Современная нейрохирургическая клиника располагает мощным арсеналом диагностических средств: здесь и электроэнцефалография (ЭЭГ), .и запись быстрых и медленных потенциалов мозга и его биоритмов, здесь и ангиография, и компьютерная томография, и многое, многое другое. Вся эта великолепная техника помогает врачам определять, где находится очаг поражения. Диагностика, отвечающая на вопрос «где?», называется топической (от греческого «топикос» — местный). Зная, где гнездится болезнь, и зная, какие функции при этом нарушены, психиатр, в котором врач не подавляет исследователя, невольно начинает сравнивать, сопоставлять, размышлять на тему «где — что?».

Усыпляя одну половину мозга путем введения наркотизирующего средства в левую или правую сонную артерию, попеременно «выключая» полушария односторонними электрошоками, наблюдая больных с разобщенными полушариями, у которых правая рука в буквальном смысле не ведает, что творит левая, ученые в свое время пришли к выводу, что левое полушарие служит средоточием оптимизма, а правое — пессимизма.

Верилось в это с трудом. Взять хотя бы такое известное недомогание, как мигрень (в старину ее называли гемикранией), когда болит только одна половина головы. Ясно, что какая бы половина ни болела, это не повод для хорошего настроения. Доброхотова и Брагина подтвердили правомочность подобных сомнений. Во-первых, болезненная эйфория при отключенном правом полушарии не эквивалентна хорошему настроению здорового человека. Во-вторых, клиника очаговых поражений мозга свидетельствует, что «центры пессимизма» есть в обоих полушариях и расположены они в височных долях. Если отключается одно из полушарий целиком, то на первый план выступает общий эмоциональный фон работающей половины мозга. Если же избирательно страдают отдельные его участки, то височные депрессии (угнетенное настроение) проявляют себя в полной мере. Похоже, что автор «Мастера и Маргариты» тоже кое-что знал об этом: гемикрания, мучившая Пилата и сопровождавшаяся отнюдь не радужным настроением, нацелена своим острием в висок — Булгакову-художнику помогает в данном случае Булгаков-врач.

И все же право- и левосторонние «центры пессимизма» в психопатологической картине проявляют себя по-разному: правополушарная депрессия—тоскливая, левополушарная — тревожная. Правополушарный больной пассивен, неподвижен, взгляд его устремлен в одну точку, левополушарный способен сутками шагать по больничному коридору, подозрительно вглядываясь в каждого встречного, цепляясь за врача, как за последнее спасение. И наиболее интересное: все мысли правополушарного больного о прошлом—кругом виноват, во всем ошибался, не так жил; у левополушарного только о будущем—что-то случится, что-то стрясется, что-то ужасное произойдет.

Такого рода наблюдения, проведенные на большом клиническом материале, легли в основу концепции, которая гласит: «функциональные асимметрии опосредуются пространственно-временными факторами, и... именно пространственно-временная организация составляет наиболее фундаментальную характеристику целостной нервно-психической деятельности человека». Что это означает?

При внешне симметричном плане строения тела мы асимметричны. Одна наша рука сильнее, ловчее, точнее в движениях, чем другая. У нас есть ведущий глаз и ведущая нога. И день, как известно, испорчен, если мы встаем «не с той ноги»... Из двух наших ушей одно лучше приспособлено к восприятию музыки, а другое — речи. Асимметрично, особенно по своим мимическим возможностям, наше лицо. Делали такие опыты: разрезали фотопортрет на две вертикальные половины и каждую половину склеивали с ее зеркальным отпечатком. Получались настолько различные «лица», что иногда даже трудно было поверить, что это один и тот же человек.

Перечень подобных асимметрий можно продолжить, но перечень еще не наука. Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова пред пожили классификацию функциональных асимметрий человека. Неодинаковость двигательной активности рук, ног, левой и правой половин лица и тела обозначается как моторная (двигательная) асимметрия. Неравнозначность восприятия объектов внеш него мира органами чувств, расположенными слева и справа от срединной плоскости нашего тела, обозначается как сенсорна» (чувствительная) асимметрия. Наконец, специализация полушарий мозга в осуществлении различных форм психической деятельности обозначается как психическая асимметрия. Последняя, по определению авторов, является «самой гласной асиммет рией человека». Суть ее состоит в том, что «обеспечиваемые разными половинами мозга психические процессы организуются в пространстве и времени не сходно, а противоположно».

