ИНДЕЙЦЫ ИЗ УЭЛЬСА

Когда уроженец Уэльса Джон Эванс пересек покрытую льдом реку Миссисипи в канун Рождества 1794 года и оказался в городе Сент‑Луис, он был схвачен и брошен в тюрьму как британский шпион. В конце концов, он оказался на испанской территории Луизианы под явно вымышленным предлогом. Эванс утверждал, что он занимается поисками племени белых индейцев, живших в долине Миссури, потомков колонии, основанной выходцами из Уэльса, которые высадились на берегах Мексиканского залива 600 лет назад, задолго до Колумба.

Испанцы имели веские основания опасаться чужестранцев, какими бы безобидными или даже безумными ни казались их намерения. Это было время острой политической напряженности на западе Северной Америки. Новая американская республика – Британская Канада и Испанская империя (цеплявшаяся за свои территории к северу от Мексики) соперничали за владычество над Великими Равнинами. Главным призом было открытие и установление контроля над маршрутом через Скалистые горы к Тихому океану. С этой целью разрабатывались различные схемы; группы вооруженных торговцев отправлялись на разведку, но не достигали своей цели, сталкиваясь с враждебными индейскими племенами. Контакт с одним из таких могущественных племен был заветной целью Эванса.

Лишь когда валлийцы, жившие с американской стороны границы, убедили испанского генерал‑губернатора в подлинности миссии Эванса, он отпустил будущего первооткрывателя. В августе 1795 года Эванс продолжил свои поиски, теперь в качестве представителя испанского правительства.



Принц Мадог


Но почему Эванс воображал, что он может найти своих соотечественников среди коренных американцев, населявших Великие Равнины? Как ни странно это может показаться, во времена Эванса слухи о потомках валлийцев на территории Северной Америки ходили уже около 200 лет. Первое драматическое свидетельство было представлено неким Дэвидом Ингрэмом, высаженным на берег Мексиканского залива английским флотом под командованием сэра Джона Хоукинса в 1568 году. Он утверждал, что прошел пешком более 2000 миль по Северной Америке, прежде чем был подобран моряками с французского корабля. Вернувшись в Англию, он описал свои удивительные приключения перед правительственной комиссией, собранной в 1582 году для обсуждения возможности постройки колоний в Северной Америке. По словам Ингрэма, он видел золотые колонны, слонов, красных овец и пингвинов. Кроме того, он получил теплый прием у дружественного племени, в языке которого содержался ряд валлийских слов. Среди этих слов был и пингвин, предположительно составленный из валлийских слов «пен» (голова) и «гвин» (белый). К сожалению, у пингвинов черные головы и они не встречаются так далеко на севере.



Несмотря на фантастические и явно вымышленные детали, сообщение Ингрэма задело чувствительную струнку в душах его высокопоставленных слушателей. В 1580 году блестящий валлийский ученый, колдун и великий стратег, доктор Джон Ди, с именем которого и поныне связано много споров, добился конфиденциальной встречи с королевой Елизаветой; на эту встречу он принес карту обеих Америк. На обратной стороне этого документа, который сохранился до наших дней, Ди наметил ряд бывших притязаний Британии на испанские территории в Северной Америке. На вершине списка Ди находится представитель Уэльса: «Лорд Мадог, сын Овейна Гвинеддского, принц Северного Уэльса основал колонию и жил в Терра Флорида или ее окрестностях». Поскольку Овейн Гвинеддский умер в 1169 году, задолго до путешествия Колумба, Ди полагал, что именно британская королева, а не испанский король обладает законным правом владычества над всем восточным побережьем Северной Америки. Однако Елизавета решила поступиться своими предполагаемыми правами, очевидно, не желая окончательно разрывать отношения с Испанией.

