельского старосты [13, с. 160]. Составление именно письменного решения об установлении опеки было в большей мере характерным для крестьянского быта второй половины XIX в.
Право первой очереди предоставлялось матери, которая
считалась «естественной опекуншей» [12, с. 64]. Так, при назначении опеки в селах Тамбовской губернии «после смерти

домохозяина опекуншей обыкновенно назначалась его вдова, если она женщина хорошего поведения и рачительна к хозяйству» [14, с. 85]. Но в случае ее неблаговидного поведения или недоверия общества к ней приставляли дополнительно опекуна часто из родственников мужа, а иногда и совершенно постороннего человека. Так, в с. Рождествене Пошехонского уезда Ярославской губернии после смерти крестьянина Н. сход назначил опекуном его сыну Ивану родного дядю, так как вдова покойного «отличалась свои легким разгульным поведением» [12, с. 64].
В ряде сел по местному обычаю вдова при повторном замужестве и переходе на жительство в чужой двор утрачивала право опеки [13, с. 377]. Если мать брала мужа себе в дом, то опекуном мог стать отчим, но лишь в том случае, если был достойным человеком и перед всем сходом давал обещание заботиться о детях жены [16]. Таким образом, благочестивая репутация опекуна выступала главным критерием в решении вопроса установления опеки. В этом наглядно проявлялось
действие нормы обычного права – решать «глядя по человеку».
Опекуны назначались из числа родственников, преимущественно близких, связанных с малолетними сиротами не только кровной связью, но и хозяйственными интересами [11, с. 30;
12, с. 64]. По сообщению Н. Козлова, корреспондента Этнографического бюро, из села Архангельского Кромского уезда Орловской губернии «опекуны назначаются преимущественно из своих односельчан либо родственников, либо из-за отсутствия таковых – соседей, или просто из благонадежных однообщественников». Выбор опекуна производился на сходе, и решение об этом оформлялось мирским приговором, который представлялся на утверждение земскому начальнику [17, с. 148].
После выбора или назначения опекуна на сходе староста с вновь избранным и с понятыми из крестьян описывал имущество и опись эту вносил в отдельную книгу, называемую опекунской [13, с. 160].
Если после смерти родителей в крестьянском дворе оставалось движимое имущество, то оно продавалось, а вырученные средства отдавались в волостное правление. Оттуда деньги выдавались желающим в ссуду под проценты с условием одного поручительства на каждые 10 руб. [18. Т. 1, с. 12, 15, 35, 85]. По завершении опеки денежные средства и проценты по ним возвращались опекаемому. Земельный надел сиротского двора сдавался миром в аренду желающим общинникам за уплату податей.
Материальное обеспечение сироты являлось главной заботой односельчан. Круглые сироты проживали у своих родственников,
которые в случае отсутствия дохода с имущества опекаемого содержали их на свои средства. При таком способе опеки мир

никаких письменных актов не составлял [15, с. 104]. Существование обычая попечительства без наследства трактовалось некоторыми исследователями обычного права как отсутствие опеки у крестьян [2, с. 70].
В судьбе ребенка, оставшегося без попечения родителей, принимала участие вся община. В том случае, если сирота не имел имущества, ему избирали воспитателя, который о нем заботится
«до тех пор, пока он не сможет пропитываться именем Христовым» [7, с. 58]. Если родственники не были в состоянии содержать сирот, то их раздавали по состоятельным дворам. Иногда прокормление сироты брало на себя общество в целом, как это было в ряде мест Орловской губернии. В этом случае сиротский надел отходил к общине, а сам опекаемый переходил из двора во двор поочередно, получая необходимое содержание из мирских сумм [17, с. 147]. В Костромской губернии бедные сироты кормились по дворам поочередно. «Отчего для Бога не покормить», – говорили местные крестьяне [11, с. 30]. В Ярославской губернии сироты
воспитывались за мирской счет. В деревне Остееве Ростовского уезда после смерти вдовы грудной ребенок был отдан в семью, где хозяйка недавно родила. Воспитывался он в этой семье до 9 лет, а потом был отдан в подпаски. Мир платил за воспитание ребенка
3 руб. 50 коп. в месяц [12, с. 275–276]. По достижении 12 лет общество отдавало деревенских сирот «в люди»: мальчиков в пастухи, девочек в «пестуньи», где они уже сами зарабатывали себя на хлеб [13, с. 160].
По обычному праву опека прекращалась в случае смерти подопечного или по достижении им совершеннолетия. Срок окончания опеки зависел от местных традиций. Возраст снятия опеки по документам колебался от 18 до 25 лет [11, с. 271; 13,
с. 228, 356, 377]. Обычно опеку снимали по достижении 18 лет. В Орловской губернии за совершеннолетний возраст был принят 21 год, до исполнения которого опекаемый не имел права распоряжаться деньгами и оформлять нотариальные сделки [17, с. 158, 159]. Также опека всегда прекращалась с женитьбой или замужеством. Снятие опеки и передача опекаемым их имущества производились при участии и по приговору сельского схода, назначающего обыкновенно тем же приговором по просьбе и указанию несовершеннолетних и попечителя, который является ответственным перед обществом за заключаемые несовершеннолетним юридические сделки [13. Т. 4, с. 68].
Как правило, опекуны за свою деятельность никакого вознаграждения не получали [12. Т. 2, с. 275; 13. Т. 5, с. 275]. По
суждению русских крестьян, «опекунство – дело Божье, усердие к сиротам», «брать что-либо от сирот грех», «опека служба, а не