Моторные, сенсорные и психические асимметрии изучаются обычно разными исследователями. Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова подошли к своей задаче комплексно (здесь надо отметить, что Брагина—невропатолог, а Доброхотова — психиатр), и преимущества такого подхода не замедлили сказаться. Дело в том. что деление асимметрий на моторные, сенсорные и психические, как и всякая классификация, условно. «Разъять материю»—не цель, а средство познания, за «разъятием» следует воссоединение, синтез. Так вот, изучение целостной нервно-психической деятельности в норме и патологии показало, что правое мозговое полушарие сопряжено с сенсорной (чувствительной) сферой и обращено к прошлому, а левое полушарие сопряжено с двигательной сферой и обращено к будущему времени.

Проблема «географии» мыслей и чувств имеет свою историю. А. М. Вейн в статье «Мозг и творчество» («Наука и жизнь», №№ 3, 4, 1983) упомянул анатомов, которые пусть наивно, пусть с вульгарно-материалистических позиций, но признавали за отдельными зонами мозга определенные психические функции. Это направление получило название психоморфологизма. Противоположное направление, начертавшее на своем знамени идею равных возможностей равновеликих участков мозга и неограниченного «переучивания нервных центров», вошло в историю науки под названием эквипотенциализма. «Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим обра зом! Между ними лежит проблема!» Эти слова Гете оказались справедливыми и применительно к поединку между психоморфологами и эквипотенциалистами, длившемуся без малого полтораста лет. Теперь-то мы знаем, что «переучивание нервных центров» в определенных пределах возможно и пределы эти тем шире, чем моложе пациент. Но мы знаем и то, что в зрелом возрасте необратимое поражение конкретных мозговых структур ведет и к необратимой потере соответствующих психических функций. Впервые это было установлено в 60-х годах прошлого века для речевых центров, расположенных в левом полушарии, и это был первый чувствительный удар по эквипотенциализму. Чувствительный, но не сокрушительный, поскольку он устоял. Просто для речевых центров было сделано исключение. А заодно и для левого полушария. Его признали господствующим (доминантным), а правое полушарие — психически немым, позже — субдоминантным (подчиненным левому). Однако это мнение оказалось глубоко ошибочным.

Выяснилось, что даже по отношению к речи доминантность левого полушария имеет свои границы: ведь речевая функция не исчерпывается произнесением слов, она требует еще их эмоционально-интонационной окраски. «Тон делает музыку»,— говорят музыканты, и от тона, каким сказаны те или иные слова, подчас тоже многое зависит. Так вот оказалось, что при правополушарных поражениях речь становится монотонной, невыразительной, пропадает и способность оценить интонацию собеседника. На это обстоятельство впервые обратил внимание видный английский невропатолог конца прошлого—начала нынешнего века X. Джексон. Ему принадлежит замечательное высказывание о том, что мыслим мы не только словесными, но и образными символами и что этот тип мышления составляет привилегию правого полушария.

Однако, несмотря на отдельные прозорливые высказывания, в целом вопрос об участии правого полушария в психической деятельности оставался открытым вплоть до середины XX века. Заметный прогресс в этой области связан с работами канадского нейрохирурга У. Пенфилда и ученых его школы. При операциях на мозге для уточнения границ пораженного участка используется метод непосредственной стимуляции обнаженной мозговой коры слабым электрическим током. С помощью этого метода Пенфилду и его сотрудникам удалось показать четкие различия ответов в зависимости от стороны раздражения. Так, при раздражении левой височной области на первый план выступали различные речевые нарушения—запинания, смазанность речи, повторения, ошибки в назывании предметов. Если же электростимуляции подвергались симметричные точки правой височной доли, то у больных возникали очень яркие воспоминания—яркие настолько, что сами больные расценивали свои видения не как воспоминание, а как буквальную «вспышку пережитого». Происходило как бы проигрывание куска прошлого опыта с некоей «магнитофонной ленты». Таким образом, стало ясно, что отпечатки наших непосредственных впечатлений, по-видимому, односторонни и владеет ими правое полушарие.

Очень поучительными оказались также некоторые клинические наблюдения над художниками и музыкантами, перенесшими заболевания левого полушария. Болезнь в ряде случаев не только не отразилась на профессиональном мастерстве, но даже обострила художническую зоркость. Пришлось признать, что и несловесные формы мышления, в частности мышление музыкальными и художественными образами, имеют своим непосредственным носителем правое полушарие. А ведь музыка, по утверждению Бетховена, «откровение более высокое, чем мудрость и философия».

