Дезертирство красноармейцев в годы Гражданской войны в России носило массовый характер. Крушение старой армии, а с ней и понятия о дисциплине, хозяйственная разруха не располагали к тому, чтобы армия крестьян и рабочих смогла избежать такой вневременной болезни, как дезертирство. Меньшевик Ф. Дан в своих воспоминаниях передал мрачную шутку своего собеседника, красноармейца-конвоира, о трехмиллионной армии: «миллион бежит, миллион сидит, миллион ловит и водит» [6, с. 66]. По подсчетам Г. Кривошеева, за всю войну добровольно сдались и были задержаны 2 846 тыс. дезертиров [8, с. 94].
Экономическое направление борьбы с дезертирством при всей невинности формулировки в годы Гражданской войны представлялось, чуть ли не важнейшим и наиболее эффективным методом. По сути, его можно назвать методом кнута и пряника. Одной рукой государство предоставляло (или обещало) всяческую помощь и поддержку семьям красноармейцев, которую те, естественно, теряли в случае дезертирства. Таким образом, шла профилактическая работа по предотвращению данного преступления, ведь случаи побега из части с целью помочь семье, поднять развалившееся хозяйство были чрезвычайно распространены и к тому же морально оправданы. А другой рукой власть карала семью «бегунца» самым чувствительным образом – конфискациями. Для крестьянина, этого «прирожденного материалиста», стоял выбор: принять и «укрыть» дома сына (или мужа) дезертира или заставить его сдаться, вернуться в армию. Красноармеец же должен был осознать, на что он толкает родных своим поступком.
Призыв в армию был неминуемо связан с разрывом с домом. Семья теряла кормильца, хозяйство – рабочие руки. В сложнейших условиях Гражданской войны провал запашки или сенокоса мог обернуться голодом и гибелью домочадцев. В докладе агитатора псковского губернского военкомата Пугачева (май 1919 г.) описано отношение крестьян к мобилизации. В беседе с ним бедняки объяснили, что они не готовы идти на фронт, так как боятся оставить свои семьи на произвол судьбы: даже «…когда дома не можешь ничего добиться, а когда уйдешь так и совсем погибнут…» [3. Ф. 1. Оп. 4. Д. 2. Л. 26]. Создание реально действующей системы социального обеспечения семей красноармейцев виделось советской власти едва ли не основным методом ликвидации массового дезертирства, ведь «корни дезертирства лежат в тылу… всякая работа на фронте в области борьбы с дезертирством будет бесплодна, если она не будет опираться в эти корни» [10, с. 47].
Как проведение конфискаций, так и контроль за местными органами власти в вопросах оказания помощи хозяйствам красноармейцев находился в руках системы чрезвычайных органов – комиссий
по борьбе с дезертирством во главе с Центральной комиссией по борьбе с дезертирством (далее ЦКД). В начале февраля 1919 г. были организованы Петроградская и Псковская губернские комдезертир (далее ГКД), следом началось формирование таких комиссий в уездах и волостях. Н. Мовчин подчеркивал значение комдезертир именно в давлении на местные советы, которые всячески игнорировали вопрос о помощи семьям [9, с. 137]. На съезде председателей ГКД Петроградского военного округа в марте 1920 г. член ЦКД Лурье констатировал, что колоссальный, по его мнению, прорыв в деле обеспечения семей красноармейцев был достигнут только после того, как на комдезертир были возложены функции контроля над «отсобезами, комкрасхозами и земотделами» [4. Ф. 609. Оп. 1. Д. 626. Л. 20].
В мае 1919 г. ГКД округа было рекомендовано специально возложить на одного из членов этих комиссий заботу о «действительном проведении в жизнь распоряжения по обработке полей красноармейцев» [5. Ф. 130. Оп. 3. Д. 198. Л. 1]. Подобная концентрация ведения дел, по крайней мере, наделяла ответственностью конкретного человека за успех или провал работы. Но «задуманная и разработанная при воздействии комдезертир в огромном масштабе работа по оказании помощи хозяйствам красноармейцев была далеко не выполнена» [14. Ф. 5275. Оп. 9. Д. 4. Л. 13]. Скудные возможности государства не способствовали этому.