труд» [17, с. 152]. «По народным воззрениям, пользоваться прибытком от имущества малолетних или приплодом от скота опекун не имел права... Доходы должны идти на нужды малолетних сирот» [13. Т. 5. Ч. 4, с. 525]. Опекун не мог распоряжаться вверенным ему имуществом, а только пользоваться. По сообщению корреспондента Этнографического бюро, опекун не получал за управление имуществом «никакого вознаграждения, только благодарность общества и сирот» [1. Д. 1161. Л. 6]. Опекун не мог наследовать имущество опекаемого. В случае смерти малолетних, если не было законных наследников, имущество их считалось выморочным и поступало в продажу [11, с. 301].
Контроль над действием опекуна возлагался на старост и старшин. Опекун должен был периодически отчитываться перед сходом об исполнении своих обязанностей [13. Т. 5. Ч. 1, с. 479], но на практике сельский мир не всегда уделял должное внимание защите интересов сирот. Часто на руки опекуну выдавали особую книжку, в которую он записывал приход и расход по имуществу
опекаемого. Один или два раза в год опекун представлял письменный, а если неграмотный, то устный отчет сельскому сходу. Сельский староста с участием волостного писаря проводил ревизию имущества согласно описи. В случае обнаруженной растраты опекун должен был возместить ущерб из собственного имущества, что осуществлялось в большинстве случаев в форме судебного иска. В ряде мест, например в Болховском уезде Орловской губернии, за растрату имущества сироты опекун по приговору сельского схода мог быть подвергнут наказанию в виде ареста [17, с. 157]. Помимо всего этого, опекун, ненадлежащим образом исполнявший свои обязанности, приговором сельского схода устранялся и заменялся другим. Так поступали в селах Курской
губернии [17, с. 157].
Внимание к положению сельских сирот усилилось с введения института земских начальников, так как в их обязанности входил контроль над системой крестьянской опеки. В деревнях Нижегородской губернии «в случае злоупотребления со стороны опекуна земский начальник производил дознание, отстранял опекуна от должности и предавал его суду общим судебным местам» [13. Т. 4, с. 337].
В конце XIX в. вопросами заботы о сиротах в крестьянских общинах заинтересовалось Частное этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева [4]. Крестьянин Новгородской губернии, отвечавший на вопросник, разосланный бюро, так описывал цели опеки: «Присмотреть за ребятишками, а то, пожалуй, избалуются, что и в пастухи не годны будут. Креститься и молиться некому научить будет, а матюгаться и похабные песни петь сами спознают. ...И настоящий

