Под общим термином «лунг-гом» тибетцы подразумевают большое количество практик, соединяющих концентрацию ума и различные дыхательные гимнастики, цель которых – достижение разных результатов, как духовных, так и физических.

Если мы примем на веру распространенное среди ламаистов убеждение, нам потребуется найти ключ к волшебству, заключенному в этих любопытных тренировках. Тщательные исследования не вызывают, однако, большого энтузиазма, – ощутимых результатов добивается только тот, кто, занимаясь этими тренировками, стремится приобрести оккультные способности. Но ошибочно и отрицать, что последователи лунг-гом на самом деле производят некоторые необычные явления.

Результаты, приписываемые тренировкам лунг-гом, сильно варьируются, но сам термин особенно часто используют для обозначения такого вида тренировок, которые, как утверждают, развивают необычайную быстроту и выносливость, что позволяет адептам этого учения совершать длительные переходы с удивительной скоростью.

В биографии Миларепы читаем, что у дома ламы, учившего его черной магии, жил некий трапа, который бегал быстрее лошади. Миларепа похвастался, что обладает теми же способностями, и заявил, что однажды за несколько дней прошел расстояние, какое до тренировок преодолевал за месяц. Приписывал он это ловкому контролю за «внутренним дыханием».

Правда, от лунг-гом ожидают не мгновенного проявления необычайной скорости, а чудесной выносливости. И демонстрация результатов состоит не в беге на короткую дистанцию, как в наших спортивных состязаниях, а в преодолении больших расстояний быстрым шагом, без остановок за несколько дней и ночей.

Кроме сбора информации о методах, используемых в подготовке лунг-гом-па, мне посчастливилось увидеть своими глазами троих последователей этого учения. Это большая удача: теми или иными упражнениями лунг-гом занимаются многие монахи, но лишь немногие добиваются серьезных результатов, и потому настоящие лунг-гом-па встречаются очень редко. Первого из них я встретила в чанг танг [100] в Северном Тибете.

Как-то в конце дня, когда Йонгден, наши слуги, и я лениво ехали через широкое плато, я заметила впереди, далеко от нас, движущуюся черную точку; рассмотрела ее в бинокль – человек… Поразительно: встречи по пути в этом районе редкость, за последние десять дней мы не видели ни души. Да и не ходят обычно в этих краях пешком и в одиночку. Кто же этот странный путешественник?

Один из моих слуг предположил: может, кто-то из торгового каравана, на который напали грабители; убежал ночью, спасаясь, или еще как-нибудь освободился, а теперь вот потерялся в этих пустынных местах. Что ж, не исключено, тогда пусть едет с нами – довезем до ближайшей стоянки пастухов или куда он пожелает, если нам по дороге.

Продолжая наблюдать в бинокль, замечаю: идет этот человек необычной походкой и, что меня особенно поразило, с невероятной быстротой. Мои люди видели его невооруженным глазом только как движущееся пятно на поросшей травой земле, но тоже обратили внимание на быстроту, с которой он приближался. Отдаю им бинокль, и один из них, понаблюдав некоторое время, говорит:

– Лама лунг-гом-па чиг да[101].

Эти слова, «лама лунг-гом-па», сразу заинтересовали меня: так много слышала о чудесах, что творят эти люди; знакома с теорией их подготовки; пробовала даже практиковаться в таких упражнениях. Но вот приверженцев лунг-гом, выполняющих один из своих невероятных переходов, о которых так много говорят в Тибете, видеть не приходилось. Неужели мне повезло стать свидетельницей этого зрелища?

Человек приближался к нам, и скорость его передвижения стала еще заметнее. Что делать, если это настоящий лунг-гом-па? Мне хотелось рассмотреть его поближе, поговорить с ним, задать несколько вопросов, сфотографировать – да мало ли что… Но при первых же моих словах об этом тот, кто узнал в путешественнике лунг-гом-па, воскликнул:

– Почтенная, не останавливайте и не заговаривайте с ним! Это наверняка убьет его. Эти ламы во время перехода не должны прерывать медитации. Бог, который в них, исчезнет, если они прекратят повторять нгагс. А когда он покидает их раньше установленного времени, это для них такое сильное потрясение, что они могут умереть.