В настоящее время уже никто не говорит о доминантности левого полушария: говорят лишь о доминантности левого или правого полушарий в осуществлении тех или иных психических функций. Или о преобладании лево- либо правополушарных процессов в психическом облике того или иного индивида, здорового или больного. «Левополушарный» человек тяготеет к теории, имеет большой словарный запас и активно им пользуется, ему присущи двигательная активность, целеустремленность, способность прогнозировать события. «Правополушарный» человек тяготеет к конкретным видам деятельности, он медлителен и неразговорчив, но наделен способностью тонко чувствовать и переживать, он склонен к созерцательности и воспоминаниям. Разумеется, большинство здоровых людей — это двуединство «правого» и «левого». И все же некоторая сдвинутость вправо или влево — правило, а не исключение.

Учение о функциональных асимметриях важно не только в познавательном плане. В самом деле, еще лет 15 назад невропатолог, обнаруживший у пациента справа или слева более четкую реакцию на укалывание иглой, озабоченно поджимал губы: не начало ли здесь какого-нибудь серьезного неврологического заболевания? Сегодня образованный врач отнесет эти небольшие различия на счет индивидуальных особенностей функциональной асимметрии.

А вот другой практический аспект проблемы. Определение профиля асимметрии у призывников, абитуриентов вузов, техникумов и ПТУ, у молодых людей, поступающих на работу, пока еще не вошло в повседневную практику деятельности медицинских комиссий. Между тем целесообразность, а в ряде случаев и необходимость учитывать этот профиль очевидны. Это в особенности относится к левшам, наблюдения за которыми показали, что при утомлении, снижении внимания или в состоянии сильного волнения они инстинктивно начинают пользоваться левой рукой, что приводит иногда к авариям на производстве и другим тяжелым последствиям. Один такой случай описан в очерке «Четыре секунды», опубликованном «Известиями» в июне 1983 года. В нем рассказано о подвиге офицера, который, спасая солдата, допустившего ошибку на боевых учениях, лишился кистей обеих рук. Как оказалось позже, солдат был левша. Из-за ложного стыда он скрывал это от товарищей. Старался все делать правой рукой, даже учебные гранаты метал правой, как все. Но в минуту наивысшего напряжения он подсознательно переложил боевую гранату из правой руки в левую, более тренированную, и, поняв, что сделал не так, как учили, растерялся. В результате — несчастный случай.

А ведь эту беду можно было отвести, если бы о леворукости солдата было известно заранее. И для того чтобы отличить левшу от правши, не требуется его признаний—для этого существует множество объективных тестов. Н. Н. Брагина и Г. А. Доброхотова приводят в своей книге не менее десятка подобных проб...

«Если известна сторона поражения мозга, то психиатр, хорошо знакомый с психопатологией очаговых поражений мозга, легко перечислит возможные у больного психические нарушения, а также очертит круг невозможных»,— читаем мы в книге Н. Н Брагиной и Т. А. Доброхотовой. Это у правшей. А как обстоит дело с левшами? Все наоборот? Речевое представительство — в правом полушарии, образное мышление—в левом и т. д,? Долгое время так и считали. Так и писали в учебниках и монографиях. Однако дальнейшие исследования опровергли это ходячее мнение. Тип, полностью зеркальный по отношению к праворукому, у исследованных здоровых левшей не встретился ни разу. Но изредка и у здоровых и чаще у больных левшей «зеркальность» проявляется в психической деятельности. Отметим два таких проявления: зеркальное письмо и феномен предвосхищения.

Постигая грамоту, некоторые дети-левши норовят писать не только левой рукой, но и зеркально. Родители и школа с трудом переучивают таких детей. Но и после овладения обычным письмом дети и взрослые левши в состоянии утомления или рассеянного внимания иногда начинают писать зеркально. А в клинической практике известны случаи, когда больной-левша полностью переходит на зеркальный способ письма, причем не осознает необычности этого способа, уверяя, что ошибается не он, а врач. Подобные расстройства письма и сознания встречаются только у левшей.

