...Тогда без горести

Покинешь этот Рай, приобретя

Другой — внутри себя, еще счастливей...

Так, об руку рука, сквозь сад Эдема

Они неспешно одиноки шли.

Дж. Мильтон

История — сегодняшний день, лишь немного отдаленный.

Ц. К. Норвид

Из бесконечного многокрасочного полотна истории нельзя вытянуть ни одной нити, не нарушив целостности всей карти­ны. И, наоборот, рассматривая любой ее фрагмент, мы можем полнее оценить его, если перед нашим мысленным взором будет стоять общая картина исторического потока в русле развития общества. Поэтому и нам для более полного уяснения основных положений теории и практики особых состояний сознания будет полезно начать с того, чтобы хотя бы кратко остановиться на истории развития представлений об этих состояниях. Ведь кто не знает истории, тот не знает и теории предмета.

Начиная с древнейших времен, человек всегда искал и использовал всевозможные способы и средства, облегчающие его пребывание в естественной среде и позволяющие улучшить состояние здоровья или уменьшить физические и душевные страдания. Особые состояния сознания (называемые еще тран-совыми, или гипнотическими) в явной или скрытой форме почти везде являлись одним из таких средств. В связи с этим следы их использования в той или иной степени мы находим в истории всех человеческих сообществ.

Многочисленные наблюдения за последними так называемы­ми примитивными народами, которые пытаются выжить в ны­нешнем мире, также подтверждают наше представление о том, как лечил себя доисторический человек. Шаманы этих народностей используют разнообразные техники, часто приводящие к трансу, обладающему терапевтическим воздействием. Это истинное гип­нотическое состояние, наблюдаемое у колдунов и у некоторых других участников ритуалов (от лат. ritus — священный обряд), достигается с помощью песнопений, речитативов, танцев, исполь­зования ароматических веществ, разнообразной кинестетической

стимуляции, от ласки до причинения боли. Мало того, мы обна­руживаем упрощенные черты подобных медицинских практик у некоторых современных целителей, проживающих в наших горо­дах и селах. Костоправы, маги, экстрасенсы, магнетизеры, заговариватели бородавок — все они наследники традиций, насчиты­вающих множество тысячелетий и основанных на использовании специальных методов, позволяющих вызвать, навести особое со­стояние сознания, которое обладало бы терапевтическим воздей­ствием. При этом во всех случаях отмечается, с одной стороны, безграничная вера шамана в свои возможности и, с другой — безграничная вера участников ритуала в возможности шамана и при этом — представление о трансе как о состоянии непостижи­мом, сверхъестественном, потустороннем, доступном лишь из­бранным людям, получившим исключительный дар от божествен­ных сил, то есть феномен «двойной веры».

Еще в самом начале развития человечества считалось, что все процессы в организме человека подчиняются душе (сознанию), а ключом к душе человека служат особые состояния сознания. Поэтому неудивительно, что в этот период истории в разных регионах стали возникать самобытные психотехники погружения человека в транс. Вначале они носили исключительно эмпиричес­кий характер, но постепенно, по мере развития человеческого общества, в связи с появлением предфилософии и предрелигии, стали предприниматься попытки познать законы мироздания и объяснить природные явления, окружающие человека, в том числе и особые состояния сознания. Начали складываться слож­ные мифологические картины Мира. Характерно, что в этот период искусство транса находит все большее применение в религиозно-философских системах, а к VI тысячелетию до нашей эры шаманы трансформировались в жрецов.

Наиболее древним элементом трансовой культуры был тоте­мизм — трансовая способность непосредственно «видеть» и «ощущать» связь человека с окружающим миром природных явлений, животных и растений. Появляется трансовая тради­ция, основанная на наиболее легком опорном образе, каком-либо значимом животном или растении и потому наиболее легко доступном к трансовому воображению, обладающему признаками реальности. Поэтому не совсем правильно рассмат­ривать тотемизм только как наивную веру наших предков в сверхъестественную связь между человеком и тотемом.

Другим элементом трансовой пракультуры был анимизм — способность в трансе «видеть» и «ощущать» бесчисленные формы умерших или их «души». Одновременно с тотемизмом и анимиз­мом возникает и первобытное трансовое ремесло по управлению воображенным миром тотемов, духов предков и др. Эта профессия была основана на вере в способность переносить психические

трансовые явления в реальную жизнь и добиваться привлечения сверхъестественных сил для реального результата — магии.

Отсюда берут свое начало фетишизм, суть которого состоит в приписывании отдельным предметам (фетишам) магической силы, а также мантика — трансовое искусство гаданий и пред­сказаний, основанное на магических принципах, то есть «вере» в связь между человеком и любым объектом.

Из всех этих элементов, а также развившейся у каждого народа мифологии родились религиозные трансовые системы, усовершенствованные на протяжении десятилетий и дожившие до наших дней.

Такую взаимосвязь особых состояний сознания с определен­ными религиозными или духовными системами мы можем проследить на протяжении всей истории. В связи с этим ис­пользование транса в лечебных целях часто отступало на задний план, но вместе с тем это позволило сохранить то «духовное измерение», которого так не хватает современной, сциентистки ориентированной медицине. Некоторые исследователи даже считают, что развитие человечества напрямую связано со зна­нием и освоением особых состояний сознания и рассматривают науку о них как мать всех наук.

В последующие тысячелетия основными регионами с разви­той культурой становятся Восточная Африка, Аравия, Балкан­ский полуостров, Юго-Восточная Азия, Китай, Индия, Тибет, Центральная Америка, а наиболее развитыми трансовыми ци­вилизациями — Древний Китай, Древняя Индия, Япония, Ирак, Египет и т. д.

За три тысячи лет до нашей эры древние китайцы знали и использовали транс в различных формах. Они практиковали особый вид медицины, основанный на энергетических представ­лениях о человеке. Предполагалось, что Ци, первичная энергия, циркулирует во всем универсуме, а также внутри человеческого тела. Когда циркуляция происходит гармонично, человек здоров. Если же ее течение блокируется в одном из каналов тела — меридианах — возникают неполадки, которые могут привести к функциональным нарушениям органов и к болезни. Все искусство китайского врача заключалось в том, чтобы восстановить цирку­ляцию этого временно заблокированного потока энергии. Для этого, помимо других способов, он использовал и элементы особых состояний сознания. Так, в технике Ци-гун пациенту предлагалось делать медленные гимнастические движения. Перед тем, как выполнить эти движения, он должен был их визуализи­ровать — мысль в этом случае предшествовала действию.

Исследуя подобную гимнастику в течение ряда лет, мы заметили, что эти упражнения вызывают изменения состояния сознания и ощущения, идентичные тем, которые переживаются в гипнотическом трансе. Гимнастика, существующая в течение тысячелетий, основана на использовании давно известного идеомоторного феномена, который будет рассматриваться да­лее, в главах нашей книги, посвященных техникам наведения особых состояний сознания.

Древние мудрецы Востока использовали также гипнотичес­кий транс. Так, в одном из своих текстов Конфуций описывает характерное состояние транса. Однажды он пришел к философу Лао-цзы. Старый мудрец сидел неподвижно, как статуя, высе­ченная из камня. Взгляд его был безжизненным, дыхание остановилось. Вернувшись в обычное состояние, Лао-цзы про­изнес: «Я путешествовал к истоку вещей». Конечно, мы не можем, опираясь на современные знания, делать вывод, что Лао-цзы практиковал возрастную регрессию, однако можем утверждать, что транс всегда использовался в буддистских и даоистских религиях как фактор, благоприятствующий кон­центрации и медитации.

У древних египтян универсальный жизненный принцип назы­вался «Ка». Он обеспечивал связь между душами живых и умер­ших. Египетские жрецы обладали искусством (или магией) ис­пользовать его в своих церемониях, в которых транс занимал ведущее место. Так, римский историк и поэт Цезарь Страбон сообщает, что исцеления у египтян проходили в храме Сераписа, где люди для этой цели «спали там для себя и других». О том же сообщает и греческий историк Диодор Сикулус, согласно утверж­дениям которого египтяне верили, что богиня Изида открывает молящимся ей лечебные средства только во сне.

В одном из древнейших .источников о способах врачевания в Египте — папирусе Г. Эберса (названного так по имени егип­толога, нашедшего и описавшего его), относящемся к XVI веку до нашей эры, — настойчиво повторяется мысль о том, что принятие каждого лечебного средства следует сопровождать заклинаниями — обращениями к духам и богам. Характерно уже его начало: «Слова, которые следует произносить четко и по­вторять часто, как только возможно, прикладывая лекарство к больным членам для того, чтобы уничтожить поразившее их страдание: «Изис, освободившая Изириса, избавившая Гора от злонамеренных деяний его брата Сета, убившего своего отца Озириса, о Изис, великая богиня заклинаний, освободи и меня от всего злого, от боли и злоумышленных действий, освободи меня от бога и богинь страданий, от смерти, от того, что проникало в меня...» В нем можно прочесть и такие слова: «Заклинания благотворны в сопровождении лекарств, и лекарства благотворны в сопровождении заклинаний...» Пребывая в этом особом состоянии, больные выступали в качестве ораку­лов, автоматическим письмом писали послания, полученные якобы из потустороннего мира. Теперь известно, что автомати­ческое письмо — феномен, характерный для особых состояний сознания, и в некоторых случаях используется сейчас как терапевтическое средство.

Для погружения в особые состояния сознания применялись блестящие предметы, металлические плоскости («волшебные зеркала»), кристаллы, сосуды: человеку предлагали пристально смотреть на каплю чернил, на блестящие тарелки с нарисован­ными на них различными знаками и т. п. Ныне мы знаем, что фиксация взгляда на блестящих предметах одно из средств, которые достаточно легко вызывают особые состояния созна­ния. С такой же целью использовались поглаживания (так называемые пассы) и закрывание глаз.

Еще пятьсот лет до нашей эры в Дельфах, в храме Аполлона, Пифия являла свой дар пророчества, пребывая в сомнамбуличес­ком состоянии, которое со всех точек зрения сопоставимо с глубоким трансом, описанным А. де Пюисегюром двадцать веков спустя. Такой транс достигался в результате употребления галлю­циногенных напитков, которому предшествовал пост, а также благодаря участию прорицательницы в религиозной церемонии, изобилующей звуками, красками и запахами. Девственница про­рицала в форме различных выкриков; их интерпретация была доверена священнослужителям, которые также находились в осо­бом состоянии сознания. В заключение священнослужители со­общали толпе верующих волю Олимпа. В наше время церемония такого типа существует в Бразилии, в синкретических ритуалах Макумба и Кандомбле.

Так называемая храмовая медицина (врачевание, в античные времена тесно связанное с религиозными представлениями) лечила больных с помощью молитв и заклинаний, также инду­цирующих особые состояния сознания.

Древние греки обращались с мольбой о ниспослании здо­ровья и сил к богу-врачевателю Асклепию. Самый известный из посвященных ему храмов находился в восьми километрах от города Эпидавра. В храме имелось специальное помещение для сна паломников, стекавшихся со всех концов страны. Оно называлось «абатон». Войти сюда можно было, лишь пройдя предварительные сложные обряды «очищения» души и тела. Жрецы храма подолгу говорили с каждым, спрашивая, что привело его сюда, укрепляя надежду на выздоровление, веру в могущество и доброту бога, дарователя здоровья.

Этому немало способствовали и местоположение, и вся обстановка храма. Он стоял в густой зеленой роще, где журчали десятки кристально чистых ручьев. Ветер доносил сюда свежий запах моря. Сказочная прелесть природы сливалась в неразде­лимую гармонию с величественной и строгой красотой бело­снежного здания самого храма. В центре его вилось огромное мраморное изваяние Асклепия. Используя настроенность боль­ных на ждущее их здесь исцеление, жрецы искусно внушали им если не полное избавление, то по крайней мере облегчение от страданий.

Древние друиды и альруны приводили себя в особые состо­яния сознания, сосредоточенно прислушиваясь к шуму дере­вьев и журчанию ручьев. Дервиши быстрым кружением на одном месте доводили себя до экстаза, в котором они могли жечь и резать себе тело, не ощущая боли.

