Восприемница
В 1891 году умирает, или, как говорят теософы, «уходит с физического плана бытия» Елена Петровна Блаватская, и президентом Теософского общества становится Генри Олкотт. Но его признает только одна группа. Другая же избирает своим руководителем «неистовую Безант». А в 1907 году, когда и полковник Олкотт покидает этот мир, все теософы объединяются под руководством Анни.
Воительница за Истину начинает бурную деятельность по реализации идей Блаватской во всем мире. Она создает прекрасные книги, популяризирующие учение теософии, переустраивает и расширяет штаб-квартиру Теософского общества в Мадрасе.
Но, увы! Силы тьмы не дремлют, а их обольщения и наваждения бывают порой опасны, как тонкие невидимые сети, в которых легко запутаться неискушенной жертве. В одну из таких сетей и попала Анни.
Все началось с того, что Чарльз Ледбитер, который слыл среди теософов духовидцем, увидел ауру одного маленького индуса. Она буквально тянулась за горизонт. Вот оно – «новое воплощение Спасителя мира»!
Ледбитер объявил юного индийца «воплощением Христа», и А. Безант поверила этому!
В 1927 году Анни Безант, будучи уже в восьмидесятилетнем возрасте, торжественно объявляет в интервью агентству Ассошиэйтед Пресс: «Преображение мира свершилось. Вестник Грядущего Будда Майтрейя среди нас».
А у «Спасителя» было вполне конкретное индийское имя. Его звали Джидда Кришнамурти. Он действительно был ярчайшей личностью. Но на самом деле – конечно, не той! Естественно, не той!
Анни Безант стала его опекуном, воспитала его и дала ему европейское образование. Более того, в начале 10-х годов специально для Кришнамурти теософы организовали Орден звезды Востока. Они надеялись, что «будущий мессия» встанет во главе всемирного государства, одухотворенного идеями Великих Учителей.
Эти грезы разрушил сам Кришнамурти. 3 августа 1929 года в присутствии нескольких тысяч своих приверженцев он объявил, что распускает орден и слагает с себя все титулы. К тому же он заявил о том, что любой авторитет вреден для человека, и царство духа не может быть достигнуто таким вот «массовым порядком». Потому что царство духа внутри нас.
Это был страшный удар для теософов. Он сильно подорвал их репутацию. Безусловно, ничего подобного не случилось бы во времена Блаватской, которая действительно поддерживала связь с Великими Учителями. А потому никогда бы не попала в такую жуткую ловушку, в какую попала ее лучшая ученица!
И все-таки всю оставшуюся жизнь Анни Безант вспоминала о Кришнамурти с нежностью. А жизнь на этом плане бытия, хотя и была у нее долгой, но тоже подходила к концу. Незадолго до этого конца с ней соединились семьи ее сына и дочери, которых когда-то отлучил от матери разгневанный англиканский священник.
«Неистовая Анни» перешла великую границу между зримым и незримым бытием 20 сентября 1933 года в своей любимой Индии. Ее тело, или, как сказали бы ее единомышленники, «физическая оболочка», похоронено в городе Адьяре, там, где находится штаб-квартира Теософского общества.
Ее имя до сих пор не сходит с уст всех, кто встал на путь эзотерики и теософии. На тот самый путь, по которому способны идти только сильные и независимые натуры, такие, как Анни Безант.
В 1891 году умирает, или, как говорят теософы, «уходит с физического плана бытия» Елена Петровна Блаватская, и президентом Теософского общества становится Генри Олкотт. Но его признает только одна группа. Другая же избирает своим руководителем «неистовую Безант». А в 1907 году, когда и полковник Олкотт покидает этот мир, все теософы объединяются под руководством Анни.
Воительница за Истину начинает бурную деятельность по реализации идей Блаватской во всем мире. Она создает прекрасные книги, популяризирующие учение теософии, переустраивает и расширяет штаб-квартиру Теософского общества в Мадрасе.
Но, увы! Силы тьмы не дремлют, а их обольщения и наваждения бывают порой опасны, как тонкие невидимые сети, в которых легко запутаться неискушенной жертве. В одну из таких сетей и попала Анни.
Все началось с того, что Чарльз Ледбитер, который слыл среди теософов духовидцем, увидел ауру одного маленького индуса. Она буквально тянулась за горизонт. Вот оно – «новое воплощение Спасителя мира»!
Ледбитер объявил юного индийца «воплощением Христа», и А. Безант поверила этому!
В 1927 году Анни Безант, будучи уже в восьмидесятилетнем возрасте, торжественно объявляет в интервью агентству Ассошиэйтед Пресс: «Преображение мира свершилось. Вестник Грядущего Будда Майтрейя среди нас».
А у «Спасителя» было вполне конкретное индийское имя. Его звали Джидда Кришнамурти. Он действительно был ярчайшей личностью. Но на самом деле – конечно, не той! Естественно, не той!
Анни Безант стала его опекуном, воспитала его и дала ему европейское образование. Более того, в начале 10-х годов специально для Кришнамурти теософы организовали Орден звезды Востока. Они надеялись, что «будущий мессия» встанет во главе всемирного государства, одухотворенного идеями Великих Учителей.
Эти грезы разрушил сам Кришнамурти. 3 августа 1929 года в присутствии нескольких тысяч своих приверженцев он объявил, что распускает орден и слагает с себя все титулы. К тому же он заявил о том, что любой авторитет вреден для человека, и царство духа не может быть достигнуто таким вот «массовым порядком». Потому что царство духа внутри нас.
Это был страшный удар для теософов. Он сильно подорвал их репутацию. Безусловно, ничего подобного не случилось бы во времена Блаватской, которая действительно поддерживала связь с Великими Учителями. А потому никогда бы не попала в такую жуткую ловушку, в какую попала ее лучшая ученица!
И все-таки всю оставшуюся жизнь Анни Безант вспоминала о Кришнамурти с нежностью. А жизнь на этом плане бытия, хотя и была у нее долгой, но тоже подходила к концу. Незадолго до этого конца с ней соединились семьи ее сына и дочери, которых когда-то отлучил от матери разгневанный англиканский священник.
«Неистовая Анни» перешла великую границу между зримым и незримым бытием 20 сентября 1933 года в своей любимой Индии. Ее тело, или, как сказали бы ее единомышленники, «физическая оболочка», похоронено в городе Адьяре, там, где находится штаб-квартира Теософского общества.
Ее имя до сих пор не сходит с уст всех, кто встал на путь эзотерики и теософии. На тот самый путь, по которому способны идти только сильные и независимые натуры, такие, как Анни Безант.
Друг индийского народа
Какой же теософ не испытывает священного трепета при упоминании Великой Индии, «матери всех богов», как ее называют сами индусы?
