Концепция языков сознания для нас является попыткой описать то сложное содержание феноменов, которое определяет индивидуальную субъектную реальность.

Субъектная реальность — это индивидуальное и уникальное вос­приятие-представление о внутренней и внешней реальности, которое формируется в процессе социализации и является интегративным образованием, определяющим эмоциональные, когнитивные и пове­денческие особенности реагирования индивида на стимульное содер­жание внутренней и внешней среды.

В 1994 году мы предложили для обозначения субъектной реальнос­ти термин «карты психической реальности», основываясь на идее о том, что вся реальность, данная нам в модальностях опыта, является продуктом самой психической организации, которую сознание напол­няет структурой, смыслом, отношением и переживанием.

Эксперименты, проведенные нами с экстраординарными состоя­ниями сознания за последние 12 лет, показали, что термин субъектной реальности более подходит, так как объемлет не только способы отра­жения привычных модальностей опыта, но и феномены интерперсо­нального и трансперсонального характера, далеко выходящие за их пределы. При этом субъектность преполагает только одну значимую переменную — существование индивидуального свободного сознания, не обусловленную даже самой средой функционирования.

Но для того чтобы показать специфические черты различных сред (пространств существования) сознания, мы и хотим предложить кон­цепцию языков сознания.

Вначале обратимся к самой примитивной, на первый взгляд, клас­сификации языков сознания. Тем более, что в терминологическом пла­не именно эта классификация нам ближе и понятнее: ощущения, эмо­ции и чувства, образы, символы, знаки. Все это разные языки, облада­ющие внутренними законами и своей логикой

В филогенетическом плане все эти языки сформировались в про­цессе эволюции жизни как способы отражения реальности и в онто­генезе усваивались нами именно в этой последовательности: сначала ощущения, затем эмоции и чувства, затем образы и, наконец, симво­лы и знаки.

Еще раз напоминаем, что наша попытка вычленения и классифи­кации языков является больше демонстрационной моделью, педаго­гическим приемом, так как в реальном потоке психического любой сенсорный стимул вызывает перцептивную организацию, эмоциональ­но-чувственное реагирование и попытку категоризации (я не могу не любоваться современным языком когнитивной психологии — как можно столь точно (для профессионалов) и непонятно (для остальных) выразить идею того, что любое переживание человека целостно).

Вернемся к заявленной теме и рассмотрим эти стадии формирования языков сознания одновременно в аспектах онтогенеза и филогенеза.

Язык ощущений

Наиболее древний язык — язык ощущений. Я вспоминаю слова В. И. Ленина: «Самым первым и самым первоначальным является ощу­щение, а в нем неизбежно и качество...»

Первичными формами ощущений являются таксисы (греч. taxis — 'расположение по порядку'), ориентирующие компоненты поведенчес­ких актов, врожденные способы пространственной ориентации в сто­рону благоприятных (положительные таксисы) или неблагоприятных (отрицательные таксисы) условий среды. По модальности воздействия выделяют фото-, хемо-, термотаксисы и др. Таксисы одноклеточных и многих низших многоклеточных животных представлены ортотакси-сами (изменение скорости передвижения) и клинотаксисами (изме­нение направлений передвижения на определенный угол). У живот­ных с развитой центральной системой и симметрично расположен­ными органами возможен активный выбор направления передвиже­ния и его сохранение (топотаксисы). Таксисы, имеющие в основе при­митивную раздражимость, уже являются условием выживания жи­вых систем.

Что касается онтогенеза, то казалось доказанным, что новорожден­ный ребенок не имеет органов чувств.

Мир наполнен для него шумами и пятнами, но его органы чувств еще не служат ему: он не воспринимает еще отдельные впечатления, не узнает предметы, не выделяет ничего из этого общего хаоса. Пер­вое, что ребенок начинает воспринимать и выделять из остального, — это положение своего тела, те раздражения инстинктивного порядка, которые до него доходят (например, голод), и то, что успокаивает их. В генетическом аспекте, по классификации X. Хэда, это очень похоже на древнюю, протопатическую чувствительность, когда ощущения еще недифференцированы, диффузны, не локализованы ни во внешнем, ни во внутреннем пространстве и больше отражают состояние.

Говоря языком поэтическим, ребенок растворен в бытии, еще нет отношений, нет субъекта и объекта, ни сна, ни бодрствования, только ощущение полной погруженности в жизнь. Нам очень хотелось бы в этой точке рассуждений вспомнить об «океаническом Эго» Фрейда. Но, по данным Бауера (1966), у ребенка существует организованное пространственное восприятие, по существу, с момента рождения (как давно установлено у низших позвоночных). Активная, «реалистичес­кая» социальная реактивность, демонстрируемая новорожденными, наряду с предпочтением конфигурации человеческого лица по срав­нению с абстрактными геометрическими фигурами слабо согласует­ся с академическими, психоаналитическими представлениями о недиф-ференцированности восприятия младенца.

Таким образом, для младенца мир не просто наполнен шумами и пятнами. Уже на этом уровне феноменальные перцептивные констан­ты организованы, органы чувств ребенка служат ему, и он восприни­мает отдельные впечатления.

В определенном смысле мы не можем говорить об изначальном со­стоянии как младенческом в свете этих данных.

