Домашнее обучение и воспитание, представленное в Российской империи иностранными и российскими гувернерами и гувернантками, было в дворянской среде достаточно распространенным феноменом. В данной статье мы попытаемся рассмотреть, как проходила процедура получения статуса домашнего учителя / учительницы иностранцами в соответствии с законодательством во второй четверти XIX в., когда удалось выстроить систему эффективного контроля за деятельностью домашних наставников.
Законодатель постоянно возвращался к теме регулирования деятельности иностранных учителей, в результате к 20-м гг. XIX в. были приняты нормативные документы с прописанной процедурой оформления статуса домашнего воспитателя. Практика выполнения этих распоряжений изучена нами по материалам СанктПетербургского и Московского учебных округов.
Для того, чтобы получить разрешение на обучение юношества в частных домах, иностранец должен был пройти испытания в университете и получить свидетельство на право обучения. Из протоколов испытательного комитета, действовавшего в СанктПетербургском университете, видно, что председательствовал на заседании комитета ректор университета. В конце 1820 – начале 1830-х это был А.А. Дегуров, француз по происхождению, специалист по латинскому языку. Заявления на его имя желательно было подавать на одном из этих двух языков, которыми ректор владел профессионально. Конечно, большинство заявлений поступало на французском языке, но встречались тексты на латыни (от особенно знающих кандидатов на учительские должности) и на родных языках претендентов (английский, немецкий), если те абсолютно не владели французским. В таком случае для Дегурова секретарь комитета делал краткое резюме о кандидате, и, главное, сообщал, в каком предмете предполагается проверка знаний. Пристрастие Дегурова к французскому языку было столь известно, что в комплексе дел испытательного комитета университета видны листы-просьбы на имя ректора, написанные по-французски откровенно чужой рукой, а все остальные документы претендент заполнял сам, но на другом языке. Отдельно надо было указать место жительства кандидата, и здесь кандидаты вписывали русские обозначения улиц так, как они их воспринимали на слух, без учёта падежей. Елизавета Ролин написала так: «жительство имею в Воснесенская улица в Доме Госпоже Ниелсон третием Этаже спрасить у самая Касайка Дом» [3. Д. 331. Л.1]. Большинство кандидатов просили проверить их знания в том или ином языке, но могли быть формулировки с просьбой проэкзаменовать, чтобы быть «as English governess» [3. Д. 552. Л. 1].
В состав испытательного комитета входили ординарные профессоры университета и лекторы иностранных языков. Лекторы – немцы и французы, порой сами были в прошлом домашними учителями. Так, в Москве в состав испытательного комитета входили лекторы А.И. Пако, в прошлом домашний учитель Самариных [1, с. 201], и Ю.К. Фелькель, в прошлом гувернёр И.П. Новосильцева [1, с. 513]. Испытуемый (потенциальный гувернер или гувернантка) отвечал устно на вопросы по предмету испытания и писал сочинение. По окончании процедуры Комитет выносил определения, и далеко не всегда утвердительного характера. Возможны были несколько итоговых формулировок, отражавшиеся в тексте свидетельства: может учить языку, только началам языка, языку и словесности, может учить нескольким языкам, может обучать чтению и письму на языке, может обучать только чтению или только разговорам на этом языке, «может учить языку, но не знакам препинания, по обыкновению женского пола» [3. Д. 379. Л. 3], «может учить с успехом» [3. Д. 413. Л. 1], «может учить с честью» [3. Д. 744. Л. 3], может обучать первым четырём действиям арифметики.
