Структура большинства религий включает в себя такие непременные части, как:

· вера в Бога как высшую благотворную силу, источник гармонии в жизни людей и во всей природе; эта вера развёртывается и подкрепляется целой системой догм — выводов, которые для верующего не требуют проверок, доказательств или пересмотра; это познавательная часть религии как особого типа знания о мире и человеке; именно догматика предопределяет все остальные слагаемые религии;

· культ — обрядовая практика священнодействия, индивидуального (молитва, жертвоприношение) и коллективного (молебен, крестный ход, священные таинства вроде крещения, причастия, исповеди, венчания, елеоосвящения и отпевания в христианстве);

· церковь — во-первых, как община верующих в одного Бога и, во-вторых, как соответствующая организация служителей этого Бога — духовных лиц и учреждений службы (диоцезов, приходов, храмов, монастырей, орденов, соборов и прочих); в целом религия — особый социальный институт.

Бытовые суеверия наших дней — осколки древней магии. За многими приметами стоят очень тонкие психологические наблюдения за человеческой натурой. Не всегда, но нередко соль просыпают на кухне излишне нервные, импульсивные люди; встреченная охотниками, моряками женщина невольно отвлекает их от сложной цели, стойкий запах её менструальной крови отпугнёт чуткого зверя; здороваясь через порог, можно споткнуться об него; возвращаясь с полдороги, деформируем доминанту трудового дня; и так далее. Однако без доли шутки, игры вера в приметы выглядит уже диковато.

Привкус магии ощущается даже во вполне осмысленных видах деятельности. Таковы заклинания политических лидеров, проклятия врагам, любовные чары, «зомбирование» телезрителей рекламой, многие т.п. Вообще, где меньше логики, разума, там больше магии, мистики. Пропорция ясного и таинственного меняется в зависимости от условий нашей деятельности и наших способностей к ней.

Когда возникают развитые формы религий — национальных и мировых, формы ранней религиозности видоизменяются и становятся компонентами единой веры (в до предела анимистического Бога; магия же воплощается в молитве и священных таинствах во храме; тотемизм заметен в зооморфных образах ангелов — с крыльями, дьявола — с копытами, хвостом и рогами; фетишизируются иконы, мощи святых и прочие реликвии). В составе настоящей религии, впрочем, её примитивные предшественники так или иначе облагораживаются, одухотворяются и, значит, перестают быть конкурентами научной логики, но дополняют её, достраивают до полноты человеческого духа, как это вообще свойственно настоящей религии.

Магия (по-русски, — колдовство, ворожба, волхование) представляет собой практическую, действенную часть любой мифологии, а, значит, в преобразованном виде, и религии. Это те символические действия, которые человек совершает из расчета на анимизм, фетишизм и тотемизм вместе взятые. Магия возникает, когда человек, в принципе исчерпав по поводу решения какой-то своей проблемы весь возможный репертуар рациональных поступков, материальных действий, не останавливается на этом, а дополняет их действиями символическими. С помощью этих последних он стремится подключить к решению своей проблемы силы сверхъестественные. Типичные в этом смысле элементы магического ритуала — жертвоприношения, заговоры, заклинания, охранительные или вредоносные жесты, позы, телодвижения и т.п. символические действия.

Отличия магии от собственно религиозного культа прежде всего в том, что колдует человек без посредников, напрямую апеллируя к неким духам. В лучшем случае, в особо ответственных случаях в роли посредника в диалоге с высшими силами выступает шаман (жрец, колдун, вещунья, маг, волхв, знахарь и т.п.)-одиночка.

Тотемизм (англ. «totem» из языка индейцев племени алконгинов значит «его род») — представление о природных предках, прародителях людей данного народа. В роли таких «отдалённых родственников» могли выступать животные (ср.: Чингачгук — Большой Змей; тотем, скажем, чукчей, часто изображаемый ими на одеждах — бабочка; хищники в гербах разных государств и дворянских родов; и т.п.); растения (вспомним хотя бы образы деревьев и цветов в фольклоре); целые природные стихии (вроде огня и воды).