Пусть предупреждение, высказанное таким образом, не более чем простое суеверие, я не пренебрегла им. Из того, что я знала о «технике» этого явления, ясно: человек движется в некоем трансе; внезапное «пробуждение», даже если не вызовет его смерти, болезненно ударит по нервной системе. До какой степени шок окажется опасным для ламы, я не знала, – зачем подвергать его опасному эксперименту. И еще одна причина: тибетцы воспринимали меня как женщину-ламу, знали, что я исповедую буддизм, но не подозревали о разнице, существующей между моей концепцией учения Будды и ламаистским буддизмом. Простые тибетцы полностью игнорировали тот факт, что термин «буддизм» предполагает существование множества различных сект и точек зрения. Не потерять доверия, сохранить уважение и возможность близкого общения (все, что предоставлялось мне моим религиозным одеянием) – такая задача вынуждала вести себя в точном соответствии с тибетскими обычаями, особенно в вопросах религии. Это серьезно вредило моим научным интересам и порождало множество препятствий – неизбежная плата за то, что меня приняли в той области тибетской культуры, которую охраняли с большим рвением, чем саму территорию страны. Снова придется подавить стремление к исследованиям и ограничиться наблюдением за необычным путешественником.

К этому времени он уже почти догнал нас: я отчетливо видела совершенно спокойное, бесстрастное выражение его лица, широко открытые глаза – взгляд устремлен на невидимый далекий объект где-то в космосе… Он не бежал, а казалось, поднимался над землей, предварительно подпрыгнув. Выглядело это так, словно он обладал прыгучестью мяча и подскакивал, отталкиваясь от земли, каждый раз, когда его ступня касалась земли. Шаги ровные, будто отмерялись ударами маятника. Одежда – привычный монастырский балахон и тога, довольно поношенные. Левой рукой он придерживал складки тоги, наполовину скрывавшей его фигуру. В правой держал пхурбу (магический кинжал); рука слегка двигалась в такт шагам, словно опиралась на посох, словно кинжал, острие которого держалось над землей, прикасался к ней и поддерживал бегуна.

Слуги спешились и поклонились до земли ламе, прошествовавшему перед нами, а он продолжал свой путь, явно не заметив нашего присутствия. Не довольно ли сделано уступок местным обычаям; подавив желание остановить путешественника, я пожалела об этом – все же, так или иначе, я должна увидеть больше. Приказываю слугам снова сесть на лошадей и следовать за ламой. Он ушел довольно далеко, но, не пытаясь догнать его, мы не давали расстоянию между нами сократиться; мы с сыном наблюдали за лунг-гом-па и в бинокль, и невооруженным глазом.

Лица его уже не видно, но все еще поражает регулярность пружинящих шагов. Мы следовали за ним более двух миль, а затем он свернул с дороги, взобрался на горный склон и исчез в горах на краю степи. Всадники не в силах следовать за ним – нашим наблюдениям конец; пришлось повернуть и продолжить наше путешествие.

Интересно, заметил ли лама, что мы едем за ним. Держались мы на довольно большом расстоянии, но любой человек заметил бы, конечно, шестерых всадников. Как я уже сказала, бегун выглядел так, словно он был в трансе, трудно определить, притворялся ли он, что не видит нас, и поднялся в гору, чтобы избежать любопытных взглядов, или в самом деле не знал, что за ним кто-то едет, а просто двигался в намеченном направлении.

Утром четвертого дня после того, как мы встретили лунг-гом-па, мы добрались до территории под названием Тебгиай, где располагалось множество стоянок док– па [102]. Я не преминула рассказать пастухам, что мы встретили ламу лунг-гом-па, когда съехали на дорогу, ведущую к их пастбищу. Несколько человек из них тоже его видели, когда на закате того дня, чуть раньше нашей встречи, собирали свои стада. Это сообщение помогло мне сделать некоторые расчеты. В день, при обычной скорости наших животных, мы проезжали столько-то часов – за вычетом времени на установку лагеря и отдых; чтобы добраться до того места, где мы встретили лунг-гом-па, он, миновав докпа, двигался всю ночь и следующий день без остановок – при той скорости, с какой шел на наших глазах.

