Дочь: Как же все это трудно будет подготовить к печати!

Отец: Ну, тогда оставь это в покое. Не могу понять, почему ты этим занимаешься, когда улучшить ты не в состоянии.

Дочь: Да, ты так думаешь? Вот что меня беспокоит. Ты вставил в главу огромный кусок о молитвенном завтраке у губернатора, многое в нем - это рассказ внутри рассказа внутри рассказа. Например, ГБ (в 1980) о ГБ (в 1974) о Соле Таксе (в 1956) об индейцах (в более раннее время) о пристойности фильма об их ритуале. А разве сам ритуал не повествует о чем-то еще? Это (((()))) или даже (((())))((())))). Более того, могу тебе сказать, что редактор у Макмиллана хочет, чтобы я все это привела в порядок, убрала промежуточные стадии, изложила в косвенной речи и т.д. Отец: Гмм, я мог бы и сам этим заняться.

Дочь: Ну, наверное, ты не сделал это по причине лени. Но я все-таки думаю, что есть более весомые причины, по которым ты этого не сделал.

Отец: Ну-ну?

Дочь: Кто-то когда-то сказал мне, что рассказ-вставки - это обычный гипнотический способ. Например, если нам говорят, что Шахразада рассказывала сказки, нам хочется верить, что она, по крайней мере, существовала в действительности.

Отец: Вот и я существую в действительности. Или существовал, что бы это ни значило.

Дочь: Да, но если рассказ - это повествование об умении тонко различать виды человеческого общения, тогда ты сам виноват. Бедный судья! Намеренно или нет, но ты втянул его в это дело с фотографированием. А сам ты ни на йоту не веришь, что фотографирование за молитвенным завтраком у губернатора было бы святотатством.

Отец: Мы настолько утеряли способность распознавать священное, что уже не в состоянии совершить святотатство.

Дочь: Итак, то, что ты сделал, напоминает мне то, чем занимается современная терапия, заставляя пациента переопределить контекст. Ну, ладно. Я хотела бы перейти вот к чему: меня всегда беспокоило то, что многие люди ходят в церковь или храм, говорят там одно, а, вернувшись домой, на протяжении остальных дней недели лгут, мошен­ничают и т.д. Мне кажется, что религия ни на что не годится, если только она не проникает повсюду.

Отец: В то время, как смещение контекста между воскресеньем и остальными днями недели было бы важным.

Дочь: Да, и все же я думаю, что ты вставил этот рассказ только по причине лени. И мне совсем не кажется, что рассказ об Аджи Дарме вклеивается в эту главу. Тебе просто нравится его рассказывать.

Отец: А, может быть, ты думаешь, что в рассказе есть антиженская направленность?

Дочь: Конечно. Но я на это не в обиде. Взгляни на Аджу: он понимает язык животных, а заканчивает тем, что считает, что жене, не понимающей этого языка, нужно отвечать блеянием. И, знаешь, после этого даже хорошо, что она умерла... Я уверена в твоей правоте, когда ты говоришь, что тема важности хранения тайн пронизывает мифологию всех культур, но это уж очень странный пример.

Отец: Дело в том, что это рассказ о необходимости ограничения или управления знанием или коммуникацией между видами и родами - основными прерывностями естественной истории. Ты помнишь из греческой мифологии, как Тирес разделил двух совокуплявшихся змей, за что в награду получил знание о противоположном поле, в то время как Аджи получил доступ к знаниям о противоположном виде. Тирес потерял свою способ­ность, когда привел Геру в ярость, сказав ей, что женщины получают в постели больше удовольствия, чем мужчины. Вопрос знания о противоположном поле таков, что мы к нему еще вернемся. И кроме того, есть интересные стороны, связанные с ответст­венностью.

Дочь: Есть еще что-то, что меня здесь волнует. Это вопрос секретности. Чего доброго, в следующий раз мы услы­шим, что ты составляешь пресс-релизы для Пентагона.

Отец: Ладно-ладно, чего ты расстраиваешься? Что еще за пресс-релизы?

Дочь: Потому что я отношусь к секретности так же, как ты относишься к связям с общественностью. Секрет­ность - все в больших и больших размерах - это то, что нужно Пентагону.

Отец: Слушай, может быть, ты прекратишь вносить политику в эту беседу? Ты выражаешь стандартную либеральную политическую позицию, а "я совершенно не уверен в том, что мир становится лучше, если все известно, стало достоянием общественности и лишено покровов тайны.

Дочь: Хорошо, но все-таки задержимся на минутку на вопросах политики. Секретность - это инструмент власти и контроля. Меня всегда ужасало то, как мои ученые коллеги стараются ввести под контроль поток информации, утверждая, что это входит в их сферу ответственности, что это защита прав, собственности и личной неприкосновенности других и т.д. Но на деле использовали информацию в своих интересах. Почему не начать работать для открытой системы? И почему не внести искренность в отношения между людьми?