Итоговое свидетельство в то время выглядело таким образом: «Объявительнице сего Иностранке Кларе Лафонтен в следствие поступившего от нея прошения Училищный Комитет Императорского С.Петербургского Университета дозволяет, на основании § 146 Устава учебных заведений обучать в частных домах французскому языку, так как она Лафонтен по экзамену оказалась к тому способною; во уважение чего и дано ей сие Свидетельство за надлежащим подписанием и приложением.: Д.316. Л. 2]. Подписывали свидетельство ректор А. Дегуров и секретарь комитета. В тексте документа ничего не говорилось о гувернёрстве, не указывались и какие-то обязательства, налагаемые этим документом. В нём даже первоначально не указывались данные о человеке, кроме его имени и иностранного (без конкретизации) статуса. Эта ошибка вскоре была замечена, и текст свидетельства подкорректировали. Фамилию старались писать не только по-русски, но и на языке оригинала, что было важно из-за проблем с транскрибированием имён иностранцев. Появились уточнения брачного статуса – девица или вдова (тогда указывалась девичья фамилия). Указывалось и конкретное подданство: «швейцарская подданная, вдова Жени Гишар урождённая Жоли» [3. Д. 502. Л. 4]. В свидетельство также вошла фраза
«может обучать такому-то языку и быть гувернанткою» (мужчинам уточнений о гувернёрстве не делали). Корректировке подверглось и указание, на основе какого документа университет проводил испытание. Теперь фраза об этом в свидетельстве звучала так: «Училищный Комитет Императорского С.Петербургского университета дозволяет на основании § 320 Высочайше утверждённого в 8 день декабря 1828 года Устава Учебных заведений обучать в частных домах» [3. Д. 474. Л. 4].
Судя по личным делам, у экзаменаторов были излюбленные темы сочинений для испытуемых: об образовании, о важности образования, об образовании как источнике счастья, об образовании юных леди, о науках, об обязанностях гувернантки, о качествах, необходимых хорошей гувернантке, о характере детей, о скромности, о терпении, о благодарности; но могли быть и оригинальные темы сочинений – например, о музыке или о равенстве людей.
После указа 12 июня 1831 г., в очередной раз объявившего обязательным получение свидетельства на право обучения в частных домах и определившего необходимый минимум документов, для прохождения испытания стали требовать одобрительных свидетельств от священников соответствующих конфессий и отзывов от работодателей. В зависимости от религиозной принадлежности кандидаты представляли документы от священника англиканской церкви, французской реформатской церкви, пастора евангелической лютеранской церкви, настоятелей католической церкви святой Екатерины в Петербурге и церкви ордена доминиканцев. Работодатели писали примерно так, как это сделал барон Зедделер в свидетельстве Вильгельмине Мюллер: «Предъявительница сего, Гамбургская урожденка Каролина Вильгельмина Миллер состоит при детях моих и отличается точностию в исполнении своих обязанностей, добрым нравом и хорошим поведением. Во удостоверение чего и дано ей
сие свидетельство за моею подписью и с приложением гербовой моей печати. Вице Директор Военной Академии, Генерал майор и разных Орденов Кавалер барон Зедделер» [3. Д. 508. Л. 3]. Итоговое свидетельство теперь приобрело следующий вид: «По Указу ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА, Самодержца Всероссийского, и прочая, и прочая, и прочая, предъявитель сего, французский подданный Жан Баптист Николай Фавр в силу, состоявшегося 1755 года Майя 31 дня именного блаженной и вечнодостойной памяти Государыни Императрицы ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ Высочайшего Указа, и Высочайше конфирмованного в 1819 году Положения Комитета гг. Министров, явившись в ИМПЕРАТОРСКИЙ Санктпетербургский Университет, просил свидетельства о способности своей быть домашним учителем. По произведении ему испытания в Комитете, на сей конец учреждённом, оказался он способным обучать французскому языку, не принимая на себя ничего другого, кроме означенного здесь, в чём и подпискою обязан: в следствие чего и имеет он пользоваться защищением онаго Университета, доколе того достойным себя оказывать будет своим прилежанием и поведением. Во уверение того, по силе вышеприведённых Высочайших Указов, и дано ему Г. Фавру сие свидетельство от Правления ИМПЕРАТОРСКОГО Санктпетербургского Университета, за надлежащим подписанием и с приложением его печати. Санкт-Петербург, июня 16 дня, 1832 года» [3. Д. 557. Л. 9]. В этом свидетельстве происходила отсылка к совсем иным правовым документам, и обозначался возможный предел действия документа (чего не было раньше): пока получивший свидетельство будет достоин своим прилежанием и поведением. Домашний учитель мог и не утратить навыков французского языка, но потерять право на обучение юношества, если бы его поведение стало внушать сомнения.