Другой специфический для больных-левшей феномен состоит в том, что в их представлении прошлое и будущее как бы меняются местами. Больной оказывается как бы способным «помнить будущее» подобно Белой Королеве (из сказки Льюиса Кэрролла Алиса в Зазеркалье»), которая сначала видит кровь и чувствует боль, а уже потом уколет палец. Все мы так или иначе планируем будущее, а следовательно, имеем в своем сознании какую-то его модель, прогноз. Но феномен предвосхищения у больных-левшей—это нечто иное, чем обычное прогнозирование. Здесь чувственно-образные ощущения преобладают над логическим мышлением. «Этот чувственный характер феномена предвосхищения и заключает в себе наибольшую загадку»,— признаются наши исследовательницы.

Левшам, а точнее сказать, неправорукому меньшинству (поскольку, кроме правшей и левшей, есть еще обоюдорукие—люди с обеими ловкими или обеими неловкими руками) в книге Брагиной и Доброхотовой уделяется значительное внимание. Неправорукость — большая, самостоятельная проблема, и не только научная, но и социальная.

До последнего времени неправорукое меньшинство человечества было почти не изучено. Обществом практически игнорировался сам факт неправорукости. Даже слова «левый» и «правый» во многих языках мира имеют еще и иносказательное значение: «неловкий», «неправильный» или, наоборот, «правильный», «справедливый». Весь наш жизненный уклад—от рукопожатия до правил дорожного движения — ориентирован на правшей. Левша вынужден приспосабливаться к порядку вещей, удобному для праворуких. Между тем обществу, заинтересованному в гармоническом развитии всех его членов, важно знать особенности функциональной организации не только большинства, но и меньшинства,

Каковы же первые итоги изучения функциональной организации неправоруких людей? Вот несколько основных выводов.

«Хорошо изученный вариант функциональной асимметрии мозга с левополушарным представительством речи присущ только праворукому большинству. У неправорукого же меньшинства человечества обнаруживается неизмеримо больший разброс вариантов речевого представительства в мозге... Правостороннее представительство чаще встречается у лиц с приобретенной леворукостью».

«Картина поражений для всех неправоруких обща тем, что независимо от стороны поражения в ней представлены обычно нарушения и чувственного, и абстрактного познаний, и психосенсорных, и психомоторных процессов, которые у правшей нарушаются раздельно... Этот клинический факт скорее всего свидетельствует об отсутствии у неправоруких лиц четкой специализации полушарий мозга».

Вывод очень ответственный, поскольку существует такое непроверенное, но ставшее уже известным мнение, что умственные способности находятся в прямой зависимости от степени функциональной асимметрии. Так ли это?

Что касается умственных способностей левшей, то по этому поводу в литературе высказываются три точки зрения. Согласно одной из них, леворукость—недостаток, отклонение от нормального развития. Вторая точка зрения, напротив, предполагает у левшей более высокие интеллектуальные и творческие способности, чем у правору-ких людей. При этом обычно ссылаются на Леонардо да Винчи и других гениальных левшей из числа исторических личностей. Наконец, третья точка зрения отрицает различия в психических возможностях право- и леворуких людей. Брагина и Доброхотова тоже считают, что по своим психическим способностям левши не уступают правшам. Однако реализация природных возможностей у левшей затруднена в силу того, что весь уклад нашей жизни ориентирован на правшей. Поэтому всемерной поддержки заслуживают те исследователи, которые высказываются против переучивания левшей и, более того, за целесообразность создания специальных шаблонов техники для неправорукого меньшинства. В ряде стран уже встали на путь создания инструментов и других средств трудовой деятельности для левшей. Этот опыт заслуживает серьезного изучения и повсеместного распространения.

В заключение вернемся немного назад— к первой монографии Т. А. Доброхотовой и ее докторской диссертации. Они были посвящены психопатологии эмоционального поведения при очаговых поражениях мозга.

В основе эмоционального поведения, как нетрудно понять, лежат эмоции, которые бывают положительными — радость, удовольствие, удовлетворение (а улыбка, смех, оживленное выражение лица — это их мимическое сопровождение) и отрицательными — страх, гнев, ярость, тоска, печаль, недовольство, неудовлетворенность. Эпитет «положительные» говорит сам за себя, а вот отрицательных эмоций, как считают, следует избегать. А следует ли?

Есть, например, такое выражение: «злой в работе». И вправду, надо иногда как следует разозлиться, чтобы осилить задачу, которая в благодушном настроении у нас не получается. Внутренний конфликт—основной двигатель творчества, об этом мы тоже читали в уже упомянутой статье А, М. Вейна. Но бывает и по-другому. Стимулом к творчеству могут быть и положительные эмоции, поводов к которым у человека гораздо больше, чем у животных. Нам ведь дано испытывать удовольствие не только от солнечного утра, улыбки ребенка, аппетитного обеда, но и от ноктюрна Шопена, пейзажа Левитана, красоты логических построений Дарвина, гениальной простоты пастеровских экспериментов. Творчество заразительно! Доброхотову, как, впрочем, и многих других исследователей мозга; в свое время заворожила экзотическая красота экспериментов Дельгадо.