Некоторые сектанты-мусульмане в Алжире приводили себя в состояние экстатического транса с помощью беспрерывных криков, громкой музыки, сильнейшего возбуждения, причем у них также развивалась нечувствительность к боли: они могли колоть себя, лизать раскаленное железо, обнаженными ложить­ся на острые сабли и т. п.

Римские писатели (Марциал, Апулей, Плавт) знали о воз­можности усыпления человека прикосновением руки, обычно сопровождавшимся заклинаниями. Плутарх писал, что царь Эпира (319—272 до н. э.) обладал способностью погружать лю­дей в глубокий сон, лишь прикасаясь к ним своей ногой; при этом делалось, по-видимому, и словесное внушение для соот­ветствующей подготовки субъекта. Апулей говорил, что прикос­новением, заклинанием и запахами можно так усыпить челове­ка, что он, освободившись от своей грубой, телесной оболочки, возвращается к чистой, божественной, бессмертной природе; в этом состоянии как бы дремотного забытья человек способен предсказывать будущее, чего не может делать наяву.

В I веке нашей эры, по дошедшему до нас свидетельству, двум больным (слепому и разбитому параличом) якобы во сне явился бог Серапис, который открыл им, что они могут быть излечены императором Веспасианом: слепой прозрит, когда тот помажет ему глаза своей слюной, а парализованный излечится после прикосновения к нему пятки царя. Веспасиан (автор, кстати сказать, изречения «Деньги не пахнут») продемонстри­ровал это на собрании людей, и, как гласит предание, больные выздоровели[3].

Трансовые состояния были известны и древним евреям как такие состояния сознания, в которых человек «спит и не спит, бодрствует и не бодрствует, и хотя отвечает на вопросы, но душой отсутствует». Упоминание о них мы встречаем и в книге Ветхого Завета, а точнее, в первой книге Моисея (Быт. 17, 21): «И навел Господь Бог на человека крепкий сон, и когда он уснул...» Это самое первое упоминание, что крепкий сон, наведенный на Адама (по-еврейски — Тардема), не был естественным.

Вера в исцеление играет важную роль и в христианской религии. Среди многих чудес, о которых повествуется в Еван­гелии, исцеления занимают первое место. В одной только восьмой главе «От Матфея» говорится о нескольких случаях исцеления: слуги сотника благодаря сказанному Иисусом Хрис­том: «Да будет тебе по вере твоей», прокаженного — прикосно­вением руки Иисуса, тещи апостола Петра от горячки, а также о том, как «к Нему привезли многих бесноватых... и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных». Вечером того же дня Христос исцелил еще двух «весьма свирепых» бесноватых, пере­селив из них бесов в стадо свиней.

Евангелия, как и другие тексты Ветхого и Нового Завета, изобилуют примерами, напоминающими некоторые техники эриксонианского гипноза. Самый типичный тому пример — использование метафор в форме притч.

Высокая психологическая культура Киевской Руси, тесно свя­занная с древней историей славян, широко применяла врачевание словом, молитвами и «зельем», которое обычно проводилось, при монастырях. Рациональные приемы народной медицины сущест­вовали наряду с мистическими обрядами (заклинание против «злых духов», «порчи» и пр.) и как справедливо указывают Р. Кавецкий и К. Балицкий, впоследствии во многом вошли в научную медицину (гипноз, внушение, «нашептывание» и пр.).

Если прослеживать ретроспективу, то мы увидим, что сле­дующий этап развития трансовой культуры связан с Европой и охватывает период от средних веков вплоть до нынешнего времени.

В X веке панорама старой Европы украсилась шпилями готических соборов, наиболее гармоничным из которых явля­ется Шартрский собор. В его нефе еще и сейчас можно заметить изображение лабиринта, находящегося в круге диаметром че­тырнадцать метров. В средние века паломники проходили этот извилистый путь на коленях, не переставая при этом молиться. После часа такого продвижения они достигали центра лабирин­та в состоянии транса. Каким чудом наводился этот транс? Современное знание феноменов особых состояний сознания дает этому объяснение. Извилистый лабиринт заставлял веру­ющих часто поворачиваться на девяносто или на сто восемьдесят градусов. Эти повороты изменяли слуховую и зрительную информацию, воспринимаемую паломником. В особой звуко­вой и световой среде собора такие изменения приводили к существенному нейросенсорному возбуждению, которое с тече­нием времени нарастало и подпитывалось запахом благовоний и кинестетическими стимулами, связанными с передвижением на коленях. Это возбуждение завершалось состоянием транса, которое благоприятствовало мистической молитве или экстати­ческому созерцанию.

Видное место в развитии взглядов на особые состояния созна­ния принадлежит знаменитому врачу, уроженцу Швейцарии Теофрасту Бомбасту фон Гогенхайму, более известному под именем Парацельса (1493—1541). В XVI веке он впервые применил тер­мин «магнетизм» (от финикийского magnes: mag — сильный, крепкий человек, naz — то, что течет и передается другому). Эрудит и великий путешественник, Парацельс посвятил себя изучению феноменов, которые могли бы объяснить нашу жизнь и мышле­ние. Ведя бродячий образ жизни, черпая из различных источни­ков, он как бы пропитался различными культурными влияниями. Затем Парацельс осуществил синтетическую работу, основанную на интуитивном подходе, которая в конечном итоге привела к новому представлению о человеке, болезнях и способах борьбы с ними.

Согласно его мировоззрениям, первоматерия есть результат творения Бога. Окружающий мир, природа во всех своих про­явлениях представлялись ему макрокосмосом, а человек в ней рассматривался как микрокосмос. Понимая полную зависи­мость человека от природы, Парацельс рассматривал его во взаимосвязи с нею, считая, что между ними существует тесное единство, полное соответствие и в своей совокупности они представляют одно целое. Он утверждал, что Вселенная напол­нена магнитной силой, способной переходить от звезд к чело­веку, а также от человека к человеку.

Основное внимание Парацельс уделял опыту. Его логичес­кий расчет был прост: раз магнит обладает притягивающим свойством, можно попробовать применить его для лечения — магнит должен вытягивать из человека болезнь. Активным борец против схоластики, он навлек на себя недовольство церкви и только преждевременная смерть спасла его от костра святой инквизиции.

На понимание филогенетических аспектов особых состояний сознания оказал влияние и иезуитский священник А. Кирхер,

описав в 1646 году в своей работе «Ars magna lucis et umbrae», выражаясь его словами, чудесный опыт: связав петуху ноги, он брал его, резко переворачивал и держал так, чтобы взгляд птицы был обращен на линию, проведенную на земле. Петух деревенел и не двигался даже после того, как ему развязывали ноги. Этот опыт животного гипноза, приводящего к полной ригидности, впоследствии имел большой успех. Еще и сегодня в некоторых деревнях опытные крестьяне используют эту технику для того, чтобы успокоить своих разволновавшихся птиц. Мы не станем объяснять здесь этот забавный опыт, изучив нашу книгу, вы сами найдете ему объяснение.

Особый интерес представляют взгляды на многие психоло­гические и физиологические проблемы особых состояний созна­ния философов Киево-Могилянской академии (XVII—XVIII вв.) И. Кононовича-Горбацкого, И. Гизеля, И. Кроковского, И. По­повского и других. Так, например, в 1645 году И. Гизель, трактуя сон и сновидения, говорил: «Сон — это связывание (iigatio) внешних органов чувств и произвольных движений для здоровья и отдыха».

Но самым знаменитым исследователем особых состояний сознания был Франц Антон Месмер. Он родился 23 мая 1734 го­да в Швабии, на берегу озера Констанс. Это был человек необычной судьбы. В шестнадцать лет он занялся теологией, потом философией. Получил звание доктора философии в 1759 году, в возрасте 25 лет. Одновременно с этим Ф. Месмер украдкой интересовался астрологией, алхимией и оккультиз­мом, которые в то время находились под запретом. Отправив­шись в Вену, он приступил к изучению права и медицины и 27 мая 1766 года получил диплом доктора медицины. В его диссертации «О влиянии планет на человеческие организмы» развиваются основные идеи Ф. Парацельса относительно суще­ствования циркулирующего в пространстве флюида, который испускается планетами и влияет на функционирование челове­ческих органов. Его карьера врача изобилует множеством зага­док и анекдотов, которые просто не могут быть помещены в нашем кратком обзоре,

Ф. Месмер начинал свою карьеру с использования магнитов, которыми проводил по телу больного. Но однажды он заметил, что в тех случаях, когда помогает магнит, результат бывает тот же, что и при простом прикосновении одних его рук: паци­ент вдруг погружается в сон и, пробуждаясь, выздоравливает. Ф. Месмер подумал, что в его собственном организме концент­рируется особая невидимая жидкость — благотворный «магне­тический флюид» (от лат. fluidus — разлитой), который может истекать из рук. Поэтому магнетический способ наведения особых состояний сознания был быстро заменен гипнотическими пассами. Они заключались в прикосновениях, то легких, то с нажимом, к определенным частям тела — ко лбу, затылку, плечам, запястьям, основаниям пальцев, тазовой области, бед­рам и лодыжкам. Терпеливая стимуляция этих зон (часто более часа) вызывала конвульсивный криз, обладавший, согласно ф. Месмеру, терапевтическим воздействием.

Обстановка, в которой Ф. Месмер проводил свои сеансы, была тщательно продумана: стены расписаны загадочными узо­рами, окна занавешены темными шторами, шум шагов заглу­шён мягкими коврами. Сам Ф. Месмер принимал больных в расшитом серебром и золотом камзоле, с многочисленными перстнями на руках. Пристально вглядываясь в глаза больных, длинным жезлом он касался их тел, произнося при этом не­сколько внушительно звучащих слов. Мизансцена завершалась водружением бака с несколькими десятками бутылей, напол­ненных магнетизированной водой. Из бака выходили металли­ческие стержни, к которым были привязаны веревки. Пациенты становились вокруг этого сооружения и брались за концы веревок. Ф. Месмер или его ассистенты, совершая работу маг­нетизеров, проходили вокруг них. Таким образом, под звуки камерного оркестра (еще один элемент наведения особого со­стояния сознания) они проводили групповые сеансы.

Для бедных Ф. Месмер «магнетизировал» дерево напротив своего дома. Считалось, что стоит только ступить под сень этого дерева, как могучий магнетический флюид, оставленный в нем Ф. Месмером, проникает в тело и душу страждущего.

Однако бурный успех магнетизера у пациентов вызвал не­приязненное отношение коллег. Многие из них отвернулись от Ф. Месмера: одни, завидуя его все возрастающей славе и богатству, другие потому что считали обычным шарлатаном. Но никто из них не счел нужным проверить практическую ценность метода Ф. Месмера. Тяготясь недоброжелательным отношени­ем коллег, он покидает Вену и в 1778 году переезжает в Париж. Здесь он продолжает лечить больных своим методом и быстро завоевывает огромную популярность.

В 1779 году Ф. Месмер публикует свои «Мемуары об откры­тии животного магнетизма», в течение почти двух веков оказы­вавшие влияние на многих терапевтов. Он основал ассоциацию, так называемую Ложу Гармонии, задачей которой было распро­странение учения о магнетизме. Символично, что на заседаниях этой необычной академии присутствовали Бенджамен Фран­клин и Джордж Вашингтон. По возвращении в Америку они станут инициаторами движения гипнотизеров.

К 1784 году Ф. Месмер достигает зенита популярности, с удвоенной энергией продолжая заниматься лечебной практи­кой. Сотни больных жаждали лечиться у него, и некоторые члены медицинского совета готовы были стать его последова­телями. И все же, несмотря на все усилия, ему не удалось добиться принятия своих идей коллегами и признания магне­тизма наукой. Когда первый последователь Ф. Месмера профес­сор Дэлон, предложил медицинскому факультету исследовать явления «магнетизма», он был обвинен в измене чести и нару­шении сословных правил. Попытка Дэлона продолжить защиту основных положений учения Ф. Месмера о «животном магне­тизме» окончилась тем, что Дэлон был отрешен от должности и лишен звания профессора.

Более того, в августе 1784 года Академия наук затребовала отчет, который был составлен Ж.. С. Байи. В этом отчете магне­тизм безоговорочно осуждался и указывалось, что зрелище кризов опасно, вызывает подражание, и, следовательно, всякое публич­ное лечение, в котором используется магнетизм, может иметь лишь пагубные последствия. Пять дней спустя во втором отчете, написанном по запросу Королевской медицинской академии Л. Жюсье, были сделаны те же выводы. Эти нападки, обескура­живают Ф. Месмера и вынуждают удалиться в свое поместье на берегу Рейна, где он мирно окончит свои дни.

