Не всем клиентам для того, чтобы добраться до при­чин своей проблемы, коренящихся в клеточной па­мяти, требуется долгая полноценная регрессия. Иногда лишь краткий фрагмент из какой-нибудь прошлой жиз­ни содержит всю информацию, необходимую им для ис­целения.

Каролина страдала от панического страха перед насе­комыми. Во время регрессии она увидела, как в 1503 году она работала на поле в Африке и буквально задохнулась, когда на нее обрушилась огромная стая саранчи.

Клаустрофобия у Тома исчезла после того, как он стал свидетелем собственной смерти, под завалом в угольной шахте в конце восемнадцатого века.

Бэрри боялся высоты, пока не вспомнил, как в сем­надцатом веке он, будучи маленьким мальчиком, свалил­ся с кокосовой пальмы. Ребенок сломал спину и не мог ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Так он и умер в одиночестве, глядя на колышущиеся в высоте листья ог­ромного дерева.

Я люблю работать с детьми, и они прекрасно поддают­ся регрессии. У многих из них — действительно у многих — до сих пор сохранились сознательные воспоминания о прошлых жизнях, и дети с удовольствием расскажут вам о них, если вы с искренним интересом спросите: «Кем ты был прежде?» Они совсем недавно с Другой Стороны и еще не успели понять, что говорить о про­шлых жизнях здесь не принято. И, конечно, они не знают, что существуют люди, не верящие в прошлые жизни. На­учившись связно выражать мысли, дети могут многое рассказать о том, где они были, что пережили, с кем по­знакомились в прошлом и какова Другая Сторона. Но мы по глупости часто отмахиваемся от подобных расска­зов, считая их выдумками. А прежде, чем дети научатся говорить, мы можем очень сильно помочь им, — особен­но пока они спят, а их не имеющий возраста сверхсознательный ум бодрствует, — нужно только нашептывать им, чтобы они отдали всю боль и негативность прошлых жизней белому свету Святого Духа.

Направляя ко мне Джея, его педиатр сказал, что не может обнаружить никаких объективных причин гиперактивности мальчика и его проблем с дыханием. Джей был исключительно умным, приветливым и добродуш­ным ребенком. Однако его заболевание служило причи­ной ночных кошмаров, приступов ужаса, неспособности сосредоточиться и проблем с дисциплиной в школе. Пе­диатр провел все возможные анализы, направлял маль­чика к детским психиатрам, перепробовал различные ме­дикаменты и немедикаментозные способы лечения. Врач не сказал мне, что я — их «последняя надежда», но мы были добрыми друзьями, и такие слова не обидели бы меня. Главное, что он все-таки набрал мой номер и обра­тился за помощью.

Это случалось не единожды, а раз двадцать. Мэри Бет знакомилась с мужчиной, который ей нравился, симпатичная, умная, добрая — она тоже нравилась ему, он назначал свидание. Они начинали встречаться регулярно, все как будто шло замечательно, но... В определен­ный момент мужчина говорил, что очень ценит ее как друга, и спрашивал, что она думает по поводу женщины, в которую он влюбился.

— Поймите меня правильно, — рассказывала Мэри , — я горжусь тем, что меня считают хорошим человеком и добрым другом; я рада, что мужчины доверяют не настолько, что поверяют свои сердечные тайны. Но мне уже тридцать два года. За всю жизнь мне всего один раз предлагали выйти замуж — я этого парня едва знала, ему нужно было жениться лишь для того, чтобы получить зеленую карту. Роль «лучшего друга» мне порядком поднадоела. Я хочу хоть раз оказаться той женщиной, о которой парень спрашивает совета у кого-то другого.

Возможно, я прошу слишком многого, но я надеюсь, что вы поможете мне понять, что я делаю неправильно. По­чему мужчины так легко проникаются ко мне дружеской любовью, но никто не влюбится по-настоящему?

Если говорить о том, что клеточная память способна расставлять многое по местам, то как не вспомнить о Юлии, которую регрессия в прошлую жизнь спасла по меньшей мере от многих лет ненужной боли, а возмож­но, и от смерти.