Первое письменное свидетельство о британских притязаниях на земли в Америке появилось в 1583 году, когда был опубликован отчет сэра Джорджа Пэкхэма. Он был одним из потрясенных слушателей рассказа Дэвида Ингрэма и представил его слова как доказательство путешествия принца Мадога. Пэкхэм утверждал, что в 1170 году Мадог основал валлийскую колонию где‑то в Америке, а потом вернулся домой. Через год в истории Уэльса (первой из когда‑либо опубликованных), написанной Хэмпфри Ллойдом, Джоном Ди и Дэвидом Поуэлом, появились новые детали. Согласно этому повествованию, где в качестве источников цитировались поэты и летописцы, Мадог отбыл из Уэльса, пока его братья боролись за отцовский трон; его целью было найти убежище в Северной Америке, а потом вернуться в Уэльс и набрать колонистов. Он отправился в плавание, но больше никогда не увидел своей родины.

За публикацией книги Пэкхэма последовал ряд сообщений о встречах с племенами, говорящими на валлийском наречии. Преподобный Морган Джонс был назначен капелланом военно‑морского флота в 1660 году и направлен в качестве духовника на два корабля, отплывавшие в Порт‑Роял в Каролине для обустройства военной базы. После прибытия в Порт‑Роял нового, более крупного флота вверх по реке была отправлена разведывательная экспедиция. Шесть месяцев спустя они находились на грани истощения, и преподобный Джонс с пятью своими спутниками углубился в дебри неизвестных земель в поисках помощи. Попав на территорию племени тускарора, странники были захвачены в плен, а затем проинформированы через переводчика, что их казнят на следующее утро. Преподобный Джонс так описывал чудесное спасение:



«Пребывая вследствие этого в угнетенном расположении духа, я заговорил на британском (то есть валлийском) языке и обратился к Небу со следующими словами: «Ужели я, избежавший столь многих опасностей, теперь должен погибнуть как собака?» Тут ко мне подошел индеец, который впоследствии оказался военным вождем… и ответствовал мне на британском языке, что я не умру; мы с ним отправились к императору племени тускарора и обсудили выкуп за меня и за людей, что были со мной, который и был выплачен на следующий день. Они доставили нас в свой город и любезно обращались с нами на протяжении четырех месяцев, причем я обсуждал с ними многие вещи на британском языке и проповедовал им по три дня в неделю на том же языке».



Отчет о приключениях преподобного Джонса в конце концов достиг британской общественности в 1740 году. В 1752 году из письма, полученного из Филадельфии, стало известно, что «валлийские индейцы были обнаружены за Миссисипи». Тонкий ручеек сообщений вскоре превратился в бурную реку. Губернатор Виргинии Динвидди попросил подготовить отчет летом 1753 года. Он был настолько убежден собранными свидетельствами, в которых говорилось о встречах французов с валлийскими христианами в верхнем течении Миссури, что предложил 500 фунтов из своих личных денег для финансирования экспедиции. К сожалению, его отозвали в Британию прежде, чем такая экспедиция состоялась. Спустя поколение все поселенцы, живущие вдоль границы, были хорошо знакомы с историями о валлийских индейцах, которые теперь, согласно молве, обитали вдоль берегов Миссури. Даже президент Джефферсон, гордившийся своими предками из Уэльса, верил этим историям.

В самом Уэльсе «приступ лихорадки имени принца Мадога» разразился в 1791 году, когда доктор Джон Уильяме опубликовал труд под названием «Исследования истинной традиции открытия Америки принцем Мадогом, сыном Овейна Гвинеддского, в 1170 г.», где были собраны все имевшиеся свидетельства. Уэльс был охвачен необыкновенным энтузиазмом, так как это означало, что в далеких землях их соотечественники живут свободными от английского ярма. Баптистский священник Уильям Ричарде писал своему соотечественнику доктору Сэмюэлю Джонсу, священнику Пеннипегской баптистской церкви в Филадельфии:



«И если такая национальность (как валлийские индейцы) существует, а сейчас уже нет причин сомневаться в этом факте, то одна из ветвей валлийского народа сохранила свою независимость вплоть до наших дней».



Националисты в Уэльсе сразу же попытались набрать под свои знамена надежных и достойных доверия молодых людей, которые отправились бы на поиски валлийских индейцев и заложили основы процветания новой родины уроженцев Уэльса на американском Западе.