Анни Безант, как натура, не выносящая несправедливости, испытывала чувство долга и вины перед индийским народом. Она была дочерью народа-колонизатора, и эта мысль заставляла ее действовать особенно эффективно. Ее связи в Индии были на самом высоком уровне. Вот только один эпизод из ее индийской жизни.
В библиотеке «Ананд Бхавана» в доме крупнейшего индийского адвоката Мотилала Неру после обеда подавали сигары и коньяк. И там же гости вели духовные и политические споры. Очень выделялась на фоне других гостей английская теософка и политический деятель Индии Анни Безант. Неожиданно ее взгляд упал на маленького мальчика, смотревшего на нее с явным восторгом. Мальчика звали Джавахарлал Неру. А через несколько лет именно Анни Безант найдет этому мальчику учителя по имени Фердинанд Брукс. Под его влиянием юный индус вступит в Теософское общество. Правда, потом он уйдет в политику. В 1905 году Неру уедет в Англию, чтобы получить английское образование. До конца дней своих великий Джавахарлал Неру будет вспоминать «неистовую Анни Безант»!
Какой же теософ не испытывает священного трепета при упоминании Великой Индии, «матери всех богов», как ее называют сами индусы?
Анни Безант, как натура, не выносящая несправедливости, испытывала чувство долга и вины перед индийским народом. Она была дочерью народа-колонизатора, и эта мысль заставляла ее действовать особенно эффективно. Ее связи в Индии были на самом высоком уровне. Вот только один эпизод из ее индийской жизни.
В библиотеке «Ананд Бхавана» в доме крупнейшего индийского адвоката Мотилала Неру после обеда подавали сигары и коньяк. И там же гости вели духовные и политические споры. Очень выделялась на фоне других гостей английская теософка и политический деятель Индии Анни Безант. Неожиданно ее взгляд упал на маленького мальчика, смотревшего на нее с явным восторгом. Мальчика звали Джавахарлал Неру. А через несколько лет именно Анни Безант найдет этому мальчику учителя по имени Фердинанд Брукс. Под его влиянием юный индус вступит в Теософское общество. Правда, потом он уйдет в политику. В 1905 году Неру уедет в Англию, чтобы получить английское образование. До конца дней своих великий Джавахарлал Неру будет вспоминать «неистовую Анни Безант»!
Теософка плюс социалистка
Анни не отошла и от движения за социальные права обездоленных. Напротив, в отличие от «чистых теософов» вроде полковника Генри Олкотта или Чарльза Ледбитера, она не отстранялась от общественных проблем. Она говорила, что стремится к религиозно-философскому синтезу, который, по ее словам, «способен удовлетворить разум как философия и в то же время дать миру всеобъемлющую религию и этику».
А разве возможна этика без социального равенства, без паритетного соединения мужчины и женщины, без религиозной, расовой и национальной терпимости?
Анни не отошла и от движения за социальные права обездоленных. Напротив, в отличие от «чистых теософов» вроде полковника Генри Олкотта или Чарльза Ледбитера, она не отстранялась от общественных проблем. Она говорила, что стремится к религиозно-философскому синтезу, который, по ее словам, «способен удовлетворить разум как философия и в то же время дать миру всеобъемлющую религию и этику».
А разве возможна этика без социального равенства, без паритетного соединения мужчины и женщины, без религиозной, расовой и национальной терпимости?
Под стягом Божественной Мудрости
[center][/center]Сама Анни Безант рассказывала, что всю ночь после прочтения «Тайной Доктрины» ее била крупная дрожь. Сейчас любой, кто хоть немного знаком с тайными науками, воспримет это как доказательство сильного духовного влияния идей произведения на читательницу. И не только произведения, но и его автора. А автором была не только знаменитая Е. П. Б., но и те Учителя, которые надиктовывали ей тексты. Да еще плюс и кармическое предназначение Анни Безант, без которого контакт с Блаватской был бы просто невозможен. Равно как и быстрое прочтение и усвоение такого труда, как «Тайная Доктрина».
Встреча двух великих женщин, двух воительниц за истину произошла в Лондоне на квартире Блаватской, где она в то время проживала. Гордая независимая Анни, потрясенная личностью и выразительностью русской леди, в прямом смысле слова долго целовала подол ее платья. Это, между прочим, чисто индийский жест, которым ученики часто приветствуют своего учителя. Остается только предполагать наличие у воительницы с туманного Альбиона восточных воплощений и давней кармической связи с той, в дом которой она пришла в этой жизни впервые!
С тех пор Анни Безант становится не просто участницей теософских собраний, но и активисткой движения. Вернувшаяся к ней в преображенном виде вера в Высшее придала ей новые силы. Ей были очень близки идеи теософов о полном, глобальном переустройстве мира. Теперь-то она знала, что такое «Новая земля и Новое небо»!
Не замедлил сказаться и литературный дар Анни Безант. Теперь он служил во благо «искателей бессмертья», как иногда называют теософов. У нее вышла книга под названием «Почему я стала теософкой?», и ее прочитала вся Англия. Написала она и множество других произведений, густо пропитанных теософскими идеями. Это и «В преддверии храма», и «Путь к посвящению и усовершенствованию человека», и «Духовная алхимия», и «Братство религий», и еще множество неподражаемых книг.
[center][/center]Сама Анни Безант рассказывала, что всю ночь после прочтения «Тайной Доктрины» ее била крупная дрожь. Сейчас любой, кто хоть немного знаком с тайными науками, воспримет это как доказательство сильного духовного влияния идей произведения на читательницу. И не только произведения, но и его автора. А автором была не только знаменитая Е. П. Б., но и те Учителя, которые надиктовывали ей тексты. Да еще плюс и кармическое предназначение Анни Безант, без которого контакт с Блаватской был бы просто невозможен. Равно как и быстрое прочтение и усвоение такого труда, как «Тайная Доктрина».
Встреча двух великих женщин, двух воительниц за истину произошла в Лондоне на квартире Блаватской, где она в то время проживала. Гордая независимая Анни, потрясенная личностью и выразительностью русской леди, в прямом смысле слова долго целовала подол ее платья. Это, между прочим, чисто индийский жест, которым ученики часто приветствуют своего учителя. Остается только предполагать наличие у воительницы с туманного Альбиона восточных воплощений и давней кармической связи с той, в дом которой она пришла в этой жизни впервые!
С тех пор Анни Безант становится не просто участницей теософских собраний, но и активисткой движения. Вернувшаяся к ней в преображенном виде вера в Высшее придала ей новые силы. Ей были очень близки идеи теософов о полном, глобальном переустройстве мира. Теперь-то она знала, что такое «Новая земля и Новое небо»!
