Новые российские исследования эпохи Николая I (по материалам: Выскочков Л.В. «Император Николай I: Человек и государь» (СПб., 2001) и «Николай I» (М., 2006)).

Будучи в Санкт-Петербурге, я имел возможность ознакомиться с новыми российскими исследованиями, посвященными эпохе Николая I. По ней вышло неожиданно много публикаций, что отнюдь не является исключением, подобным образом выглядят исследования, посвященные другим эпохам. Ренессанс интереса к истории заметен, особенно в части истории императорского дома и военного дела. Складывается впечатление, что российские историки стараются нагнать упущенное время; это впечатление подтверждает большое количество переизданий и репринтов дореволюционных публикаций.
Думаю, что для польского историка, привыкшего к функционированию зон «молчания» в советской историографии и немногочисленным изданиям, такое положение дел может оказаться большим сюрпризом. Тем более что знания польских историков в этой области весьма фрагментарны.
При наличии бросающегося в глаза немалого количества посредственных книг в новейшей российской историографии доминируют профессиональные труды, богатые новыми источниками и выполненные на высоком методическом и содержательном уровне. Это относится также к исследованиям николаевской эпохи.
Свидетельством ренессанса николаевской проблематики являются не только публикации, но и конференции и выставки, например, в Эрмитаже, музеях Петергофа и Павловска. Немало трудов появилось в 1996 г. в связи с 300-летием династии Романовых и одновременно 200-летием рождения Николая I.
На волне усилившегося интереса к эпохе возникла проблема
оценки Николая, в первую очередь, как правителя, во вторую – как человека. Характерно, что дискуссия идет вокруг тезиса, сформулированного еще в 1912 г. либеральным историком А.А. Корниловым [12], который утверждал, что система Николая I представляет собой




© Щепанский Е., 2012

продукт просвещенного абсолютизма, подобный системе Фридриха II и Иосифа II. Советская историография этой проблематики не затрагивала. Известный и у нас историк Н.Я. Эйдельман, писавший уже в период «перестройки» и занимавшийся проблематикой реформ в России, утверждал, что абсолютизм Николая, продолжавший линию короткого царствования Павла I [30, с. 357], не был
«просвещенным» [28]. Он склонялся к оценкам других историков, таких как М.Н. Покровский и С.В. Мироненко, объяснявших консерватизм системы и отсутствие реформ («Тридцатилетняя контрреволюция») ее переходным характером, а в особенности эгоистичным сопротивлением со стороны дворянства, а также бюрократического аппарата и высшей бюрократии.
Во время перестройки были опубликованы пользовавшиеся большой популярностью работы историка литературы Г.И. Чулкова [25], который, создавая психологический портрет Николая и объясняя причины конца реформ, начало собственно николаевской эпохи связывал с подавлением польского восстания. Скорее как курьез
можно рассматривать голос непрофессионального историка
М.Н. Залевского, который решил написать книгу o Николае I, дабы
«очистить память об императоре, так замазанную либералами и социалистами и вообще красненькими и розовенькими историками и литераторами» [2, с. 84]. В 2000 г. историк Н.С. Киняпина в работе
«Николай I: личность и политика» поставила важную проблему влияния личностных черт Николая I на политику государства [11].
К приведенной выше характеристике состояния исследований следует добавить биографии сановников и министров Николая, в том числе, в частности, многочисленные труды, посвященные министру просвещения С.С. Уварову [26], а также работы американского историка на тему экономической политики Е. Канкрина [16]. Из других сановников исследований удостоились А.Х. Бенкендорф, М.М. Сперанский и М.А. Корф.
В США труд, озаглавленный «Человек вполне русский – Император Николай I в свете исторической правды», опубликовал историк-эмигрант Н.Д. Тальберг [21]. Эта работа хронологически продолжает монументальный труд генерал-лейтенанта и директора Императорской публичной библиотеки Н.К. Шильдера [27].
