Молодежная субкультура – явление, знакомое любому обществу. Она легко узнаваема по своим внешним признакам – одежде, музыке, особенностям поведения молодых людей. Послевоенная советская молодежь представляет собой уникальный социальный феномен. Это поколение, в отличие от предшественников, не знало страха 37-го года и было свободно от круговой поруки прошлого, а также молодежь первых послевоенных лет еще не испытала разочарования от краха надежд, как это случилось с их преемниками.
По мнению историка Е.Ю. Зубковой, «…критический запал поколения победителей в силу целого ряда причин остался до конца не реализованным, но он питал мысли и поступки послевоенной молодежи. У нее, по сравнению с предшественниками, было больше иллюзий, меньше поводов для разочарований, а значит, и больше надежд. И еще немаловажный момент: в глазах тогдашних молодых
– тех, кто умел и хотел думать – существующая в стране система не имела ореола "святости". У этого поколения, чье детство пришлось на тяжелые военные годы, по сравнению со сверстниками, выросшими в мирное время, был какой-то особый запас внутренней самостоятельности и была потребность эту самостоятельность реализовать...» [4, с. 132].
Именно поэтому первые ростки политического инакомыслия проросли на той почве, где правящий режим мог ожидать этого менее всего – среди молодого поколения. Так, в своем выступлении на пленуме ЦК ВЛКСМ секретарь ленинградского областного и городского комитетов комсомола А.В. Пашков отмечал: «…теперь, когда наша военная и экономическая сила хорошо известна буржуазным странам, они, естественно, усиливают попытки идеологического проникновения в нашу среду, попытки идеологического влияния, в частности на молодежь. Расширение международных отношений не сужает, а расширяет эти возможности. Заграничные фильмы, всякие журналы вроде «Британского союзника», различные устные разглагольствования иностранцев – все это доходит до молодежи и оказывает на нее влияние… Кроме того, в годы войны в буржуазных европейских странах по разным причинам побывала значительная часть наших молодых людей. Поэтому сейчас мы имеем дело с молодой аудиторией, которая непохожа на нашу довоенную молодежь…» [11. Л. 5].
В этом смысле основным объектом внимания для партийных органов стало студенчество, которое воспринималось как главный возмутитель спокойствия и, в общем, не без основания. Комсомольские комитеты жаловались на нежелание некоторой части студенческой молодежи участвовать в общественной жизни, а ЦК ВЛКСМ
принимал специальные меры по борьбе с аполитичностью в молодежной среде.

В качестве показательного объекта для критики комиссия ЦК ВЛКСМ избрала ленинградские вузы. Так, в июне 1948 г. в Ленинград выезжала специальная комиссия ЦК ВЛКСМ, по результатам работы которой ЦК комсомола принял постановление «О недостатках в работе Ленинградской организации ВЛКСМ по идейнополитическому воспитанию студенческой молодежи». Критике подверглись сразу несколько городских вузов: Ленинградский государственный университет, Институт физкультуры им. Лесгафта, Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина, Юридический институт и некоторые другие. В упрек ставились выявленные факты проникновения в среду студенчества чуждых советской идеологии, враждебных нашей морали настроений аполитичности и безыдейности, а также наличие элементов морального разложения отдельных студентов, в том числе некоторых комсомольцев и комсомольских активистов [5, с. 233].
К фактам морального разложения были отнесены карточные игры, пьянство в общежитиях, более свободные (т. е. не скрепленные браком) отношения между студентами и студентками. Кроме того, аполитичность ленинградских студентов, с точки зрения комиссии, заключалась в недостаточно серьезном отношении к изучению основ марксизмаленинизма и излишнем увлечении «профессионализмом».
В частности, в протоколах упомянутой комиссии ЦК ВЛКСМ приводились конкретные «вопиющие» факты: «…Комарова И.М. – студентка искусствоведческого факультета Института им. И.Е. Репина заявила, что политико-экономические дисциплины вообще имеют для нее второстепенное значение, а главное – искусство. Сталинский стипендиат – А.Р. Молев – студент того же вуза, демонстративно не желает заниматься общественной деятельностью, называя ее скучной, и проводит все свое свободное время только в творческой мастерской. Студент В.О. Криворуцкий представил эскиз скульптуры Белинского в обнаженном виде, стремясь таким образом показать духовную мощь в немощном теле…» [12. Л. 2].