Затем на сцене появился Джон Эванс. Он происходил из методистской семьи в северо‑западном Уэльсе и, по‑видимому, не уезжал далеко от дома до конца 1791 года, но отсутствие опыта Эванс с лихвой возмещал своим энтузиазмом и целеустремленностью. После краткосрочных сборов он отплыл из Лондона летом 1792 года и прибыл в Балтимору той же осенью. Опередив своих единомышленников и тех, кто мог бы оказать ему материальную поддержку, он отправился на поиски самостоятельно, имея в кармане лишь 1 доллар и 75 центов. Он достиг Нового Мадрида на берегу Миссисипи, а оттуда углубился в неизведанные земли Иллинойса с единственным спутником. Эта «экспедиция» закончилась полным провалом, и Эванс случайно набрел на американский пограничный пост у Каскаски в июне 1793 года. К следующему Рождеству он был готов сделать еще одну попытку и на этот раз достиг Сент‑Луиса в Луизиане, где испанцы бросили его в тюрьму по подозрению в шпионаже.

Освобожденный генерал‑губернатором, Эванс взлелеял новые планы контактов с «валлийскими индейцами», но теперь, вполне сознавая опасности путешествия, он озаботился подготовкой настоящей экспедиции. По удачному стечению обстоятельств испанцы, которые изо всех сил старались обеспечить безопасный северо‑западный маршрут к побережью Тихого океана, снарядили торговую экспедицию, возглавляемую шотландцем Джеймсом Маккаем. Целью Маккая были поиски недавно обнаруженного племени, по описанию вполне совпадавшего с историями о «валлийских индейцах». Пятью годами раньше французский торговец Жак д'Эглиз поднялся в верховья Миссури от Сент‑Луиса и стал первым европейцем, попавшим в эти места с юга. Он встретился с многочисленным и высокоцивилизованным народом манданов, насчитывавшим не менее 5000 человек, которые жили в восьми укрепленных городках и носили лучшие меха, получаемые благодаря обширным торговым связям с соседними племенами. Но самым замечательным в сообщении д'Эглиза было то обстоятельство, что индейцы оказались «белыми, как европейцы». «Они‑то, – думал Эванс, – и являются народом принца Мадога».



Открытие манданов


В конце августа 1795 года Эванс отбыл из Сент‑Луиса вместе с флотом Маккая, направлявшимся вверх по реке в страну индейцев. К началу зимы продвижение экспедиции сильно замедлилось из‑за торговли и переговоров с племенами, живущими вдоль берегов реки. Маккай решил послать Эванса вперед вместе с небольшой группой разведчиков. Его задачей было вступить в контакт с майданами, установить там присутствие испанского правительства, а затем определить маршрут вокруг Скалистых гор к Тихоокеанскому побережью – главный приз для испанской короны.

24 сентября 1796 года, через четыре года после отъезда из Лондона, Джон Эванс наконец достиг территории манданов, расположенной в 700 милях вверх по течению Миссури от Сент‑Луиса. Первым его поступком был спуск британского флага, развевавшегося над маленьким деревянным фортом, построенным канадскими торговцами, и подъем испанского знамени. Однако к тому времени запасы продуктов и товаров для торговли у Эванса были почти исчерпаны, и он начал понимать, что Тихий океан находится в сотнях миль дальше, за огромными Скалистыми горами. Признав наконец свое поражение, Эванс и его спутники отправились в долгий путь на юг в мае 1797 года. За время, проведенное вместе с индейцами, он составил журнал записей своих наблюдений и подробную карту Миссури, которая оказала огромную услугу знаменитым американским путешественникам Мерриуэзеру Льюису и Уильяму Кларку, когда они достигли Тихого океана через территорию манданов 8 лет спустя.

Теперь перед Эвансом стояла одна последняя печальная задача. С тяжелым сердцем он писал письмо своему другу и единомышленнику Сэмюэлю Джонсу – баптистскому священнику в Филадельфии, отправленное 15 июля 1797 года.