Здесь невозможно подробно описать все публикации, но стоит обратить внимание на все лучшее знание источников, недостаточно известных польским историкам, и польские сюжеты которых, впрочем, не много. Так, в публикации «Записки очевидцев 14 декабря
1825 г.» впервые опубликованы полностью воспоминания николаевских генералов, находящиеся в фонде М.А. Корфа в Российской национальной библиотеке в Петербурге [9]. Впервые также были опубликованы сообщения участников кавказской войны, до сих пор

частично замалчивавшиеся в российской историографии – офицера-разведчика Ф.Ф. Торнау [22] и будущего военного министра и последнего фельдмаршала Д.А. Милютина [14; 15].
Аналогичным образом постоянный интерес историков вызывают
как начало царствования Николая I, так и его загадочная кончина (включая тезис о самоубийстве), особенно после публикации исследования А.Ф. Смирнова [20], основанного в значительной мере на воспоминаниях участника польского восстания 1863 г. Яна СтеллыСавицкого [31].
Среди источников особого внимания заслуживают «Записки» и
«Дневник. Год 1843-й» Модеста А. Корфа, близкого сотрудника Михаила Сперанского, статс-секретаря канцелярии Николая I и члена Государственного Совета. «Записки» уже публиковались в 1876 г. [17] и 1896 г. [8]. «Дневник. Год 1843-й» был опубликован впервые по рукописи, хранящейся в Государственном архиве Российской Федерации в документах фонда библиотеки Зимнего дворца, подготовленной к публикации И.В. Ружицкой. Его значение выходит за
рамки традиционного дневника одного года. Этот бесценный документ николаевской эпохи обнажает механизмы власти и высшей бюрократии, показывает роль М. Сперанского, Е. Канкрина, И. Паскевича, А. Бенкендорфа в дискуссиях и принимавшихся решениях. «Дневник» позволяет также совершенно по-новому оценить место и роль члена Государственного Совета, бывшего министра финансов царства Польского князя Ксаверия Друцкого-Любецкого.
Приведенное выше состояние исследований несколько раз характеризовал историк из Санкт-Петербургского государственного университета Леонид Владимирович Выскочков [2]. Также и в его труде «Император Николай I: Человек и государь» [3] мы находим самое обстоятельное представление источников проблематики. Неожиданны их многочисленность и разнородность. Кроме документов государственной администрации – переписка, донесения иностранных дипломатов, дневники и воспоминания, а также публицистика. История была к российским архивам, безусловно, более милостива, чем к польским. Наверное, это заслуга и самого Николая I, придававшего большое значение документации и архивам. Это была своеобразная николаевская забота, сопряженная со стараниями не допустить, чтобы нечто неблагонамеренное увидело дневной свет. Во имя этого после смерти в 1838 г. сенатора Николая Новосильцова Николай приказал своему секретарю Модесту Корфу тщательно просмотреть бумаги Новосильцова и затем представить ему детальную опись согласно характеру дел, «а я назначу, куда что передать» [3, с. 20]. Другое дело, что Николай искал при этом переписку
Новосильцова с Александром I.

После смерти A. Бенкендорфа его заметки забрал лично Николай и затем передал их в собрание библиотеки Зимнего дворца [3, с. 21]. Он также просматривал и вносил поправки в труды историка М. Устрялова [23, с. 349].
Леонид Выскочков является автором многих книг и статей, посвященных разным аспектам истории России первой половины XIX в. [5; 2], среди которых особо следует выделить две исследования, посвященные Николаю I и его эпохе. Это уже упомянутые «Император Николай I: Человек и государь» (СПб., 2001) и имеющая научно-популярный характер работа «Николай I» (М., 2006).
Стоит добавить, что в последнее время в рамках этой серии
была издана книга Майи Кучерской о великом князе Константине («Константин Павлович». М., 2005), которую по причине многочисленных и новых польских сюжетов стоит обсудить отдельно, хотя бы потому, что исследования истории царства Польского в XIX в. в российской историографии малочисленны [13; 32, с. 225–237].
Что, прежде всего, привлекает внимание в работах Выскочкова? Они импонируют всесторонним и великолепным использованием источников. В принципиальной для проблематики книге: «Император Николай I: Человек и государь» [3], изданной в 2001 г., автор первую главу посвятил обзору источников, а вторую историографии проблемы, что заняло почти ¼ объема книги. Рискуя столкнуться с упреком в отходе от традиционных принципов, он дал доказательство важности проблемы и, на мой взгляд, поступил правильно. Библиография содержит сведения о 38 фондах документов из трех архивов, печатных источниках (в частности, резолюции, манифесты, рескрипты, инструкции, записки и заметки Николая), донесениях,
письмах, дневниках и мемуарах [32; 18; 1], публицистике и художественной литературе, работах российских и зарубежных (упомянута, в частности, работа В. Сьливовской «Николай I и его время»).
