Религия, как и её «старшая сестра» мифология, состоит в духовном родстве с философией и даже с их самой «младшей сестрой» — наукой потому, что все они стремятся сформулировать некие общие понятия и выводы относительно человека и мира, в котором тот живёт и действует. Каждая из названных сфер духовной культуры помогает людям как-то справиться с абсурдом и безысходностью их существования. Однако у каждой из этих форм сознания свои критерии достоверности используемого ими знания. В науке (хоть в физике, хоть в истории) возможно убедительно для всех вменяемых желающих лиц установить те или иные факты (например, те, что вода состоит из водорода и кислорода, а князя Андрея Боголюбского убили заговорщики). В философии же и религии единых критериев истинности знания нет. Они обращены ведь к иного рода вопросам. Однако если к философии неприложимы эмпирические критерии, то приложимы теоретические. Не факты, а логические аргументы позволяют нам выбирать ту или иную философскую интерпретацию как наиболее убедительную (скажем, материалистическое, идеалистическое или плюралистическое объяснение устройства природы или хода историиское объяснение устройства природы или хода истории общества). Что касается религии, то здесь ни эмпирическое, ни теоретическое доказательства не внесут согласия — консенсуса. Допустим, историк докажет, что библейский Моисей на самом деле совершал те поступки, что описаны в соответствующих книгах Ветхого завета. Но как быть с утверждениями этого вождя еврейского народа о том, что сам Бог сообщал ему религиозные истины? Что сухой куст загорелся по воле бога, а не просто от удара молнии? Христос ходил по воде? Мохаммед летал на волшебном коне с одного континента на другой? А до них и то, и другое проделывал Будда? Обычным путём такие утверждения проверить нельзя. В них можно или верить (признавать), или нет (отрицать), или сомневаться (воздерживаться от окончательного вывода), или игнорировать. Сторонники всех этих решений могут спорить до бесконечности, но не переубедят друг друга. Что же, если религия недоказуема обычными путями, значит она в отличие от философии и от науки — просто «обман трудящихся»? Не будем спешить с выводами.

Преемники и наследники мифологии в истории духовной культуры раз- нообразны. Среди них прежде всего выделяется эпос. Эпические произведения в поэтической или прозаической, устной или книжной формах повествуют о на- чале уже не всего мира и не просто человека, но определённого народа, его предках и их подвигах. Классическими образцами такого — героического эпоса служат греческие поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея»; индийские «Махабха- рата» и «Рамаяна», английский «Беовульф»; исландские саги — родовые, коро- левские, фантастические; германо-скандинавские Эдды; русские былины; фин- ская «Калевала»; казахско-киргизский «Манас»; осетино-вайнахские «Нарты» и т.п. произведения устного народного творчества. Эпос, таким образом, это на- чало литературы. Им опосредуется переход от первобытного общества с его коллективизмом рода-племени к цивилизации с её государственностью, новыми лидерами, о которых судят не по их происхождению, а по личным способно- стям. В структурном плане эпические моменты сознания носят столь же обще- человеческий характер, как и миф, только они выражают следующий этап раз- вития самосознания. Ведь миф как таковой отражает не индивидуальное, а кол- лективное, родовое сознание. Любой мифологический герой — это не само- стоятельный индивид, не суверенная личность, а представитель своего племени, народа. За достижения и проступки такого персонажа благодеяние или кара бо- гов постигает всех соплеменников. Скажем, царь Фив Эдип по незнанию убил отца и женился на матери. Наказание за это понёс не только он сам, боги отом- стили и его детям, и всем его подданным. А вот эпический герой выступает творцом собственной судьбы, он сам отвечает перед богами и соотечественниками за свои поступки. Примером чему может служить другой древнегреческий герой — хитроумный и поэтому многострадальный Одиссей. А в наши дни — литературные эпопеи вроде тетралогии Д.Р.Р. Толкиена или септологии, затем трилогии А. Сапковского. Героям мифов трудно подражать, тогда как эпичес- кая поэзия и проза вдохновляют нас и сегодня.

