Швейнфурт Георг Август
(1836 - 1925)
Немецкий ботаник, исследователь Африки. Совершил ряд экспедиций по Центральной и Восточной Африке, исследовал западное побережье Красного моря, бассейн реки Эль-Газан, открыл реку Узле.
Георг Швейнфурт был сыном состоятельного виноторговца из Риги. Его любовь к ботанике, проявившаяся уже с ранних лет, нашла понимание в семье. Георг учился в Гейдельберге, Мюнхене и Берлине и в 1862 году получил ученую степень с правом преподавания курса ботаники нильского района. Его склонность к педантизму проявлялась во всем: одежде, поведении, сборе походного снаряжения, где всегда был в запасе парадный костюм, и даже в его почерке (он писал гусиными перьями). Готовясь к своему первому африканскому путешествию в Египет и Восточный Судан, он приобрел все доступные гербарии тех мест, чтобы при определении растений не пользоваться иллюстрациями.
Швейнфурт исследовал берега Красного моря и прошел через всю северную Эфиопию до Хартума (1863-1866). Во время своего пребывания в Хартуме исследователь много слышал об экспедициях за слоновой костью, предпринимавшихся хартумскими купцами в области истоков Нила.
Одним из важнейших результатов раннего периода его исследовательской деятельности стала опубликованная в 1868 году в "Сообщениях Петермаина" карта фитогеографического районирования нильского бассейна и прибрежных областей Красного моря, сопровожденная обширным пояснительным текстом. В ее основу были положены собственные наблюдения Швейнфурта, а также анализ и обобщение всех имевшихся к тому времени литературных данных о флоре и растительности этой части Африканского континента. Швейнфурту вручили значительную сумму из фонда Гумбольдта, которая должна была быть употреблена на ботанические исследования в тропических областях западных притоков Нила.
В 1868 году Швейнфурт был направлен Берлинской Академией наук в новую экспедицию, главной целью которой должно было стать ботаническое исследование бассейна Бахр-эль-Газаля. В географическом отношении задача экспедиции заключалась в том, чтобы "определить значение западных притоков Нила, соединяющихся в реку Газелей" . По мнению Швейнфурта, предшествующие исследователи, в частности Спик и Бейкер, недооценивали роль этих рек в нильской системе. Немецкого исследователя очень интересовала также текущая на запад большая река, о которой сообщали братья Понес и другие источники.
В июле 1868 года Георг Швейнфурт вновь ступил на африканскую землю. Он был великолепно оснащен и обеспечен весомыми рекомендательными письмами. Единственное, что мучило его, - это непомерно увеличившаяся селезенка, результат перенесенной два года назад тяжелой малярии. Поскольку он знал, что официальное сопровождение в египетских колониях мало чего стоит, он обратился к хартумскому генерал-губернатору с просьбой найти ему попечителя в лице какого-нибудь богатого купца. Их торговые караваны в поисках слоновой кости доходили до районов слияния реки Бахр-эль-Газаль с Белым Нилом, а укрепленные фактории могли бы очень пригодиться ученому. Кроме того, купец взял бы на себя обязательство обеспечить его лодкой для плавания по Нилу, носильщиками и провизией.
Приехав в ноябре 1868 года в Хартум, Швейнфурт заключил контракт с купцом Гаттасом. Тот обязывался снабдить его всем необходимым для путешествия и дать возможность принять участие во всех экспедициях, какие будут предприниматься его торговыми агентами.
5 января 1869 года немецкий путешественник отплыл из Хартума в страну азанде (ньям-ньям), которых считали людоедами. Его главной целью было изучить флору тех экваториальных областей, по которым протекают западные притоки верхнего Нила, и показать значение этих западных притоков. Была и другая, ждавшая своего разрешения географическая загадка.
"Как раз в декабре 1868 года, - писал Швейнфурт, -когда я собирался выступить из Хартума, я получил первые сведения о народе монбутто, по слухам, обитавшем к югу от страны Ньям-Ньям... Эти сведения были ценны уже тем, что они заключали некоторые географические факты, выяснение которых выпало на мою долю. Факты эти заключались в том, что к югу от территории Ньям-Ньям находится протекающая на запад река, что река эта не является притоком Нила, и что берега ее населены народом, резко отличающимся от типичных негров".
Швейнфурт по дороге встречался со скотоводами динка и рыбаками шиллук, переживал опасные столкновения с буйволами и роями пчел. То и дело ему попадались опустошенные местности, хранившие следы охоты за рабами. "Множество человеческих костей, костей рабов, которых скосила эпидемия, устилает степь; вследствие пожаров они полуобуглившиеся. Итак, обгоревшие человеческие кости - вот приметы, которые оставляет на своем пути работорговля по всей Африке".
22 февраля в Мешра-эр-Рек, болотистой местности, откуда берет начало река Бахр-эль-Газаль, завершилось плавание по реке. Следуя вместе с торговыми караванами, а чаще предпринимая самостоятельные походы, Швейнфурт наблюдал колоритную картину жизни нилотских племен в северной части плоскогорья Азанде. У бонго, например, ученый нашел самобытные проявления искусства - вырезанные из дерева фигуры в натуральную величину выходят, словно процессия, из могилы вождя. Они изображают вождя и членов его семьи, в наивной манере подчеркивая их индивидуальные черты и половые признаки. Кроме того, вырезанные изображения украшены жемчужными ожерельями и оклеены волосами, чтобы своим обликом больше походить на умерших Швейнфурту понравились пение бонго и их явно выраженная музыкальность, хотя его чуткий слух привык к более нежным звукам. "Могучие удары булав по натянутой коже гигантского барабана производят звуки, изображающие удар грома, от которого трескается дуб Резкое завывание бури, шум и свист дождя под порывами ветра - все это способен передать только стоголосый хор с сильными глотками. Вой напуганного дикого зверя передается звучанием трубы, щебечущие голоса птиц - свистом и звуками флейт..."
В конце марта Швейнфурт перебрался в главную зерибу Гаттаса, ставшую его штаб-квартирой. После нескольких сравнительно непродолжительных экскурсий в этом районе, в ходе которых он побывал на реках Тондж и Джур и открыл левый приток Джура - Bay, Швейнфурт перебазировался в расположенную южнее, за Тонджем, зерибу Сабби, принадлежавшую другому купцу, Мухаммеду Абд-эс-Самату.
В обществе Абд-эс-Самата и агентов Гаттаса, объединивших свои караваны, Швейнфурт отправился из Сабби на юг, в земли азанде и монбутту (правильнее - мангбету). Через несколько дней экспедиция достигла района расселения народа азанде (ньям-ньям). Люди, вышедшие навстречу путешественнику, производили очень странное, даже дикое впечатление воины в угрожающей позе, в одной руке копье, в другой щит и сабля причудливой формы, бедра обмотаны шкурами длинношерстных обезьян; волосы заплетены в длинные косы, лоб и грудь украшены нанизанными на шнурки зубами убитых врагов, что подтверждало дурную репутацию представителей этого народа. Кроме того, Швейнфурт заметил несомненные признаки каннибализма и подробно описал все, что ему об этом стало известно. Он назвал каннибализм отвратительным явлением, но воздержался от неуместных оценок. Тем не менее, он охарактеризовал азанде как необыкновенно отважных охотников, искусных кузнецов, гончаров и резчиков по дереву, а также как страстных певцов и любителей развлечений. Только позже, "в один из немногих несчастных дней" путешествия, он увидел на своем пути початки кукурузы, куриные перья и стрелу - грозное объявление войны. Если кто-нибудь осмелится разломить хотя бы один початок или украсть курицу, будет немедленно убит стрелой. Исследователь и его спутники выполнили требование, но на них все равно напали, и они вынуждены были применить оружие.
Учитывая размах работорговли и межплеменные распри, удивительно, что подобные стычки происходили нечасто. Если не принимать в расчет этот случай, "пожиратель листьев" , как называли Швейнфурта из-за его занятий ботаникой, мог беспрепятственно исследовать страну. Причем этот белый человек, который повсюду бродил, собирал всякую всячину для непонятных колдовских затей, рисовал людей на особом белом материале, а когда они пели, писал странные переплетенные знаки, должен был показаться азанде более чем зловещим. Каннибализм же - это ни в коем случае не проявление звериных наклонностей, а составная часть культа, когда люди получали силу убитых, по их представлениям, самым действенным способом.
Миновав совершенно неизвестную европейцам область между реками Тондж и Роль (Нам, Нам-Роль, Яло), занятой большей частью водосбором реки Роа (в нижнем течении - Джау, или Нам-Джау), экспедиция пересекла в начале марта холмистый водораздел Нил - Конго и вышла к небольшой, текущей на запад реке Мбруоле (Бвере, Бверере). Отсюда было уже недалеко и до интересовавшей немецкого путешественника главной реки той же системы, которая, как выяснилось, называется Узле.
19 марта 1870 года эта цель была достигнута. "Путь к реке лежал прямо на юг, и мы шли через почти сплошные банановые рощи, за которыми то и дело виднелись хижины, искусно сооруженные из коры и ротанга. Переход менее чем в две лиги привел нас к берегу этой реки, величественно катившей свои мутные с буроватым отливом воды между высокими береговыми откосами на запад. Этот захватывающий момент никогда не изгладится из моей памяти. Вероятно, я испытывал то же, что 20 июля 1796 года должен был испытать Мунго Парк, когда впервые ступил на берег таинственного Нигера и разрешил великую географическую загадку того времени, куда направлялось течение Нигера - на восток или на запад. Теперь и я стоял на берегу своей реки и мог сам удостовериться в том, что она течет на запад. Тут тоже была загадочная река, предмет многих обсуждений. Если бы река текла на восток, это решило бы загадку необъяснимой многоводности Мвутана [то есть озера Альберт]; если же, что казалось гораздо более вероятным, она течет на запад, то она не могла принадлежать к нильской системе. Мгновенье - и вопрос решился. Да, река течет на запад и, следовательно, не имеет никакого отношения к Нилу".
Переправившись через Уэле немного ниже места впадения ее левого притока - реки Гада, экспедиция прибыла на следующий день в резиденцию Мунзы, короля мангбету.
Швейнфурт встретился с верховным вождем Мунзой. "Одетый в торжественный черный наряд и в высокие сапоги на шнуровке, которые придавали его легкой фигуре благодаря утяжелившейся походке более импозантный характер" , исследователь предстал перед повелителем, увешанным "кольцами, цепями и множеством других украшений своеобразной формы на руках, ногах, шее и груди. На голове спереди у него было украшение в виде месяца: все было начищено и отшлифовано до блеска. Правитель сиял в своем тяжелом великолепии, словно в красномедном мерцании воскресной кухни. Это был Мунза, правитель мангбету, отблеск тех полумифических владык Центральной Африки, от которых до сегодняшнего дня дошли только имена. Настоящий дикий король... Но в нем не было ничего неестественного или заимствованного".
И вокруг Мунзы все было великолепно: зал для приемов тридцатиметровой длины, по стенам которого было развешено оружие; его свита, толпа музыкантов, безобразный придворный шут. Королевскими были и черты лица Мунзы, "скрывавшие алчность и жестокость" , ни разу его губы не дрогнули в улыбке.
Выступив в апреле 1870 года в обратный путь, Швейнфурт и его спутники переправились через Гаду, а затем снова через главную реку, которая выше слияния с Гадой называлась уже не Уэле, а Кибали. В дальнейшем торговцы еще несколько раз отклонялись от прежнего пути, что дало немецкому исследователю возможность пополнить свои знания об окружающей местности. Так, в конце мая он совершил большую экскурсию к горе Багинзе (на наших картах - Бангензе), одной из высших точек водораздела Нил - Конго, важным результатом этого маршрута было открытие истоков Суэ (Джура), относительно местонахождения которых в то время существовали самые различные предположения 13 июля 1870 года Швейнфурт вернулся на свою главную базу - в зерибу Гаттаса между Джуром и Тонджем.
Швейнфурт внес еще один значительный вклад в этнографию, открыв племя пигмеев акка, но затем счастье, кажется, оставило его. Во время случившегося в зерибе Гаттаса 2 декабря 1870 года пожара погибли дневники за 825 дней путешествия, составленные им словари, антропологические и метеорологические заметки, медикаменты, коллекция насекомых и многочисленные предметы этнографической коллекции, а также снаряжение. Несмотря на потери, он не прервал экспедицию.
Последним крупным исследовательским предприятием Швейнфурта было совершенное им в январе - феврале 1871 года путешествие в область Дар-Фертит, где уже давно обосновались нубийско-арабские торговцы, но еще ни разу не бывали европейцы. К западу от Понго он открыл еще одну значительную реку, принадлежащую к системе Бахр-эль-Араба, - Куру с левым притоком Бири. Собранные Швейнфуртом сведения о самом Бахр-эль-Арабе позволили ему прийти к правильному выводу, что эта река играет большую роль в системе Бахр-эль-Газали, чем предполагалось до сих пор, однако он несколько переоценил размеры ее водосбора. Побывав в области истоков Понго, Куру и Бири, немецкий исследователь ошибочно заключил, что реки, берущие начало на противоположной, юго-западной стороне ограничивающего их водораздела, принадлежат тоже к системе Бахр-эль-Араба (в них он и видел истоки этого последнего). В действительности речь шла о реках системы Мбому - тогда еще неизвестного европейцам крупнейшего правого притока Уэле - Убанги; иными словами, в этом районе Швейнфурт снова коснулся проблемы водораздела Нил - Конго.
В конце июня 1871 года Швейнфурт отбыл из Мешра-эр-Рек в обратный путь, 21 июля он был уже в Хартуме, а в начале октября - в Александрии.
Основные результаты исследований Швейнфурта стали известны научной общественности значительно раньше, еще до его возвращения из Африки: он пользовался любой возможностью для того, чтобы переслать в Европу свои сообщения и карты. Карта его путешествий на восток - к Ролю, и на юг - к Уэле была опубликована в "Сообщениях Петерманна" в 1871 году, карта путешествия в Дар-Фертит - там же в 1872 году. Таким же образом Швейнфурт отправил на родину часть собранных им богатых естественных, исторических и этнографических коллекций, хотя большая их часть погибла при пожаре.
Великолепная память и даты, зафиксированные во время сбора гербария, помогли ему позже опубликовать фундаментальный труд "В сердце Африки", изданный в двух томах в Лейпциге в 1874 году. Он стал настоящей энциклопедией научных знаний об исследованной им обширной области по обе стороны водораздела Нил - Конго и сразу же прочно вошел в золотой фонд географической литературы об Африке. К числу главнейших достоинств книги Швейнфурта относятся блестящие описания растительности, животного мира и природных ландшафтов в целом: большую ценность представляет и собранный им этнографический материал. Одно только английское издание принесло автору сорок тысяч золотых марок.
Видное место среди научных результатов экспедиции Швейнфурта занимают его маршрутные съемки. Он не имел возможности контролировать их астрономическими наблюдениями, так как у него не было необходимых для этого инструментов; тем не менее, качество съемок было настолько высоко, что положение нанесенных на его карту географических объектов лишь незначительно отличается от истинного.
Но самым выдающимся достижением Швейнфурта с географической точки зрения было, несомненно, открытие Уэле. Хотя эта река была обследована им лишь на небольшом отрезке, все же она заняла с тех пор прочное положение на карте. Швейнфурт высказал правильное предположение о том, что Уэле начинается в Синих горах к западу от озера Альберт.
Впоследствии Швейнфурт еще много раз бывал в Египте, путешествовал по Ливийской пустыне, посещал Эритрею и остров Сокотра, но не предпринимал больших экспедиций в глубь материка. До самой своей смерти он оставался крупнейшим авторитетом в вопросах ботанической географии Северо-Восточной Африки Научное наследие его насчитывает несколько сот публикаций - книг, карт, статей и заметок, содержание которых обнаруживает исключительную широту и разносторонность его знаний и интересов (география, ботаника, зоология, геология, археология, этнография и т.д.).
Швейнфурт был инициатором создания (в 1875 году) Египетского Географического общества - первой научной организации такого рода в африканской стране.
"Я видел Африку, и она до сих пор у меня перед глазами такая, как она есть, - гигантское здание рабства, а не такая, какой она должна быть, - огромный район совместного свободного труда над общими задачами человечества. В конечной победе доброго дела, как и в будущем черной части рода человеческого, я никогда не усомнюсь".
(1836 - 1925)
Немецкий ботаник, исследователь Африки. Совершил ряд экспедиций по Центральной и Восточной Африке, исследовал западное побережье Красного моря, бассейн реки Эль-Газан, открыл реку Узле.