Какие оценки Николая I на основании многолетних исследований сформулировал Выскочков? Вот только некоторые из них.
Вслед за прежними исследователями, такими как А.Н. Савин [19, с. 109], Выскочков заметил, что Николай до конца своих дней был, прежде всего, военным и невиданным поклонником фрунта. В
военной службе он был «неприятным педантом», что позволило одному из авторов назвать его типом «военного бюрократа» [7] и выражало его склонность концентрироваться на формальной стороне военной службы.
Николай заявлял, что «Жизнь последнего из моих подданных мне дороже, потому что я считаюсь отцом всех (...)». Но двух евреев-контрабандистов он велел провести сквозь строй тысячи солдат по 12 раз, что было равносильно мучительной смертной казни, а решение об этом он объявил со словами: «Слава Богу, смертной
казни у нас не было и не мне ее вводить» [3, с. 28].

Хорошо знавшие его утверждали, что Николай был суров и безжалостен в отношении проявлений неповиновения и какого бы то ни было протеста. Этот чуткий к потребностям других человек становился безжалостным при малейшем проявлении того, что называли либеральным духом [3, с. 584].
Изданная в 2006 г. в рамках серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия» научно-популярная книга Выскочковa «Николай I» существенно отличается не только объемом (695 с.), но также построением. В ней нет глав, посвященных источникам и историографии (I глава: Великий Князь, II Государь: На службе России, III – Император: Подходы к национальному вопросу, IV – Дипломат на троне, V – Августейший меценат, VI – Человек в мундире).
Нет возможности детально представить и тем более обстоятельно оценить работу Выскочковa, не будучи хорошо знакомым с российскими архивами и библиотеками. Польского читателя, однако, несомненно заинтересуют такие проблемы, как вопрос о наследовании трона и отношения Николая с великим князем Константином, система правления Николая и отношение к полякам,
а также Ноябрьское восстание, в том числе попытки дипломатического компромисса, показанные с позиций окружения Николая. Активность Николая в сфере польских вопросов продолжалась до завершения подавления восстания 1831 г. Позже по мере достижения определенных успехов в порабощении Польши интерес к польской проблематике ослабевал. Его отношение часто сопровождалось акцентами и комплексами личного свойства.
По словам Николая, великий князь Константин уже в 1819 г.,
т. е. еще до брака с Иоанной Грудзиньской в 1820 г., во время разговора с Александром I сказал, что не хочет занимать российский трон. По мнению Александра I, именно царство Польское должно было быть местом реализации амбиций Константина.
После смерти Александрa I в конце 1825 г. отсутствие ясных установлений в отношении престолонаследования и неведение о тайном отречении от трона Константина вызвали кризис, особенно усугубившийся после принятия присяги частью чиновников и военных на верность ему. Эту кандидатуру поддерживала так называемая немецкая партия, в которой важную роль играли акционеры Российско-американской кампании.
Уже после того, как часть войска и чиновников приняла присягу на верность Константину, 12 декабря 1825 г. в Петербург пришел третий и окончательный отказ Константина принять престол. Двумя днями позже – 14 декабря – на Сенатскую площадь вышли войска, возглавляемые заговорщиками. Кризис и имя Константина послужили удобным символом для бунтовщиков, кричавших: «Да здравствует император Константин! Да здравствует Конституция!», в

убеждении, что так зовут жену нового императорa. Несомненно, эти события не укрепили доверия Николая к Константину. Николай старался также хорошо запомнить, кто из его окружения не оказал ему поддержки. Позже продвигались те, кто поддержал императора при восшествии на престол. Но в результате таким образом применяемая формула при подборе соратников для системы оказалась не слишком удачной.
В самой России популярность Николая, питавшаяся мифом о демократических воззрениях и милосердии к простому народу, была жива. С другой стороны, Выскочков заметил, что можно только удивляться феномену всеобщего убеждения, представлявшего, в
свою очередь, Константина как более либерального и доброжелательного. Может быть потому, что Николай неприятно напоминал о себе в Петербурге, а Константин был далеко.
