“Несколько лет назад на снежных склонах западного склона Гранд Лейк каждый умел ходить на лыжах. Если приезжал новый школьный учитель, ему приходилось быс­тро учиться этому, школьный директор и даже школьный оркестр — все ходили на лыжах. Маленькие дети вставали на лыжи чуть ли не сразу же, как начали ходить. Со сторо­ны эти люди выглядели так, будто лыжи были естествен­ным продолжением их ног, — орган, в высшей степени приспособленный для передвижения. Каждый вырабаты­вал свой собственный, индивидуальный стиль, как каждый по-своему ходит. Некоторые люди участвовали в соревно­ваниях, и тогда оказывалось, что ходят на лыжах лучше, чем другие; но многие в соревнованиях не участвовали.

...В то время в Денвере и других близких городах были любители, которые ходили на лыжах для развлечения, в качестве отдыха... Одни из них были одаренными лыжни­ками, другие были не так искусны.,. Они не вполне созна­вали, как они двигаются, какую технику используют, и как этому можно научить. Они говорили: “Смотри, как я скольжу”, “Делай вот так”, — и это все, что они могли. Никогда не забуду, как один из моих друзей однажды захо­тел пойти с ними. Он был великолепным атлетом, так что ему вряд ли можно было отказать в достаточной координа­ции; однако когда он в первый раз встал на лыжи, это было нелепо и смешно. При первом же шаге он упал и так запу­тался, что никак не мог встать. Новичок вообще сталкива­ется с проблемами, которые только искусный и техниче­ский анализ мог бы разрешить быстро. К сожалению, един­ственное, что могли сказать ему любители, звучало вроде:

“Согни колени и давай! Постепенно ты разберешься”.

...В то же время в Альпах были отсняты тысячи метров кинопленки, фиксировавшей спуск с гор искусных лыжников, их повороты, остановки, подъемы. Фильмы были пронализированы, процесс был разбит на компоненты или, как можно назвать, “изоляты”; кроме того, исследовались и более протяженные паттерны. После этого пришли к вы­воду, что не только особо одаренные могут овладегь этим искусством. Каждый, набравшийся терпения и обладаю­щий минимумом координации, мог научиться кататься на лыжах, поскольку компоненты были точно выделены и технически описаны. Более того, единообразие искусства, достигаемого технически обученными лыжниками, оказа­лось столь привлекательным, что этот вид спорта стал чрезвычайно популярным”.

Эдвард Т.Холл. “Молчаливый язык”.

Как отмечает Э.Холл, благодаря разделению действий на компоненты и описания важных паттернов удалось со­здать методы обучения, которые могли принести успех и овладение деятельностью практически каждому. Точно так же мы с коллегами извлекли значимые компоненты и паттерны из многочисленных успешных терапевтических взаимодействий, которые мы изучали. Это позволило нам создать метод для достижения успеха во взаимодействиях на постоянной основе. Эмпирические составляющие и по­веденческие факторы были организованы в процедуры, ко­торые могут осуществляться для достижения определен­ных целей — в нашем случае мастерства в терапии пар и сексуальной терапии.

Компоненты этих процедур основаны на пяти сенсор­ных системах: видении, слышании, кинестетике, запахе и вкусе. Это — первичный опыт. Мы воспринимаем их по отдельности или в любых сочетаниях непосредственно “чувствами”. Эти компоненты первичного опыта отлича­ются от представления опыта, например, в словах или чис­лах. Слова и числа — абстракции от первичного опыта. Это символы, и они значимы лишь в той степени, в какой они связаны с первичным опытом. По этой причине, на­пример, бессмысленно читать книгу на незнакомом языке. Это не говорит о том, что слова незначимы, но нужно по­нимать значение слов, их функцию в создании пережива­ний. У слов, у языка есть особенности, которые не являют­ся свойствами сенсорных компонентов опыта, и наоборот.

Каждый сенсорный компонент функционирует в формировании опыта тремя способами: (1) как система “вхо­да”, посредством которой мы воспринимает окружающее, (2) как внутренняя система репрезентации и “процессирования” (пользуясь машинным языком), которую мы ис­пользуем, чтобы придать значение поступающим данным, и для таких деятельностей, как мышление, выбор, обуче­ние фантазирование и пр., и (3) как система “выхода”, используемая для высшего проявления наших поведенче­ских реакций на окружающее.