В силу указанных причин регрессия к состоянию зародыша, буду­чи по самой своей сути гипотетической (в настоящее время), как буд­то дает единственную, специфическую для жизненного цикла, «нату­ралистическую» матрицу для качеств изначального состояния за пре­делами структурированного восприятия.

Одновременно, на наш взгляд, это единственная возможность со­прикосновения с той интегративной составляющей существования, которую по традиции называют душой. Не так важно, каков метод, который приводит к погружению сознания в среду этого древнего языка — буддийская випассана, даосская пещерная медитация или утонченная интроспекция отца психологии Вильгельма Вундта.

Не так важно, как мы обозначаем эту среду — первичной чувстви­тельностью (Спирман, 1923), прототаксической формой (Салливан, 1953) или онтогенетической регрессией в изначальное состояние (Коз­лов, 1995).

Важно, что, «снимая одежды сознания», мы сталкиваемся с той сре­дой, где трансцендированы пространство, время, персона. Невырази­мый ужас-восторг, который охватывает человека при приближении к этой среде, растворяется в состоянии безвременности и потери про­странственного местонахождения, дереализации и деперсонализации, в ощущении слияния со всем и вся.

Впервые я столкнулся с этим пространством ощущений в 1991 году на своей второй сессии связного дыхательного процесса. Не понимая ничего в этом состоянии, я обозначил его юнгианским термином «ин­теграция», подразумевая, что эта среда является высшей ступенью целостности человека — встречей с Самостью. До 1996 года я провел огромную работу по инициации людей в это пространство, глубоко практикуя изменение сознания при помощи дыхательных психотех­ник (ребефинг, вайвейшн, холотропное дыхание, свободное дыхание, шаманские практики и практики йоги). Данная работа оформилась в прикладное психологическое направление — интенсивные интегра-тивные психотехнологии — как систему психотехник личностного роста и расширения сознания.

В 1996 году во время медитации на водный поток в Тункинской до­лине (Бурятия) я вошел в ту же среду. Попадание в нормальном состо­янии сознания (светило солнце, было ветренно, шумела тайга и не было ни одного намека на галлюцинаторность окружающей реальности) в это пространство при помощи сосредоточения сознания на внешнем объекте для меня было полной неожиданностью.

Эксперименты со статическими медитациями, проведенные мной в русле полевых тренингов «Духовные странствия» с 1997 по 2003 годы, показали достаточную ординарность и доступность этого опыта. Это позволило сделать вывод о том, что идентификация с «ничто», самад-хи, восприятие-переживание шуньяты или апофатического являются не исключением, а закономерностью при корректном построении структуры фокусировки сознания и обеспечении условий отсутствия помех, выступающих в качестве отвлекающих объектов и смыслов.

Интроспективно-медитативный сдвиг, который осуществляется в условиях частичной сенсорно-перцептивной депривации, основанный на созерцательной ориентации «делании неделания» (вей у вей), по­зволяет погрузиться в среду архесенсорного слоя функционирования психики за пределами модально-специфического функционирования сознания.

Таинственный на первый взгляд термин архесенсорного (от греч. 'древнее ощущение') слоя функционирования психики раскрывает простое предположение, что есть наиболее примитивная форма домо-дального ощущения, которое в привычном состоянии сознания мы принимаем за базовое «ощущение существования», или «я есмь», не распаковывая и не дифференцируя его.

Онтогенетический и филогенетический регресс, который пока­зывает инволюционный вектор достижения целостности, является научной метафорой, к сожалению, непонятной даже для огромного числа академических психологов и философов. Призыв «Будьте как дети и вам откроются врата небесные», звучащий во всех больших и малых религиозно-теологичеких системах, тоже воспринимается дос­таточно потешной методической рекомендацией для зрелого позити­вистского ума.

Но на самом деле они правильно отражают направление — назад к целостности, к архесенсорной среде.

Мы должны понимать, что «назад» существует прямо здесь и сей­час, более того, может быть, архесенсорное и является основной сре­дой психического за пределами привычного перцептивного и интел­лектуального структурирования, реальным Дао, в котором потенци­ально есть все.

Мы можем обозначить архесенсорный слой как уровень универ­сального единства, изначально являющийся единой интегрированной структурой, в которой разделения по смыслам нет. Уровень универ­сального единства, по всей видимости, соответствует одной из харак­терных волновых структур Вселенной, имеющей наиболее древнее происхождение.

Этому уровню довольно сложно дать четкое вербальное функцио­нальное описание. Часть людей может описывать взаимодействие с ин­формацией этого уровня как общение с Богом, Вселенским разумом, Единой энергией Вселенной, Универсумом, Мировым Духом и т. д. Наличие такого уровня во внутреннем пространстве индивидуума под­тверждается как практическим опытом моей работы, так и целым ря­дом исследователей XX столетия: Р. Ассаджиоли, Ст. Грофом, А. Маслоу, Р. Моуди, Э. Кюблер-Россом, К. Уилбером, Идрис Шахом, К. Г. Юнгом. Это подтверждается также анализом религиозного опыта и положений мировых религий и восточных духовных практик.