Не замедлил сказаться и литературный дар Анни Безант. Теперь он служил во благо «искателей бессмертья», как иногда называют теософов. У нее вышла книга под названием «Почему я стала теософкой?», и ее прочитала вся Англия. Написала она и множество других произведений, густо пропитанных теософскими идеями. Это и «В преддверии храма», и «Путь к посвящению и усовершенствованию человека», и «Духовная алхимия», и «Братство религий», и еще множество неподражаемых книг.
Пламенная атеистка
Как часто бывает с людьми яркими, склонными к максимализму, Анни стала яро отрицать то, что раньше яро защищала. Прежде всего она познакомилась с отказавшимся от церковного сана атеистом Чарльзом Воиси и стала активной участницей публичных дискуссий его единомышленников с богословами. Потом она начала сотрудничать с атеистическим журналом, издаваемым Томасом Скоттом, в котором опубликовала свой первый антирелигиозный памфлет. Вскоре приходит новое знакомство – с английским философом Чарльзом Бредлоу. Под влиянием его лекций она стала бороться за улучшение социального положения тех, кого считала обездоленными. По предложению Бредлоу она приходит на работу в журнал «Национальный реформатор», который сам философ и издавал.
Анни оказалась на редкость одаренным оратором и публицистом. К тому же в ней открылся незаурядный организаторский талант. Вскоре наравне с Чарльзом Бредлоу Анни Безант становится лидером Британского Союза Свободомыслящих.
Дальше – больше. Анни Безант выступает не только за социальную справедливость, но и за права женщин. За книгу «Плоды философии», в которой она пропагандировала идею «контроля количества семьи» (иными словами, право женщины на аборт!), Анни угодила в тюрьму. А бывший муж Франк Безант подал на нее в суд, как на «морально разложившуюся жену», и по суду отнял у нее дочь Мейксл.
Выйдя из тюрьмы, страстная Анни опубликовала книгу «Закон популяции», где еще более яро выступила за право женщины на аборт. В то же время она участвует в формировании политического движения за права женщин – движения суфражисток. В те самые годы она знакомится с еще двумя людьми – Эдвардом Эвелингом и Бернардом Шоу. Они были руководителями фабианского движения, одного из направлений борьбы за социальное равенство.
Но вскоре случилось так, что Анни Безант отошла от движения социалистов. На все, что есть в мире, она стала смотреть под другим углом зрения. Это произошло, когда на ее стол лег труд некой русской дамы Елены Блаватской – «Тайная Доктрина». Анни, только что выпустившей книгу «Почему я не верую в Бога», поручили написать отзыв на эту книгу. Она взялась читать предложенное и была буквально потрясена новизной и содержанием прочитанного. Она поняла, что отныне ее жизнь обретает совсем другое звучание. Она решила пойти к русской леди, проживавшей в то время в Лондоне, и поговорить с ней. Эта встреча состоялась, и после нее воительница за правду стала еще и воительницей за Истину. Бог вернулся к Анни. Хотя и уже в совершенно другой своей ипостаси.
Как часто бывает с людьми яркими, склонными к максимализму, Анни стала яро отрицать то, что раньше яро защищала. Прежде всего она познакомилась с отказавшимся от церковного сана атеистом Чарльзом Воиси и стала активной участницей публичных дискуссий его единомышленников с богословами. Потом она начала сотрудничать с атеистическим журналом, издаваемым Томасом Скоттом, в котором опубликовала свой первый антирелигиозный памфлет. Вскоре приходит новое знакомство – с английским философом Чарльзом Бредлоу. Под влиянием его лекций она стала бороться за улучшение социального положения тех, кого считала обездоленными. По предложению Бредлоу она приходит на работу в журнал «Национальный реформатор», который сам философ и издавал.
Анни оказалась на редкость одаренным оратором и публицистом. К тому же в ней открылся незаурядный организаторский талант. Вскоре наравне с Чарльзом Бредлоу Анни Безант становится лидером Британского Союза Свободомыслящих.
Дальше – больше. Анни Безант выступает не только за социальную справедливость, но и за права женщин. За книгу «Плоды философии», в которой она пропагандировала идею «контроля количества семьи» (иными словами, право женщины на аборт!), Анни угодила в тюрьму. А бывший муж Франк Безант подал на нее в суд, как на «морально разложившуюся жену», и по суду отнял у нее дочь Мейксл.
Выйдя из тюрьмы, страстная Анни опубликовала книгу «Закон популяции», где еще более яро выступила за право женщины на аборт. В то же время она участвует в формировании политического движения за права женщин – движения суфражисток. В те самые годы она знакомится с еще двумя людьми – Эдвардом Эвелингом и Бернардом Шоу. Они были руководителями фабианского движения, одного из направлений борьбы за социальное равенство.
Но вскоре случилось так, что Анни Безант отошла от движения социалистов. На все, что есть в мире, она стала смотреть под другим углом зрения. Это произошло, когда на ее стол лег труд некой русской дамы Елены Блаватской – «Тайная Доктрина». Анни, только что выпустившей книгу «Почему я не верую в Бога», поручили написать отзыв на эту книгу. Она взялась читать предложенное и была буквально потрясена новизной и содержанием прочитанного. Она поняла, что отныне ее жизнь обретает совсем другое звучание. Она решила пойти к русской леди, проживавшей в то время в Лондоне, и поговорить с ней. Эта встреча состоялась, и после нее воительница за правду стала еще и воительницей за Истину. Бог вернулся к Анни. Хотя и уже в совершенно другой своей ипостаси.
Воительница с туманного Альбиона
Бедная сирота и жена священника
Анни Вуд, а именно такой была ее настоящая фамилия, родилась 1 октября 1847 года в небольшом городе Чафаме, пригороде Лондона. Ее отец Уильям Вуд был врачом, но было бы сильным преувеличением сказать, что он принадлежал к прогрессивной интеллигенции того времени. Человек, близкий к кругам англиканских клерикалов, он, как его жена Эмилия Морис, не выносил всего того, что мешало добропорядочному англичанину быть верноподданным. Он умер, когда Анни было всего пять лет.
В семье не осталось никаких сбережений, и мать Анни, жена уважаемого консервативного врача, была вынуждена устроиться уборщицей в местную школу. Свою дочь она отдала в семью подруги, строгой кальвинистки Эллин Мэрре. Это было вполне естественным продолжением того воспитания, которое начала получать в доме родителей маленькая подданная огромной колониальной империи.
Однако пуританство имело и свои положительные стороны: в доме Мэрре всячески поощрялось чтение, прививалась любовь к книгам, хотя, разумеется, не ко всем! Там любили назидательную художественную литературу и философские сочинения определенного плана, связанные с клерикальным представлением о мире. И, конечно, члены семьи не выпускали из рук творений богословской мысли.