Этот источник веры отражает общий мифологический постулат о единстве человека и природы, их постоянной взаимосвязи, доходящей до взаимного перехода. Подобные идеи служат простым и надёжным способом консолидации компактной общности людей, предполагающей обычно противопоставление её прочим общностям («Мы одной крови», храбры как соколы, орлы, миролюбивы как голуби; а чужие — потенциальные враги, они — «волки», «шакалы», «чёрные вороны» и т.п. опасные твари). Из тотемизма происходят такие моменты нашей жизни, как пищевые предпочтения и запреты; сюжеты украшения одежды, жилища; татуировок; дрессировка животных и т.п., как видно, глубоко этичные и эстетичные, если не доводить идею нашей сопричастности природе до абсурда полного подчинения её стихиям, не ставить природу выше человека.

Фетишизм (порт. «fetico» — амулет) — мысленное наделение отдельных вещей сверхъестественными, вредными или, чаще, полезными свойствами. Идея анимизма здесь овнешняется, овеществляется. Различного рода святые для человека предметы и места (нательные украшения-обереги, иконы, другие реликвии; памятники, храмы, кладбища, прочие культовые сооружения; освященные территории вроде чудотворных источников, монастырских земель, полей сражений и т.п.) выступают как бы материальным каркасом, на котором держится духовная культура личности и нации. Фетишизируется, т.е. освящается, поэтизируется по сути историческая память народа, судьба отдельной личности. Когда же вещи-символы превращаются в самоцель, заслоняют собой всю жизнь, которая превращается в сплошное паломничество к неким святыням, тогда фетишизм выступает одной из массовых форм суеверия.

Анимизм (от лат. «anima» — душа) — одушевление в принципе бездушного, т.е. природного. На самом деле, с научной точки зрения, у природы как таковой нет и не может быть цели, плана «действий», т.п. желаний. Природные процессы протекают стихийно, по матрицам объективных законов неорганической и живой материи. Применительно к природе бессмысленно ставить вопрос: «Зачем?» Осмыслен лишь вопрос: «Почему?» Но по упрощённой «логике» антропоморфизма наивное сознание персонифицирует причины любых событий, переносит на природу и вообще событийную стихию специфику человеческих отношений: «Кто виноват? Чей дар? С кого спросить? Кому воздать?» Анимизация внешнего мира состоит в мысленном населении его различными сверхъестественными, надприродными существами — духами, волшебными персонажами (то ли конкретизированными — вроде ангелов, чертей, леших, ведьм, домовых и т.д., и т.п.; то ли абстрагированными силами вроде эманации вражды-сглаза; некой «ауры» святости или греховности у отдельных лиц или предметов; «кармы», предопределяющей судьбу). Обладая особой в глазах верящего в них человека природой, сверхъестественные участвуют в событиях его жизни, с ними возможен диалог, их лучше умилостивить жертвой.

Кульминацией же анимизма выступает понятие души как нетелесной сущности человека, чьё существование во многом параллельно существованию тела, начинается до рождения человека, а продолжается после его гибели его тела. Отсюда религиозные идеи о переселении душ, их загробном существовании и общении с ними живых людей (путем культовой практики, особенно жертвоприношений разного рода, заупокойного культа).