Человеческий опыт порождает в результате взаимо­действия между внешним миром (или тем, что извлекают из него наши чувства), внутренне возникающих образов, внутреннего диалога, запахов и вкусов, звуков и ощуще­ний, порождаемых умом и различными проявлениями внешнего поведения, которыми мы прямо воздействуем на мир. Понимание того, что человеческое поведение (в том числе, разумеется, и сексуальное), является одним из ас­пектов функционирующей системы, заставляет относить­ся более чем серьезно к систематичности относительно те­рапии. Мы думаем картинами, звуками, ощущениями, словами, чувствами. Если эти внутренне порождаемые процессы не соответствуют сенсорному опыту, который представляет нам мир, возникает определенного рода неконгруентность. Неконгруентность может во многих кон­текстах быть полезной. Например, мы можем предаваться грезам во время длинных скучных собраний: или занять свою память приятными воспоминаниями во время приема у дантиста. Эти внутренние процессы дают возможность планировать и проектировать будущее, помнить прошлое, но они также могут и ограничивать нашу способность пол­учать желаемые переживания в настоящем.

Я уверена, что вам знакомы люди, которые не позволя­ют себе делать что-нибудь новое из опасения выглядеть глупыми. Они рисуют себе картину того, что они выполня­ют новое действие плохо и чувствуют себя смущенными, как будто внутренне порожденная картина имеет место в действительности. Реагируя скорее на свою внутреннюю картину, чем на то, что в действительности происходит с ними и вокруг них, они ограничивают свое поведение, не рискуя пережить воображаемое замешательство.

Другой пример внутреннего процесса, отвлекающего от желаемого опыта и ограничивающего его, известен всем терапевтам: это присутствие супервизора на разных стади­ях его работы. Часто терапевт, работу которого наблюдает супервизор, настолько отвлекает своими проекциями от­носительно оценок супервизора, что его деятельность су­щественно ухудшается. Это неудивительно, если иметь ввиду, что успех терапевта зависит от того, насколько он полно отдается своему сенсорному опыту.

Внутренние процессы играют значительную роль в контексте сексуальных переживаний. Если один из участ­ников вспоминает мультипликационный фильм или дума­ет, что надо завтра купить в магазине, интенсивность сек­суальных переживаний чрезвычайно ослабевает, незави­симо от качества прелюдии и сексуального выражения. То же будет справедливо, если во время сексуального акта вы представляете себе сцену конфликта (например, ссору с матерью) или слышите внутренние голоса (например, от­ца, который говорит “Хорошие девочки не занимаются та­кими вещами”, или свой собственный голос, который гово­рит “Кажется, он уже устал”). Точно также, если вы начи­наете вспоминать неподходящие чувства из не имеющих отношения к делу переживаний, вроде предстоящего экза­мена или затора на дороге, сквозь который надо пробрать­ся, — тотальность опыта будет потеряна. В таких случаях переживание будет неконгруентной смесью того, что про­исходит в настоящем, сексуального акта, и других, не свя­занных с этим картин, звуков, слов или чувств.

Даже если внутренне порождаемые процессы конгруентны с протекающими сексуальными переживаниями, они все же могут отвлекать от их интенсивности. Напри­мер, если во время полового акта вы будете представлять себе каждый участок тела партнера, которого касается ва­ша рука, может оказаться, что вы больше будете сознавать эти образы, чем действительные сексуальные пережива­ния. Или если вы представляете себе образ того, как вы и ваш партнер выглядели бы для невидимого зрителя, вы можете потерять сознавание телесных ощущений, произ­водимых непосредственными стимулами. Б.Мастерс описывает такую потерю восприятия в книге “Узы удовольст­вия”: “Нет, наверное, никого, кто во время полового акта не становился бы на какое-то время зрителем. Время от времени мы наблюдаем, что сами делаем, или что делает партнер. Такое сознательное наблюдение вполне естест­венно; время от времени оно оказывается вполне стимули­рующим. Но важно, в какой степени мы принимаем эту роль зрителя. В некоторых случаях превращение в зрителя может отражать отвлечение от эмоциональной вовлечен­ности. Это тоже естественно и не должно быть предметом беспокойства. Однако это препятствует поступлению сти­муляции. Например, если вы остаетесь зрителем во время сексуального действия, некоторая часть удовольствия и возбуждения вашей жены реально не доходит до вас, что означает, что вы теряете стимуляцию. И в той степени, в какой ваше собственное удовольствие становится более ту­склым из-за того, что вы не растворяетесь в переживании — вы остаетесь наблюдателем. Я хочу сказать, что вы во­обще не переживаете удовольствия. Я лишь говорю, что часть его заблокирована, определенный уровень восприя­тия”.