Мне кажется одновременно, что именно архесенсорный слой яв­ляется неким зеркалом, на котором индивидуальное человеческое со­знание активно рисует различные формы трансцендентного и транс­персонального порядка. При этом содержание таких форм зависит не только от индивидуального опытахозерцающего субъекта, но и от всего содержания более поверхностных языков сознания, их взаимодей­ствия, культурно-социального контекста, в котором происходит «встреча с зеркалом».

Мы не можем не остановиться на понятии энергии, которое при­обретает все большее значение в европейской психотерапии и психо­логии, не соотносится ни с какой модельностью опыта и задается как некая данность с различным содержанием.

Многие парапсихологические феномены, особенно обусловленные экстрасенсорным чувствованием энергии (кожная чувствительность, свето- и цветовидение энергии, внутреннее ощущение энергии и др.), стали бы предельно понятны, если допустить, что восприятие энергии связано с особой формой рецепции, с особой модальностью опыта, который мы имели когда-то в древности, но затем утратили или вы­теснили как мировоззренчески неприемлемый.

На мой взгляд, первое модально-специфическое отражение ар-хесенсорного слоя мы встречаем именно как модальное энергети­ческое ощущение, и подобное экстрасенсорное чувствование-вос­приятие является максимальным приближением опыта к архесен-сорным стимулам, воздействующим на рецепторные поля. Можно сказать, первым способом реконструирования, структурирования сознанием архесенсорного слоя психической реальности. Более сложные интермодальные кинестетические ощущения этого поряд­ка мы называем «приливом сил», «воодушевлением», «подъемом энергии» и др.

Язык эмоций

Следующий язык, язык эмоций, в процессе эволюции возник как средство, позволяющее живым существам определять биологическую значимость состояний организма и внешних воздействий. Самая при­митивная форма этого языка — эмоциональный тон ощущений — существует уже в первые месяцы жизни ребенка (согласно некото­рым новым исследованиям, уже во внутриутробном состоянии). Эмо­циональный тон ощущений окрашивает непосредственные пережи­вания, сопровождающие отдельные жизненно важные воздействия (вкусовые, температурные), и способствует их сохранению или уст­ранению.

Чем дальше развивается ребенок, тем более дифференцированны­ми становятся качества эмоций, усложняются объекты, вызывающие эмоциональное отношение. Ребенок постепенно научается контроли­ровать эмоции, регулировать их внешнее выражение.

Эволюция языка эмоций как в филогенезе, так и в онтогенезе про­исходит от менее простых к более сложным, от целостных состояний к все большей и большей дифференцированности.

Знание и тонкая рефлексия языка эмоций во внутреннем простран­стве чрезвычайно значимы, так как эмоции имеют важную регуля-торную функцию. Согласно информационной теории эмоций, роль этого языка в организации целенаправленного поведения заключает­ся в следующем:

• стремление усилить, продлить ситуации, в которых возрастает вероятность удовлетворения потребности (витальной, социаль­ной, идеальной, потребности в компетентности или в преодоле­нии препятствий);

• тенденция к ослаблению, предотвращению при уменьшении вероятности удовлетворить потребности.

В духовных традициях отношение к эмоциям и чувствам чрезвы­чайно разнообразно — от полного аскетического отказа до полной включенности и проживания. Часто традиции относятся к ним селек­тивно, культивируя одни и подавляя другие.

Важно, что культивируемое чувство часто является настолько при­оритетным, что находится за пределами морали и оценки или, что проявляет изнанку моральной индиффирентности, считается выс­шей добродетелью. Таковыми являются великое сострадание (маха-каруна) в буддизме, любовь к ближнему в христианстве и чувство священной мести (джихад) в мусульманстве.

Мы не будем подробно анализировать данную проблему в этой кни­ге. Но важно отметить, что эти чувства представляют собой не только пиковое выражение высших достижений традиции. Их культивиро­вание является философским кредо и духовным путем.

И все-таки, следует отметить, что все метафоры «слияния», «сия­ния», «полного растворения», «просветления», которые являются блек­лыми и малосодержательными обозначениями пиковых состояний эмоционального экстаза или инстаза, отображают простой факт со­прикосновения индивидуального сознания с «энергией» или архесен-сорной средой.

Стратегически следует отметить, что любое чувство при глубоком проникновении-проживании может привести к пиковым состояни­ям-откровениям. При этом мы говорим не только о фрейдовском ка­тарсисе. Это является достаточно важным, но не высшим уровнем постижения содержания чувств. Проникновенная работа с чувством может привести к состоянию высшего покоя и целостности наподо­бие «шуньяты», проживания пустотности как полноты бытия за пре­делами небытия и инобытия.

На мой взгляд, здесь не важен предмет проникновения: или это ра­дость, или печаль, вулканический экстаз или предельная депрессия, злость, агрессия, сострадание, любовь — за пределами любого чувства есть безбрежный океан целостного сознания.

Но при работе с чувством как предметом трансформации, личност­ного роста и терапии нужно всегда иметь в виду несколько важных моментов:

• чувства и эмоции имеют очень динамичный и «текучий» харак­тер, и часто работа с ними похожа на стремление наполнить во­дой сито;

• любое стремление проанализировать, отрефлексировать чув­ство или эмоцию приводит к перефокусировке осознания на само содержание мышления и к изменению самого чувства, ча­сто к его гибели;

• любые достаточно сильные чувства (депрессия, чувство одино­чества, любовь, сексуальное чувство и др.) полностью «захваты­вают» личность, сознание человека и лишают его самостоятель­ности и возможности тонкой рефлексии. Индивидуальное со­знание теряет субьектность, а чувство перестает быть объектом проживания. В данной ситуации мы можем говорить о полном и тотальном доминировании языка чувств на уровне глобаль­ного «мироощущения», восприятия мира внутреннего и внеш­него из чувства.