Георг Швейнфурт был сыном состоятельного виноторговца из Риги. Его любовь к ботанике, проявившаяся уже с ранних лет, нашла понимание в семье. Георг учился в Гейдельберге, Мюнхене и Берлине и в 1862 году получил ученую степень с правом преподавания курса ботаники нильского района. Его склонность к педантизму проявлялась во всем: одежде, поведении, сборе походного снаряжения, где всегда был в запасе парадный костюм, и даже в его почерке (он писал гусиными перьями). Готовясь к своему первому африканскому путешествию в Египет и Восточный Судан, он приобрел все доступные гербарии тех мест, чтобы при определении растений не пользоваться иллюстрациями.
Швейнфурт исследовал берега Красного моря и прошел через всю северную Эфиопию до Хартума (1863-1866). Во время своего пребывания в Хартуме исследователь много слышал об экспедициях за слоновой костью, предпринимавшихся хартумскими купцами в области истоков Нила.
Одним из важнейших результатов раннего периода его исследовательской деятельности стала опубликованная в 1868 году в "Сообщениях Петермаина" карта фитогеографического районирования нильского бассейна и прибрежных областей Красного моря, сопровожденная обширным пояснительным текстом. В ее основу были положены собственные наблюдения Швейнфурта, а также анализ и обобщение всех имевшихся к тому времени литературных данных о флоре и растительности этой части Африканского континента. Швейнфурту вручили значительную сумму из фонда Гумбольдта, которая должна была быть употреблена на ботанические исследования в тропических областях западных притоков Нила.
В 1868 году Швейнфурт был направлен Берлинской Академией наук в новую экспедицию, главной целью которой должно было стать ботаническое исследование бассейна Бахр-эль-Газаля. В географическом отношении задача экспедиции заключалась в том, чтобы "определить значение западных притоков Нила, соединяющихся в реку Газелей" . По мнению Швейнфурта, предшествующие исследователи, в частности Спик и Бейкер, недооценивали роль этих рек в нильской системе. Немецкого исследователя очень интересовала также текущая на запад большая река, о которой сообщали братья Понес и другие источники.
В июле 1868 года Георг Швейнфурт вновь ступил на африканскую землю. Он был великолепно оснащен и обеспечен весомыми рекомендательными письмами. Единственное, что мучило его, - это непомерно увеличившаяся селезенка, результат перенесенной два года назад тяжелой малярии. Поскольку он знал, что официальное сопровождение в египетских колониях мало чего стоит, он обратился к хартумскому генерал-губернатору с просьбой найти ему попечителя в лице какого-нибудь богатого купца. Их торговые караваны в поисках слоновой кости доходили до районов слияния реки Бахр-эль-Газаль с Белым Нилом, а укрепленные фактории могли бы очень пригодиться ученому. Кроме того, купец взял бы на себя обязательство обеспечить его лодкой для плавания по Нилу, носильщиками и провизией.
Приехав в ноябре 1868 года в Хартум, Швейнфурт заключил контракт с купцом Гаттасом. Тот обязывался снабдить его всем необходимым для путешествия и дать возможность принять участие во всех экспедициях, какие будут предприниматься его торговыми агентами.
5 января 1869 года немецкий путешественник отплыл из Хартума в страну азанде (ньям-ньям), которых считали людоедами. Его главной целью было изучить флору тех экваториальных областей, по которым протекают западные притоки верхнего Нила, и показать значение этих западных притоков. Была и другая, ждавшая своего разрешения географическая загадка.
"Как раз в декабре 1868 года, - писал Швейнфурт, -когда я собирался выступить из Хартума, я получил первые сведения о народе монбутто, по слухам, обитавшем к югу от страны Ньям-Ньям... Эти сведения были ценны уже тем, что они заключали некоторые географические факты, выяснение которых выпало на мою долю. Факты эти заключались в том, что к югу от территории Ньям-Ньям находится протекающая на запад река, что река эта не является притоком Нила, и что берега ее населены народом, резко отличающимся от типичных негров".
Швейнфурт по дороге встречался со скотоводами динка и рыбаками шиллук, переживал опасные столкновения с буйволами и роями пчел. То и дело ему попадались опустошенные местности, хранившие следы охоты за рабами. "Множество человеческих костей, костей рабов, которых скосила эпидемия, устилает степь; вследствие пожаров они полуобуглившиеся. Итак, обгоревшие человеческие кости - вот приметы, которые оставляет на своем пути работорговля по всей Африке".
22 февраля в Мешра-эр-Рек, болотистой местности, откуда берет начало река Бахр-эль-Газаль, завершилось плавание по реке. Следуя вместе с торговыми караванами, а чаще предпринимая самостоятельные походы, Швейнфурт наблюдал колоритную картину жизни нилотских племен в северной части плоскогорья Азанде. У бонго, например, ученый нашел самобытные проявления искусства - вырезанные из дерева фигуры в натуральную величину выходят, словно процессия, из могилы вождя. Они изображают вождя и членов его семьи, в наивной манере подчеркивая их индивидуальные черты и половые признаки. Кроме того, вырезанные изображения украшены жемчужными ожерельями и оклеены волосами, чтобы своим обликом больше походить на умерших Швейнфурту понравились пение бонго и их явно выраженная музыкальность, хотя его чуткий слух привык к более нежным звукам. "Могучие удары булав по натянутой коже гигантского барабана производят звуки, изображающие удар грома, от которого трескается дуб Резкое завывание бури, шум и свист дождя под порывами ветра - все это способен передать только стоголосый хор с сильными глотками. Вой напуганного дикого зверя передается звучанием трубы, щебечущие голоса птиц - свистом и звуками флейт..."
В конце марта Швейнфурт перебрался в главную зерибу Гаттаса, ставшую его штаб-квартирой. После нескольких сравнительно непродолжительных экскурсий в этом районе, в ходе которых он побывал на реках Тондж и Джур и открыл левый приток Джура - Bay, Швейнфурт перебазировался в расположенную южнее, за Тонджем, зерибу Сабби, принадлежавшую другому купцу, Мухаммеду Абд-эс-Самату.
В обществе Абд-эс-Самата и агентов Гаттаса, объединивших свои караваны, Швейнфурт отправился из Сабби на юг, в земли азанде и монбутту (правильнее - мангбету). Через несколько дней экспедиция достигла района расселения народа азанде (ньям-ньям). Люди, вышедшие навстречу путешественнику, производили очень странное, даже дикое впечатление воины в угрожающей позе, в одной руке копье, в другой щит и сабля причудливой формы, бедра обмотаны шкурами длинношерстных обезьян; волосы заплетены в длинные косы, лоб и грудь украшены нанизанными на шнурки зубами убитых врагов, что подтверждало дурную репутацию представителей этого народа. Кроме того, Швейнфурт заметил несомненные признаки каннибализма и подробно описал все, что ему об этом стало известно. Он назвал каннибализм отвратительным явлением, но воздержался от неуместных оценок. Тем не менее, он охарактеризовал азанде как необыкновенно отважных охотников, искусных кузнецов, гончаров и резчиков по дереву, а также как страстных певцов и любителей развлечений. Только позже, "в один из немногих несчастных дней" путешествия, он увидел на своем пути початки кукурузы, куриные перья и стрелу - грозное объявление войны. Если кто-нибудь осмелится разломить хотя бы один початок или украсть курицу, будет немедленно убит стрелой. Исследователь и его спутники выполнили требование, но на них все равно напали, и они вынуждены были применить оружие.
Учитывая размах работорговли и межплеменные распри, удивительно, что подобные стычки происходили нечасто. Если не принимать в расчет этот случай, "пожиратель листьев" , как называли Швейнфурта из-за его занятий ботаникой, мог беспрепятственно исследовать страну. Причем этот белый человек, который повсюду бродил, собирал всякую всячину для непонятных колдовских затей, рисовал людей на особом белом материале, а когда они пели, писал странные переплетенные знаки, должен был показаться азанде более чем зловещим. Каннибализм же - это ни в коем случае не проявление звериных наклонностей, а составная часть культа, когда люди получали силу убитых, по их представлениям, самым действенным способом.
Миновав совершенно неизвестную европейцам область между реками Тондж и Роль (Нам, Нам-Роль, Яло), занятой большей частью водосбором реки Роа (в нижнем течении - Джау, или Нам-Джау), экспедиция пересекла в начале марта холмистый водораздел Нил - Конго и вышла к небольшой, текущей на запад реке Мбруоле (Бвере, Бверере). Отсюда было уже недалеко и до интересовавшей немецкого путешественника главной реки той же системы, которая, как выяснилось, называется Узле.
19 марта 1870 года эта цель была достигнута. "Путь к реке лежал прямо на юг, и мы шли через почти сплошные банановые рощи, за которыми то и дело виднелись хижины, искусно сооруженные из коры и ротанга. Переход менее чем в две лиги привел нас к берегу этой реки, величественно катившей свои мутные с буроватым отливом воды между высокими береговыми откосами на запад. Этот захватывающий момент никогда не изгладится из моей памяти. Вероятно, я испытывал то же, что 20 июля 1796 года должен был испытать Мунго Парк, когда впервые ступил на берег таинственного Нигера и разрешил великую географическую загадку того времени, куда направлялось течение Нигера - на восток или на запад. Теперь и я стоял на берегу своей реки и мог сам удостовериться в том, что она течет на запад. Тут тоже была загадочная река, предмет многих обсуждений. Если бы река текла на восток, это решило бы загадку необъяснимой многоводности Мвутана [то есть озера Альберт]; если же, что казалось гораздо более вероятным, она течет на запад, то она не могла принадлежать к нильской системе. Мгновенье - и вопрос решился. Да, река течет на запад и, следовательно, не имеет никакого отношения к Нилу".
Переправившись через Уэле немного ниже места впадения ее левого притока - реки Гада, экспедиция прибыла на следующий день в резиденцию Мунзы, короля мангбету.
Швейнфурт встретился с верховным вождем Мунзой. "Одетый в торжественный черный наряд и в высокие сапоги на шнуровке, которые придавали его легкой фигуре благодаря утяжелившейся походке более импозантный характер" , исследователь предстал перед повелителем, увешанным "кольцами, цепями и множеством других украшений своеобразной формы на руках, ногах, шее и груди. На голове спереди у него было украшение в виде месяца: все было начищено и отшлифовано до блеска. Правитель сиял в своем тяжелом великолепии, словно в красномедном мерцании воскресной кухни. Это был Мунза, правитель мангбету, отблеск тех полумифических владык Центральной Африки, от которых до сегодняшнего дня дошли только имена. Настоящий дикий король... Но в нем не было ничего неестественного или заимствованного".
И вокруг Мунзы все было великолепно: зал для приемов тридцатиметровой длины, по стенам которого было развешено оружие; его свита, толпа музыкантов, безобразный придворный шут. Королевскими были и черты лица Мунзы, "скрывавшие алчность и жестокость" , ни разу его губы не дрогнули в улыбке.
Выступив в апреле 1870 года в обратный путь, Швейнфурт и его спутники переправились через Гаду, а затем снова через главную реку, которая выше слияния с Гадой называлась уже не Уэле, а Кибали. В дальнейшем торговцы еще несколько раз отклонялись от прежнего пути, что дало немецкому исследователю возможность пополнить свои знания об окружающей местности. Так, в конце мая он совершил большую экскурсию к горе Багинзе (на наших картах - Бангензе), одной из высших точек водораздела Нил - Конго, важным результатом этого маршрута было открытие истоков Суэ (Джура), относительно местонахождения которых в то время существовали самые различные предположения 13 июля 1870 года Швейнфурт вернулся на свою главную базу - в зерибу Гаттаса между Джуром и Тонджем.
Швейнфурт внес еще один значительный вклад в этнографию, открыв племя пигмеев акка, но затем счастье, кажется, оставило его. Во время случившегося в зерибе Гаттаса 2 декабря 1870 года пожара погибли дневники за 825 дней путешествия, составленные им словари, антропологические и метеорологические заметки, медикаменты, коллекция насекомых и многочисленные предметы этнографической коллекции, а также снаряжение. Несмотря на потери, он не прервал экспедицию.
Последним крупным исследовательским предприятием Швейнфурта было совершенное им в январе - феврале 1871 года путешествие в область Дар-Фертит, где уже давно обосновались нубийско-арабские торговцы, но еще ни разу не бывали европейцы. К западу от Понго он открыл еще одну значительную реку, принадлежащую к системе Бахр-эль-Араба, - Куру с левым притоком Бири. Собранные Швейнфуртом сведения о самом Бахр-эль-Арабе позволили ему прийти к правильному выводу, что эта река играет большую роль в системе Бахр-эль-Газали, чем предполагалось до сих пор, однако он несколько переоценил размеры ее водосбора. Побывав в области истоков Понго, Куру и Бири, немецкий исследователь ошибочно заключил, что реки, берущие начало на противоположной, юго-западной стороне ограничивающего их водораздела, принадлежат тоже к системе Бахр-эль-Араба (в них он и видел истоки этого последнего). В действительности речь шла о реках системы Мбому - тогда еще неизвестного европейцам крупнейшего правого притока Уэле - Убанги; иными словами, в этом районе Швейнфурт снова коснулся проблемы водораздела Нил - Конго.
В конце июня 1871 года Швейнфурт отбыл из Мешра-эр-Рек в обратный путь, 21 июля он был уже в Хартуме, а в начале октября - в Александрии.
Основные результаты исследований Швейнфурта стали известны научной общественности значительно раньше, еще до его возвращения из Африки: он пользовался любой возможностью для того, чтобы переслать в Европу свои сообщения и карты. Карта его путешествий на восток - к Ролю, и на юг - к Уэле была опубликована в "Сообщениях Петерманна" в 1871 году, карта путешествия в Дар-Фертит - там же в 1872 году. Таким же образом Швейнфурт отправил на родину часть собранных им богатых естественных, исторических и этнографических коллекций, хотя большая их часть погибла при пожаре.
Великолепная память и даты, зафиксированные во время сбора гербария, помогли ему позже опубликовать фундаментальный труд "В сердце Африки", изданный в двух томах в Лейпциге в 1874 году. Он стал настоящей энциклопедией научных знаний об исследованной им обширной области по обе стороны водораздела Нил - Конго и сразу же прочно вошел в золотой фонд географической литературы об Африке. К числу главнейших достоинств книги Швейнфурта относятся блестящие описания растительности, животного мира и природных ландшафтов в целом: большую ценность представляет и собранный им этнографический материал. Одно только английское издание принесло автору сорок тысяч золотых марок.
Видное место среди научных результатов экспедиции Швейнфурта занимают его маршрутные съемки. Он не имел возможности контролировать их астрономическими наблюдениями, так как у него не было необходимых для этого инструментов; тем не менее, качество съемок было настолько высоко, что положение нанесенных на его карту географических объектов лишь незначительно отличается от истинного.
Но самым выдающимся достижением Швейнфурта с географической точки зрения было, несомненно, открытие Уэле. Хотя эта река была обследована им лишь на небольшом отрезке, все же она заняла с тех пор прочное положение на карте. Швейнфурт высказал правильное предположение о том, что Уэле начинается в Синих горах к западу от озера Альберт.
Впоследствии Швейнфурт еще много раз бывал в Египте, путешествовал по Ливийской пустыне, посещал Эритрею и остров Сокотра, но не предпринимал больших экспедиций в глубь материка. До самой своей смерти он оставался крупнейшим авторитетом в вопросах ботанической географии Северо-Восточной Африки Научное наследие его насчитывает несколько сот публикаций - книг, карт, статей и заметок, содержание которых обнаруживает исключительную широту и разносторонность его знаний и интересов (география, ботаника, зоология, геология, археология, этнография и т.д.).
Швейнфурт был инициатором создания (в 1875 году) Египетского Географического общества - первой научной организации такого рода в африканской стране.
"Я видел Африку, и она до сих пор у меня перед глазами такая, как она есть, - гигантское здание рабства, а не такая, какой она должна быть, - огромный район совместного свободного труда над общими задачами человечества. В конечной победе доброго дела, как и в будущем черной части рода человеческого, я никогда не усомнюсь".
Черский Иван Дементьевич
(1845 - 1892)
Исследователь Восточной Сибири. По происхождению поляк. За участие в польском восстании 1863-1864 годов сослан в Сибирь. Составил первую геологическую карту побережья Байкала. Предложил одну из первых тектонических схем внутренней Азии (1886), выдвинул идею эволюционного развития рельефа (1878). Горная система в Якутии и Магаданской области носит название хребта Черского.
Иван Дементьевич Черский 18-летним юношей принял участие в польском восстании 1863 года, за что был сослан в Сибирь и зачислен рядовым в Омский линейный батальон. Под влиянием Александра Чекановского, с которым он познакомился на этапе, а позже - Г. Н. Потанина он занялся геологией и зоологией.
Осенью 1871 года Чекановский дал Черскому рекомендацию к директору Сибирского отделения Географического общества подполковнику корпуса топографов Усольцеву, и вскоре молодой ссыльный получил должность консерватора и библиотекаря музея. Поселился он в маленькой дворницкой. Его рабочий день был организован следующим образом: шестнадцать часов в день он работал, семь предназначил для отдыха, а один - для прогулки и еды.