Неудивительно, что яркая, впечатлительная девочка увлеклась всеми теми идеями, которые щедро сыпались на нее в семье Мэрре. Следствием этого было то, что в восемнадцать лет Анни Вуд вышла замуж за Франка Безанта, молодого викария англиканской церкви в деревне Линкольншире. Этот священник мало напоминал собой ограниченного сельского пастыря. Его брат Уолтер Безант был тогда широко известным писателем, которого знали многие в Англии.
Поначалу все складывалось хорошо и спокойно, как и положено в семье образцового священника. За четыре года совместной жизни Анни родила дочь и сына, а кроме того, с присущим ей максимализмом изучила жизнь англиканской общины изнутри. И жизнь эта вызвала у нее глубочайшее отторжение своим лицемерием, нетерпимостью к инакомыслию, склонностью к духовной ограниченности.
Анни не пришлось вести долгие споры с мужем, потому что он сам вышвырнул ее из дома. Сына он оставил при себе. Анни же с дочерью вернулась в Лондон, где ее ждала жизнь бывшей жены англиканского пастыря. И снова у нее ничего с собой не было, кроме фамилии. Если бы знал скромный английский викарий, как громко зазвучит фамилия Безант! И не только на всю Англию, но и на весь мир. Так же, как и фамилия Блаватская, доставшаяся великой русской теософке от своего высокопоставленного и добропорядочного супруга Никифора Блаватского.
Бедная сирота и жена священника
Анни Вуд, а именно такой была ее настоящая фамилия, родилась 1 октября 1847 года в небольшом городе Чафаме, пригороде Лондона. Ее отец Уильям Вуд был врачом, но было бы сильным преувеличением сказать, что он принадлежал к прогрессивной интеллигенции того времени. Человек, близкий к кругам англиканских клерикалов, он, как его жена Эмилия Морис, не выносил всего того, что мешало добропорядочному англичанину быть верноподданным. Он умер, когда Анни было всего пять лет.
В семье не осталось никаких сбережений, и мать Анни, жена уважаемого консервативного врача, была вынуждена устроиться уборщицей в местную школу. Свою дочь она отдала в семью подруги, строгой кальвинистки Эллин Мэрре. Это было вполне естественным продолжением того воспитания, которое начала получать в доме родителей маленькая подданная огромной колониальной империи.
Однако пуританство имело и свои положительные стороны: в доме Мэрре всячески поощрялось чтение, прививалась любовь к книгам, хотя, разумеется, не ко всем! Там любили назидательную художественную литературу и философские сочинения определенного плана, связанные с клерикальным представлением о мире. И, конечно, члены семьи не выпускали из рук творений богословской мысли.
Неудивительно, что яркая, впечатлительная девочка увлеклась всеми теми идеями, которые щедро сыпались на нее в семье Мэрре. Следствием этого было то, что в восемнадцать лет Анни Вуд вышла замуж за Франка Безанта, молодого викария англиканской церкви в деревне Линкольншире. Этот священник мало напоминал собой ограниченного сельского пастыря. Его брат Уолтер Безант был тогда широко известным писателем, которого знали многие в Англии.
Поначалу все складывалось хорошо и спокойно, как и положено в семье образцового священника. За четыре года совместной жизни Анни родила дочь и сына, а кроме того, с присущим ей максимализмом изучила жизнь англиканской общины изнутри. И жизнь эта вызвала у нее глубочайшее отторжение своим лицемерием, нетерпимостью к инакомыслию, склонностью к духовной ограниченности.
Анни не пришлось вести долгие споры с мужем, потому что он сам вышвырнул ее из дома. Сына он оставил при себе. Анни же с дочерью вернулась в Лондон, где ее ждала жизнь бывшей жены англиканского пастыря. И снова у нее ничего с собой не было, кроме фамилии. Если бы знал скромный английский викарий, как громко зазвучит фамилия Безант! И не только на всю Англию, но и на весь мир. Так же, как и фамилия Блаватская, доставшаяся великой русской теософке от своего высокопоставленного и добропорядочного супруга Никифора Блаватского.
Венгерский Лотос востока
Предание Востока гласит: если в мире рождается великий праведник или великий мудрец, то в Долине Священных Лотосов становится на один цветок больше.
Его называли Ксома де Кэрэш. Иногда Цома де Керез. Или Чома де Кёрёш. И можно было подумать, что речь идет о каком-то португальце или французе. А он был венгром. «Венгерец», часто упоминаемый Блаватской и Рерихами. Вот что, например, писала о нем Елена Петровна Блаватская в своей книге «Из пещер и дебрей Индостана»: «У всех свежо в памяти, а у нас тем более, как бедный венгерец, не только без средств, но почти нищий, отправился пешком в Тибет, чрез страны неизведанные, опасные, увлекаемый лишь любознательностью да желанием пролить свет на историческое начало своего народа. В результате вышло то, что были внезапно открыты неисчерпаемые рудники литературых сокровищ. В Тибете найдена неисчерпаемая литература на языке, о письменности которого не было ничего известно. Благодаря необыкновенному рвению Александра Ксомо де-Кэрэш, она им частью переведена, а частью анализована и выяснена. То, чего не могли бы добиться целые поколения ученых, то есть проникнуть в ламазерии Тибета и получить доступ к священной литературе этого вполне изолированного народа, того добился бедный странник, без средств и без протекции; быть может, и даже вероятно, только потому, что смотрел на диких монголов и тибетян, как на братий своих, а не как на низшую расу».
Елена Рерих упоминает о нем в своем письме от 19.12.1939 года: «Свидетельства таких ученых, как Томас Воган, Цома де Кёрёз и др. не менее историчны, нежели все данные о Пресвитере Иоанне, Аполлонии Тианском, Беловодье и т. д.».
На одном из главных трудов своей жизни – «Тибетско-английском словаре» – он с гордостью указал не только свое имя: Александр Чома де Кёрёш, но и страну, откуда был родом: «венгр-секей из Трансильвании».
Трансильвания, по-венгерски Эрдей, – ныне часть Румынии – в течение долгих веков была венгерской землей. Это родина многих славных князей и королей. Отсюда родом великий полководец, сокрушитель турок Янош Хуняди. Каждый день в полдень звонят колокола во всех церквах Европы – это в честь его победы над Мехмедом Вторым в 1456 году при пограничной крепости Венгерского королевства Нандорфехервар (сейчас это столица Сербии Белград). Здесь родился последний из великих венгерских королей – сын воеводы Яноша Матьяш Хуняди. Это – родина князя Иштвана Батори, больше известного у нас как польский король Стефан Баторий. Отсюда происходит и князь Ференц Ракоци – герой освободительной борьбы венгерского народа против имперской Австрии в начале XVIII века.
Легенды секеев утверждают, что их предки пришли сюда, в древнюю Дакию, задолго до прихода мадьяр – еще в IV веке вместе с гуннами Аттилы.