Стандартная процедура прохождения испытания и получения свидетельства занимала несколько дней, но бывали случаи экстренного оформления документов, если ректора университета просили об этом, и случаи специального замедления (опять же, по просьбе какого-нибудь уважаемого лица). В связи с отъездом для работы гувернёром в семье псковского гражданского губернатора А.Н. Пещурова стремительно был проэкзаменован француз барон Михаил Баккар (da Baccara). Пещуров вышел на князя В.П. Кочубея, а тот написал попечителю Санкт-Петербургского учебного округа К.М. Бороздину (5 февраля 1832 г.), и тот дал указание ректору университета Дегурову (6 февраля), а 8 февраля прошло испытание [3. Д. 1006: Л. 1–5]. Как и следовало ожидать, результат проверки знаний был положительный. А вот в случае Ж. Фавра ректора предупредили (сначала секретным письмом, а потом по официальным каналам), что министр народного просвещения 31 августа 1831 г. просит не торопиться с выдачей ему свидетельства, хотя испытание Фавр уже прошёл. В итоге на свидетельстве стоит дата 16 июня
1832 года, т. е. девять с половиной месяцев спустя после обращения министра и 10 месяцев после испытания [3. Д.557. Л. 3–5 об., 8, 9].
После выхода в свет Положения 1834 г. механизм допуска кандидата в домашние учителя к испытаниям на проверку их знаний запускался после обращения к попечителю учебного округа. Стандартная процедура на примере подданного Великобритании Джона Вильяма (Вильгельма) Невилля (Невиля, Невёля), выглядела так [4. Д. 4970]. Кроме прошения на имя попечителя с указанием возраста (родился в 1809 г.), места рождения (Манчестер), родителей (Charles и Sarah Neville), даты крещения, образования (домашнее), даты приезда в Россию (1844 г.), он представил справку из англиканской церкви в Санкт-Петербурге (пастор удостоверял его церковное рвение), свидетельство о жительстве от квартального надзирателя Литейной части Петербурга, и два свидетельства от российских подданных, гвардии ротмистра и кавалера Петра Каханова и коллежского асессора Виктора Казаринова, которые удостоверяли, что во время проживания на квартире соответственно сначала у одного, а потом у другого, Невилль «вёл себя отлично хорошо и что он нравственно безукоризненный» [4. Д. 4970. Л. 5]. Изучив представленные документы, попечитель 2 марта 1846 г. разрешил допустить к испытаниям Невилля и уведомил ректора Санкт-Петербургского университета об этом. Невилль желал получить документ на право обучения английскому языку, поэтому его проверяли в знании основного предмета (английский язык) и дополнительных (история, география, арифметика). Испытание из-за обилия предметов и серьёзности испытания проходило в два этапа.
7 марта Невилль проверялся в арифметике (вычитание и умножение дробей, тройное правило, вычисление процентов), где показал удовлетворительные познания, и английском языке. Здесь он написал сочинение о лорде Байроне и разрешил вопросы, которые ему задавались по-английски: on the formation of the the plural; the comparison of adjectives; the difference between could, would, should and might; on the possessive pronoun; on the demonstrative pronoun; on the changes of termination in the verbs. Эти знания Невилля были оценены как «хорошие». 28 марта прошёл второй тур испытаний: история и география. Невилль получил следующие вопросы по истории: возвышение Юлия Цезаря; завоевания Карла Великого; семилетняя война; и по географии: провинции Пруссии; государства Южной Америки; важнейшие реки России.