После экскурсий Черский возвращался в здание Общества, чтобы слушать лекции Чекановского о геологическом строении земли и формировании земной коры. От него же он получал сведения о найденных на Лене ископаемых и о научных открытиях в Сибири.
Первая самостоятельная экспедиция Черского состоялась в 1873 году. Тогда Чекановский предложил Географическому обществу поручить 28-летнему ученому ведение исследования гористой части Иркутской губернии. Вместе с Черским в экспедиции принял участие друг Чекановокого, опытный естествоиспытатель Николай Гартунг.
С июня до осени ученые исследовали Восточный Саян и кузнецкий Алатау Произведенные точные измерения определили высоту вершин этих гор, причем оказалось, что они намного выше, чем их до тех пор считали. Кроме богатой коллекции, участники экспедиции собрали интересные сведения о племени сойотов.
Зимой Черский работал в музее, готовя к печати отчет об экспедиции. Это была уже его третья работа, опубликованная в "Известиях" Сибирского отделения Географического общества. Сотрудничество с издательством продлится до конца жизни Черского, и на протяжении двадцати лет в этом журнале появится несколько десятков его научных статей из области геологии и палеонтологии, посвященных открытиям, сделанным на территории Восточной и Северной Сибири.
Летом 1874 года Черский еще раз исследует хребет Тункинские Гольцы, чтобы установить его связь с горной системой Саянов, а спустя год принимается за исследование окрестностей Бирюсы (Оны), где должны были находиться бивни мамонта. Поиски не дали ожидаемых результатов. Бивни мамонта еще в прошлом году были проданы начальником железнодорожной станции какому-то купцу.
Не обескураженный этой неудачей, Черский направился в сторону Нижнеудинска, где на многие километры тянутся поросшие густым лесом горы, изрезанные многочисленными потоками. Там среди тайги, в которую углубляются только охотники, после долгих поисков ему удалось на северном склоне в одной из пещер найти прекрасно сохранившиеся останки животных. Это были неизвестные виды медведя, оленя и пеструшки, относящиеся к четвертичному периоду. Для обработки найденного обильного палеонтологического материала требовалось несколько лет, Черский же в ближайшее время должен был начать исследования на озере Байкал. Поэтому после двухмесячной работы в пещере он вернулся в Иркутск, привезя с собой столько ценных экспонатов, что ими заинтересовалась Петербургская Академия наук, наградившая ученого серебряной медалью.
В мае 1877 года Черский отправился в Култук. Он поставил себе целью разгадать загадку происхождения озера Байкал.
У выхода Ангары из Байкала возвышался, наподобие булавы, известный шаманский камень, место "чудес" и бурятских паломничеств. Здесь вскрывали преступления и наказывали преступников. Не было случая, чтобы кто-нибудь солгал перед лицом Байкала, потому что "священное море" знает все тайны, и немедленно поглотило бы в свои пучины клятвопреступника.
Иркутский архиепископ, желая прекратить совершение этих обрядов, приказал поставить на верхушке камня крест. Буряты восприняли это враждебно, а шаманы вспомнили старую легенду о потопе: наступит время, когда камень провалится в воду, и тогда поднявшиеся воды озера хлынут с бешеной силой и затопят Иркутск - город греха.
Продвигаясь вдоль берегов Байкала, Черский припоминал разные бурятские верования и услышанные легенды. Народ создал поэтическую поэму об озере, которое на протяжении веков было его кормильцем и одновременно пугало своей величиной и таинственностью.
В Култуке геолог нанял двухконную повозку, погрузил багаж и поехал вдоль озера. Сначала ему сопутствовал бурят, позднее к ним присоединился сибирский бродяга, казак из-под Красноярска Максимка. Он прекрасно знал тайгу. Здесь он охотился, искал золото, был немного контрабандистом. Заинтересовавшись работой Черского, он бросил бродяжничество и в течение нескольких лет сопровождал ученого в его путешествиях.
Они втроем углублялись в долины Хамар-Дабана, переплывали многочисленные горные потоки, вели раскопки. Бурят ловил рыбу, а Максимка старался подстрелить на ужин какую-нибудь птицу.
Черский часто посещал юрты чабанов. Они обычно стояли одиноко у подножья возвышенности, защищенные от ветра, и только собаки громким лаем предупреждали о приближении посторонних людей. Когда чересчур досаждал холод, молодой геолог, интересовавшийся жизнью бурятов, направлялся к улусам, которых в Иркутске многие считали жестокими бурятскими разбойниками.
"Я посетил много улусов, - утверждает Черский, -и нигде не встретился с жестокостью. Это гостеприимный, услужливый и симпатичный народ".
Свои многомесячные странствия они завершили у устья Баргузина. Возвратившись осенью на пароходе в Иркутск, Черский с восхищением рассказывал о своей первой экспедиции на Байкал.
Результатами экспедиции заинтересовалась семнадцатилетняя Мавра, дочка хозяйки, у которой уже длительное время проживал молодой геолог. В 1877 году состоялась их свадьба.
Во время второй экспедиции Черский решил исследовать берег со стороны озера. Он проводил исследования очень тщательно, медленно продвигаясь на лодке вдоль берега. Черского сопровождали Максимка и жена, которая превратилась в настоящего научного работника.
Так они обогнули Святой Нос, выбрались из Чивыркуйского залива и, минуя многочисленные рассеянные по озеру живописные островки, поплыли по направлению к мысу Кабани.
Прежде чем они добрались до северной оконечности Байкала, где находится устье Верхней Ангары, их журналы заполнились массой ценных записей и важных наблюдений.
Бурятское предание говорит, что Верхняя Ангара является началом собственно Ангары. На этом основании предыдущие путешественники утверждали, что Байкал представляет собой только расширенное русло этих рек, а углубление образовалось в результате вулканических процессов. Не соглашаясь с взглядами Гумбольдта, что Байкал был когда-то заливом Ледовитого океана, Черский, однако, не мог опираться на старые легенды. Поэтому он решил немного изменить маршрут, и теперь экспедиция поплыла по руслу реки в глубь суши.
На основании проведенных исследований Черский убедился, что Байкал был когда-то проточным озером. При этом Ангара должна была быть значительно большей рекой, чем в настоящее время, а байкальская котловина является результатом продолжительного процесса оседания, который продолжается по сей день.
Чтобы окончательно выяснить тайну Байкала, следовало исследовать также западные берега озера.
Третий этап экспедиции предусматривал исследование северо-западного побережья от Култука до устья речки Онгурен, острова Ольхон и притока Лены реки Чанчур. Черская в этом путешествии не участвовала. Ожидая ребенка, она устраивала дом в Иркутске.
В конце июня в Иркутске случился сильный пожар, продолжавшийся три дня. Сгорело несколько десятков улиц. Когда Черский приехал в Иркутск, то вместо своего дома увидел только пепелище. Мавра с недавно родившимся сыном жила у своей младшей сестры. В честь Чекановского сына назвали Александром.
Записки и коллекции, привезенные из экспедиций, сгорели. Огонь уничтожил громадную библиотеку, заключавшую в себе, прежде всего труды, из области географии и естествознания, а также бесценные старые книги.
Черский уволился из музея и приступил к обработке материалов последней экспедиции. Несмотря на болезнь сердца и ревматизм ученый готовится к новой экспедиции.
Зимой 1880 года он закончил свой труд о Байкале. Работа Черского, подкрепленная чертежами, геологической картой и найденными им ископаемыми, опрокидывала тезисы Гумбольдта и Миддендорфа и вызвала чрезвычайно большой интерес научного мира. Черский был награжден золотой медалью, а его карту выслали на Международный геологический конгресс в Венеции.
Окрыленный успехом, не обращая внимания на плохое состояние здоровья, в 1881 году исследователь снарядил экспедицию в долину реки Селенги до самого города Кяхта. Его спутником в этой экспедиции оказался Николай Витковский.
Селенга, наибольшая из впадающих в Байкал рек, в устье протекает по широкой, плоской долине. Продвигаясь вверх по реке, путешественники убедились, что долина сужается, а горы сближаются и сжимают русло скалистыми берегами. Исследование этой цепи гор дополнило изучение Байкала.
Осенью Черский вернулся в Иркутск. Тем временем в руководстве Сибирским отделом Общества произошли изменения. Черский вынужден был отказаться от сотрудничества с Обществом. Чтобы прокормить семью, знаменитый исследователь становится приказчиком в бакалейной лавке у знакомого иркутского купца, политического ссыльного.
Летом 1885 года из Петербурга пришло радостное известие, помилование и вызов в столицу, после двадцати лет ссылки.
В Петербург Черский привез геологическое описание трассы, составленное во время путешествия. Это был профиль части Сибири в широтном направлении.
В том же 1885 году Черский впервые выделил два главных типа рельефа: от Байкала до Оби - плоская возвышенность, от Оби до Урала - Западно-Сибирская низменность (название предложено Черским).
Пять лет, проведенных в Петербурге, - лучший период в жизни Черского. Исчезли материальные заботы, товарищи окружали его вниманием, а когда он возвращался с работы, его ожидали жена, сын и мать, которую он перевез к себе.
К основным работам Черского в петербургский период следует отнести обработку дополнений к труду знаменитого немецкого географа Риттера под заглавием "Азия". Одновременно Черский приступил к написанию работы, которая обобщала его двадцатилетние исследования в области палеонтологии.
В это время Академия наук рассматривала проект экспедиции в бассейн Анабара и Хатанги, надеясь, что там удастся обнаружить останки мамонтов. Черский представил совсем иной проект. По его мнению, для исследований следовало выбрать местность, защищенную с юга и с запада высокими горами, исключающими возможность переноса наслоений вместе с останками животных на ниже расположенные территории. Такой местностью он считал бассейны Яны, Индигирки и Колымы.
Академия наук согласилась с проектом, и летом 1891 года Черский в обществе жены и сына преодолел на лошадях необычайно трудную дорогу из Якутска в Верхнеколымск.
Сначала он прошел обычным путем через южную часть Верхоянского хребта в Оймякон на Индигирке и исследовал Оймяконское плоскогорье. Оттуда Черский двинулся на северо-восток и перевалил сравнительно высокий (до 2341 метра) хребет Тас-Кыстабыт, простирающийся, как он установил, с севера на запад. Он собрал первые расспросные сведения о значительной вершине в верховьях реки Сунтар (бассейн Индигирки) и правильно определил, что она имеет особое значение для орографии района. Затем Черский пересек Нерское плоскогорье и две горные цепи - Улахан-Чистай и "Томус-хай" (теперь Момский хребет), продолжив, таким образом, открытие большого водораздельного пространства между системами Индигирки и Колымы, начатое Г. Сарычевым. Наконец, перевалив Момский хребет, он вышел к Верхнеколымску в сентябре 1891 года.
Колымская экспедиция планировалась на три года и должна была охватить путешествие по Колыме до самого океана, исследование берегов Индигирки и западной части Верхоянских гор.
Преждевременно наступившая полярная зима задержала путешественников на длительное время в Верхнеколымске. Остановка продолжалась до мая 1892 года.
До конца зимы было еще далеко, а тем временем Черский все чаще болел. Утро приносило облегчение. Черский садился за стол и начинал объяснять жене цель экспедиции. Видя приближающуюся смерть, он обязал жену продолжать путешествие, добраться до Нижнеколымска. Заменяя его, она должна была провести геологические исследования, записать все согласно его указаниям в журнале и весь научный материал доставить в Академию.
31 мая 1892 года начал таять лед на реке, и Черский распорядился выезжать в Колымск. Имущество погрузили на большие примитивные лодки, и экспедиция тронулась в путь. Черский приказал приготовить для себя на носу лодки постель и, полулежа, вел наблюдения за берегами.
Его состояние непрерывно ухудшалось. Несмотря на это, он в течение двадцати шести дней сам вел дневник путешествия.
25 июня произошло последнее, самое страшное кровотечение. Лодку остановили около устья реки Прорвы. Здесь и умер выдающийся ученый и путешественник.
За месяц до смерти, чувствуя резкое ухудшение здоровья, Черский написал письмо в Академию наук и сообщил о своей тяжелой болезни. В этом письме, которое можно считать его завещанием, он выразил свою волю: "...в случае моей смерти, где бы она ни произошла, экспедиция под руководством моей жены Мавры Павловны Черской должна, несмотря на это, доплыть этим летом до Нижнеколымска, производя работу главным образом в области зоологии и ботаники, а также тех геологических проблем, тематика которых доступна моей жене".
Экспедиция двинулась по направлению к Нижнеколымску. Мавра Павловна не прекратила дальнейших исследований Она продолжала вести дневник путешествия и заносить в него данные научных наблюдений. И только когда выпал первый снег, Черская повернула обратно. В Иркутске она передала все материалы экспедиции посланнику Петербургской Академии наук.
В 1926 году была организована научная экспедиция по следам Черского в Колымский край. Руководство экспедицией взял на себя Сергей Обручев, сын академика В. А. Обручева Большой горный массив, тянущийся восточнее цепи Верхоянских гор, был назван хребтом Черского.
(1845 - 1892)
Исследователь Восточной Сибири. По происхождению поляк. За участие в польском восстании 1863-1864 годов сослан в Сибирь. Составил первую геологическую карту побережья Байкала. Предложил одну из первых тектонических схем внутренней Азии (1886), выдвинул идею эволюционного развития рельефа (1878). Горная система в Якутии и Магаданской области носит название хребта Черского.
Иван Дементьевич Черский 18-летним юношей принял участие в польском восстании 1863 года, за что был сослан в Сибирь и зачислен рядовым в Омский линейный батальон. Под влиянием Александра Чекановского, с которым он познакомился на этапе, а позже - Г. Н. Потанина он занялся геологией и зоологией.
Осенью 1871 года Чекановский дал Черскому рекомендацию к директору Сибирского отделения Географического общества подполковнику корпуса топографов Усольцеву, и вскоре молодой ссыльный получил должность консерватора и библиотекаря музея. Поселился он в маленькой дворницкой. Его рабочий день был организован следующим образом: шестнадцать часов в день он работал, семь предназначил для отдыха, а один - для прогулки и еды.
После экскурсий Черский возвращался в здание Общества, чтобы слушать лекции Чекановского о геологическом строении земли и формировании земной коры. От него же он получал сведения о найденных на Лене ископаемых и о научных открытиях в Сибири.
Первая самостоятельная экспедиция Черского состоялась в 1873 году. Тогда Чекановский предложил Географическому обществу поручить 28-летнему ученому ведение исследования гористой части Иркутской губернии. Вместе с Черским в экспедиции принял участие друг Чекановокого, опытный естествоиспытатель Николай Гартунг.
С июня до осени ученые исследовали Восточный Саян и кузнецкий Алатау Произведенные точные измерения определили высоту вершин этих гор, причем оказалось, что они намного выше, чем их до тех пор считали. Кроме богатой коллекции, участники экспедиции собрали интересные сведения о племени сойотов.
Зимой Черский работал в музее, готовя к печати отчет об экспедиции. Это была уже его третья работа, опубликованная в "Известиях" Сибирского отделения Географического общества. Сотрудничество с издательством продлится до конца жизни Черского, и на протяжении двадцати лет в этом журнале появится несколько десятков его научных статей из области геологии и палеонтологии, посвященных открытиям, сделанным на территории Восточной и Северной Сибири.
Летом 1874 года Черский еще раз исследует хребет Тункинские Гольцы, чтобы установить его связь с горной системой Саянов, а спустя год принимается за исследование окрестностей Бирюсы (Оны), где должны были находиться бивни мамонта. Поиски не дали ожидаемых результатов. Бивни мамонта еще в прошлом году были проданы начальником железнодорожной станции какому-то купцу.
Не обескураженный этой неудачей, Черский направился в сторону Нижнеудинска, где на многие километры тянутся поросшие густым лесом горы, изрезанные многочисленными потоками. Там среди тайги, в которую углубляются только охотники, после долгих поисков ему удалось на северном склоне в одной из пещер найти прекрасно сохранившиеся останки животных. Это были неизвестные виды медведя, оленя и пеструшки, относящиеся к четвертичному периоду. Для обработки найденного обильного палеонтологического материала требовалось несколько лет, Черский же в ближайшее время должен был начать исследования на озере Байкал. Поэтому после двухмесячной работы в пещере он вернулся в Иркутск, привезя с собой столько ценных экспонатов, что ими заинтересовалась Петербургская Академия наук, наградившая ученого серебряной медалью.
В мае 1877 года Черский отправился в Култук. Он поставил себе целью разгадать загадку происхождения озера Байкал.
У выхода Ангары из Байкала возвышался, наподобие булавы, известный шаманский камень, место "чудес" и бурятских паломничеств. Здесь вскрывали преступления и наказывали преступников. Не было случая, чтобы кто-нибудь солгал перед лицом Байкала, потому что "священное море" знает все тайны, и немедленно поглотило бы в свои пучины клятвопреступника.