Из вышеназванных моментов мы можем сделать несколько такти­ческих выводов:

1) Для стабильности и эффективности работы необходимо опи­раться на наиболее сильные чувства, которые связаны с базо­выми потребностями человека: секс, страх смерти, стремление к превосходству, эгоизм, жажда жизни и др.

2) Следует развивать в личности созерцательность и умение не терять состояние «вэй у вэй» — деяния недеяния. В традициях это требование заключается в «остановке внутренней болтов­ни», созерцательной внимательности. Основная цель — научить­ся тотально проживать целостность чувства.

3) Нужно формировать осознанность и отождествленность со сво­бодным индивидуальным сознанием.

Важно, что в течение 40 тысяч лет «человек разумный» ищет реали­зацию в чувствах.

Если не находит — значит, все еще не понимает предельную пра­вильность вышуказанных тезисов.

Если не понимает — значит, его правда жизни в этом.

И в смерти тоже.

Язык образов

Язык образов является основным языком, в котором отражается картина как внутренней психической реальности человека, так и внеш­него мира во всех возможных модальностях опыта. Этот язык пред­ставляет собой не только способ структурирования реальности в мо­дальностях опыта при непосредственном воздействии физических раздражителей на рецепторные поверхности, что связывает их с язы­ком ощущений, но и психологические феномены такой сложности, как «Я-образ», образ другого в социальной перцепции. Самым сложным в содержательном аспекте является образ мира (А. Н. Леонтьев) как це­лостная система представлений человека об окружающей реальности (физическая и социальная среда), о себе, своей деятельности, спонтан­ной активности Мы можем допустить высшую интегрированность языка образов в понятии «субьектная реальность», но в силу того, что она соединяет все многообразие языков сознания, это допущение нам кажется необоснованным.

В нашем анализе мы не будем заниматься столь сложными катего­риями в силу того, что уверены в метафоричности самого словосоче­тания «образ мира». Это почти то же самое, что «образ тумана» — мы в некотором приближении понимаем, о чем идет речь, но не более того

Понятие языка образов мы будем рассматривать в пределах, огра­ниченных современной когнитивной психологией. В соответствии с этой логикой мы сделаем анализ образа по разным модальностям опы­та, зрительной, слуховой, кинестетической, обонятельной и др., а затем проанализируем интермодальные образы сложного характера. Ниже мы рассмотрим роль образа в медитативных практиках: каким образом медитация на образ реутилизируется до архесенсорного опы­та восприятия светимости, восприятия исчезновения телесного об­раза, восприятия Дао или Шуньяты за пределами всех образных реп­резентаций.

Таким образом, мы можем предпринять анализ от простых когни­тивных структур восприятия к более сложным восприятиям — пра-образам коллективного бессознательного, а затем к условиям их рест­руктуризации — от формы к ее исчезновению, от полноты бытия в образе к небытию и пустоте.

Одновременно с этим посылом нам хочется отметить, что язык об­разов является одним из самых мощных методов достижения самадхи во всех известных духовных традициях. Наверное, потому что чело­век — существо образное в реальности, в представлениях, в мечтани­ях—в жизни и за пределами ее.

Язык символов

Говоря о языке символов, трудно не вспомнить слова Э. Кассире-ра, который называл человека «animal symbohcum» — «символичес­кое животное». Язык символов, как утверждал выдающиеся русский психолог Л. С. Выготский, возникает уже на первом году жизни чело­века. Человека характеризирует новый способ адаптации к среде — символический, который является для него новым измерением реаль­ности. Человек погружен не только в материальный, непосредственно воспринимаемый мир, но и запредельный, символический мир. Фоль­клор, мифы, искусство, религия — элементы этого мира. Человек по­гружен в пространство символических форм, мистических, эзотери­ческих, ортодоксальных, мифологических, художественных, религи­озных... Символ касается глубинных структур психики, он многозна­чен и многомерен, язык архетипов, общечеловеческих первообразов построен на языке символов.

Иногда мне кажется, что человек больше символическое животное, чем существо, несущее индивидуальное свободное сознание.

Все символично — от появления Адама до моей безумной реф­лексии.

Начиная от прически маленькой двенадцатилетней девочки и закан­чивая крестом папы римского или одеждой Алексия II

Все время хочется зайти за пределы символа, обозначения, образа...

Найти за пределами янтр, мантр, икон и картин символистов нечто...

Если человек ищет и находит, происходит нечаянная радость или преображение

С одной стороны, скучно и грустно — мы уже взрослые.

С другой стороны, человек все еще придумывает и живет в симво­лах — начиная от того, что и как есть, и заканчивая тем, в каком гробу лежать.