Большое внимание вопросам снабжения семей честных красноармейцев было уделено на XI Общегородской конференции РКП(б) 29 ноября 1919 г. в Петрограде. Партийные работники откровенно представили безрадостное положение на этом своеобразном «фронте»: «…в большинстве случаев наши ордера оказываются только ордерами… дров нет и семья красноармейца ходит неделями за этими дровами и возвращаются домой только с ордером… если вы выдаете красноармейцу 400–600 рублей на пять членов, это по теперешней дороговизне не имеет значения… это
нуль». Приведем несколько небезынтересных тезисов докладчиков:
«Ужасно сложная работа обследовать семьи, даже просто застать дома»; «… у красноармейца две, три а иногда и четыре жены, это факт и надо выдавать чуть не 27 детям паек. Декрет этого не предусматривает»; «Мы устроили справочное бюро и наблюдается картина, что местные власти вместо того, чтобы выдавать паек жене или отцу красноармейца отбирают последнюю корову»[13. Ф. 16. Оп. 1. Д. 143. Л. 28–29, 40].
По данным Политико-просветительского управления Петроградского военного округа паек получали 2,5 млн членов семей красноармейцев. За июль – сентябрь 1919 г. на эти нужды по Петроградской губернии было выделено 23 млн руб. (в том числе только
по Петрограду – 18,5 млн руб.), по Псковской – 30 млн, по Новгородской – 16 млн [13. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 3]. По состоянию на весну
1919 г. «из числа зарегистрированных» по Псковской губернии в оказании помощи нуждались 7754 хозяйства красноармейцев [4. Ф. 609. Оп. 1. Д. 626. Л. 1 об.]. Только по Островскому уезду Псковской губ. за октябрь 1919 г. были удовлетворены пайком 1 514 семей красноармейцев на сумму 1 048 062 руб. 46 коп., обработано с общественной помощью 57 десятин земли, выдано 18 плугов,
73 пуда посевного зерна [1, с. 79]. В 1920 г. в Мозинской волости Детскосельского уезда пособия из 233 семейств красноармейцев получала только треть. По словам работника волостного комдезертира, «такое явление объясняется частью незнанием, в большинстве же случаев отсутствием удостоверений» [14. Ф. 5275. Оп. 7. Д. 3.
Л. 275]. То есть проблема заключалась не в недостатке средств, натурального пособия, а в бюрократических проволочках, неорганизованности на местах, недостатках учета, информированности, хотя данный уезд уж точно не являлся «медвежьим углом» губернии.
21 января 1921 г. Наркомюст дал свое заключение на весьма курьезный запрос из Наркомата социального обеспечения о праве
на социальную помощь для семьи расстрелянного за военное дезертирство. «… Такой трудящийся как военный лишил свою семью всяких прав на обеспечения в форме карточек "Красной Звезды" и очевидно не остался в качестве трудового члена трудового государства, так как и тут своим уклонением он оказался трудовым дезертиром. Обеспечение семьи такого трудящегося всеми видами социального обеспечения наравне с прочими семьями трудящихся, исполняющими свой долг, было бы своеобразной привилегией и делало бы призрачными все меры борьбы с дезертирством» [5. А−413. Оп. 2. Д. 1011. Л. 48].
Целиком посвящена вопросам помощи семьям «честных красноармейцев» 16-ти страничная брошюра С. Гарина. Не скрывая проблем и трудностей, автор пытался подвести читателя к выводу
об элементарной выгодности службы в Красной армии, что должно было еще более подчеркиваться контрастом с дезертирами, семьи которых такими правами и льготами не обладали. Он признавал:
«не может солдат идти с бодрым настроением в бой, когда у него неотступно перед глазами образ плачущей матери и тянущихся к ней за куском хлеба голодных ребят». Но отныне все будет иначе: полная поддержка хозяйств честных воинов, а те, кто не выполнил своего долга по защите рабоче-крестьянской России, пусть «… платятся своим имуществом в пользу стойких бойцов на народную землю и волю» [2, с. 4].
Конфискации («отбирать скот, хлеб и прочее») должны были явственно показать вредность дезертирства и желательность выдачи уже бежавших. Семья дезертира ощущала преступление своего родственника непосредственно на своей шкуре. В телеграмме председателя ЦКД Данилова в Петроградскую ГКД (копии губисполкому, губернскому парткомитету, окружной комдезертир (далее ОКД)) от
2 февраля 1920 г. предупреждалось о неминуемом «временном» всплеске дезертирства, в связи с чем требовалось повышение настойчивости и систематичности борьбы, – с особым упором на экономические меры принуждения в первую очередь против укрывателей, к которым он относил и сельские власти. Тактично, но сурово применяя репрессии, необходимо было добиться того, чтобы местное население, власти «… боялись появления дезертира, старались избавиться от него» [13. Ф. 16. Оп. 1. Д. 387. Л. 25].