Иркутский архиепископ, желая прекратить совершение этих обрядов, приказал поставить на верхушке камня крест. Буряты восприняли это враждебно, а шаманы вспомнили старую легенду о потопе: наступит время, когда камень провалится в воду, и тогда поднявшиеся воды озера хлынут с бешеной силой и затопят Иркутск - город греха.
Продвигаясь вдоль берегов Байкала, Черский припоминал разные бурятские верования и услышанные легенды. Народ создал поэтическую поэму об озере, которое на протяжении веков было его кормильцем и одновременно пугало своей величиной и таинственностью.
В Култуке геолог нанял двухконную повозку, погрузил багаж и поехал вдоль озера. Сначала ему сопутствовал бурят, позднее к ним присоединился сибирский бродяга, казак из-под Красноярска Максимка. Он прекрасно знал тайгу. Здесь он охотился, искал золото, был немного контрабандистом. Заинтересовавшись работой Черского, он бросил бродяжничество и в течение нескольких лет сопровождал ученого в его путешествиях.
Они втроем углублялись в долины Хамар-Дабана, переплывали многочисленные горные потоки, вели раскопки. Бурят ловил рыбу, а Максимка старался подстрелить на ужин какую-нибудь птицу.
Черский часто посещал юрты чабанов. Они обычно стояли одиноко у подножья возвышенности, защищенные от ветра, и только собаки громким лаем предупреждали о приближении посторонних людей. Когда чересчур досаждал холод, молодой геолог, интересовавшийся жизнью бурятов, направлялся к улусам, которых в Иркутске многие считали жестокими бурятскими разбойниками.
"Я посетил много улусов, - утверждает Черский, -и нигде не встретился с жестокостью. Это гостеприимный, услужливый и симпатичный народ".
Свои многомесячные странствия они завершили у устья Баргузина. Возвратившись осенью на пароходе в Иркутск, Черский с восхищением рассказывал о своей первой экспедиции на Байкал.
Результатами экспедиции заинтересовалась семнадцатилетняя Мавра, дочка хозяйки, у которой уже длительное время проживал молодой геолог. В 1877 году состоялась их свадьба.
Во время второй экспедиции Черский решил исследовать берег со стороны озера. Он проводил исследования очень тщательно, медленно продвигаясь на лодке вдоль берега. Черского сопровождали Максимка и жена, которая превратилась в настоящего научного работника.
Так они обогнули Святой Нос, выбрались из Чивыркуйского залива и, минуя многочисленные рассеянные по озеру живописные островки, поплыли по направлению к мысу Кабани.
Прежде чем они добрались до северной оконечности Байкала, где находится устье Верхней Ангары, их журналы заполнились массой ценных записей и важных наблюдений.
Бурятское предание говорит, что Верхняя Ангара является началом собственно Ангары. На этом основании предыдущие путешественники утверждали, что Байкал представляет собой только расширенное русло этих рек, а углубление образовалось в результате вулканических процессов. Не соглашаясь с взглядами Гумбольдта, что Байкал был когда-то заливом Ледовитого океана, Черский, однако, не мог опираться на старые легенды. Поэтому он решил немного изменить маршрут, и теперь экспедиция поплыла по руслу реки в глубь суши.
На основании проведенных исследований Черский убедился, что Байкал был когда-то проточным озером. При этом Ангара должна была быть значительно большей рекой, чем в настоящее время, а байкальская котловина является результатом продолжительного процесса оседания, который продолжается по сей день.
Чтобы окончательно выяснить тайну Байкала, следовало исследовать также западные берега озера.
Третий этап экспедиции предусматривал исследование северо-западного побережья от Култука до устья речки Онгурен, острова Ольхон и притока Лены реки Чанчур. Черская в этом путешествии не участвовала. Ожидая ребенка, она устраивала дом в Иркутске.
В конце июня в Иркутске случился сильный пожар, продолжавшийся три дня. Сгорело несколько десятков улиц. Когда Черский приехал в Иркутск, то вместо своего дома увидел только пепелище. Мавра с недавно родившимся сыном жила у своей младшей сестры. В честь Чекановского сына назвали Александром.
Записки и коллекции, привезенные из экспедиций, сгорели. Огонь уничтожил громадную библиотеку, заключавшую в себе, прежде всего труды, из области географии и естествознания, а также бесценные старые книги.
Черский уволился из музея и приступил к обработке материалов последней экспедиции. Несмотря на болезнь сердца и ревматизм ученый готовится к новой экспедиции.
Зимой 1880 года он закончил свой труд о Байкале. Работа Черского, подкрепленная чертежами, геологической картой и найденными им ископаемыми, опрокидывала тезисы Гумбольдта и Миддендорфа и вызвала чрезвычайно большой интерес научного мира. Черский был награжден золотой медалью, а его карту выслали на Международный геологический конгресс в Венеции.
Окрыленный успехом, не обращая внимания на плохое состояние здоровья, в 1881 году исследователь снарядил экспедицию в долину реки Селенги до самого города Кяхта. Его спутником в этой экспедиции оказался Николай Витковский.
Селенга, наибольшая из впадающих в Байкал рек, в устье протекает по широкой, плоской долине. Продвигаясь вверх по реке, путешественники убедились, что долина сужается, а горы сближаются и сжимают русло скалистыми берегами. Исследование этой цепи гор дополнило изучение Байкала.
Осенью Черский вернулся в Иркутск. Тем временем в руководстве Сибирским отделом Общества произошли изменения. Черский вынужден был отказаться от сотрудничества с Обществом. Чтобы прокормить семью, знаменитый исследователь становится приказчиком в бакалейной лавке у знакомого иркутского купца, политического ссыльного.
Летом 1885 года из Петербурга пришло радостное известие, помилование и вызов в столицу, после двадцати лет ссылки.
В Петербург Черский привез геологическое описание трассы, составленное во время путешествия. Это был профиль части Сибири в широтном направлении.
В том же 1885 году Черский впервые выделил два главных типа рельефа: от Байкала до Оби - плоская возвышенность, от Оби до Урала - Западно-Сибирская низменность (название предложено Черским).
Пять лет, проведенных в Петербурге, - лучший период в жизни Черского. Исчезли материальные заботы, товарищи окружали его вниманием, а когда он возвращался с работы, его ожидали жена, сын и мать, которую он перевез к себе.
К основным работам Черского в петербургский период следует отнести обработку дополнений к труду знаменитого немецкого географа Риттера под заглавием "Азия". Одновременно Черский приступил к написанию работы, которая обобщала его двадцатилетние исследования в области палеонтологии.
В это время Академия наук рассматривала проект экспедиции в бассейн Анабара и Хатанги, надеясь, что там удастся обнаружить останки мамонтов. Черский представил совсем иной проект. По его мнению, для исследований следовало выбрать местность, защищенную с юга и с запада высокими горами, исключающими возможность переноса наслоений вместе с останками животных на ниже расположенные территории. Такой местностью он считал бассейны Яны, Индигирки и Колымы.
Академия наук согласилась с проектом, и летом 1891 года Черский в обществе жены и сына преодолел на лошадях необычайно трудную дорогу из Якутска в Верхнеколымск.
Сначала он прошел обычным путем через южную часть Верхоянского хребта в Оймякон на Индигирке и исследовал Оймяконское плоскогорье. Оттуда Черский двинулся на северо-восток и перевалил сравнительно высокий (до 2341 метра) хребет Тас-Кыстабыт, простирающийся, как он установил, с севера на запад. Он собрал первые расспросные сведения о значительной вершине в верховьях реки Сунтар (бассейн Индигирки) и правильно определил, что она имеет особое значение для орографии района. Затем Черский пересек Нерское плоскогорье и две горные цепи - Улахан-Чистай и "Томус-хай" (теперь Момский хребет), продолжив, таким образом, открытие большого водораздельного пространства между системами Индигирки и Колымы, начатое Г. Сарычевым. Наконец, перевалив Момский хребет, он вышел к Верхнеколымску в сентябре 1891 года.
Колымская экспедиция планировалась на три года и должна была охватить путешествие по Колыме до самого океана, исследование берегов Индигирки и западной части Верхоянских гор.
Преждевременно наступившая полярная зима задержала путешественников на длительное время в Верхнеколымске. Остановка продолжалась до мая 1892 года.
До конца зимы было еще далеко, а тем временем Черский все чаще болел. Утро приносило облегчение. Черский садился за стол и начинал объяснять жене цель экспедиции. Видя приближающуюся смерть, он обязал жену продолжать путешествие, добраться до Нижнеколымска. Заменяя его, она должна была провести геологические исследования, записать все согласно его указаниям в журнале и весь научный материал доставить в Академию.
31 мая 1892 года начал таять лед на реке, и Черский распорядился выезжать в Колымск. Имущество погрузили на большие примитивные лодки, и экспедиция тронулась в путь. Черский приказал приготовить для себя на носу лодки постель и, полулежа, вел наблюдения за берегами.
Его состояние непрерывно ухудшалось. Несмотря на это, он в течение двадцати шести дней сам вел дневник путешествия.
25 июня произошло последнее, самое страшное кровотечение. Лодку остановили около устья реки Прорвы. Здесь и умер выдающийся ученый и путешественник.
За месяц до смерти, чувствуя резкое ухудшение здоровья, Черский написал письмо в Академию наук и сообщил о своей тяжелой болезни. В этом письме, которое можно считать его завещанием, он выразил свою волю: "...в случае моей смерти, где бы она ни произошла, экспедиция под руководством моей жены Мавры Павловны Черской должна, несмотря на это, доплыть этим летом до Нижнеколымска, производя работу главным образом в области зоологии и ботаники, а также тех геологических проблем, тематика которых доступна моей жене".
Экспедиция двинулась по направлению к Нижнеколымску. Мавра Павловна не прекратила дальнейших исследований Она продолжала вести дневник путешествия и заносить в него данные научных наблюдений. И только когда выпал первый снег, Черская повернула обратно. В Иркутске она передала все материалы экспедиции посланнику Петербургской Академии наук.
В 1926 году была организована научная экспедиция по следам Черского в Колымский край. Руководство экспедицией взял на себя Сергей Обручев, сын академика В. А. Обручева Большой горный массив, тянущийся восточнее цепи Верхоянских гор, был назван хребтом Черского.
Потанин Григорий Николаевич
(1835 - 1920)
Российский исследователь Центральной Азии и Сибири. В 1863-1899 годах (с перерывами) совершил ряд экспедиций: на озеро Зайсан, в горы Тарбага-тай, в Монголию, в Туву, Северный Китай, Тибет, на Большой Хинган; открыл (совместно с М. В. Певцовым). Котловину Больших Озер. Совместно с женой - А. В. Потаниной (1843-1893) собрал ценные этнографические материалы.
Отец Григория Потанина - хорунжий Сибирского казачьего войска - за столкновение с начальством был посажен в тюрьму с разжалованием в рядовые. Мать умерла, и не окажись рядом добрых людей, неизвестно, как бы сложилась жизнь у Григория. А он с детства мечтал путешествовать. В восемь лет прочитал "Робинзона Крузо".
После окончания Омского кадетского корпуса, куда его определил бывший командир отца, полковник Эллизен, Григорий Потанин, произведенный в офицеры, получил назначение в Семипалатинск, в казачий полк. Он постоянно находился в разъездах. Но для него это были не просто служебные поездки, а путешествия, во время которых он собирал гербарий, этнографический материал. Он выписывал "Записки" Географического общества, изучал ботанику по книгам, на которые тратил почти все скромное офицерское жалование.
В 1853 году молодой казачий офицер отправился из Семипалатинска в Копал. Оттуда Потанин прошел к реке Или, переправился через нее и достиг подножия Тянь-Шаня. Русский отряд расположился на стоянку среди абрикосовых и яблоневых рощ долины Иссык. Потанин осмотрел ближний водопад и два высокогорных озера.
Весной 1853 года отряд перешел на реку Алма-Ату, где Потанин принял участие в постройке первых зданий будущего города Верного. Затем был совершен поход на реку Чу.
В конце 1853 года Григорий совершил поездку в Кульджу, в пределы Западного Китая. Там Потанин познакомился с видным ученым русским консулом И. И. Захаровым. Исследователь Китая указал молодому офицеру книги по истории изучения стран Центральной Азии. Впоследствии Потанин составил очерк пути из Копала в Кульджу.
Возвратившись из Тянь-Шаня, он отправился на Алтай, в станицы Бийской линии, жизнь которых Потанин вскоре описал в своих первых очерках.
К тому времени, когда случай свел его в Омске с Петром Петровичем Семеновым, возвращавшимся из экспедиции на Тянь-Шань, Потанин обладал довольно обширными познаниями в ботанике, чем немало удивил знаменитого ученого.
Петр Петрович всегда помогал одаренным людям. Он убедил молодого казачьего офицера в необходимости учиться, пообещав при этом свою поддержку. Сославшись на болезнь, Потанин подал в отставку.
Денег на дорогу в Петербург не было. В Барнауле удалось пристроиться к каравану, идущему с золотом в Петербург Взяли его, как бывшего офицера, в качестве охранника.
В университет он поступил в двадцать четыре года, однако проучился лишь два первых курса: начались студенческие волнения, университет закрыли, и Потанин остался не у дел. Выручил все тот же Семенов, рекомендовавший Потанина в экспедицию Струве, собирающуюся в южную Сибирь для астрономического определения географических координат российских Пограничных пунктов. И Потанин отправился в долину Черного Иртыша, на озеро Зайсаннор и в Тарабагатайские горы. В своей первой экспедиции он собирал гербарий, записывал киргизские песни, легенды, пословицы.
Вернувшись из путешествия, Потанин жил в Томске, где занимал скромное место преподавателя естественной истории в гимназии. Вскоре он стал активным членом кружка "Сибирских патриотов", за что был арестован.
Три года он провел в омской тюрьме в ожидании приговора Московского отделения сената. Омский суд приговорил его к пяти годам каторги. Почти через всю Сибирь отправился Потанин в далекую крепость Свеаборг в арестантские роты с каторжным отделением, где ему предстояло отбывать наказание. Восемь лет вычеркнуто из жизни.
Летом 1876 года из русского пограничного города Зайсана через Монгольский Алтай в город Кобдо прошла экспедиция Русского географического общества под начальством Григория Николаевича Потанина.
Спутниками его были топограф Петр Алексеевич Рафаилов и Александра Викторовна Потанина, этнограф и художник, сопровождавшая мужа во всех крупных экспедициях Из Кобдо Потанин двинулся на юго-восток вдоль северных склонов Монгольского Алтая, открыв короткие хребты Батар-Хайрхан и Сутай-Ула.
В июле, на тридцатый день пути, путешественники достигли стен монастыря Шара-Сумэ, расположенного на южном склоне Алтая и бывшего резиденцией воинственного жреца Цагангэгэна. Обойти стороной этот монастырь было нельзя.
Китайское селение, расположенное неподалеку от храма, казалось необитаемым Маленькая русская экспедиция, всего из восьми человек, миновала селение и двинулась к мосту, перекинутому через ров, окружающий монастырь. Но на мост им не дали ступить. Из ворот монастыря вырвалась толпа и, возбуждаемая монахами, принялась забрасывать чужеземцев комьями глины. В переговоры монахи вступать не пожелали. Они требовали, чтобы русские убирались туда, откуда пришли.
Когда Потанин захотел поближе рассмотреть кумирни монастыря, монахи набросились на всадников, начали стаскивать их с лошадей, избивать. Григорий Николаевич пытался увести за собой своих людей, но был тут же настигнут, пленен, обезоружен и посажен в полутемную монастырскую келью.
Через некоторое время пришел лама и сказал русским, что их будут судить за надругательство над святыней. К вечеру следующего дня заточения путешественникам зачитали акт обвинения. Их обвиняли в святотатстве, в затеянной свалке с местными жителями. Иноземцам разрешали идти дальше лишь при условии, что двинутся они пикетной дорогой. В противном же случае оружие русским не будет возвращено.
Их направляли дорогой, где легко будет следить за каждым их шагом К тому же эта дорога лежала в стороне от тех мест на южном Алтае, ради которых они отправились в путь.
Григорий Николаевич нашел проводника-киргиза и безоружный вышел на дорогу.
В этой экспедиции Потанин пересек Джунгарскую Гоби и обнаружил, что она представляет собой степь с невысокими грядами, вытянутыми параллельно Монгольскому Алтаю и обособленными от Тянь-Шаня. Дальше на юге Потанин и Рафаилов открыли два параллельных хребта - Мэчин-Ула и Карлыктаг и точно нанесли эти самые восточные отроги Тянь-Шаня на карту. Перевалив их, они прошли в оазис Хами, двинулись затем на северо-северо-восток, снова пересекли в обратном направлении отроги Восточного Тянь-Шаня, Джунгарскую Гоби и Монгольский Алтай (восточнее прежнего пути) и окончательно установили самостоятельность горных систем Алтая и Тянь-Шаня. При этом они открыли несколько хребтов, южных и северных отрогов Монгольского Алтая – Адж-Богдо и ряд менее крупных. Перейдя через реку Дзабхан, они поднялись по предгорьям Хангая к городу Улясутай. В результате троекратного пересечения Монгольского Алтая экспедиция установила общие черты орографии хребта и большую его протяженность с северо-запада на юго-восток. Фактически Потанин положил начало научному открытию Монгольского Алтая.