Язык знаков

Язык знаков является самым молодым среди языков сознания в филогенетическом аспекте. В онтогенетическом аспекте ребенок толь­ко к годовалому возрасту начинает овладевать этим языком. В то же время это самый развитый и культивируемый язык современности. Язык знаков является высшей формой реализации сознания, так как осознаваемое мышление обычно сопровождается и формируется в речи (письменной и устной). Язык знаков как форма сознания — это сложная система кодов, обозначающих предметы, признаки, свойства предметов, действия и отношения.

Трудно обозначить единицу языка знаков. В первом приближении мы можем обозначить ею любой код, выраженный словом или слово­сочетанием.

Слово или словосочетание обозначает вещи, действия, качества, отношения. В этом и состоит его основная функция, его обозначаю­щая роль. Тем самым мир как бы удваивается. С помощью языка чело­век может иметь дело с вещами, которые непосредственно не воспри­нимает, которые даже не входили в состав его прошлого опыта. Слово позволяет мысленно оперировать предметами даже в их отсутствие.

При этом слово-название подменяет, замещает, относит каждый предмет к определенному множеству. Таким образом, слово абстраги­руется от предмета и становится орудием мышления.

Называя какой-либо предмет, мы в той или иной мере его познаем, проникаем внутрь его. Это происходит в силу того, что в словах запе­чатлен, сконцентрирован общественно-исторический опыт познания предметов, свойств, отношений. Слово (или словосочетание) служит средством существования знаний, добытых в процессе познания со­ответствующих объектов. Сами же знания устанавливаются и пере­даются с помощью языка слов. В процессе социализации человек при помощи языка знаков не только приобретает знания, овладевая ре­чью, но и учится определенным образом мыслить.

Словосочетание есть материальная оболочка мысли, оно как бы оформляет мысль. Без этой оболочки мысль теряется, «растекается», ею уже нельзя воспользоваться. Таким образом, налицо двойная связь: с одной стороны, то, о чем мы думаем, определяет выбор используе­мых нами слов, с другой стороны, используемые нами слова определя­ют то, как мы думаем [Burkhart R.C., 1994.].

Другая важная функция языка и речи — коммуникативная. С по­мощью речи люди общаются друг с другом, передают определенные сведения, выражают свои мысли, чувства и тем самым воздействуют друг на друга.

Язык знаков является символической репрезентацией опыта. Это единственная система, которая может представлять все другие языки сознания, а также саму себя. Он не связан непосредственно ни с ка­ким сенсорным органом. Как и другие языки сознания, он не только отражает особенности формирования психической карты реальнос­ти, но и расширяет или ограничивает восприятие. Именно в языке знаков проявляется высшая форма демиургова качества сознания — мы создаем свой мир во всех его индивидуальных ограничениях и од­новременно неповторимости и уникальности. Кроме того, язык зна­ков, оформленный в слова и их сочетания, создает ту конфигурацию концессусного сознания, которая существует в соответствии с требо­ваниями общественного и физического порядка и которую мы обо­значаем миром повседневной жизни.

Что касается глубинной конфигурации сознания на домодальном архесенсорном уровне, то она гораздо более сложная и абстрактная. Это полная репрезентация эволюции человеческого сознания и опы­та с его архетипическими и трансперсональными пластами, стоящи­ми за пределами смыслов обыденного мира — «профанической реаль­ности».

Графически мы можем отобразить эволюцию и соотношение язы­ков в виде кругов, похожих на годовые кольца дерева (рис. 7).





Проведенный анализ может позволить нам сделать следующие важ­ные выводы:

1. Эволюция человеческого самосознания как в онтогенетическом, так и в филогенетическом аспектах, во всем культурном много­образии, сводится к расширению и освоению определенных языков сознания.

2. Объем и соотношение языков сознания отличаются не только у разных типов личностей, но и у различных современных куль­тур и этносов.

3. Достижение высших ступеней интеграции («самости», просвет­ления, самадхи и др.) стратегически является разотождествле-нием индивидуального сознания со всеми языками и фактом его соприкосновения с премодальным архесенсорным модусом бы­тия.

4. Архесенсорный слой является предельной гранью субьектнос-ти и одновременно предельным ее выражением. Под субъекат-ностью понимается идентификация с душой (душой-разумом, или индивидуальным Атманом, или индивидуальным свободным сознанием).

5. Человеческое сознание на настоящий момент не может ни экс­периментально, ни логически дифференцировать субъектив­ность или обьективность, духовно-психологичность или онто-логичность архесенсорного модуса бытия.

Вне сомнения, эти идеи имеют немалую научную перспективу, и в силу того, что они являются специальным предметом нашего исследо­вания, мы хотим остановиться на них более глубоко и основательно.

В эволюции языков мы можем наблюдать по крайней мере три тен­денции.

Первая тенденция является общебиологической и общесоциальной. В биологическом аспекте она выражается в захвате новых ареалов жизни, расширении сферы питания и размножения живых систем. В социальном аспекте эта тенденция выражается не только в террито­риальной экспансии личности и сообществ, но и в социальном подав­лении и духовном, идеологическом расширении своего господства.