Хосе Дельгадо, американский нейрофизио-лог, по происхождению испанец, составил себе имя в науке тем, что; используя метод электро- и радиостимуляции вживленных в мозг электродов, открыл ряд центров, непосредственно связанных с эмоция. ми и влечениями, ощущениями удовольствия или страдания. Экспериментировал он на разных животных, в том числе и на быках-торо, выращиваемых не для сельскохозяйственных работ или на мясной рынок, а специально для корриды.

Вот как описывает эти опыты сам Дельгадо в своей книге «Мозг и сознание» (М., «Мир», 1971): «...в мозг нескольким быкам были вживлены электроды. После операции, в то время как животное свободно разгуливало по небольшому сельскому загону, некоторые структуры его мозга были исследованы методом раздражения по радио. При этом у него удалось вызвать двигательные реакции... Кроме того, удалось неоднократно продемонстрировать, что раздражение мозга подавляет агрессивность быка, ...его можно было внезапно остановить в самый разгар атаки».

Эти эксперименты заставили о многом задуматься доктора Доброхотову. Так ли уж отрицательны «отрицательные» эмоции? Ведь, подобно физической боли, они не только страдание, но и сигнал о неблагополучии, внутреннем или внешнем. Они заставляют организм мобилизовать свои силы, напрячься, отразить удар. Тогда как самоуспокоенность и ощущение полного довольства расслабляют, демобилизуют. Сейчас в книгах и статьях Т. А. Доброхотовой вы не встретите словосочетания «отрицательные эмоции». Для их обозначения применяется иной термин: «эмоции со страдальческим оттенком».

Центры эмоций, как это следует из опытов Дельгадо и других нейрофизиологов, расположены в глубинных структурах мозга, в подкорке. Но эмоции, особенно у человека, имеют и свое корковое представительство. Ведь осознаем же мы свои переживания, называем их по имени, обуздываем, если надо! При этом способность к переживаниям со страдальческим оттенком напрямую связана с сохранностью лобной коры. Таков один из выводов докторской диссертации Т. А. Доброхотовой (1968), об этом она позже прочтет ив книге X. Дельгадо «Мозг и сознание». Больной с поврежденными лобными долями не перестает чувствовать боль или замечать негативные явления в окружающей его действительности. Но он теряет способность испытывать по этому поводу страх, тревогу, гнев, печаль. Это неоднократно можно было наблюдать на больных с височными опухолями. Такие больные обычно депрессивны, но лишь до тех пор, пока разрушительный процесс не распространился на лобную область. Как только это произойдет, депрессия на глазах исчезает, и тот же больной становится вдруг беспечным, благодушным или даже блаженно-радостным.

Важно отметить, что с лобными долями связаны высшие формы интеллектуальной деятельности — такие, как понятийное мышление, программирование, прогнозирование. Выходит, что мышление и способность к страданию каким-то образом «овеществлены» в одном и том же материальном субстрате! Как тут не вспомнить пушкинское:

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

Вдумайтесь в эти строки. Поэт хочет жить, чтобы страдать? Нет, он хочет жить, чтобы мыслить! А мыслить, не страдая, должно быть, не дано. «Через страдание к радости» — таков был девиз Бетховена и такова, по-видимому, вообще диалектика процессов творчества, мышления, познания.

В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках...

На земном шаре почти не осталось мест, куда бы не ступала нога человека. Современная техника открыла нам такие дали Вселенной, что до Солнца, кажется, и впрямь можно достать рукой. И только третий шар—тот, что вмещает и объединяет и солнце и землю,— человеческий мозг — во многом остается еще неприступной крепостью. Сегодня эту мягкую твердыню осаждают со всех сторон. Мозгу задают вопросы физиологи и врачи, психологи и социологи, у мозга учатся кибернетика и электроника. Мы пока еще не знаем, как материальное — мозг — производит нематериальное — мысль. Но изучение мозга прогрессирует так стремительно, что выполнение завета из далекого прошлого—познай самого себя — представляется делом не такого уж далекого будущего.