Еретичество Богоборчество Антиклерикализм Агностицизм Атеизм Свободомыслие

Когда-то именно на религиозной основе появились и закрепились в большинстве регионов Земли главные достижения цивилизации — письменность, книжность, городская архитектура, изобразительное и музыкальное искусства, здравоохранение и многое другое полезное людям. Первыми писателями, историками-летописцами, архитекторами, иконописцами, философами, врачами нешаманского типа на Руси, положим, были лица духовного звания. Создатели славянской азбуки византийские монахи Кирилл и Мефодий, основоположник русского монашества Феодосий Печерский, его послушник Нестор-летописец, черноризец иконописец Андрей Рублёв, реформаторы православия патриарх Никон и протопоп Аввакум, епископ-хирург Лука (Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий), не так давно скончавшийся архиепископ Питирим (Нечаев), многие другие церковники стали просветителями и духовными лидерами русского народа. Ещё большее число деятелей национальной культуры вдохновлялись в своём творчестве религиозными идеями. Правда, не всегда канонически ими понимаемыми. Русская православная церковь имела серьёзные претензии к первому философу России Владимиру Соловьёву и ко Льву Толстому, к Николаю Лескову и Илье Репину. Как бы то ни было, все они творили в культурном круге православия, христианства.

Наконец, атеизм, т.е. принципиальное отрицание религии как умственной иллюзии

Представители настоящего, благородного атеизма относятся к богу или богам как к излишней гипотезе; они с уважением относятся к чужой вере в религиозные ценности; а осуждают лишь фанатизм и ханжество в этой связи; сами же не нуждаются в мишуре церковной обрядности. Недавно ушедший в вечность известный писатель-фантаст Артур Кларк завещал: на его похоронах «не должно быть абсолютно никаких религиозных обрядов какого-либо рода, связанных с какой-либо религиозной верой».

Критическое, культурное отношение к религии и церкви сегодня актуально как никогда, потому что на место старых догм тут на наших глазах приходят новые, не такие страшные, как те, но в свою очередь далёкие от цивилизованных оценок рассматриваемого явления культуры и потому далеко небезопасные.

Новые мифы о религии и особенно церкви выглядят зеркальным отражением прежних, советско-марксистских в демократизируемом мало-помалу сознании русских людей:

· якобы роль религии в жизни общества постоянно растёт; церковная обрядность обязана освящать все стороны нашей жизни, иначе факты рождения, брака, покаяния, смерти приобретают почему-то сомнительный характер;

Философский концепт чуда. Всё сказанное вовсе не отрицает признания чуда, только не в ортодоксально-религиозном и не в конкретно-научном, а в философском смысле этого слова. Если в природе чудес как таковых не бывает, а в области слепой веры чудеса нетрудно выследить и истребить силой разума, это не значит, что чуду больше негде угнездиться. Эпистемологическое убежище чуду предоставляет вненаучное знание. На его границах — в области этики, эстетики, вообще аксиологии — приволье всему чудесному. Правда, лишь в эмоциональном, субъективно-личностном смысле данного термина. Чудо — удел человеческой свободы, бросающей вызов тотальной детерминации космоса и частичной детерминации социума. Когда знания недостаточно или оно вовсе не нужно, тогда его дублирует чудо как синоним субъективного, ничем не обусловленного извне выбора. Так получаются чудеса родства, любви, дружбы, надежды и всех прочих недетерминированных, но онтологически укорененных в жизнебытии людей реалий этой самой жизни. Чудо, получается, не что иное, как непредсказуемый результат эволюции природы и, главное, последующей культуры. Короче говоря, чудо придумал сам человек для объяснения себе лично необъяснимого всем другим.

Итак, философия должна вывести понятие чуда из области религии и богословия. Однако отрицать чудо в духе классического скептицизма сегодня уже не актуально. Надо рационализировать чудо в рамках неклассической теории познания. В таком случае всё чудесное в жизни личности и культуре социума можно объяснить с помощью понятий веры, надежды и любви. Тогда в природе чудесное будет равно предельно редкому или же в принципе возможному в будущем.

Расколдованное чудо: индустриальный социум как сам себе «волшебство». Рождение настоящей науки в лице классического естествознания и сопутствовавшей этому рационалистической философии прерывает монополию религии и церкви на фабрикацию и расфасовку чудес. Скептики (в лице прежде всего Д. Юма и Вольтера) весьма убедительно для всякой не слишком предубежденной аудитории свели так называемые чудеса к обману или к самообману. Корысть и простодушие — вот истинные «корни» всевозможных чудес массового обыденного сознания.

