Рациональность (лат. ratio – разум) – обусловленность разумом, доступность разумному пониманию, логическая непротиворечивость; соответствие принятым правилам и нормам в противоположность иррациональному – алогичному, неразумному.
Прежде всего рациональность предполагает адекватное отношение к миру, что обеспечивает эффективность действия. Это необходимый, но далеко не достаточный признак рациональности, так как успешное решение задачи может быть достигнуто удачной находкой, объективно целесообразной и создающей иллюзию рационального поведения.
Рациональность правомерно видеть только там, где существуют специальные усилия сознания субъекта по анализу соответствия, соразмерности его позиции той реальной ситуации, в которой он находится. Другими словами, речь идет о создании «идеального плана» действий и способности к сознательному рефлексивному контролю над ним.
Но если деятельность по конструированию идеальных объектов может уходить в бескрайние полеты фантазии, то научная рациональность, т.е. мысленное конструирование идеальных объектов, которое признает наука, ограничивает данную свободу мысли. Ей нужны знания, пригодные для практического использования, следовательно, она признает лишь те идеальные объекты и процедуры, которые непосредственно или опосредованно, актуально либо потенциально сопряжены с практической значимостью для жизнедеятельности людей.
С одной стороны, научную рациональность связывают с историей развития науки и естествознания, с совершенствованием систем познания и с методологией. В этом отождествлении рациональность как бы «покрывается» логико-методологическими стандартами. С другой стороны, рациональность оказывается синонимичной разумности, истинности. И здесь на первый план выдвигаются проблемы выяснения критериев, оснований и обоснований истинного знания, совершенствования языка познания.
Рациональность не может отождествляться с логичностью, поскольку законам формальной логики подчиняются любые суждения, в том числе содержательно бессмысленные или ошибочные. Исходя из традиционного разделения интеллекта на рассудок и разум, следует отличать рассудочную рациональность, подчиняющую мыслительную деятельность требованиям норм и правил, и разумную рациональность, критикующую основания любых норм и правил, пересматривая их, в том числе и с помощью интуиции. В этой связи сегодня выделяют «закрытую» рациональность – следование заданным в теоретической системе понятиям, нормам и правилам, и «открытую», включающую в себя критически-рефлексивный анализ познавательных регулятивов, на этой основе возможность их смены, расширение условий продуктивного творчества.
Наиболее часто и наглядно идея рациональности как рефлексивного контроля и объективирующего моделирования реализуется в режиме «закрытой рациональности» на основе заданных целеориентиров. Поэтому нередко рациональность сводят к успешной целесообразной или целенаправленной деятельности. Исследователи критически относятся к типу «закрытой» рациональности. Именно абсолютизация и догматизация оснований, функционирующих в режиме «закрытой» рациональности частных парадигм, лишают в современном сознании идею рациональности ее духовного измерения, ценностно-мировоззренческой перспективы, связанной с установкой на гармонизацию отношений человека и мира.
Однако то, что представляется рациональным в «закрытой» рациональности, перестает быть таковым в контексте «открытой». Например, решение проблем производственных не всегда рационально в контексте экологических. Или деятельность, иррациональная с позиции науки, может быть вполне рациональной с других точек зрения, к примеру, с точки зрения получения ученой степени.
Противопоставление рационального нерациональному следует связывать не с каким-либо видом содержания знания или типом опыта, а с наличием или отсутствием определенной установки субъекта (правильное суждение мы не назовем логическим выводом, если оно не получено в результате сознательной установки на правила логики).
Длительное время наука (сведенная к естествознанию) воспринималась как носитель истины в последней инстанции, образец беспристрастности и объективности, абсолютный непререкаемый авторитет. Дж.К. Максвелл отмечал, что «почтение к науке так велико, что даже самые абсурдные мнения получают распространение, если только они выражены языком, вызывающим в памяти какие-нибудь хорошо известные научные фразы»[15].
Классический идеал рациональности Нового времени предполагал исчерпывающую достоверность исходных истин, лежащих в основании подлинного знания. Ответственность рационального сознания – во внутренней дисциплине сознания, «открывающего» подлинную реальность в рефлексивно контролируемых идеальных конструкциях. В классической рациональности разум неизменен в познании неизменной же природы; универсален и безграничен в познании окружающего мира и самого себя.
В.С. Швырев фиксирует «концептуальный кризис в интерпретации понятия рациональность, который обнаруживается в современных дискуссиях по этой проблеме и связан с конкретной исторической формой рациональности, а именно с тем классическим представлением о рациональности, которое восходит к эпохе нового времени и Просвещения. Современный кризис рациональности – это, конечно, кризис классического представления о рациональности»[16]. Он обусловлен потерей ясных и четких идейно-концептуальных ориентиров, которыми характеризовалось классическое сознание вообще. Сквозь призму классической рациональности мир представал как законосообразный, структурно-организованный, упорядоченный, саморазвивающийся. Вместе с тем классический рационализм так и не нашел адекватного объяснения акту творчества. В истоках эвристичности, столь необходимой для открытия нового, рационального меньше, чем внерационального, нерационального и иррационального. Глубинные слои человеческого Я не чувствуют себя подчиненными разуму, в их клокочущей стихии бессознательного слиты и чувства, и инстинкты, и эмоции.