После опубликования отчетов казалось, что магнетизм обре­чен. Но, несмотря на уход учителя, он продолжает развиваться.

Во-первых, к отчету Ж.-С. Байи была приложена конфиден­циальная записка, предназначенная Его Величеству, в которой описывалось смятение чувств у магнетизированных женщин. Это «эротико-чувственное приложение» имело большой успех и подогревало интерес к магнетизму и магнетизерам.

Во-вторых, после смерти Ф. Месмера, умершего в эмиграции почти в полной безвестности, Европу заливает мутная волна мистики, на гребне которой снова всплывает «животный маг­нетизм». Появилась масса чародеев, волшебников, колдунов — одним словом, людей, которые, будто бы обладая умением вызывать добрые и злые силы, спекулируя на невежестве людей, устраивали публичные выступления, где демонстрировали свои удивительные способности творить чудеса. Чаще всего это были типичные трюки ловких фокусников и иллюзионистов, вводив­ших в заблуждение публику. Но нельзя отрицать и того, что среди этих людей находились и такие, которые действительно обладали искусством вводить в особые состояния сознания.

Но вернемся снова к 1784 году. Через несколько месяцев после осуждения Ф. Месмера его верный последователь Арманд де Пюисегюр делает важное открытие, перевернувшее мир магнетиз­ма. Он обнаруживает, что прикасаться к пациенту вовсе не обязательно: криз можно получить, совершая пассы в тридцати сантиметрах от тела. И открывает следующую закономерность: конвульсивные кризы бесполезны, они вызывают у большинства

пациентов состояние глубокого сна, называемое сомнамбулиз­мом. Находясь в этом особом состоянии, его пациенты станови­лись ясновидящими и осмысленно давали заключения о своих болезнях или заболеваниях других людей. Наиболее известным его пациентом стал Виктор, молодой необразованный крестьянин, изъяснявшийся довольно скудным и грубым языком; в сомнам­булическом состоянии Виктор становился красноречив, говорил на изысканном французском и ставил медицинские диагнозы, поражавшие врачей своей точностью.

Де Пюисегюр посвятил остаток своих дней развитию магне­тизма, который поставил на службу согражданам. Чтобы полу­чить возможность лечить как можно больше людей, он в своих владениях в Безанси намагнетизировал ясень. Если вы когда-нибудь окажетесь в Суассоне, загляните в Безанси. Вам покажут обугленные остатки ясеня де Пюисегюра и расскажут, что когда-то сотни крестьян, пришедших со всей округи, сидели вокруг этого дерева, держась за веревки, привязанные к ветвям. Таким образом, они лечились от болезней.

Безанси посетили два человека, о которых мы вам еще поведаем: швейцарец по имени Ж. Лафонтен и португальский священник, аббат Ж. Фариа.

Последний был самым загадочным и интересным персона­жем в истории трансовых учений. По всей вероятности, чита­тель даже не подозревает, что с детства знаком с жизнью и судьбой аббата Ж. Фариа, хотя его работы в области гипноза знает далеко не каждый психотерапевт. Итак, вспомним аббата Ж. Фариа, узника замка Иф, о трагической судьбе которого повествует А. Дюма в знаменитом романе «Граф Монте-Крис-то». Аббат Ж. Фариа — реальное историческое лицо. Дюма лишь назвал его итальянским прелатом. Родина аббата — Индия, точнее, Гоа. В столице Гоа Панаджи, возле старинного дворца стоит необычный памятник — бронзовая фигура священника в сутане с распростертыми над больной женщиной руками. Это памятник аббату Ж. Фариа.

Фариа можно считать предшественником эстрадных гипно­тизеров, которые и в наши дни пользуются его техникой наве­дения. Визит в Безанси принес ему откровение: магнетизма не существует. Пассы, кризы, флюиды — все это иллюзия. Он излагает свои взгляды в научном труде «О причине ясного сна», вышедшем в свет в 1813 году. «Я не могу понять, почему люди настолько странны, что ищут причину в баке, во внешней воле, в магнетическом флюиде, в животном тепле и в тысяче других смешных диковинках такого же рода, тогда как этот тип сна присущ всей человеческой природе и проявляется в мечтах, а также у всех людей, которые поднимаются, ходят или говорят во сне», — пишет он.

Для Фариа транс был результатом воздействия двух факто­ров: очарованности субъекта гипнотизером и исходящей от него силы убежденности. Обычно аббат располагался напротив свое­го пациента, смотрел ему прямо в глаза и твердо приказывал спать, при этом сильно нажимая пациенту на плечи, чтобы заставить сесть на удобное сиденье. Если этого оказывалось недостаточно, он возносил распятие, на которое пациент дол­жен был смотреть не отрываясь, вплоть до наступления транса.

Аббат Ж. Фариа открыл платные курсы, на которых усыплял тщательно отобранных субъектов, своих «сообщников», кото­рые затем иллюстрировали чудеса в форме зрительных, вкусо­вых или слуховых галлюцинаций. Таким образом, он обучил первую группу эстрадных гипнотизеров. Среди них был некто Донато, о роли которого в истории особых состояний сознания мы скажем чуть позже.

В 1813 году была опубликована одна из самых значительных работ по проблеме магнетизма «Критическая история животно­го магнетизма». Ее автор, Ж. Делес, библиотекарь музея, был страстно увлечен этим предметом. В течение многих лет он изучал все выходившие в свет работы по магнетизму и применял полученные знания на практике. Ж. Делес быстро ассимилиро­вал эти знания и на основе своего энциклопедического труда сделал выводы, подтвержденные собственной практикой. В на­ведениях Ж. Делес использовал пассы, считая, что сомнамбулы обладают необычными способностями. Особенно он настаивал на различении естественного сна и сомнамбулизма. Послушаем его: «До сего дня никто не наблюдал ни одной сомнамбулы, которая, проснувшись, помнила бы то, что переживала в состо­янии сомнамбулизма. Мысли, возникающие в то время, когда человек спит, и о которых он затем помнит, — всего лишь сны. Становится понятным, почему некоторые врачи античности утверждали, что во сне душа более просвещена и предчувствует болезни, угрожающие телу. Просто они наблюдали сомнамбу­лизм и не отличали его от обычного сна».

Через шесть лет, в 1819 году, Манторель, дантист, начал удалять зубы и совершать другие болезненные манипуляции на пациентах, магнетизированных бароном дю Поте. Жан де Сен-вой, барон дю Поте — важный персонаж в истории транса. Ученик аббата Ж. Фариа и конкурент А. де Пюисегюра, он применял магнетические пассы. Не будучи врачом, барон поль­зовался модой на магнетизм, чтобы практиковать свое искусст­во в крупных парижских больницах. Его приглашали к себе знаменитые профессора — Ф. Рустан и Жорже (больница Сальпетриер), Рекамье и Гьюссон (больница Отель-Дье). Им сдела­ны десятки хирургических операций, в том числе и одна ампу­тация нижней конечности.

В 1825 году П. Фуассак, свежеиспеченный врач, объявил, что его сомнамбулы могут ставить диагнозы, достойные Гиппокра­та Интерес к «животному магнетизму» все более возрастал, и для его исследования снова была назначена комиссия от Па­рижской медицинской академии. В течение шести лет она изучала этот вопрос и наконец представила рапорт Гюссона; подтверждающий на этот раз пользу магнетизма.

Признавая реальность сомнамбулизма, Гюссон показывал, что пассы и прикосновения все же не являются необходимыми средствами достижения этого состояния: очень часто бывает достаточно фиксации внимания и внушения. Он описал в своем отчете множество хирургических операций, осуществленных на магнетизированных пациентах, и подтвердил также существо­вание множества паранормальных феноменов, таких, как чте­ние с закрытыми глазами, диагностика на расстоянии и пр. Комиссия пришла к выводу, что Парижская медицинская ака­демия должна поощрять врачей к изучению этой недостаточно исследованной проблемы, однако академия так и не решилась опубликовать доклад.

Несмотря на колебания академиков, выводы комиссии все­лили надежду в сердца сторонников магнетизма. В течение семи лет они с удвоенной энергией открыто практиковали в больни­цах и других официальных медицинских учреждениях.

Увлечение магнетизмом приобрело такие масштабы, что в 1837 году профессор Берна вновь возбудил вопрос о целесооб­разности применения в лечебных целях этого загадочного ме­тода. Он просил Академию наук удостовериться в способности сомнамбул видеть без помощи глаз.

17 июля 1837 года ее официальный представитель П. Дюбуа, удостоверившись в неспособности испытуемых прочитать книгу, помещенную в коробку, заключает: «Магнетизм и сомнамбулизм не основываются ни на какой реальности». Медицинская акаде­мия и Академия наук отказывались отныне рассматривать пред­ложения, связанные с этими ложными феноменами. Использова­ние методов, основанных на магнетизме, было запрещено во всех медицинских учреждениях. Таким образом, отчет П. Дюбуа, безо­говорочно осудивший магнетизм, перечеркнул выводы отчета Гюссона.

В 1840 году «животный магнетизм» был навсегда исключен из программы занятий Академии. На этот раз опубликовали официальное решение, чем нанесли почти смертельный удар по «животному магнетизму». С этих пор насмешливое и отрица­тельное отношение к нему считалось чуть ли необходимым условием соблюдения ученого достоинства.

Дю Поте оказался повержен. Двери парижских больниц перед ним закрылись. Он уезжает в Лондон и проводит там ряд выступлений, на которых присутствует Джордж Эллиотсон, президент Королевского лондонского медицинского и хирургического об­щества. Убежденный увиденным, Дж. Эллиотсон решает ввести магнетизм как терапевтический метод в своей больнице. Однако Королевская медицинская академия запрещает ему это. Эллиотсону приходится подать в отставку. Он организует месмеровскую больницу, в которой лечит больных с помощью магнетизма и издает журнал «Зоист», где пропагандирует свою технику. Пройдет время, и чтение этого журнала изменит жизнь молодого хирурга из Калькутты, доктора Джеймса Эсдейла. Но прежде чем отпра­виться в Индию, обратим наши взоры на Шотландию, где проис­ходили важные для нашего повествования события.

Среди визитеров Безанси, как мы уже отмечали, был некто по имени Ж. Лафонтен. Двадцать лет спустя он стал знамени­тым магнетизером, выступавшим во всех крупных городах Ев­ропы. После сеансов в Риме, на которых присутствовал сам папа, он отправился в Англию, где потряс всех, загипнотизиро­вав льва в лондонском зоопарке. Затем он прибыл в Шотлан­дию, в Эдинбург. Слухи о необычных сеансах заинтересовали городского врача Джеймса Бреда, решившего присутствовать на первом представлении, чтобы разоблачить мошенника. Бред был особенно удивлен тем, что испытуемый, несмотря на все усилия, не мог открыть глаза. Лишь на третьем представлении он понял механизм этого феномена. По его мнению, не магне­тизм и не пассы вызывали сомнамбулический криз — он являлся результатом фиксации внимания подопытного на ка­ком-либо предмете[5]. Бред пишет: «Неподвижность взгляда, парализуя нервные центры глаз и подчиненные им центры и нарушая тем самым равновесие нервной системы, дает в конеч­ном итоге этот феномен».

Решив проверить свои догадки на практике, он проводит первый сеанс магнетизма на семейном вечере. Почти уверен­ный в своей правоте, в том, что магнетизм является следствием постепенного воздействия на нервную систему, утомляя органы чувств, Бред усыпляет своего друга, фиксируя его взгляд на одном предмете. В течение последующих месяцев, поступая таким же образом, то есть, фиксируя взгляд человека на обык­новенных предметах, например горлышке бутылки, он погру­жал в особые состояния сознания сначала родных, друзей, знакомых, слуг –– всех, кто только соглашался, а потом стал принимать пациентов. Забросив хирургию он всецело отдается изучению и практическому применению этого нового явления.

