К настоящему моменту в России сформировалась демократическая модель отношений между государством, обществом и религиозными организациями. Если в Российской империи лишь официальное православие имело статус государственной религии, а в советское время всякая религия рассматривалась как негативное явление, более или менее терпимое, но подлежащее полному изживанию в исторической перспективе, то сегодня Российское государство декларирует намерение доброжелательно относиться к разным конфессиям. Это, бесспорно, положительный сдвиг, полностью соответствующий произошедшим в стране демократическим преобразованиям. Отечественная модель государственноцерковных отношений, как представляется, должна учитывать историческое, культурное и религиозное своеобразие страны и поддерживать религиозные структуры, которые внесли и способны вносить сегодня позитивный вклад в поддержание её национального достоинства.
К числу таких конфессий относится старообрядчество. Оно представляет собой православие в его наиболее консервативной форме и, в отличие от новообразовавшихся сект и «иностранных» религий, хранит традиции русской культуры. В то же время в сознании многих россиян староверы по-прежнему являются чуть ли не «диссидентами», а отношение к ним со стороны властей остаётся достаточно сдержанным.
Попытка объяснить историческую несправедливость такого рода была предпринята в монографии О.П. Ершовой «Старообрядчество и власть». Автором было высказано мнение, что трудности, испытываемые сегодня старообрядчеством в процессе конфессионального возрождения, имеют корни в дореволюционном прошлом России. В частности, указывается, что именно тогда сформировалось представление о мнимом «вреде», который приносят государству «раскольники», а ограничительно-запретительные мероприятия по отношению к ним были нормой [3, с. 194]. Признавая справедливость данного тезиса, нужно отметить, что имперский период российской истории располагает и положительным опытом в отношениях власти и старообрядческих сообществ. Цель данной статьи – рассмотреть, каким образом решался «старообрядческий вопрос» в 1905–1916 гг., использовав при этом материалы типичнопровинциального региона России – Курской губернии.
Предваряя анализ имеющихся данных, нужно сказать, что судьба старообрядчества в царской России вплоть до XX в. была предопределена его скептическим отношением к господствующей церкви. Последняя, как известно, была тесно связана с государством, считалась его главной идеологической опорой, а потому любое отклонение от официального православия рассматривалось как вызов действующей власти. Поэтому неудивительно, что государственные структуры вплоть до начала XX в. считали своим долгом борьбу со староверием. Её необходимость обосновывалась церковными историками, которые в многочисленных трудах доказывали, что «раскол от начала до конца есть следствие невежества», это «тяжёлая болезнь русской церкви» [12, с. 5], а сами «раскольники» – это носители фанатичного упрямства и гордыни, диких суеверий и религиозных заблуждений. Некоторые доходили даже до того, что называли старообрядцев «орудием враждебных России партий за границей» [15, с. 6].
Отступление от господствующей церкви до 1905 г. было связано с лишением ряда гражданских прав и массой неудобств (отрицание законом браков, заключенных вне православной церкви, признание детей от таких браков «незаконнорожденными», запрет занимать общественные и государственные должности и т. д.) [11, с. 11–18]. Пропаганда или же «внешнее оказательство» «противных» православной церкви учений вообще влекли за собой уголовную ответственность [9, с. 217–220]. Богослужения «в лесных трущобах», закрытие полицией молитвенных помещений, священники, перевозимые в телегах под стогом сена, аресты наставников – все это типичные сюжеты истории «ревнителей древнего благочестия» в XIX в. [1, с. 62]. К началу XX столетия такое положение вещей в глазах образованных современников стало выглядеть откровенно нелепым, поскольку старообрядческий мир в целом являл собою здоровую с нравственной точки зрения часть общества.
Правовой статус, а вместе с ним и условия жизни староверов изменились в 1905–1906 гг. Определила эти перемены ситуация в стране. В 1905 г. из-за нерешенности важнейших государственных вопросов (аграрного, рабочего, национального, вероисповедного и т. д.) и неудачного хода Русско-японской войны в России сложилась критическая ситуация, сделавшая невозможным существование прежнего государственного порядка. Правительство вынуждено было вернуться к курсу, начатому в 60-е гг. XIX в., и пойти на проведение преобразований демократического характера, предполагавших, в частности, ослабление контроля государства над общественной жизнью. Новые принципы взаимоотношений государства и общества нашли отражение в «Манифесте об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября 1905 г., обещавшем населению
«незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов» [9, с. 41].