Тенденция к расширению является системным качеством самого сознания и выражается в дифференциации и фрагментации реально­сти не только на пять базовых форм, но и в большем структурном мно­гообразии, большей раздробленности языков на каждом этапе эволю­ции. Тенденция выражается также в «преумножении сущностей», в реализации изобилия словарей языков и уменьшении многозначнос­ти их структурных единиц. В языке ощущений и чувств мы можем обнаружить десятки структурных единиц, в развитых рефлексивных системах — сотни, и границы между ними практически неразличимы. В языке образов — их уже тысячи, и границы между ними становятся все более определенными. В словари современных знаковых языков входят уже сотни тысяч слов — смысловых, структурных единиц, мно­гозначность семантических полей сведена к минимуму, а границы меж­ду словами и понятиями стали уже очень жесткими. Более того, чем научнее и социально значимее языковая среда, тем важнее ограни­ченность и однозначность содержания категорий.

Таким образом, тенденция к расширению языков сознания, диф­ференциации имманентно включает в себя вторую тенденцию — уменьшения структурной энтропии, увеличения жесткости, опреде­ленности и однозначности фрагментов сознания. Мы должны понять, что языки сознания не только представляют собой семантические поля разной степени сложности и дифференцированное™, но и проявля­ют внутреннюю архитектонику самого сознания. Язык и способ мыш­ления тесно связаны друг с другом и взаимно определяют друг друга. Невозможность адекватного перевода понятий, их дифференциации приводит к сложности формирования целостного мышления и целос­тной картины мира. В процессе эволюции архитектоника сознания не только усложняется, но и возрастает степень жесткости границ се­мантических полей в языках соответствующего этапа.

Третья тенденция является, наверное, несколько абсурдной, так как говорит о примате инволюции по отношению к эволюционным про­цессам. Экклезиастова мудрость гласит: «...преумножая знания, пре­умножаем скорбь». Это более всего относится к проблеме языков со­знания.

Приходится признать, что расширение смысловых пространств, фрагментации реальности и одновременно самого сознания только увеличивает раздробленность и конфликтность сознания.

Если бы языки сознания были чистыми энергоинформационными полями Вселенной, мы, наверное, даже не затрагивали бы эту пробле­му в данной книге.

Языки сознания встроены в реальное функционирование личнос­ти, они являются объектом отождествления, отношения и пережива­ния личности. Мне иногда кажется, что только они и являются смыс-лообразующими конструктами жизнедеятельности личности. Более того, мы и есть игра свободного сознания, которое просто ищет, в чем еще воплотиться и во что еще поиграть и в чем понежиться.

Собственно, если разобраться в сущности сознания, то мы можем найти некие метафорические аналогии с океаном.

Так же, как у океана есть волны, а у солнца — лучи, так и собствен­ное сияние сознания — это его пять языков: ощущения, чувства, об­разы, символы и мысли. У океана есть волны, но это не особенно беспокоит океан. Волны в самой природе океана. Волны возникают, но куда они исчезают? Обратно в океан. А откуда они возникают? Из океана.

Точно так же вся феноменология психического является выраже­нием самой природы ума. Она возникает из сознания, но куда она де­вается? Она растворяется в том же сознании.

Именно поэтому нам приходится констатировать абсурдный те­зис — эволюция языков сознания необходимо увеличивает конф­ликтность самой личности, и русская поговорка «горе от ума» имеет не частный характер, а онтологический, всеобъемлющий смысл.

Современный человек более всего знаком с языком знаков, осталь­ные он или забыл, или помнит фрагментарно, как слова из песни, уже давно не петой. В то же время жизнь разговаривает с нами на всех языках сознания, она все время целостна и уникальна независимо от слушателя...

Таким образом, мы полагаем, что человеческое сознание прискор­бно расщеплено и диссоциировано на конфликтующие фрагменты. Предельной целью духовных практик является интеграция, воссоеди­нение целостной ткани сознания.

Достижение целостности, интеграция, которые являются целью практической психологии и психотерапии, в контексте исследуемой нами темы в некотором смысле представляют собой «раздевание одежд сознания».

Интересны наблюдения за использованием различных языков со­знания в ходе развития психологии XX столетия.

Ранние аналитические школы ориентировались в основном на ис­пользование вербальных и ментальных инструментов в терапевтичес­кой практике и запрещали телесные проявления и взаимодействие в процессе работы.

Следующий этап в развитии психологии — юнгианский анализ, другие школы глубинной психологии и гуманистической психоло­гии — связан с акцентированием внимания на образных языках: работа со сновидениями, направленные визуализации, исследование и использование мифологических сюжетов, сказкотерапия и т. д.

Развитие гуманистической и трансперсональной психологии при­вело к появлению большого количества телесно-ориентированных, танцевально-двигательных и других техник, использующих в основ­ном языки чувств и ощущений.

Наконец, в самое последнее время в психологической теории и пси­хотерапевтической практике наиболее актуальной является задача построения многомерной языковой среды, трансформационного про­странства, в котором могли бы найти свое творческое выражение все состояния сознания и которое обеспечивало бы общение между различными его слоями. Классическим образцами данных подходов яв­ляются психосинтез Роберто Ассаджиоли, расширенная карта бессоз­нательного Ст. Грофа и интегральная психология Кена Уилбера.

В России данный подход реализуется в интегративной психологии, разработке которой мы посвятили последнее десятилетие.

Алфавит дхарм

В различных культурах существовали достаточно четкие и ясные способы ретранслирования психического состояния, целостных си­туаций опыта.