Невнимание студентов к политическим дисциплинам не было исключительно ленинградским феноменом. Аналогичные жалобы комсомольских работников поступали в ЦК ВЛКСМ и из вузов других городов. Эти сигналы обобщались в отчетах, подготовленных отделами ЦК комсомола. Но самым главным «криминалом» в поведении студенчества считалась даже не аполитичность, а существование в среде студенчества различных сомнительных группировок.
К такого рода группировкам, например, в Ленинграде были отнесены: «Искатели правды» и «Есенинцы» из Ленинградского государственного университета, «Общество лодырей» из Горного института. Ни одна из этих группировок не носила политического

характера, а тем более не ставила перед собой каких-либо политических целей. Они, в общем, даже не скрывались и напоминали, скорее, даже не группы, а неформальные студенческие сообщества – круг друзей. Так, «Искатели правды», студенты филологического факультета ЛГУ, занимались тем, что собирались узким кругом для обсуждения различных жизненных и литературных проблем. Аналогичные интересы были свойственны участникам литературного кружка из Ростовского университета, называвшими себя «настоященцами». Свой литературный кружок создали студенты Свердловского университета и Челябинского педагогического института, не раз отмечая на своих собраниях, что советская литература во многом ущербна, поскольку концентрируется на положительном примере и в массе своей является невыразительной и бесцветной [9, с. 89].
Это были своеобразные объединения молодежи по интересам, некоторые из них были вообще «беспредметны», т. е. представляли собой некий постоянный круг друзей, собиравшихся для совместного проведения досуга. Например, студенты механикоматематического факультета МГУ, объединившиеся в кружок «Тесное содружество», ставили единственной задачей своего кружка лишь сохранение дружбы после окончания вуза. Несмотря на это, участники этого кружка были обвинены в создании тайной националистической организации (в кружок входили студенты-евреи) и подверглись различным взысканиям.
Официальные партийные органы все же характеризовали наличие в студенческой среде подобных кружков как единичные явления, не свойственные советской молодежи в целом. Однако их появление в послевоенные годы было весьма симптоматично. Они, в частности, свидетельствовали о том, что молодежь, которой была
отведена роль опоры режима (послевоенная молодежь – первое поколение, воспитанное от начала до конца сталинской системой), становилось менее управляемой.
Большинство молодых в качестве главного жизненного принципа отмечали желание принести наибольшую пользу Родине, честно трудиться на благо отечества. В системе ценностей, которую с детства предстояло усвоить молодому поколению, Сталин, Партия, Родина составляли единое целое. Но был опыт войны, который, несмотря на все последующие усилия идеологии, все-таки отдал главный приоритет патриотическому чувству.
Как подчеркивает исследователь В.П. Кривун: «…когда со временем "вирус сомнения" зародился в умах молодых, это чувство патриотизма как высшая ценность – если уж не подтолкнула кого-то
в ряды борцов, то, во всяком случае, помешала стать циником. Они начали с малого – с самостоятельного изучения школьных и вузовских программ, вне плана. Когда не удовлетворяли вузовские учебники – они брались за изучение курса по монографиям. Если не устраивала "рекомендованная" литература – они обращались к писателям и поэтам не то чтобы запрещенным, а тем, которых официальное советское литературоведение причисляло к категории "второсортных". В истоках этого стремления лежали отнюдь не политические мотивы. Молодые люди просто собирались в кругу близких товарищей для самостоятельного изучения литературы, философии, истории…» [6, с. 202].
Попытка уйти от школьных и вузовских штампов, навязанных оценок и дозволенных суждений перерастала из потребности в способность самостоятельно мыслить, не оглядываясь на привычные рамки. Естественный процесс познания переключался с вопросов литературы и философии на проблемы современной политики. Сначала все развивалось в легальных формах, но пошли первые запреты – и заработала система конспирации.
Так, например, в доступных архивных материалах следственного комитета МГБ Ленинграда встречается запротоколированная беседа с одним из ленинградских студентов, арестованных за участие в «самообразовательном» студенческом кружке: «…никаких политических задач мы перед собой не ставили, да и политических концепций у нас не было… Среди нас почти все комсомольцы и даже есть член партии. Меня и моих товарищей объединяло стремление к самообразованию, а конспирация объяснялась только тем, что мы нередко изучали научную литературу и публицистику, которая воспринимается на партийном уровне как буржуазная и упадническая… Однако ничего крамольного в этом не было…» [1. Л. 12].
Если говорить об общих тенденциях в развитии молодежных кружков и групп, то здесь со временем определились два направления: первое продолжало традицию самообразования в духе «катакомбной культуры»; другое направление составляли кружки и группы молодежи, которые в течение 1947–1950 гг. приобретали политическую направленность, а в их деятельности усиливался политический акцент.