Эти знания Невилля были оценены как «довольно хорошие», но стоит отметить сложность вопросов – как по истории, так и по географии. А ведь это были дополнительные предметы, и вопросы были направлены на то, чтобы проверить общую эрудицию будущего домашнего учителя. Ректор проинформировал попечителя учебного округа о всех деталях испытания, приложив протокол его. По результатам испытания Невилль получил свидетельство на право обучения в частных домах: «он обязан, на точном основании § 25 и 26 вышеупомянутого положения при определении в частные дома для воспитания детей, также при переходе с сею же целью из одного дома в дом и при переезде для постоянного жительства из одной губернии в другую, предъявлять настоящее свидетельство Директору Училищ и Уездному Предводителю дворянства тех мест, где водворится и представлять Директору Училищ, согласно § 9 дополнительных правил о домашних наставниках и учителях, утверждённых Г. Министром Народного Просвещения 2го Августа
1834 года, с окончанием каждого года, отчёты в своих трудах и занятиях и одобрительные о себе свидетельства от Уездного Предводителя Дворянства и от лиц, у коих исполнять будет обязанности своего звания» [4. Д. 4970. Л. 12]. Этот текст обрисовывал обязанности учителя, и ссылаться на незнание закона теперь ни иностранцы, ни родители, ни местные власти не могли: всё было прописано в основном документе иностранного воспитателя – его свидетельстве на право обучения в частных домах. Свидетельство также скреплялось надлежащими подписью (попечителя Санкт-Петербургского учебного округа) и печатью, на нём была проставлена дата – 16 апреля 1846 г., и с Невилля было взято 12 рублей серебром за оформление свидетельства. Дальше он дал расписку, что не будет навязывать своим воспитанникам-православным постулаты другой веры, и 20 апреля 1846 г. получил свидетельство.
В губерниях испытания проводили местные гимназии, но протоколы проверял испытательный комитет университета. В 1850–51 гг. возникла коллизия в отношениях новгородских педагогов и петербургских университетских профессоров из-за Эмилии Гросс, претендовавшей на звание домашней учительницы. Девица Эмилия Гросс, Саксонская подданная, дочь красильного мастера, представила метрическое свидетельство о рождении (ей было полных
16 лет), свидетельства о крещении и конфирмации (она лютеранка), одобрительные свидетельства о её поведении, в том числе от местного полицмейстера. Поскольку проживала она в Новгородской губернии, то попечитель Санкт-Петербургского учебного округа просил директора Училищ Новгородской губернии организовать для Гросс проверку знаний. 8 ноября 1850 г. были проведены словесные испытания в немецком, французском и русском языках, 10 ноября – в истории, географии и арифметике, а 14 ноября Эмилия читала пробную лекцию на немецком языке «Об употреблении вспомогательных глаголов в синтаксическом отношении», лекцию на французском языке «О причастии» и написала письменные ответы на заданные темы по-немецки и по-французски. В провинции набор вопросов по дополнительным предметам был ещё больше. Э. Гросс получила следующие вопросы по истории: обозрение истории Египта; о финикиянах; о войнах греков с персами; о самых важных происшествиях XV столетия; о Карле Великом; о Семилетней войне; об Иоанне IV Васильевиче; об императрице Екатерине II. Местные педагоги сочли, что она показала «очень хорошие» знания, в том числе и по истории, а лекции читала «плавно и отчётливо», и взяв с неё
12 рублей серебром, попросили попечителя учебного округа выдать Э. Гросс полагающееся свидетельство домашней учительницы немецкого и французского языков [4. Д. 5445. Л. 1–2, 9–10]. Попечитель М.Н. Мусин-Пушкин передал весь пакет документов на рассмотрение в Санкт-Петербургский университет. Лекторы университета Перро и Эльснер, специалисты соответственно во французском и немецком языках, прочитали её письменные ответы и сделали такие выводы. Перро сообщил, что французские сочинения Э. Гросс, «наполненныя запутанными фразами, орфографическими и нередко грамматическими ошибками, изобличают явное незнание самых простых правил Французского языка». Перро указывал, что Э. Гросс не владеет ударениями, столь важными во французском языке, неверно употребляет времена изъявительного и сослагательного наклонений в глаголах, неправильно сочетает глаголы, существительные и прилагательные с предлогами, ошибается в артиклях, относительных и притяжательных местоимениях. Всего руссицизмов и грамматических ошибок Перро насчитал 172 и просил отказать девице Э. Гросс в выдаче ей диплома. Эльснер счёл немецкий текст «в требуемом порядке» и согласился, чтобы Э. Гросс присвоили звание учительницы немецкого языка [4. Д. 5445. Л. 7–8]. Ректор университета П.А. Плетнёв подробно сообщил все результаты обсуждения попечителю учебного округа Мусину-Пушкину, а тот, повторив аргументы в письме директору училищ Новгородской губернии, сделал строгое замечание Совету Новгородской гимназии, за то, что в ходе испытания Э. Гросс во французском языке они не заметили серьёзных грамматических ошибок, на которые потом указал лектор университета Перро, и приняли ответ как правильный [4. Д. 5445. Л. 25]. В итоге Эмилии Гросс выдали свидетельство на право быть учительницей немецкого языка, взяв расписку об адекватном поведении по отношению к воспитанникам православного исповедания, но можно представить, какой стресс пережила юная девушка, принятая хорошо в Новгороде и так раскритикованная столичными знатоками, и каким ударом для репутации новгородских педагогов (особенно учителя французского языка) был разгромный отзыв столичного лектора Перро.