Юлия встретила Макса на свадьбе подруги. Ей было девятнадцать, она училась в художественной школе и бы­ла умна, деятельна и счастлива. Ему было двадцать. Сим­патичный, честолюбивый, обходительный, он был восхо­дящей звездой в процветающей маклерской компании. Она помнила, как стояла во время церемонии бракосоче­тания вместе с другими дружками спиной к остальным гостям и чувствовала, что на нее кто-то смотрит. Юлия глянула через плечо и поймала пристальный взгляд не­знакомого мужчины — с этого мгновения ее жизнь из­менилась. В тот вечер все танцы она танцевала с Максом. Через месяц они стали жить вместе, а еще через восемь месяцев поехали на Гавайи. Оба были уверены, что полюбили друг друга с первого взгляда, что они — «души-супруги». Юлия нисколько не сомневалась, что прожила вместе с Максом уже множество жизней. Как еще объяс­нить, что между ними сразу возникло такое взаимопони­мание и близость? Как объяснить, что с первого взгляда оба поняли, что их свела «судьба»?

Одна из многих удивительных вещей, касающихся ра­боты с регрессиями и клеточной памятью, состоит в том, что с проникновением в прошлые жизни очень час­то всплывают ответы на неожиданные и даже не задан­ные вопросы. Прекрасным примером может служить Ли Энн. Ей двадцать восемь лет, она архитектор. После посе­щения нескольких моих лекций она захотела отправить­ся в свои прошлые жизни. К тому же пациентка надея­лась, что регрессия поможет ей избавиться от паническо­го страха перед огнем. Она сама понимала, что этот страх принимает крайние формы. Стоило Ли Энн увидеть в га­зете заголовок о пожаре, она начинала плакать, а потом ей снились кошмары. Она не могла находиться в комна­те, где горел безобидный огонь в камине, — запах горя­щего дерева доводил ее буквально до истерики. Женщи­на не могла заставить себя чиркнуть спичкой, а если кто-то зажигал спичку в ее присутствии, обливалась холод­ным потом. Фактически, провести вечер при свечах в ресторане или в гостях у друзей было для Ли Энн настоящим подвигом — ей нестерпимо хотелось вскочить и задуть все свечи.

Саре было сорок три года, и она попала в замкнутый круг, знакомый очень многим моим клиентам: она слишком много ела оттого, что ее мучила депрессия, и ее мучила депрессия оттого, что она слишком много ела. Обычная «ловушка-22», в которую женщина попала, ког­да ей было 22 года. Она добросовестно испробовала все мыслимые диеты, регулярно посещала тренажерные за­лы, сдала множество анализов крови, предполагая, что избыточный вес является следствием гормональных, ме­таболических или генетических нарушений. Ее врачи в один голос твердили, что избыточный вес вреден для здо­ровья. Женщина была напугана, ею овладело чувство полной беспомощности и безнадежности. Заключения специалистов были противоречивы. Одни утверждали, что «дело не в калориях, но в содержании жира», а другие — что «содержание жира не имеет никакого значе­ния, главное следить за калориями». В конце концов Сара просто перестала обращать на них внимание. Она устала от ложных обещаний; от попыток и неудач; устала от ра­зочарования в глазах мужчин, когда она открывала им дверь, — с этими мужчинами она знакомилась через раз­личные брачные агентства. Она устала жить в теле, на ко­торое ей самой было противно смотреть; устала от по­стоянных депрессий и сопровождающих их головных болей; женщина не понимала, что с ней происходит и почему.

Некоторые клиенты особенно сильно затрагивают мою душу, и Шелдон был одним из таких. Это та­лантливый дизайнер по интерьерам, очень добрый чело­век необычайной душевной щедрости и спокойной ду­ховности. Он принадлежал к редкой породе по-настоя­щему невинных людей, и в сорок с лишним лет неспра­ведливость, низость и бесчестность потрясали его нас­только же глубоко, как в четырехлетнем возрасте. И это несмотря на то, что за восемнадцать лет профессиональ­ной деятельности ему регулярно приходилось сталки­ваться с этими и многими другими людскими пороками. Если у близких ему людей возникали какие-то физические или душевные проблемы, он считал своей прямой обязанностью помочь им. Он много работал, глубоко и деятельно любил. И что внушило мне особенно глубокую симпатию к Шелдону, так это его любовь к животным, ибо в их компании он чувствовал себя уютнее, чем среди людей, и лучше понимал их.