Так, спустя годы стало известно о существовании «Коммунистической партии молодежи» (КПМ) – молодежной группы, созданной в 1947 г. в Воронеже. В Москве на рубеже 1940–50-х гг. действовали аналогичные кружки старшеклассников и студентов:
«Армия революции», «Союз борьбы за дело революции». Есть информация о работе молодежных политических кружков в Ленинграде, Челябинске, Свердловске и других городах. Как правило, в эти организации входили школьники старших классов, студенты, учащиеся техникумов, т. е. молодежь в возрасте от 16 до 23 лет. Обычно кружок или группа были очень немногочисленны – от 3 до 10 чел., редко больше. Исключение составляла воронежская «Коммунистическая партия молодежи», которая насчитывала более
50 чел. [10, с. 342].
Уже из названий перечисленных групп ясно, что это были объединения, основанные на марксистской, коммунистической платформе, хотя далеко не каждая группа имела документы, которые с полным основанием можно было бы считать программными. Речь шла скорее об общей ориентации. Самостоятельное изучение работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, теории социализма – с одной стороны, наблюдение за реальной жизнью – с другой, стали главным источником сомнения, побудительным мотивом к действию. Пропаганда контрастировала с реальностью, и молодежь стала искать объяснения этих контрастов в теории.
Как утверждает историк В.В. Живулин: «…в программе московского "Союза борьбы за дело революции" существующая в стране ситуация определялась как ничего общего не имеющая с идеями коммунизма, диктатура Сталина – как бонапартистская, внутренняя
политика была названа тиранией, внешняя – противостоянием двух империалистических систем. Антисталинскую направленность имела программа "Коммунистической партии молодежи" (Воронеж), в которой осуждалась практика обожествления вождя. Участники аналогичной группы в Челябинске приняли воззвание – "Манифест идейной коммунистической молодежи", в котором говорилось о перерождении коммунистической партии в партию буржуазного типа, о бюрократическом перерождении советского правительства, его неспособности руководить страной, об отсутствии демократии в СССР…» [3, с. 57].
По-разному формулировали молодежные группы свои конечные цели. Для «Коммунистической партии молодежи» это было построение коммунистического общества во всем мире, челябинская группа провозглашала своей целью борьбу против существующего советского строя, но это не значит, что они исповедовали насилие и террор как способ достижения поставленных задач. Как правило, методы террора отрицались участниками групп в принципе как безнравственные и политически неэффективные, поэтому их главным методом стал метод разъяснения и убеждения. Члены молодежных групп надеялись, что по мере развития движения и по мере прозрения людей за ними будет большинство.
В показаниях арестованного участника «Союза борьбы за дело революции» встречается следующая информация: «…мы не ставили целью Союза насильственное свержение сталинского строя, а считали первой задачей разъяснение как можно большему количеству людей, что их жестоко обманули, что окружающая действительность – это хорошо обставленная контрреволюция…» [2. Л. 2].

Конечно, в этих первых порывах к справедливости, к освобождению от окружающей лжи вообще много романтичного. Конспиративные встречи, псевдонимы, тайные проверки для вновь принятых членов организаций – все это еще можно было бы назвать игрой, если бы не то обстоятельство, что мера наказания была более чем реальной и чудовищно несовместимой со степенью содеянного.
Так, участники московского «Союза борьбы за дело революции»
были приговорены к высшей мере наказания (расстрелу) – 3 чел., к
25-ти и 10-ти годам лишения свободы – 10 и 3 чел. Среди членов
«Марксистской рабочей партии» (Ленинград) были осуждены к высшей мере наказания 3 чел., к 25-ти годам лишения свободы – 7 чел., к 10-ти годам – 2 чел., и три человека получили по одному году лишения свободы за недоносительство. Аналогичные приговоры были вынесены в отношении других участников и членов молодежных групп. Подобные акции власти старались не афишировать, поэтому для большинства непосвященных судьба участников антисталинских молодежных групп оставалась неизвестной, как и само существование таких групп [7, с. 212].
Этого нельзя сказать о других представителях нонконформистского движения в среде советской молодежи, которые были на самом виду, более того, их сознательно выставляли на публичное обозрение и публичное осуждение. Сделать это было не трудно, поскольку те никуда не прятались и даже демонстративно бросались в глаза – это стиляги.