Конфискациям подлежало самое разнообразное имущество:
например, у дезертира Крючихина была отобрана швейная машинка и передана в швейную мастерскую, оказывающую помощь семьям красноармейцев Урицкой волости. За все время работы (март 1919 г. – апрель 1921 г.) только Новоржевской уездной комдезертир (далее УКД) (Псковская губерния) было конфисковано у дезертиров и их укрывателей 263 коровы, 30 нетелей, 90 лошадей, 55 овец, 4
свиньи, 396 пудов хлеба, 1244 пудов сена, 22 пуда льна, 14 повозок, 2 железных плуга, 2 саней. Кроме того, за период с марта 1919 по 1 января 1921 г. та же комиссия изъяла 23 земельных надела, наложила штрафов за укрывательство на сумму 1 407 500 руб., в добавок было «подвергнуто различным наказаниям и взысканиям»
723 чел. и 16 деревень [4. Ф. 51. Оп. 1. Д. 96. Л. 12, 30, 32].
Постановлением Совета обороны от 3 июня 1919 г. революционным трибуналам, а там, где их нет, ГКД, было предоставлено право проведения конфискаций имущества и наделов у беглецов и уклонистов, наложения на них штрафов. Все отчужденное передавалось во временное пользование семьям красноармейцев. В пропагандистских целях укрыватели дезертиров (особенно родителикулаки) приговаривались к общественным работам на полях семей
«честных красноармейцев». В декабре того же года эти права были распространены и на уездные комдезертир.
В 1919 г. экономические меры борьбы с дезертирством еще отнюдь не были во главе угла, но определенное будущее за ними, несомненно, угадывали. Так, факт наложения штрафов за укрывательство на 34 семьи дезертиров за вторую половину августа
1919 г. в Псковской губернии был отмечен в Москве на самом высоком уровне [5. Ф. 130. Оп. 3. Д.198. Л. 35]. Дело стояло за четкой и налаженной системой, что было, по большому счету, вопросом времени и воли властей на местах. Последнее было весьма затруднительно, учитывая напряженнейшее положение северо-западных губерний в 1919 г. Массовое проведение конфискаций у укрывателей стало возможным только с осени 1919 г. Ранее этому препятствовало как физическая невозможность такого процесса со стороны представителей Советской власти, так и отсутствие четкой законодательной оформленности. С конца 1919 г. в Петроградской губернии было отмечено, что «если нарастание количества скрываемых дезертиров шло в арифметической прогрессии, то штрафование и применение репрессивных мер… шло в прогрессии геометрической» [14. Ф. 5275. Оп. 9. Д. 4. Л. 13 об.].
Целью и сутью именно систематической борьбы было создание у дезертиров (действительных и потенциальных), их семей, общества в целом уверенности в том, что ни один случай уклонения или бегства из армии не останется безнаказанным. Любой факт недонесения о проживании дезертиров военным властям должен был неуклонно влечь «общую ответственность населения». То, что имущественные взыскания, конфискации скота и наделов действовали на население гораздо успешнее, чем применение силы и влекли за собой выдачу или массовую явку дезертиров, свидетельствуют данные других регионов, например Пензенской губернии [7, с. 185].
Конфискации предписывалось проводить крайне осторожно и с дифференцированным подходом: «у кого – курицу, у кого – корову». Распределение изъятого имущества в пользу нуждающихся семей
«честных красноармейцев» позволяло, по словам С. Оликова, одновременно и прекратить пересуды о «других целях в отношении… имущества», и «наглядно провести границу между красноармейцами и дезертирами»[10, с. 53].
У восьми дезертиров, добровольно явившихся в 3-ю районную комдезертир Петрограда, «по обследованию их имущественного положения конфискацию провести не представляется возможным, так как эти граждане не имеют никакого имущества» [14. Ф. 5275. Оп. 3. Д. 545. Л. 115]. В Петроградской губернии ситуация была несколько лучше, чем, к примеру, в Псковской, бывшей долгое время ареной
боевых действий, где имелась «… слишком большая категория семей дезертиров… у которых и взять нечего» [14. Ф. 5275. Оп. 9. Д. 4. Л. 121].
