Незамужней Вэнди щел тридцать первый год. Она вы­росла на островке неподалеку от побережья возле -1тата Вашингтон. Сколько Вэнди себя помнила, она за­нималась плаванием, катанием на лодке и водных лыжах. Когда после окончания колледжа Вэнди начала работать маркетологом в городе Сент-Пол, штат Миннесота, она с радостью приняла предложение снять дом на берегу не­большого живописного озера, несмотря на то, что теперь ей приходилось добираться до работы на час дольше.

Женщина жила счастливой, безмятежной, что назы­вается «обыкновенной» жизнью до двадцати девяти лет. Однажды вечером она как обычно легла спать, но через несколько часов вдруг проснулась. Размеренный плеск волн, бьющихся о причал за ее окном, почему-то приво­дил ее в панический ужас. Женщина торопливо упаковала чемодан, помчалась в город, сняла номер в гостинице и с тех пор больше никогда не ночевала в домике у озера, как сказала мне Вэнди, она внезапно почувствовала, что вода, которая всегда казалась ей надежным другом, на самом деле была замаскированным соблазнительным чу­довищем-убийцей, и если подойти к ней поближе, то во­да ее убьет. Этот страх навалился на Вэнди столь неожи­данно и настолько противоречил свойственному женщи­не рациональному уравновешенному мышлению, что она уже задумалась, не случился ли с ней острый психоти­ческий приступ. Ее семейный врач был моим старым приятелем. Если бы Вэнди не верила ему совершенно без­оговорочно, то ей никогда не пришла бы в голову «безум­ная мысль» прийти в кабинет к экстрасенсу для ре­грессии в прошлую жизнь.

Бетси было сорок два года. Она страдала агорафобией более десяти лет, и, несмотря на назначенные ей транквилизаторы и усилия трех разных врачей, ей стано­вилось все хуже. Из-за болезни она рассталась с мужем, потеряла доходную работу в качестве агента по закупкам для крупной сети универмагов и могла бы потерять дом, если бы не сумела избавиться от своего недуга.

Я спросила, помнит ли она первый случай, когда по­чувствовала проблему. Бетси помнила это очень отчетли­во. Она направлялась на работу после больничного — на втором месяце ее первой беременности у женщины слу­чился выкидыш. По дороге Бетси зашла в банк. Внезап­ный приступ паники обрушился на женщину, когда она стояла в очереди. Ощущение было таким незнакомым и таким мощным, что Бетси подумала, что упадет в обмо­рок. На спине выступил холодный пот, от которого поч­ти сразу же насквозь промокла блузка. Когда подошла ее очередь, женщина, словно в тумане, пошла к свободному оператору, но вдруг застыла в полной растерянности. Ка­залось, что до окошка оператора тысячи миль. Тихие го­лоса вокруг нее зазвучали гулко, словно она слышала их со дна глубокого колодца. Бетси развернулась и побежала прочь из банка. Как она оказалась дома, женщина не зна­ет. Она помнит озабоченность мужа, который пытался убе­дить ее вернуться на работу; видела, как таяло с годами его терпение, — ведь Бетси становилась все более замк­нутой и ей все труднее было участвовать в их совместной жизни — эмоционально, финансово, физически. Факти­чески, она сама настояла на разводе, ибо ей тяжело было видеть разочарование и напряженное терпение в его гла­зах. Когда муж ушел, она испытала искреннее облегчение.

Безразличие к жизни

В свои сорок семь лет Рон был образцовым представителем верхушки среднего класса. У этого человека было все, о чем он мечтал, и даже больше, — тем труднее ему было понять свое растущее безразличие к жизни в целом и к жене в частности.

Это равнодушие все больше угрожало его миру, — а он понимал, что в глубине души искренне ценит этот мир. Единственное объяснение, которое Рон мог дать происходящему, состояло в том, что у него в самом раз­гаре «кризис среднего возраста».