В буддийской традиции в этом контексте употреблялось слово «дхар­ма», обозначающее целостные ситуации опыта. Существовал некий нормативный, поддающийся транслированию «алфавит» из 50— 120 дхарм, в котором были зафиксированы канонические состояния, мо­дальности опыта.

Дхарма (корень dhr, 'держать', 'поддерживать') в буддийской тра­диции имеет несколько значений:

• учение Будды Шакьямуни;

• текст (совокупность текстов), в котором это учение изложено;

• состояние сознания.

Именно в третьем значении мы используем понятие дхармы. При этом мы четко понимаем, что все три значения этого понятия взаимо­связаны.

Дхарма в буддизме — это целостное состояние сознания, тела и эмоций. Мы можем сказать, что язык дхарм — это алфавит базисных переживаний в пространстве психической реальности.

В индийской традиции любая проявленная и непроявленная при­родная субстанция (пракрити) имеет три гуны (качества, свойства): сатва — уравновешенное, гармоничное, благое начало; раджас — под­вижное, страстное, деятельное; тамас — косное, инертное, темное.

Вот буква А. Пусть это будет состояние радости (пити). Любая дхар­ма бывает чистая, нейтральная и нечистая. Дхарма — это состояние сознания. Скажем, состояние «радость» — это дхарма номер один, «чи­стая радость» — дхарма номер два. «Радость в заниженном аспекте Кали» — дхарма номер три.

Вот буква Б. Пусть это будет Любовь. Духовная любовь, чистая и благостная — дхарма номер один. Страстная и бурлящая — дхарма номер два. Апатичная, заниженная, пожирающая — дхарма номер три.

Язык дхарм или состояний целостных переживаний являлся базой буддийской психологии.

Обучение в буддийской психологии происходило от алфавита к грамматике — от переживания состояния (это буква А языка переживаний, потом другая буква языка переживаний, третья буква языка переживаний) к осознанным переходам из одной дхармы в другую. Каждый — от простого бхикшу (монаха) до архата (достигшего выс­шей степени реализации, того, кто вырвал с корнем причины страда­ний и вышел за пределы смертей и рождений) — предельно ясно осоз­навал, что это за переживание. Так был построен язык переживаний в древнебуддийской психологии. И дальше разрабатывалась граммати­ка языка, как от одного состояния переходить к другому.

В конце концов, бхикшу, изучивший алфавит и грамматику, на­учался самостоятельно достигать и находиться в брахма-вихаре — в пространстве ничем не ограниченных четырех прекрасных драго­ценных состояний сознания. При этом нужно совершенно четко по­нимать, что эти состояния являются одновременно особой медита­цией, позволяющей «уму вступить в рай чистой земли», и цель меди­тации — состояние сознания. Четыре возвышенных состояния со­знания — брахмавихара на пали (язык, на котором говорил Будда и на котором записаны его учения) — это четыре качества сердца, ко­торые, будучи развиты в совершенстве, поднимают человека на выс­ший духовный уровень.

Любящая доброта {«метта», которое может быть переведено как любящая доброта, всеобъемлющая любовь, доброжелательность, бес-самостная всеобщая и безграничная любовь) — это медитация любви, в ней бхикшу должен установить свое сердце в стремлении к благу всех существ, в том числе и к счастью врагов. Метта указывает на ка­чество ума, которое имеет целью достижение счастья другими. Пря­мыми следствиями метта являются добродетель, свобода от раздражи­тельности и возбужденности, мир внутри нас и в отношениях с окру­жающим миром. Для этого следует развивать такое состояние как лю­бящую доброту ко всему живому.

Сострадание (каруна) — это медитация сострадания, в которой бхикшу размышляет обо всех существах, находящихся в беде, ясно представляя их печали и тревоги так, чтобы пробудить в своей душе глубокое сострадание к ним. Свойством каруна является желание ос­вободить других от страдания. В этом смысле сострадание совершенно отличается от жалости. Оно ведет к великодушию и желанию помочь другим словом и действием. Каруна играет важную роль в учении Будды, которое называется также Учением Мудрости и Сострадания. Именно глубокое сострадание Будды привело его к решению разъяс­нить Дхарму всем живым существам. Любовь и Сострадание — это два краеугольных камня практики Дхармы, поэтому буддизм назы­вают практикой, удаляющей страдание.

Радость (мудита — счастье в счастье других) — это медитация ра­дости, в которой бхикшу размышляет о процветании других и радуется их радостям. Это радость, которую мы ощущаем, увидев или услы­шав о счастье и благополучии других, это радость успеху других без оттенка зависти.

Равностность {упекха — состояние без рассуждений о приобрете­нии и потере, без хватания, цепляния за веру как за истину, вне отно­шений, без гнева и горестей) — это медитация на безмятежность, в ней бхикшу поднимается выше любви и ненависти, жестокости и по­давления, богатства и желания и смотрит на свою собственную судьбу с беспристрастным и совершенным спокойствием. Равностность ука­зывает на спокойное, устойчивое и стабильное состояние ума и про­является при столкновении с несчастьем и неудачей. Обладающий этим драгоценным состоянием с невозмутимостью встречает любую ситу­ацию с одинаковым мужеством, без волнений, отчаяния, сожаления. Равностность — это беспристрастное размышление над действиями (карма) и их результатами (випака). Упекха разрушает предвзятость и избирательность, приводя к осознанию того, что каждый сам являет­ся хозяином и наследником своих поступков.