«Итак, после исследования и нанесения на карту окрестностей Миссури на протяжении 1800 миль, а также общения с индейцами, проживающими по эту сторону Тихого океана от 35‑го до 49‑го градуса северной широты, я могу сообщить Вам, что мною не было обнаружено такого народа, как валлийские индейцы».



Однако на этом история с «валлийскими индейцами» не закончилась. Сообщения продолжали поступать с запада, в то время как сам Эванс все глубже погружался в пучину алкоголизма, ставшего причиной его смерти в июле 1799 года. Вскоре после этого начали циркулировать слухи, что он становился куда более откровенным в вопросе о «валлийских индейцах» после нескольких порций спиртного. Американец Джабез Холлидей даже сообщил, что Эванс признался ему, будто его молчание было куплено ценой взятки.



Поколение спустя вера в «валлийских индейцев» испытала мощный подъем. Джордж Катлин, художник из Пенсильвании, осознал, что коренные американские культуры быстро исчезают, и поставил перед собой благородную задачу описывать их жизнь и обычаи для будущих поколений. Он провел несколько недель среди манданов в 1832 году и вернулся с убеждением, что они действительно имеют валлийские корни. Прежде всего он подчеркивал светлый оттенок их кожи: «среди мужчин и особенно среди женщин есть люди с почти белой кожей». Лодки манданов также выдавали их валлийское происхождение, особенно круглые суденышки, сделанные из буйволовой шкуры, натянутой на деревянный каркас, которые, с точки зрения Катлина, были в точности похожи на валлийские коракли. Катлин видел у манданов керамические изделия, практически идентичные тем, которые были обнаружены далеко на юго‑востоке, неподалеку от Мексиканского залива.

Это как будто подтверждало историю о принце Мадоге: если он высадился на побережье, то впоследствии отошел в глубь континента. Кроме того, в легендах манданов слышались отголоски библейской истории о Всемирном потопе. Их культовый герой, которого звали Одиноким Человеком, выжил, укрывшись в каноэ. Впоследствии голубь принес ему листья ивы как знак того, что вода начинает спадать. Катлин составил список из полутора десятков слов со сходным смыслом и звучанием для магаданского и валлийского наречий. К примеру, «голова» – «pan» по‑мандански и «реп» по‑валлийски. Он утверждал, что манданы сохранили воспоминания о Мадоге в самом названии своего племени: «слово манданы является искажением или, возможно, сокращением от Мадогвис – название, которым валлийцы пользовались для обозначения последователей Мадога».

К сожалению, у него оставалось мало времени для дальнейшего исследования манданов, так как, по сообщению самого Катлина, эпидемия ветряной оспы опустошила их ряды в 1838 году. Он считал, что манданы вымерли все до одного, но это было преувеличением. Выжившие объединились вместе со своими соседями из племени хидатса и арикара, также сильно пострадавшими от эпидемии.

Впоследствии история о колонизации Северной Америки выходцами из Уэльса и аналогия между манданами и выжившими валлийцами из команды Мадога пользовались переменным успехом. В Уэльсе чувство национальной гордости по отношению к Мадогу достигло вершины в 1805 году после публикации эпической поэмы «Мадог» известного поэта Роберта Саути. Однако под холодным испытующим взором исторической науки вера в легенду о Мадоге была поколеблена. В 1858 году комитет валлийского культурного праздника eis‑toddfod в городе Лланголлен учредил приз за лучшее эссе об открытии Америки принцем Мадогом. На конкурс было подано шесть работ, пять из которых полностью совпадали с основной линией истории, а шестая представляла собой радикальный критический обзор доказательств. Ее автором был Томас Стивене, химик и литератор, которому уже принадлежала честь издания первого критического труда об истории валлийской литературы.

Судьи разделились: один безоговорочно проголосовал за Стивенса, второй согласился, что его работа достойна приза, но должна разделить славу с лучшим эссе в защиту Мадога, а третий выступил с решительным протестом. Стивене в конце концов должен был получить приз, но главный комитет отменил судейское решение и дисквалифицировал работу Стивенса под предлогом «несоответствия заданной теме». Когда Стивене начал возражать, организаторы приказали оркестру играть бравурную музыку в надежде заглушить его голос, но слушатели зашикали музыкантов, и Стивене выступил с резкой обличительной речью, обвинив комитет в желании спрятать истину под ковер.