В южном пределе секейской земли, в небольшом селе Кёрёш, секейский воин Андраш Чома записал на обложке семейной Библии дату рождения своего первого сына Шандора – март 1784 года. Шести-семи лет смышленый, живой кареглазый паренек пошел в церковно-приходскую школу при реформатской церкви в родном селе. Но минуло несколько лет, прежде чем он смог продолжить свою учебу в городе Эньед, иначе Надьэньед, в колледже для бедняков. Туда он отправился пешком вдвоем с отцом, а расстояние в триста километров означало в те времена даже для верхового несколько дней пути. Это первое путешествие стало залогом будущих беспримерных пеших странствий по неизведанным землям Срединной Азии, где кончались проложенные европейцами дороги.
Предание Востока гласит: если в мире рождается великий праведник или великий мудрец, то в Долине Священных Лотосов становится на один цветок больше.
Его называли Ксома де Кэрэш. Иногда Цома де Керез. Или Чома де Кёрёш. И можно было подумать, что речь идет о каком-то португальце или французе. А он был венгром. «Венгерец», часто упоминаемый Блаватской и Рерихами. Вот что, например, писала о нем Елена Петровна Блаватская в своей книге «Из пещер и дебрей Индостана»: «У всех свежо в памяти, а у нас тем более, как бедный венгерец, не только без средств, но почти нищий, отправился пешком в Тибет, чрез страны неизведанные, опасные, увлекаемый лишь любознательностью да желанием пролить свет на историческое начало своего народа. В результате вышло то, что были внезапно открыты неисчерпаемые рудники литературых сокровищ. В Тибете найдена неисчерпаемая литература на языке, о письменности которого не было ничего известно. Благодаря необыкновенному рвению Александра Ксомо де-Кэрэш, она им частью переведена, а частью анализована и выяснена. То, чего не могли бы добиться целые поколения ученых, то есть проникнуть в ламазерии Тибета и получить доступ к священной литературе этого вполне изолированного народа, того добился бедный странник, без средств и без протекции; быть может, и даже вероятно, только потому, что смотрел на диких монголов и тибетян, как на братий своих, а не как на низшую расу».
Елена Рерих упоминает о нем в своем письме от 19.12.1939 года: «Свидетельства таких ученых, как Томас Воган, Цома де Кёрёз и др. не менее историчны, нежели все данные о Пресвитере Иоанне, Аполлонии Тианском, Беловодье и т. д.».
На одном из главных трудов своей жизни – «Тибетско-английском словаре» – он с гордостью указал не только свое имя: Александр Чома де Кёрёш, но и страну, откуда был родом: «венгр-секей из Трансильвании».
Трансильвания, по-венгерски Эрдей, – ныне часть Румынии – в течение долгих веков была венгерской землей. Это родина многих славных князей и королей. Отсюда родом великий полководец, сокрушитель турок Янош Хуняди. Каждый день в полдень звонят колокола во всех церквах Европы – это в честь его победы над Мехмедом Вторым в 1456 году при пограничной крепости Венгерского королевства Нандорфехервар (сейчас это столица Сербии Белград). Здесь родился последний из великих венгерских королей – сын воеводы Яноша Матьяш Хуняди. Это – родина князя Иштвана Батори, больше известного у нас как польский король Стефан Баторий. Отсюда происходит и князь Ференц Ракоци – герой освободительной борьбы венгерского народа против имперской Австрии в начале XVIII века.
Легенды секеев утверждают, что их предки пришли сюда, в древнюю Дакию, задолго до прихода мадьяр – еще в IV веке вместе с гуннами Аттилы.
В южном пределе секейской земли, в небольшом селе Кёрёш, секейский воин Андраш Чома записал на обложке семейной Библии дату рождения своего первого сына Шандора – март 1784 года. Шести-семи лет смышленый, живой кареглазый паренек пошел в церковно-приходскую школу при реформатской церкви в родном селе. Но минуло несколько лет, прежде чем он смог продолжить свою учебу в городе Эньед, иначе Надьэньед, в колледже для бедняков. Туда он отправился пешком вдвоем с отцом, а расстояние в триста километров означало в те времена даже для верхового несколько дней пути. Это первое путешествие стало залогом будущих беспримерных пеших странствий по неизведанным землям Срединной Азии, где кончались проложенные европейцами дороги.
Страхи Венценосного героя
В 1814 году победоносная русская армия вместе с армиями союзников вошла в Париж. Блистательная наполеоновская эпопея была закончена. И точку в этой эпопее поставили прежде всего русские солдаты, те, которые сражались при Бородине, которые громили противника под Лейпцигом в 1813 году, штурмовали Париж и после кровопролитного сражения первыми ворвались в «столицу мира».
Естественно, что и главной фигурой среди союзников стал русский император Александр Первый. И если простой парижский люд смотрел на царя настороженно, видя в нем прежде всего сокрушителя своего отечества и реставратора Бурбонов, ненавистных с 1789 года, года взятия Бастилии, то старые аристократы, сумевшие пережить революцию и Наполеона, смотрели на русского самодержца с восторгом. Захлебывались от восторга по поводу Александра и продажные парижские газетчики, готовые служить тому, у кого больше силы! И неудивительно, что, когда в Парижской опере давали историческую драму, где основным действующим лицом был Александр Македонский, то при упоминании имени древнего царя весь зал вдруг встал и зааплодировал, глядя на золотую ложу, где сидел Александр Русский! И этот Александр тоже встал и поклонился залу.
Герой! Эффектный внешне. Хорошо воспитанный. Тонкий знаток искусства. Монарх и, естественно, монархист, но при этом монарх просвещенный, либерал. И мало кто знал, что Александр Павлович постоянно терзаем сомнениями, что его преследуют страхи почти клинического свойства!
Первый страх пришел к нему еще в глубоком детстве, когда его царственная бабка Екатерина Вторая приказала палить из пушек в честь своего любимого внука Сашеньки. Пушечный гром оказался настолько оглушительным, что малолетний великий князь просто оглох. И эта неврастеническая глухота преследовала его всю жизнь.
Потом пришел страх второй. Он, родившийся 12 декабря 1777 года по старому стилю и бывший законным наследником русского престола, панически боялся своего собственного отца. Виной тому была Екатерина, которую сам Павел называл «чертова бабушка». Она ненавидела своего сына, обожала внука и мечтала передать внуку престол, обойдя Павла. И даже подготовила указ на эту тему. Но, выражаясь словами Пушкина, «умерла, садясь на судно».
Новый государь Павел Петрович оказался у власти уже в весьма немолодом возрасте и отчаянно взялся за реформы. Прежде всего за реформы в армии, активно изгоняя из нее екатерининский дух, дух вальяжного фаворитизма. На знаменитых гатчинских вахтпарадах обязаны были присутствовать высшие чины государства и уж конечно молодой престолонаследник.