Тот факт, что от века к веку, в том числе в наше время и в нашей стране не только «простые», а проще говоря — убогие люди верят в чудеса, но и довольно многие представители вроде бы образованных классов общества верят или делают вид, что верят не в то, что Бог пошлет им хорошего врача и необходимое лекарство, но исцелит хвори именно чудесным образом, нисколько не колеблет предлагаемой типологии чудесного. «Просто» понятие образования деформируется в культуре под натиском всех прочих ее тектонических сдвигов на пути к постиндустриализму и постчеловечности (в духе Ф. Фукуямы).

Рождение чудес: религия и богословие. Чудеса рождаются вместе с более или менее развитыми религиями. Отделив сакральный мир от повседневного, переместив своих богов за пределы собственной жизнедеятельности, вера во всесилие чего-то сверхъестественного расчищает место чудесам в массовом сознании. Когда клир отделяется от прихожан, и тем и другим требуется время от времени нечто чудесное, дабы подпитать свою веру в нечто неосязаемое повседневно. Первобытный человек, современный дикарь живут вместе со своими духами и не нуждается в чудесах для их ореаливания. Верующий в богов или в Бога, напротив, предполагает всесилие божества, однако понимает непредсказуемость этого субъекта запредельного опыта. Чудес ждут, их просят, выкупают у бесчисленных алтарейжертвенников, никогда до конца не знают, дойдут ли молитвы о чуде до их адресата, соизволит ли он их удовлетворить.

На религиозной почве рождается первая группировка чудес — по основным направлениям веры в сверхъестественное и церковь как своего рода «главпочтамт» (или если угодно «Интернет») таких интенций. А именно:

· чудо-богоявление — явно исходное, потому что подтверждает надежду на все остальные возможные чудеса; строго говоря, те тоже являют собой милость бога, так что вся группировка выходит несколько условной; однако для верующего эпизоды богоявления (прямые — сам пророк, богоматерь, ангелы, т.п. представители горнего мира вдруг обнаруживают себя перед простыми смертными; либо косвенные, когда согласно божественной воле «плачут» иконы», на какой-то поверхности вдруг проступает божественный лик; и т.д., и т.п.);

Без чудес: мифо-магическое «всесилие» архаичного сознания. «По религиозным и мифологическим представлениям, сверхъестественное явление, вызванное вмешательством божественной, потусторонней силы» — так определяет чудо общий словарь русского языка. Историку, антропологу, просто путешественнику к отсталым народам Земли их жизнь представляется переполненной чудесами. Они ведь могут говорить с духами, заклинать промысловых животных, еще что-то вещать в пророческом трансе. Всё это выглядит волшебным только на посторонний, рестроспективный взгляд. Изнутри архаичной мифологии чудесам не остается места. Для мифа ведь нет пределов возможному. Возможно всё, что способен помыслить шаман, маг, сказитель преданий. «Полеты» шамана в иные миры конечно впечатляют зрителей и особенно слушателей, но вера в их реальность, даже ожидаемость их результата как-то нейтрализует волшебность столь запредельность акций.

Единственным чудом для носителей мифо-магического сознания остается возможность встречи с представителями, проявлениями другой цивилизации. Когда африканцы или индейцы впервые увидели белых людей, а затем их ужасные создания вроде огнестрельного оружия, затем самоходных повозок и даже самолетов. Хотя и для такого рода диковин в ряде случаев у аборигенов имелись некие легендарные предвидения.

Итак, первобытное и архаичное, пережиточное сознание «приручает чудеса», переводит их в смысловую противоположность — чего-то доступного в повседневности. Недаром историки науки называют магию ее непутевой праматерью…