Стивене избрал критический подход к самому Мадогу.– он не смог найти никаких следов существования принца Мадога в средневековых хрониках и биографиях, подробно описывавших жизнь и деяния правителей Уэльса, включая Овейна Гвинеддского и его сыновей. Это был сильный, хотя и не вполне убедительный аргумент, но негодование за несправедливое отношение к работе Стивенса привело к тому, что взгляды сторонников Мадога стали рассматриваться как нечто граничащее с дурным тоном.

Подобной драматической конфронтации не было в Америке, где к путешествию Мадога просто относились как к чему‑то само собой разумеющемуся. Специалист по военной истории адмирал Сэмюэль Морисон так вспоминает о степени веры в валлийское происхождение племени манданов.– «Я помню, как прочел об этом в своем первом учебнике по истории около 1895 года. Помню еще, как учитель промолвил с улыбкой: «Ах да, индейцы из племени манданов все еще говорят на валлийском диалекте». Общество «Дочери американской революции» установило памятную доску в честь Мадога в Форт‑Моргане (Мобайл, штат Алабама) в 1953 году. Текст начинается следующими словами: «В память о принце Мадоге, мореплавателе из Уэльса, который высадился на берегах залива Мобайл в 1170 году и оставил после себя, вместе с индейцами, валлийский язык». По‑видимому, недавно в этом появились какие‑то сомнения, так как мемориальная доска теперь хранится на складе.



Связи с викингами


Какими свидетельствами мы сегодня располагаем в пользу путешествия принца Мадога? Был ли прав Стивене, отрицая само существование этого благородного отпрыска королевского рода из Уэльса? Мы должны признать, что любое историческое событие, впервые упомянутое через 400 лет после того, как оно предположительно имело место, нужно рассматривать с определенным скептицизмом. Источниками, на которые ссылались Джон Ди, и Ллойд, и Поуэл, были Гутин Овейн, поэт, писавший примерно с 1470 по 1500 г., и летописец Карадок из Лланкарфана, современник Мадога. К сожалению, в наши дни, как и во времена Стивенса, в известных трудах обоих этих авторов нет никаких упоминаний о Мадоге. Гвин Уильяме, профессор истории в Кардиффском университете и автор главного научного труда о принце Мадоге на сегодняшний день (1979), воздал хвалу Стивенсу как «одному из самых грозных критиков в истории Уэльса (да и любой другой страны). Его работа о Мадоге может служить начинающим историкам образцом абсолютно сокрушительной исторической критики». Однако негативные свидетельства подобного рода не могут считаться абсолютно убедительными, так как фрагменты валлийских средневековых летописей, сохранившихся до наших дней, представляют собой лишь ничтожно малую часть того, что существовало когда‑то.

Раскинув свои сети шире, чем это было возможно в хрониках и биографиях Стивенса, Уильяме смог обнаружить следы мореплавателя Мадога в довольно далеком прошлом. Валлийский поэт Маредудд ап Рис, писавший около 1440 года, славит «Мадога отважного», сына Овейна Гвинеддского, и даже утверждает, что «буду я Мадогом для своей эпохи, ибо моя страсть к морю равна его страсти». По заключению Уильямса, в XV веке существовала литературная традиция, связанная с именем Мадога‑мореплавателя.