Дж. Бред доказал, что нет никакой разницы между тем «состоянием особого сна», который вызывал он, и таинствен­ным магнетизмом, ибо это суть одного и того же явления. В поисках объяснения явлений особых состояний сознания Бред отбрасывал всяческую мистику, в том числе и предполо­жение о существовании каких-то особых магических сил, под­властных будто бы одним магнетизерам. Кроме того, он считал, что пассы, применяемые ими, не совсем удачный прием, так как они рассеивают внимание магнетизируемого. Этим и объ­ясняется то, что магнетизеры далеко не всегда добиваются успеха на своих сеансах. По мнению Дж. Бреда, метод фиксации взгляда на неподвижном предмете более целесообразен и по­зволяет добиться гораздо большего эффекта.

Но Бред тщетно старался опубликовать свое открытие в медицинских журналах — ему всюду отказывали. Тогда он решил выпустить книгу, в которой описывает свой метод, отличный от магнетизма. Поскольку метод был иным, требова­лось найти ему другое название. Как и все ученые его времени, Дж. Бред получил классическое образование и превосходно знал греческий язык и греческую мифологию. Используя язык Го­мера, он дал своему методу имя «гипнотизм» (от греч. hypnos — сон). Это событие, внешне безобидное, будет иметь два важных последствия.

Первое, связанное с мифологическим контекстом, все еще оказывает влияние на нашу практику. К. Халл в своей книге «Гипноз и внушаемость» объясняет: Гипнос — сын Ночи и Морфея, бога сновидений. Он живет вместе со своим братом Танатосом, смертью, в подземном мире. Гипнос — приветливый и сострадающий, утешает и облегчает души умерших. Злобный Танатос не дает этим душам никакого отдыха и мучает их. В коллективном бессознательном на приветливом образе Гипноса всегда будет лежать отблеск тревожащего присутствия его брата Танатоса. И действительно, не встречаемся ли мы с этой тревогой у наших пациентов, когда говорим о гипнозе?

Второе последствие — изгнанный из практики больниц в окно после доклада П. Дюбуа, магнетизм вошел в их широко распахнутые двери под именем гипнотизма.

Все более увлекаясь гипнозом, Дж. Бред убеждается в огромной его ценности как метода лечения целого ряда заболеваний, свя­занных с расстройством нервной системы, особенно функцио­нальных параличей истерического происхождения. Он также за­мечает, что восприимчивость людей к гипнозу неодинакова, что его глубина может меняться, сопровождаясь изменениями физио­логических функций организма. Кроме того, он обнаружил, что загипнотизированного можно лечить словом, внушая ему мысль о выздоровлении, и проверил открытие на своем окружении,

а затем и на многочисленных пациентах. Он просил их фиксиро­вать внимание на блестящем предмете, расположенном в несколь­ких сантиметрах от глаз, и заранее описывал ощущения, которые те будут испытывать. Через несколько минут испытуемые впадали в состояние глубокого сна.

Дж. Бред доказал ложность представлений Ф. Месмера и его последователей о сверхъестественной «Магнетизирующей» силе. Не случайно на него с ожесточением набросилась церковь. Духовные пастыри быстро разгадали, какую опасность пред­ставляют публичные выступления хирурга-гипнотизера, обнаружившего земную, материальную сущность гипноза. Служите­ли церкви издали текст проповеди, в которой Бред обвинялся во всех смертных грехах, а его опыты объявлялись святотатст­вом. Не заслужил Дж. Бред признания и у своих коллег: сомневаясь в достоверности его научных исканий, не понимая его исследовательской страсти, стремления научно обосновать явления гипноза, они причисляли его к месмеристам, обвиняли в шарлатанстве. Но ничто не могло остановить смелого естест­воиспытателя, он писал статьи, доклады, спорил, проводил показательные сеансы гипноза. В ответ на выпады клерикалов Дж. Бред пишет хлесткий памфлет, в котором на принципах честного научного спора убедительно доказывает свою правоту и несостоятельность выдвинутых против него обвинений.

Но только единицы поддерживали его начинания. Среди них был английский хирург и психолог Герберт Майо. На конфе­ренции врачей в Лондоне в 1842 году он заявил, что метод Дж. Бреда является самым лучшим, быстрым и верным для погружения нервной системы в такое состояние, которое можно с успехом использовать для лечения больных. И все же труды подвижника науки Дж. Бреда остались незамеченными в Евро­пе, в том числе и на его родине, в Англии; главный труд его жизни «Нейрогипнология» вышел в свет только после смерти автора.

Дж. Бред определял гипноз как «нервный сон или то свое­образное состояние нервной системы, которое может быть вызвано продолжительным сосредоточением и напряжением чувствительного взора, в особенности на предмете раздражаю­щего свойства». По его мнению, на субъекта в состоянии гипноза можно воздействовать тремя способами: посредством мускульного чувства, давлением на кожу (френогипнология) и с помощью слов; все эти воздействия Дж. Бред назвал внуше­нием.

Действие внушения посредством слова Дж. Бред объяснил «моноидеизмом»: «Моноидеизм есть учение о влиянии господ­ствующих идей на духовную и физическую деятельность; мо­ноидеизм есть состояние, в котором душа подчинена одной господствующей идее... моноидеодинамические изменения суть физические и духовные изменения, как возбуждение, так и уг­нетение, появляющиеся вследствие моноидеизма»

Одной из главных причин перемены состояния мозга при гипнотизме Дж. Бред считал изменение состава крови в резуль­тате нарушения равновесия сердцебиения и дыхания.

В своей книге он не только талантливо предвосхитил физио­логическое понимание гипнотического состояния, но и привел разнообразные клинические приемы возможного использова­ния гипноза в лечебных целях, в первую очередь, с целью обезболивания во время операции, что было особенно важно для хирургии того времени.

Отметим основное: исследование гипнотического состояния в лечебных целях означало конец многовекового периода фан­тазий и вымыслов об особых состояниях сознания и знамено­вало собой начало эры научной гипнологии.

В это время во Франции, где со времен Ф. Месмера боль­шинство врачей хранило твердое убеждение в бесполезности, а может быть, и вреде месмеризма, появляются врачи, готовые заниматься гипнозом. Так, в 1829 году Ж. Клокэ использовал гипноз для анестезии при оперативном удалении рака грудной железы. В 1842 году Вард применил это явление при ампутации бедра. В 1845 и 1846 годах Г. Лавуазель произвел под гипнозом ампутацию голени и вылущивание опухоли шейных желез.

В 1846 году Дж. Эсдейл, сын пастора, недавно окончивший медицинский факультет в Эдинбурге, был принят хирургом в Ист-Индскую компанию. В его распоряжении находились четверо крепких парней, которые должны были удерживать пациента во время операции. Закись азота, эфир и хлороформ в те времена еще не применялись для наркоза. Эсдейл обнаруживает в «Зоис-те» — журнале Дж. Эллиотсона — статью, в которой описывается техника анестезии. Автор статьи утверждает, что для ее достиже­ния достаточно проделать определенные жесты — пассы. Дж. Эс­дейл никогда прежде не слышал о гипнозе и не присутствовал на сеансах магнетизма. В тот же день он пробует применить технику пассов на пациенте, который должен был вскоре подвергнуться операции. После часа усилий Эсдейлу наконец удается достичь у пациента необходимого состояния транса и убедиться, что тот больше не чувствует боли. На следующий день он вновь наводит транс у этого же больного и оперирует большой абсцесс ануса. Дж. Эсдейл первым осуществил ряд операций под гипнозом; за шесть лет он сделал их более трехсот — научно классифицирован­ных, начиная с иссечения абсцессов до удаления опухолей и ам­путации конечностей.

В 1851 году Дж. Эсдейл вернулся в Англию и опубликовал трактат, который, как ему думалось, должен был совершить

революцию в хирургической анестезии. Увы, здесь уже в тече­ние двух лет с успехом использовались закись азота, эфир и хлороформ. В 1S59 году Дж. Эсдейл умер, так и не сумев убедить коллег взять на вооружение его метод.

Несмотря на блестящие результаты, достигнутые хирургами в попытках применить гипноз для обезболивания, метод не нашел широкого применения прежде всего потому, что вызвать потерю чувствительности, а тем более полную, можно лишь у незначительного числа больных. Кроме того, не следует забы­вать о сильных болях и естественном волнении, которые испы­тывают многие больные перед операцией. В таком состоянии восприимчивость к внушению ослабляется. Забегая вперед, можно добавить, что в настоящее время, когда масочный эфир­ный наркоз вытесняется интратрахеалъным, при котором в организм попадает минимальное количество наркотических ве­ществ, опасность отравления организма намного уменьшается. Кроме того, некоторые современные операции длятся по 5—7 ча­сов и на такое продолжительное время вряд ли можно достичь желаемого успеха с помощью гипнотического внушения. Тем не менее, использование гипноза для обезболивания при опера­тивном вмешательстве имеет определенное значение. Так, ши­роко известны случаи проведения оперативного вмешательства без наркоза, когда обезболивание было произведено психотера­певтом с помощью внушения в гипнозе. Впервые в мире был проведен эксперимент дистанционного телевизионного сеанса гипнотического воздействия, когда врач и больной находились друг от друга на большом расстоянии[6].

В 1858 году доктор Э. Азам из Бордо отметил у одной из своих пациенток удивительные способности: временами у нее спонтанно возникали анестезия[7] и каталепсия[8]. Он решил пока­зать «истеричку» своему коллеге Базену. Тот припомнил, что читал о подобных симптомах в статье «Сон» (где Тодд и Кар-пентер описывают открытия Бреда и Эсдейла), и сообщил об этом Э. Азаму. Изучив английскую энциклопедию и трактат Дж. Бреда, доктор отправляется в Париж, чтобы обучить этому методу друга, знаменитого П. Брока.

Год спустя П. Брока гипнотизирует больного, которому А Вельпо оперирует абсцесс ануса. Операция прошла успешно, о чем А. Вельпо сделал доклад в Академии наук.

Этот доклад, опубликованный в «Больничной газете», про­читал врач Амбруаз Льебо из Пон-Сен-Винсен — маленькой деревушки, расположенной в четырех лье от Нанси. Будучи врачом уже более десяти лет, А. Льебо припомнил, что в мо­лодости тоже практиковал пассы на нескольких пациентах, прежде чем обратиться к более традиционным медицинским приемам. Заинтересовавшись гипнозом и убедившись в его эффективности, он стал ежедневно лечить им десятки пациен­тов и в 1866 году написал книгу под названием «Сон и подобные ему состояния, рассматриваемые прежде всего с точки зрения влияния разума на тело», в которой описывал свой опыт. Успех этого произведения был невелик: автору удалось продать лишь один экземпляр.

Изучая методы гипнотизирования, Льебо пришел к выводу, что лучше всего усыплять пациентов монотонной, неторопли­вой, тихой речью, внушающей представление о засыпании. Он разделял точку зрения Дж. Бреда о материальной природе гипноза, но в отличие от него считал, что, по сути, гипноз — это тот же обычный сон, но только наступающий в результате внушения.

Пока А. Льебо в Лотарингии старался развить свой метод, в Париже конкурент аббата Ж. Фариа и Ж. Лафонтена Донато ежевечерне с огромным успехом проводил публичные сеансы гипноза. На всех его представлениях присутствовал молодой врач-интерн. Восхищенный работой артиста, он с таким пылом поведал об этом своему патрону, что тот решил пойти с ним на спектакль. Представьте себе патрона Ж Шарко и его интерна Рише, сидящих бок о бок в маленьком парижском театрике. Ж. Шарко на вершине своей карьеры: в возрасте пятидесяти трех лет он профессор и член Академии, возглавляющий неврологи­ческую службу больницы Салъпетриер. Шарко сразу заинтересо­вывается увиденным и решает изучить это явление у себя в больнице. Так было положено начало школе Сальпетриер. Вскоре она будет противостоять другой школе –– школе Нанси...