Внутренний процесс может также иногда использо­ваться для усиления сексуальных переживаний: “Все мы в большей или меньшей степени прибегаем к фантазии. Она помогает нам перейти оттуда, где мы есть, туда, где мы хотели бы быть, если бы представилась возможность. В этом смысле фантазию можно понимать как мост, и она может быть очень полезной” (там же). Аналогия с мостом, которой пользуется Мастерс, особенно полезна здесь. В случаях сексуальных дисфункций часто внутренне порож­даемый опыт лежит на одной стороне широкой и глубокой пропасти, а внешний сенсорный опыт — на другой. Если внутренний опыт может быть направлен таким образом, чтобы порождать желаемые фантазии, каким-то образом конгруентные протекающему внешнему сенсорному опы­ту, это может быть мостом над пропастью, благодаря кото­рому две стороны войдут в соприкосновение.

Техники изменения, предлагаемые в этой книге, пред­лагают бесконечные возможности построения такого рода мостов как между индивидуумами, так и внутри индиви­дуума. Строя такие мосты, важно помнить, что поскольку наше сознание — ограничений феномен, наш субъектив­ный опыт в значительной степени зависит от того, на чем сосредоточено сознание. Можно сознавать внутренне по­рождаемый опыт или внешний сенсорный опыт, или смесь, соединение того и другого. В разные моменты полезны эти разные фокусировки. Для человека, который обычно по­гружен в неконгруентный внутренне порождаемый опыт, смесь конгруентных внутренних фантазий и внешнего сен­сорного опыта — шаг к фокусировке всего сознания на ин­тенсивных внешнепорождаемых переживаниях сексуаль­ной деятельности.

Для моего подхода к работе с парами фундаменталь­ным является предположение, что люди реагируют друг на друга постоянно и интенсивно. Это предположение застав­ляет меня в каждой паре, с которой я работаю, искать про­длений, которые вызывают специфические реакции друого. Хотя в последующих главах вам будет рекомендовано обращать внимание на только что описанные компоненты опыта, фокусировка будет на том, как эти компоненты влияют на переживания, возникающие при взаимодейст­вии между двумя людьми. Представление о приведении в соответствие внутреннего и внешнего опыта полезно для сексуальной терапии индивидуума, понятие же о взаимо­действующих системах полезно для работы с парами. Успешная помощь паре — это умение повлиять на поведение каждого и на реакции, которые вызывает их поведение.

Следующее взаимодействие показывает, как могут компоненты взаимодействовать, порождая неудачную коммуникацию.

Пауль. Я чувствую себя нелюбимым, она никогда не реагирует на меня сексуально (Его голос скулящий и жа­лующийся, руки безвольно лежат на коленях, он смотрит в пол).

Хейзл. (Она говорит себе: Он думает только о сексе, только секс ему нужен, я для него не человек. Чувствуя себе обиженной и нелюбимой, она отворачивается от него от него и говорит громко :) - И не буду.

Пауль. (Он видит, что она отворачивается и слышит ее слова; он чувствует себя уязвленным, отвергнутым, затем быстро начинает злиться. С вспыхнувшим лицом, он гром­ко говорит:) Ну и убирайся, сука!

Внешнее поведение Пауля воздействует на внутренние переживания Хэйзл, она реагирует определенным внеш­ним поведением, которое, в свою очередь, воздействует на его внутренние переживания и т.д.

Разумеется, нежелательные взаимодействия не всегда порождаются прямой словесной коммуникацией. Вот при­мер — из другой пары, пришедшей ко мне за помощью — проблемы могут возникать независимо от слов. Однажды вечером он пришел домой раньше неё. Ему хотелось пере­кусить, и его интересовали спортивные новости, так что он развернул газету и начал доедать какие-то остатки (в этом самом по себе нет ничего плохого). Она вошла в дверь че­рез несколько минут и увидела его читающим газету и жующим. Весь день она рисовала себе картину того, как они (она предвкушала это с волнением) пойдут вечером в ресторан; когда она увидела, что он ест и дома, и без нее она была разочарована. Она автоматически (и ошибочно) решила, что его поведение означает, что он не интересует ся, что она хотела бы делать сегодня вечером. Это ошибочное предположение она приняла как свидетельство того, что ему нет до нее дела. Чувствуя себя плохо, она сказала себе “Я никогда не получаю того, чего хочу”. В этот мо­мент он посмотрел на нее, мрачную и обиженную, и с чув­ством, что у него ёкнуло под ложечкой, спросил “Ну как ты?”. Она бросила на него сердитый взгляд и ответила: “Как будто тебе есть до этого дело!”