Свидетель тех времен Александр Герцен писал:
«(...) я воображал в самом деле, что петербургское возмущение имело, между прочим, целью посадить на трон цесаревича, ограничив его власть. Отсюда целый год поклонения этому чудаку. Он был тогда народнее Николая; отчего, не понимаю, но массы, для которых он никакого добра не сделал, и солдаты, для которых он делал один вред, любили его» [6, с. 57].
Выражали эту наивную веру и арестованные декабристы, что не могло не усиливать сдержанность Николая, также потому, что Константин обожал изображать великодушного «отца солдатам».
В первые годы царствования Николай чувствовал себя в большей мере наместником старшего брата Константина. Обо всем посылал ему рапорта, часто советовался перед принятием важных
решений. Он распорядился представлять ему копии секретных дипломатических бумаг [4, с. 137]. Он искал духовную опору и постоянно оправдывался, особенно в отношении планов реформ, из-за которых Константин называл младшего брата «якобинцем».
Но последствия движения декабристов были более разнообразны и долговременны, в том числе и для системы николаевской власти. По мнению Выскочковa, влияние событий 14 декабря 1825 г. проявилось, с одной стороны, в стремлении Николая к проведению
реформ бюрократически-канцелярскими методами, а с другой – к концентрации власти в личной канцелярии царя. Со временем, игнорируя стремления общества, Николай пытался сам решать все проблемы [4, с. 135]. По мнению некоторых историков, это была система просвещенного абсолютизма, но сам Выскочков считает, что царствование Николая I представляет собой чреватую последствиями попытку реализации идеи Николая Карамзина, который, не одобряя инновации Александрa I, считал самодержавие гарантией развития России.

Достаточно неожиданным в контексте необычайно основательного подхода Выскочковa является непринятие во внимание журналов Николая Карамзина. Его влияние на Александрa I и Николая I также в польском вопросе невозможно преувеличить. В риторике и антипольской аргументации Николая и Карамзина так много сходства, что о случайности тут речи быть не может. Свои призывы уважать единство России и святость решений Екатерины Великой Карамзин увенчал словами ужасного пророчества: «Восстановление Польши будет падением России, или сыны наши согреют своей кровью польскую землю и снова будут штурмовать Прагу» [10, с. 17].
Обычно в литературе делается акцент на реакционнорепрессивном начале царствования Николая I, усилившемуся после
событий 14 декабря. Но подавление «бунта реформаторов» не было поворотом во внутренней политике, а лишь усилило тенденции, которые проявились в последнее десятилетие царствования Александрa I, а из Николая сделало душителя революции. Несомненно, эти события способствовали формированию у Николая I ощущения постоянной враждебности к либеральным и революционным движениям. Он укрепился в убеждении, что у империи нет иного выхода, кроме союза с консервативными принципами. 14 декабря Николай сказал младшему брату Великому князю Михаилу, что революция на пороге России, но в нее не проникнет, пока он жив и пока он Божьей милостью будет императором [4, с. 142].
Он хотел усовершенствовать механизм управления из центра, постоянно создавал новые учреждения, комиссии и т. п. Лучше всего выражала эту мысль идея личной Канцелярии Его Императорского Величества, функции которой в царствование Николая I были значительно расширены, особенно III Отделения и корпуса жандармов.
Сам Николай признавал, что идеальным государственным строем является либо абсолютная монархия, либо сильная республика, которая была бы в состоянии противостоять революционным движениям. Если говорить о конституционных монархиях, то, за исключением консервативной Англии, император относился к ним критически, считая их лживыми, слабыми и построенными на обмане избирателей. Но – парадоксально – вступая на престол, он сам оказался в роли конституционного монарха. Конституционные формы правления господствовали в Великом княжестве Финляндском (с
1809 г.) и в царстве Польском (с 1815 г.). Не одобряя конституционных систем, он считал необходимым придерживаться законов, доставшихся ему в наследство от старшего брата [4, с. 247].