В соответствии с этими принципами должен был быть решен и старообрядческий вопрос, тем более что в условиях общественнополитического кризиса правительство было заинтересовано в том, чтобы снять оппозиционность многомиллионной старообрядческой массы и заручиться поддержкой промышленного капитала старообрядцев-предпринимателей. Поэтому еще до выхода в свет Манифеста 17 октября был издан Именной Высочайший указ Правительствующему сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. [6, с. 304]. В нём принимались следующие постановления. Признавалось, что «отпадение от православной веры в другое христианское вероучение или исповедание не преследуется по закону». Присваивалось наименование «старообрядцев» взамен «раскольников» всем, кто «приемлет основные догматы православной церкви, но не признаёт некоторых обрядов и отправляет службу по старопечатным книгам». Религиозным обществам старообрядцев присваивалось наименование общин, за ними признавалось право на владение движимым и недвижимым имуществом. За духовным лицами, избираемыми общинами старообрядцев
для отправления духовных треб, закреплялось наименование настоятелей и наставников, причем лица эти «по утверждении их в должностях надлежащею правительственною властью» подлежали исключению из мещан или сельских обывателей (если они к этим сословиям принадлежали) и освобождению от призыва на действительную военную службу. Отменялись запреты по отношению печатания и ввоза в Российскую империю старообрядческих богослужебных книг. Старообрядцы уравнивались в правах с «лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков». Ведение метрических книг для записей рождений, браков и смерти старообрядцев возлагалось на их духовных лиц [6, с. 304–305].
17 октября 1906 г. вышел ещё один Высочайший указ «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий» [13, с. 178]. Согласно этому указу старообрядцам предоставлялось свободное исповедание их веры, отправление обрядов и образование религиозных общин для целей
религиозных, просветительных и благотворительных. Общины – самоуправляющиеся единицы с правом юридического лица – имели право на приобретение и отчуждение собственности, на иск и ответ в суде, образование капиталов и т. д. Община могла вести хозяйственные дела и избирать духовных лиц. Образовывалась она подачей заявления, подписанного 50 полноправными и совершеннолетними лицами, с последующим внесением в реестр губернским правлением. Названные законы полностью легализовали старообрядчество как отдельную конфессию на территории России. Начался новый период во взаимоотношениях «ревнителей старины», государства и общества. Длился он недолго – до 1917 г., однако успел получить у староверов название «золотого века».
Анализ процессов, происходивших в Курской губернии, показывает, что данный эпитет появился не напрасно.
Еще до объявления Указа о свободе вероисповедания, 2 марта
1905 г., курскому губернатору пришел циркуляр из МВД, в котором ему предлагалось собрать и предоставить информацию о фактах
«безосновательного стеснения свободы вероисповедания раскольников и сектантов, а также принять меры для устранения таковых» [2. Оп. 3. Д. 767. Л. 40]. Губернатор отдал соответствующие распоряжения уездным исправникам, в результате чего уже в апреле – июне
1905 г. были распечатаны все закрытые в предыдущие десятилетия молитвенные дома, за исключением тех, которые представляли опасность «из-за своей ветхости» [2. Оп. 3. Д. 767. Л. 42–44].
Сами «ревнители старины» также немедленно отреагировали на появление вероисповедных свобод. Как писал в своем отчете курский архиепископ Питирим, «с опубликованием этого указа старообрядцы Курской епархии, доселе спокойные, заволновались: начали устраивать публичные религиозные процессии, крестные ходы, проводы покойников в полном облачении; кое-где перестроили молитвенные дома наподобие православных храмов с колокольным звоном. В религиозной жизни курского старообрядчества происходят заметные изменения, далеко не утешительные для Православной церкви и миссии» [8. Оп. 442. Д. 2158. Л. 31].
Новым явлением стало активное и беспрепятственное распространение старообрядческой литературы, прежде всего издаваемых в Москве и Санкт-Петербурге журналов «Старообрядец» и «Старообрядческий вестник», а также газеты «Слово правды» [8. Оп. 442. Д. 2217. Л. 36]. Распространявшие их агитаторы-начетчики из Москвы, Нижнего Новгорода, Тулы, по свидетельству курского «противораскольничьего» епархиального миссионера И. Рябухина, «разъясняли старообрядцам о дарованных свободах» и новых правах, тем самым способствуя вовлечению их во «всеобщее старообрядческое движение в России» [10, с. 5]. В «Обзорах» Курской, Воронежской и Тамбовской губерний после 1905 г. также постоянно отмечается, что старообрядцы стали чувствовать себя увереннее.