— С одной стороны, мне противна сама мысль о том, чтобы быть культурным клише, этаким образцовым семьянином и гражданином, — сказал он мне, — но, с другой стороны, мне больно видеть, как мое нынешнее состояние сказывается на жене. Я ее люблю. И — Боже ! — мы прожили вместе двадцать шесть лет. Я не хочу ее потерять. Но ей кажется, что я отталкиваю ее от себя всякий раз, когда она пытается пойти мне навстречу. И она права. Я сам это чувствую. Я недоволен собой, я бра­ню себя, но затем вновь и вновь веду себя точно так же. Видимо, жена чувствует, что я несчастен, и хочет, чтобы я открылся, рассказал ей, в чем проблема, ведь тогда мы могли бы попытаться решить ее вместе. Но я не могу от­крыться, потому что сам не знаю, в чем дело. Может быть, проблема состоит как раз в том, что никакой проб­лемы нет. Поскольку мне не на что жаловаться, очевидно, причина во мне самом. Я утратил страсть, утратил любо­пытство, утратил радость, утратил интерес к будущему. Я ощущаю эмоциональную опустошенность, и без посто­ронней помощи мне не найти себя снова.

Цинтии было 30 лет. Эту женщину направил ко мне мой друг, психиатр. Ее потребность во внимании стала очевидной еще до того, как она вошла в мой кабинет. Я слышала, как она говорит и смеется в прием­ной, и голос ее звучал примерно вдвое громче любой до­пустимой нормы. Из-за своей привычки бурно жестику­лировать она ухитрилась опрокинуть лампу и разлить свой кофе уже за тот короткий промежуток времени, по­ка представлялась моим сотрудникам. Выйдя, чтобы пригласить ее в кабинет, я увидела, что ее слишком обле­гающее, слишком короткое платье с глубоким вырезом, взлохмаченные волосы и яркий макияж — все было на­правлено на то, чтобы транслировать в окружающий мир то же самое послание, которое передавал оглуши­тельный голос и бурная жестикуляция: «Смотрите на меня!».

Вначале женщина, видимо, собиралась убедить меня, что она — одна из счастливейших клиентов, которых мне приходилось принимать в своем кабинете, и она пришла ко мне вовсе не для того, чтобы избавиться от каких-то проблем. Она сказала, что видела меня по теле­визору и захотела встретиться со мной лично. Что же ка­сается этой ее «потребности во внимании», на которую жалуется психиатр, то с его стороны это просто нелепое преувеличение. В конце концов, кому не нравится внима­ние? И что тут плохого, если внимание окружающих дос­тавляет ей удовольствие? Понятно, что многим это не нравится, но всякому ясно: ей просто завидуют.

Потребность в семье

Лизе было тридцать шесть. Женщина уже четыре года была замужем за Клинтом и, как она сама сказала, «отчаянно» его любила. «Отчаянно» в ее случае означало, что она изо всех сил старалась угодить мужу. Причиной тому был вовсе не страх, что иначе он будет обижать ее, но неотступно ноющее чувство, что их брак — это нечто временное и Лиза все время рискует разочаровать мужа, после чего он от нее уйдет.

Лиза верила, что ребенок мог бы укрепить их союз, и поэтому мечтала забеременеть от Клинта. Когда через год ей это не удалось, она стала ходить по врачам, которые назначали ей процедуру за процедурой, и теперь, по страшной иронии судьбы, именно отчаянные попытки женщины зачать ребенка подтвердили, что это невоз­можно. Клинт всеми силами подбодрял и поддерживал Лизу, но она была уверена, что это все напускное, а в душе он очень недоволен такой неудачной женой. Она боялась, что он неизбежно уйдет к более хорошей, полноценной, достойной женщине, и та родит ему детей, которых Лиза дать не может.

Не все регрессии в прошлые жизни и не все клеточные воспоминания негативны. Далеко не все. Здесь же содер­жится информация о счастье, радости и любви, которые мы испытали на земле и, прежде всего, во время наших изумительных жизней на Другой Стороне. Отчетливые воспоминания о Доме не так легко доступны, как воспо­минания о прошлых земных жизнях. Ведь если бы мы помнили Другую Сторону слишком ясно, то пребывание на земле тяготило бы нас гораздо больше, чем сейчас. Но девяносто девять из ста клиентов, которых я провожу че­рез воспоминания о смерти в прошлой инкарнации, вслед за этим, без всякого руководства с моей стороны, описывают, как их охватывает яркий, святой, невырази­мо прекрасный свет Бога и они попадают в самое изуми­тельное место, какое им только приходилось видеть.

