С самого начала моей карьеры у меня сложились хоро­шие уважительные взаимоотношения с представителя­ми медицинского и психиатрического сообществ. Даже те врачи, которые относятся к экстрасенсам скептически, после нескольких бесед со мной понимали, что я не ка­кая-нибудь ловкая вымогательница, опустошающая ко­шельки пациентов пустыми обещаниями. Они видели, что я разделяю искреннее, страстное желание врачей: чтобы после визита ко мне клиенты чувствовали себя лучше, чем до него. Многих своих клиентов я направляю к врачам и психиатрам, а они своих — ко мне. И мои кол­леги знают, что каждому пациенту я совершенно внятно объясняю: Ни один экстрасенс, включая меня, не может заменить квалифицированных врачей и психиатров.

Когда я начала говорить о клеточной памяти со своими друзьями-медиками, они, конечно, были далеки от то­го, чтобы приветствовать мои слова громким хором голосов: «Клеточная память! Конечно! Это все абсолютно Понятно и умно!» Хорошо еще, что, когда я начала гово­рить о клеточной памяти публично, эти люди давно уже знали о моей экстрасенсорной работе и доверяли мне. В противном случае они смеялись бы надо мной так, что я бы просто оглохла от их хохота. Будучи сама скептиком, и не корю медиков за их сомнения в том, что многие физические и психологические проблемы коренятся в неразрешенных проблемах прошлых жизней. Но они со­гласны с моим главным тезисом: если метод работает, то им стоит пользоваться. Кроме того, моя работа с клеточ­ной памятью совершенно безопасна, и я никогда не при­нимаю платы от пациентов, которых ко мне направляют врачи и психиатры, — так что эти люди ничем не риску­ют, а получить могут все.

Понятно, что каждый из этих случаев исключителен. Ведь мои друзья-врачи направляют ко мне пациентов только после того, как все традиционные способы лече­ния не дали результатов. Первым, кто направил ко мне своего пациента, был один хирург из клиники для ветера­нов. Больного звали Ройс. Он перенес тяжелейшую трав­му спины, и ему сделали больше десятка операций, кото­рые давно должны были поставить больного на ноги. Но, несмотря на все усилия медиков, пациента по-прежнему непрерывно мучила настолько сильная боль, что он изо дня в день умолял врачей, чтобы ему удалили спинной мозг, — даже полный паралич казался ему более прием­лемым, чем еще одна минута этой муки. Но позвонив­ший мне хирург, естественно, решил вначале обратиться к менее радикальным средствам — даже если это подра­зумевало использование таких бессмысленных и неле­пых понятий, как «экстрасенсорика» и «клеточная память».

Когда я вошла в палату к Ройсу и увидела его, лежащего на кровати, с потухшими от нескончаемых мучений глазами, мое сердце едва не разорвалось от сострадания. Некогда симпатичное лицо было серым и изможденным.

Тем не менее, когда я объяснила, кто я такая, и сказала, что пришла помочь ему, если это окажется в моих силах, ему еще достало учтивости сказать: «Спасибо, что при­шли». Несмотря на мучившую его боль, мужчина поддал­ся гипнозу на удивление легко — так отчаянно он нуж­дался в помощи.

Полчаса спустя Ройс рассказывал мне о счастливой прошлой жизни. Шел 1855 год, его звали Томас, он жил в небольшом городке, в Джорджии. Расслабленно, немно­го растягивая слова, мужчина рассказывал о своей жене и четверых сыновьях, о тяжелой, но благодарной работе на ферме, которой он владел вместе с родителями. Он гор­дился тем, что вся семья каждое воскресенье ходила в церковь, — шел ли дождь, светило ли солнце, — и его младший сынишка, которому было всего четыре года, уже мог наизусть прочесть молитву «Отче наш». Весной Томасу исполнилось тридцать восемь. Однажды, когда он красил дом родителей, лестница под ним сломалась, он упал с высоты второго этажа и повредил спину. нижнюю часть тела Томаса парализовало, и, пролежав в Постели три месяца, он умер. Травма спины в конце кон­цов привета к смерти. Это было клеточное воспоминание номер один.