«Внутренне раскол крепнет и организуется», – говорилось, например, в «Обзоре Курской губернии» за 1908 г. [5, с. 71].
С 1907 г. на региональном уровне начался процесс организации старообрядческих общин как юридических лиц. Первые такие общины были организованы на территории Курской губернии. Так, уже 17 февраля 1907 г. Курским губернским правлением была зарегистрирована Рыльская община старообрядцев Ветковского согласия [2. Оп. 3. Д. 742. Л. 1]. В ходе последующих семи лет свое существование в Курской губернии официально оформили еще двенадцать общин староверов [2. Оп. 3. Д. 742]. Впрочем, эти официальные структуры охватили далеко не всех «ревнителей древнего благочестия», а только наиболее организованную часть старообрядческого мира. Образование общины с правом юридического лица в том или ином месте зависело, прежде всего, от наличия в нем авторитетных и энергичных людей, способных надлежащим образом оформить нужные для регистрации документы, а в дальнейшем вести дела новообразованной общины. В относительно крупных населенных пунктах таковыми обычно были лица купеческого звания или их дети. Становясь председателями или членами Совета общины, они брали на себя контакты с властями, строительство молитвенных помещений, поиск священнослужителей, при этом часто решая вопросы, непосильные для малообеспеченных людей. Например, купец
П.И. Резвых из уездного г. Обояни, помимо того, что дал деньги на строительство храма, несколько раз посылал своих сыновей на поиски священнослужителей (которых тогда не хватало) за пределы губернии. Первый священник был найден в Богородском уезде Московской губернии, второй – в Гомельском уезде Черниговской [2. Оп. 2. Д. 12414. Л. 18, 79]. В селах же роль организаторов общин на себя брали «крепкие» крестьяне, которые входили потом в Совет вместе со «стариками» [2. Оп. 2. Д. 13325, 14889].
В отличие от предыдущего периода (до объявления вероисповедных свобод), когда возможность легального открытия отдельного молитвенного помещения была скорее теоретической, чем практической, после издания Указов 1905–1906 гг. строительство таковых в большинстве случаев перестало быть большой проблемой. Теперь в соответствии с законом 17 октября 1906 г. для получения разрешения на постройку молитвенного дома старообрядческой общиной необходимо было, во-первых, постановление самой общины и, вовторых, проект будущего строения, соответствующий требованиям Технического устава. Участие Духовной консистории или МВД в принятии соответствующего решения законом теперь не предполагалось. Поэтому время с 1906 по 1916 г. ознаменовалось бурным строительством старообрядческих храмов.
Сохранившиеся документы Губернского правления (куда подавались проекты) свидетельствуют, что некоторые из них (во Льгове, Обояни, Рыльске, 2-й Воробьевке Шигровского уезда, селе Ивановском Льговского уезда и Овсянниково Курского уезда Курской губернии) имели весьма внушительные размеры и вид настоящих церквей – с куполами и колокольней [2. Оп. 2. Д. 12414, 12644, 12649, 13325,
15259]. Другие молитвенные дома выглядели скромнее, обычно представляя собой большие избы с крестом над дверями или на крыше [2. Оп.2. Д. 14889]. Всего же за десятилетний период в губернии было построено более двадцати молитвенных домов – во всех более или менее крупных старообрядческих населенных пунктах. В некоторых случаях «ревнители старины» начинали строительство, даже не испрашивая официального разрешения (например, в с. Камышном Суджанского уезда, с. Самодуровка Фатежского уезда, с. Приходьково Дмитриевского уезда) [2. Оп. 2. Д. 15308, 15627, 16580]. До 1905 г. такие моленные были бы немедленно опечатаны, теперь же старообрядцы просто подвергались денежным штрафам [2. Оп. 2. Д. 15627. Л. 14].