А. Льебо, прославившийся впоследствии как один из осно­воположников нансийской школы гипноза, заслужил призна­ние лишь через двадцать лет. Случилось это так. Врач М. Дюмон, неоднократно посещавший консультации А. Льебо, решил лично убедиться в целесообразности применения его метода. В 1881 году доктору М. Дюмону удалось с помощью гипноза излечить свою пациентку, около трех лет страдавшую длитель­ными судорогами ноги. Благодаря тому же гипнозу ему удалось избавить больную от продолжительных истерических припадков, повторявшихся по нескольку раз в день. О своих наблюде­ниях М. Дюмон сообщил профессору клиники внутренних болезней медицинского факультета в Нанси Ипполиту Берн-гейму. Проявив интерес к этому сообщению, И. Бернгейм попросил М. Дюмона продемонстрировать гипноз на очередном заседании Медицинского общества. Тот не замедлил восполь­зоваться представившейся возможностью и успешно продемон­стрировал гипноз на четырех больных. Убедительно проведен­ная демонстрация живо заинтересовала членов медицинского общества.

В это время в Нанси проживала некая дама, много лет стра­дающая ишиасом. Никто не мог ее вылечить, даже сам профессор И. Бернгейм потерпел неудачу. Дама прослышала о враче, прак­тиковавшем в деревне неподалеку, который, по слухам, творит чудеса (к этому моменту слава о А. Льебо уже вышла за пределы его округа и столицы Лотарингии). Дама поехала в Пон-Сен-Винсен и была излечена за один сеанс. И. Бернгейм, услышав об этой новости, в ярости решил отправиться к Льебо и разоблачить, как он считал, шарлатана. В течение двух дней он присутствовал на приеме у Льебо и быстро понял ценность удивительного терапев­тического метода.

В 1882 году он предложил А. Льебо переехать в Нанси. Тот согласился, и вдвоем они основывают школу Нанси, из кото­рой впоследствии вышли многие знаменитые гипнотерапевты. С этого времени французские врачи начали все чаще обращать­ся к методу гипнотического лечения, а профессор И. Бернгейм, относившийся прежде к гипнозу весьма скептически, всерьез увлекся им и стал его активным популяризатором. В его кли­нике гипноз применялся наравне с другими методами лечения. Почти не случалось дня, чтобы кто-то из больных не был избавлен от страданий благодаря использованию гипнотиче­ского внушения.

Подводя итоги работы нансийской школы, И. Бернгейм публикует в 1884 году большой труд Ю внушении в гипноти­ческом и в бодрствующем состоянии», где развивает теорию, которую его сторонники назовут анимистической, — теорию, показывающую роль внушений в возникновении гипнотичес­ких явлений и их использовании для лечения психоневроло­гических нарушений, часто встречающихся в повседневной жизни.

По И. Бернгейму, гипнотический сон, в сущности, «ничем, абсолютно ничем» не отличается от обыкновенного; единствен­ное различие между первым и вторым состоит в том, что гипнотик засыпает с мыслью о том, кто его усыпил. Различные способы гипнотизации действуют отчасти путем внушения. Например, фиксация блестящего предмета, устремление глаз в одну точку вызывают утомление, утяжеление век, внушают идею сна, «сам сон сопровождается сознательным или бессо­знательным внушением».

Однако нансийская школа гипноза прославилась не только успешным массовым применением этого нового метода лече­ния. Ее представители стремились дать этому явлению науч­ное обоснование. Ведь науке всегда мало одних лишь описаний того или иного явления, она требует фактов, объективных данных, которые могли бы служить неопровержимым дока­зательством истины. Профессор физиологии Нансийского ме­дицинского факультета А. Бонис занялся исследованием гип­нотического состояния, используя для этого всю аппаратуру и приборы своей лаборатории. Полученные данные объективны, точны, иллюстративны и лишены налета субъективизма, кото­рым иногда грешат чрезмерно увлеченные своими идеями ис­следователи.

По графическим кривым, составленным на основании бес­пристрастных показаний приборов, А. Бонис установил, что методом гипнотического внушения можно влиять на большую часть процессов, происходящих в организме человека. Вну­шением можно, например, вызвать слезотечение, выделение молока, потоотделение, перистальтику кишечника, можно за­медлить или ускорить сердцебиение. Все данные профессора А. Бониса строго фиксировались. Результаты и методику сво­их исследований А. Бонис осветил в книге «Гипнотизм — исследования физиологические и психологические», которая была издана во Франции в 1885 году и переиздана в России в 1888 году.

«Нансийцы», как, впрочем, и другие ученые, настолько спо­собствовали популяризации гипноза, что в 1886 году был создан даже специальный журнал «Обозрение гипнотизма». В нем и была опубликована статья доктора А. Льебо «Исповедь врача-гипноти­зера», в которой он делился своим богатым опытом применения гипноза. Наконец после двадцатилетней борьбы А. Льебо заслу­жил признание коллег.

В городе герцогов Лотарингских А. Льебо практиковал в поме­щении, чем-то напоминающем ангар, расположенный в пригоро­де. Он отдается буквально апостольскому служению обездолен­ным. «В 1889 году я видел старого и трогательного А. Льебо, принимающего женщин и детей пролетарского населения Нан­си», — пишет 3. Фрейд в своих мемуарах. Он описывает весьма своеобразную технику наведения, которую применял этот по­движник: «Больной сидит, он кладет руку ему на лоб, и даже не глядя на него, говорит: «Сейчас вы уснете». Затем закрывает ему глаза, уверяя, что тот спит. Поднимает руку пациента: «Вы не можете опустить руку». Если больной ее опускает, А. Льебо делает

вид, что ничего не замечает. Затем заставляет его вращать пред­плечьями, уверяя, что тот не сможет остановиться. При этом он сам очень быстро вращает руками и говорит, говорит без останов­ки сильным и вибрирующим голосом».

За сорок лет своей жизни А. Льебо провел лечение тысяч пациентов. Бывали дни, когда он осуществлял более ста наве­дений.

А. Льебо считают решительным антифлюид истом. Но эта точка зрения требует пересмотра. Публикацией своего неболь­шого труда «Исследование зоомагнетизма» он признал, что гипнотическое действие может быть обусловлено либо психо­логическим влиянием, либо «непосредственным нервным воз­действием одного человека на другого» (1883). Впоследствии он пришел к использованию в своих опытах «магнетизированной» воды. Однако вскоре под влиянием И. Бернгейма, стал приме­нять псевдомагнетизированную воду (вспомним, что в наше время этим занимался и А. Чумак) и получил идентичные результаты, что заставило его вновь признать значение внуше­ния и отречься от флюидизма. Та же концепция изложена им в работе «Суггестивная терапия» (от лат. suggestio — внушение), однако и эта позиция не была окончательной. Хотя А. Льебо не имел работ, посвященных этому вопросу, он в возрасте 77 лет стал почетным председателем Общества по изучению психики, члены которого являлись убежденными флюидистами. На кон­ференции в 1906 году И. Бернгейм признал, что А. Льебо, «несмотря на свои психологические концепции... не отрицал действия флюидов».

В это время Ж. Шарко по долгу службы пришлось вплотную столкнуться с месмеризмом: ему было поручено проверить возможности лечения больных с помощью различных металлов. Увлеченный разгадкой истерии[9], чрезвычайного по своим про­явлениям психического заболевания, он решил попробовать лечить металлами именно эту болезнь. К великому своему изумлению, в ряде случаев Ж. Шарко получил поразительные результаты: прикосновение медной палочки к телу больного привело к излечению. Однако Ж. Шарко, не делая поспешных выводов, вместе со своими единомышленниками не только проводит клинические наблюдения, но и экспериментирует на больных, используя лабораторные методы. В результате он приходит к мысли, что следует выделить три стадии гипноза: каталепсию, летаргию[10] и сомнамбулизм. «Между правильным функционированием организма и спонтанными нарушениями, вызванными болезнью, гипнотизм занимает промежуточное-положение и открывает путь к эксперименту. Гипнотическое состояние — это не что иное, как искусственное или экспери­ментально вызванное нервное состояние... многочисленные проявления которого возникают или исчезают в зависимости от потребности исследования по воле наблюдателя. Рассматривае­мый таким образом гипноз становится драгоценным, неисчер­паемым источником исследований как для физиолога и психо­лога, так и для врача» (1881).

Ш. Рише, опираясь на учение Браун-Секара об ингибиции (свойстве нервной системы, вследствие которого раздражение одной ее части ведет к прекращению деятельности в других) сформулировал пять положений физиологической теории гип­нотизма.

1. Слабые раздражения различной природы могут прекра­щать прямым путем или рефлекторно деятельность нервных центров,

2. Слабые раздражения различной природы могут останав­ливать деятельность психических центров и вызывать состояние автоматизма всех степеней (состояние сомнамбулизма).

3. Легкость, с которой производятся тормозящие действия, возрастает с каждым опытом.

4. Состояние отсрочки или остановки действия, вызванное в нервных центрах задерживающим рефлекторным действием, может быть, в свою очередь, отсрочено слабым раздражением.

5. Состояние сомнамбулизма, вызванное задерживающим слабым действием, может бить прекращено другим слабым задерживающим действием обычного порядка.

Знаменитый немецкий физиолог Рудольф Гейденгейн (1834— 1897) на основании результатов исследований выдвинул взгляд на гипноз как на сон разума, во время которого подавлено сознание. Этот сон возникает вследствие утомления корковых клеток мотоничными раздражителями (звуковыми, зрительными, тактильны­ми). Молодой врач И. П. Павлов, проходивший в то время стажировку при его лаборатории, в 1881 году станет редактором его книги на русском языке[11].

В 1885 году еще неизвестный тогда невролог 3. Фрейд от­правляется в Париж, чтобы изучать гипноз у Шарко. Туда же, в Сальлетриер уезжает и Жозеф Дельбеф, бельгийский фи­лософ, намеревающийся изучить гипнотизм. Он хочет убе­диться в реальности действия магнитов при переносе ощуще­ний с одной части тела на другую, а также в амнезии сомнамбул (что противоречит его собственным теориям). В лаборатории самого Шарко Ж. Дельбеф убеждается в правильности идей гипнотизма.

В 1887 году А. Бине и Ш. Фере, два наиболее известных ученика Ж. Шарко, публикуют трактат под названием «Животный магнетизм», где развивают положение школы Сальпетриер — теорию флюида, отрицающую воздействие мысли на возникнове­ние гипнотических феноменов и подчеркивающую воздействие флюида, некоторых металлов, магнитов или организмов друг на друга. Оба невролога сурово критиковали И Бернгейма, упрекая его в ненаучном подходе.

В противоположность сторонникам нансийской школы, при­верженцы школы Ж. Шарко считали, что гипноз представляет собой явление ненормальное. По мнению Ж. Шарко и его сотруд­ников, гипноз весьма сходен с проявлениями истерии (те же мышечные судороги, восковидная гибкость тела). Поэтому насто­ящий гипноз — все три стадии, — считал Ж. Шарко, может быть вызван у людей со склонностью к истерии, а вернее всего, у больных истерией. Ж. Шарко полагал, что гипноз — одна из разновидностей истерии и, подобно ей, возникает как следствие развития болезненного состояния, вызванного нервными потря­сениями, «нервным шоком». Спор между учеными вылился в горячую дискуссию, в которую включились широкие круги иссле­дователей.

Школа Ж. Шарко практикует гипноз на специально ото­бранных испытуемых, большей частью на молодых женщинах, классифицированных как «истерички». На лекциях по клини­ческому гипнозу, которые Ж. Шарко читал каждый вторник, присутствовал весь Париж. Сам он Не проводил наведений, оставляя эту работу своим интернам. А. Бине так описывает его технику: «Все возбуждения, вызывающие усталость, используются для вызывания гипноза у подходящих испытуемых. .Сенсорные возбуждения приводят к гипнозу в двух случаях: если они сильны и внезапны или же слабы и продолжи­тельны». В связи с этим применялся целый арсенал разнооб­разных сенсорных стимулов: барабанный бой, звуки трубы, вибрация камертона, щекотка, поглаживание кожи птичьими перьями, слабые электрические разряды и т. д. Сегодня мы знаем, что большинство «истеричек» больницы Сальпетриер были на самом деле великолепными актрисами и, очень хоро­шо понимая, что от них ожидают, извлекали выгоду из своего положения испытуемых. Но это не мешало им впадать в са­мый настоящий транс.

В том же году вышел первый номер «Журнала эксперимен­тального и терапевтического гипнотизма». В журнале, редакто­ром которого стал доктор П. Бараньйон, отразилось соперни­чество двух школ, которое еще через год Леон Доде высмеет в романе «Мортиколь»: первая практикует в Сальпетриер боль­шой гипнотизм, а вторая в Нанси — малый гипнотизм. Так назывались в те времена два различных подхода к гипнотичес­кой практике.