Глядя на то, как батюшка расправляется со всеми нарушителями дисциплины, невзирая на их звание и титул, Александр все время думал о том, что отец может заподозрить и его, престолонаследника, в чем-то этаком. Например, в желании получить власть раньше положенного срока. А тут еще в самых высших кругах петербургского общества Александру стали намекать на возможность и впрямь стать самодержцем значительно раньше, чем могла бы сделать это история.
В 1814 году победоносная русская армия вместе с армиями союзников вошла в Париж. Блистательная наполеоновская эпопея была закончена. И точку в этой эпопее поставили прежде всего русские солдаты, те, которые сражались при Бородине, которые громили противника под Лейпцигом в 1813 году, штурмовали Париж и после кровопролитного сражения первыми ворвались в «столицу мира».
Естественно, что и главной фигурой среди союзников стал русский император Александр Первый. И если простой парижский люд смотрел на царя настороженно, видя в нем прежде всего сокрушителя своего отечества и реставратора Бурбонов, ненавистных с 1789 года, года взятия Бастилии, то старые аристократы, сумевшие пережить революцию и Наполеона, смотрели на русского самодержца с восторгом. Захлебывались от восторга по поводу Александра и продажные парижские газетчики, готовые служить тому, у кого больше силы! И неудивительно, что, когда в Парижской опере давали историческую драму, где основным действующим лицом был Александр Македонский, то при упоминании имени древнего царя весь зал вдруг встал и зааплодировал, глядя на золотую ложу, где сидел Александр Русский! И этот Александр тоже встал и поклонился залу.
Герой! Эффектный внешне. Хорошо воспитанный. Тонкий знаток искусства. Монарх и, естественно, монархист, но при этом монарх просвещенный, либерал. И мало кто знал, что Александр Павлович постоянно терзаем сомнениями, что его преследуют страхи почти клинического свойства!
Первый страх пришел к нему еще в глубоком детстве, когда его царственная бабка Екатерина Вторая приказала палить из пушек в честь своего любимого внука Сашеньки. Пушечный гром оказался настолько оглушительным, что малолетний великий князь просто оглох. И эта неврастеническая глухота преследовала его всю жизнь.
Потом пришел страх второй. Он, родившийся 12 декабря 1777 года по старому стилю и бывший законным наследником русского престола, панически боялся своего собственного отца. Виной тому была Екатерина, которую сам Павел называл «чертова бабушка». Она ненавидела своего сына, обожала внука и мечтала передать внуку престол, обойдя Павла. И даже подготовила указ на эту тему. Но, выражаясь словами Пушкина, «умерла, садясь на судно».
Новый государь Павел Петрович оказался у власти уже в весьма немолодом возрасте и отчаянно взялся за реформы. Прежде всего за реформы в армии, активно изгоняя из нее екатерининский дух, дух вальяжного фаворитизма. На знаменитых гатчинских вахтпарадах обязаны были присутствовать высшие чины государства и уж конечно молодой престолонаследник.
Глядя на то, как батюшка расправляется со всеми нарушителями дисциплины, невзирая на их звание и титул, Александр все время думал о том, что отец может заподозрить и его, престолонаследника, в чем-то этаком. Например, в желании получить власть раньше положенного срока. А тут еще в самых высших кругах петербургского общества Александру стали намекать на возможность и впрямь стать самодержцем значительно раньше, чем могла бы сделать это история.
Тайны великих сонливцев
Современные недоброжелатели светлейшего князя Кутузова-Смоленского особенно любят упрекать его в постоянной тяге к спячке. К стариковской сонливости. Мол, он принимал решения в перерывах между бесконечными снами, потому и упустил Наполеона. К этому же склонялся и Роберт Вильсон, когда жаловался русскому императору на его полководца. Англичанин очень хотел, чтобы старика сменил какой-нибудь другой полководец. Такой, чтобы поменьше спал.
Одновременно подобная спячка напала и на Наполеона, о чем свидетельствуют, например, французские авторы знаменитой «Истории XIX века» Лависс и Рамбо. Он тоже диктует приказы чуть ли не в дремотном состоянии. И, безусловно, можно предположить, что такое состояние французского императора вызвано его глубоким стрессом – результат поражения в русской кампании.
Но если встать на позиции метаистории, то у нас есть шанс выдвинуть другое предположение.
И Кутузов, и Наполеон, как члены тайных обществ «вольных каменщиков», естественно, умели входить в трансовое состояние. Транс позволял посвященному человеку подключаться к определенному информационному проводу, выходить на связь с Высокими Наставниками. А у каждого из великих персонажей нашего повествования было много причин для выхода на такую связь!
К тому же, если зайти в подобных рассуждениях совсем далеко, почти на грань иррационального, то… То можно сказать, что оба полководца могли общаться между собой по такому «телепатическому проводу»! Для того чтобы выполнить условия, поставленные им Великими Братьями! Словом, чтобы не допустить потери Европы и Франции Наполеоном и предотвратить грядущее пролитие крови!
Кутузов оказался очень чутким учеником Великих Учителей и всячески противился вторжению русских войск в Европу. А вот Наполеон наотрез отказывался вести переговоры с кем-либо, если от него требовалось хоть в чем-то уступить! «Все или ничего!» – таков был его лозунг. Лозунг человека, сначала отказавшегося от здравого смысла, потом лишившегося Великого Перстня и теперь вот теряющего все свои завоевания! Никаких уступок, никакой либерализации империи!
Вскоре «великий сонливец» Кутузов навсегда уснул для этого мира. И Александр Первый с энтузиазмом устремился в Европу и в Париж, чтобы привести туда в своих обозах Бурбонов и старые феодальные порядки. А умевший впадать в транс, но слушавший при этом только самого себя Наполеон лишился абсолютно всего. В 1815 году состоялся Венский конгресс, ставший оплотом реакционных мер на континенте. А потом посыпались нападки и на масонов. Особенно преуспевали в этом вновь поднявшие голову клерикалы!
В России император Александр просто запретил общества «вольных каменщиков», куда когда-то был вхож сам, как и его отец, император Павел.
О том, что Кутузов, как, впрочем, и Суворов, носил масонский фартук, просто постарались забыть.
Но интересно другое. Когда праправнучка Кутузова Елена вышла замуж за художника Николая Рериха, то она вместе с супругом стала одной из самых выдающихся исследовательниц высших энергий. И имела связи с Гималайским Братством. И на руке у нее был перстень. Такой же Великий Перстень, который был дан, а потом отнят Братством у завоевателя Наполеона. И этот акт как бы подтвердил слова мудрецов о миссии России в Новом Мире. Слова, которым не придал значения Наполеон.