Как ни странно, в поисках более ранних сведений о Мадоге нам приходится обратить взор за пределы Уэльса – на континентальную Европу. Люди из Фландрии в нынешней Голландии, известные как Флеминги, начали селиться в Южном Уэльсе еще в XII веке; по‑видимому, они послужили своеобразным каналом связи, через который истории о Мадоге проникли в Европу. Писатели Флемингов были авторами первых популярных книг, наиболее знаменитой из которых является средневековая сатира «Рейнард‑лис». Автором «Рейнарда‑лиса» был некий Биллем, возможно священник, живший в начале XIII века. В начале этого сочинения он представляет себя как автора другого литературного труда под названием «Мадог». Ни одного экземпляра этого труда не сохранилось, поэтому невозможно узнать, шла ли речь о том самом Мадоге. Однако у нас есть дополнительное свидетельство из Франции. В одном из французских рыцарских романов Мадог – знатный вельможа из Уэльса, чей дед был «наполовину викингом», который впоследствии стал знаменитым мореплавателем. Мадог посещает французский двор, ищет эликсир вечной молодости, использует остров Или в качестве своей базы и в конце концов находит рай на острове, полном солнечного света, который он колонизирует вместе со своими последователями.

Несмотря на романтические фантазии, которыми изобилует эта история, Уильяме отмечает некоторые любопытные намеки, особенно связь с викингами. Из биографии Груфидда ап Кинана, отца Овейна Гвинеддского, составленной его современниками, мы знаем, что он имел прочные связи с викингами и набирал наемников из их числа в свое войско, чтобы изгнать норманнов с острова Англси, который стал центром его королевства. Остров Или, твердыня Мадога в рыцарском романе, дает другой ключ к разгадке головоломки. Это старинное название острова Ланди неподалеку от южного побережья Уэльса – базы анонимного валлийского пирата, совершавшего налеты на западное побережье Британии в период с 1139 по 1148 г., согласно одной из скандинавских саг. Эти проблески связи между викингами и валлийцами в XII веке до некоторой степени придают правдоподобность истории путешествия Мадога в Новый Свет, так как викинги уже достигли Ньюфаундленда за 100 лет до этого (см. «Викинги в Америке» в этом разделе).

С тех пор как был опубликован труд Уильямса, археологи подтвердили достоверность связей между викингами и валлийцами. Одна из резиденций Овейна Гвинеддского в Росире на острове Англси недавно была откопана из‑под песка, скрывавшего ее в течение столетий. Археолог Дэвид Лонгли усматривает в стиле домов в Росире сильное влияние викингов, что вполне оправданно, если он был основан Груфиддом ап Кинаном, который высадился поблизости вместе со своими наемниками‑викингами в начале успешной кампании против норманнов.

Какой же вердикт мы должны вынести в истории о принце Мадоге? У нас действительно есть правдоподобные указания на известного героя рыцарских романов, имевшего связи с викингами, но является ли он принцем Мадогом, предположительно основавшим колонию в Америке? Хотя нет никаких современных следов Мадога, сына Овейна Гвинеддского, всегда существует возможность (как признает сам Уильяме), что он был одним из многочисленных детей, прижитых Овейном вне брака. Связи викингов с островом Англси, предполагаемой семьей Мадога и персонажем из рыцарских романов действительно предоставляют плодородную почву для гипотез о путешествии через Атлантику. Рассказываемые викингами истории о благословенном Винланде по ту сторону океана вполне могли вдохновить проигравших в гражданской войне на поиски своего счастья.



Манданы на реке Миссури


Вопрос возможной экспедиции в Америку из Уэльса остается открытым, но как быть с «валлийскими индейцами»? Из всех представленных кандидатов самыми убедительными были манданы. Что нам известно о нравах, истории и традициях этого народа?

Сами манданы имели две соперничающие легенды о своем происхождении. По одной версии, они всегда жили в долине реки Миссури; по другой – их племя зародилось на побережье в устье реки Миссисипи, а впоследствии они поднялись вверх по течению. Энтузиасты из Уэльса предпочитают второй вариант, так как в этом случае манданы оказываются на том же месте, что и предполагаемые колонисты Мадога.

Затем у нас есть исторические свидетельства. Насколько можно полагаться на сообщение Катлина о манданах, играющее ключевую роль в аргументах защитников валлийской колонизации? Без сомнения, он имел совершенно ошибочные представления о связях манданов с внешним миром. Согласно Катлину, манданские «традиции, насколько я мог познакомиться с ними, не содержат никаких сведений о белых людях до визита Льюиса и Кларка». На самом деле французский путешественник Ла Верендрие встречался с манданами еще в 1739 году, а канадские торговцы жили с ними до визита Эванса. Катлин даже не упомянул о семимесячном пребывании Эванса в лагере манданов, поэтому остается лишь гадать, насколько глубоким было его представление об общественном устройстве этого индейского племени.