Типичные сюжеты мифологизирования сложились еще в древности. Выделяют следующие виды исторических мифов:

· креационистские (лат. «creatio» — созидание, порождение) — о начале, происхождении всего мира, его природных стихий; первых шагах того или иного народа на исторической сцене; появлении важнейших достижений цивилиза- ции, обычаев и обрядов;

· наоборот, эсхатологические (греч. «eschatos» — последний, конечный)

— о грядущем когда-то конце света; о загробном существовании душ ушедших из жизни людей; для кризисных, переломных моментов истории характерны всплески интереса широкой публики к пророчествам типа центурий (столетий) Нострадамуса — каж- дая эпоха вкладывает в них своё, новое содержание, хотя суть дела остается той же (войны, правители-тираны, природные катастрофы, эпидемии и т.п.);

· патриотические — о кульминационных этапах истории народа, его ге- роях-защитниках, их подвигах и победах над врагами;

Мифология и философия. Мифология в истории культуры человечества и при становлении отдельной личности возникает и существует гораздо раньше философии, расцветает накануне неё, остаётся наряду с ней. Философия свойст- венна сравнительно развитому, к тому же, надо признать, элитарному сознанию. Большинство людей во все времена ничего не слышали о философии как тако- вой и прекрасно без неё обходятся. А вот мифология буквально вездесуща, при- нудительна, общечеловечна. Это своеобразная философия для бедных. Именно к ним применимы слова Германа Мелвилла (1819–1891) из его знаменитого ро- мана о Белом Ките: «...Вероятно, мы, смертные, только тогда можем быть ис- тинными философами, когда сознательно к этому не стремимся». Образованные же представители любого общества, интеллектуалы, не только возвышаются над частью традиционных мифологем, но и разделяют другие из них, а, кроме того, выдумывают и тиражируют свои собственные. Мифология играет роль своего рода предфилософии на заре человеческой истории. А затем сплошь и рядом становится своего рода парафилософией, то есть духовным суррогатом

— упрощённым заменителем настоящей философии. Дело в том, что у них во многом общие темы — мир, человек, человек в мире. Однако способ решения этих масштабных и вечных проблем у философии и мифологии разный. Поэто- му различаются ответы и, главное, системы жизненных ценностей, способы практик, предлагаемые той и другой.

Давая характеристику этих сфер, А.Л. Никифоров справедливо отмечает, что «большинство философов принимают современную научную картину мира, к которой философия мало что может добавить» (с. 120). Анализируя вторую и третью сферы, он указывает, что в наши дни многие философские направления делают центром мировоззренческих интересов человека и общество. «Философская антропология и социальная философия -вот что занимает место традиционных философских областей. Я с грустью прихожу к этому выводу, ибо всю жизнь посвятил проблемам логики, теории познания, философии науки, и на новом этапе развития философской мысли, скорее всего, окажусь на обочине ее магистрального пути» (с. 122).

Со столь пессимистическим резюме я решительно не согласен. Сколь бы широко ни была представлена антропологическая и социальная проблематика, фундаментом философии все равно всегда будет оставаться гносеология, дающая общий анализ категориального аппарата, которым пользуются любые сферы философского анализа. Я рискну высказать тезис, что гносеология в философии занимает в структурном отношении место, аналогичное месту физики в естествознании. Как бы ни возрастали роль и значимость биологических работ (чему мы все явились свидетелями во второй половине XX в.), исследование наиболее фундаментальных уровней бытия, если угодно по определению, является задачей физики. Аналогичную роль играет гносеология в сфере философских исследований.

Плутарх предложил объяснять зло не по Платону, а как эпифеномен и итог борьбы доброго и злого божеств (в трактате «Осирис и Изида»). Эти две противоположные линии являют основу теодицеи поныне.

Самой же теодицее противостоит линия мысли, трактующая богов как карающих. В античности она преобладала: начата в мифах, высказана Геродотом и вполне ясно выражена поздней фразой: «Никогда еще боги не давали римскому народу более ясных и более ужасных свидетельств того, что их дело — не заботиться о нас, а карать» (Тацит. История. I, 3). Для тех, кто далек от христианства и ислама, эта установка вполне близка и в наше время.