В 1889 году 3. Фрейд приезжает в Нанси, чтобы усовершен­ствовать свою гипнотическую технику у А. Льебо и И. Бернгей­ма. Став их другом и единомышленником, он переводит книгу Бернгейма на немецкий язык. В этом же году в Париже состо­ялся Первый международный конгресс по гипнозу. На нем присутствовали все светила мира гипноза и зарождающейся психологии. 3. Фрейд также участвовал в нем, но не выступал. На Конгрессе нансийская школа победила парижскую (Саль­петриер), хотя упрека в односторонности заслужили в равной мере и та, и другая.

Известный психиатр и сексопатолог Крафт-Эббинг в своей книге «Экспериментальное исследование в области гипнотиз­ма» (1889) писал: «Собственно новый терапевтический метод в настоящее время не нуждается более в рекомендациях, так как благодаря исследованиям и результатам А Льебо, И. Бернгейма, Ж. Шарко и других гипнотическое лечение начинает становить­ся общим достоянием врачей всех культурных народов».

В 1890 году начинается сближение школы Сальпетриер со школой Нанси. Ж. Бабинский, представитель парижской шко­лы, признает роль внушения. Феноменам исцеления «истери­чек» в клинике Сальпетриер, он дает название питиатизма (исцелимое внушением). Ж. Бабинский прекрасно знал, о чем говорил, поскольку был постановщиком спектаклей, развора­чивавшихся по вторникам у Ж. Шарко.

Дежерин подтвердил мнение своего коллеги, написав в «Ме­дицинской и хирургической газете»: «За границей идеи А. Льебо и И. Бернгейма приняты большинством врачей, занимающихся

гипнотизмом, и гипнотизм не является специфическим невро­зом[12], как мы думали в свое время».

Шведский психатр Отто Всттерстранд своей книгой «Гипно­тизм и его применение в практической медицине» в значитель­ной степени способствовала активации лечебного использова­ния гипноза при самых различных нервных и соматических заболеваниях (болезнях сердца, желудка, астме, алкоголизме, детских болезнях и т. д.) не только у себя на родине, но и в ряде других европейских стран.

Один из основоположников психоанализа[13] Йозеф Брейер тоже внес свой вклад в изучение особых состояний сознания, выдвинув концепцию гипноидных состояний. Развивая идеи Ж. Шарко, он говорил о сходстве между состояниями сознания при гипнозе и таких, при которых возникают истерические проявления. Однако эта гипотеза не получила своего развития, так как мужская половина медицинской общественности Вены воспротивилась признанию истерических проявлений у муж­чин[14]. Он ввел также метод гипнокатарсиса — воспоминания и отреагироваиия психотравмы в особом состоянии сознания. Считалось, что если пациент сам вспомнит и тем самым осо­знает психотравму, то он освободится от ее патогенного воздей­ствия, то есть произойдет процесс «очищения» (катарсиса)[15].

Гипнозу же при этом придавалось первостепенное значение как средству, способствующему концентрации внимания и приво­дящему к состоянию гипермнезии — повышенной способности припоминания. В 1889 году эффективность метода, аналогич­ного гипнокатарсису, подтвердил П. Жане.

На Конгрессе по экспериментальной психологии в Лондоне в 1892 году И. Бернгейм произнес фразу, повлекшую за собой серьезные последствия: «Нет гипнотизма, есть только внуше­ние». А. Льебо не согласился с этой крайней точкой зрения. В нансийском здании появилась первая трещина.

В 1893 году умер Ж. Шарко. Понятно, что своего рода авторская школа Сальпетриер не могла пережить уход Учителя. Ученики Шарко, такие блестящие неврологи, как Ж. Бабин-ский, Жиль де ля Турет, А. Бине, Ш. Фере или психолог Пьер Жане, оставляют гипнотизм и возвращаются к прежней специ­альности.

Начинается период упадка гипноза и вместе с ним некоторое снижение интереса ученых к особым состояниям сознания. Наступающий индустриальный век, окрыленный успехами в области точных наук, требовал исключения или нивелирования всего, что противоречило позитивистской философской док­трине. В этом смысле показательно, как изменялось название журнала «Экспериментальный и терапевтический гипнотизм», выходившего под таким названием с 1886 по 1889 год. В 1890 го­ду это уже «Журнал гипнотизма и физиологической психоло­гии», в 1909—1914 годах — «Журнал психиатрии и прикладной психологии», а в 19220—1934 годах — «Журнал прикладной психологии».

В 1895 году А, Льебо расстается с И. Бернгеймом, и боль­шинство учеников следуют за Льебо. Это означает конец школы Нанси.

В 1900 году состоялся Второй международный конгресс по экспериментальному гипнотизму. На нем уже превозносились идеи И. Бернгейма без упоминания его имени.

Финальным аккордом могло служить заявление Ж. Льюиса, обобщившего опыт И. Бернгейма, Ж. Шарко и Рише, о полной несостоятельности физиологии дать какой бы то ни было удов­летворительный ответ на вопрос о природе гипноза.

Страстным защитником гипноза продолжал оставаться круп­нейший швейцарский психиатр и невропатолог Август Форель (1848—1931). В своей книге «Гипнотизм или внушение и психо­терапия» (русский перевод 1928 года сделан с двенадцатого не­мецкого издания), в которой разносторонне рассматриваются проблемы особых состояний сознания в экспериментальном и лечебном планах, он дает отповедь швейцарскому психотерапевту Полю Дюбуа (1848—1918), создателю метода рациональной психотерапии, за его нападки на гипноз. В частности, А. Форель писал: «Мы отнюдь не оспариваем, что имеются и шарлатаны, занимающиеся гипнотизмом, и гипнотизеры, применяющие сло­весное внушение бессмысленно, механически, без надлежащего индивидуализирования. Но с подобными же недостатками мы ведь встречаемся во всех отраслях медицины, и это дешевая, недостойная клевета — вменять их, подобно Дюбуа, в вину не единичной личности, а представителям всей науки, ссылаясь еще при этом на такие тонкости, как этимология слова «внушение», или прибегать к всеобщему подогреванию».

Однако сам А. Форель, по мнению многих исследователей истории особых состояний сознания, не избежал влияния духа времени. Сделанный им вывод о том, что гипноз и сон — принципиально аналогичные состояния, был не результатом экспериментальных исследований, а явился следствием синтеза идей Бреда и Льебо и опирался на собственный обширный опыт психотерапевтической работы.

Вместе с тем Форель выдвинул важное положение о стадиях сна. И. Бернгейм делил гипноз на четыре стадии, А. Льебо — на шесть, делались попытки говорить о девяти и даже двена­дцати стадиях гипноза, однако до сих пор в психотерапевтичес­кой практике приходится наблюдать состояния, соответствую­щие делению и терминам, предложенным А. Форелем. Он выделял три стадии: сонливость, гипотаксию и сомнамбулизм (снохождение).

Первая стадия — сонливость — характеризуется легкой мы­шечной слабостью и небольшой дремотой. Состояние это тако­во, что гипнотизируемый по собственному желанию может легко открыть глаза, встать и прервать сеанс. Он просто лежит в состоянии приятного покоя и отдыха, но по субъективному отчету спящим себя не считает.

Вторая стадия — гипотаксия — отличается полной мышеч­ной слабостью, однако в этой стадии уже можно вызвать внушенную восковидную гибкость мышц (которая, впрочем, иногда возникает спонтанно и без внушения). При последую­щем словесном отчете человек говорит о том, что чувствовал себя способным побороть сонливость и открыть глаза, но такого желания не было, хотелось лежать и слушать голос врача.

Третья стадия гипноза — снохождение, сомнамбулизм — представляет собой наиболее глубокую степень гипнотического состояния, во время которого загипнотизированный не воспри-1 нимает или почти не воспринимает никаких посторонних раз­дражений и поддерживает контакт через очаг раппорта только с загипнотизировавшим его человеком. На этой стадии паци­енту можно внушить галлюцинаторные переживания, изменить характер его реакций на физиологические раздражители, заста-

вить лодить, отвечать на задаваемые вопросы, выполнять те или иные действия соответственно внушенной ситуации (скакать на лошади, грести, катаясь на лодке, ловить бабочек, собирать цветы, отмахиваться от пчел или прогонять напавших собак и т. Д-)- Кроме того, можно добиться возрастной регрессии с поведением и речевой продукцией, соответствующими внушен­ному, чаще детскому, возрасту, а также полной потери чувст­вительности к болевым раздражениям и выключения других анализаторов. Находящемуся в этом состоянии пациенту можно давать приказания о выполнении того или иного действия спустя заданное время после гипнотизации (постгипнотическое внушение).

А. Льебо, Бонн, Бернгейм, Крафт-Эбинг, Форель, Жанэ и другие много писали о возможности проводить постгипноти­ческие внушения у сомнамбул на очень длительное время (до года). Эти же авторы сообщали о том, что в очень глубоких особых состояниях сознания можно добиться расщепления личности, при котором загипнотизированные по желанию экс­периментаторов живут двойной жизнью (за себя и за внушен­ный образ). В связи с этим авторы предполагали, что духовный организм состоит из целого ряда сознательных единиц, в нор­мальной жизни между собой координированных, но при неко­торых патологических условиях способных обособляться.

Свою роль сыграли и труды немецких врачей Л. Левенфельда и Альберта Молля, посвященные гипнозу и появившиеся в самом начале XX века. Они обобщили знания в области теории и практики гипноза, которыми располагала к тому времени мировая наука. Однако их собственные взгляды на природу гипноза и связанных с ним явлений отражали субъективно-пси­хологическое понимание особых состояний сознания и в неко­торым смысле были даже шагом назад по сравнению с концеп­циями Дж. Бреда и А. Льебо.

Внес вклад в изучение особых состояний сознания и классик немецкой философии Фридрих Энгельс. В работе «Естествозна­ние в мире духов» (1878) он попытался дать свое объяснение гипнотических явлений. «...Мы заинтересовались этими явле­ниями и стали пробовать, в какой мере можно их воспроизвес­ти. Субъектом мы выбрали одного бойкого двенадцатилетнего мальчугана. При неподвижно устремленном на него взгляде или легком поглаживании было нетрудно вызвать у него гипноти­ческое состояние; при этом наблюдались окоченение мускулов, потеря чувствительности, состояние полной пассивности воли в соединении со своеобразной сверхвозбудимостью ощущений. Если пациента при помощи какого-нибудь внешнего возбужде­ния выводили из состояния летаргии, то он обнаруживал еще гораздо большую живость, чем в состоянии бодрствования».

Описывая феномены гипнотического взаимодействия, Энгельс подчеркивал отсутствие какой-либо «таинственной связи» с оператором и утверждал, что в принципе любой человек может с такой же легкостью приводить в действие загипнотизирован­ного субъекта.

Критикуя френологию[16] Ф. Галла, Энгельс отмечал: «Для нас было сущим пустяком заставить действовать галлевские череп­ные органы; мы пошли еще гораздо дальше; мы не только могли заменять их друг другом и располагать по всему телу, но фабриковали любое количество еще других органов — органов пения, свистения, дудения, танцевания, боксирования, шитья, сапожничанья, курения и т. д.; помещая их туда, куда нам было угодно. Если пациент Уоллеса становился пьяным от воды, то мы открывали в большом пальце ноги орган опьянения, и достаточно нам было только коснуться его, чтобы получить чудесную комедию опьянения. Но само собою разумеется, что ни один орган не обнаруживал и следа какого-нибудь действия, если пациенту не давали понять, чего от него ожидают; бла­годаря практике наш мальчуган вскоре усовершенствовался до такой степени, что ему достаточно было малейшего намека». Далее он очень ясно и четко описывает двойную память пациентов-гипнотиков, развенчивая утверждение о «сверхъес­тественности» феноменов особых состояний сознания. «Со­зданные таким образом органы сохраняли затем свою силу раз и навсегда также и для всех позднейших усыплений, если только их не изменяли тем же самым путем. Словом, у нашего пациента была двойная память; одна для состояния бодрствования, а другая, совершенно обособленная, для гипнотического состоя­ния. Что касается пассивности воли, абсолютного подчинения ее воле третьего лица, то она теряет всякую видимость чего-то чудесного, если не забывать, что все интересующее нас состо­яние началось с подчинения воли пациента воле оператора и не может быть осуществлено без того подчинения... Самый могу­щественный на свете чародей-магнетизер становится бессиль­ным, лишь только его пациент начинает смеяться ему в лицо». Своими путями шло изучение вопросов теории и практичес­кого применения гипноза в России. Русские ученые весьма трезво подошли к изучению «животного магнетизма» — явле­ния, так взбудоражившего умы европейских ученых. Проявив достаточную сдержанность и не позволив себе увлечься теоре­тическими положениями Ф. Месмера и его последователей, без всякой иронии восприняв факты практической, лечебной дея­тельности месмеристов, они занялись накоплением материала, который в дальнейшем способствовал формированию собствен­ных взглядов на особые состояния сознания вообще и гипно­тические явления в частности.