Между прочим, недавно мне пришлось столкнуться с одним примечательным исключением из этого правила. Данный случай показывает, насколько решительно сверхсознательный ум хватается за любую возможность исцеления. Кроме того, тут особенно отчетливо видно, что во время регрессии главную роль играет сверхсознательный ум клиента, а я, экстрасенс, — только сопровож­дающий. Его звали Алан, и он обратился ко мне по поводу «неописуемого ужаса» перед одиночеством. Все в его жизни — начиная с семьи (жена и шестеро детей) и за­канчивая работой в качестве координатора туристичес­ких поездок — было направлено на го, чтобы все время находиться среди людей. Однако время от времени и жизни неизбежно наступали короткие периоды, когда Алан оставался наедине с собой, и тогда глаза его пере­полнялись слезами, им овладевало чувство ужаса и ощу­щение, что каким-то образом эта кратковременная изо­ляция является наказанием за некий ужасный проступок, который он не мог даже определить, а тем более ис­купить.

Этот случаи произошел, когда я уже два года занималась интенсивными исследованиями клеточной памяти, писала статьи на эту тему, выступала с лекциями и вела оживленные дискуссии с моими любознательными, но скептически настроенными коллегами. Началось все со звонка от терапевта, с которым мы познакомились примерно за год до этого во время теледебатов и с тех пор поддерживали очень теплые отношения. С первых же слов нашей беседы я по тону поняла, что он мягко надо мной подтру­нивает:

— А у меня для вас есть пациентка.

Я усмехнулась и открыла свою записную книжку.

— Отлично, доктор, ближе к делу.

— Ее зовут Лорен. Ей шестьдесят один год. Эта жен­щина является моей пациенткой вот уже пятнадцать лет, и она абсолютно здорова.

— Так на что же она жалуется?

Ничто не удручает больше, чем ситуация, когда человек рассказывает врачу о своей боли или недуге, а в ответ ему говорят, что вся проблема таится «у вас в голове». И, действительно, как я знаю из своего опыта, так оно чаще всего и есть. Боль и недуги, которые не отражаются в анализах крови, на рентгеновских снимках, в показаниях то­мографов и другой диагностической аппаратуры (такие заболевания обычно называют психосоматическими), действительно таятся в голове человека — в подсоз­нании, где обитает сверхсознательный ум и откуда черпает информацию клеточная память.

Поймите меня правильно, я искренне уважаю боль­шинство врачей и психиатров, но мне очень хотелось бы, чтобы они исключили из своего словаря слово «психосоматический», ибо оно подразумевает вот что: «На самом деле у вас проблем нет, вам все это кажется». Не могу себе представить, чтобы клиент рассказывал мне о проблеме, которая представляется ему по-настоящему важной, а я ответила: «Чепуха, это не проблема, вам все это кажется». Если вы рассказываете мне о чем-то, что представляет для вас проблему, я вам верю. И если я не могу помочь вам решить ее, то, во всяком случае, никогда не скажу: "Ах, перестаньте! Это все неправда». Моя обязанность состоит в том, чтобы найти правильное решение или направить вас к тому, кто сможет помочь. И такого подхода следует требовать от каждого врача, к которому вы обращаетесь.

С самого начала моей карьеры у меня сложились хоро­шие уважительные взаимоотношения с представителя­ми медицинского и психиатрического сообществ. Даже те врачи, которые относятся к экстрасенсам скептически, после нескольких бесед со мной понимали, что я не ка­кая-нибудь ловкая вымогательница, опустошающая ко­шельки пациентов пустыми обещаниями. Они видели, что я разделяю искреннее, страстное желание врачей: чтобы после визита ко мне клиенты чувствовали себя лучше, чем до него. Многих своих клиентов я направляю к врачам и психиатрам, а они своих — ко мне. И мои кол­леги знают, что каждому пациенту я совершенно внятно объясняю: Ни один экстрасенс, включая меня, не может заменить квалифицированных врачей и психиатров.

Когда я начала говорить о клеточной памяти со своими друзьями-медиками, они, конечно, были далеки от то­го, чтобы приветствовать мои слова громким хором голосов: «Клеточная память! Конечно! Это все абсолютно Понятно и умно!» Хорошо еще, что, когда я начала гово­рить о клеточной памяти публично, эти люди давно уже знали о моей экстрасенсорной работе и доверяли мне. В противном случае они смеялись бы надо мной так, что я бы просто оглохла от их хохота. Будучи сама скептиком, и не корю медиков за их сомнения в том, что многие физические и психологические проблемы коренятся в неразрешенных проблемах прошлых жизней. Но они со­гласны с моим главным тезисом: если метод работает, то им стоит пользоваться. Кроме того, моя работа с клеточ­ной памятью совершенно безопасна, и я никогда не при­нимаю платы от пациентов, которых ко мне направляют врачи и психиатры, — так что эти люди ничем не риску­ют, а получить могут все.