Современные недоброжелатели светлейшего князя Кутузова-Смоленского особенно любят упрекать его в постоянной тяге к спячке. К стариковской сонливости. Мол, он принимал решения в перерывах между бесконечными снами, потому и упустил Наполеона. К этому же склонялся и Роберт Вильсон, когда жаловался русскому императору на его полководца. Англичанин очень хотел, чтобы старика сменил какой-нибудь другой полководец. Такой, чтобы поменьше спал.
Одновременно подобная спячка напала и на Наполеона, о чем свидетельствуют, например, французские авторы знаменитой «Истории XIX века» Лависс и Рамбо. Он тоже диктует приказы чуть ли не в дремотном состоянии. И, безусловно, можно предположить, что такое состояние французского императора вызвано его глубоким стрессом – результат поражения в русской кампании.
Но если встать на позиции метаистории, то у нас есть шанс выдвинуть другое предположение.
И Кутузов, и Наполеон, как члены тайных обществ «вольных каменщиков», естественно, умели входить в трансовое состояние. Транс позволял посвященному человеку подключаться к определенному информационному проводу, выходить на связь с Высокими Наставниками. А у каждого из великих персонажей нашего повествования было много причин для выхода на такую связь!
К тому же, если зайти в подобных рассуждениях совсем далеко, почти на грань иррационального, то… То можно сказать, что оба полководца могли общаться между собой по такому «телепатическому проводу»! Для того чтобы выполнить условия, поставленные им Великими Братьями! Словом, чтобы не допустить потери Европы и Франции Наполеоном и предотвратить грядущее пролитие крови!
Кутузов оказался очень чутким учеником Великих Учителей и всячески противился вторжению русских войск в Европу. А вот Наполеон наотрез отказывался вести переговоры с кем-либо, если от него требовалось хоть в чем-то уступить! «Все или ничего!» – таков был его лозунг. Лозунг человека, сначала отказавшегося от здравого смысла, потом лишившегося Великого Перстня и теперь вот теряющего все свои завоевания! Никаких уступок, никакой либерализации империи!
Вскоре «великий сонливец» Кутузов навсегда уснул для этого мира. И Александр Первый с энтузиазмом устремился в Европу и в Париж, чтобы привести туда в своих обозах Бурбонов и старые феодальные порядки. А умевший впадать в транс, но слушавший при этом только самого себя Наполеон лишился абсолютно всего. В 1815 году состоялся Венский конгресс, ставший оплотом реакционных мер на континенте. А потом посыпались нападки и на масонов. Особенно преуспевали в этом вновь поднявшие голову клерикалы!
В России император Александр просто запретил общества «вольных каменщиков», куда когда-то был вхож сам, как и его отец, император Павел.
О том, что Кутузов, как, впрочем, и Суворов, носил масонский фартук, просто постарались забыть.
Но интересно другое. Когда праправнучка Кутузова Елена вышла замуж за художника Николая Рериха, то она вместе с супругом стала одной из самых выдающихся исследовательниц высших энергий. И имела связи с Гималайским Братством. И на руке у нее был перстень. Такой же Великий Перстень, который был дан, а потом отнят Братством у завоевателя Наполеона. И этот акт как бы подтвердил слова мудрецов о миссии России в Новом Мире. Слова, которым не придал значения Наполеон.
Долг платежом красен
Сразу же по выходе из Москвы над Наполеоном нависла опасность попасть в плен. В его войсках была такая же неразбериха, как в армии Кутузова 2 декабря 1805 года. Только неразбериха эта длилась не один день, а много дней, очень много!
Официальный агент английского правительства при ставке Кутузова Роберт Вильсон был вне себя от гнева. У русского фельдмаршала столько возможностей для поимки «врага Европы», а он… И под Малоярославцем не слишком торопился воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы захватить «корсиканского выскочку», и на Березине не спешит. Все осторожничает да осторожничает!
Убитые, обмороженные и умершие от голода, ран и болезней французы устилают скверные русские дороги. А приведший их сюда человек жив и здоров. И виртуозно уходит от русских облав!
Напрасно англичанин Вильсон пытается нажать на старика-фельдмаршала. Тот только добродушно отмахивается. И хорошо помнит о том, что когда-то точно так же его выпустил из окружения «вольный каменщик» Наполеон. А, как известно, у русского человека «долг платежом красен»! Тем более – у Посвященного русского человека! Посвященного в тайны не столько истории, сколько метаистории. Той, которая творится незримо, но верно.
Сразу же по выходе из Москвы над Наполеоном нависла опасность попасть в плен. В его войсках была такая же неразбериха, как в армии Кутузова 2 декабря 1805 года. Только неразбериха эта длилась не один день, а много дней, очень много!
Официальный агент английского правительства при ставке Кутузова Роберт Вильсон был вне себя от гнева. У русского фельдмаршала столько возможностей для поимки «врага Европы», а он… И под Малоярославцем не слишком торопился воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы захватить «корсиканского выскочку», и на Березине не спешит. Все осторожничает да осторожничает!
Убитые, обмороженные и умершие от голода, ран и болезней французы устилают скверные русские дороги. А приведший их сюда человек жив и здоров. И виртуозно уходит от русских облав!
Напрасно англичанин Вильсон пытается нажать на старика-фельдмаршала. Тот только добродушно отмахивается. И хорошо помнит о том, что когда-то точно так же его выпустил из окружения «вольный каменщик» Наполеон. А, как известно, у русского человека «долг платежом красен»! Тем более – у Посвященного русского человека! Посвященного в тайны не столько истории, сколько метаистории. Той, которая творится незримо, но верно.
По следам человека без перстня
Если посмотреть на надгробие Наполеона в парижском Пантеоне, то на нем можно прочитать все имена славных побед императора. В том числе и «победу под Москвой», как называют Бородинскую битву французы. С их точки зрения, Наполеон вышел из нее победителем. Мол, враг отступил, а император занял его древнюю столицу. По всем законам военной науки это и есть французская победа.
Не будем возражать французам нашими традиционными аргументами о победе русского боевого духа над вражеским. О том, что оставление Москвы было блистательным маневром Кутузова. Обратимся лучше к основной линии нашей версии, согласно которой в ночь накануне Бородинской битвы в палатку к Кутузову вошел странный, никому не известный человек. Он о чем-то долго беседовал с русским полководцем и показал ему не менее странный перстень.
Это был граф Сен-Жермен, официально скончавшийся еще в 1784 году, но с завидным упорством оживающий в разные годы при разных обстоятельствах!
Бывший покровитель Наполеона сообщил Кутузову о решении Гималайского Братства, в особо важных случаях оказывавшего влияние на деятельность тайных лож Европы, лишить Наполеона его особого знака – Великого Перстня! Это означало, что с ним теперь можно воевать по обычным правилам.
Завоевателя полагалось разгромить в России и выдворить за ее пределы. Но не вторгаться в Европу. Потому что Гималайское Братство прекрасно представляло себе, какой террор развяжут в своих странах вернувшиеся реакционеры. И прежде всего Бурбоны во Франции.