Идти двадцать четыре часа без перерыва не рекорд для горцев Тибета – они прекрасные ходоки. Лама Йонгден и я во время путешествия из Китая в Лхасу шли иногда девятнадцать часов подряд, не останавливаясь и не отдыхая. В один из таких переходов совершили переправу, по колено в снегу, через высокогорный перевал Део. Однако наш медленный шаг не идет ни в какое сравнение с прыгучим лунг-гом-па – он-то летел как на крыльях, и путь его начался в Тебгиае. Откуда он шел и сколько еще ему нужно пройти с того момента, как мы потеряли его из виду? Для меня это тайна. Докпа считали, что он, возможно, шел из Цанга, – иные монастыри этой провинции пользовались репутацией учебных заведений, где преподавали лунг-гом и как тренинг в быстроте ходьбы. Но пастухи не разговаривали с путником, а на территорию Тебгиая вело несколько дорог.

Методичные исследования недоступны на этих огромных просторах или требуют многомесячных поисков без надежды достичь хоть каких-то результатов. Просто я заметила, что монастыри в провинции Цанг известны своими тренировками в быстрой ходьбе. Есть легенда, которая рассказывает об обстоятельствах, заставивших самый известный из них (Шалу гомпа) заняться такого рода обучением и практиковать в своих стенах тренировки для лунг-гом-па.

Герои этой легенды – двое знаменитых лам: Йюнгтён Дордже Пал и историк Бустён. Первый известен как могущественный колдун, специализировавшийся на подчинении ужасных божеств. Родился в 1284 году нашей эры; считался седьмым воплощением Субхути (ученика исторического Будды); линия его реинкарнаций продолжалась позднее таши-ламами; последний из них – его шестнадцатое воплощение. Йюнг– тён Дордже Пал некоторое время жил при дворе монгольского императора, который затем стал править в Китае. Его гуру, как рассказывают, – лама– мистик, по имени Зурванг Сендж[103]; о нем, кажется, не известно ничего, кроме легенд и довольно фантастических историй. Умер он в возрасте 92 лет.

Бустён родился в селении Тхо пхуг, рядом с городом Шигадзе, в 1288 году нашей эры. Написал несколько книг по истории и собрал буддийские тексты, переведенные с санскрита, – это собрание называется Кахджьюр.

И вот однажды колдун Йюнгтён решил совершить торжественный дубтхаб, чтобы обуздать Шинджеда – повелителя смерти. Этот ритуал необходимо отправлять каждые двенадцать лет, в противном случае божество, чтобы утолить голод, съедает по одному существу каждый день. В результате дубтхаба Шинджед попал в зависимость от ламы-колдуна, и ему пришлось дать обещание не поражать людей в течение двенадцати лет. Во время ритуала ему принесли дары, а вместо жизней, которые он поклялся пощадить, обязались поклоняться ежедневно.

Бустён услышал о намерении Йюнгтёна, пожелал убедиться, правда ли его друг обладает силой обуздать ужасное божество, и пошел в храм его вместе с тремя другими учеными ламами. Там он нашел Шинджеда, уже дающего клятву Йюнгтёну. Его наводящая ужас фигура была «большой как небо». Так рассказывается в легенде.

Колдун сказал ламе: «Ты пришел вовремя, чтобы доказать степень своей любви и сострадания к людям». Далее сообщил, что покорил бога ради человечности; теперь нужно накормить его, чтобы успокоился; маг предложил одному из лам принести себя в жертву. Трое спутников Бустёна под разными предлогами отказались и поспешили уйти. Бустён остался один с Йюнгтёном и заявил: если для успеха ритуала нужно принести в жертву человеческую жизнь и это предотвратит ежедневные жертвы людей на двенадцать лет, он готов войти в открытый рот Шинджеда.