Из Улясутая путешественники пошли на северо-восток, перевалили хребет Хангай, пересекли бассейн верхней Селенги (Идэр и Дэлгэр-Мурэн), уточнили его положение, впервые закартировали озеро Сангийн-Далай-Нур и осенью 1876 года добрались до южного берега озера Хубсугул. Пройдя отсюда на запад приблизительно по 50-й параллели по гористой местности, в середине ноября они достигли горько-соленого озера Убсу-Нур. На этом пути они открыли хребет Хан-Хухэй и пески Бориг-Дэл, а также нанесли на карту хребет Танну-Ола (ныне выделяют Западный и Восточный Танну-Ола).
У озера Убсу-Нур экспедиция разделилась. Потанин направился на юг через Котловину Больших озер в Кобдо, а Рафаилов, продолжая маршрут по 50-й параллели, пересек и впервые исследовал короткие горные хребты между западной частью Монгольского Алтая и Танну-Ола.
В Кобдо, одном из главных торговых центров Монголии, они провели короткую зиму, приводили в порядок коллекции, наблюдали быт этого города, служившего перевалочным пунктом на пути торговых караванов, везущих из Пекина знаменитые на весь мир китайские шелка, фарфоровую посуду, табак, чай. Из России сюда приходили караваны с сахаром, изделиями из чугуна и железа, имевшими в Китае большой спрос, - котлами, ведрами, ножами, ножницами и другими товарами. В городе никто постоянно не жил приезжали на торговлю купцы и, сделав свои дела, уезжали. Отслужив недолгую службу, исчезали чиновники. Китайские гарнизоны приходили и уходили, оставляя место другим. Изредка только на улице можно было встретить женщин, а детей не было видно вовсе. Потанин наблюдает жизнь города и подробно описывает ее, отмечая обычаи китайцев, их праздники, жертвоприношения, на которые, как правило, европейцы не допускались.
Весной 1877 года экспедиция выступила на юг и через пустыню Гоби проследовала к городу Баркулю. Затем Потанин посетил город Хами, в котором была сосредоточена торговля с Китаем. Около монгольского города Улясутая Потанину удалось исследовать теплые серные ключи.
Путешественник побывал на Косоголе, самом большом озере Монголии, расположенном на высоте 1615 метров, достиг буддийского монастыря Улангком, около озера Убса, возвратился в Кобдо и оттуда проследовал в Кош-Агач на Русском Алтае.
Все члены экспедиции соединились в Бийске в начале 1878 года. Рафаилов составил довольно точную карту Западной Монголии.
В 1881 году Русское географическое общество издало труд Потанина - "Очерки Северо-Западной Монголии. Результаты путешествия, исполненного в 1876-1877 годах" с картой похода от Зайсана до озера Убса.
Потом были еще две экспедиции, в которых удалось завершить исследование избранной части Монголии, собрать более полные гербарии, поскольку значительная часть первой экспедиции проходила поздней осенью, когда о сборе растений не могло быть и речи. И, кроме того, удалось проследить связь между пересохшими озерами, описать новые области.
В июне 1879 года, выступив из Кош-Агача на восток, к озеру Убсу-Нур, Потанин по дороге подробно изучил горы. Охватив исследованием всю Котловину Больших Озер, он также пришел к выводу, что Хиргис-Нур, Хара-Нур и Хара-Ус-Нур взаимно связаны речной системой. Все три озера, по Потанину, располагаются на широких плоских равнинах - "ступенях", понижающихся с юга на север и разделенных невысокими горами и холмами, но озеро Убсу-Нур не имеет связи с остальными. Потанин, таким образом, завершил исследование Котловины Больших Озер - огромной впадины на северо-западе Монголии. Из Кобдо в сентябре он вернулся к Убсу-Нуру. Участник экспедиции топограф Орлов произвел первую полную съемку озера - оно оказалось самым большим водоемом Монголии (3350 квадратных километров).
Поднимаясь от Убсу-Нура в горы, путешественники увидели на севере лесистый хребет Танну-Ола. "Горы, казалось, стояли сплошной стеной, - писала А. В Потанина, -вершины были покрыты пятнами снега и по утрам дымились туманами...". В конце сентября, перевалив хребет, экспедиция спустилась в центральную часть Тувинской котловины - в долину реки Улуг-Хема (система верхнего Енисея) - и, продвигаясь на восток, проследила ее более чем на 100 километров и на столько же - долину реки Малого Енисея (Ка-Хем) до устья реки Улуг-Шивея. В результате пересечения Танну-Ола и 200-километрового маршрута по Тувинской котловине экспедиция точно нанесла на карту очертания главного хребта и его северных отрогов, а также уточнила картографическое изображение верховьев Енисея. Она поднялась по Улуг-Шивею до верховья, пересекла хребет Сангилен и, повернув на восток, к верховьям Дэлгэр Мурэна, вышла к западному берегу Хубсугула, вдоль которого простирается хребет Баян-Ула с высотами более трех тысяч метров.
Путешествие закончилось в Иркутске. Дневники двух экспедиций Потанина составили четыре тома "Очерков Северо-Западной Монголии" (1881-1883), из них два тома этнографических материалов, собранных главным образом А. В. Потаниной.
В 1884 году Географическое общество отправило Потанина в его первую китайскую экспедицию, в которой участвовали также А. В. Потанина и А. И. Скасси. Потанину предписывалось продвигаться такими маршрутами, которые дополнили бы работу Пржевальского. Двигаясь в населенной части провинции Ганьсу, он должен был описывать природу нагорной Азии и ее переходы к теплым долинам китайских равнин.
Потанин вместе со спутниками прибыл в Батавию на русском фрегате "Минин". Большой переход из Кронштадта через Индийский океан успешно закончился на острове Ява. Фрегат ушел, а Потанин остался дожидаться корвета "Скобелев", который и должен доставить экспедицию в китайский порт Чифу.
Первого апреля 1884 года русская экспедиция высадилась на китайскую землю. Через два месяца, закончив полное снаряжение, наняв ходких лошадей и выносливых мулов, путешественники вышли из Пекина и двинулись по Императорской дороге через Великую Китайскую равнину. Дорога вела мимо небольших селений и оживленных городов, мимо караванов, мимо бесчисленных нищих, тянувших навстречу руки, вымаливая подаяние.
Через семь дней пути Потанин повернул караван на запад и вскоре достиг ответвления Великой Китайской стены, построенной еще в 211 году до нашей эры. Потом за спиной путников остались старинные монастыри с живописными кумирнями, большой древний город Кукухото, Хуанхэ. Они вышли в долину Ордос, лежащую в ее гигантской излучине.
Весной 1885 года путешественники перебрались в Синин, двинулись на юг и через горную безлесную область верхнего течения реки Хуанхэ, юго-восточные отроги Куньлуня и восточные склоны Сино-Тибетских гор достигли верховьев реки Миньцзяна (северный большой приток Янцзы). Проследовав оттуда на восток около 150 километров, они повернули на север и через горные цепи системы Циньлин вернулись в Ланьчжоу, где снова зимовали. В результате этого двойного пересечения "Тангутско-Тибетской окраины" Китая Потанин подразделил ее на две части: северная представляет собой нагорье высотой более 3000 метров с редкими хребтами и неглубоко врезанными речными долинами; южная характеризуется сложным горным рельефом с глубокими речными долинами.
В апреле 1886 года экспедиция прошла на запад к озеру Кукунор, повернула оттуда на север и, перевалив несколько безымянных хребтов, добралась к истокам реки Жошуй, точно ею установленным. При этом Потанин и Скасси обнаружили первую цепь системы Наньшаня, строение которой оказалось более сложным, чем показывал Пржевальский. Проследив все течение Жошуя до низовьев (около 900 километров), они вышли к бессточному озеру Гашун-Нур и точно нанесли его на карту. Двигаясь далее на север через Гоби, экспедиция при пересечении Гобийского Алтая выявила четыре его южных невысоких отрога широтного направления (в том числе Тост-Ула), исправив карту Певцова. Потанин так охарактеризовал пересеченную им полосу Гоби: южная часть представляет собой плоскую возвышенность с низкими хребтами, центральная - пустынную впадину не более 900 метров; северная - невысокую горную страну, продолжение Монгольского Алтая. От озера Орог-Нур экспедиция прошла на север по долине реки Туйн-Гол до ее верховьев, перевалила хребет Хангай и, повернув на северо-восток, через бассейн реки Орхон вышла к Кяхте в начале ноября 1886 года. При этом был нанесен на карту водораздел Селенги и Орхона - хребет Бурэннуру - и ряд небольших отрогов Хангая.
Экспедиция Потанина пересекла Центральную Азию приблизительно по 101-му меридиану, причем горные цепи были пройдены поперек их основного направления, из-за чего не удалось установить длину и простирание отдельных хребтов. Результаты экспедиции описаны в работе "Тангутско-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия" (1893).
Монгольские экспедиции сделали Потанина известным. Его отчеты, изданные в Петербурге Географическим обществом, представляли собой четырехтомный объемистый труд, поражавший обилием собранного материала и его разнообразием. Автор - исследователь, соединивший в себе несколько разных научных школ: он и ботаник, и геолог, и этнограф. Он же историк и экономист, зоолог, картограф. Данные, им полученные, позволили уточнить старые карты, закрасить на них "белые пятна", проставить высоты, соответствующие истинным, прояснить географические координаты многих пунктов. Ценнейший научный материал представляли коллекции - гербарии, собрания млекопитающих, рыб, птиц, моллюсков, пресмыкающихся, насекомых.
Потанин впервые описал несколько народностей, ранее вовсе неизвестных или известных только понаслышке. Два отдельных тома включали народные легенды, сказки, эпосы - все, что удалось услышать из народного устного творчества, было подробно записано и стало достоянием науки.
Поселившись в Иркутске, Григорий Николаевич вступил в должность правителя дел Восточно-Сибирского отдела Географического общества. Позже Потанины перебрались в Петербург.
Вскоре последовала новая экспедиция: в восточные окраины Тибета и китайскую провинцию Сычуань. Она началась в Кяхте осенью 1892 года.
В Пекине врач русского посольства, осмотрев Александру Викторовну Потанину, посоветовал ей оставить всякие мысли о возможности дальнейшего путешествия. Однако женщина все же продолжила путешествие.
Месяц продолжался их путь в жесткой телеге до древней столицы Китая Сиань-Фу. И еще более тысячи километров Александру Викторовну несли на носилках через горы Цзин-линь-шаня, пока экспедиция не достигла столицы провинции Сычуань. Неожиданный по силе припадок случился с ней уже на самой границе с Тибетом. На какое-то время она потеряла сознание, а потом лишилась речи.
Григорий Николаевич решил прервать экспедицию и повернуть на Пекин. Александра Викторовна умерла в пути, в лодке, когда экспедиция спускалась вниз по Янцзы. Огромный путь до Пекина, потом до Урги (Улан-Батор) и до русской границы несли ее тело. И только в Кяхте предали земле.
Несколько лет Потанин не допускал даже мысли о новой экспедиции. И лишь в 1899 году отправился в последнее путешествие. Он обследовал область хребта Большой Хинган - малоизвестную, с множеством "белых пятен", лежащую между Маньчжурией и Монголией.
Умер Григорий Николаевич в Томске, прожив 85 лет.
(1835 - 1920)
Российский исследователь Центральной Азии и Сибири. В 1863-1899 годах (с перерывами) совершил ряд экспедиций: на озеро Зайсан, в горы Тарбага-тай, в Монголию, в Туву, Северный Китай, Тибет, на Большой Хинган; открыл (совместно с М. В. Певцовым). Котловину Больших Озер. Совместно с женой - А. В. Потаниной (1843-1893) собрал ценные этнографические материалы.
Отец Григория Потанина - хорунжий Сибирского казачьего войска - за столкновение с начальством был посажен в тюрьму с разжалованием в рядовые. Мать умерла, и не окажись рядом добрых людей, неизвестно, как бы сложилась жизнь у Григория. А он с детства мечтал путешествовать. В восемь лет прочитал "Робинзона Крузо".
После окончания Омского кадетского корпуса, куда его определил бывший командир отца, полковник Эллизен, Григорий Потанин, произведенный в офицеры, получил назначение в Семипалатинск, в казачий полк. Он постоянно находился в разъездах. Но для него это были не просто служебные поездки, а путешествия, во время которых он собирал гербарий, этнографический материал. Он выписывал "Записки" Географического общества, изучал ботанику по книгам, на которые тратил почти все скромное офицерское жалование.
В 1853 году молодой казачий офицер отправился из Семипалатинска в Копал. Оттуда Потанин прошел к реке Или, переправился через нее и достиг подножия Тянь-Шаня. Русский отряд расположился на стоянку среди абрикосовых и яблоневых рощ долины Иссык. Потанин осмотрел ближний водопад и два высокогорных озера.
Весной 1853 года отряд перешел на реку Алма-Ату, где Потанин принял участие в постройке первых зданий будущего города Верного. Затем был совершен поход на реку Чу.
В конце 1853 года Григорий совершил поездку в Кульджу, в пределы Западного Китая. Там Потанин познакомился с видным ученым русским консулом И. И. Захаровым. Исследователь Китая указал молодому офицеру книги по истории изучения стран Центральной Азии. Впоследствии Потанин составил очерк пути из Копала в Кульджу.
Возвратившись из Тянь-Шаня, он отправился на Алтай, в станицы Бийской линии, жизнь которых Потанин вскоре описал в своих первых очерках.
К тому времени, когда случай свел его в Омске с Петром Петровичем Семеновым, возвращавшимся из экспедиции на Тянь-Шань, Потанин обладал довольно обширными познаниями в ботанике, чем немало удивил знаменитого ученого.
Петр Петрович всегда помогал одаренным людям. Он убедил молодого казачьего офицера в необходимости учиться, пообещав при этом свою поддержку. Сославшись на болезнь, Потанин подал в отставку.
Денег на дорогу в Петербург не было. В Барнауле удалось пристроиться к каравану, идущему с золотом в Петербург Взяли его, как бывшего офицера, в качестве охранника.
В университет он поступил в двадцать четыре года, однако проучился лишь два первых курса: начались студенческие волнения, университет закрыли, и Потанин остался не у дел. Выручил все тот же Семенов, рекомендовавший Потанина в экспедицию Струве, собирающуюся в южную Сибирь для астрономического определения географических координат российских Пограничных пунктов. И Потанин отправился в долину Черного Иртыша, на озеро Зайсаннор и в Тарабагатайские горы. В своей первой экспедиции он собирал гербарий, записывал киргизские песни, легенды, пословицы.
Вернувшись из путешествия, Потанин жил в Томске, где занимал скромное место преподавателя естественной истории в гимназии. Вскоре он стал активным членом кружка "Сибирских патриотов", за что был арестован.
Три года он провел в омской тюрьме в ожидании приговора Московского отделения сената. Омский суд приговорил его к пяти годам каторги. Почти через всю Сибирь отправился Потанин в далекую крепость Свеаборг в арестантские роты с каторжным отделением, где ему предстояло отбывать наказание. Восемь лет вычеркнуто из жизни.
Летом 1876 года из русского пограничного города Зайсана через Монгольский Алтай в город Кобдо прошла экспедиция Русского географического общества под начальством Григория Николаевича Потанина.
Спутниками его были топограф Петр Алексеевич Рафаилов и Александра Викторовна Потанина, этнограф и художник, сопровождавшая мужа во всех крупных экспедициях Из Кобдо Потанин двинулся на юго-восток вдоль северных склонов Монгольского Алтая, открыв короткие хребты Батар-Хайрхан и Сутай-Ула.
В июле, на тридцатый день пути, путешественники достигли стен монастыря Шара-Сумэ, расположенного на южном склоне Алтая и бывшего резиденцией воинственного жреца Цагангэгэна. Обойти стороной этот монастырь было нельзя.
Китайское селение, расположенное неподалеку от храма, казалось необитаемым Маленькая русская экспедиция, всего из восьми человек, миновала селение и двинулась к мосту, перекинутому через ров, окружающий монастырь. Но на мост им не дали ступить. Из ворот монастыря вырвалась толпа и, возбуждаемая монахами, принялась забрасывать чужеземцев комьями глины. В переговоры монахи вступать не пожелали. Они требовали, чтобы русские убирались туда, откуда пришли.