Впрочем было бы наивным полагать, что после 1906 г. все проблемы остались в прошлом, а отношение официальных органов к староверию стало определенным и спокойным. Одномоментно изменить порядок вещей, существовавший на протяжении столетий, не
может, как известно, ни одна реформа, какой бы востребованной она ни была. Ни господствующая православная церковь, ни русская бюрократия не были готовы к кардинальной ломке взаимоотношений со старообрядческим миром. «Золотой век истории старообрядчества не был вполне золотым, много в нем было всякого рода примесей: наряду с полученной свободой шли и прогрессивно укреплялись принуждения, насилия и преследования за верования…», – писал о
1905–1917 гг. уже упоминавшийся Ф.Е. Мельников [4, с. 521]. Действительность отнюдь не во всем соответствовала духу закона 1905 г. Местные чиновники, привыкшие к неравноправному положению староверов и зачастую видевшие в общинах «ревнителей старины»
«дойных коров», далеко не всегда были склонны менять свое отношение к староверию. Архивные документы дают тому достаточно много подтверждений. Например, в соответствии с циркуляром МВД от 2 марта 1905 г., предписывавшим «принять меры для устранения безосновательного стеснения свободы вероисповедания» [2. Оп. 3. Д. 767. Л. 40], курский губернатор обратился к Духовной консистории с просьбой возвратить через полицейское управление отобранные из
старообрядческих моленных в прежние времена иконы, книги и другие богослужебные принадлежности. Консистория уведомила, что она находит это затруднительным «ввиду неполучения ею по сему предмету распоряжения высшего духовного начальства» [2. Оп. 3. Д. 767. Л. 42]. Губернатор не стал настаивать, и старообрядческие ценности так и не попали в руки к прежним хозяевам.
Другой пример связан с незаконным запретом староверам строить молитвенный дом. В 1910 г. старообрядцы д. Викторовки Рыльского уезда во главе со своим уставщиком А.А. Якушевым подали соответствующее прошение вместе со всеми необходимыми документами в Губернское правление, однако получили отказ из-за вмешательства консистории (не имевшей на это права). Последняя
сочла, что строительство может «произвесть большой соблазн среди немногих проживающих там православных во главе с сельским старостой, уже готовых перейти в старообрядчество» [2. Оп. 2. Д. 14868. Л. 17]. Только обращение непосредственно к министру внутренних дел помогло старообрядцам в дальнейшем добиться пересмотра решения и построить молельню пять лет спустя [2. Оп. 2. Д. 14868. Л. 61].
В годовом отчете о своей деятельности за 1915 г. курский епархиальный миссионер П. Осокин с возмущением отмечал, что попечитель земской школы в старообрядческой (!) деревне Бирюковке старообрядец [7, с. 568]. Следовательно, такие случаи тогда были редкостью, и видеть старовера на ответственной должности было непривычно. Наконец, в том же 1915 г. на Всероссийском старообрядческом съезде был поднят вопрос о том, что старообрядческих священников и наставников по-прежнему забирают в армию в ряде губерний (в том числе и Курской), игнорируя тем самым их духовный статус [17, с. 1020].
Впрочем подобные явления были скорее рецидивами прежних притеснений, чем следствием целенаправленной вероисповедной политики. Светские власти постепенно привыкали следовать новым законам. Анализ дел по регистрации общин в Курской губернии после
1911 г. показывает, что в большинстве случаев серьезных проблем при юридическом оформлении общин у староверов не возникало. Имевшие место задержки были связаны скорее с чиновничьей волокитой, чем с намеренным препятствованием со стороны властей. Например, внесение в реестр Боевской общины (Фатежский уезд Курской губернии) растянулось на три года из-за неточного оформления староверами необходимых для этого случая документов [2. Оп. 2. Д. 16580].
Сохранившиеся в фонде Курского губернского правления документы свидетельствуют, что после 1910 г. оно перестало учитывать
мнение духовных властей по поводу разрешения староверам строить молитвенные дома в том или ином месте. Неудачей, например, закончилась попытка рыльского окружного миссионерскопросветительского братства Серафима Саровского сорвать в 1912 г. строительство старообрядческого храма в г. Рыльске [2. Оп. 2. Д. 15259. Л. 18]; в 1914 г. был отклонен донос священника из с. Самодуровка Фатежского уезда о якобы «иезуитских» верованиях местных старообрядцев, преследовавший цель закрытия их молитвенного дома [2. Оп. 2. Д. 16580. Л. 4].