После восстановления экс-дезертира на службу льготы его семье возвращались. За декабрь 1920 г. по Псковской губернии за дезертирство были лишены пособий 434 семьи, одновременно восстановлены в правах по возвращении в Красную армию 87 семей [4. Ф. 609. Оп. 1. Д. 686. Л. 143]. Наложенные уездными комдезертир конфискации могли быть в семидневный срок оспорены пострадавшей стороной или по ходатайству местных властей в ГКД.
В мае 1920 г. приказом Политического управления РВСР устанавливалась практика заочной описи имущества возвращенных в
Красную армию экс-дезертиров. Они предупреждались, что в случае нового побега их семьи подвергнуться конфискациям [5. Ф. 130. Оп. 4. Д. 221. Л. 48 об.]. Это вряд ли получило широкое развитие, так как описать имущество десятков и сотен тысяч дезертиров, возвращенных в армию, было делом неподъемным, но определенную отрезвляющую роль такие «условные конфискации» сыграли.
Рассмотрим ситуацию с государственной помощью и значением конфискаций в этой помощи по конкретному уезду – Петроградскому. За первое полугодие 1919 г. здесь было удовлетворено пайком только 1647 семей красноармейцев, в июле – 3 тыс., в августе
4 тыс., в декабре 7 тыс., в феврале 1920 г. 8 424 семей. Несколько улучшить положение семей красноармейцев осенью 1919 г. удалось путем раздачи им ржи, убранной с полей дезертиров и перебежчиков на сторону белых в северных, пограничных с Финляндией волостях уезда [14. Ф. 5275. Оп. 7. Д. 1. Л. 51].

Порядок проведения конфискации был следующим: один из членов УКД выезжал на место, где «добывал следственный материал», на основании которого в присутствии свидетелей составлял протокол и представлял его комиссии по борьбе с дезертирством. Последняя, опираясь на него, выносила решение. «Инструкция УКД о применении репрессий к укрывателям дезертиров» допускала конфискации рабочего скота лишь «у элемента явно кулацкого и укрывателей особо злостных» [5. Ф. 130. Оп. 3. Д. 198. Л. 119]. Перед конфискацией местная комдезертир составляла «опись имущества семьи дезертира». В ней фиксировалось семейное положение с указанием возраста каждого члена семьи, имущественное положение (сколько во владении семьи коров, лошадей, плугов, борон, пудов сена, телег и т. д.) и есть ли еще в семье красноармейцы. Исходя из описи и серьезности преступления (а также, конечно, из
«текущего момента») определялся размер конфискации. Предписывалось непременно выдавать квитанции на сданные деньги, «предметы живого и мертвого инвентаря» и справки об их дальнейшем
применении. При проверке отчетности комиссий по Петроградской губернии обнаружилось множество случаев расходования конфискованного имущества не по назначению. Здесь и растрата средств
«на нужды Комиссий или отрядов», и произвольные конфискации, которые «лишь впоследствии санкционировались дезертиркомиссией».
Говоря о противоправных действиях при проведении конфискаций, нужно иметь в виду, что главную «деструктивную» роль играли не работники комдезертир, а приданные в ее распоряжение вооруженные отряды. Скорее всего, злоупотребления не носили какоголибо повального характера, а объяснялись соображениями плохого снабжения самих отрядов, что толкало их на путь «самообеспечения». Акт проверки Торопецкой УКД (Псковская губерния) в августе
1920 г. показал, что «конфискованный скот за исключением одной лошади, оставленной при комиссии, и овцы, «съеденной кр-цами», был сдан в продовольственный комитет и в комиссию по улучшению быта семей красноармейцев [14. Ф. 5275. Оп. 4. Д. 2. Л. 106]. 20 ноября 1920 г. датирован рапорт Псковской ГКД губернскому военкому о необходимости распределения части конфискованного у дезертиров обмундирования между членами отрядов [4. Ф. 609. Оп. 1. Д. 626. Л. 43].