Понятие «стиляга» вошло в общественный лексикон в конце
1940-х гг. Совсем недавно закончилась война, и общество, вышедшее из этой войны, перестроилось на марше, но по-прежнему продолжало жить на казарменном положении – с унифицированными правилами, привычками и вкусами. И тут обнаружилось, что казарменный режим устраивает далеко не всех, и в этом, казалось бы, монолитном обществе есть люди, которые хотят жить по-своему, иметь свой стиль жизни и свое собственное пространство для самовыражения. Они не покушались на основу основ, даже позволяли себе быть абсолютно аполитичными (один из принципов стиляг).
«Стиль» нашел свое выражение в молодежной моде и музыкальных пристрастиях. Комплект стильной одежды для молодого человека конца 40-х – начала 50-х гг. состоял из нескольких необходимых атрибутов: пиджака с широкими плечами, яркого галстука с экзотическим рисунком («пожар в джунглях»), зауженных к низу брюк, ботинок с приваренным каучуком («на манной каше»), широкополой шляпы. Все это практически невозможно было купить, надо было
«достать» или изготовить самостоятельно. Волосы законами стиля
предписывалось носить длиннее, чем это было принято у обычных граждан – с набриоленным «коком» на макушке [8, с. 23].

В музыке стиляги поклонялись джазу, на официальном советском языке именуемом «музыкой толстых». После разгромных постановлений ЦК ВКП(б) о музыке и начатой борьбы с
«низкопоклонством перед Западом» джаз в СССР был запрещен.
Но записи джазовых исполнителей все равно ходили по рукам – сначала в виде трофейных грампластинок, позднее в форме «скелетной коллекции», т. е. изготовленных полулегальным способом на рентгеновских снимках (отсюда выражение – «джаз на ребрах» или
«джаз на костях»).
Среди советских стиляг рубежа 1940-х – 1950-х гг. преобладала студенческая молодежь либо их более старшие сверстники, уже начавшие свой трудовой путь. Как правило, борьба со стилягами разворачивалась на уровне официальной пропаганды, когда в журнальных и газетных статьях подвергались высмеиванию и осуждению вкусы и образ жизни стиляг. К этому добавлялись профилактические меры со стороны подразделений милиции и добровольных народных дружин – облавы на стиляг, погромы в местах их увеселительных сборищ, причинение вреда их вызывающей яркой одежде и прочим нестандартным элементам их внешнего вида. К более серьезным мерам воздействия на стиляг следует отнести создаваемые по инициативе комсомольских и партийных организаций бойкоты стилягам в трудовых и учащихся коллективах, исключение из учебных заведений или увольнение с работы.
Административное преследование, как правило, выражалось в направлении на принудительные общественно-полезные работы, а уголовное преследование в основном строилось на обвинении стиляг в тунеядстве и безыдейности. Аполитичность, свойственная представителям «движения стиля», с одной стороны, не давала повода властям на применение к ним крайних мер, но, с другой стороны, создаваемая официальной пропагандой атмосфера общественного порицания и гонения на стиляг сломала многим из них судьбы и жизни.
Таким образом, советская молодежь первого послевоенного десятилетия представляет собой безусловный социальный феномен. Рожденное и воспитанное в атмосфере сталинского режима, оно восприняло все лучшее, что воспитывало советское общество тех лет в своей молодежи, но при этом поколение послевоенной молодежи принесло с собой более свежий взгляд на окружающую действительность, которая нередко контрастировала с преподносимой пропагандистской информацией. Именно светлые душевные порывы и желание принести пользу Родине руководили действиями молодых людей, надеявшихся на совершенствование существующей
политической системы в СССР.

Список литературы
1. Архив управления Федеральной службы Безопасности по г. СанктПетербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб и ЛО) Ф.1120 си. Оп. 11.
2. АУФСБ СПб и ЛО Ф.1120 си. Оп. 12
3. Живулин В.В. Советская молодежь как элемент политического режима. – Челябинск, 1999.
4. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество. – М., 2001.
5. Комаров А.В. Советский Союз сквозь жизнь студенческого сообщества. – Екатеринбург, 1999.
6. Кривун В.П. Советская молодежь – гордость страны. – М., 1997.
7. Лидман А.М. Послевоенные репрессии в СССР. – М., 2001.
8. Малина В.К. Это яркое слово – стиляга! – Хабаровск, 2006.
9. Рейтен И.Я. Студенческое нон-конформистское движение в СССР. – СПб., 2000.
10. Соколов, А.А. Инакомыслие в Советском Союзе. – М., 1998.
11. Центральный государственный архив историко-политической документации Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб) Ф. 401. Оп. 6.
12. ЦГАИПД СПб Ф. 401. Оп. 8.