Затем жизнь в 1721 году, в Испании. Теперь его звали Паоло, ему восемнадцать, он сын знатных родителей. Он безумно влюблен в двадцатидвухлетнюю красавицу по имени Кристина, но, к несчастью, она замужем за его старшим братом. Однажды вечером,когда Паоло возвра­щался домой после тайного свидания с Кристиной, брат подстерег его и вонзил в спину топор. Паоло скончался мгновенно. Таким было клеточное воспоминание но­мер два.

Я помолилась за Ройса, чтобы он отпустил воспоми­нания об этих разрушительных травмах прошлой жизни к белому свету Святого Духа. Я молилась, чтобы его тело воспринимало только ощущения из нынешней жизни, не цепляясь за основанное на клеточных воспоминаниях убеждение, что травмы спины неизбежно мучительны и фатальны. Когда я вывела Ройса из гипнотического со­стояния, он был обессилен, но умиротворен и задумчив. Собравшись с силами, мужчина слабо улыбнулся и про­бормотал: «Не удивительно, что я чувствую себя так, буд­то мне нож в спину воткнули». Когда я тихонько вышла из комнаты, он уже спал.

Три недели спустя мне позвонил хирург Ройса и сооб­щил новости. После моего визита пациент больше ни ра­зу не просил, чтобы ему удалили спинной мозг. Факти­чески, он начал заметно поправляться и впервые за не­сколько месяцев настоял на том, чтобы подняться с кровати. Теперь он гордо и радостно делал первые проб­ные шаги, опираясь на трость. Хирург закончил беседу словами, которые я нередко слышала с самого начала мо­ей работы над клеточной памятью и часто слышу до сих пор: «Не знаю, что и как вы сделали, но это сработало». И я ему ответила словами, которые произношу очень часто: «Это не я, это Бог и люди, подвергаемые регрессии. Я только расчищаю дорогу для их души, чтобы она могла войти в те места, куда стремилась давно».

Примерно в то же время один психотерапевт, с кото­рым мы познакомились еще в колледже, направил ко мне Талию, профессиональную спортсменку. При подготов­ке к летним Олимпийским играм девушка получила сотрясение мозга.

Когда Талия пришла в сознание, выяснилось, что она не может говорить. Врачи провели тщательные обследо­вания, но не нашли никаких физиологических причин ее немоты. Несколько недель с ней работала команда пси­хиатров, и они исключили все известные им душевные и эмоциональные факторы, которые могли бы стать при­чиной этого недуга. Мой друг-психотерапевт извинился за вырвавшееся у него замечание, что я их «последняя на­дежда», но я слышала подобные слова сотни раз, и они никогда меня не обижали. Уж лучше быть последней надеждой для человека, нуждающегося в помощи, чем оставить его вообще без надежды.

Талии было под двадцать. Это была изумительно красивая и очень здоровая девушка. Потеря голоса привела ее в не меньшую растерянность, чем врачей, и понятно, что все это ее очень пугало. Талия общалась посредством коротких предложений из голосового аппарата, который она носила с собой, и когда я предупредила девушку, чтобы та не слишком жаловалась по этому поводу, она рас­хохоталась, — в этот момент наши голоса звучали почти одинаково.

Вначале Талия попала в счастливую, тихую жизнь в Японии, не давшую никаких ключей к причинам ее ны­нешнего состояния. Но она явно не хотела регрессировать к следующей жизни, и мне пришлось потратить не­которое время, чтобы убедить ее занять «позицию наб­людателя» — эта позиция позволяет просматривать травмирующие события со стороны, не переживая их слишком живо. В конце концов проявилась не одна, а две прошлые жизни, и, рассказывая о них, девушка плакала. Первая — в Древней Сирии. Однажды, когда она была еще маленькой, они с матерью отправились на базар за покупками, и тут началось землетрясение. Девчушка в ужасе бежала по базару среди обрушивающихся с грохо­том построек. Деревянная балка упала на нее сзади и при­давила лицом к земле. Отчаянные крики о помощи уто­нули в луже ее же крови, и ее никто не услышал.

Затем была удивительная жизнь в Египте. Ей было шестнадцать. Многие ее восхваляли и чтили как жрицу и могущественную волшебницу, иные просто боялись.

Однажды ночью, несмотря на то что отец нанял для нее целый отряд охранников, в комнату к спящей девуш­ке проникли три похитителя, оглушили ее ударом по го­лове и унесли. Похитители потребовали от родителей вы­куп, а пока шли переговоры, прятали девушку в пещере. Они вырезали юной жрице язык, ибо верили, что, лишив волшебницу возможности говорить, они отнимут у нее силу. Издевательства продолжались до тех пор, пока она не истекла кровью. Тогда похитители бросили ее тело и ушли. Злодеев так и не нашли.

В двух прошлых жизнях за ударом по голове сразу же последовала неспособность говорить или быть услышанной.

И сейчас, почти в том же возрасте, когда в прошлых жизнях ей были нанесены роковые удары, она получила сотрясение мозга и утратила способность говорить. При­чины немоты диагностировать не удалось. Это либо еще один пример действия клеточной памяти, либо — как стали бы утверждать многие скептики — ум Талии просто приложил все усилия, чтобы сочинить историю, кото­рая помогла ей оправиться от травмы. Единственное, что я знаю, — и только это по-настоящему важно для ме­ня, — что пятнадцать лет спустя во время одного теле­шоу ко мне за кулисы забежала женщина и улыбнулась: "Привет, Сильвия! Помните меня?» Как это ни грустно, но факт остается фактом — почти всегда в ответ на по­добные вопросы я говорю: «Нет». Начнем с того, что у меня не очень хорошая память на лица и имена. Добавьте к этому тысячи и тысячи клиентов за последние сорок восемь лет, лекции, автографы к книгам, теле- и радиопе­редачи в городах, которые я уже не могу сосчитать; а еще консультации с сотнями врачей, следователей и частных детективов, — и вы поймете, почему, когда кто-то вдруг спрашивает: «Помните меня?», — я всякий раз оказыва­юсь в полной растерянности. Но те чтения и регрессии, которые произвели на меня впечатление, я помню гораз­до лучше, чем лица клиентов, так что, когда женщина до­бавила: "Мне больше не нужен голосовой аппарат», — я сразу же поняла, кто передо мной.

Мне было приятно услышать, что после нашего сеанса Талия выздоровела, но меня несколько обескуражило то, что на это потребовалось целых шесть месяцев. Я ожидаю более быстрых результатов, а если мои ожида­ния не оправдываются, никогда не виню клиентов — я виню себя. Я не верю в маленькие шажки к облегчению в течение длительного периода времени, когда клиент вы­нужден приходить снова и снова для очередных сеансов и приносить экстрасенсу чек за чеком. Иногда, в особен­но тяжелых случаях или тогда, когда у клиента обнару­живается целый букет проблем, я провожу повторные чтения или регрессии — но не более двух. Многие мои ассистенты теперь сами очень успешно занимаются гип­нотической регрессией, и я всем им дала строгие указа­ния, что, если их клиентам для заметного улучшения пот­ребуется более одного-двух сеансов, нужно немедленно сообщить об этом мне. И прежде, чем я снова позволю такому ученику работать, он должен доучиться.

В любом случае, есть одна вещь, на которую всегда можно рассчитывать, — хорошо это или плохо, — молва. Моя клиентура складывается, прежде всего, именно благодаря молве. Поэтому нет ничего удивительного в том, что лавина звонков постоянно растет: люди просят о помощи, — и совершенно не важно, верят ли звоня­щие мне врачи, психиатры и клиенты в реальность кле­точной памяти, и вообще — интересует ли их этот во­прос. Меня никогда не печалило и не печалит то обстоя­тельство, что большинство направляемых ко мне клиентов составляют люди, на которых врачи и психиат­ры давно махнули рукой. Мне нравятся испытания. Мне нравятся сложные задачи. И больше всего мне нравится успешно решать их.