«Зеленеющий Лавр» выслушал Высокого Наставника и твердо решил следовать предложенной им тактике.
И вот после тридцатитрехдневного пребывания Наполеона в Москве началось его бегство из России. Человек без перстня впервые в жизни отступал. Думал ли он, что внезапное исчезновение перстня – это его приговор? Вряд ли. Раньше он был ослеплен собственной славой и плевал на мнение «всяких там философов», а теперь его слепил русский снег, отнимая у него армию.
Если посмотреть на надгробие Наполеона в парижском Пантеоне, то на нем можно прочитать все имена славных побед императора. В том числе и «победу под Москвой», как называют Бородинскую битву французы. С их точки зрения, Наполеон вышел из нее победителем. Мол, враг отступил, а император занял его древнюю столицу. По всем законам военной науки это и есть французская победа.
Не будем возражать французам нашими традиционными аргументами о победе русского боевого духа над вражеским. О том, что оставление Москвы было блистательным маневром Кутузова. Обратимся лучше к основной линии нашей версии, согласно которой в ночь накануне Бородинской битвы в палатку к Кутузову вошел странный, никому не известный человек. Он о чем-то долго беседовал с русским полководцем и показал ему не менее странный перстень.
Это был граф Сен-Жермен, официально скончавшийся еще в 1784 году, но с завидным упорством оживающий в разные годы при разных обстоятельствах!
Бывший покровитель Наполеона сообщил Кутузову о решении Гималайского Братства, в особо важных случаях оказывавшего влияние на деятельность тайных лож Европы, лишить Наполеона его особого знака – Великого Перстня! Это означало, что с ним теперь можно воевать по обычным правилам.
Завоевателя полагалось разгромить в России и выдворить за ее пределы. Но не вторгаться в Европу. Потому что Гималайское Братство прекрасно представляло себе, какой террор развяжут в своих странах вернувшиеся реакционеры. И прежде всего Бурбоны во Франции.
«Зеленеющий Лавр» выслушал Высокого Наставника и твердо решил следовать предложенной им тактике.
И вот после тридцатитрехдневного пребывания Наполеона в Москве началось его бегство из России. Человек без перстня впервые в жизни отступал. Думал ли он, что внезапное исчезновение перстня – это его приговор? Вряд ли. Раньше он был ослеплен собственной славой и плевал на мнение «всяких там философов», а теперь его слепил русский снег, отнимая у него армию.
Противник клятвопреступника
Но годы шли. Император Франции присоединял все больше земель к собственной стране. И далеко не всегда люди этих земель были в восторге от такого присоединения. Да, конечно, завоеватель старался менять старую власть на новую. Где можно, он сажал на трон своих родственников и маршалов, как, например, маршала Бернадотта в Швеции. Но становилось ли народу лучшего от этого? Старый лозунг революционной Франции «Мир хижинам, война дворцам!» все больше заменялся словами: «Послушанье хижинам, да здравствуют новые дворцы!»
Недовольные роптали, поднимали восстания. В покоренной Германии, в униженной Австрии, в Испании, где ярко разгорелась партизанская война. А ведь французы уничтожили там вековой бич нации, страшную испанскую инквизицию! Но в освободителях упорно просыпались завоеватели, требовавшие во главе со своим предводителем покорности. И для достижения этой цели они пошли на террор по отношению к местному населению, к тем, кто мыслил не так, как виделось «маленькому капралу» из большого дворца Тюильри.
Пока французские маршалы и генералы пировали в честь своих побед и танцевали на балах, император стоял над картой не только Европы, но и всего мира. В его голове проносились картины великого похода по следам Александра Македонского в Индию! Но путь туда лежал только через Россию.
Первыми изменения в поведении Наполеона заметили не политики, а «тайные братья» императора. Он получил серьезное предупреждение от посланцев своего легендарного наставника Сен-Жермена и всего Гималайского Братства. Но полководец был одержим. Война стала для него азартной игрой. Его уже мало интересовало какое-то мифическое «государство философов». Он желал единолично определять, что такое хорошо, а что такое плохо!
Кутузов, как и другие масоны высоких степеней, занял четкую позицию по этому поводу. Он был «вольным каменщиком» и не собирался потакать «вольному убийце»! Он вспомнил заповедь своего духовного и военного учителя Суворова: «До издыхания быть верным Государю и Отечеству».
И он стал готовиться к решающей схватке с клятвопреступником. В этом его теперь поддерживали масоны всей Европы. Они ждали того рокового часа, когда корсиканец нарушит второе условие, поставленное ему Сен-Жерменом и Гималайским Братством: никогда не посягать на Россию.
Но годы шли. Император Франции присоединял все больше земель к собственной стране. И далеко не всегда люди этих земель были в восторге от такого присоединения. Да, конечно, завоеватель старался менять старую власть на новую. Где можно, он сажал на трон своих родственников и маршалов, как, например, маршала Бернадотта в Швеции. Но становилось ли народу лучшего от этого? Старый лозунг революционной Франции «Мир хижинам, война дворцам!» все больше заменялся словами: «Послушанье хижинам, да здравствуют новые дворцы!»
Недовольные роптали, поднимали восстания. В покоренной Германии, в униженной Австрии, в Испании, где ярко разгорелась партизанская война. А ведь французы уничтожили там вековой бич нации, страшную испанскую инквизицию! Но в освободителях упорно просыпались завоеватели, требовавшие во главе со своим предводителем покорности. И для достижения этой цели они пошли на террор по отношению к местному населению, к тем, кто мыслил не так, как виделось «маленькому капралу» из большого дворца Тюильри.
Пока французские маршалы и генералы пировали в честь своих побед и танцевали на балах, император стоял над картой не только Европы, но и всего мира. В его голове проносились картины великого похода по следам Александра Македонского в Индию! Но путь туда лежал только через Россию.
Первыми изменения в поведении Наполеона заметили не политики, а «тайные братья» императора. Он получил серьезное предупреждение от посланцев своего легендарного наставника Сен-Жермена и всего Гималайского Братства. Но полководец был одержим. Война стала для него азартной игрой. Его уже мало интересовало какое-то мифическое «государство философов». Он желал единолично определять, что такое хорошо, а что такое плохо!
Кутузов, как и другие масоны высоких степеней, занял четкую позицию по этому поводу. Он был «вольным каменщиком» и не собирался потакать «вольному убийце»! Он вспомнил заповедь своего духовного и военного учителя Суворова: «До издыхания быть верным Государю и Отечеству».
И он стал готовиться к решающей схватке с клятвопреступником. В этом его теперь поддерживали масоны всей Европы. Они ждали того рокового часа, когда корсиканец нарушит второе условие, поставленное ему Сен-Жерменом и Гималайским Братством: никогда не посягать на Россию.