Отлучение родителей от детей.

Герберт, до того, как он попал в больницу, был заядлым игроком. Он играл не. только из-за денег, но и из-за чистой страсти к картам. Он знал все карточные игры и считал себя экспертом в этой области. Поскольку Герберт считал, что он не может сам передвигаться, я поставил его в угол, а перед ним поместил карточный столик. За столик я посадил четырех сниженных пациентов, которые к тому же страдали парезом. Они даже в точности не знали, как называется каждая карта. Один из них играл в покер, другой — в бридж, третий — в бозик. Они клали одну карту на другую без всякого смысла. Я сказал Герберту: "Знаешь, ты действительно нуждаешься в отдыхе. Жалко, что ты должен стоять, а иначе ты мог бы повернуться и уйти, или поиграть в карты". Он ответил: "Вы всегда изобретаете самые дьявольские пытки". Я ставил его сзади каждого игрока, по очереди, чтобы он мог изучить всю игру, и при этом говорил:

"Знаешь, на игру в карты существуют разные точки зрения".

Герберту удалось вытерпеть несколько вечеров, но затем он капитулировал: "Если вы подберете трех хороших игроков, которые бы действительно разбирались в этом деле, я буду играть в карты". Для него, как для квалифицированного игрока в карты, это было оскорблением — он был вынужден наблюдать, как люди играют в карты глупейшим образом.

У нас с Гербертом было много подобных столкновений и каждый раз он проигрывал, а из этих проигрышей вырастало осознание того факта, что я определенно знал, о чем говорил. Он проиграл мне достаточное количество очков, чтобы покинуть больницу, и согласно своему собственному желанию.

Когда Эриксон в конце сороковых годов оставил работу в больнице и открыл частную практику, он продолжал брать на лечение психотиков, взаимодействуя с ними подобным образом. Впоследствии он в большей степени начал вовлекать в лечение семью пациента, но в основном его подход к психотикам характеризовался прежде всего принятием странного поведения, но принятием особым, вследствие которого психотическое поведение изменялось. В приведенном ниже диалоге Эриксона спрашивали о его подходе к психотикам.

Интервьюер: Давайте вернемся к юношеской шизофрении. Предположим, вам кто-то звонит и говорит, что один молодой человек девятнадцати или двадцати лет, который до сих пор был вполне примерным юношей, на прошлой неделе, внезапно изменился и начал ходить по улицам, неся на себе большой крест. Соседи обеспокоены, семья расстроена. Не могли бы вы помочь нам?

Как бы вы подошли к этой проблеме? К этой или другой странной поведенческой реакции.

Эриксон: Ну, если бы этот юноша пришел ко мне, я бы, прежде всего, попросил его осмотреть крест. И я бы посоветовал ему усовершенствовать этот крест, причем усовершенствование должно было бы быть минимальным. Если бы он согласился на это изменение, то тем самым открыл бы себе путь к более существенным изменениям. И очень скоро мне удалось бы убедить его в том, что ему следует приобрести второй крест. А вообще-то ему следовало бы иметь по меньшей мере три креста, чтобы каждый день иметь возможность выбирать, какой крест взять сегодня с собой. При условии возрастания количества крестов было бы очень трудно продолжать психотическое поведение.

Интервьюер: Не возникло ли бы у вас предположение о том, что этот юноша происходит из психотической семьи?

Эриксон: Я воспринял бы эту реакцию, как беспомощную декларацию: "Моя семья сводит меня с ума. Моя семья — это крест, который я не в силах нести".

Интервьюер: Но даже несмотря на это предположение, касающееся семьи, вы все равно бы начали с креста, а не с семьи.

Эриксон: Да, потому что семья бы защищала своего мальчика и начала бы оказывать на него еще более сильное давление. А этот юноша и так уже достаточно одинок. Он должен нести невыносимый крест. Он одинок со своим крестом, о чем и объявляет публично. А все люди, в том числе и соседи, отвергают его. Он очень и очень одинок. Единственное, в чем он нуждается, это в усовершенствовании своего креста.

Интервьюер: Вы бы начали встречаться с ним, а не с родителями?

Эриксон: Родителей бы я подключил намного позже.