Однако если в Европе процесс временного угасания интереса к особым состояниям сознания шел естественным путем, то в России это делалось, как обычно, добровольно-принудительно. Так, 25 июля 1890 года в «Правительственном вестнике» был напечатан циркуляр Медицинского департамента от 9 июля, № 4682, в котором значительно органичивалось использование гипноза в лечебной практике и запрещались массовые сеансы исцеления: врачам возбранялось проводить сеансы гипноза без разрешения администрации, а на самом сеансе в качестве свидетелей обязаны были присутствовать другие врачи.

За несколько лет до формирования взглядов нансийской школы профессор Харьковского университета В. Я. Данилев­ский (1852—1939) дал экспериментальное обоснование единст­ва природы гипноза человека и животных. Данилевский был одним из видных представителей того направления в русском естествознании и медицине, основоположником которого яв­ляется И. М. Сеченов и которое затем нашло свое теоретическое развитие в учении С. П. Боткина и И. П. Павлова о невризме.

В 1891 году он выступил на IV съезде Общества русских врачей в Москве с докладом «Единство гипнотизма у человека и животных». В докладе Данилевский подвел итоги многолет­них, начиная с 1874 года, исследований, проведенных на самых разных представителях животного мира: лягушках, ящерицах, змеях, тритонах, черепахах и крокодилах, на вьюнах, камбалах и электрических скатах, на речных раках и морских крабах, лангустах, омарах и каракатицах. Результаты всех этих экспери­ментов свидетельствовали об одном: гипноз — вполне естест­венное явление, оно может быть вызвано не только у человека, но и у самых различных животных и имеет много сходного: окоченение тела, застывание конечностей в любых приданных им положениях и т. п.

Выводы, сделанные этим физиологом, опровергали теорию И. Бернгейма, который утверждал, что «гипноза нет, есть только внушение». Гипноз как определенное состояние того или иного организма существует и неравнозначен внушению — следовало из доклада В. Я. Данилевского.

Кроме того, ученый доказал несомненное участие в гипнозе коры головного мозга.

«Гипноз и внушение должны занять принадлежащее им по праву достойное место среди других лечебных методов медици­ны», — заявил в своем докладе «Терапевтическое применение гип­нотизма» на том же IV съезде врачей друг и соратник выдающе­гося психиатра С. С. Корсакова А. А. Токарский (1859—1901). Он

говорил: «...Смешно было бы думать, что гипнотизм вырос где-то сбоку, за дверями храма науки, что это подкидыш, воспитанный невеждами. Можно только сказать, что невежды его достаточно понянчили и захватали руками». Разрабатывая практические показания к применению гипноза в лечебных целях, А. А. Токарский исходил из того, Что гипноз и вкушение — эффективные методы воздействия на функции нервной системы в смысле ее укрепления и успокоения, так как, по его глубокому убеждению, «необходи­мость влияния на нервную систему встречается на каждом шагу независимо от болезни», чем и определяются широкие границы применения этих методов. Отстаивая целебные свойства гипно­тического сна, А, А. Токарский возражал против взгляда Ж. Шарко о патологической природе гипноза. В своей работе «К вопросу о вредном влиянии гипнотизирования» он показал, что правильно проведенная гипнотизация в лечебных целях не причинит боль­ному никакого вреда, а если ее применение в данном случае целесообразно, то может принести и большую пользу[17].

А. Токарский был первым, кто организовал и начал читать курс гипнотерапии и физиологической психологии в Московском уни­верситете. Работы его учеников и последователей (Е. Н. Довони, П. П. Подъяпольского, В. К. Хорошко, Б. А. Токарского и др.) обогатили многие области психотерапии. Практические приемы и указания, касающиеся психотерапии в особых состояниях со­знания (например, последовательности развития мотивирован­ных внушений в гипнозе, системы психотерапевтического лече­ния алкоголиков и др.), содержащиеся в трудах А. А. Токарского, не потеряли своей ценности и в настоящее время.

В 1693 году выпускается еще один циркуляр царского пра­вительства, где подтверждается предыдущий указ и вводится дополнительное ограничение — сеанс гипноза приравнивается к хирургической операции с вытекающими отсюда юридиче­скими обязательствами. Поскольку законы конца XIX века свято соблюдались (в отличие от законов конца XX века), мало кто из рядовых врачей решался их нарушить. Отныне наука об особых состояниях сознания могла развиваться только в круп­ных клиниках. И лишь неутомимая и долгая (в течение тринад­цати лет) борьба русских психиатров и психологов привела к отмене циркуляров (Б. Егоров, 1991).

Отцом русской научно-клинической гипнологии по праву счи­тается выдающийся русский невропатолог и психиатр В. М. Бехтерев (1S57—1927). Считая, что большую роль при наступлении особых состояний сознания играет словесное внушение, он вы­сказывал мысль о том, что ряд физических раздражителей спо­собствует погружению человека в гипнотическое состояние.

Одним из первых В. М. Бехтерев четко разграничил такие понятия, как убеждение, внушение и гипноз.

Убеждения, по его мнению, входят в сферу психической деятельности посредством личного осознания и усваиваются человеком путем обдумывания и осмысленной переработки, становясь частью Я.

«Внушение, — утверждал В. М. Бехтерев, — сводится к непо­средственному прививанию тех или других психических состоя­ний от одного лица к другому, — прививанию, происходящему без участия воли воспринимающего лица и нередко даже без ясного с его стороны сознания... Оно не требует никаких доказа­тельств и не нуждается в логике... внушение действует прямо непосредственно на психическую сферу другого лица путем увле­кательной и взволнованной речи, жестов, мимики* (1908). Вну­шения могут иметь форму приказаний, лозунгов, личного приме­ра. «Команда действует не только силой страха за непослушание, но и путем внушения или прививки известной идеи... Пример тоже может действовать как внушение, ведущее к совершенно невольному и безотчетному подражанию»[18].

Гипноз же, по В. М. Бехтереву, представляет собой «не что иное, как искусственно вызванный видоизмененный нормаль­ный сон», при котором, однако, сохраняется контакт с гипно­тизером. «У загипнотизированного наступает особое состояние пассивности, в силу чего внушение действует на него столь подавляющим образом».

Прошедший стажировку в школе Ж. Шарко, поработавший с профессором Мейнертом (крупнейшим неврологом того времени и, кстати, одним из учителей 3. Фрейда), он вслед за Форелем выделил три стадии гипнотических состояний в зависимости от их глубины и распространенности. Малый гипноз характеризуется дремотой, чувством отяжеления конечностей, приятного тепла и отдыха, отсутствием воспоминаний после особого состояния со­знания (постгипнотической амнезией). Для среднего гипноза свойственны легкий сон, ригидность мыщц, отсутствие болевой и прочей чувствительности, сужение зоны контакта до воспри­ятия лишь слов врача, отсутствие постгипнотической амнезии. Большой гипноз описывается глубоким сном, избирательностью контакта, реализацией внушенных галлюцинаций, сложных пере­живаний, постгипнотических внушений, амнезии.

В. М. Бехтерев придавал столь большое значение психоло­гическим методам лечения, в том числе и гипнозу, что применял их в комплексе лечебных мероприятий, проводимых при орга­нических поражениях центральной и периферической нервной системы (невралгиях, мигренях, вегетоневрозах, тиках, гиперкинезах, рассеянном склерозе в начальных стадиях, фантомных болях, ишиалгии и др.).

Он выделил три условия, определяющие сущность и эффек­тивность групповой психотерапии в особых состояниях созна­ния, которые не утратили своей актуальности и в наши дни:

1) разъяснительная беседа;

2) внушение в гипнозе;

3) обучение участников группы формулам самовнушения.

В связи с нынешней популярностью использования различ­ных методов народной медицины при лечении психосоматичес­ких заболеваний, следует вспомнить доклад В. М. Бехтерева «Внушение и его роль в общественной жизни», прочитанный им в Военно-медицинской академии в декабре 1897 года. В нем раскрывались механизмы возникновения психических эпиде­мий, роль «психических микробов», внушения, самовнушения и гипноза в их зарождении и распространении во время кри­зисных ситуаций в обществе, а также их зависимость от гос­подствующих в данный период общественных воззрений {на­пример, для XVI века были характерны массовые психические «эпидемии» колдовства, для XVII века — бесноватости и одер­жимости, для XIX — «эпидемии» мании величия и пресле­дования)[19]. Он сформулировал также эмпирический закон вну­шаемости в массе людей: если условно внушаемость равна единице, то в толпе из ста человек она повысится ровно в сто раз.

Клинические наблюдения академика В. М. Бехтерева послу­жили основой для метода коллективного лечения гипнозом, применяемого при лечении алкоголиков и наркоманов. Хотя методика была разработана в 1912 году, сам автор считал ее настолько важной, что избрал темой своего доклада на I Всесо­юзном съезде невропатологов и психиатров в декабре 1927 года, сделанном им за 32 часа до своей смерти[20].

Помимо научных трудов и исследований в области психоте­рапии, В. М. Бехтерев написал много научно-популярных бро­шюр и статей о гипнозе, пытаясь рассеять связанные с ним заблуждения и предрассудки.

Использование новой терминологии, обоснование теории психотерапии в особых состояниях сознания, ее психофизио­логических механизмов, которыми и объясняются как само гипнотическое состояние, так и связанные с ним явления повышенной внушаемости, постгипнотических действий, вну­шенных галлюцинаций и других феноменов, тесно связаны с именем И. П. Павлова (1849—1936), совершившего переворот в понимании гипноза, а следовательно, и в отношении к нему[21]. Согласно взглядам И. И. Павлова, гипноз есть частичный сон или состояние, переходное между бодрствованием и сном, при котором на фоне заторможенных[22] с разной интенсивностью участков мозга в коре больших полушарий присутствует бодр­ствующий сторожевой пункт, обеспечивающий возможность раппорта между гипнотизирующим и гипнотиком.

Поставленная И. Сеченовым проблема исследования реф­лексов (от лат. reflexus — отражение) головного мозга и их роли в поведении человека и животных получила свою дальнейшую творческую разработку не только в школе И. П. Павлова, но и в школе А. А. Ухтомского (1875—1942), которые приняли эстафету «отца русской физиологии». В поисках прочных фи­зиологических основ поведения И. П. Павлов и А. А. Ухтомский поставили целью своих исследований ответить на вопрос: как, с помощью каких механизмов создается и обеспечивается ус­тойчивый образ поведения при всем многообразии внешней среды, через которую организму как целому приходится держать путь? Примечательно, что в 1923 году вышла известная во всем мире книга И. П. Павлова «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) живот­ных». В этом же году А. А. Ухтомский опубликовал свою статью о доминанте: «Доминанта как рабочий принцип нервных цент­ров». Под доминантой А. А. Ухтомский понимал временно гос­подствующий набор рефлексов, который направляет в данный момент времени выведение организма на решение одной, наи­более важной для него задачи. В то же время, однажды начав­шись и требуя времени для своего выполнения, этот господ­ствующий рефлекс, или доминанта, изменяет и тормозит другие рефлексы, которые могли бы помешать его осуществлению.

Кроме идеи о доминанте была выдвинута концепция пара­биоза. Ее автором был физиолог Н. Е. Введенский. Главным в учении о парабиозе является положение о единстве возбужде­ния и торможения. Развитие возбуждения и торможения опре­деляет уровень так называемой лабильности (функциональной подвижности) нервного субстрата — скорость протекания про­цессов, которые лежат в основе осуществления реакции возбуж­дения. При развитии парабиоза лабильность понижается и ткань, пройдя уравнительную (провизорную), парадоксальную и тормозную стадии, впадает в торможение. Скорость возник­новения торможения зависит от силы раздражения, частоты ритма, с которым воспроизводятся эти раздражения и фактора времени.