Когда Потанин захотел поближе рассмотреть кумирни монастыря, монахи набросились на всадников, начали стаскивать их с лошадей, избивать. Григорий Николаевич пытался увести за собой своих людей, но был тут же настигнут, пленен, обезоружен и посажен в полутемную монастырскую келью.
Через некоторое время пришел лама и сказал русским, что их будут судить за надругательство над святыней. К вечеру следующего дня заточения путешественникам зачитали акт обвинения. Их обвиняли в святотатстве, в затеянной свалке с местными жителями. Иноземцам разрешали идти дальше лишь при условии, что двинутся они пикетной дорогой. В противном же случае оружие русским не будет возвращено.
Их направляли дорогой, где легко будет следить за каждым их шагом К тому же эта дорога лежала в стороне от тех мест на южном Алтае, ради которых они отправились в путь.
Григорий Николаевич нашел проводника-киргиза и безоружный вышел на дорогу.
В этой экспедиции Потанин пересек Джунгарскую Гоби и обнаружил, что она представляет собой степь с невысокими грядами, вытянутыми параллельно Монгольскому Алтаю и обособленными от Тянь-Шаня. Дальше на юге Потанин и Рафаилов открыли два параллельных хребта - Мэчин-Ула и Карлыктаг и точно нанесли эти самые восточные отроги Тянь-Шаня на карту. Перевалив их, они прошли в оазис Хами, двинулись затем на северо-северо-восток, снова пересекли в обратном направлении отроги Восточного Тянь-Шаня, Джунгарскую Гоби и Монгольский Алтай (восточнее прежнего пути) и окончательно установили самостоятельность горных систем Алтая и Тянь-Шаня. При этом они открыли несколько хребтов, южных и северных отрогов Монгольского Алтая – Адж-Богдо и ряд менее крупных. Перейдя через реку Дзабхан, они поднялись по предгорьям Хангая к городу Улясутай. В результате троекратного пересечения Монгольского Алтая экспедиция установила общие черты орографии хребта и большую его протяженность с северо-запада на юго-восток. Фактически Потанин положил начало научному открытию Монгольского Алтая.
Из Улясутая путешественники пошли на северо-восток, перевалили хребет Хангай, пересекли бассейн верхней Селенги (Идэр и Дэлгэр-Мурэн), уточнили его положение, впервые закартировали озеро Сангийн-Далай-Нур и осенью 1876 года добрались до южного берега озера Хубсугул. Пройдя отсюда на запад приблизительно по 50-й параллели по гористой местности, в середине ноября они достигли горько-соленого озера Убсу-Нур. На этом пути они открыли хребет Хан-Хухэй и пески Бориг-Дэл, а также нанесли на карту хребет Танну-Ола (ныне выделяют Западный и Восточный Танну-Ола).
У озера Убсу-Нур экспедиция разделилась. Потанин направился на юг через Котловину Больших озер в Кобдо, а Рафаилов, продолжая маршрут по 50-й параллели, пересек и впервые исследовал короткие горные хребты между западной частью Монгольского Алтая и Танну-Ола.
В Кобдо, одном из главных торговых центров Монголии, они провели короткую зиму, приводили в порядок коллекции, наблюдали быт этого города, служившего перевалочным пунктом на пути торговых караванов, везущих из Пекина знаменитые на весь мир китайские шелка, фарфоровую посуду, табак, чай. Из России сюда приходили караваны с сахаром, изделиями из чугуна и железа, имевшими в Китае большой спрос, - котлами, ведрами, ножами, ножницами и другими товарами. В городе никто постоянно не жил приезжали на торговлю купцы и, сделав свои дела, уезжали. Отслужив недолгую службу, исчезали чиновники. Китайские гарнизоны приходили и уходили, оставляя место другим. Изредка только на улице можно было встретить женщин, а детей не было видно вовсе. Потанин наблюдает жизнь города и подробно описывает ее, отмечая обычаи китайцев, их праздники, жертвоприношения, на которые, как правило, европейцы не допускались.
Весной 1877 года экспедиция выступила на юг и через пустыню Гоби проследовала к городу Баркулю. Затем Потанин посетил город Хами, в котором была сосредоточена торговля с Китаем. Около монгольского города Улясутая Потанину удалось исследовать теплые серные ключи.
Путешественник побывал на Косоголе, самом большом озере Монголии, расположенном на высоте 1615 метров, достиг буддийского монастыря Улангком, около озера Убса, возвратился в Кобдо и оттуда проследовал в Кош-Агач на Русском Алтае.
Все члены экспедиции соединились в Бийске в начале 1878 года. Рафаилов составил довольно точную карту Западной Монголии.
В 1881 году Русское географическое общество издало труд Потанина - "Очерки Северо-Западной Монголии. Результаты путешествия, исполненного в 1876-1877 годах" с картой похода от Зайсана до озера Убса.
Потом были еще две экспедиции, в которых удалось завершить исследование избранной части Монголии, собрать более полные гербарии, поскольку значительная часть первой экспедиции проходила поздней осенью, когда о сборе растений не могло быть и речи. И, кроме того, удалось проследить связь между пересохшими озерами, описать новые области.
В июне 1879 года, выступив из Кош-Агача на восток, к озеру Убсу-Нур, Потанин по дороге подробно изучил горы. Охватив исследованием всю Котловину Больших Озер, он также пришел к выводу, что Хиргис-Нур, Хара-Нур и Хара-Ус-Нур взаимно связаны речной системой. Все три озера, по Потанину, располагаются на широких плоских равнинах - "ступенях", понижающихся с юга на север и разделенных невысокими горами и холмами, но озеро Убсу-Нур не имеет связи с остальными. Потанин, таким образом, завершил исследование Котловины Больших Озер - огромной впадины на северо-западе Монголии. Из Кобдо в сентябре он вернулся к Убсу-Нуру. Участник экспедиции топограф Орлов произвел первую полную съемку озера - оно оказалось самым большим водоемом Монголии (3350 квадратных километров).
Поднимаясь от Убсу-Нура в горы, путешественники увидели на севере лесистый хребет Танну-Ола. "Горы, казалось, стояли сплошной стеной, - писала А. В Потанина, -вершины были покрыты пятнами снега и по утрам дымились туманами...". В конце сентября, перевалив хребет, экспедиция спустилась в центральную часть Тувинской котловины - в долину реки Улуг-Хема (система верхнего Енисея) - и, продвигаясь на восток, проследила ее более чем на 100 километров и на столько же - долину реки Малого Енисея (Ка-Хем) до устья реки Улуг-Шивея. В результате пересечения Танну-Ола и 200-километрового маршрута по Тувинской котловине экспедиция точно нанесла на карту очертания главного хребта и его северных отрогов, а также уточнила картографическое изображение верховьев Енисея. Она поднялась по Улуг-Шивею до верховья, пересекла хребет Сангилен и, повернув на восток, к верховьям Дэлгэр Мурэна, вышла к западному берегу Хубсугула, вдоль которого простирается хребет Баян-Ула с высотами более трех тысяч метров.
Путешествие закончилось в Иркутске. Дневники двух экспедиций Потанина составили четыре тома "Очерков Северо-Западной Монголии" (1881-1883), из них два тома этнографических материалов, собранных главным образом А. В. Потаниной.
В 1884 году Географическое общество отправило Потанина в его первую китайскую экспедицию, в которой участвовали также А. В. Потанина и А. И. Скасси. Потанину предписывалось продвигаться такими маршрутами, которые дополнили бы работу Пржевальского. Двигаясь в населенной части провинции Ганьсу, он должен был описывать природу нагорной Азии и ее переходы к теплым долинам китайских равнин.
Потанин вместе со спутниками прибыл в Батавию на русском фрегате "Минин". Большой переход из Кронштадта через Индийский океан успешно закончился на острове Ява. Фрегат ушел, а Потанин остался дожидаться корвета "Скобелев", который и должен доставить экспедицию в китайский порт Чифу.
Первого апреля 1884 года русская экспедиция высадилась на китайскую землю. Через два месяца, закончив полное снаряжение, наняв ходких лошадей и выносливых мулов, путешественники вышли из Пекина и двинулись по Императорской дороге через Великую Китайскую равнину. Дорога вела мимо небольших селений и оживленных городов, мимо караванов, мимо бесчисленных нищих, тянувших навстречу руки, вымаливая подаяние.
Через семь дней пути Потанин повернул караван на запад и вскоре достиг ответвления Великой Китайской стены, построенной еще в 211 году до нашей эры. Потом за спиной путников остались старинные монастыри с живописными кумирнями, большой древний город Кукухото, Хуанхэ. Они вышли в долину Ордос, лежащую в ее гигантской излучине.
Весной 1885 года путешественники перебрались в Синин, двинулись на юг и через горную безлесную область верхнего течения реки Хуанхэ, юго-восточные отроги Куньлуня и восточные склоны Сино-Тибетских гор достигли верховьев реки Миньцзяна (северный большой приток Янцзы). Проследовав оттуда на восток около 150 километров, они повернули на север и через горные цепи системы Циньлин вернулись в Ланьчжоу, где снова зимовали. В результате этого двойного пересечения "Тангутско-Тибетской окраины" Китая Потанин подразделил ее на две части: северная представляет собой нагорье высотой более 3000 метров с редкими хребтами и неглубоко врезанными речными долинами; южная характеризуется сложным горным рельефом с глубокими речными долинами.
В апреле 1886 года экспедиция прошла на запад к озеру Кукунор, повернула оттуда на север и, перевалив несколько безымянных хребтов, добралась к истокам реки Жошуй, точно ею установленным. При этом Потанин и Скасси обнаружили первую цепь системы Наньшаня, строение которой оказалось более сложным, чем показывал Пржевальский. Проследив все течение Жошуя до низовьев (около 900 километров), они вышли к бессточному озеру Гашун-Нур и точно нанесли его на карту. Двигаясь далее на север через Гоби, экспедиция при пересечении Гобийского Алтая выявила четыре его южных невысоких отрога широтного направления (в том числе Тост-Ула), исправив карту Певцова. Потанин так охарактеризовал пересеченную им полосу Гоби: южная часть представляет собой плоскую возвышенность с низкими хребтами, центральная - пустынную впадину не более 900 метров; северная - невысокую горную страну, продолжение Монгольского Алтая. От озера Орог-Нур экспедиция прошла на север по долине реки Туйн-Гол до ее верховьев, перевалила хребет Хангай и, повернув на северо-восток, через бассейн реки Орхон вышла к Кяхте в начале ноября 1886 года. При этом был нанесен на карту водораздел Селенги и Орхона - хребет Бурэннуру - и ряд небольших отрогов Хангая.
Экспедиция Потанина пересекла Центральную Азию приблизительно по 101-му меридиану, причем горные цепи были пройдены поперек их основного направления, из-за чего не удалось установить длину и простирание отдельных хребтов. Результаты экспедиции описаны в работе "Тангутско-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия" (1893).
Монгольские экспедиции сделали Потанина известным. Его отчеты, изданные в Петербурге Географическим обществом, представляли собой четырехтомный объемистый труд, поражавший обилием собранного материала и его разнообразием. Автор - исследователь, соединивший в себе несколько разных научных школ: он и ботаник, и геолог, и этнограф. Он же историк и экономист, зоолог, картограф. Данные, им полученные, позволили уточнить старые карты, закрасить на них "белые пятна", проставить высоты, соответствующие истинным, прояснить географические координаты многих пунктов. Ценнейший научный материал представляли коллекции - гербарии, собрания млекопитающих, рыб, птиц, моллюсков, пресмыкающихся, насекомых.
Потанин впервые описал несколько народностей, ранее вовсе неизвестных или известных только понаслышке. Два отдельных тома включали народные легенды, сказки, эпосы - все, что удалось услышать из народного устного творчества, было подробно записано и стало достоянием науки.
Поселившись в Иркутске, Григорий Николаевич вступил в должность правителя дел Восточно-Сибирского отдела Географического общества. Позже Потанины перебрались в Петербург.
Вскоре последовала новая экспедиция: в восточные окраины Тибета и китайскую провинцию Сычуань. Она началась в Кяхте осенью 1892 года.
В Пекине врач русского посольства, осмотрев Александру Викторовну Потанину, посоветовал ей оставить всякие мысли о возможности дальнейшего путешествия. Однако женщина все же продолжила путешествие.
Месяц продолжался их путь в жесткой телеге до древней столицы Китая Сиань-Фу. И еще более тысячи километров Александру Викторовну несли на носилках через горы Цзин-линь-шаня, пока экспедиция не достигла столицы провинции Сычуань. Неожиданный по силе припадок случился с ней уже на самой границе с Тибетом. На какое-то время она потеряла сознание, а потом лишилась речи.
Григорий Николаевич решил прервать экспедицию и повернуть на Пекин. Александра Викторовна умерла в пути, в лодке, когда экспедиция спускалась вниз по Янцзы. Огромный путь до Пекина, потом до Урги (Улан-Батор) и до русской границы несли ее тело. И только в Кяхте предали земле.
Несколько лет Потанин не допускал даже мысли о новой экспедиции. И лишь в 1899 году отправился в последнее путешествие. Он обследовал область хребта Большой Хинган - малоизвестную, с множеством "белых пятен", лежащую между Маньчжурией и Монголией.
Умер Григорий Николаевич в Томске, прожив 85 лет.
Пржевальский Николай Михайлович
(1839 - 1888)
Российский путешественник, исследователь Центральной Азии; почетный член Петербургской АН (1878), генерал-майор (1886). Руководил экспедицией в Уссурийский край (1867-1869) и четырьмя экспедициями в Центральную Азию (1870-1885). Впервые описал природу многих районов Центральной Азии; открыл ряд хребтов, котловин и озер в Куньлуне, Наньшане и на Тибетском нагорье. Собрал ценные коллекции растений и животных; впервые описал дикого верблюда, дикую лошадь (лошадь Пржевальского), медведя-пищухоеда и другие виды позвоночных.
Николай родился в селе Кимборы Смоленской губернии 31 марта (12 апреля) 1839 года. Отец, поручик в отставке, умер рано, всего сорока двух лет, оставив на руках у молодой вдовы, кроме семилетнего Николая, еще двух сыновей - Владимира и Евгения. Мальчик рос под наблюдением матери в имении Отрадное. "Рос я в деревне дикарем, воспитание было самое спартанское, я мог выходить из дому во всякую погоду и рано пристрастился к охоте. Сначала стрелял я из игрушечного ружья желудями, потом из лука, а лет двенадцати я получил настоящее ружье".
В 1855 году Пржевальский первым учеником окончил смоленскую гимназию и поступил вольноопределяющимся на военную службу. Позднее Николай Михайлович объяснял свое решение так. "Героические подвиги защитников Севастополя постоянно разгорячали воображение 16-летнего мальчика, каким я был тогда". Он мечтал о подвигах, но действительность разочаровала его. Вместо подвигов - муштра, по вечерам - карты. Пржевальский, уклоняясь от кутежей, все больше времени проводил на охоте, собирал гербарий, всерьез занялся орнитологией. Став прапорщиком, он подал начальству рапорт, в котором просил о переводе на Амур. Ответ был совершенно неожиданный - трое суток ареста.
После пяти лет службы Пржевальский поступает в Академию Генерального штаба. Помимо основных предметов, он изучает труды ученых-географов Риттера, Гумбольдта, Рихтгофена и, конечно, Семенова. По окончании учебы он служит адъютантом в Полоцком пехотном полку.
Еще в академии Пржевальский подготовил курсовую работу "Военно-статистическое обозрение Приамурского края". Рукопись, посланная им в Русское географическое общество, получила высокий отзыв ученого и путешественника Семенова: "Работа основана на самом дельном и тщательном изучении источников, а главное, на самом тонком понимании страны". В 1864 году Пржевальского избирают в действительные члены географического общества.
Вскоре Николай Михайлович начал преподавать историю и географию в Варшавском юнкерском училище. Лектором он был прекрасным. Пользуясь своей феноменальной памятью, мог цитировать наизусть целые страницы из дневников любимых путешественников. В 1867 году были опубликованы "Записки всеобщей географии для юнкерских училищ", подготовленные Н. М. Пржевальским.
К этому времени он, наконец, добился перевода в Восточную Сибирь. Уже в Иркутске, с помощью рекомендательных писем Семенова он выхлопотал двухлетнюю служебную командировку в Уссурийский край. Кроме того, опять же не без помощи Семенова, Сибирский отдел географического общества предписывает Пржевальскому изучить флору и фауну края, собрать ботаническую и зоологическую коллекции.
Со своим спутником - юношей Ягуновым - он спустился по Амуру, плавал на лодке по Уссури, пробирался тропами неведомого края. "Как-то странно видеть это смешение форм севера и юга... В особенности поражает вид ели, обвитой виноградом, или пробковое дерево и грецкий орех, растущие рядом с кедром и пихтой. Охотничья собака отыскивает вам медведя или соболя, и тут же рядом можно встретить тигра, не уступающего в величине и силе обитателю джунглей Бенгалии".