Интервьюер: Но родители с необходимостью отреагировали бы на увеличение количества крестов, не так ли?

Эриксон: О, да, конечно. Но, знаете, мой кабинет — прекрасное место для хранения крестов.

Интервьюер: Большинство профессионалов, которые сочли бы, что мальчик является представителем психотической семьи, немедленно бы вошли в контакт с семьей, предполагая, что юноша изменит свое поведение только тогда, когда изменится что-то определенное в семье.

Эриксон: Наверное стоит привести пример. Допустим, вы слышите крик о помощи, но обнаруживаете, что на шоссе лежит груда больших камней, но вы видите и боковую дорогу, посреди которой лежит только один камень. И вы сворачиваете на эту дорогу, поскольку вас призывает общество и вы должны сделать что-то прямо сейчас. Груда больших камней — это семья, а боковая дорога с одним камнем — это ребенок. Вы выделяете ему территорию, где он может чувствовать себя вправе быть собой, где его отклонения не отвергаются, а встречаются с уважением. Он заслуживает благосклонного внимания, но не деструктивного внимания, и вы даете ему это, а затем можете взаимодействовать с семьей.

Если человек потерпел неудачу, пытаясь достигнуть независимости от семьи, то он продолжает находиться в сильной эмоциональной связи с своими родителями, несмотря на свой возраст. Сорокалетние и пятидесятилетние мужчины и женщины могут находиться в таких же запутанных отношениях со своими родителями, как и подростки. Иногда такие люди на некоторое время совершенно прерывают контакт с родителями и функционируют как социальные изолянты со странным поведением. В других случаях они связаны со своими родителями эмоционально и пространственно, и ни родители, ни ребенок не могут освободиться друг от друга.

Бели рассмотреть процесс расставания родителей с детьми как процесс взаимодействия тех и других, то становится ясным, что цепляются за ребенка не только родители, но и ребенок цепляется за родителей. Система функционирует так, как если бы разделение было вредоносным. Эти патетические отношения могут продолжаться в течение всей жизни, вплоть до старости. Следующий пример иллюстрирует способ, с помощью которого Эриксон пытался добиться хотя бы частичного ослабления эмоциональной связи между матерью и сыном, болеющим шизофренией в течение всей жизни.

Однажды я работал с семидесятилетней матерью и ее пятидесятилетним сыном, больным шизофренией. Она была женщиной, полной сил, и буквально притащила его ко мне. Ни один из них не был способен на какую-либо самостоятельную деятельность, потому что они постоянно находились вместе. Мать сказала, что она хотела бы провести хотя бы один день в библиотеке, но она не может этого сделать, поскольку она должна быть вместе со своим сыном. Если она пыталась уйти даже ненадолго, он начинал плакать и рыдать.

В присутствии сына я порекомендовал матери взять в библиотеке книгу, посадить сына в машину и выехать с ним в пустыню. Затем она должна была высадить его из машины и проехать вперед на три мили. Затем она должна была сидеть там и наслаждаться чтением, пока он не пришел бы к ней сам. Мать стала возражать, что сыну будет очень трудно идти под палящим солнцем три мили. Я убедил ее в том, что стоит хотя бы попробовать. Я сказал ей:

"Послушайте, ваш сын может упасть, поползти на коленях, беспомощно ждать, чтобы возбудить ваше сочувствие, но на дороге не будет никаких пешеходов и он сможет добраться до вас единственным способом — пешком. Он может пытаться наказать вас, заставляя ждать его в течение пяти часов. Но ведь вы возьмете с собой хорошую книгу и для вас это время не пройдет даром, а он проголодается".

Мать выполнила мои инструкции. Сын попробовал все способы, но кончилось тем, что он прошел эти три мили. Мать сказала мне: "Знаете, мне очень понравилось читать на свежем воздухе". И сын начал ходить все более и более проворно, чтобы она не имела так много времени на чтение. Я предложил ей такое условие: если он сам попросится на прогулку, то можно сократить расстояние до одной мили. Он сделал это и теперь должен был проходить одну милю вместо трех.