Один из многочисленных учеников В. М. Бехтерева, В. П. Про­топопов, привлекая принцип доминанты А. А. Ухтомского, вы­сказал свою гипотезу о природе особых состояний сознания. Согласно Протопопову, они есть не порождение тормозного состояния, а, наоборот, специальная форма бодрствования, ко­торая физиологически идентична тому, что наблюдается у чело­века при особой концентрации его внимания на каком-нибудь одном явлении или раздражителе. Такое состояние повышен­ной активности внимания на одном объекте именуют реакцией сосредоточения[23]. Аналогичную с В. П. Протопоповым точку зрения на физиологическую природу гипноза высказывал и К. В. Шалабутов.

С принципиальными возражениями В. П. Протопопову вы­ступил другой знаменитый ученик В. М. Бехтерева — К. И. Пла­тонов (1878—1969). Исходя из положения, что гипноз и сон — единые по своей природе процессы, К. И. Платонов задался целью изучить в гипнозе состояние пульса, кровяного давления и дыха­ния, чтобы сопоставить происходящие с ними изменения с тем, что наблюдается в естественном сне. Это изучение привело его к мнению о несостоятельности взгляда на гипноз как на состояние повышенного бодрствования именно в силу того, что в гипнозе, как и в естественном сне, пульс и дыхание замедляются, кровяное давление падает, то есть в гипнозе и в естественном сне наблю­даются физиологические сдвиги одинакового характера.

Но вернемся в Европу, в 1910 год. И. Бернгейм ушел на пенсию. А. Льебо умер шесть лет назад. Соперничество двух школ угасло. Свою теорию, основанную на интенсивном ис­пользовании позитивных внушений, начал развивать Эмиль Куэ. Его идеи, осмеянные во Франции, имели большой успех по ту сторону Атлантики, где стали основой для многочислен­ных психологических школ.

Гипноз был заброшен и заменен психоанализом. Оставив гипноз для того, чтобы развивать свою собственную технику, 3. Фрейд, по всей видимости, нанес ему последний удар. Однако развитие Психоаналитических Направлений в психотерапии впер­вые создает возможности для научного исследования и примене­ния в медицинской практике таких особых состояний сознания, как сновидения, фантазии и т. п. В теоретическом разделе мы еще подробно остановимся на этом.

Таким образом, в Европе в 1930—1950 годах фактически уже не существовало школ гипноза. Были еще некоторые всплески активности (например, связанные с изучением в рамках антро­пологии и этнографии трансовых практик так называемых примитивных племен), но, в общем, медицинская обществен­ность по большей части гипноз игнорировала. В основном им интересовался лишь ограниченный круг маргиналов.

В 1943 году швейцарский биохимик Альберт Хофман, работая над химическим средством обезболивания родов, открыл диэтиламид лизергиновой кислоты (ЛСД-25), в скором времени поло­живший начало активному исследованию состояний человечес­кого сознания с помощью галлюциногенов. Так, в шестидесятые годы были созданы методы психолитической (X. Лейнер, 1962) и психоделической психотерапии[24] (Ч. Саваж, 1964), основываю­щиеся на приемах психоделических средств (обычно ЛСД) и использующиеся для вызывания у пациента измененного состоя­ния сознания с целью решения им психологических проблем, лежащих в основе заболевания.

Необычные переживания, которые дает прием ЛСД, ско­рость и мощность активации бессознательных пластов психики, расширение горизонтов сознания без соблюдения обычно стро­гих медицинских предосторожностей, — все это привлекало внимание не только врачей, психологов, физиологов, но и творческую богему из «бунтующей молодежи» (в частности, движения «хиппи»), а через нее — тысяч обычных людей. Несмотря на большой терапевтический потенциал, в связи с практически бесконтрольным потреблением галлюциногенов и связанным с этим ростом психических и социальных девиаций (в шестидесятые годы в США проблема потребления ЛСД, по некоторым оценкам, приобрела характер национального бедст­вия) к концу семидесятых ЛСД признали наркотиком и его применение даже в медицинских целях было запрещено[25].

История развития психотерапии в Советском Союзе, по существу, являлась историей развития учения о гипнозе и внушении. Надо честно признать, что во многом это связано с определенными социально-культурными условиями того вре­мени: государству, основанному на принципе «диктатуры про­летариата», нужны были методы, позволяющие эффективно воздействовать на человека и максимально использовать в своих целях его таланты и резервы.

Перу советских авторов принадлежит большое количество клинических и экспериментальных работ по особым состояниям сознания. Развивалось учение о коллективном гипнозе, особенно при лечении алкоголизма (Д. С. Озерецковский, П. Д. Пилипенко, Н. В. Иванов, М. Г. Иткин, А. А. Мартыненко, Г. П. Андрух и др.). В связи с тем, что на страницах книги мы еще не раз будем обращаться к отечественному психотерапевтическому наследию, здесь просто отметим, что оно немыслимо без таких имен, как И. З. Вельвовский, В. Н. Мясищев, Ю. В. Каннабих, В. М. Нарбут, В. В. Срезневский, В. Н. Финне, В. М. Гаккебуш, А. Свядощ, С. И. Консторум, В. Е. Рожнов, М. Е. Бурно, В. П. Майоров, И. В. Стрельчук, И. С. Сумбаев, Н. Г. Беспалько и др.

В Соединенных Штатах труды Дж. Бреда и И. Бернгейма оставались все еще популярными. Гипнотическая школа, вос­ходящая своими корнями к временам Б. Франклина и Дж. Ва­шингтона, нашла продолжение в работах знаменитого Милтона Г. Эриксона. Психиатр по образованию, он, помимо классиче­ского гипноза, всегда живо интересовался традиционной ин­дейской медициной, шаманизмом, а также участвовал в проек­тах по экологии «системного мышления» Г. Бейтсона. Подобная междисциплин арность позволила ему не только возобновить применение ^медицинского гипноза в Северной Америке, но и сделать его оригинальным. Британская медицинская ассоциация в своем отчете 1955 го­да официально реабилитировала гипноз в Великобритании, дав ему следующее определение: «Гипноз — кратковременное со­стояние изменяющегося внимания (сознания) у субъекта, со­стояние которое может быть вызвано другим субъектом и в котором могут спонтанно возникать различные феномены в ответ на вербальные или другие стимулы. Эти феномены содер­жат в себе изменения сознания и памяти, повышение воспри­имчивости к внушению и появление у субъекта реакций и идей, которые ему не свойственны в его обычном состоянии духа. Кроме того, такие феномены как потеря чувствительности, параличи, мышечная ригидность и вазомоторные изменения, могут быть вызваны и устранены в этом состоянии».

В 1958 году Американская медицинская ассоциация включила гипноз в медицинскую терапию, уточнив условия его примене­ния[26]. Американская психиатрическая ассоциация в I960 году официально признала экспертный совет, известный под названи­ем Американский совет экспертов по психологическому гипнозу.

В последней четверти XX века вновь наблюдается всплеск интереса к проблемам особых состояний сознания, теперь уже связанным с новыми течениями в восточноевропейской фило­софии и «открытием» восточной культуры и ее психотехник. Именно в этот период появляются наиболее интересные, на наш взгляд, теоретические модели особых состояний сознания, подробная речь о которых пойдет в следующей главе.

История развития научных представлений об особых состоя­ниях сознания была бы не полной, если бы мы не упомянули о харьковской школе психотерапии. Академическая психотерапия в Украине сформировалась уже в 30-е годы нашего века, когда взошла звезда первой величины — К. И. Платонов. Его вклад в области психотерапии поистине необозрим, но самая главная его заслуга заключается в теоретическом обосновании психотера­пии (и особенно психотерапии, ориентированной на «слово как лечебный фактор») как общемедицинской науки, поле деятель­ности которой простирается от психиатрии, неврологии и сексо­логии до терапии, хирургии, акушерства и гинекологии, санитарно-курортной медицины и т. д. Его ученики И. 3. Вельвовский, А. Т. Филатов и другие вывели украинскую психотерапию на мировой уровень, что позволило в 1962 году впервые в мире открыть первую в СССР и единственную в Украине кафедру психотерапии (хотя фактически кафедра функционировала на общественных началах еще с 1948 года), а в 1985 году выделить психотерапию в самостоятельную дисциплину. В настоящее время сотрудниками кафедры под руководством заведующего кафедрой проф. Т. И. Ахмедова разработана гипотеза понимания особых состояний сознания в рамках подхода «флюктуирующего лате­рального сознания», которая после окончательной доработки будет представлена широкой научной публике.

Таким образом, более ста лет назад в научное общество л во всю западную культуру вошло представление об активности бессознательного нашей психики, участвующего во всех ду­шевных и телесных движениях и от которого во многом зависит наше общее мироощущение и здоровье. Своевременно не раз­решенный (путем отреагирования или имаганальной, онейрической деятельности) эмоциональный материал, достигнув определенного критического уровня, разделяет нашу психи­ку, нарушает согласное, сбалансированное взаимодействие ее частей, проявляясь разными невротическими и психосомати­ческими симптомами. Практика показала, что восстановление душевного и телесного расстройства требует вынесения этого психического материала «на поверхность», его осознания и «проработки». И это начало проводиться в магнетических кри­зах Ф, Месмера, затем в сеансах психоанализа. Однако в даль­нейшем усилиями исследователей особых состояний сознания первоначальная модель бессознательного значительно расши­рилась, снова ставя особые состояния сознания на первое место.

В заключение нашего исторического обзора следует сказать, что для объединения тех, кто интересуется вопросами, связан­ными с гипнозом и внушением (а следовательно, и особыми состояниями сознания), в настоящее время выходят (на англий­ском языке): «Международный журнал по клиническому и экспериментальному гипнозу» и «Американский журнал кли­нического гипноза», а также «Журнал трансперсональной пси­хологии». В 1991 году вышел первый выпуск журнала «Вестник гипнологии и психотерапии», который издается Санкт-Петер­бургским обществом психотерапевтов.

Регулярно проходят международные конгрессы по особым состояниям сознания (гипноз, сон, фантазии, медитация, био­энергетика, мифы и проекции, переживания смерти), обсуж­дающие широкий круг проблем теоретического и прикладного характера.

Развитие любой науки требует осмысления того, что достиг­нуто ею, бережного отношения к своей истории. Вопросы исторического прошлого науки интересны не только сами по себе. Они имеют отношение и к сегодняшнему дню. Уроки истории заставляют нас по-новому всматриваться в современ­ность, помогают увидеть будущее. Hayка об особых состояниях сознания развиваются по определенным законам, многие фак­торы общественно-экономического развития обусловливают те или иные научные направления, их судьбу. Развитие науки проявляется в концепциях виднейших представителей, чьи уси­лия двигают ее вперед.

И закончить эту главу нам хотелось бы двумя достаточно большими цитатами людей, чей авторитет в исследованиях особых состояний сознания неоспорим.

Ж. Шарко еще в 1881 году сказал: «Между правильным функционированием организма и спонтанными нарушениями, вызванными болезнью, гипнотизм занимает промежуточное положение и открывает путь к эксперименту. Гипнотическое состояние — это не что иное, как искусственное или экспери­ментально вызванное нервное состояние... многочисленные проявления которого возникают или исчезают в зависимости от потребности исследования по воле наблюдателя. Рассматривае­мый таким образом гипноз становится драгоценным, неисчер­паемым источником исследований как для физиолога и психо­лога, так и для врача».

А через 80 лет Л. Кьюби добавил: «Гипноз находится на пересечении всех уровней физиологической и психологической организации, и феномен, называемый гипнотизмом, когда он полностью будет понят, станет одним из важнейших инструмен­тов для изучения нормального сна, нормального состояния бодр­ствования и постоянного взаимодействия нормальных, невроти­ческих и психотических процессов»

Таким образом, и сегодня особые состояния сознания (гипноз, сновидения, медитация) — феномен изменчивый, ускользаю­щий, часто неуловимый и в то же время реально существующий.