Более того, в некоторых случаях появление старообрядческой церкви стало восприниматься местной общественностью как знаменательное событие, обладающее духовной значимостью. Об этом говорит, например, факт, имевший место в Обояни и получивший освещение на страницах центрального старообрядческого журнала «Церковь». 5 сентября 1910 г. здесь был освящен крупный старообрядческий храм во имя святителя Василия Великого. Освящение храма совершал сам архиепископ московский Иоанн (в сослужении местного священника о. Василия Михайлова и трёх приглашённых, а также дьякона московского Рогожского кладбища о. Иоанна Хрусталёва), выступал известный хор Рогожской общины. При освящении присутствовало много «лиц господствующего исповедания», в том числе городской голова и вся местная администрация [14, с. 1123].
В целом легализация старообрядчества явно улучшила его положение, а кроме того, способствовала оздоровлению межконфессиональных отношений в обществе. Например, было сильно поколеблено представление радикальных староверов-беспоповцев о существующей власти как пособнице антихриста. Характеризуя настроения курского старообрядчества в целом, составители «Обзора Курской губернии» еще в 1908 г. отметили, что в отношении «ревнителей старины» к православному населению, духовенству и властям не замечается прежней неприязни [5, с. 73]. С другой стороны, со страниц местных печатных изданий (как, впрочем, и центральных) постепенно ушло оскорбительное слово «раскольники», а вместо него появилось «старообрядцы». Оценки и суждения, высказываемые «никонианами» по поводу «старой веры», стали более сдержанными и лояльными. Журнал «Церковь» писал по этому поводу, что «… после провозглашения религиозной свободы в России отношения новообрядцев к старообрядцам стали более дружественными и братскими. Не говоря уже о том, что теперь более не слыхать со стороны их насмешек над старообрядчеством, они восхищаются уставностью старообрядческих богослужений, которые им приходится видеть при открытых церковных процессиях старообрядцев» [16, с. 1205].
Таким образом, провозглашение вероисповедных свобод привело к заметному оживлению жизни провинциального старообрядческого мира и активному вовлечению его членов в общественную жизнь. Конечно, процесс фактического обретения староверами религиозных прав происходил в провинциальной России небеспрепятственно. В отличие от законодателей, исходивших из соображений государственной пользы, местные власти порой руководствовались устоявшейся привычкой видеть в староверах неравноправных членов общества. Однако курские материалы свидетельствуют, что эта привычка постепенно изживалась, накануне 1917 г. «старообрядческий вопрос» был близок к своему благополучному разрешению.


Список литературы
1. Апанасенок А.В. «Закон законом, а истинная вера одна»: из истории становления веротерпимости в провинциальной России начала XX века // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер. история России. – 2009. – № 1. – С. 61–67.
2. Государственный архив Курской области. Ф. 33. – Курское губернское правление.
3. Ершова О.П. Старообрядчество и власть. – М., 1999.
4. Мельников Ф.Е. Краткая история Древлеправославной (старообрядческой) церкви. – Барнаул, 1999.
5. Обзор Курской губернии за 1908 г. Курск, 1909. – 176 с.
6. Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е. Т. XXV, отд. 1. – СПб., 1908.
7. Расколо-старообрядческая жизнь // Миссионерское обозрение. – 1915. – № 8. – С. 1315–1317.
8. Российский государственный исторический архив. Ф. 796 – Канцелярия Св. Синода.
9. Российское законодательство X–XX вв.: в 9 т. – М., 1988. – Т. 6.
10. Рябухин И. О состоянии раскола и деятельности противораскольнической миссии в Курской епархии за 1908 г. // Курские епархиальные ведомости. Отдел неофициальный. – 1909. – № 3. – С. 73–77.
11. Свод законов Российской империи. – СПб., 1857. – Т. 14.
12. Смирнов П.С. История русского раскола, известного под именем старообрядчества. – Одесса, 1898.
13. Собрание узаконений и распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате за № 245. – СПб., 1906.
14. Старообрядческая жизнь // Церковь. – 1910. – № 45. – С. 1122–1123.
15. Субботин Н.И. Раскол как орудие враждебных России партий. – М., 1867.
16. Хроника // Церковь. – 1910. – № 49. – С. 1204–1205.
17. Хроника // Церковь. – 1915. – № 50. – С. 1020–1021.