На это благородное предложение колдун ответил, что он успешно исполнит ритуал и без принесения в жертву своего друга, но поручает ему и его преемникам проводить такой ритуал каждые двенадцать лет. Бустён принял на себя это обязательство, а Йюнгтён с помощью своей магической силы создал бесконечное количество фантомов голубей и бросил их в рот Шинджеду.

С тех пор последующие реинкарнации ламы Бустёна, который управлял Шалу гомпа, проводили все церемонии по умиротворению злого божества. Казалось, со временем Шинджед приобрел себе товарищей, так как ламы из Шалу разговаривали теперь с многими демонами, привлекавшимися к этой церемонии.

Чтобы собрать всех этих демонов из разных частей света, требовался хороший бегун. Такого бегуна звали Махекетанг (имя Махе взято у буйвола, на котором ездил Шинджед). Это животное, рассказывает легенда, бесстрашно и, стало быть, не боялось вызывать злых духов. По крайней мере, именно такое объяснение дают в Шалу. Бегуна выбирают попеременно из монахов Ньанг тод кьид пхаг или из Самдинга. Те, кому выпадает честь исполнять роль Махекетанга, проходят предварительную подготовку в одном из вышеназванных монастырей. Подготовка состоит из дыхательных упражнений, выполняемых в строгой изоляции и в полной темноте в течение трех лет и трех месяцев.

Одно из таких упражнений особенно популярно среди тех тибетских аскетов, которые не отличаются особыми интеллектуальными способностями. Ученик сидит со скрещенными ногами на большой, толстой подушке; медленно и долго вдыхает, словно хочет надуть свое тело. Затем, задержав дыхание, подпрыгивает со скрещенными ногами, не пользуясь поддержкой рук, и падает обратно на подушку, оставаясь в том же положении. В ходе тренировки он повторяет это упражнение много раз. Иным ламам удается подпрыгнуть очень высоко; есть и женщины, которые тренируются в той же манере.

Нетрудно догадаться, что цель таких упражнений не тренировка в акробатических прыжках. По мнению тибетцев, кто проделывает это упражнение в течение нескольких лет, у тех тело становится очень легким, почти не имеет веса. Эти люди, говорят они, способны сидеть на колоске ячменя, и он не согнется, или стоять на горке зерна и не рассыпать ее. Подлинная цель – левитация.

Для проверки умения изобретен любопытный тест: ученик, проходящий его, проделывает действия, о которых уже упоминалось, или, по крайней мере, стремится приблизиться к подобным результатам. В земле выкапывают яму, глубина ее равна росту кандидата; над ямой строят своеобразный купол, размер которого также равен росту кандидата; в куполе делают небольшое отверстие. Затем между сидящим со скрещенными ногами на дне ямы и этим отверстием отмеряют расстояние в два его роста: например, рост человека 5 футов и 5 дюймов – отверстие в куполе на высоте 10 футов и 10 дюймов от дна ямы. Тест состоит из прыжков со скрещенными ногами, таких же, как во время тренировок (уже описанных), и входа через небольшое отверстие на верху купола.

Мне приходилось слышать, что говорили жители провинции Кхампа, – в их местах совершались такие подвиги; но свидетельницей успешного проведения такого теста никогда не была.

Судя по информации, собранной на месте, финальный тест, который используется для назначения кандидата Зовущим Буйволом (Махекетангом), проводится по-другому. После трехлетнего уединения в полной темноте монахи, которые доказали свои способности и успешно прошли все испытания, отправляются в Шалу, где их помещают в одну из мрачных хижин (уже описанных). Но в Шалу отверстие находится в стене кельи; кандидату не надо подпрыгивать до крыши; чтобы выбраться из ямы, где он должен оставаться семь дней, ему оставляют скамейку, чтобы он выполз из квадратного отверстия в стене кельи. Размер отверстия рассчитывается пропорционально расстоянию между вторым и большим пальцами его руки. Те, кто успешно справляется с заданием, назначаются махекетангами.

Трудно сказать, как тренировка, состоящая из того, что человека держат неподвижным в течение нескольких лет, приводит в результате к тому, что он приобретает необычайную скорость передвижения. Однако это особая тренировка, которой славится монастырь Шалу; в других местах мы встречали отличающиеся от этого и явно более рациональные методы, включая тренировки по ходьбе. Более того, нужно понять, что метод лунг-гом не ставит цель тренировать мышцы учеников – он призван развивать их психическое состояние; оно и позволяет им совершать невероятные по длительности пешие переходы.

Махекетанг отправляется в путь на одиннадцатый день десятого месяца тибетского года (соответствует нашему ноябрю). Посетив Лхасу, Самье и некоторые другие места, он возвращается в Шалу 25-го числа того же месяца – и немедленно отправляется в путь снова – идет в Шигадзе. Совершает продолжительный поход в горы Цанга (Цанг тод) и возвращается в Шалу через месяц. Затем прямые наследники Бустёна отправляют соответствующий ритуал, так как приглашенные Махекетангом демоны принимают приглашение без возражений.

Еще одного лунг-гом-па я случайно встретила в районе, населенном некоторыми независимыми племенами тибетского происхождения, – на шицуанском Дальнем Западе. Но на этот раз у меня не было возможности проследить за его передвижениями. Ехали через лес; мы с Йонгденом шли впереди слуг и животных, когда за поворотом дороги наткнулись на обнаженного человека с железной цепью на теле. Он сидел на скале, так глубоко погруженный в свои мысли, что не слышал, как мы подошли. Удивленные, мы остановились, но он вдруг заметил наше присутствие, – бросив на нас взгляд, вскочил и быстрее оленя бросился в чащу. Некоторое время мы слышали звяканье цепей, обвивавших его тело, но вскоре оно стало слабее и наступила тишина.

– Этот человек – лунг-гом-па, – сказал мне Йонгден. – Я уже видел одного такого. Цепи они носят, чтобы сделать себя тяжелее: пока тренируются в лунг-гом, тела их становятся такими легкими, что они опасаются взлететь на воздух.



Моя третья встреча с лунг-гом-па произошла в Га, районе Кхама, в Восточном Тибете. Снова я путешествовала со своим небольшим караваном. И вот появился этот человек: знакомый, обычный облик арджопа, то есть бедного паломника, несущего свой багаж на спине. Таких людей тысячами встречаешь на дорогах Тибета, и мы не обратили на него особого внимания, посчитав одним из многих представителей этого племени.

Эти нищие, одинокие пешеходы, имеют привычку присоединяться к любому каравану или к богатому путешественнику, которого им случится встретить на своем пути, и следовать за ним. Они идут за гружеными животными или, если их немного и груз не тяжелый, бегут рядом с всадниками до вечернего привала. Обычно это не вызывает никаких трудностей: во время длительных путешествий тибетцы отправляются в путь на рассвете и останавливаются на привал примерно в полдень, чтобы животные отдохнули и попаслись.

Трудности, которые сами арджопа берут на себя, спеша за всадниками, или любая помощь, которую они готовы оказать слугам, вознаграждаются ужином, а иногда и чаем с маслом и цампа, которыми их одаривают путешественники. В соответствии с этим обычаем человек, которого мы встретили, пристроился к нашему каравану. От него мы узнали, что он из монастыря Пабонг в Кхаме и направляется в провинцию Цанг, – довольно долгое путешествие, занявшее три или четыре месяца. Однако ничего удивительного – такие паломничества предпринимаются тысячами тибетских пилигримов.

Наш спутник провел с нами уже несколько дней, когда после небольшого привала мы снова около полудня отправились в путь. Думая, что навьюченные мулы не справятся сегодня с переправой через горный хребет, который был перед нами, я, мой сын и один из слуг поехали на поиски воды и пастбища, чтобы разбить лагерь до наступления темноты.

Когда хозяин едет вперед, человек, который его сопровождает, всегда несет котелок для чая и немного провизии, чтобы господин или лама приготовил еду, поджидая багаж и палатки. Мой слуга не преминул соблюсти этот обычай, но это само по себе тривиальное обстоятельство помогло раскрыть способности нашего лунг-гом-па.

Путь к перевалу оказался длиннее, чем я ожидала, и вскоре стало ясно, что навьюченные мулы не доберутся до вершины хребта до наступления ночи. Нечего и думать, что они спустятся на ту сторону перевала в темноте, – достигнув поросшей травой площадки у ручья, мы остановились там. Уже пили чай и собирали сухой коровий помет, чтобы разжечь огонь[104], когда я увидела, что арджопа карабкается по склону на некотором расстоянии от нас, передвигаясь с невероятной скоростью. По мере его приближения становилось видно, что он идет той же особой, прыгающей походкой, какую я заметила у ламы лунг-гом-па в Тебгиае.

Когда этот человек дошел до нас, некоторое время он стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Он совсем не запыхался, но, видимо, не совсем еще вышел из состояния транса и не мог ни говорить, ни двигаться. Однако постепенно возвращался к действительности. На мои вопросы отвечал, что занимался лунг-гом для приобретения быстроты с гомченом, живущим около монастыря в Пабонге. Его наставник покинул страну, и потому он идет в Шалу гомпа в Цанге.

Больше он ничего мне не сказал и глядел весь вечер очень грустно. Утром признался Йонгдену, что нечаянно впал в транс и у него появились самые что ни на есть обычные мысли.

Шел он рядом со слугами, державшими моих мулов, и почувствовал нетерпение: как медленно они идут, а в это время мы, уж конечно, жарим на огне мясо, – он заметил, что его нес сопровождавший меня слуга. Когда трое других слуг и он сам догонят нас, им придется поставить палатку, следить за животными и время останется только выпить чаю и съесть немного цампа перед сном.

Представил он себе нашу компанию; увидел огонь, мясо на тлеющих углях – и поддался соблазну: постепенно стал терять разум и перестал осознавать, где находится. Затем, охваченный желанием разделить с нами еду, ускорил шаг и механически пошел той особой походкой, которую изучал. Привычные ассоциации – походка, мистические слова, которым его научил его наставник, – привели к тому, что он стал мысленно повторять соответствующие словесные формулы. А это, в свою очередь, – к тому, что дыхание обрело соответствующий ритм и наступило состояние транса. И все же мысли о жареном мясе доминировали над всеми остальными. Послушник почувствовал себя виноватым: соединение прожорливости, мистических слов и упражнений лунг – гом это кощунственно.

Мой сын – лама не стал скрывать обретенных откровений. Заинтересовавшись, я задала несколько вопросов послушнику. Он не хотел ничего отвечать, но мне удалось выудить у него некоторые сведения, и они подтвердили уже известные мне факты. Рассказал он нам, что закат и ясная ночь – самое благоприятное время для пеших переходов. Советовали ему также тренироваться, глядя на звездное небо.

Видимо, он, как все тибетские мистики, дал своему гуру обет не разглашать тайну учения, и мои вопросы его встревожили.

На третий день после этой демонстрации бега, на рассвете, когда мы проснулись, его в палатке уже не было. Он ушел ночью, вероятно используя свои знания лунг-гом, и на этот раз по более важной причине, чем желание разделить с нами добрый ужин.



Кратко суммирую сведения, полученные из разных источников, об особой практике лунг-гом. Первая ступень, до начала обучения, как обычно, приобретение силы с помощью ритуала ангкур. Затем необходимо несколько лет под руководством опытного учителя заниматься дыхательной гимнастикой. Только после этого ученик приобретает достаточную степень натренированности, которая позволяет ему предпринять попытку скоростной ходьбы.

Новый ангкур проводится на этой стадии, и учитель передает ученику знания мистических формул[105]. Советует ему сконцентрировать мысли на ритмичном повторении про себя этих формул в течение всего пути; вдох и выдох также делаются ритмично; шаги подчиняются ритму дыхания и слогоритму формул. Идущий не должен ни говорить, ни смотреть по сторонам; сфокусировать взгляд на каком-нибудь отдаленном предмете и не позволять вниманию отвлекаться ни на что другое.

Несмотря на то что в состоянии транса нормальное сознание в основном подавлено, человек остается в достаточной степени живым, чтобы не забывать о препятствиях на пути и помнить о направлении и цели своего движения. Дикие пустынные просторы, плоская поверхность и особенно вечерние сумерки считаются самыми благоприятными условиями для переходов с помощью этой практики. Даже если путешественник уже сделал большой переход в течение дня и чувствует усталость, на закате он легко впадает в транс, перестает чувствовать усталость и продолжает двигаться еще несколько миль. Первые дневные часы тоже благоприятны, но менее. Полдень и день, узкие долины, леса, неровная почва считаются неблагоприятными условиями, и только мастера лунг-гом отваживаются преодолевать эти вредные влияния.

Эти объяснения, по-видимому, предполагают, что ровность пейзажа и отсутствие по соседству крупных предметов помогают впадать в транс. Ясно, что широкие, пустынные долины дают меньше поводов рассеивать внимание и отвлекаться от формул и ритмичного дыхания, чем скалистые горы, изобилующие камнями и кустарником, шумными горными потоками и т. п. Что касается регулярности шагов, то ее нелегко поддерживать на неровной, каменистой тропе.

Исходя из своего собственного, довольно поверхностного опыта изучения этой практики, я пришла к убеждению, что, хотя для переходов выбирают пустынные плато, лес, с высокими, прямыми деревьями, без подлеска, пересеченный прямыми тропинками, также довольно благоприятен для ходьбы в трансе, вероятно опять-таки из-за однородности окружающего ландшафта. Но это всего лишь выводы, основанные на чисто личных наблюдениях, сделанных в девственных лесах Пойула.

Любая ясная ночь представляется подходящей для тренировок начинающих, но особенно благоприятны ночи, когда на небе видны звезды. Всем и всегда советуют сфокусировать взгляд на какой-то одной звезде. Наверное, это связано с гипнотическим эффектом; мне рассказывали еще, что новички, которые занимаются такими тренировками, останавливают движение, если «их» звезда скрывается за облаками или поднимается выше их головы. Другие, наоборот, не замечают ее отсутствия, потому что к тому времени, когда звезда исчезает из вида, они уже создают ее субъективный образ и фокусируют на нем взгляд.

Некоторые посвященные в тайное знание признают, что в результате многолетних тренировок, после того как пройдено сколько-то миль, ступни лунг-гом– па перестают касаться земли и он просто скользит по воздуху с необычайной быстротой[106].

Отбросив преувеличения, можно сказать (в этом я убедилась из собственного, хотя и ограниченного опыта и из рассказов лам, которым можно доверять), что мастера этой практики добиваются состояния, когда не чувствуют собственного веса. Своеобразная анестезия «замораживает» боль от ударов о камни или другие предметы на дороге, и человек может идти часами с необычайной скоростью, наслаждаясь легкой эйфорией, – это состояние хорошо известно автомобилистам, едущим с большой скоростью.

Тибетцы различают длительные, регулярные переходы, совершаемые лунг-гом-па, и путешествия павос, или медиумов, впадающих в транс помимо своей воли и не имеющих перед собой четкой цели. Интеллектуальные ламы не отрицают реальности существования этого феномена, но не придают ему большого значения. Их взгляды напоминает нам отношение Будды, описанное в старой истории. Говорят, что Будда однажды путешествовал со своими учениками и встретил истощенного йогина, жившего в одиночестве в хижине посреди леса. Учитель остановился и спросил, как давно тот живет там в такой простоте и строгости.

– Двадцать пять лет, – отвечал йогин.

– И чего ты достиг этими долгими и упорными занятиями? – спросил Будда.

– Я могу перейти реку, ступая по воде! – с гордостью ответил отшельник.

– Бедняга! – сочувственно сказал Будда. – Ты правда потратил столько лет, чтобы научиться такой мелочи? Зачем? Любой паромщик переправит тебя на другой берег за мелкую монету.