Консулы европейских держав знали, с какими сложностями при оформлении надлежащих документов на право преподавания в России сталкиваются их соотечественники, и предпринимали усилия, чтобы помочь им. Сохранился текст донесения от 4 (16) октября 1843 г. управляющего консульством Швейцарской конфедерации в Москве г. Гларнера, адресованный федеральной директории, где разъяснялись все вопросы, которые могли возникнуть у швейцарца, приехавшего, чтобы сделать гувернёрскую карьеру в России. Гларнер констатировал: «Российское правительство старается в наименьшей возможной степени доверять воспитание детей иностранцам. Поэтому оно часто создаёт трудности для иностранных учителей вообще. Экзамен, который они обязаны сдать, прежде чем поступить на службу или давать уроки, совсем не трудный, но наши соотечественники очень часто оказываются в весьма затруднительном положении из-за того, что необходимо представить большое количество бумаг для допуска к этому экзамену» [2, с. 86]. Гларнер привел и список необходимых документов, и прокомментировал его: «N.B. Лицам, сдавшим экзамен, выдаётся диплом. Без этого диплома местные власти не допускают к работе воспитателей и учителей. Лица, у которых работают учителя без диплома, подвергаются штрафу.
Все иностранцы, являющиеся для сдачи экзамена, обязаны представить:
1. Паспорт или вид на жительство.
2. Свидетельство о рождении и крещении.
3. Справку о причастии для католиков.
4. Аттестат учебного заведения, в котором человек обучался,

или справку о благонадёжности, выдаваемую российским послом или посланником в столице страны, откуда приезжает этот человек или выходцем которой он является.
N.B. Представляется, что обычно бывает трудно получить эту последнюю справку, но во всех случаях и без исключений в выдаче диплома отказывают всем иностранцам, которые не имеют этой справки» [2, с. 85].
Российские дипломатические представительства действительно имели негласное указание властей ограничивать выдачу документов на въезд в Россию тем, кто желал заниматься учительской деятельностью, и прежде всего проверяли их благонадёжность. Швейцарский консул не мог знать об этом распоряжении, но последствия его наблюдал совершенно отчётливо.
Итак, мы видим, что в соответствии с курсом на «сворачивание» домашнего образования, реализуемого Министерством народного просвещения, постепенно усложнялась процедура оформления документов на получение звания домашнего учителя / учительницы, что должно было отпугнуть определённую часть иностранцев и затруднить им гувернёрскую карьеру.

Список литературы
1. Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета, за истекающее столетие, со дня учреждения января 12-го 1755 года, по день столетнего юбилея января 12-го 1855 года, составленный трудами профессоров и преподавателей, занимавших кафедры в 1854 году, и расположенный по азбучному порядку: в ч. 2. – Ч. 2. – М., 1855.
2. Донесение управляющего AD INTERIM Консульством Швейцарской Конфедерации в Москве г. Гларнера федеральной директории (Люцерн). 4 (16) октября 1843 г. // Россия – Швейцария = Russie – Suisse = Russland – Schweiz. 1813-1955: Документы и материалы. – М., 1995.
3. Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф.14. Оп. 24.
4. ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1.