Кроме различных должностных лиц, в гомпа есть особый класс людей, которые, как правило, не принимают прямого участия в бизнесе монастыря и живут более или менее отстраненно в своих роскошных особняках; это ламы, которых называют тулку.

Тулку занимают в ламаизме немаловажное место: они воплощают одну из самых поразительных его черт, которая выделяет тибетский буддизм из всех других буддийских сект. Западным авторам так и не удалось правильно определить настоящий характер лам тулку, и, кажется, они даже и не подозревают о его существовании. Тем не менее теории относительно тулку стоит внимательно рассмотреть, так как они далеко ушли от веры в реинкарнацию, или переселение духовных сущностей, и, как мы увидим, находятся на границе сферы психического явления.

Особая религиозная аристократия, которая скрывается под названием тулку, не имеет древних корней. Только после 1650 года нашей эры она оформилась в том виде, в каком существует сейчас. Пятый великий лама секты Гелугпа, Лобсанг Гьяцо, был тогда только что посажен на трон как временный правитель Тибета монгольским принцем и признан китайским императором. Но эти земные почести не удовлетворили амбиций ламы, и он в дополнение к ним объявил себя воплощением Бодхисаттвы Ченрезигса. В то же самое время назначил своего духовного учителя великим ламой из Ташилхумпо, признав, что он был тулку из Одпагмеда, мистическим Буддой, духовным сыном Ченрезигса.

Пример, поданный королем-ламой, вдохновил на повсеместное создание тулку. Очень скоро все сколько-нибудь важные монастыри посчитали делом чести иметь во главе воплощение того или иного божества. Однако, провозгласив себя тулку Ченрезигса, Лобсанг Гьяцо не стал первооткрывателем. Теории, поддерживающие его «изобретение», можно найти в махаянистских размышлениях о мистических буддах и их духовной семье бодхисаттв и человеческих будд, которые произошли от них.

Более того, после смерти (около 1470 г. н. э.) Гедундуба, последователя реформатора Цонг Кхапа, его преемники во главе секты «Желтых шапок» стали считаться его воплощениями. Поэтому пятый далай-лама был уже тулку Гедундуба, когда он назвался тулку Ченрезигса.

Но даже еще раньше, в XI веке, тибетцы уже верили в тулку. Мы читаем в биографии Миларепы, что один из его учеников, Бхираджа, был уверен, что в его учителя вселилась душа божественного существа, и просил его открыть свое настоящее имя. Сам Миларепа верил, что его собственный учитель, лама Марпа, – тулку Дордже Цанг. Он называл его этим именем не только в поэмах, но и прямо обращаясь к нему.

Итак, хотя сначала узнаваемые воплощения представляли собой только отдельные случаи, а не систематичную линейную последовательность инкарнаций, они проложили путь далай-ламе Ченрезигсу и многим тысячам тулку, которых сегодня можно увидеть во всех ламаистских странах.

«Живой Будда» – ходовое имя, которое дают тулку иностранцы. В наши дни, несмотря на большое количество книг по буддизму, издающихся на западных языках, все еще остается огромное количество людей на Западе, воспринимающих слово «Будда» как имя собственное – имя основателя буддизма. Для этих людей слова «живой Будда» содержат идею реинкарнации Гаутамы, исторического Будды.

Но среди тибетцев, даже неграмотных крестьян и пастухов, нет ни одного, кто разделяет эту ложную точку зрения. Что касается ученых лам, они едины со всеми остальными буддистами, провозглашая, что Будда Гаутама (Сакья Тубпа, как его называют на Тибете) не может родиться вновь. Причина этого – Гаутама вошел в нирвану, состояние, которое предотвращает все возможности реинкарнации, так как само понятие «нирвана» означает освобождение из круга рождений и смертей.

Но довольно о воплощениях исторического Будды: их никогда не было в прошлом и не существует в настоящем. Могут ли быть инкарнации других будд? Фактически – нет, и по той же причине: все будды входят в нирвану. Они и являются буддами, поскольку выполнили это условие. Однако, если в южных буддийских странах титул Будда дается только историческому человеческому Будде, его предполагаемым предшественникам и потомкам, Майтрейи, северные буддисты, придумали множество символических и мистических сущностей, присвоив некоторым из них имя Будда. Именно они, как говорят, и обнаруживают себя через воплощения, а их воплощения могут принимать не только человеческие формы.

Из этого следует, что в соответствии с известным мнением тулку – это или инкарнация святых, или особо просвещенных, но умерших личностей, или инкарнация нечеловеческой сущности.

Количество первых намного больше, чем последних. Тулку нечеловеческих существ ограничивается несколькими воплощениями мистических будд, бодхисаттв или божеств, например далай-ламы, великого ламы монастыря Ташилхунпо, Леди Дордже Пхагмо и более низких по положению тулку некоторых автохтонных богов, например Пекара.

Тулку богов, демонов и фей (кхадхома) часто являются героями различных легенд, но и некоторые ныне живущие, и мужчины и женщины, снискали известность среди местного населения в том же качестве. Итак, категория тулку не встречается среди ламаистской аристократии; можно предположить, что она берет начало не в ламаизме, а в старой религии Тибета.

Хотя буддизм отрицает существование переселяющихся душ и считает веру в постоянное эго самой вредной ошибкой, большинство необразованных буддистов грешат тем, что принимают древнюю индийскую доктрину, гласящую, что джива (самосознание) периодически меняет сносившуюся оболочку и переселяется в новую[49].

На основании этого убеждения образовалась линия последовательных реинкарнаций достойных людей[50]. Отсюда такие словосочетания, как «ожерелье рождений» или «связка тел», потому что они связаны между собой как бусинки в ожерелье.

Когда тулку признается воплощением бога или эманацией духовной сущности, которая сосуществует с ним, это вовсе не объясняет его природы, а является лишь «сменой оболочки». Но средний тибетец не задумывается над такими тонкостями и практически всегда воспринимает тулку божественных персонажей как настоящую реинкарнацию их предшественников.

Предком по линии чисто человеческих тулку называют ку конгма, и обычно, хотя и необязательно, он является ламой.

В качестве исключений упомяну отца и мать реформатора Цонг Кхапа: оба реинкарнировали в детях мужского пола, которые стали монахами и как ламы заняли места в монастыре Кум-Бум. Ламу, который был провозглашен реинкарнацией отца Цонг Кхапа, зовут Агхиа Цанг, он правитель монастыря. Когда я жила в Кум-Буме, он был мальчиком десяти лет. Существует также множество монахинь – тулку умерших святых дам и богинь.

Между прочим, только диву даешься, замечая, как ум и святость истончаются в ходе последовательных инкарнаций. Не редкость увидеть предельно глупого паренька, считающегося воплощением какого-нибудь замечательного мыслителя или приземленного эпикурейца, известного как воплощение мистического отшельника, славного своим аскетизмом.

Реинкарнация тулку не может не удивить людей, которые верят в переселение эго. По их мнению, мы все – тулку, так как самосознание, обретшее нынешнее тело ранее, несомненно, существовало в других формах. Единственная особенность тулку – они реинкарнации знаменитых людей, иногда помнят их предыдущие жизни и способны в момент смерти выбирать место своего следующего рождения и своих будущих родителей и сообщать о своем выборе.

Однако некоторые ламы видят различия в процессе реинкарнации людей простых и просветленных. Как они утверждают, мужчины, если они не упражняют свой мозг, а живут как животные, бездумно следуя своим импульсам, подобны путешественникам, которые бродят по миру без строго определенной цели. Такой человек видит на востоке озеро и, почувствовав жажду, бежит к воде; уже почти достигнув берега, чует запах дыма, что свидетельствует – рядом дом или стоянка. Приятно было бы, думает он, выпить горячего чая, а не просто воды, и обрести приют на ночь. Вот и уходит от озера, так и не добравшись до самого его берега, и устремляется на север, откуда доносится дым. Не найдя ни дома, ни палатки, встречает пугающих его фантомов, неизвестно как очутившихся на его пути, в ужасе сворачивает в сторону от страшных существ и бежит со всех ног на юг. Пробежав безопасное, как ему кажется, расстояние, останавливается передохнуть. Теперь ему встречаются другие бродяги и рассказывают о благословенной земле радости и изобилия – туда они направляются. Полный восторга, этот шатун присоединяется к ним и уходит на запад. На пути много раз встречается с различными соблазнами и меняет направление, так и не достигнув зачарованной земли.

Постоянно скитаясь всю свою жизнь, этот простак так и не достигает ни одной цели. Смерть застает его на дороге, а конфликтующие между собой силы его беспорядочной деятельности разлетаются на все четыре стороны. Координирующее количество энергии[51], необходимой для поддержания силы, которая движется в одном направлении, не может произвести ни одного тулку.

И наоборот, просветленные (просвещенные) люди уподобляются путешественнику, хорошо осознающему свою цель, точно осведомленному, где она находится в географическом смысле и какие пути ведут к ней. Ум, постоянно сосредоточенный на цели, равнодушно относится ко всем миражам и соблазнам, встречающимся на пути. Такой человек контролирует силы, порожденные концентрацией его ума и деятельностью тела. Пусть смерть уберет его с пути (его тело) – психическая энергия, инструмент и создатель тела, остается единой. Влекомая к той же цели, она находит для себя новый материальный инструмент, поселяется, так сказать, в новую форму, то есть в тулку.

Тут мы вновь сталкиваемся с различными точками зрения. Некоторые ламы считают, что существующая тонкая энергия привлекает элементы близкие по духу и становящиеся ядром нового существа; другие – что лишенная тела сила присоединяется к уже бытующему существу, чьи материальные и ментальные склонности, приобретенные в предыдущей жизни, обеспечивают им гармоничный союз.

Нет необходимости говорить, что против этой теории можно выдвинуть и возражения, и критические замечания; в этой книге ставится цель только передать убеждения ламаистов, а не обсуждать их. Упомяну лишь, что все эти взгляды (которые здесь изложены) находят поддержку во многих и многих старых тибетских легендах, чьи герои с помощью своей воли[52]сами определили природу собственного нового рождения и направление деятельности своего будущего воплощения. Это указывает, что подобные теории имели распространение среди тибетцев в течение довольно длительного времени.

Несмотря на роль, которую осознанная цель играет в поддержании цепи рождений тулку, нужно осторожно подходить к мысли, что формирование новой личности – процесс случайный. Детерминистская идея слишком глубоко укоренилась в умах самых диких тибетских пастухов, чтобы допускать ее. Законы, как говорят, работают на протяжении всего процесса, который следует за естественными притяжениями и отталкиваниями.

Более ученые ламаисты придерживаются другого взгляда на природу тулку. Этот взгляд и есть единственно истинный, ортодоксальный, который полностью согласуется с самим значением термина «тулку».

Слово «тулку» означает форму, созданную с помощью магии; в соответствии с этим определением мы должны рассматривать тулку как фантомное (иллюзорное) тело, оккультную эманацию, игрушку, сконструированную магом для осуществления своих целей.

Здесь не придумать ничего лучшего, чем процитировать объяснение понятия «тулку», данное мне далай-ламой.

В первой главе я уже рассказывала, что в 1912 году встретила далай-ламу в Гималаях, где он тогда жил, и задала ему несколько вопросов относительно ламаистского учения; ответил он мне устно. После этого, чтобы избежать непонимания, попросил меня написать список новых вопросов по темам, еще оставшимся для меня неясными; на эти вопросы дал письменные ответы. Приведу цитату из документа, любезно мне предоставленного далай-ламой:

«Бодхисаттва[53] – это основа бесконечных магических форм. С помощью силы, образуемой в состоянии совершенной концентрации сознания, он может в одно и то же время переносить свой фантом (тулпа)[54]в тысячи миллионов миров. Создать не только человеческую форму, но и выбрать любую другую, даже форму неодушевленных предметов, например гор, оград, домов, лесов, дорог, мостов и так далее. Производить атмосферные явления, а также изготовлять утоляющий жажду напиток бессмертия. (Это выражение я советовала бы воспринимать как буквально, так и в символическом смысле.) На самом деле, – заключает он, – сила его, творящая фантомы, беспредельна».

Теория, заключенная в этих строках, принадлежащих высочайшему авторитету официального ламаизма, идентична той, которая находит толкование в махаянистской литературе, где говорится, что законченный бодхисаттва способен совершать десять видов магических творений. Сила, осуществляющая образование магических форм, тулку или менее долговечных и материализованных тулпа, не является тем не менее исключительной принадлежностью таких мистических существ. Любой человек, божество или демон может обладать ею. Различается только степень владения этой силой, а она в свою очередь зависит от силы концентрации и качества самого сознания.

Тулку мистических сущностей сосуществует с их духовным прародителем. Например, пока далай-лама, тулку Ченрезигса, живет в Лхасе, сам Ченрезигс, верят тибетцы, живет в Нанкай-Потала, острове около китайского побережья[55]. Дхиани Будда Одпагмед, тулку которого – таши-лама, проживает в Западном Рае (Наб девачен).

Люди также могут сосуществовать со своими магическими потомками. Король Сронг бстан гампо и воинственный вождь Гезар из Линка тому примеры. И вот в наши дни, как говорят, таши-лама, когда убегал из Шигадзе, оставил вместо себя фантом, совершенно похожий на себя, который играл его роль так точно и естественно, что все, кто его видел, верили ему. Когда лама благополучно пересек границу, фантом исчез[56]. Все трое упомянутых здесь мужчин были тулку, но, по мнению ламаистов, это обстоятельство не препятствует дальнейшему созданию эманаций. Они возникают одна из другой, и существуют названия для эманаций второго или третьего уровня[57].

Может случиться так, что один и тот же усопший лама, размножившийся post-mortem (после смерти), создал несколько узнаваемых тулку, которые являются современниками. С другой стороны, есть ламы, которые считают тулку нескольких сущностей одновременно. Прежде чем оставить обсуждение этой темы, может быть, интересно вспомнить, что последователи доцетистской секты в раннем христианстве рассматривали Христа в качестве тулку. Они придерживались мнения, что Иисус, умерший на кресте, не был настоящим человеком, а фантомом духовной сущности, созданным для того, чтобы сыграть эту роль.

Итак, в противовес ортодоксальной традиции, которая гласит, что исторический Будда Гаутама – это инкарнация бодхисаттвы, спустившегося с небес Тушита, некоторые буддисты утверждают, что реальный Будда никогда ни в кого не воплощался, а создал свой фантом, который и появился в Индии в образе Гаутамы[58].

Несмотря на различные более или менее разработанные теории о тулку в ученых тибетских кругах, их считают в практических целях настоящими реинкарнациями своих предшественников; соответственно были выработаны особые формальности для их опознавания.

Нередко случается, что лама (часто представитель целой линии тулку) предсказывает на смертном одре страну или район, где он родится вновь. Иногда добавляет различные подробности о своих будущих родителях, обстановке, царящей у них дома, и т. д.

Вопреки мнению, превалирующему в южных школах буддизма, ламаисты верят, что между смертью и последующим рождением человека на земле проходит некоторое время. В этом промежутке основное сознание – то, которое вызвало повторное рождение, – бродит в лабиринтах бардо[59], разыскивая свой путь.

Как правило, после смерти ламы тулку проходит около двух лет, прежде чем казначей, главный управляющий или другое духовное должностное лицо его монастыря начинают искать его реинкарнацию[60]. К этому времени ребенку, который считается этой «реинкарнацией», обычно уже исполняется один или два года. Случается, что реинкарнация откладывается на более поздние сроки, но это происходит в исключительных случаях.

Если покойный лама оставил указания насчет своего нового рождения, его монахи проводят соответствующие поиски; если таких указаний нет, призывают на помощь ламе тулку астролога[61], который указывает, обычно в очень расплывчатых и неясных фразах, страну, где должно проводить поиски, и различные знаки, которые помогут узнать ребенка. Когда тулку, которого нужно найти, занимает высокое положение, он консультируется с государственным оракулом; такая консультация обязательна, если речь идет о далай-ламе или таши-ламе.

Иногда маленького мальчика находят очень легко – по прямым указаниям покойного ламы или астролога. В других случаях проходит несколько лет, пока поиски увенчаются успехом, а какие-то «воплощения» так и остаются ненайденными. Это вызывает глубокую скорбь у почитателей тулку и еще большую – у монахов: ведь монастырь лишается своего покровителя и уже не привлекает такого количества верующих благодетелей, которые поставляют продукты и дарят богатые подарки. И все же, пока одни проливают слезы, их грусть и оплакивание вызывают тайную радость у хитрого управляющего: законный хозяин отсутствует, а он в это время правит всем поместьем тулку по-своему – шанс нажить целое состояние.

Когда находят ребенка, хотя бы приблизительно соответствующего заданным условиям, снова обращаются за консультацией к ламе-ясновидящему. Если он благоприятно отзывается о ребенке, следует последний, финальный тест. Перед ребенком ставят различные предметы, такие, как, например, ожерелья, ритуальные принадлежности, книги, чайные чаши[62] и тому подобные вещи. Он должен выбрать из них те, что принадлежали покойному тулку, как бы демонстрируя: он узнает свои вещи из своей предыдущей жизни.

Бывает, что кандидатами на вакантное место тулку становятся несколько малышей: у них находят одинаковое количество убедительных знаков, говорящих об их принадлежности к умершему тулку; все они правильно отбирают предметы, принадлежавшие покойному. Или иной раз два или три ясновидящих спорят между собой о том, кто из кандидатов – настоящий тулку.

Такие случаи встречаются очень часто, особенно если речь идет о наследовании звания одного из великих тулку, настоятелей больших монастырей и владельцев громадных поместий. Тут уж многие семьи горят желанием возвести одного из своих сыновей на трон умершего властителя, что сулит им значительные материальные выгоды. Обычно родители тулку получают разрешение жить в монастыре, пока ребенок нуждается в материнском присмотре и заботе. Им выделяется комфортабельное жилье на монастырской земле, но за оградой самого гомпа; в изобилии предоставляется все необходимое. Если монастырь не имеет специального дома, предназначенного для родителей великого тулку, им доставляют все необходимое для жизни в их собственный дом.

Кроме великого тулку – правителя монастыря, гом– па имеют и какое-то количество тулку среди своих членов. В самых больших монастырских городах оно достигает нескольких сотен. Некоторые из этих тулку занимают высокое положение в ламаистской духовной аристократической иерархии и в дополнение к должностям и доходам в родных монастырях имеют свои дома в других гомпа и поместьях Тибета или Монголии. Факт, что быть близким родственником даже самого последнего из них довольно выгодно и такая связь вызывает зависть в сердце любого тибетца.

Вокруг наследников тулку плетутся бесконечные интриги; и среди воинственных народов Кхама и на северных границах разгораются кровавые битвы и яростные состязания.

По всему Тибету рассказываются бесчисленные истории о том, какие невероятные доказательства приводят молодые тулку во время испытания их тождества с умершим, чтобы все поверили: они помнят о предыдущих жизнях и чудесах. Тут обычная для Тибета смесь суеверий, хитрости, комедии и совершенно случайных событий.

Десятки подобных историй могла бы рассказать и я, но ограничусь фактами, связанными с людьми, которых знала лично. Рядом с домом Пегьяй-ламы, у которого я жила в Кум-Буме, стоял дом младшего тулку, которого звали Агнай Цанг[63]. Семь лет прошло со дня смерти последнего хозяина этого дома, и никак не могли найти ребенка, в которого он перевоплотился. Вряд ли управляющего домом этого ламы слишком уж удручало это обстоятельство – он управлял поместьем и, казалось, процветал. Случилось однажды, что во время поездки по торговым делам он устал и испытывал сильную жажду, вот и завернул на какой-то крестьянский двор отдохнуть и выпить чаю. Пока хозяйка готовила чай, нъерпа (управляющий) вытащил из кармана нефритовую табакерку и уже собирался достать щепотку табаку, как мальчик, игравший в углу комнаты, остановил его и, показывая на коробочку маленькой рукой, укоризненно спросил:

– Почему ты взял мою табакерку?

Управляющего словно громом поразило: табакерка и вправду не его, она принадлежала покойному Агнай Цангу; конечно же он не собирался ее красть, а просто взял на время попользоваться. Стоял он так, оглушенный, и дрожал, а лицо мальчика, смотревшего на него, вдруг стало строгим и серьезным, потеряло всю свою детскость.

– Верни ее мне сейчас же, она моя! – сказал он снова.

Суеверному монаху, пораженному стыдом, изумлением и ужасом, не оставалось ничего, кроме как пасть ниц перед новым воплощением своего хозяина.

Через несколько дней я видела, как мальчик въезжал в свой дом: в желтой парчовой одежде монаха он восседал на маленьком черном пони, которого вел под уздцы тот ньерпа. Когда процессия въехала в дом, мальчик спросил:

– Почему мы повернули налево, чтобы въехать во второй внутренний дворик? Ворота же справа.

В то время ворота, находившиеся справа, по каким-то причинам заделали после смерти ламы и открыли другой вход.

Монахов изумило это новое доказательство аутентичности ламы; все прошествовали в его частные апартаменты, где был подан чай. Мальчик, сидя на горе больших тяжелых подушек, смотрел на чаши с серебряными с позолотой блюдцами, на крышки с драгоценными камнями, стоявшие перед ним на столе.

– Дайте мне большую китайскую чашку! – повелел он и подробно описал все тонкости ее декора.

Никто не знал о той чашке, даже управляющий, и монахи уважительно стали убеждать своего юного ламу, что такой чашки нет в доме. Именно в этот момент, воспользовавшись длительным знакомством с этим ньерпа, я и вошла в комнату. Историю о табакерке я слышала и хотела сама увидеть замечательного нового маленького соседа. Подарила ему обычный в таких случаях шарф, сделала и еще несколько подношений. Он принял все с милостивой улыбкой на губах и, явно следуя потоку своих мыслей о чашке, произнес:

– Ищите лучше, и вы найдете ее.

Потом вдруг, как будто его мозг озарило воспоминание, он пояснил, где искать: ящик такого-то цвета находится в таком-то месте в кладовой. Монахи коротко рассказали мне, в чем дело, и я с большим интересом ждала, что из всего этого выйдет. Менее чем через полчаса весь набор – чаша, блюдце и крышка – нашли в корзине, которая стояла на дне очень большого ящика – о нем и говорил мальчик.

– Я не знал о существовании этой чаши, – позже признался мне управляющий. – Сам лама или мой предшественник, должно быть, положили ее в тот ящик, там больше ничего не было из дорогих вещей, и не открывали его годами.

Довелось мне быть и свидетельницей и еще более поразительного, прямо фантастического открытия тулку – в бедной гостинице, в селении, находившемся в нескольких милях от Анси. Дорога, ведущая из Монголии в Тибет, пересекала в этом районе крупное шоссе, шедшее через весь континент – от Пекина до России. Вот почему меня огорчило, но не удивило, когда, добравшись на закате до гостиницы, я обнаружила, что она переполнена – туда пришел монгольский караван. Люди казались чем-то возбужденными, словно произошло нечто из ряда вон выходящее. Однако с обычной для них любезностью – еще более усилившейся при виде ламаистских одежд, которые были на мне и ламе Йонгдене, – путешественники немедленно выделили мне и моей компании номер и дали место в конюшне для моих животных.

Йонгден и я оставались во дворе, разглядывая монгольских верблюдов; вдруг дверь одного из номеров открылась и на пороге появился высокий, красивый юноша в бедной тибетской одежде монаха; он спросил, не тибетцы ли мы. Мы ответили утвердительно. Затем появился хорошо одетый лама постарше и тоже поинтересовался, не тибетцы ли мы.

Как обычно, мы обменялись вопросами: кто из какой страны и куда направляется. Лама сказал, что собирается в Лхасу по зимней дороге Сучоу; но теперь, добавил он, уже нет такой необходимости продолжать путь. Монгольские слуги, стоявшие во дворе, согласно закивали.

Мне стало интересно, что же заставило этих людей изменить свои планы, еще не завершив пути. Однако лама вернулся в свой номер, а я сочла невежливым следовать за ним и настаивать на объяснениях, которых он не захотел давать.

Тем не менее позднее, вечером, монголы стали расспрашивать наших слуг обо мне и Йонгдене и пригласили нас выпить с ними чаю; тут я и услышала всю историю. Красивый молодой человек, родом из дальней провинции Нгари (Северо-Восточный Тибет), как, оказалось, своего рода ясновидящий. По крайней мере, люди на Западе именно так и восприняли бы его, но мы-то в Азии.

С ранней юности Мигьюр (так его звали) не давала покоя мысль, что он не там, где ему надлежит быть; он чувствовал себя чужаком и в деревне, и в семье. Во сне видел пейзажи, которых не было в Нгари: песчаные, безлюдные места, круглые фетровые палатки и монастырь на холме. А когда просыпался, все те же образы являлись ему, окружая наподобие миража. Еще мальчиком убегал он от всех, не справляясь с желанием найти реальность в своих видениях. С тех пор Мигьюр и стал бродягой, зарабатывая на жизнь по случаю, то там, то здесь, а большей частью просил милостыню – все никак не удавалось ему справиться со своим беспокойством, устроиться жить на одном месте. Сегодня он приехал из Арика – как обычно, бродил без всякой цели. Увидел переполненную караванщиками гостиницу и верблюдов во дворе, не зная почему, вошел в ворота – и столкнулся лицом к лицу с ламой и его спутниками. Прошлые события со скоростью молнии промелькнули в его голове: вспомнил он, что именно этот лама, еще молодым человеком, был его учеником, а сам он – уже довольно пожилым ламой, и они по этой же вот дороге возвращались из паломничества по святым местам Тибета и шли в этот монастырь, здесь на холме. И напомнил он ламе обо всем этом, давая точнейшие описания их путешествия, жизни в далеком монастыре и многих других деталей.

Между тем целью путешествия монголов было обратиться за советом к далай-ламе: где искать тулку, чтобы возглавил их монастырь, – место не занято целых двадцать лет, несмотря на постоянные усилия найти его реинкарнацию. Теперь эти суеверные люди приняли на веру, что далай-лама посредством своей сверхъестественной силы определил их намерения и из добрых побуждений устроил им встречу с их перерожденным господином.

Бродягу из Нгари немедленно подвергли обычному в таких случаях испытанию: пусть без сомнений и ошибок выберет из груды вещей те, что принадлежали покойному ламе.

Никаких сомнений не возникло в умах монгольцев. Наутро я увидела: караван больших верблюдов медленно шагает прочь; вот он уже исчезает за горизонтом в пустынных просторах Гоби… Новый тулку едет навстречу своей судьбе.