Неутолимое желание Шелдона установить в мире справедливость и порядок, что чаще всего невозможно сделать, привело к серьезным проблемам. Именно они и заставили мужчину обратиться ко мне. Во-первых, не­смотря на то, что по натуре Шелдон был оптимистом, ему становилось все труднее радоваться жизни, в которой слишком часто возникает вопрос «что случилось?». Во-вторых, в день, когда Шелдону исполнилось сорок, у него начались боли в груди. Врачи не обнаружили никаких объективных причин этих болей, но Шелдон убедил себя, что умрет от внезапного сердечного приступа. Наконец, он много лет употреблял марихуану и приобрел зависи­мость от этого наркотика. Затем он серьезно взялся за осуществление двенадцатишаговой программы для того, чтобы избавиться от этой зависимости. Программа по­могала, но он постоянно боялся рецидива, ибо все время испытывал желание на несколько часов сбежать в безот­ветственность, которую будто бы предлагает этот «лег­кий» наркотик. (Кто, между прочим, придумал этот неле­пый термин? Может ли быть «легкая передозировка», «легкая ломка», «легкое самоубийство»?)

Такое случалось с каждым. Нам всем знакома эта боль отвергнутости, остающаяся после разрыва с человеком, которого мы все еще любим. Это ужасно, это мучи­тельно, и единственное надежное средство исцеления — время и твердое намерение преодолеть боль и жить дальше.

Сорокалетняя Нелли была симпатичной, умной, уравновешенной женщиной. После пяти лет совместной жизни ее муж, Джордж, ушел к двадцатипятилетней жен­щине, которая вынашивала его ребенка. С тех пор прошел год. Женщину в меру своих сил пытались утешить родные и знакомые, она прошла восьмимесячный курс психотерапии, принимала антидепрессанты, — но все тщетно: рана до сих пор была так же свежа и болезненна, как в день разлуки с Джорджем. Нелли по-прежнему не могла нормально есть, спать и работать. Она ужасно по­худела и ослабла, ее красивые карие глаза опустели и вва­лились, и ей уже было стыдно одалживать у отца деньги на аренду жилья. Происходящее пугало и приводило женщину в замешательство. Она и прежде встречалась с мужчинами, даже недолго была замужем, ей уже прихо­дилось и самой отвергать и быть отвергнутой. Женщина постоянно напоминала себе, что раньше ей удавалось преодолевать подобную боль, и поэтому она способна пережить ее снова. Но в этот раз боль не проходила; это переросло в настоящую проблему, и Нелли не могла по­нять, в чем причина.

Незамужней Вэнди щел тридцать первый год. Она вы­росла на островке неподалеку от побережья возле -1тата Вашингтон. Сколько Вэнди себя помнила, она за­нималась плаванием, катанием на лодке и водных лыжах. Когда после окончания колледжа Вэнди начала работать маркетологом в городе Сент-Пол, штат Миннесота, она с радостью приняла предложение снять дом на берегу не­большого живописного озера, несмотря на то, что теперь ей приходилось добираться до работы на час дольше.

Женщина жила счастливой, безмятежной, что назы­вается «обыкновенной» жизнью до двадцати девяти лет. Однажды вечером она как обычно легла спать, но через несколько часов вдруг проснулась. Размеренный плеск волн, бьющихся о причал за ее окном, почему-то приво­дил ее в панический ужас. Женщина торопливо упаковала чемодан, помчалась в город, сняла номер в гостинице и с тех пор больше никогда не ночевала в домике у озера, как сказала мне Вэнди, она внезапно почувствовала, что вода, которая всегда казалась ей надежным другом, на самом деле была замаскированным соблазнительным чу­довищем-убийцей, и если подойти к ней поближе, то во­да ее убьет. Этот страх навалился на Вэнди столь неожи­данно и настолько противоречил свойственному женщи­не рациональному уравновешенному мышлению, что она уже задумалась, не случился ли с ней острый психоти­ческий приступ. Ее семейный врач был моим старым приятелем. Если бы Вэнди не верила ему совершенно без­оговорочно, то ей никогда не пришла бы в голову «безум­ная мысль» прийти в кабинет к экстрасенсу для ре­грессии в прошлую жизнь.

Бетси было сорок два года. Она страдала агорафобией более десяти лет, и, несмотря на назначенные ей транквилизаторы и усилия трех разных врачей, ей стано­вилось все хуже. Из-за болезни она рассталась с мужем, потеряла доходную работу в качестве агента по закупкам для крупной сети универмагов и могла бы потерять дом, если бы не сумела избавиться от своего недуга.