Язык Дао

Традиционная европейская психология и основанная на ее прин­ципах психотерапия не изобрели языка, который описывает целост­ные ситуации опыта, и не пользуются им. То, что мы имеем в гештальт-терапии, в НЛП, психосинтезе, телесно-ориентированной терапии, это фрагменты и осколки этого языка, никем не систематизированные. В то же время осознание того, что в психотерапевтической и транс­формационной работе предметом интеграции являются целостные си­туации опыта клиента, становится все более и более популярным (хо-лономный подход в трансперсональной психологии, голографическая модель функционирования психики К. Прибрама, синергетика А. Ко­лесникова, голо динамика В. Вольфа, матричный принцип организации психики С. Всехсвятского, кластерная теория М. Щербакова и др.).

Эта традиция наиболее изысканно изложена в даосизме и «Книге перемен», одной из древнейших китайских эзотерических книг. В ней содержится представление о 64 гексаграммах, которые в точности со­ответствуют полному набору генетического кода. Мы можем предпо­ложить на более глубоком уровне, что с помощью генофонда можно осуществлять универсальную кодировку всего живого на планете. Китайская «Книга перемен» в каком-то смысле является универсаль­ным кодом потока переживаний и потока энергии пространства-вре­мени, некой универсальной периодической системой переживаний.

Древние китайские даосы, уединяясь в пещерах от воздействия искажений, привносимых повседневной жизнью, настолько углубля­лись в тишину себя и освобождались от жизни биологического организма, что сумели настроиться и выделить те тонкие вибрации, кото­рые пронизывают все: сознание, материю, поток, — и назвали эти пуль­сации пульсациями Дао. Они выделили их канонический алфавит в виде 64 гексаграмм. Эти 64 гексаграммы есть не что иное, как описа­ние пульсаций Дао во времени.

Язык архетипов

Следующий язык сознания, живо и многогранно ретранслирующий ткань переживаний, целостных ситуаций опыта, — это язык архети­пов. Он присутствует во всех сказках и мифах всех народов. Язык архе­типов ближе к языку переживаний, чем то, с чем мы имеем дело в теоре­тических конструкциях современных психологии и психотерапии.

Под архетипами К. Г. Юнг понимал элементы коллективного бес­сознательного, обозначающие суть, форму и способ связи передаю­щихся по наследству бессознательных первичных человеческих пер­вообразов и структур психики, обеспечивающих основу поведения, структурирование личности, понимание мира и взаимопонимание людей.

Юнг писал: «Любое отношение к архетипу, переживаемое или про­сто именуемое, «задевает» нас; оно действенно именно потому, что пробуждает в нас голос более громкий, чем наш собственный. Говоря­щий праобразами говорит нам как бы тысячью голосов, он пленяет и покоряет, он поднимает описываемое им из однократности и времен­ности в сферу вечно сущего, он возвышает личную судьбу до судьбы человечества и таким путем высвобождает в нас все те спасительные силы, что извечно помогали человечеству избавляться от любых опас­ностей и превозмогать даже самую долгую ночь» (Юнг К. Г., 1987).

В наиболее обобщенном смысле архетип является сгустком энер­гии коллективного бессознательного, формой энергии, несущей в себе протосценарий типовых ситуаций. Архетип Младенца — это то, как ведет себя младенец во всех возможных ситуациях жизни и проявля­ется во всех человеческих традициях. Это и появление на свет, пер­вичная чистота, нерасчлененность, это ранимая юность, девственность восприятия, это и слабость, это и чистота духа. Каждый раз мы можем найти эту многоаспектность архетипа, проявляющую первичные про­тосценарий человеческого сознания на языке метафор и эмоциональ­но насыщенных праобразов.

«Архетип сам по себе ни добр, ни зол. Он есть морально индиффе­рентное numen, которое становится таким или другим, или про­тиворечивой двойственностью обоих лишь через столкновение с сознанием. Этот выбор добра или зла умышленно или неумыш­ленно следует из человеческой установки».

Мы рассмотрели несколько возможных форм ретранслирования переживаний, целостных ситуаций опыта. Мы говорили о пяти язы­ках сознания, о теории дхарм, даосской системе гексаграмм, юнгов-ских архетипах. Наверное, можно вспомнить и другие, не менее изощ­ренные языки описания психодуховной реальности. Но мне сейчас хочется поставить точку на историческом экскурсе.

Стало ли легче нам оттого, что в традиции существовали возмож­ности передачи глубинного опыта?

Можем ли мы войти в плоть этих традиций?

И нужно ли это?

Говоря о языках сознания, дхармах, гексаграммах, архетипах, мы должны предельно четко осознавать, что это тоже определенные се­мантические пространства. Иногда очень экзотичные, иногда не очень, но всегда являющиеся смыслами, с которыми мы строим определен­ные отношения и наполняем соками переживаний.

Человеческой психике, сознанию человека свойственно продуци­ровать реальность, психическую реальность, наполнять ее отношени­ем, значимостью и переживанием.