Неклассическая научная рациональность «берется» учитывать соотношение природы объекта со средствами и методами ее исследования. Уже не исключение всех помех, сопутствующих факторов и средств познания, а уточнение их роли и влияния становится важным условием в деле достижения истины.
Этим формам рационального сознания присущ пафос максимального внимания к реальности. Если с точки зрения классической картины мира предметность рациональности – это, прежде всего, предметность объекта, данного субъекту в виде завершенной, ставшей действительности, то предметность неклассической рациональности – пластическое, динамическое отношение человека к реальности, в которой имеет место его активность. В первом случае мы имеем предметность Бытия, во втором – Становления. Задача – соединить их.
Многочисленные работы последних лет содержат отказ от проведения демаркации наука – не наука, утверждают наличие социальной обусловленности содержания теоретического знания, его культурно-исторической определенности.
Отклоняя сугубо сциентистский вариант трактовки рациональности, многие исследователи указывают на то, что знание, в том числе и научное, не возникает и не развивается в границах логических норм и стандартов помимо внерациональных, неформализованных духовных содержаний.
Условность прежних представлений о рациональности подтверждена историей науки, убедительно свидетельствующей о присутствии в научных теориях иррациональных моментов, выходящих за рамки опыта и методологии.
Трансформация представлений о рациональности в литературе по методологии науки связывается с многомерностью и многоуровневостью сознания, символическим, ненаглядным характером постижения реальности, с отказом от буквальности в постижении мира, с относительностью демаркации материального и идеального, объективного и субъективного, нелинейностью мышления.
Попытки исчерпывающей рационализации ограничены, с одной стороны, непрозрачностью для сознания самой действительности, с другой стороны, само рациональное начало в человеческом сознании не может стать предметом исчерпывающего рефлексивного самоконтроля.
Постнеклассический образ рациональности показывает, что понятие рациональности шире понятия «рациональности науки», так как включает в себя не только логико-методологические стандарты, но еще и анализ целерациональных действий и поведения человека. В самой философии науки возникшая идея плюрализма растворяет рациональность в технологиях частных парадигм. По словам П. Гайденко, на месте одного разума возникло много типов рациональности. По мнению ряда авторов, постнеклассический этап развития рациональности характеризуется соотнесенностью знания не только со средствами познания, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности.
Новый постнеклассический тип рациональности активно использует новые ориентации: нелинейность, необратимость, неравновесность, хаосомность и пр., которые до сих пор неуверенно признавались в качестве равноправных членов концептуального анализа. В новый, расширенный объем понятия «рациональность» включены интуиция, неопределенность, эвристика и другие не традиционные для классического рационализма прагматические характеристики, например, польза, удобство, эффективность. В новой рациональности расширяется объектная сфера за счет включений в нее систем типа: «искусственный интеллект», «виртуальная реальность», «киборг-отношения», которые сами являются порождениями научно-технического прогресса. Такое радикальное расширение объектной сферы идет параллельно с его радикальным «очеловечиванием». И человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как системообразующий принцип. Это говорит о том, что мышление человека с его целями, ценностными ориентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта. Поэтому постнеклассическая рациональность – это единство субъективности и объективности. Сюда же проникает и социокультурное содержание. Категории субъекта и объекта образуют систему, элементы которой приобретают смысл только во взаимной зависимости друг от друга и от системы в целом. В этой системе можно увидеть и провозглашаемый еще с древности идеал духовного единства человека и мира.
Новые представления о рациональности в первую очередь связаны с новым образом субъекта познания. Классический научный способ описания объектов базировался на аксиоме полной независимости от познающей активности субъекта и исследуемой реальности, и ее модели. В постнеклассической науке знание выступает как результат деятельности. несущий в себе след операций ее осуществления. Рациональность любого знания сопрягается с рациональностью, пронизывающей деятельность субъекта, то есть с соответствием образцам, соразмерности рамкам данной деятельности и отнесенности к ним.
Благодаря гуманитаризации постнеклассическая рациональность сопрягает эпистемологию и философскую антропологию – рациональное познание выступает как одна из форм человеческого действия в общем ряду деятельности и общения людей. Научное знание лишается внеисторического и внесоциального статуса, включается в определенную систему социальных отношений. Особенно это свойственно социогуманитарному научному познанию, которое всегда стимулировалось интересами различных социальных групп, их ценностями и идеалами, что в значительной степени ставило под вопрос саму возможность научной рациональности в социальном познании.