Рассказанная в такой форме, античная философия видится мне весьма полезной и для знакомства с историей культуры, и для уяснения своего места в нынешнем мире, и для разумной деятельности в нем.

Самого пристального внимания заслуживают и другие работы, представленные в этом издании, однако объем рецензии не позволяет рассмотреть их здесь столь же подробно. Приходится ограничивать себя итоговой сводкой: в статьях сборника разбираются фундаментальные понятия, категории и методы античной (П.П. Гайденко) и средневековой натурфилософии (В.П. Гайденко, В.В. Петров); прилагаемые переводы впервые вводят в русскую культуру целый пласт доселе неизвестных ей сочинений авторов (Плотин в необычном, разбитом на строки, переводе Ю. А. Шичалина, Фома Аквинский), комментаторов (Александр, Симпликий), популяризаторов, обеспечивших преемственность эпох (Плутарх, Макробий). Для историков философии важно, как одна и та же тема трактуется в разные эпохи. Читатель может сравнить комментарий на «Физику» Аристотеля у Симпликия и Фомы Аквинского, постановку проблемы смешения у Александра (включая разбор истории вопроса в статье М.А. Солоповой) и в трактате «De mixtione» того же Фомы. Представление об «интеллектуальной кухне» средневековых научных школ, их методов и специфики подхода через составление глосс можно получить в статьях В.В. Петрова.

Пожалуй, одним из критериев качества, научной добросовестности современной философской учебной и научной литературы являются взаимоотношения авторов с марксистской философией, десятилетия бывшей парадигмой отечественного стиля мышления. Марксизм стал крайне непопулярен благодаря своей явной ангажированности. Очевидно, что дискредитирован и его прогностический потенциал. Однако «формульность», артикулированность, сравнительная простота проекции его положений на культурное пространство ведут к тому, что сохраняется соблазн скрытого использования марксистской объяснительной схемы в многочисленной учебной литературе без указания источника обобщений. Фактически тот материал, который в прошлом был представлен в учебниках под названием «Теория отражения» и «Материя», в настоящее время перекочевал в значительную часть современных учебников под нейтральными названиями «Учение о познании», «Учение о бытии».

Авторы данного пособия пошли по иному пути. Марксистская концепция, ее достоинства и ограниченность открыто обсуждаются и в разделе о бытии, и в разделах о познании, истории, человеке, обществе. Марксизму как этапу в развитии философской мысли посвящен специальный раздел в историко-философском введении. Авторам удалось увидеть в марксизме особую переходную ступень в эволюции философского знания. Марксизм - это попытка выхода за рамки классического стиля философствования, что неожиданно сближает марксизм с «философией жизни». Авторы производят своеобразную деконструкцию марксизма, смотря на него с позиций философского опыта XX столетия.

Определение паранауки (от греч. para — около, за пределами, вопреки) предложено мной лет пятнадцать назад 1. Имелись в виду многоразличные «эффекты» во внешнем мире и в психике, отвергаемые современной наукой как принципиально невозможные в теории, отсутствующие в эмпирии, а нередко и крайне вредные на практике. Прошедшие годы укрепили меня в мысли о том, что перед нами своего рода модернизированная мифология, то есть иллюзорные формы человеческого сознания, которые, тем не менее, обслуживают некие реальные вчера, сегодня и завтра потребности личности и социума.

Разумеется, кроме собственно паранаучных, общественное сознание нашего времени демонстрирует множество других типов и видов иррациональности — от вполне канонической религиозности до всяческого мракобесия, от чарующего душу высокого искусства до «зомбирующей» её же фольклорной по типу «попсы». Критерий паранаучности по сравнению со всеми остальными дои вненаучными формами сознания усматривается в претензиях её адептов на официальное признание со стороны учёных и публики. Цирковой фокусник
или жрец какой-то религии не претендуют на лавры академика, у них своя стезя. Представители же паранауки убеждают нас, что их версии тех или иных явлений природы или общества не фантастика, а столь же реальные феномены, как и признанные официальной наукой. Якобы именно эти аномальные явления интереснее всего прочего для исследования и полезнее всего для жизни людей. Итак, перед нами старинное, по крайней мере средневековое мракобесие, приукрашенное новыми словечками; худшего сорта мистицизм, но маскирующийся под настоящее знание, именующий себя наукой.

