Что же до мудреца, то только его тело погибает в этом мире.

Раши о Псалме 49


Комментарии раби Шломо бен Ицхака, хорошо известного под псевдонимом Раши, к вавилонскому Талмуду и Библии поставили его в центр иудейской раввинской мысли.

Очень мало известно жизни Раши. О нем ходит множество легенд — удивительных историй, призванных подчеркнуть его значимость, но в действительности в них нет необходимости (они разве что служат для развлечения). Раши помнят в первую очередь по его великолепным и грандиозным сочинениям. Все, что мы знаем о нем, добыто из его живых мыслей и четкой ориентации. Именно комментарии Раши открыли для бесчисленных читателей окно в подчас темные и в большинстве своем трудные для понимания тексты Талмуда, написанные в основном на древнем арамейском языке. Руководство Раши, изложение в прозрачной и понятной прозе, превращало даже самого последнего дровосека из затерянной деревушки в хозяина мира и учителя закона Божьего.

Он родился и умер в провинции Шампань на северо-востоке Франции, прожив большую часть жизни в городе Труа. Его дядя по материнской линии был уважаемым раввином, учившимся вместе с Гершомом из Майнца (прозванным Светочем диаспоры) — талмудистом X в. и предшественником Раши. Он учился некоторое время в Вормсе и Майнце у раввина Исаака бен Иуды, которого называли Французом и которого Раши считал своим учителем. Учеба в разных талмудистских школах свидетельствовала о его стремлении усвоить различные традиции и затем соединить их в новом мировоззрении.

Раши подчеркивал, что истинно образованный человек должен содержать себя «работой рук», и в доказательство работал сам на семейном винограднике. Если не возделывать и не орошать землю, она останется бесплодной, так и ум. Быть раввином — это большая честь.

Когда ему было около тридцати, Раши основал в Труа школу, которая стала центром изучения Талмуда в провинции и катализатором в оживлении иудейской учености (особенно после опустошения и бойни, устроенных крестоносцами в 1096 г. в Центральной Европе). Своим блестящим учением и замечательным примером Раши внес большой вклад в оздоровление еврейской культуры и морали в разгар религиозных гонений. Его «Ответы» на вопросы по праву послужили образцом для нескольких поколений студентов. Стимулированное Раши оживление гуманитарных наук во многих отношениях сравнимо с подъемом христианских литературных движений во главе с Пьером Абеляром и Бернаром Клервоским.

Комментарии Раши к Талмуду и Библии — это заметки на полях, обычно краткое обсуждение отдельных или коротких фраз из священных текстов. Раши был прекрасным комментатором, но не мыслителем-исполином, подобно Филону или Маймониду, и не собирался сочинять компендиум всей философии и логики или примирить свои выводы с естествознанием. Раши ставил перед собой простые цели. Он хотел разъяснить иудейский закон в ясных и понятных выражениях. «Писать как Раши» стало означать писать вразумительно, что похоже на современный компьютерный жаргонный термин WYSIWYG («Что видишь, то и получаешь»).

Раши был мастером филологии и лексикографии. Он установил правильный текст Талмуда, а затем и множества запутанных и противоречивых свитков. Его комментарии к Библии, более субъективные, чем комментарии к Талмуду, стали на несколько столетий культовыми бестселлерами, доступными широкому читателю. С другой стороны, комментарии к Талмуду были академическими текстами, понятными как заинтересованному студенту, так и высокообразованному раввину. Чем больше знал человек, тем более содержательными оказывались они для него. Ясные описания Раши виделись в более четком фокусе с расширением знаний.

Творчество Раши оказывало заметное влияние на талмудистскую мысль на протяжении почти девяти столетий. Сколько еще писателей (за исключением, возможно, великих греческих философов) оказывали так долго подобное воздействие? После смерти Раши мужья его дочерей и затем его внуки создали что-то вроде династии, заработав почетные псевдонимы Рашбам, Рабейну Там и Рибам, добавив новые заметки на полях к его комментариям и еще больше обогатив Талмуд.

Узаконенный предрассудок церкви держал этого великого мыслителя вне поля своего зрения, вне главного направления интеллектуального развития мира. Копии Талмуда сжигались в кострах ненависти. И все же вплоть до эпохи Просвещения и освобождения XVIII в. в маленьких еврейских местечках по всей диаспоре гении и простаки усиленно трудились, скрываясь от костров инквизиции, тихо и терпеливо изучая Талмуд, ведомые удивительными комментариями Раши.