Что касается применения штрафов в качестве меры наказания за дезертирство и укрывательство, любопытна реакция председателя РВСР Троцкого на сводку о борьбе с дезертирством за
1–15 мая 1920 г., изложенная им главе ЦКД Данилову в телеграмме от 3 июня того же года. По его мнению, штраф, являющийся наиболее легким наказанием, «совершенно очевидно… не имеет никакого
значения и равносилен безнаказанности». Троцкий предлагал отменить штрафование и сосредоточиться на конфискациях. В ответ С.С. Данилов, не отрицая важности проведения активных конфискаций, подчеркивал важность такой меры как штрафы: они «должны применяться как одно из несуровых наказаний населения за круговой порукой» [11. Ф. 11. Оп. 3. Д. 86. Л. 19–20].
С августа 1919 по март 1920 г. по Петроградской губернии было наложено штрафов за укрывательство на сумму 1 638 735 руб.
75 коп., из них 450 000 руб. – на целые села [14. Ф. 5275. Оп. 9. Д. 4. Л. 13 об.]. Один из актов контролера Псковского губотдела рабочекрестьянской инспекции, составленный по обследованию Псковской
уездной комдезертир, позволяет увидеть все многообразие валют, имевших хождение среди населения в годы Гражданской войны. В числе конфискованных 41 471 руб. имелись: 5 руб. золотой монетой,
4 руб. 95 коп. медной монетой, 24 руб. 20 коп. серебром, 100 руб.
5-процентным «Займом Свободы», керенок на 12 820 руб., «думками» 5 000 руб., марками 258 руб., царскими 2 664 руб., советскими
20 594 руб. 95 коп., 16 5-процентных листов Московского городского кредитного общества на сумму 16 000 руб., купонов на 2 362 руб.
50 коп., семь акций на сумму 700 руб. [14. Ф. 5275. Оп. 4. Д. 2. Л. 91 об.].
Если концентрация дезертиров в конкретном селе была чрезмерной, а жители не способствовали их выдаче, то такая круговая порука каралась порукой другого типа: штрафом, наложенным на все село. Инструкция Наркомюста и ЦКД от 6 августа 1919 г. впервые закрепила за ГКД право налагать штрафы на целые деревни и волости [12, с. 52]. Целью было добиться добровольной сдачи дезертиров под давлением односельчан. Только за июнь 1920 г. по Петроградской губернии штрафом были обложены 19 волостей и сел [14. Ф. 5275. Оп. 9. Д. 4. Л. 20–20 об., 22–22 об.]. После того как
«дезертиры и бандиты в Дунянской и Дроздовской волостях совсем обнаглели и не остановились перед гнусным убийством уполномоченного разъездного бюро Военной секции Петросовета тов. Назарова, работавшего в этих волостях по ловле изменников трудящихся», на население за укрывательство дезертиров и бандитов (которые так и не были арестованы) был наложен огромный штраф: 80 лошадей, 200 коров, 500 овец. Санкции были применены и к представителям местной власти, каковые «не приняли никаких мер к искоренению дезертирства и не донесли своевременно о месте нахождения этого осиного гнезда» [14. Ф. 5275. Оп. 4. Д. 2. Л. 101].
В марте 1920 г. председателю Петроградской ГКД было указано на слабую работу с укрывателями дезертиров в Петрограде, о чем говорили малые цифровые показатели репрессий к председателям
домкомбедов и к квартирохозяевам, у которых проживали дезертиры. Заместитель председателя Петроградской ОКД Федоровский жестко отреагировал на двухнедельную сводку работы Псковской ГКД (1–15 июля 1920 г.): «Предлагаю тов. Шпыневу1 вместо литературных трудов заняться вопросами о проведении в жизнь конфискаций как средства к искоренению дезертирства. Задержанных за время с 7–15 июля – 2379 чел., а конфисковано 2 надела… – А скот… – разве нет укрывателей [?]» [14. Ф. 5275. Оп. 4. Д. 6. Л. 70]. Псковская ГКД, оправдываясь, ссылалась на тяжелое положение населения губернии и указывала, что количество конфискаций относительно числа дезертиров невелико не от слабости работы – это
«явление, общее для всей Республики, и Псковская комдезертир по числу произведенных конфискаций стоит далеко не на последнем месте» [14. Ф. 5275. Оп. 4. Д. 2. Л. 121].
Этот окрик сверху был наверняка вызван давлением на саму ОКД со стороны Всероссийского главного штаба по итогам поданой сводки за все ту же первую половину июля: «Совет Штаба обращает внимание на слабое проведение репрессий (конфискаций)… Предлагается решительно воздействовать на губернии Округа в смысле действительного усиления репрессий» [11. Ф. 11. Оп. 3. Д. 86. Л. 363]. В качестве примера для подражания были приведены данные по Московскому округу: 2 567 конфискаций за 1–15 июля. Федоровский спустил справедливую критику ниже по вертикали.