хозяин есть над именьишком, так и то трудно уберечь. А ну-ка, оставь сиротское без призору, так, пока малыш-то растет, ничего и не будет, не к чему станет и гнезда прививать. Ну, а как назначишь, значит, опеку, тогда все... Хоть всего не убережешь, а все чтонибудь да останется. Выйдут ребята путевые, глядишь, и есть к чему пристать» [4, с. 10].
Корреспонденты из Орловской губернии называли опеку честью, оказываемой избираемому, и если от этой чести отказывались, «то и против воли могли назначить». В других губерниях отмечали, что «ежели кто не хочет, то мир не может принудить» к опеке, которую здесь называли «карой небесной за грехи». Однако тут же добавляли, что «всегда находятся добрые люди, которые приютят у себя малолетних, если бы даже у них не осталось никакого имущества» [4, с. 11].
Как справедливо отмечает И. Соловьева, «участь детей как удовлетворительная, сносная или даже хорошая описывалась там, где была сильная, дружная община. Сила общества проявлялась в
подчинении членов общины решениям схода. Крепкая община тотчас убирала негодного опекуна, слабая предпочитала жить по поговорке «моя изба с краю», и даже, видя тяжелую участь сироты у нерадивого опекуна, не вмешивалась, уповая на то, что «Бог-то видит, кто кого обидит». В таких случаях участь сирот была незавидна» [5, с. 52].
Порядок сельской опеки сложился исторически, являлся проявлением общинной традиции русской деревни и основывался на нормах обычного права. Принимая опеку, крестьяне руководствовались мотивами: религиозными – проявление христианского милосердия, этическими – желание достойно выглядеть в глазах «мира», экономическими – стремление получить
в хозяйстве дополнительные рабочие руки. Добросовестное исполнение опекуном своих обязанностей достигалось контролем со стороны должностных лиц сельского самоуправления и силой общественного мнения.
В то же время разрушение патриархальных устоев русского общества, вызванное реформами середины XIX в. и общим развитием индустриализации страны, отрицательно сказалось на состоянии проблемы сиротства в российском обществе. Крестьянское сословие составляло большинство населения Российской империи, а в пореформенное время стало составлять и большинство населения городов. Понятно, что переехавшие в город на постоянное место жительства крестьяне не могли перенести с собой из общины все ее обычаи, в том числе и обычные правила об опеке сирот, которые мы исследовали в настоящей статье. То есть крестьянские сироты в городе, не имея четко регламентированной законом защиты со стороны государства, лишались и обычной социальной защиты, которой подлежали сироты в сельской местности.
Таким образом, во второй половине XIX – начале ХХ в. возникли особые исторические условия, обострившие проблему сиротства.
Одной из важнейших причин стало разрушение патриархальных устоев российского общества, массовый «исход» крестьян в города. Контингент детей-сирот в это время характеризовался размытостью социальных границ, неоднородностью состава, наличием особой психологической установки противопоставления себя обществу.


Список литературы
1. Архив Российского этнографического музея. Санкт-Петербург (АРЭМ). Ф. 7. Оп. 2.
2. Безгин В.Б. Опека малолетних и сирот в русском селе (вторая половина XIX века) // Юридич. мир. – 2009. – № 2.
3. Бржеский Н. Очерки юридического быта крестьян. – СПб., 1902.
4. Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро кн. В.Н. Тенищева. – СПб., 1993.
5. Соловьева И. Крестьянские сироты XIX века // Равновесие. – 2003. – № 12.
6. Греков Б.Д. Крестьянство на Руси с древнейших времен до XVII в. – Кн. 1. – М.: София, 1952.
7. Ефименко П.С. Сборник народных юридических обычаев Архангельской губернии. – Кн. 1. – Архангельск, 1869.
8. Зарудный М.И. Законы и жизнь. Итоги исследования крестьянских судов. – СПб., 1874.
9. Кавелин К.Д. Взгляд на юридический быт древней России // Наш умственный строй. – М.: История отечества, 1989.
10. Российское законодательство X–XX веков. – М.: Правоведение, 1989. – Т. 7.
11. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: материалы Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. – СПб.: Деловая полиграфия, 2004. – Т. 1.
12. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: материалы Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. – СПб.: Деловая полиграфия, 2006. – Т. 2.
13. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: материалы Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. – СПб.: Деловая полиграфия, 2007. – Т. 5.
14. Сборник-календарь Тамбовской губернии на 1903 г. – Тамбов, 1903.
15. Соловьев Е.Т. Гражданское право. Очерки народного юридического быта. – Казань, 1888.
16. Соловьева И. Крестьянские сироты XIX века.
17. Тенишев В.В. Административное право русского крестьянства. – СПб., 1908. – С. 133.
18. Труды комиссии по преобразованию волостных судов (словесные опросы крестьян, письменные отзывы различных мест и лиц и решения волостных судов, съездов мировых посредников и губернских по делам присутствий). – Т. 1–9. – СПб., 1873–1874.
19. Шамсумова Э.Ф. Русский менталитет в формировании правовых начал // История государства и права. – 2009. – № 4.