Современная рациональность представляет собой перманентный диалог, в котором победа той или иной позиции в принципе рассматривается как относительная и допускающая возможность дальнейшего спора и пересмотра прежних позиций. Такая диалогическая, она же «коммуникативная» рациональность имеет проектно-конструктивный характер, выступает формой определенным образом программируемого социального рационального действия.
Коммуникативный поворот в современной философии науки изменил понимание научного знания и его проблематики. Происходит отказ от идеи истинности научного знания в пользу утверждения его правдоподобности, от процедур доказательства акцент смещается на аргументацию, утверждается единство контекстов открытия и оправдания. В философии науки складывается новый подход – риторика науки, в фокусе внимания которой не только приложение логики аргументации к научному знанию, но и анализ научных текстов как форм дискурса[17] и нарратива (повествования), и процедур объяснения и понимания в аргументации. Философия науки все в большей мере включает в себя историко-научные рекомендации «отдельных случаев» («case stadies»), выполняющих роль прецедентов, значимых и признанных научным сообществом, уже не претендующих на универсальную методологическую значимость.
Коммуникативный поворот, отмечает А.П. Огурцов, повлек сомнения в достаточности дедуктивных и индуктивных логических стандартов рассуждения, в существенном сужении притязаний этих стандартов на обязательность, обоснованность и силу в логике и методологии науки[18].
В риторике науки на первое место выходит этика дискурса, нормы которой одобряются всеми членами научного сообщества; условиями успешной коммуникации становятся иммунитет против подавления и неравенства (симметричность коммуникации), руководство мотивом совместного поиска истины. Вводится идея «присутствующего разума» (Дж. Александер), устанавливающего рамки понимания этого мира, наращивающего корпус утверждений наблюдения, имеющих статус беспристрастных и безличных, создающего возможность достижения консенсуса относительно способов интерпретации и документации наблюдений, их моделирования, объяснения и публикации. Благодаря этим критериям научной объективности из консенсуса научного сообщества складывается безличный мир: «Чем больше индивиды разделяют концептуальные рамки своих безличных миров, тем больше индивидуальная практика может быть подвергнута сверхличному контролю, тем в большей мере она подчиняет себя универсальным критериям оценки. Чем больше разделяемая почва, тем более нейтральной эта почва не только выглядит, но и является»[19].
Таким образом, «присутствующий разум» – это система разделяемых и обязывающих норм, общих истин, на которых основывается понимание и взаимопонимание между людьми, тематизация норм и правил коммуникативного понимания. В этой системе обеспечивается универсальность значений контекстуальных интерпретаций, коммуникативных правил в формах обобщенного знания, ставших интеллектуальными традициями, методологических правил и стандартов объяснения и согласования научных утверждений, исследовательских программ и дисциплинарных матриц.
Проблема «разных» рациональностей не только реальна, но и весьма актуальна. Вместе с тем заслуживает внимания и концепция единства рациональности, понимаемая как диалектическое единство многообразных проявлений разума. Рациональность научная, философская, религиозная и т.д. – не альтернативы, но грани единого и многоликого человеческого разума. Отмечается, например, что «чем крупнее научный результат, тем глубже его истоки в духовной подпочве цивилизации, тем больше прообразов ему предшествует. А фундаментальные идеи вообще нисходят к сквозным структурам культуры (или архетипам), которые пронизывают весь массив ее истории. Таковы идеи атомизма, эволюционизма, симметрии и гармонии, эфира и вакуума, хаоса и порядка…»[20].
Сегодня в методологии науки происходит возвращение к идее универсальности, поиск универсальных норм и правил, в том числе научных коммуникаций. Но это возвращение обогащено преодолением крайностей догматического следования канонам единого разума и безудержного релятивизма, осознанием того, что собой представляет научная практика и насколько она «нагружена» процедурами аргументации и интерпретации.
«Плюрализация» рациональности, отказ от идеи единого «монологического» разума своим отрицательным следствием имеет распространение релятивизма в интерпретации научного знания, порождает представление о том, что научная деятельность – не столько бескорыстный поиск истины, сколько клановая борьба между научными сообществами. Радикальная форма этой позиции приводит к принципиальному отрицанию идеи самой рациональности.
Современное «постнеклассическое» сознание признает существование в науке и в культуре в целом многообразия различных независимых, не сводимых к какому-то общему знаменателю единого «рацио», парадигм, каждая из которых претендует на рациональность, но характеризуется своими собственными нормами и стандартами.
Но научное познание нельзя свести ни к «холодному царству» истин, безразличных к человеческим ценностям, ни к экзистенциальным идеологемам, ориентированным на внутренний мир человека. «Современная наука, – отмечает А.П. Огурцов, – отстаивает идею принципиальной множественности описаний и объяснений, настаивая лишь на ясности и методологической прозрачности исходных принципов и посылок, на последовательности и аргументированности научного дискурса, осуществляющегося в диалоге и критике иных принципов и способов рассуждения»