Два с половиной года провел Пржевальский на Дальнем Востоке. Тысячи километров пройдены, 1600 километров покрыты маршрутной съемкой. Бассейн Уссури, озеро Ханка, побережье Японского моря... Подготовлена к печати большая статья "Инородческое население Уссурийского края". Собрано около 300 видов растений; изготовлено более 300 чучел птиц, причем многие растения и птицы на Уссури обнаружены впервые. Он начинает писать книгу "Путешествие в Уссурийском крае".
В январе 1870 года Николай Михайлович вернулся в Петербург, в марте впервые взошел на трибуну Русского географического общества. "Он был высокого роста, хорошо сложен, но худощав, симпатичен по наружности и несколько нервен. Прядь белых волос в верхней части виска при обшей смуглости лица и черных волосах привлекала на себя невольное внимание".
Он рассказывал об Уссурийском путешествии и о своих дальнейших планах. Его описание Уссурийского края раскрыло такие картины в жизни природы и русских переселенцев, что слушавшие его поражались: как это было возможно - работая в одиночестве, если не считать мальчика-препаратора, собрать такие глубокие, обширные сведения... В результате ему была присуждена Серебряная медаль.
В 1870 году Русское географическое общество организовало экспедицию в Центральную Азию. Начальником ее был назначен офицер Генерального штаба Пржевальский. "Я получил назначение совершить экспедицию в Северный Китай, в те застенные владения Небесной империи, о которых мы имеем неполные и отрывочные сведения, почерпнутые из китайских книг, из описаний знаменитого путешественника XIII века Марко Поло или, наконец, от тех немногих миссионеров, которым кое-когда и кое-где удавалось проникать в эти страны".
В сентябре 1870 года Пржевальский отправился в первую свою экспедицию в Центральную Азию. Вместе с ним ехал бывший его ученик по Варшавскому училищу подпоручик Михаил Александрович Пыльцов. Их путь лежал через Москву и Иркутск и дальше - через Кяхту в Пекин, где Пржевальский рассчитывал получить в китайском правительстве паспорт - официальное разрешение на путешествие в области, подвластные Небесной империи.
Получив паспорт, Пржевальский выезжает в Тибет. Небольшому каравану из восьми верблюдов, несущих экспедиционное снаряжение, предстоит преодолеть огромный путь.
Великая пустыня Гоби встретила их 30-градусными морозами с ветрами. Они преодолели пустыню, перевалили через горный хребет и в декабре вошли в город Калган, где царила настоящая весна. Путешественники пополнили запасы провизии, хотя рассчитывали в основном на охоту, проверили револьверы и ружья. Пржевальский избрал караванный путь, по которому, опасаясь нападения разбойничьих шаек, уже в течение одиннадцати лет не осмеливался пройти ни один караван.
"Следы дунганского истребления встречались на каждом шагу, - писал позднее Николай Михайлович. -Деревни, попадавшиеся очень часто, все были разорены, везде валялись человеческие скелеты, и нигде не было видно ни одной живой души".
В отряде было всего четыре человека, включая самого начальника. Из продовольствия взяли с собой только пуд сахара, мешок риса и мешок проса. Кроме того, приборы, бумагу для гербария, 40 килограммов пороха, 160 килограммов дроби, десятки коробок с патронами.
От Пекина Пржевальский в начале 1871 года двинулся на север, к озеру Далайнор, и произвел его полную съемку. Затем направился к верховьям Желтой реки - Хуанхэ - обходной дорогой, избегая селений, обитатели которых встречали путешественников настороженно, нередко даже враждебно. Летом он проехал к городу Баотоу и, переправившись через Хуанхэ, вступил на плато Ордос, которое "лежит полуостровом в колене, образуемом изгибами среднего течения Хуанхэ" . На северо-западе Ордоса он описал "оголенные холмы" - пески Кузупчи. "Тяжело становится человеку в этом... песчаном море, лишенном всякой жизни... - кругом тишина могильная".
Проследив течение Хуанхэ вверх от Баотоу до Динкоучжэнь (около 400 километров), Пржевальский двинулся на юго-запад через "дикую и бесплодную пустыню" Алашань, покрытую "голыми сыпучими песками", всегда готовыми "задушить путника своим палящим жаром" , и достиг крупного, высокого (до 1855 метров), но узкого меридионального хребта Хэланьшань, вытянутого вдоль долины Хуанхэ. "Взобравшись на высокую вершину, с которой открывается далекий горизонт на все стороны, чувствуешь себя свободнее и по целому часу любуешься панорамой, которая расстилается под ногами. Громадные отвесные скалы, запирающие мрачные ущелья или увенчивающие собой вершины гор, также имеют много прелести в своей оригинальной дикости. Я часто останавливался в таких местах, садился на камень и прислушивался к окружающей меня тишине. Она не нарушалась здесь ни говором людских речей, ни суматохою обыденной жизни..."
Но с наступлением зимы пришлось повернуть обратно. К тому же тяжело заболел Пыльцов. Он с трудом ехал верхом и нередко падал с седла. Сам Пржевальский обморозил пальцы на обеих руках. К северу от реки Хуанхэ экспедиция вышла к безлесному, но богатому ключами хребту Ланьшань, стоящему "отвесной стеной, изредка прорезанной узкими ущельями" , и Пржевальский проследил его на всем протяжении (300 километров), а восточнее обнаружил другой хребет, поменьше и пониже, - Шэйтэн-Ула. Новый год путешественники встретили в Чжанцзякоу.
Пржевальский прошел около 500 километров по долинам вдоль берегов Хуанхэ и установил, что в этих местах у великой китайской реки нет притоков и, кроме того, само русло лежит иначе, чем можно увидеть на картах. Попутно он собирал растения, картографировал местность, делал геологическое описание горных пород, вел метеожурнал, наблюдал и поразительно метко фиксировал быт, нравы, обычаи людей, через чьи земли проходил.
Но средства экспедиции оказались на исходе, и Пржевальский был вынужден возвратиться в Пекин, где провел месяц. В Пекине он заменил двух казаков, не оправдавших его ожидания, другими, присланными из Урги (ныне - Улан-Батор), - Чебаевым и бурятом Иринчиновым, ставшими верными спутниками и надежными друзьями. Кроме того, он обновил и укрепил караван.
Весной 1872 года Пржевальский прежним путем добрался до южной части пустыни Алашань. "Пустыня кончилась... чрезвычайно резко… За ней поднималась величественная цепь гор" . Это был восточный Наньшань. Пржевальский выделил в горной системе три мощных хребта: Окраинный (Маомаошань), Малиншань (Лэнлунлин) и Циншилин.
Переход через пустыни Южного Алашаня оказался особенно трудным. На сотню верст ни капли воды. Редкие колодцы были зачастую отравлены дунганами.
"Раскаленная почва пустыни дышит жаром, как из печки... Голова болит и кружится, пот ручьями льет с лица и со всего тела. Животные страдают не менее нас. Верблюды идут, разинув рты и облитые потом, словно водою".
Однажды случилось так, что воды осталось всего несколько стаканов. Они вышли в семь утра и шли девять часов, словно по раскаленной сковородке. "Мы брали в рот по одному глотку, чтобы, хотя немного, промочить совсем почти засохший язык. Все тело наше горело как в огне, голова кружилась Еще час такого положения - и мы бы погибли".
Пржевальский совершил восхождение на гору Ганьсу, считавшуюся самой высокой точкой хребта. "Я первый раз в жизни находился на подобной высоте, впервые видел под своими ногами гигантские горы, то изборожденные дикими скалами, то оттененные мягкой зеленью лесов, по которым блестящими лентами извивались горные ручьи. Сила впечатления была так велика, что я долго не мог оторваться от чудного зрелища, долго стоял, словно очарованный, и сохранил в памяти тот день, как один из счастливейших в целой жизни..."
Пробыв там около двух недель, он вышел к бессточному соленому озеру Кукунор, лежащему на высоте 3200 метров. "Заветная цель экспедиции... достигнута. Правда, успех был куплен ценой... тяжелых испытаний, но теперь все пережитые невзгоды забыты, и в полном восторге стояли мы … на берегу великого озера, любуясь на его чудные темно-голубые волны".
Закончив съемку северо-западного берега озера Кукунор, Пржевальский перевалил мощный хребет Кукунор и прошел в поселок Дзун, находящийся на юго-восточной окраине болотистой равнины Цайдам. Он установил, что это котловина и что ее южной границей служит хребет Бурхан-Будда (высотой до 5200 метров). К югу и юго-западу от Бурхан-Будда Пржевальский открыл горы Баян-Хара-Ула и восточный участок Кукушили, а между ними обнаружил "волнистое плато" , представляющее собой "страшную пустыню" , поднятую на высоту более 4400 метров. Так Пржевальский первым из европейцев проник в глубинную область Северного Тибета, к верховьям Хуанхэ и Янцзы (Улан-Мурен). И правильно определил, что именно Баян-Хара-Ула является водоразделом между обеими великими речными системами.
На Тибетское нагорье они вышли зимой и на высоте 3-4 тысяч метров провели два с половиной месяца. Пржевальский вспоминал, что малейший подъем казался очень трудным, чувствовалась одышка, сердце билось очень сильно, руки и ноги тряслись, по временам начинались головокружение и рвота.
Стояли жестокие морозы, а топлива не было, и ночи они проводили в юрте без огня. Постель состояла из одного войлока, постланного на мерзлую землю Из-за холода и большой высоты, из-за сухости и разреженности воздуха заснуть не удавалось - только забыться. Но и в забытьи мучило удушье, порождавшее тяжкие кошмары. "Жизнь наша была, в полном смысле, борьба за существование, и только сознание научной важности предпринятого дела давало нам энергию и силы для успешного выполнения своей задачи".
В конце зимы 1873 года Пржевальский вернулся в Дзун. Встретив весну на озере Кукунор, он прежним путем без проводника прошел к южной окраине пустыни Алашань. "Безграничным морем лежали... перед нами сыпучие пески, и не без робости ступали мы в их могильное царство". Вдоль хребта Хэланыпань (уже с проводником) они в страшную жару двинулись на север и пересекли восточную часть пустыни, причем едва не погибли от жажды: проводник сбился с дороги. Миновав западные предгорья хребта Ланьшань, Пржевальский прошел через наиболее безводную, "дикую и пустынную" часть Гоби и открыл гряду Хурх-Ула (крайний юго-восточный отрог Гобийского Алтая). Термометр на солнце показывал 63°С. На пути ни одного озерка; в колодцах, расположенных один от другого на расстоянии 50-60 километров, не всегда была вода. Он вернулся в Кяхту в сентябре 1873 года, так и не достигнув столицы Тибета - Лхасы.
По пустыням и горам Монголии и Китая Пржевальский прошел более 11 800 километров и при этом нанес на карту (в масштабе 10 верст в 1 дюйме) около 5700 километров. Научные результаты этой экспедиции поразили современников. Пржевальский дал подробные описания пустынь Гоби, Ордоса и Алашани, высокогорных районов Северного Тибета и котловины Цайдама (открытой им), впервые нанес на карту Центральной Азии более 20 хребтов, семь крупных и ряд мелких озер. Карта Пржевальского не отличалась точностью, так как из-за очень тяжелых путевых условий он не мог делать астрономические определения долгот. Этот существенный недочет позднее был исправлен им самим и другими русскими путешественниками. Он собрал коллекции растений, насекомых, пресмыкающихся, рыб, млекопитающих. При этом были открыты новые виды, получившие его имя, - ящурка Пржевальского, расщепохвост Пржевальского, рододендрон Пржевальского... Михаил Александрович Пыльцов, самоотверженный его товарищ, был удостоен такой же чести.
Двухтомный труд "Монголия и страна тангутов" (1875-1876), в котором Пржевальский дал описание своего путешествия, доставил автору мировую известность и был полностью или частично переведен на ряд европейских языков.
В Петербурге Пржевальского встретили как героя - речи, банкеты, торжественные собрания. Русское географическое общество присуждает ему свою высокую награду - Большую золотую медаль. Он получает Золотую медаль Парижского географического общества и "высочайшие" награды - чин подполковника, Пожизненную пенсию в 600 рублей ежегодно. Его называют "замечательнейшим путешественником нашего времени", ставят рядом с Семеновым-Тян-Шанским, с Крузенштерном и Беллинсгаузеном, с Ливингстоном и Стэнли...
В январе 1876 года Пржевальский представил в Русское географическое общество план новой экспедиции. Он намеревался заняться исследованием Восточного Тянь-Шаня, дойти до Лхасы, увидеть которую мечтало столько поколений европейских географов, и главное - обследовать загадочное озеро Лобнор. Кроме того, в тех краях, как писал Марко Поло, обитает дикий верблюд. Пржевальский надеялся найти и описать это животное.
Почти два месяца занял путь от Москвы через Урал в Семипалатинск, где Пржевальского ждали верные спутники - Чебаев и Иринчинов.
Прибыв в Кульджу в июле 1876 года, Пржевальский вместе с помощником Федором Леонтьевичем Эклоном в середине августа двинулся вверх по "гладкой, как пол", долине Или и ее притока Кунгеса и перевалили главную водораздельную цепь Восточного Тянь-Шаня. Пржевальский доказал, что эта горная система в средней части разветвляется: между ответвлениями он обнаружил два изолированных высоких плато - Их-Юлдуза и Бага-Юлдуза в верховьях реки Хайдык-Гола, впадающего в озеро Баграшкёль. К югу от озера он пересек западную оконечность "безводного и бесплодного" хребта Куруктаг и правильно определил его как "последний отрог Тянь-Шаня в Лобнорскую пустыню" . Далее к югу расстилались "необозримой гладью пустыни Тарима и Лобнора. Лобнорская - самая дикая и бесплодная из всех... хуже даже Алашаньской" . Достигнув низовьев Тарима, Пржевальский впервые описал их. На его карте река Кончедарья получила правильное изображение; появился "новый", северный рукав Тарима - река Инчикедарья. (Кончедарья, вытекающая из озера Баграшкёль, была тогда нижним левым притоком Тарима; теперь в половодье она впадает в северную часть озера Лобнор.) Маршрут через пески Такла-Макан до оазиса Чарклык в низовьях реки Черчен (бассейн Лобнора), также впервые описанный Пржевальским, позволил ему установить восточную границу пустыни Такла-Макан.
Пройдя южные отроги Тянь-Шаня, путешественники вошли в город Курлю, где их ждал эмир, обещавший содействие экспедиции. Эмир приставил к русским своего верного человека - Заман-бека, некогда состоявшего на русской службе, и предписал ему неотлучно находиться при экспедиции.
Заман-бек повел их на Лобнор самой трудной дорогой. С наступлением зимы ударили морозы под двадцать градусов, реки еще не стали, и переправляться через реку Тарим пришлось по воде. И когда заветная цель казалась совсем близкой, перед путешественниками - там, где на картах обозначалась равнина, вдруг выросли горы. Еще на переправе через Тарим Пржевальский увидел далеко на юге "узкую неясную полосу, чуть заметную на горизонте" . С каждым переходом все отчетливее выступали очертания горного кряжа, и вскоре можно было различить не только отдельные вершины, но и большие ущелья. Когда же путешественник прибыл в Чарклык, то хребет Алтынтаг, не известный ранее европейским географам, явился перед ним "громадной стеной, которая далее к юго-западу высилась еще более и переходила за пределы вечного снега…" Глубокой зимой 1876/77 года (26 декабря - 5 февраля) Пржевальский исследовал северный склон Алтынтага более чем на 300 километров к востоку от Чарклыка. Он установил, что "на всем этом пространстве Алтынтаг служит окраиной высокого плато к стороне более низкой Лобнорской пустыни". Из-за морозов и недостатка времени он не мог перевалить хребет, но правильно предположил: плато к югу от Алтынтага составляет, вероятно, самую северную часть Тибетского нагорья. Пржевальский "передвинул" эту границу более чем на 300 километров к северу. К югу от озера Лобнор, по словам местных жителей, юго-западное продолжение Алтынтага тянется без всякого перерыва к Хотану, а к востоку хребет уходит очень далеко, но где именно кончается - лобнорцы не знали.
В феврале 1877 года Пржевальский достиг огромного тростникового болота-озера Лобнор. По его описанию, озеро имело в длину 100 километров и в ширину от 20 до 22 километров. "Самому мне удалось исследовать только южный и западный берег Лобнора и пробраться в лодке по Тариму до половины длины всего озера; далее ехать было нельзя по мелководным и густым тростникам. Эти последние покрывают сплошь весь Лобнор, оставляя лишь на южном его берегу узкую (1-3 версты) полосу чистой воды. Кроме того, небольшие, чистые площадки расположены, как звезды, везде в тростниках... Вода везде светлая и пресная..."