Выбор соратников не всегда был удачным. Он любил советы, но только когда сам за ними обращался. Только «царский друг» – председатель Государственного Совета Илларион Васильчиков – имел редкую привилегию говорить правду императору. Привилегию,
которую потерял после 1830 г. князь Ксаверий Друцкий-Любецкий.

Реформы (в том числе крестьянская), несмело инициированные Николаем и не одобрявшиеся Константином, были прерваны польским восстанием. Именно в то время он запечатлелся в памяти Герцена:
«Он еще тогда не носил усов, лицо его было молодо, но перемена в его чертах со времени коронации поразила меня. Угрюмо стоял он у колонны, свирепо и холодно смотрел перед собой, ни на кого не глядя. Он похудел. В этих чертах, за этими оловянными глазами ясно можно было понять судьбу Польши, да и России. Он был потрясен, испуган, он усомнился в прочности трона и готовился мстить за выстраданное им, за страх и сомнение» [6, с. 125–126].
Действительно ли польское восстание так сильно сформировало политику Николая?
Еще в конце ноября 1831 г. император бросил упрек в разговоре с ген. Томашем Лубеньским:
«Я вам все прощаю, бунт, измену, даже детронизацию, но чего я вам простить не могу, так это то, что вы исказили весь мой план правления. Я хотел через вас цивилизовать Россию, братски объединить в действии эти два народа, а вы встали у этого на пути вашей глупой революцией и вынудили меня броситься в объятия
немцев, этих величайших моих и ваших недругов».
Отдельная глава книги Выскочкова посвящена национальному вопросу. В ней имеется раздел, посвященный польскому вопросу, с характерным названием, взятым из высказываний Николая: «Ведь вам же хорошо было». Это напоминает его выступление перед депутацией поляков в Варшаве в Лазенках в октябре 1835 г., когда Николай совершенно искренне сказал: «Поверьте мне, господа, принадлежать России и пользоваться ее покровительством есть истинное счастье» [4, с. 246].
По Выскочкову, Николай, понимая сложность национального вопроса, имел обыкновение говорить о постоянном «сближении» других народов с русским, но был противником форсированной русификации. Это отличало его царствование от времен его преемника – Александрa II, когда доминировало убеждение, что Российская империя является единым и неделимым государством.
В царствование Николая национальный вопрос стал проблемой
в Польше, а было это следствием, по мнению Николая, подражания революции во Франции и восстанию в Бельгии, но «с Божьего соизволения Россия подала пример сопротивления. За эту попытку Польша заплатила своим существованием. Если бы так было везде» [4, с. 260].
Николай обещал соблюдать конституцию, дарованную Александром I, но и ничего больше! Ему была чужда мысль о возможной политической независимости Польши, содержавшаяся в «Русской правде» Пестеля. Прямым святотатством представлялось ему намерение передачи западных губерний «дружественному» славянскому государству, что допускал Пестель. Достаточно, что он терпел конституционный строй царства Польского, являвшийся чуждым элементом в самодержавном государстве. Отсюда и его возмущение «неблагодарностью» поляков.
До восстания в царстве Польском не было серьезных преследований польских членов тайных обществ. Константин, призывая своего брата проводить жесткий курс, был против репрессий в отношении поляков [29, с. 161]. Следственная комиссия в Варшаве арестовала «всего лишь» восьмерых заговорщиков, и все, кроме одного, были оправданы [4, с. 263].
Оппозиционные настроения можно было почувствовать в Варшаве во время коронации Николая I польской короной. При этом, как обычно, Николай больше всего времени посвящал процедурным вопросам. Церемония протекала холодно, без аплодисментов собравшейся публики или иных проявлений приветствия и радости. Как пишет Выскочков, лишь недавно стало известно, что молодой шляхтич Смагловский хотел организовать покушение нa императорa в тронном зале [24]. Но, опять же, следует констатировать, что без доступа к российским архивам трудно проверить эти сведения.
Описывая пребывание императора в Варшаве, ген. А. Бенкендорф писал о недовольстве поляков самовластием Константина, доказательством чего было то, что многие из них приходили к нему с жалобами и нареканиями. Они были настолько массовые и искренние, что вызвали у него сочувствие к полякам, а еще более – к
«трудному и жестокому» положению государя. На государя все смотрели с надеждой на лучшее будущее. Цесаревич был в отношении Николая преисполнен уважения и покорности, но в разговорах не скрывал своего критического отношения.