Мать очень удивилась такому успеху. Она хотела положить его в больницу и пришла ко мне, чтобы я помог ей этого избежать. А сейчас впервые у нее появилась надежда. Затем она поинтересовалась, можно ли ему играть в крокет. Она по-прежнему хотела помочь ему, но теперь эта помощь отличалась от прежней, мягкой и чисто материнской.

Я знал, что ее сын должен тренироваться. Заставляя его ходить пешком, я уже знал, что он найдет для себя какой-то новый вид физической активности, который понравится ему больше. И он выбрал для себя игру в крокет. Мне было важно, чтобы он начал делать то, что он хочет делать. Давая подобную инструкцию, вы определяете класс действий особого рода, например класс "упражнений". Затем вы выделяете в этом классе один из элементов, например хождение пешком по пустыне под палящим солнцем, зная, что он определенно не будет счастлив, выполняя это действие. Вы хотите, чтобы он "спонтанно" выбрал другой элемент из этого класса. Популяция пациентов отнюдь не состоит из людей, которые бы делали то, что для них полезно, что им нравится и что им удается. Они всеми силами сопротивляются таким действиям.

Если тщательно проанализировать подход Эриксона к отлучению родителей от детей и наоборот, то может показаться, что он воспринимает психотерапию, проводимую на этой стадии развития семьи, как "церемонию инициации".

Такие церемонии существуют в большинстве культур и предназначены они не только для того, чтобы молодой человек приобрел статус взрослого, но и для того, чтобы родители начали взаимодействовать с ним, как с взрослым. В культуре зафиксированы способы помощи семьям, находящимся на этой стадии развития. Если культуре недостает такой церемонии — и представляется, что Америка относится к таким культурам — то вмешательство психотерапевта превращается в ритуал отлучения ребенка от родителей. Созданная Эриксоном модель взаимодействия с семьей на этой стадии совсем не проста. Он воспринимает проблему отлучения родителей от детей не только как процесс освобождения, но и как процесс нового вовлечения в отношения иного типа. Родители не отдают ребенка, но приобретают внука, а ребенок не теряет родителей, но остается связанньм с ними, но эти связи теперь приобретают новое качество. Вопрос состоит не в простом противопоставлении зависимости от независимости, но в проживании необходимой стадии семейной жизни. Учитывая появляющиеся на этой стадии проблемы детей и родителей, Эриксон избегает ошибок и Месмера, и Фрейда, и других психотерапевтов, которые воспринимают семью разделенной на два враждебных лагеря, и психотерапевт должен выбрать, в каком лагере он будет находиться, пытаясь помочь ребенку достичь "независимости". Если психотерапевт встанет на сторону молодого человека против родителей, то это может привести к формированию странного и эксцентричного поведения, так как молодой человек теряет в этом случае ощущение непрерывности поколений. Родители, теряя связь с ребенком, лишаются ощущения непрерывности поколений в той же мере, так как ребенок представляет собой их потенциальное бессмертие.

Чтобы проиллюстрировать важность помощи молодому человеку и его родителям на стадии освобождения друг от друга и установления между ними связей нового типа, можно привести описание одной процедуры, распространенной в Индии, где эта проблема считается настолько серьезной, что подготовка к ее решению занимает многие годы.

Пусть естественная и искренняя, эта могучая связь между матерью и ребенком в стране, где мать обожествляется не только в отношении к своим детям, чревата возникновением глубокого и почти неразрешимого кризиса, опасного как для матери, так и для сына. Угрожающее предчувствие этого кризиса может отравить отношения матери и сына, равно как и всю его жизнь. Но естественное, безболезненное, но необходимое освобождение сына от матери, принесение своего плода (phala) в дар (dana) миру становится возможным посредством обряда (vrata) принесение плода в дар (phala dana vrata).

Женщина, которая должна будет принести такую огромную жертву, начинает с малого и тем самым готовится к великой жертве. Момент начала обряда четко не определен. Он может начаться, когда сыну исполнится пять лет, а может и позднее. Обряд выполняется в течение многих лет и длится один месяц в год. За обрядом наблюдает и определяет его ход религиозное братство брахманов и духовный наставник семьи (гуру). Именно гуру решает вопрос о том, готова ли мать к окончанию обряда. То есть он определяет момент, когда мать, принеся предварительные жертвы, уже приготовилась тем самым к принесению в жертву своего сына. Женщина начинает с принесения в жертву маленьких плодов, которые она очень любит. ...Каждый раз, когда она приходит к гуру, он рассказывает ей мифическую историю о женщине, которая пожертвовала всем, но обрела при этом силу и всемогущество. Женщина внимательно и молчаливо слушает его, держа в сложенных руках священную траву. Женщина слушает, воспринимает его слова всем сердцем.