Отец: Открытость - это такая вещь, с которой можно пере­борщить. Помнишь, что в биологии все становится ядовитым сверх оптимальной точки?

Дочь: Да, но... Ну, ладно, мы ведь не затрагиваем вопрос количества. Мне нужны информационные перегруз­ки - конечно, такая перегрузка несет с собой и ток­сичность. И если все будут знать одно и то же, это приведет к ядовитости однообразия. А что касается твоих элитных тенденций, я не верю, что ты хочешь заблокировать поток информации такими способами, которые будут содействовать шантажу и махинаци­ям. Слушай, почему бы для начала не сформулиро­вать седьмой критерий для мыслительных систем? Я включила список твоих шести критериев во вторую главу для тех читателей, кто не знаком с книгой "Разум и природа". А сейчас я говорю, что эти шесть критериев являются основой для седьмого:

7. В мыслительном процессе информация должна неравномерно распределяться между взаимодейству­ющими частями. Мне кажется, что это годится для всех видов рас­суждений, будь они банальны или сверхинтересны. Самым простым случаем будет такой, где информа­ция равномерно распределяется по системе, но и это потребует времени для получения и расшифровки.

Отец: Гмм... Ни один уважающий себя организм не станет, да и не сможет, распределять информацию равномер­но.

Дочь: Правильно, но подумай о комитете, составленном из практически одинаковых членов. Или еще интерес­нее - представить эмбрион с одной и той же ДНК в каждой клетке, способной развиваться только при изменении информации, имеющейся в разных клет­ках. А что если движение информации даст нам спо­соб описать время?

Отец: Вот я и дал тебе возможность уговорить меня вклю­чить логическую иерархию в качестве критерия, но, может быть, так, что оба пункта 6 и 7 просто" выте­кают из других.

Дочь: Ладно, давай посмотрим, до чего мы дошли. Если что-либо типа секретности - неравномерное распреде­ление информации внутри данной системы - есть необходимая характеристика мыслительных систем, тогда мы не ошибемся, придав ей значимость. Тебя не будет тянуть придать ей статус героя, а меня - при­дать ей статус негодяя. По сути, я могу сделать еще один шаг в этом направлении. Что, если определенные виды секретности служат указателями "священного", потому что "священное" - это способ управиться с определенными эпистемологическими проблемами, и возможно, просто необходимыми?

Отец: А может быть, священные секреты предназначены для того, чтобы быть раскрытыми?

Дочь: Да, конечно. Новообращенный получает удары хлыстом от танцоров в масках, затем маски снимаются, и он видит, что перед ним не боги, и тоща новообращенный сам надевает маску - и вся эта цепочка и делает возможным примириться с опреде­ленными фактами жизни. Секретность - это только часть... но одновременно это один из способов раскрыть тайну.

Отец: Я вспоминаю, как Толли представлял совпадение идей в Вартенштайне. Ты помнишь, что совпадение идей давало возможность перекинуть интеллек­туальный мостик между понятиями информации и причинно-следственной связи, так как одним из способов связать два события было знание[11].

Дочь: И в систему нельзя вклинить Бога, так как всезнание разрушает подвижность. Тебе нужно другое слово, возможно, незнание или тайна, лучше всего такое слово, которое осветит тот факт, что нехватка самосознания находится в центре отказа от коммуникации.

Отец: Секретность - это то общее, что я нашел у многих рассказов.

Дочь: Индукция!

Отец: Тихо-тихо! Вполне разумно постараться определить, что общего есть у нескольких различных случаев - а затем и поискать другие, разделяющие тот же общий фактор. Но не очень правильно овеществлять ту общую черту, которую ты обнаружила в своих данных. Совершенно верно, когда ты говоришь, что как опиум, так и барбитураты являются причиной сна у людей, - но, сказав это, ты с большим основанием припишешь это воздействие "принципу снотворного", чем ты это сделала бы на основании только одного случая.

Дочь: Факт незнания как фактор единства и гибкости в системах... Когда это становится важным, чтобы системы поддерживали внутренние границы посредством глубокого рефлексивного невежества?

Отец: Я говорю о "священном", связанном со знанием в целом, но другая сторона медали может представлять некоторое снижение знаний. Следующим шагом будет поиск аналогичных видов отказа от коммуникативной связи, которые не являются артефактами человеческих культурных систем.

Дочь: Папа, но есть еще что-то в рассказе об Аджи Дарме. Ведь вопрос "Ты меня любишь?" не срабатывает, не так ли? Так же, как и инструкции Джо Адамса о спонтанных ответах или фотографирование молитвы и т.д. Они ведь изменяют контекст взаимодействия.

Отец: Нет. Нет, Кэп, задавать такие вопросы не следует.