Формализация в процессе научного исследования представляет собой построение и использование в процессе познания искусственных языков. Таким путем уточняется содержание знания — благодаря строгой форме его символического выражения, записи или иного кодирования. В составе человеческого знания велика доля смысловых противоречий, интуитивных допущений, не проверенных еще на опыте. В обыденном познании и общении для выражения знаний хватает национального языка, естественных для него слов и предложений. Однако выразить с их помощью результаты научного исследования невозможно. Для этой цели создается особый — искусственный язык. Он отличается от естественного тем, что: а) каждый термин формализованного языка имеет строго определенное значение; б) сочетание терминов происходит по заранее определенным правилам логики этого языка и никак иначе. Поэтому применение формализованного языка дает ученым однозначные, бесспорные результаты.

Кроме точности, языки науки (химическая символика, математические формулы, программы компьютеров и т.п. лингвистические системы) обладают следующими преимуществами: интернациональный характер (принимаются обычно международными конвенциями ученых той или иной специальности); компактность записи, возможность машинной обработки и хранения в виртуальной форме; недоступность лицам, не прошедшим специальной подготовки (например, латынь аптечных рецептов и тому подобные знаковые системы).

Идеализация в науке добавляет к абстрактным соображениям об отдельных сторонах реальности допущения того, чего в действительности на самом деле нет. Но без подобных допущений, мысленных прибавлений к реальной картине природы или общества никак не возможно понять их сущность, законы и правила. Скажем, в самой природе нет никакого идеального газа, абсолютно твердого тела или простого равноускоренного движения. Есть различные газовые смеси, в разной степени проницаемые тела и движение вопреки силе трения, атмосферного давления и т.п. явления. Но благодаря идеальным объектам, выстроенным мыслью ученых, становится возможным не только понять, но и технически смоделировать те или иные процессы, объекты в природе или обществе.

Абстрагирование и конкретизация — ещё два общенаучных пути научной мысли. С их помощью осуществляются и уже отмеченные методы (анализ и синтез, индукция и дедукция), и многие другие исследовательские приемы. Абстракция по-латыни значит «отвлечение» (одного от другого, части от целого). Благодаря абстракции происходит мысленное выделение существенного в изучаемом объекте. Мысль исследователя концентрируется на чём-то одном, ведь охватить разом все стороны любого явления просто невозможно. Благодаря абстракции отдельные свойства, стороны, моменты природы или общества превращаются в уме в самостоятельные (идеальные) образования, абстрактные конструкты. Их примерами могут служить все научные категории (вроде валентности, энергии, этноса, темперамента, цены товара, любви и разных прочих, столь же широких по объёму). По отдельности отражённые абстракциями качества не встречаются на самом деле, но их независимое мышление позволяет понять самое главное в гораздо более сложных явлениях и процессах реальной действительности; миновать случайные, второстепенные, лишние для данной науки стороны тех же самых явлений. Абстрактное мышление обобщает массу отдельных случаев вплоть до главного принципа, общего закона, которым все эти случаи так или иначе подчиняются. Тем самым раскрывается скрытая от внешнего впечатления сущность вещей.

Напротив, конкретизация по-латыни означает «сгущение», «уплотнение». В рассматриваемом плане имеется в виду концентрация знаний, информации об изучаемом нами объекте. С помощью этого приёма познания мы возвращаем нашу мысль к реальности, на самом деле существующим предметам, их естественной целостности. В свете раскрытых путем абстракции общих выводов конкретно мыслящий исследователь характеризует отдельные области познания, определенные события. К примеру, с позиций теории рудных месторождений геолог оценивает запасы полезных ископаемых на данной территории.