Этот вопрос требует дальнейшего глубокого изучения источников. По другим, более поздним сведениям, может, однако, сложиться впечатление, что Константину была отведена роль «козла отпущения» российской политики в царстве Польском. Он был призван отвести от Николая ответственность за дальнейшее неблагоприятное развитие польско-российских отношений. Эту задачу взял на себя ген. Бенкендорф, угадывая желание самого Николая.
После начала польского восстания Константин вел себя непоследовательно. Он постоянно говорил: «Не желаю вмешиваться в эту польскую драку»; польским офицерам ему случилось сказать:
«Я более поляк, чем все вы, я женат на польке» [4, с. 266].
После установления в Варшаве диктатуры (как пишет Выскочков – «умеренной») поляки отправили в Петербург депутацию в составе министра финансов князя Ксаверия Друцкого-Любецкого и графа Яна Езерского. Целью миссии был поиск компромисса с Николаем. Польское правительство готово было идти на уступки при
выполнении следующих требований: строгое соблюдение конституции 1815 г., амнистия участникам, присоединение к царству Польскому восьми воеводств (т. е. литовско-белорусских и украинских губерний). Появилось также пожелание оккупации польскими войсками австрийской Галиции. Естественно, для Николая эти требования оказались неприемлемыми.
Представленный до сих пор подход к изложению автором этих противоречивых событий не вызывает принципиальных возражений. Лишь интерпретация последнего абзаца этой главы вызывает сомнения, особенно пассаж, в котором говорится о требовании оккупации Галиции польскими войсками. Эта сомнительная запись появилась в записке Бенкендорфа о разговоре с Езерским и не
должна бескритично повторяться. Именно Бенкендорфа можно считать автором этой мелкой сенсации. Должна также склонять к размышлениям его роль, состоявшая в том, чтобы любой ценой оправдать или скрыть роль Николая в конфликте с Польшей.
Выскочков также не столько неуместно, сколько не на соответствующем месте затронул проблему крестьянского вопроса в польском восстании, констатируя, что земли крестьянам не обещали, а лозунг возрождения Польши от Балтики до Черного моря с белорусскими и украинскими землями был нереалистичен [4, с. 268]. Удивляет соединение этих вопросов, а еще больше – откуда автор взял сведения о программе Польши от Балтики до Черного моря?
Эта постоянно повторявшаяся роль Бенкендорфа, осуществлявшего скрытые желания своего доверителя, еще раз проявилась во время миссии полковника Тадеуша Вылежинского. По поручению диктатора Я. Хлопицкого он провел переговоры с Николаем и Бенкендорфом. Во время разговора Бенкендорф снова вернулся к ответственности Константина за произошедшие события. Константин
«тормозил намерения государя, но надо было немного потерпеть. Решено отозвать великого князя, и тогда для полного своего счастья вы ни в чем уже не нуждались бы и стали счастливейшим народом на свете» [4, с. 286].
Выскочков признает, что Бенкендорф обманывал, но считает, тем не менее, что главной причиной восстания была налоговая политика Любецкого! Откуда это утверждение? Потому что сам Николай был сильно возмущен нелояльным, по его мнению, поведением
Любецкого!
Польско-российская встреча последнего шанса состоялась
30 декабря 1830 г., когда Вылежиньский был принят императором уже в качестве частного лица. Именно тогда Николай сказал: «Ведь вам же хорошо было! Конституцию, которую я застал, я уважал и хранил без изменения. Приехав в Варшаву на коронацию, сделал столько добра, сколько мог сделать». Далее он допустил, что «может и было что-то нехорошее», но он тут ни при чем. «Надлежало
войти в мое положение и иметь ко мне доверие. Я желал, чтобы все

было хорошо, и желание свое, в конце концов, осуществил бы». Вспоминается в этом месте известное русское выражение: «Хотели как лучше, а вышло как всегда!»
По мнению Выскочковa, Николай потребовал «совершенного, безусловного подчинения», ибо он был под давлением своих русских подданных. Услышав мнение, что поляки останутся глухи к таким предложениям, Николай закончил: «Один только выстрел с вашей стороны, и я уже ни за что не отвечаю».