Из этих примеров видно не только как внутренние пе­реживания вносят свою лепту во взаимодействия, но так­же и то, что наши реакции друг на друга не вполне связаны причинно-следственными отношениями. Скорее следствие (реакция), которое вызывается (стимулом) в значитель­ной степени зависит от того значения, которое приписыва­ется причине. Если вы легко положите свою руку кому-то на локоть, тот почувствует температуру и давление, сна­чала контрастирующие его собственными, потом сливаю­щиеся с ними. Это простое причинно-следственное, сти­мул-реактивное отношение. Если, однако, партнер пони­мает прикосновение вашей руки как выражение расположения, это будет иметь для него определенное зна­чение, независимо от того, входило ли это в ваши намере­ния. Значение, приписываемое поведению, называется “сложной равнодействующей”. Сложные равнодействую­щие насквозь пронизывают весь наш опыт, и как правило лежат далеко от сознательной осведомленности. Человек не только очень мало знает о том, что его поведение озна­чает для других, и другие обычно тоже не сознают, на ка­ких основаниях они полагают, что ваше поведение означа­ет то или иное.

Рассматривая с парами текущее состояние и желатель­ное состояние, полезно задавать себе вопросы, каковы при­чинно-следственные паттерны и паттерны сложных равно­действующих, которые делают устойчивым нынешнее со­стояние. Чтобы перевести пару в желаемое состояние, нужно так изменить паттерны, чтобы они превратились из цепей в коммуникативные связи. В III части мы обратимся к методам изменения отдельных фрагментов поведения, равно как и изменения реакций на поведение. Обычно необходимо что-то сделать с обоими; однако изменение значения обижающего поведения часто может изменить переживания обоих, и изменение будет устойчивым.

Чтобы облегчить создание взаимно обогащающих и удовлетворяющих отношений полезно и правильно принять предпосылку, что значение коммуникации (то есть стимула в коммуникации) — это реакция, которую он, стимул, вызывает в другом человеке, независимо от намерения источника стимула. Принятие этой предпосылки заставит вас очень внимательно относиться к реакциям, ко­торые вызываются коммуникативными стимулами (вер­бальными и невербальными), поскольку реакция опреде­ляет значение. На практике это означает, что определив интенцию собственного коммуникативного выражения, нужно стремиться сделать выражение столь близким к на­мерению, сколь это возможно. Тщательно наблюдая реак­цию получателя, мы всегда должны быть готовы варьиро­вать выражение, если это необходимо, чтобы добиться ре­акции, которая была намечена.

Если вернуться к Паулю, который в нашем примере не получал желаемой сексуальной реакции, и раскрыть его интенции, взаимодействие в результате будет следующим:

Пауль (самому себе: Я хочу, чтобы она знала, что я люблю ее, и хочу ее тоже) (берет ее руки в свои, смотрит на нее и мягко говорит): Ты очень дорога мне. Я люблю тебя, и действительно, я также и хочу тебя.

Хейзл (напряжение вокруг ее глаз смягчается, рот рас­слабляется, она оставляет свои руки в руках Пауля) В самом деле?

Реакция Хейзл показывает, что Пауль начинает коммуницировать с ней эффективно. Выражение в его коммуникации соответствует его намерениям, так что он может получить соответствующую реакцию от нее.

Реагируя на намерения, которые стоят за поведением, и предполагая, что значение стимула в коммуникации — это реакция, которую стимул вызывает, каждый может связываться с другим таким образом, что это обогащает личный опыт и взаимный опыт. Каждому можно узнавать и выражать, чего они хотят друг от друга, так же как и что они хотят дать друг другу, вводя причинно-следственные и комплексно-равнодействующие паттерны в их взаимодей­ствия. Устанавливая эти паттерны, которые обеспечивают коммуникативную связь и являются самоподдерживающимися, можно едва ли не превзойти любые чудеса сказки об «опытном технике».