Тот факт, что я способна читать жизненные планы ны­нешней и прошлых жизней, вызывает у многих людей, включая моих друзей из психиатрического сообщества, вопрос, могу ли я просматривать прошлые жизни злоде­ев, — тех разрушительных, часто тщательно замаскиро­ванных социопатов, которых я отношу к Темной Сторо­не, — чтобы увидеть, не спрятан ли ключ к «исправле­нию» поведения этих людей в истории их души.

В книгах «На Другую Сторону и обратно» и «Жизнь на Другой Стороне» я подробно писала о Темной Сторо­не. Темные сущности —это те, кто решил отвернуться от Бога и посвятить свою энергию разрушению Его света, где бы они этот свет ни узрели. Они безжалостны, склон­ны к манипулированию людьми, часто очаровательны, харизматичны и совершенно бессовестны. К сожалению, они не отделяют себя от остального общества, и узнать их бывает нелегко. Некоторые темные сущности разруша­ют, совершая реальные убийства, — как Адольф Гитлер, Чарльз Мэнсон, Тед Банди и Джим Джонс. Но другие идут через жизнь тихо, исподволь разрушая такие духов­ные основы жизни, как вера, самоуважение, надежда, лю­бовь, доверие и душевный покой. Они могут быть наши ми родителями, детьми, сотрудниками, супругами, лю­бовниками, политиками, кинозвездами, спортсменами, и даже теми, кого мы считаем лучшими друзьями. Они заманивают в свои сети того, кто любит Бога и Его детей, внушая мысль, что их необходимо спасти. Они взывают к вашему состраданию и к вере в изначальную доброде­тель человека, чтобы привлечь вас к себе и обезоружить. Вот почему я так часто говорила, что окружающие нас духи и привидения нисколько меня не пугают: нам нужна защита не от них, а от людей, — от тех, кто принадлежит Темной Стороне.

Ее звали Кэти. Это была красивая, умная женщина лет тридцати пяти. Она сделала хорошую карьеру, была счас­тлива в браке и родила двоих прекрасных детей. Кэти пришла ко мне на сеанс в надежде, что это поможет ей примириться со смертью матери, — та умерла год назад, но дочь до сих пор не находила себе покоя. Глубина собс­твенной скорби удивляла Кэти, поскольку она никогда не была близка с матерью и они даже не особенно любили друг друта. Наша беседа о скорби перетекла в беседу об утрате, а затем в беседу о появившемся у нее страхе утра­ты... Вскоре мы добрались до причины этого страха, ко­торый она просто спроецировала на смерть матери: Кэти боялась потерять мужа, — боялась не того, что он уйдет к другой женщине, но того, что он рано умрет.

Серьезных оснований для такого беспокойства не было. Ее муж, Ник, обладал крепким здоровьем, заботил­ся о себе и не имел наследственной предрасположеннос­ти к серьезным заболеваниям. Кэти и Ник познакоми­лись у общего друга, когда им было по шестнадцать, и она помнит, как, взглянув на него, сразу же подумала: «За этого человека я выйду замуж». Ровно восемь лет спустя выяснилось, что она была права. Это был счастливый, здоровый и очень надежный союз. Но вместо того, чтобы радоваться и наслаждаться жизнью, Кэти погрузилась в гнетущее темное облако страха, что она переживет Ника. Дошло до того, что она стала оплакивать мужа, как будто худшее вот-вот случится. Мысль о том, что она пережи­вет его, была настолько реальна для Кэти, что она видела этому только одно объяснение: предчувствие.

Когда ко мне для экстрасенсорного чтения пришел мо­лодой человек по имени Марк, я уже пару лет увлеченно занималась изучением клеточной памяти, и мои знания об этом явлении приумножались с каждым днем, — бла­годаря помощи Франсины, моим собственным исследо­ваниям и необыкновенной открытости и великодушию клиентов. Во время нашей беседы Марк вдруг непонятно почему начал рассказывать о своей недавней поездке в Англию. Я сразу узнала хорошо знакомый мне взгляд и интонацию — забавное сочетание страстного желания и нежелания говорить о чем-то. Поэтому я постаралась по­мочь ему открыться:

— Марк, вы можете говорить мне все что хотите. Не­ужели вы думаете, что человек, живущий моей жизнью, сочтет сумасшедшим еде?

Он рассмеялся, облегченно вздохнул и излил свою ис­торию с потоком слов, которые, очевидно, держал в себе несколько недель: