РЫЦАРИ

Горожанам, правда, рыцари были не нужны, но они всегда использовали их военный опыт. Ведь рыцарь — это прежде всего профессиональный воин. Но не просто воин. Рыцарь, рейтер, шевалье и т.д. на всех языках значит всадник. Но не просто всадник, а всадник в шлеме, панцире, со щитом, копьём и мечом. Всё это снаряжение было весьма дорогим: ещё в конце X в., когда расчёт вёлся не на деньги, а на скот, комплект вооружения, тогда ещё не столь обильного и сложного, вместе с конём стоил 45 коров или 15 кобылиц. А это величина стада или табуна целой деревни.

Но мало взять в руки оружие — им надо уметь отлично пользоваться. Для этого необходимы бе­спрестанные утомительные тренировки с самого юного возраста. Недаром мальчиков из рыцарских семей с детства приучали носить доспехи — извест­ны полные комплекты для 6—8-летних детей. Сле­довательно, тяжеловооружённый всадник должен быть богатым человеком, располагающим време­нем. Крупные владетели могли содержать при дво­ре лишь очень небольшое число таких воинов. А где взять остальных? Ведь крепкий крестьянин, если и имеет 45 коров, то не отдаст их за груду железа и красивого, но не годного для хозяйства коня. Выход нашёлся: король обязывал мелких землевладельцев работать определённое время на крупного, снаб­жать его нужным количеством продуктов и ремес­ленных изделий, а тот должен был быть готов оп­ределённое количество дней в году служить королю в качестве тяжеловооружённого всадника.

На подобных отношениях в Европе выстроилась сложная феодальная система. И к XI—XII вв. тя­желовооружённые всадники превратились в касту рыцарей. Доступ в это привилегированное сословие становился всё более трудным, основанным уже на родовитости, которая подтверждалась грамотами и гербами. Ещё бы: кому хочется тесниться и допус­кать к жирному куску посторонних. А кусок был жирным, и чем дальше, тем больше.

За клятву верности сеньору рыцарь получал зем­лю с работающими на него крестьянами, право суда над ними, право сбора и присвоения налогов, право охоты, право первой ночи и т.д. Он мог ездить ко дворам владык, развлекаться целыми днями, про­пивать, проигрывать в городах деньги, собранные с мужиков. Обязанности его сводились к тому, чтобы во время военных действий служить на своих хар­чах сеньору около месяца в году, а обычно и того меньше. За «сверхурочную» службу шло большое жалованье. Военная добыча — трофеи, выкуп за пленных, сами пленные — тоже доставалась рыца­рю. Можно было во внеслужебное время и порабо­тать «налево» — наняться к постороннему сеньору или к городскому магистрату. Постепенно рыцари стали всё больше и больше манкировать своими обязанностями. Иногда по условиям ленного дого­вора рыцарь должен был служить то количество времени, на которое у него хватит продовольствия. И вот такой храбрый муж являлся с окороком, при­лагал все усилия, чтобы съесть его за три дня, и уезжал в свой замок.

Ну а как рыцари воевали? По-разному. Сравни­вать их с кем-то очень трудно, так как они в Европе были в военном отношении предоставлены самим себе. Разумеется, в сражениях участвовала и пехота — каждый рыцарь приводил с собой слуг, воору­жённых копьями и топорами, да и крупные владе­тели нанимали большие отряды лучников и арба­летчиков. Но до XIV в. исход сражения всегда оп­ределяли немногие господа-рыцари, многочислен­ные же слуги-пехотинцы были для господ хоть и необходимым, но лишь подспорьем. Рыцари их в расчёт вообще не принимали. Да и что могла сде­лать толпа необученных крестьян против закован­ного в доспехи профессионального бойца на могу­чем коне? Рыцари презирали собственную же пехоту. Горя нетерпением сразиться с достойным про­тивником, то есть рыцарем же, они топтали конями мешающих им своих же пеших воинов. С таким же равнодушием рыцари относились и к всадникам без доспехов, лишь с мечами и лёгкими копьями. В одной из битв, когда на группу рыцарей налетел отряд лёгких всадников, они даже не сдвинулись с места, а просто перекололи своими длинными ко­пьями лошадей противника и только тогда поска­кали на достойного врага — рыцарей.

Вот тут-то и происходил настоящий бой: два за­кованных в железо всадника, закрытых щитами, выставив вперёд длинные копья, сшибались с налё­та, и от страшного таранного удара, усиленного тя­жестью доспехов и весом лошади в сочетании со скоростью движения, враг с треснувшим щитом и распоротой кольчугой или просто оглушённый вы­летал из седла. Если же доспехи выдерживали, а копья ломались, начиналась рубка на мечах. Это было отнюдь не изящное фехтование: удары были редкими, но страшными. Об их силе говорят остан­ки воинов, погибших в сражениях средневековья, — разрубленные черепа, перерубленные берцовые кости. Вот ради такого боя и жили рыцари. В такой бой они кидались очертя голову, забыв об осторож­ности, об элементарном строе, нарушая приказы командующих. Хотя какие там приказы — рыца­рям лишь предлагали держать строй, их просили.

При малейшем признаке победы рыцарь кидал­ся грабить лагерь врага, забывая обо всём, — и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые ко­роли, запрещая бойцам ломать боевой порядок при наступлении и ход битвы из-за грабежа, строили перед боем виселицы для несдержанных вассалов. Бой мог быть довольно долгим. Ведь он распадался





обычно на нескончаемое количество по­единков, когда противники гонялись друг за другом.

Рыцарская честь понималась весьма своеобраз­но. Устав тамплиеров разрешал рыцарю нападать на противника спереди и сзади, справа и слева, вез­де, где можно нанести ему урон. Но если противни­ку удавалось заставить отступить хоть нескольких рыцарей, их соратники, заметив это, как правило, ударялись в паническое бегство, которое не в силах был остановить ни один полководец (как, впрочем, и управлять боем после начала атаки). Сколько ко­ролей лишились победы только потому, что преж­девременно теряли голову от страха!

Никакой воинской дисциплины у рыцарей не было и быть не могло. Ибо рыцарь — индивидуаль­ный боец, привилегированный воин с болезненно острым чувством собственного достоинства. Он про­фессионал от рождения и в военном деле равен лю­бому из своего сословия вплоть до короля. В бою он зависит только сам от себя и выделиться, быть пер­вым может, только показав свою храбрость, доброт­ность своих доспехов и резвость коня. И он показы­вал это всеми силами. Да кто же тут мог что-то ему указать, приказать? Рыцарь сам знает всё, и любой приказ для него — урон чести. Такое самосознание рыцаря было хорошо известно полководцам, госу­дарственным деятелям — светским и церковным. Видя, что несокрушимые всадники терпят пораже­ния из-за своей горячности и своеволия, вылетая в атаку разрозненными группами, и зная, что тяжё­лая конница непобедима, когда наваливается всей массой, государственная и церковная администра­ции принимали меры, чтобы навести хоть какой-то порядок. Ведь к тому же рыцарей было мало. На­пример, во всей Англии в 70-х гг. XIII в. насчитывалось 2750 рыцарей. В боях участвовало обычно несколько десятков рыцарей, и лишь в больших сражениях они исчислялись сотнями, редко переваливая за тысячу. Понятно, что это мизерное количество полноценных бойцов нельзя было растрачивать, распылять по мелочам. И тогда с конца XI в., во время крестовых походов, стали возникать духовно-рыцарские ордена (см. ст. «Рыцарские oрдена») со строгими уставами, регламентирующими боевые действия.

Но самый крепкий порядок был, разумеется, в бандах-отрядах рыцарей-наёмников, расплодившихся в XII—XIV вв., предлагавших свои услуги кому угодно и грабивших всех подряд в мирное время. Именно для борьбы с этими бандами и были созданы в XIV в. французскими королями впервые в средневековой Европе регулярные армии — маленькие, состоявшие из разных родов войск, где воины служили за плату постоянно. Надо сказать, что вся строгость рыцарских воинских распорядков иссякала в тех разделах, которые трактовали боевые действия. То есть строгость была, но требования были самыми общими: не покидать и не ломать строй, обороняться при неудаче, а не сразу бежать. Не начинать до победы грабить лагерь противника.