В Варшаве после получения информации от Езерского о неудаче депутации сейм принял постановление о детронизации Романовых. Узнав об этом, император сказал: «Тем лучше. Теперь я могу
обходиться с ними не как с подданными, а как с врагами». 18 (30) января 1831 г. русская армия перешла границу царства Польского. В записках Николая, относящихся к тому периоду, появилась фраза:
«Польша всегда была соперница и непримиримый враг России» [4, с. 270]. Интересно, что Выскочков не обратил внимания на необычайное сходство этих антипольских заклинаний с риторикой Николая Карамзина («Никогда поляки не будут ни подлинными братьями, ни верными союзниками...»).
В контексте этих настроений появилась инициатива передачи значительной части территории царства Польского Австрии и Пруссии. Император в это время писал, что «Россия не имеет никакого интереса владеть страной, неблагодарность которой столь очевидна», а ее «истинные интересы требуют установить свою границу по Висле и Нареву». Однако прототип пакта Риббентроп-Молотов не осуществился по причине отсутствия реакции со стороны прусского короля [4, с. 270]. К этой неожиданной инициативе стоит присмотреться внимательнее с опорой на российские архивы, поскольку она может свидетельствовать об отчаянии Николая и его неверии в российское господство в Польше.
Интересно сопоставление численности польских и российских войск, представленное Выскочковым. По его сведениям, численность польской армии, прекрасно вооруженной и экипированной, выросла примерно с 80.000 и 140 орудий до 130 и 140 000 солдат.
Кульминационной точкой первого этапа польско-российской
войны была произошедшая в феврале 1831 г. битва под Гроховом. В ее решающей фазе 25 февраля, когда российские войска добились решительного перевеса, а с польской стороны началась паника, командовавший российскими войсками фельдмаршал И. Дибич по совету одного из генералов остановил российское наступление. Этим генералом, по мнению неутомимого Бенкендорфа, был... князь Константин.
После подавления восстания отношение Николая к полякам, уже и без того достаточно прохладное, стало открыто неприязненным. Получив известие о победе, он писал Паскевичу: «Ты отомстил за Россию, ты покорил Варшаву – отныне ты светлейший князь
Варшавский». Увидев в одном из правительственных зданий бюсты
«знаменитых людей Польши», приказал убрать их на лестницу. По воспоминаниям А. Соколовой – воспитанницы Смольного института – Николай, питавший слабость к смолянкам, всякий раз, когда
слышал польскую фамилию, немедленно прерывал любезную беседу и уходил не глядя. Чаще всего он отклонял польские прошения о помиловании и внимательно и с подозрительностью относился к
бракам своих подданных с польками [4, с. 275–276].
Польские сюжеты появились еще в процессе обсуждения состояния текстильной промышленности в России. Следуя за российскими источниками, Выскочков причину ее кризиса в 40-е гг. XIX в.
видит в конкуренции польской промышленности и отсутствии защитных тарифов. В то же время он не упомянул об отмене, причем уже в 1831 г., выгодной для Польши системы пошлин [34, с. 150].
В заключении «польского» раздела Выскочков формулирует несколько интересных наблюдений. Он не соглашается с широко распространенным взглядом, согласно которому восстание в Польше спасло Бельгию. Без поддержки союзников, в том числе главным образом Пруссии, Николай не решился бы на интервенцию, хотя бы из географических соображений.
После подавления восстания в Польше начались известные репрессии и конфискации, но победа Николая имела военный, а не
политический характер, а польский вопрос остался «головной болью императорa», хотя одновременно перестал быть проблемой в российской политике, как это было ранее, в 1825–31 гг. Направление
российской политики в отношении Польши было определено. Николай не дождался польско-российского единения. Его отношение к полякам было исключительно неприязненное, что было видно хотя бы по сравнению с его отношением к финнам и их автономии. «Оставьте финнов в покое» – такой заголовок дан разделу, в котором, в свою очередь, истолковывается благосклонность Николая к Великому княжеству Финляндскому – единственной провинции государства, которая ни на минуту не вызвала у него озабоченности или беспокойства [4, с. 278–285].