Но в каждом последующем году в жертву приносится все более драгоценный плод. Затем плоды сменяются предметами из металла: от железа к меди, бронзе и, наконец, к золоту. Это металлы, из которых делаются женские украшения. ...Последняя, критическая стадия обряда, это абсолютный пост. ...На церемонию приходят члены религиозного братства, родственники и домочадцы. ...Родственники по мужской линии тоже должны присутствовать, представляя собой ту часть мира, которая теснее всего связана с принесением в жертву сына. ...В этом обряде сочетаются миф и ритуал, что позволяет трансформировать переживание матери, освободив ее от любимого сына, связь с которым она так остро осознавала и готова была поддерживать ее вечно". (Хайнрих Циммер. О значении индийской тантрической йоги).

Несмотря на то, что американские матери и сыновья не настолько сильно эмоционально связаны между собой, их связь тем не менее глубока и никогда не является простым процессом. В течение многих лет Эриксон экспериментировал, изобретая различные процедуры помощи семьям на этой стадии развития. Обычно он взаимодействовал и с ребенком, и с родителями. Используя себя, как мост между поколениями, он инициировал у родителей принятие неизбежности взросления молодого человека и помогал молодым взрослым установить партнерские связи с людьми, не принадлежащими к их родительской семье.

Эриксон считал, что в некоторых случаях недостаточно изъять молодого человека или девушку из семьи и разрешить проблемы родителей. В течение некоторого времени молодой человек может испытывать трудности в процессе включения в сеть социальных связей. С большей вероятностью это происходит тогда, когда в семье имелся запрет на установление интимных эмоциональных связей с людьми, не принадлежащими семье. В таких случаях молодой человек может жить отдельно от родителей, но тем не менее не функционировать как автономная личность, и это отражается в его субъективном опыте: "Я не живу дома уже 72 дня и 23 часа". Обычно со сверстниками его сближает процесс ухаживания. Иногда имеется такая фаза, предшествующая периоду ухаживания, когда молодой человек впервые начинает реагировать на людей, не являющихся его родителями. Вот процедура, которой пользовался Эриксон для того, чтобы помочь молодым людям включиться в иную жизнь.

Если вы помогаете молодому человеку или девушке отделиться от своих родителей, то вы тем самым запускаете процесс, посредством которого он начинает идентифицировать людей в своем новом окружении. Например, однажды мне удалось заставить одну молодую девушку из семьи, с которой я работал, переехать из родительского дома в отдельную квартиру. Но в новой квартире она спала с ощущением того, что она по-прежнему находится дома, и папа и мама спят в соседней комнате. Она говорила, что это ощущение было у нее настолько реальным, насколько и нереальным. Она почти что слышала их сонное дыхание и скрип кроватей, когда кто-то из них переворачивался на другой бок. В сущности, переехав на новую квартиру, она так и не покинула своих родителей.

Я задал девушке вопрос, чем хозяйка ее новой квартиры и ее муж отличаются от ее матери и отца. Она начала говорить, что они грубые люди и неправильно говорят по-английски, они скупые, жадные. "Они невнимательны". Скоро она дошла до главного: "Они оставляют меня одну". И тут я вбил первый клин и она начала идентифицировать других людей. Это была простая проблема идентификации двух представителей рода человеческого. Хозяйка была вот такая высокая и весила она примерно столько-то, а у ее мужа были усы. И девушка начала смотреть на них не просто как на физические объекты, а как на живые человеческие существа. Прежде всего они узнают, что должны теперь строить какие-то отношения с другими людьми. Чем больше таких отношений будет установлено, тем более зрелым будет отношение к отцу и матери. Если в то же самое время отец и мать займутся своими делами, то эмоциональная связь молодого человека с ними должна будет ослабиться.