Итак, как же воевала рыцарская конница? Что­бы сохранить строй к решающему моменту схват­ки, она подходила к противнику шагом, была «по­койна и невозмутима, подъезжала не торопясь, как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впере­ди себя на седло невесту», как писал один средне­вековый автор. И только подъехав к врагу совсем близко, рыцари бросали коней в более быстрый ал­люр. Медленное сближение имело ещё и тот смысл, что экономило силы лошади для решающего броска и схватки. Пожалуй, самым удобным построением был издавна придуманный для тяжёлой конницы «клин», «кабанья голова», или «свинья», как назы­вали его русские дружинники, любившие, кстати, это построение ничуть не меньше своих западных «коллег».

«Кабанья голова» имела вид колонны, слегка су­женной спереди. Давно известно, что конницу во­дить в колоннах очень выгодно, так как в этом слу­чае лучше всего сохраняется сила её массированно­го, таранного удара. Это не столько боевое, сколько походное построение — когда «клин» врезается в ряды противника, воины, едущие в задних рядах, немедленно «разливаются» в стороны, чтобы каж­дый всадник не топтал передних, но в полную меру проявил свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия. У «клина» было и ещё одно пре­имущество: фронт построения был узок.

Дело в том, что рыцари очень любили сражаться, но совсем не хотели умирать — ни за сеньора, ни за святую церковь. Они должны были и хотели только побеждать. Этому, собственно, и служили их доспехи. Этому служил и «клин». Ведь когда отряд рыцарей медленно, шаг за шагом, прибли­жался к врагу, он становился великолепной мише­нью для лучников противника. Хорошо, если у того нет метких лучников. А если есть? Если у них вдо­бавок отличные дальнобойные, мощные луки? Мон­голы при Лигнице и англичане при Кресси и Пуатье именно из луков буквально расстреляли прекрасно защищенных доспехами рыцарей. А при построе­нии «клином» перед вражескими стрелками оказы­валось только несколько всадников в самом надёж­ном защитном снаряжении.

Да, рыцари умирали весьма неохотно. Они пред­почитали бежать или сдаваться в плен в случае не-

удачи. В европейских войнах гибло их очень мало — единицы, и лишь в круп­нейших битвах, решавших судьбы стран, — несколько сотен.

И дело тут не только в доспехах. Рыцари к XIII в. ощутили себя неким всемирным орденом, кастой, для которой не важны никакие территори­альные границы, никакое подданство. Ведь грани­цы всё время менялись, области переходили от од­ного короля к другому, а рыцари сидели в тех же замках, изъяснялись на французском языке и все, как один, считались слугами святой католической церкви. И убивать собрата, кто бы и откуда бы он ни был, становилось неприличным. Вот одолеть его

— сбить с коня, взять в плен и, главное, получить выкуп — это победа. А что пользы от трупа? Войны превращались в массовые турниры. Но не превра­тились.

Не позволили «грубые мужики» — крестьяне и горожане, воевавшие в пехоте. Им-то рыцари по­щады не давали. Но уж и они в долгу не оставались

— пленных не брали. А когда в XIV в.. сформиро­валась боеспособная пехота, сражающаяся в плот­ном строю, не боящаяся конных атак и с длинными алебардами сама бросающаяся в бой, рыцари обра­щались в бегство при одном виде швейцарских «ба­талий» и гуситских повозок, с ужасом и возмуще­нием рассказывая о непривычных кровавых побои­щах: ведь у швейцарцев, например, под страхом смерти запрещалось брать пленных. И когда рыца­ри тоже стали всё чаще применять глубокие плот­ные построения, так что отряд превращался в же­лезного дикобраза, их снова смела — теперь уже навсегда — пехота, вооружённая огнестрельным оружием.