По Петроградскому военному округу за 1919–1920 гг. было наложено более 15 тыс. конфискаций, только в одном 1920 г. изъято
6500 голов крупного рогатого скота и до 900 лошадей [14. Ф. 83. Оп. 1. Д. 139. Л. 13 об.].
22 апреля 1920 г. был опубликован декрет о реквизициях и конфискациях, по которому отменялись все прежние противоречащие ему узаконения. В число таковых попала и законодательная основа прав наложения комдезертир полной или частичной конфискации имущества у дезертиров и их укрывателей, отнятии земельного надела или его части. По оценке ЦКД это неминуемо гибельно отразилось бы на антидезертирской работе, тем более что в это время «дезертирство проявляет тенденцию к усилению» [5. Ф. 130. Оп. 4. Д. 281. Л. 31]. Просьбы ЦКД «в срочном порядке» пересмотреть декрет были удовлетворены.
Применение экономических санкций запутывала следующая коллизия: когда конфискация должна быть произведена у семьи дезертира, брат, например, которого честно служил в Красной армии, а хозяйство у них общее. Такая ситуация встречалась нередко, учитывая обычное многочадие того времени. Эту двусмысленность разъясняла телеграмма ЦКД от 8 августа 1919 г.: «За семьями, у ко



1 И.С. Шпынев – председатель (с июня 1920 г. – заместитель председателя) Псковской ГКД в 1919–1921 гг.

торых один из сыновей дезертир, а другой честный красноармеец, сохраняются все виды помощи и пособия, установленные для семей красноармейцев» [12, с. 12]. Впоследствии при массовом применении конфискации имущества как основного вида наказания семей дезертиров такие казусы становились острее. В новом разъяснении ЦКД от 4 августа 1920 г. уточнялось, что имущество таких семей все же может быть подвергнуто конфискации, но лишь в «доле, причитающейся дезертиру» [5. Ф. 7274. Оп. 1. Д. 80. Л. 222].
Государственная поддержка семей «честных красноармейцев» как гарантия спокойной службы в отрыве от дома и хозяйства из-за скудности средств не стояла на высоком уровне, но, тем не менее, этой помощью и льготами дорожили. В ходе Гражданской войны уже к весне 1920 г. самой верной стратегией борьбы с дезертирством на Северо-Западе была признана конфискация имущества, главным образом скота, привлечение виновных в укрывательстве к трудовой повинности. Целью было вызвать «враждебное отношение к дезертирству». Конфискации понимались и как важнейший элемент построения нового мира – достижение «искусственной пролетаризации кулаческих элементов» через раздачу конфискованного бедным. Несмотря на все недочеты, эта практика была успешной даже скорее не в количественном плане, а в том эффекте, который она имела в крестьянской среде. Это были не абстрактные кары на голову дезертиров, рассыпаемые государственной пропагандой, а очень конкретное и болезненное наказание «рублем».

Список литературы
1. Бармина Я.Ф. Курзиниер М.Я. Из истории организации Красной армии в Псковской губернии в 1918–1919 гг. // Красная Летопись. – 1930. – № 1.
2. Гарин С. Как Советская власть заботится о красноармейцах и их семьях. – М.: Лит.-издат. отдел Полит. упр. РВСР, 1919.
3. Государственный архив новейшей истории Псковской области (ГАНИПО).
4. Государственный архив Псковской области (ГАПО).
5. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).
6. Дан Ф.И. Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919–1921. – М., 2006.
7. Кондрашин В.В. Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма. – М., 2009.
8. Кривошеев Г.Ф. О дезертирстве в Красной армии // Военно-истор. журнал. – 2001. – № 6.
9. Мовчин Н.Н. Комплектование Красной армии. – М., 1926.
10. Оликов С.П. Дезертирство в Красной армии и борьба с ним. – Л., 1926.
11. Российский государственный военный архив (РГВА).
12. Сборник постановлений и распоряжений Центральной комиссии по борьбе с дезертирством. Вып. 3. – М., 1919.
13. Центральный государственный архив историко-политических документов (ЦГА ИПД).
14. Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб).