Я взял этот лингвистический признак из области когнитивной психотерапии и РЭПТ у Бека (Beck,

1976) и Эллиса (Ellis, 1979), которые создали спис­ки когнитивных искажений, обусловливающих то, как мы отфильтровываем информацию и восприни­маем мир.

Двумя признаками из списка когнитивных иска­жений, которые, по-видимому, не вписываются в метамодель, являются «персонализация» и «эмоционализация». Человек, использующий эти когнитив­ные искажения, рассматривал бы, слышал бы информацию, события, слова и т. д. и реагировал бы на них так, как если бы все, происходящее снаружи, относилось к нему самому. При персонализации че­ловек убежден в том, что он несет ответственность за внешние ситуации, за которые он никак не может нести ответственность. Затем он приходит к выводу, что если он так воспринимает вещи, ему следует чувствовать их определенным образом (эмоционализировать их). При эмоциональном рассуждении человек убежден в том, что поскольку он чувствует отрицательную эмоцию, должна существовать соот­ветствующая негативная внешняя ситуация.

Эти номинализации обладают другим качеством, а именно, они обозначают термины, которые не имеют специфических объектов ссылки, а только сверх обобщенные значения; при этом значения и объекты ссылки изменяются в соответствии с уровнем абст­ракции или контекстом. Они включают термины с бесконечным числом значений, то есть много порядковые понятия. Они также обладают рефлексивнос­тью, так что мы можем использовать эти термины по отношению к ним самим.

Многопорядковые слова, включающие опущения и обобщения, появляются в виде слов, которые мы мо­жем использовать на многих различных уровнях абстракции. Некоторые из них являются столь много­порядковыми по природе, что функционируют как термины с бесконечным числом значений. Они явля­ются наиболее общими терминами из используемых нами.

«Человечество», «наука», «математика», «человек», «образование», «нравственность», «политика», «религия», «здравомыслие», «безумие», «железо», «древесина», «яблоко», «объект» и т. д. - мы используем эти терми­ны не как однозначные, обозначающие кон­станты некоторого вида, а как термины с из­начально бесконечным числом значений или переменными объектами ссылки.

Слова без объекта ссылки (замаскированные шумы и знаки).

Кожибски называл псевдослова «шумами» (в слу­чае аудиального канала) и «знаками» (в случае ви­зуального канала). При этом имеются лингвистичес­кие «карты», но они ни на что не ссылаются. В дей­ствительном мире или мире логики (логической действительности) не существует ничего, для чего эти слова могли бы являться истинными символами.

Когда мы используем слова, которые на самом деле ни на что не ссылаются, мы просто создаем шум. Что мы скажем о «картах», которые не соответству­ют никакой реальной территории? Мы можем найти их интересными, даже занимательными. От них за­висит научная фантастика! Но найдем ли мы их по­лезными в смысле получения достоверной информа­ции или ориентирования в реальности? Нет. Они существуют как псевдослова. Это делает их коварны­ми. Они выглядят как слова, они звучат как слова, однако не ссылаются ни на что реально существую­щее - ни в физическом мире, ни в мире значений и коммуникации. Это слова без объекта ссылки. Эти шумы, произведенные при помощи рта, или знаки, написанные на бумаге, только производят такое впечатление.

Другой способ мышления, возникший в аристоте­левской логике, связан с рассмотрением и описани­ем явлений в понятиях «или-или», что, таким обра­зом, приводит к двузначным терминам. Однако в большинстве случае это является отображением типа «ложь в действительность» - исключением третье­го, континуума и возможности «и-и».

Когда мы формулируем высказывания в формате «или-или», мы осуществляем репрезентацию терри­тории и ориентируем себя на эту репрезентацию так, как если бы она допускала только два варианта рас­смотрения, оценки и реагирования. А это редко яв­ляется верной репрезентацией реальности.

В психологии мы создали ориентацию и набор репрезентаций «или-или» в классических спорах о наследственности/окружении, природе/воспитании, генетике/обучении. Такие понятия «ложь в действи­тельность» предполагают, что мы можем разделить особенности организма на два отдельных класса: обусловленные наследственностью и обусловленные окружением. Это является примером исключенного третьего, закона аристотелевской логики, согласно которому исключается любой вид взаимодействия между данными факторами в качестве третьей возможности. Тем не менее, несомненно, что человечес­кий опыт возникает в результате взаимодействия между генами и окружением, между врожденными особенностями человека и воспитанием, которое мы получаем. Чтобы бросить вызов высказываниям в формате «или-или», проделайте следующее.

Я использую эту фразу, чтобы подчеркнуть акцент общей семантики. Кожибски го­ворил, что мы часто берем реальность в целом, раз­деляем ее на части (в своей речи) и затем забываем о различии между «картой» и «территорией». В ре­зультате мы начинаем обращаться с идентифици­рованными «элементами карты» как с реальными и отдельными. То есть как если бы вы могли иметь «сознание» без «тела» или наоборот. Или «простран­ство» без «времени». Цитируя Эйнштейна, Кожиб­ски предположил, что в случае территории мы имеем только «пространственно-временной» континуум, и это приводит нас к области квантовой механики. Мы имеем только «сознание-тело», «мысли-эмоции» и.т.д.

Кожибски говорил, что мы часто берем ре­альность в целом, разделяем ее на части (в своей речи) и затем забываем о различии между «картой» и «территорией». В результа­те мы начинаем обращаться с идентифици­рованными «элементами карты» как с реаль­ными и отдельными.

Бэндлер и Гриндер упоминают Кожибски и роль «экстенсиональных» и «интенсиональных» опреде­лений в книге «Структура магии, том I». Кожибски также говорил об этих определениях и в понятиях чрезмерно и недостаточно определенных терминов. Он утверждал, что при использовании интенсио­нальной ориентации мы, как правило, чрезмерно определяем термины. Это означает переход в мир с предположением, что определения терминов в нашем словаре являются полностью удовлетворительной формой отображения. Следовательно, девушка выхо­дит замуж за «хорошего мужа». Без экстенсионализации специфических функций, видов поведения и т. д. того человека, которого она видит в качестве «мужа», она может позднее обнаружить, что «терри­тория» отличается от ее «карты»!

Кожибски утверждал, что мы чрезмерно или не­достаточно определили большинство терминов. Мы чрезмерно определяем (или чрезмерно ограничива­ем) слова по интенсивности, когда слишком доверя­ем нашему вербальному или словарному определе­нию. Если мы убеждены в «реальности» нашего определения слова, мы наделяем его слишком боль­шим содержанием и конкретностью. Определение слова недостаточно, если оно слишком экстенсивно (в нем использовано много специфических фактов и деталей), так что обобщения становятся только ги­потетическими.

Как и номинализации, эти термины указывают на остановленный процесс, превращенный в существи­тельное, но это еще не все. Они указывают на исполь­зование таких терминов так, как если бы они имели только одно значение. Согласно Кожибски, этот фе­номен берет начало в аристотелевской логике. «Что бы это ни было, это есть». «Ничто не может одновре­менно быть и не быть». Эти термины часто указывают на забывание о различии между «картой» и «территорией».

Наша склонность номинализировать глаголы (ма­териализовать процессы) и, следовательно, делать статические, определенные и абсолютизированные однозначные высказывания ведет нас к созданию статических выражений. Эти однозначные статические слова и выражения звучат абсолютно и догматично, заставляя, таким образом, наши высказывания зву­чать как безусловные истины. Кожибски говорил, что это приводит к «законодательному семантическому наклонению», абсолютизмам и «божественному ре­жиму».

Аристотелевская логика образно иллюстрирует это так. Закон тождества: «Что бы это ни было, это есть». Закон противоречия: «Ничто не может одно­временно быть и не быть». Закон исключенного тре­тьего: «Все может или быть, или не быть».

Как и комплексный эквивалент, идентификацион­ное высказывание уравнивает явления, находящиеся на различных уровнях абстракции, хотя в данном случае равенство подразумевает идентичность с «я», «Я - ...X», «Он - ...А», «Она - не более чем...». Это приводит к двум наиболее опасным формам ото­бражения «лжи в действительность» (вообще несо­ответствующего территории), а именно «суть» (is) идентификации и «суть» утверждения. Утвердитель­ные качества даже на уровне восприятия («роза красная») не могут отобразить воспринимаемые нами в мире взаимодействия и вклад в них наших чувстви­тельных рецепторов (палочек и колбочек). Утвердительные суждения (наши оценки, значения) перено­сят это на более высокий уровень («Он - ничтоже­ство»).

Этот установленный Кожибски отличительный признак языка тесно связан с комплексным эквивалентом, но все же отличается от него. Кожибски определяет идентичность как «абсолютную одинако­вость во всех отношениях». Слово «всех» в этом определении делает идентичность невозможной. Если мы удалим «всех» из определения, слово «аб­солютная» также потеряет смысл. Тогда мы просто будем иметь «одинаковость в некоторых отношени­ях», приемлемое понятие, так как мы понимаем сло­во «одинаковый» как «сходный». Фактически, поня­тие сходства позволило бы нам создавать обобщения, ярлыки, категории и т. д., работать с ними и исполь­зовать их соответствующим образом.

Большинство высказываний, употребляемых нами в повседневной речи, содержат многочисленные нарушения метамодели. Когда вы услышите та­кое высказывание, начните с нарушений более высо­кого уровня и бросьте вызов искажениям. Затем пе­реходите к обобщениям. И, наконец, бросьте вызов опущениям. Почему? Потому что каждое высказыва­ние содержит много опущений, и если вы начнете с них, то можете оспаривать их весь день. Так как ис­кажения обладают наибольшим весом и функциони­руют на более высоком логическом уровне, когда мы сначала бросаем вызов им, мы оказываем более силь­ное действие на глубинную структуру человека.

Теперь вы можете использовать эту метамодель для того, чтобы сделать возможным получение спе­цифической информации из глубинной структуры клиента. Вопросы метамодели позволяют вам раз­укрупнить человека на детали и особенности. По су­ществу, метамодель облегчает обнаружение важной информации, которая затем позволяет человеку рас­ширить его модель мира. В то же время вопросы метамодели функционируют так, чтобы, в конечном счете, вывести клиента из транса. Чтобы ввести кли­ента в транс, мы использовали бы обратные языко­вые паттерны, которые в НЛП обнаруживаются в так называемой Милтон-модели (см. главу 10).

После того как я (М. X.) впервые узнал о метамодели, я не думал о ней долгое время. «Всего лишь обычная чепуха, так или иначе, я делаю это». Позд­нее, во время моего НЛП-мастер-тренинга, Бэндлер рассказал, что все в НЛП - каждая модель, каждый процесс, каждый метод, каждый паттерн берут нача­ло в метамодели и что без полного знания этой мо­дели невозможно понять, как осуществлять модели­рование. И тогда я обратил внимание на метамодель.

Простые опущения

Простое опущение происходит тогда, когда ком­муникатор не сообщает информации о человеке, предмете или отношении.

Примеры:

Мне некомфортно. Я ощущаю страх. Я страдаю. Я одинок. Я не знаю.

Неполные сравнения

При неполном сравнении человек совершает сравнение, но опускает сравниваемых людей, сравниваемые вещи, предметы или стандарт, с которым он их сравнивает. Такие слова, как «лучше», «луч­ше всего», «дальше», «ближе», «богаче», «беднее», «больше», «меньше», «больше всего», «меньше все­го», «хуже» и т. д. являются признаками неполных сравнений. То, с чем вы сравниваете, функциониру­ет как пресуппозиция, и подсознание другого чело­века предоставит отсутствующую информацию.

Когда мы высказываем оценочные суждения, мы говорим о тех ценностях, в которых убеждены. Но в случае утраченного перформатива мы высказыва­ем оценочное суждение и при этом опускаем его субъекта (источник). Как неопределенное оценочное суждение, утраченный перформатив подталкивает человека в желаемом вами направлении. «Ты не лю­бишь меня». Обратите внимание на то, что оценоч­ное суждение опускает имя человека, высказавшего суждение, но привлекает внимание к «любишь меня».

«Мальчики не должны плакать». «Если вы соби­раетесь сделать что-либо, сделайте это наилучшим образом». «То, что вы сделали, глупо». В этих вы­сказываниях человек сделал некоторые оценочные суждения. Однако эти формулировки не дают нам информации о том, кто сказал это или где человек взял эти оценочные суждения.

Чтобы бросить вызов утраченному перформативу и восстановить опущенные и искаженные данные, спросите: «Кто сказал, что мальчики не должны пла­кать?», «Кто оценивает мои действия как глупые?», «Чье мнение отражают ваши слова?». Или еще ко­роче, спросите: «Кто это сказал?». Эти вопросы тре­буют, чтобы говорящий получил доступ к большему количеству информации, находящейся в глубинной структуре, и определил источник суждений. Пока мы не определим источник, у нас не будет возможности оспорить валидность высказывания.

Этот лингвистический признак относится к наше­му образу действий в мире. Поступаем ли мы на ос­нове внутреннего мира законов («следует», «надо», «вынужден»); возможностей («возможно», «могу»); обязанностей («обязан», «должен») или полномо­чий («смею», «хочу», «желаю») и т. д.? Иначе гово­ря, модальные операторы определяют границы на­шей модели мира и наш образ действия. Это наводит на мысль, что мы на самом деле можем научиться слышать в речи людей их системы убеждений. В НЛП предполагается, что наш язык обнаруживает и предписывает качества и ограничения наших сис­тем убеждений.

Модальные операторы определяют границы нашей модели мира и наш образ действия.

Поэтому слова вроде «могу» и «не могу», «следу­ет» и «не следует» обнаруживают личные убеждения по поводу того, что мы можем или не можем сделать в жизни. Существует несколько категорий модаль­ных операторов: необходимости, возможности, не­возможности, полномочий, идентичности, выбора и т. д. Эти категории проявляются в таких словах, как «могу/не могу», «возможно/невозможно», «хочу/не хочу» и т. д.

Прислушиваясь к таким словам, мы получаем ин­формацию о том, что клиент считает в своем мире возможным или невозможным. «Я не могу изменить свои убеждения». «Я не могу эффективно учиться». «Я не могу представить, что скажу это». Такой язык не только описывает ограничения человека, он созда­ет их. Модальные операторы возможности говорят нам о том, что человек считает возможным.