У манданов были и другие, более скептически настроенные посетители до того, как разразилась эпидемия ветряной оспы 1838 года, но их взгляды редко принимались во внимание энтузиастами «валлийских индейцев». Джеймс Маклэйрд, современный историк, рассматривавший проблему «белых манданов», подчеркивает, что несколько канадских торговцев мехами, валлиец Дэвид Томпсон, путешественники Льюис и Кларк, политик Генри Брекенридж и ученый принц Максимилиан посещали манданов или гостили у них, однако никто из них не заметил ничего из ряда вон выходящего. Принц Максимилиан с пренебрежением отозвался о теории «валлийских индейцев» после посещения манданов:



«Некоторые утверждали, что они обнаружили в Северной Америке индейцев, говоривших на гаэльском языке; конкретно речь шла о манданах, но уже давно было установлено, что это предположение безосновательно, как и выдумки о том, будто манданы имеют более светлый оттенок кожи, чем другие индейцы».



Маклэйрд поддерживает точку зрения принца Максимилиана, указывая на несколько ранних сообщений о других племенах, включая кроу, чейеннов и арикара, где упоминается об их необычно светлой коже. Создается впечатление, что это был просто один из способов, с помощью которых западные путешественники пытались упорядочить свои впечатления от встреч с огромным количеством разных племен. Сходным образом швейцарский художник Рудольф Курц, встречавшийся с несколькими из уцелевших манданов в 1851 году, презрительно отозвался о предполагаемом сходстве между лодками манданов из буйволовой шкуры и валлийским кораклем: «Все индейцы, живущие в прериях, пользуются лодками из шкур за недостатком дерева».

Что касается списка слов, связывавших наречие манданов с валлийским языком (этот список играл ключевую роль в доказательствах Катлина), то все лингвисты без исключения не нашли абсолютно никаких следов сходства между валлийским языком и каким‑либо из языков американских индейцев. Они с полной уверенностью причисляют наречие манданов к языковой семье сиу.

Есть ли какие‑то шансы у «валлийских индейцев» с точки зрения археологии? Наиболее современные исследования ранних поселений манданов показывают, что керамика, которую видел Катлин, значительно отличается от обнаруженной в старинных погребальных курганах, расположенных на юге вдоль берегов Миссури. Археологи полагают, что наиболее вероятными предками манданов были индейцы группы сиу, жившие в нижнем течении Миссури и на востоке ближе к слиянию с Миссисипи, так что манданские легенды о переселении вверх по Миссури частично подтверждаются археологическими данными. Однако при этом расстояние до побережья Мексиканского залива все равно составляло не менее 800 миль.



Еще более важным представляется то обстоятельство, что поселения манданов были далеко не единственными в своем роде. В долинах главных рек, впадающих в Миссури, жили группы индейцев пауни, арикара, хидатса и манданов; все они устраивали поселения с полуподземными домами, окруженные деревянным частоколом, и возделывали расположенные поблизости поля маиса (кукурузы). Защитники теории «валлийских индейцев» иногда утверждают, что потомки Мадога со временем убедили своих соседей перейти к более оседлому образу жизни. Однако радиоуглеродные датировки указывают на то, что предки оседлых племен появились в среднем течении реки Миссури около 950 года н. э. – то есть до предполагаемого прибытия Мадога в Америку.

Защитникам «валлийских индейцев» еще труднее объяснить тот факт, что предки манданов жили в сельских общинах и собирали урожай ниже по течению Миссури, начиная как минимум с 850 года, прежде чем переселиться на свои нынешние земли. Так что древние манданы вели вполне «валлийский» образ жизни еще за 300 лет до рождения принца Мадога. Археология вбила последний гвоздь в крышку гроба «валлийских индейцев» – племени, которого, как теперь уже очевидно, никогда не существовало.