Я спросила, помнит ли она первый случай, когда по­чувствовала проблему. Бетси помнила это очень отчетли­во. Она направлялась на работу после больничного — на втором месяце ее первой беременности у женщины слу­чился выкидыш. По дороге Бетси зашла в банк. Внезап­ный приступ паники обрушился на женщину, когда она стояла в очереди. Ощущение было таким незнакомым и таким мощным, что Бетси подумала, что упадет в обмо­рок. На спине выступил холодный пот, от которого поч­ти сразу же насквозь промокла блузка. Когда подошла ее очередь, женщина, словно в тумане, пошла к свободному оператору, но вдруг застыла в полной растерянности. Ка­залось, что до окошка оператора тысячи миль. Тихие го­лоса вокруг нее зазвучали гулко, словно она слышала их со дна глубокого колодца. Бетси развернулась и побежала прочь из банка. Как она оказалась дома, женщина не зна­ет. Она помнит озабоченность мужа, который пытался убе­дить ее вернуться на работу; видела, как таяло с годами его терпение, — ведь Бетси становилась все более замк­нутой и ей все труднее было участвовать в их совместной жизни — эмоционально, финансово, физически. Факти­чески, она сама настояла на разводе, ибо ей тяжело было видеть разочарование и напряженное терпение в его гла­зах. Когда муж ушел, она испытала искреннее облегчение.

Безразличие к жизни

В свои сорок семь лет Рон был образцовым представителем верхушки среднего класса. У этого человека было все, о чем он мечтал, и даже больше, — тем труднее ему было понять свое растущее безразличие к жизни в целом и к жене в частности.

Это равнодушие все больше угрожало его миру, — а он понимал, что в глубине души искренне ценит этот мир. Единственное объяснение, которое Рон мог дать происходящему, состояло в том, что у него в самом раз­гаре «кризис среднего возраста».

— С одной стороны, мне противна сама мысль о том, чтобы быть культурным клише, этаким образцовым семьянином и гражданином, — сказал он мне, — но, с другой стороны, мне больно видеть, как мое нынешнее состояние сказывается на жене. Я ее люблю. И — Боже ! — мы прожили вместе двадцать шесть лет. Я не хочу ее потерять. Но ей кажется, что я отталкиваю ее от себя всякий раз, когда она пытается пойти мне навстречу. И она права. Я сам это чувствую. Я недоволен собой, я бра­ню себя, но затем вновь и вновь веду себя точно так же. Видимо, жена чувствует, что я несчастен, и хочет, чтобы я открылся, рассказал ей, в чем проблема, ведь тогда мы могли бы попытаться решить ее вместе. Но я не могу от­крыться, потому что сам не знаю, в чем дело. Может быть, проблема состоит как раз в том, что никакой проб­лемы нет. Поскольку мне не на что жаловаться, очевидно, причина во мне самом. Я утратил страсть, утратил любо­пытство, утратил радость, утратил интерес к будущему. Я ощущаю эмоциональную опустошенность, и без посто­ронней помощи мне не найти себя снова.

Цинтии было 30 лет. Эту женщину направил ко мне мой друг, психиатр. Ее потребность во внимании стала очевидной еще до того, как она вошла в мой кабинет. Я слышала, как она говорит и смеется в прием­ной, и голос ее звучал примерно вдвое громче любой до­пустимой нормы. Из-за своей привычки бурно жестику­лировать она ухитрилась опрокинуть лампу и разлить свой кофе уже за тот короткий промежуток времени, по­ка представлялась моим сотрудникам. Выйдя, чтобы пригласить ее в кабинет, я увидела, что ее слишком обле­гающее, слишком короткое платье с глубоким вырезом, взлохмаченные волосы и яркий макияж — все было на­правлено на то, чтобы транслировать в окружающий мир то же самое послание, которое передавал оглуши­тельный голос и бурная жестикуляция: «Смотрите на меня!».

Вначале женщина, видимо, собиралась убедить меня, что она — одна из счастливейших клиентов, которых мне приходилось принимать в своем кабинете, и она пришла ко мне вовсе не для того, чтобы избавиться от каких-то проблем. Она сказала, что видела меня по теле­визору и захотела встретиться со мной лично. Что же ка­сается этой ее «потребности во внимании», на которую жалуется психиатр, то с его стороны это просто нелепое преувеличение. В конце концов, кому не нравится внима­ние? И что тут плохого, если внимание окружающих дос­тавляет ей удовольствие? Понятно, что многим это не нравится, но всякому ясно: ей просто завидуют.