Несмотря на эти немногочисленные полемические замечания, стоит еще раз подчеркнуть высокий профессионализм, эрудицию и
источниковедческие достоинства работ Выскочковa. В польских исследованиях знание, а следовательно, и использование результатов этих исследований минимальны.

Список литературы
1. Воспоминания подполковника Фаддея Вылежинского // Исторический вестн. – 1903. – № 4.
2. Выскочков Л. В. Император Николай I. Проблемы и итоги изучения николаевской эпохи // Вестн. Санкт-Петербургского ун-та. Сер. 2. История. Вып.
3. Выскочков Л. В. Император Николай I: Человек и государь. – СПб., 2001.
4. Выскочков Л. В. Николай I. – М., 2006.
5. Выскочков Л. В. Николай I: Муж, отец, император // Русские мемуары. – M., 2000
6. Герцен А. Избранные произведения: в 5 т. Т. 3. – М., 2009.
7. Ельницкий Л. Династия Романовых. – Л., 1925.
8. Император Николай в совещательных собраниях. (Из современных записок статс-секретаря барона Корфа) // Материалы и черты к биографии Императора Николая I и к истории его царствования / под ред. Н. О. Дубровина. – СПб., 1896.
9. Записки очевидцев 14 декабря 1825 года: Из архива М. А. Корфа. Т. 1–6. – СПб.; Кишинев, 2000–2004.
10. Карамзин и Сперанский. – Berlin; Paris; London, 1858.
11. Киняпина Н. С. Николай I: личность и политика // Вестн. Моск. ун-та. – 2000. – № 6.
12. Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. – М., 1912; М., 1993.
13. Кучерская М. Константин Павлович. – М., 2005.
14. Милютин Д. А. Воспоминания 1816–1843. – М., 1997.
15. Милютин Д.А. Воспоминания 1843–1856. – М., 2000.
16. Мондей К. Д. Экономическое мировоззрение бюрократической элиты
Российской империи николаевской эпохи (на примере Е. Ф. Канкрина): автореф.
дис. … канд. ист. наук. – СПб., 2004.
17. Русская Старина. – 1876. – № 2.
18. Русская Старина. – 1891. – T. 69–70.
19. Савин А. [Н.] Николай I и Фридрих-Вильгельм IV. 1840–1848 // Россия и Запад: истор. сб. – Пг., 1923.
20. Смирнов А.Ф. Разгадка смерти императора // Пресняков А.Ю. Российские самодержцы. – М., 1990.
21. Тальберг Н.Д. «Человек вполне русский» (Император Николай I в свете исторической правды // Лит. учеба. – 1995.
22. Торнау Ф. Ф. Воспоминания русского офицера. – М., 2002.
23. Устрялов Н. Историческое обозрение царствования государя Императора Николая I // Рус. история. – СПб., 1849. – С. 349.
24. Хартанович М.Ф. К истории коронации в Варшаве. 1829 г. (Дело Смагловского) // Новый часовой. – 1999. – № 8–9. – С. 374–378.
25. Чулков Г.И. Императоры: Психологические портреты. – Харьков, 1990; М., 1991; 1995; 2001.
26. Шевченко М.М. С.С. Уваров: «Российские консерваторы». – М., 1996.
27. Шильдер Н.К. Император Николай Первый: Его жизнь и царствование. – СПб., 1903; М., 1997 (переиздание).
28. Эйдельман Н.Я. «Революция сверху» в России. – М., 1989.
29. Ejdelman N. Łunin – adiutant wielkiego księcia Konstantego. – Warszawa,
1976.
30. Ejdelman N. Paweł czyli śmierć tyrana. – Warszawa, 1990.
31. Stella-Sawicki J. Moje wspomnienia (1831–1910) (Rosja-PolskaFrancja). – Lwów, 1921. – С. 17–18, 30.
32. Szczepański J. Książe Ksawery Drucki – Lubecki 1778–1846. – Warszawa: DiG, 2008.
33. Wyleżyński T. Szesnaście dni z mego życia czyli relacja z podróży do Petersburga podczas rewolucji polskiej z roku 1830–1831 // Biblioteka Warszawska.
1903. T. 1.
34. Zgórniak M. Polska w czasach walk o niepodległość (1815–1864) // Wielka
Historia Polski, t.IV. Kraków; Warszawa, 2003.