На берегах таинственного Лобнора, в "стране Лоп", Пржевальский был вторым... после Марко Поло! Николай Михайлович с законной гордостью писал: "Опять то, о чем недавно мечталось, превратилось в факт действительности... Еще не прошло года с тех пор, как профессор Кесслер... предсказывал о Лобноре как о совершенно загадочном озере - теперь же эта местность достаточно известна. То, чего не могли сделать в течение семи веков, сделано в семь месяцев" . Загадочное озеро стало, однако, предметом оживленной дискуссии между Пржевальским и немецким географом Рихтгофеном.
Судя по китайским картам начала XVIII века, Лобнор находился совсем не там, где его обнаружил Пржевальский. Кроме того, вопреки историческим известиям и теоретическим рассуждениям географов озеро оказалось пресным, а не соленым.
Рихтгофен считал, что русская экспедиция открыла какое-то другое озеро, а истинный Лобнор лежит севернее. Николай Михайлович ответил на замечание немецкого ученого небольшой заметкой в "Известиях Русского географического общества". Затем он посетил Лобнор вторично, после чего в полемику вступил его ученик Петр Козлов. И только через полвека загадка Лобнора была решена окончательно.
Лоб по-тибетски означает "илистый", нор - по-монгольски "озеро". Оказалось, что это болото-озеро время от времени меняет свое местоположение. На китайских картах оно было изображено в северной части пустынной бессточной впадины Лоб. Но затем реки Тарим и Кончедарья устремились на юг. Древний Лобнор постепенно исчез, на его месте остались только солончаки, блюдца небольших озерков. А на юге впадины образовалось новое озеро, которое открыл и описал Пржевальский.
На Лобноре он охотился, изучал птиц, - миллионы пернатых избирали озеро своим пристанищем на пути в Сибирь из Индии. Наблюдая их, ученый пришел к выводу, что перелетные птицы летят не по кратчайшему пути, как считалось до той поры, а по такому маршруту, чтобы захватить места для отдыха, с обильной пищей. Экземплярами редких птиц пополнилась на Лобноре коллекция Николая Михайловича.
К востоку от Лобнора Пржевальский открыл широкую полосу песков Кумтаг.
В начале июля экспедиция вернулась в Кульджу. Пржевальский был доволен: он изучил Лобнор, открыл Алтынтаг, описал дикого верблюда, добыл даже его шкуры, собрал коллекции флоры и фауны.
Здесь же, в Кульдже, его ждали письма и телеграмма, в которых ему предписывалось непременно продолжать экспедицию. Весной Россия вступила в русско-турецкую войну, и Пржевальский отправил в Петербург телеграмму с просьбой перевести его в действующую армию. С ответной телеграммой пришел отказ: сообщалось о том, что Пржевальский произведен в полковники.
Николай Михайлович давно и странно болел' нестерпимый зуд во всем теле мучил его. В последние дни августа, когда болезнь пошла на убыль, экспедиция тронулась из Кульджи караваном в 24 верблюда и три верховые лошади. Но болезнь обострилась. Пришлось вернуться в Зайсан - русский пограничный пост в Южном Алтае. В госпитале Пржевальский провел несколько месяцев. Здесь с эстафетой из Семипалатинска он получил от брата письмо, в котором сообщалось о смерти матери. "Теперь же к ряду всех невзгод прибавилось еще горе великое. Я любил мать всей душой..."
А через несколько дней пришла телеграмма из Петербурга, в которой военный министр в связи с осложнившимися отношениями с богдыханским правительством предписывал возвращаться назад.
Во время путешествия 1876-1877 годов Пржевальский прошел по Центральной Азии немногим более четырех тысяч километров - ему помешали война в Западном Китае, обострение отношений между Китаем и Россией и, наконец, его болезнь. И все-таки это путешествие ознаменовалось двумя крупнейшими географическими открытиями - низовьев Тарима с группой озер и хребта Алтынтаг.
В Петербурге лучшие доктора смотрели его и пришли к заключению, что у пациента сильнейшее нервное расстройство и полный упадок сил. Они настоятельно рекомендовали Николаю Михайловичу оставить, хотя бы на время, дела и удалиться в какое-нибудь спокойное место, чтобы поправить здоровье. Пржевальский отправляется в Отрадное.
Тем временем ученый мир отметил его последнее путешествие. Николай Михайлович стал почетным членом Академии наук. Берлинское географическое общество учреждает в честь Александра Гумбольдта Большую золотую медаль, и первый, кому ее присуждают, - Пржевальский Лондонское географическое общество вручает ему Королевскую медаль. Барон Фердинанд Рихтгофен, один из столпов географии, выпускает брошюру, посвященную Пржевальскому, где называет его гениальным путешественником. Слава растет и распространяется далеко за пределы России...
Отдохнув, Пржевальский снаряжает новую экспедицию. На этот раз он взял в помощники казака Иринчинова, Федора Эклона, человека, надежного во всех отношениях, и своего товарища по училищу, молодого прапорщика Всеволода Роборовского, которому уже приходилось снимать местность и собирать гербарий; к тому же он был еще и хорошим рисовальщиком. Всего в Зайсане, где хранилось снаряжение от предыдущей экспедиции, собралось 13 человек.
В марте 1879 года Пржевальский начал путешествие, названное им "Первым Тибетским". От Зайсана он направился на юго-восток, мимо озера Улюнгур и вдоль реки Урунгу до ее верховьев, пересек Джунгарскую Гоби - "обширную волнистую равнину" - и довольно верно определил ее размеры.
Джунгарская пустыня встретила их бурями. Слабые проблески солнца едва пробивались через несущуюся взвесь песка и пыли, и так всякий день с девяти-десяти утра и до заката солнца. Причем ветер возникал всегда в одной стороне. Пржевальский первым из исследователей Центральной Азии дал этому объяснение.
Но вовсе не этой загадкой привлекала пустыня бурь Именно здесь и только здесь можно встретить дикую лошадь. Местные жители называют ее по-разному: киргизы - "кэртаг", монголы - "тахи", но ни один ученый ее не видал.
Часами выслеживал Пржевальский дикую лошадь, но никак не удавалось приблизиться на расстояние выстрела - чутки, пугливы животные... Лишь однажды вместе с Эклоном Николай Михайлович подкрался достаточно близко, но вожак стада, почуяв опасность, пустился в бегство, увлекая всех остальных. С досадой опустил тяжелый штуцер Пржевальский...
Он наблюдал, изучал повадки лошади, а когда от охотника-киргиза получил в подарок шкуру дикой лошади, смог описать животное. Целых десять лет эта шкура оставалась единственным экземпляром в коллекции музея Академии наук, пока Грум-Гржимайло, а позже Роборовский и Козлов - ученики Николая Михайловича, не добыли новые шкуры. Но до Пржевальского о существовании дикой лошади, получившей название лошади Пржевальского, наука вообще не знала.
Еще один новый год - 1880-й - встречен в дороге. Сильные морозы с ветрами, горные перевалы, на которые приходилось втаскивать лошадей и верблюдов, затрудняли работу экспедиции. Хронометры, спрятанные на ночь в меха, промерзали настолько, что их было невозможно удержать в руках. Разжечь костер удавалось далеко не всегда - топлива остался лишь скудный запас, и воду приходилось пить чуть теплой. Пищу расходовали экономно.
Миновав озеро Баркёль, Пржевальский вышел к оазису Хами. Он пересек далее восточную окраину Гашунской Гоби и достиг низовьев реки Данхэ (левый приток нижней Сулэхэ), а к югу от нее обнаружил "громадный вечноснеговой" хребет Гумбольдта (Улан-Дабан). Через перевал Данцзинь - на стыке хребтов Алтынтага и Гумбольдта - Пржевальский прошел на юг к равнине Сартым, пересек ее и установил начало хребта Риттера (Дакэн-Дабан). Перейдя через два других, меньших хребта, он спустился в юго-восточную часть Цайдама, в поселок Дзун.
Из Дзуна Пржевальский двинулся на юго-запад и выяснил, что Кульлунь здесь имеет широтное направление и состоит из двух, иногда из трех параллельных цепей, имеющих разные названия в различных своих частях. Пржевальский выявил следующие хребты Сасун-Ула и западную часть Бурхан-Будда; несколько южнее - Бокалыктаг, названный им хребтом Марко Поло (с вершиной 6300 метров). К югу от Бокалыктага, перевалив Кукушили, Пржевальский обнаружил хребет Бунгбура-Ула, который протягивается вдоль левого берега Улан-Мурэна (верховье Янцзы).
Далее к югу перед путешественником простирался уже собственно Тибет, представляющий "грандиозную, нигде более на земном шаре в таких размерах не повторяющуюся стоповидную массу, поднятую... на страшную высоту. И на этом гигантском пьедестале громоздятся... обширные горные хребты... Словно стерегут здесь эти великаны труднодоступный мир заоблачных нагорий, неприветливых для человека по своей природе и климату и в большей части еще совершенно неведомых для науки..." За 33-й параллелью Пржевальский открыл водораздел Янцзы и Салуина - широтный хребет Тангла. Пройдя на юг е пологого, едва заметного перевала на высоте около 5000 метров, Пржевальский увидел восточную часть хребта Пьенчен-Тангла.
Несколько раз на экспедицию нападали разбойники из племени тангутов, которые обычно грабили караваны богомольцев, направлявшихся в Лхасу. В Пекине и в Петербурге Пржевальского уже считали погибшим. В газетах появились сообщения, рассказывающие о его трагической гибели в пустынях Тибета. Одна из петербургских газет объявила, что Пржевальский жив, но томится в плену, и требовала снарядить экспедицию для его поисков и освобождения.
Тем временем экспедиция находилась примерно в 270-280 километрах от Лхасы. Здесь русские путешественники встретили представителей далай-ламы. В Лхасе распространился слух, что русский отряд идет с целью похитить далай-ламу, и путешественникам отказали в посещении столицы Тибета, правда, под тем предлогом, что русские - представители другой веры.
Пржевальский прошел тем же путем до верховьев Янцзы и несколько западнее прежнего маршрута - в Дзун Оттуда он повернул к озеру Кукунор и обошел его с юга. На этот раз Пржевальский более основательно, чем в прошлой своей экспедиции, изучил озеро, нанес на карту южный берег, изучил флору и фауну окрестностей, а потом направился в Синин - город, лежащий на перекрестке торговых путей, соединяющих Тибет и Китай. Оттуда он намеревался двинуться к верховьям Хуанхэ - в области, совершенно еще не изученные.
Однако местные власти выдвинули множество веских причин, перекрывающих экспедиции предстоящий путь. А в конце, убедившись в непреклонном решении Пржевальского идти к намеченной цели, припугнули кровожадными разбойниками и безжалостными людоедами. Но Пржевальского не остановить, он рвется к Желтой реке.
Они пошли от Синина напрямик, через гряды горных хребтов, по альпийским лугам, обходя глубочайшие пропасти, пробираясь через тесные ущелья, пробитые в горах бурным течением Желтой реки В этом горном краю, в преддверии верховьев Хуанхэ, удалось собрать богатый гербарий, в который попал и новый вид - тополь Пржевальского. Однако ближе к верховьям продвинуться не удалось: путь преграждали либо непроходимые ущелья, либо отвесные горные склоны. Четверо суток искали возможности переправиться на другой берег, но река оказалась очень бурной...
Вернувшись в Дзун, Пржевальский через пустыню Алашань и Гоби добрался до Кяхты. Во время этого путешествия он прошел около восьми тысяч километров и произвел съемку более четырех тысяч километров пути через совершенно не исследованные европейцами районы Центральной Азии. Впервые исследовал верхнее течение Желтой реки (Хуанхэ) на протяжении более 250 километров; в этом районе он открыл хребты Семенова и Угуту-Ула. Он нашел два новых вида животных - лошадь Пржевальского и медведя-пищухоеда. Его помощник, Роборовский, собрал огромную ботаническую коллекцию: около 12 тысяч экземпляров растений - 1500 видов. Свои наблюдения и результаты исследований Пржевальский изложил в книге "Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки" (1883). Итогом трех его экспедиций были принципиально новые карты Центральной Азии.
В Петербурге его снова встречали почести и награды. Он награжден орденом Владимира 3-й степени, удостоен звания почетного члена Русского, Венского, Венгерского географических обществ, почетного доктора зоологии Московского университета, почетного члена С.-Петербургского университета, С.-Петербургского общества естествоиспытателей, Уральского общества любителей естествознания и, наконец, звания почетного гражданина Санкт-Петербурга и Смоленска. Британское общество присудило ему золотую медаль, сопроводив обращением, в котором говорилось о том, что достижения русского путешественника превосходят все сделанное другими исследователями со времен Марко Поло.
Но и в Петербурге, и в Москве Пржевальского раздражает "вечная суматоха, толкотня человеческого муравейника" . У него начались сильные головные боли, бессонница. Еще в июне 1881 года Пржевальский купил Слободу, небольшое имение верстах в ста от Смоленска, на берегу сказочно прекрасного озера Сопша. Уединившись в имении, он признается в письме: "Среди лесов и дебрей смоленских я жил все это время жизнию экспедиционною, редко когда даже ночевал дома - все в лесу, на охоте". В Слободе он разбирал коллекции, обрабатывал дневники, писал отчеты. Итогом каждой новой экспедиции становилась новая книга.
Мысль об исследовании истоков Хуанхэ не дает ему покоя. Вскоре он подает в Русское географическое общество тщательно продуманный проект. "Несмотря на удачу трех моих путешествий в Центральную Азию... внутри Азиатского материка все еще остается площадь более двадцати тысяч кв. геогр. миль, почти совершенно неизведанная Считаю своим нравственным долгом, помимо страстного к тому желания, вновь идти туда".
Он решил собрать в отряде не менее двадцати человек - этого должно было хватить для того, чтобы отбиваться от нападений. В помощники себе Пржевальский выбрал Всеволода Роборовского и 20-летнего вольноопределяющегося Петра Козлова, бывшего конторщика пивоваренного завода, в котором Пржевальский угадал настоящего исследователя.
В начале августа 1883 года все они выехали из Петербурга в Москву, где их уже ждали верные товарищи - Иринчинов и Юсупов, а также пятеро солдат из московского гренадерского корпуса, выделенные под начальство Пржевальского. В конце сентября достигли Кяхты, а еще через месяц экспедиция в составе 21 человека вышла в поход.
В ноябре 1883 года началось очередное, уже четвертое путешествие Пржевальского. От Кяхты уже знакомым путем экспедиция проследовала в Дзун, который достигла к маю 1884 года. На юго-востоке от Цайдама, за хребтом Бурхан-Будда, Пржевальский обнаружил бесплодное солончаковое "волнистое плато, часто покрытое небольшими... в беспорядке насыпанными горами" , продолжавшееся далеко к юго-востоку. На плато паслись неисчислимые стада диких яков, куланов, антилоп и других копытных. Миновав это звериное царство, Пржевальский вышел к восточной части межгорной котловины Одонтала, покрытой "множеством кочковатых болот, ключей и маленьких озерков" ; по котловине "вьются небольшие речки, образующиеся частью из тех же ключей, частью сбегающие с гор. Все эти речки сливаются в два главных потока" , соединяющихся к северо-восточному углу Одонталы. "Отсюда, то есть собственно от слияния всей воды Одонталы, и зарождается знаменитая Желтая река" (Хуанхэ). Даже сами китайцы не могли рассказать ничего определенного об истоках своей великой реки. "Давнишние наши стремления увенчались, наконец, успехом: мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца". Хорошая погода, радовавшая путешественников в течение нескольких дней, "вдруг сменилась сильной метелью, а к утру температура понизилась до - 23°С. Двое суток пришлось ждать, пока столь некстати выпавший снег растает" . Наконец отряд смог двигаться дальше на юг. Пржевальский перевалил незаметный со стороны Тибетского плато водораздел истоков Хуанхэ и Янцзы (хребет Баян-Хара-Ула) и очутился в высокогорной стране: "Здесь горы сразу становятся высоки, круты и труднодоступны" . Обследовав небольшой отрезок верхнего течения Янцзы, Пржевальский решил не тратить времени и сил на достижение Лхасы. На обратном пути, восточнее Одонталы, он обнаружил два озера - Джарин-Нур и Орин-Нур, через которые протекала "новорожденная Хуанхэ" . Первое он назвал Русским, второе - именем Экспедиции.
Вернувшись к Цайдаму, Пржевальский проследовал по его южной окраине, открыл на юго-западе узкий, но мощный хребет Чиментаг и, таким образом, почти полностью определил контуры огромной Цайдамской равнины. Перевалив Чиментаг и северо-западный отрог новооткрытого Каякдыгтага, отряд вышел на большую широкую равнину Культала, уходившую "к востоку за горизонт" . Далеко на юге перед Пржевальским открылся гигантский хребет широтного направления, названный им Загадочным; его вершина получила название Шапки Мономаха Позднее Загадочному было присвоено имя первооткрывателя (местное название Аркатаг).
Повернув обратно и достигнув примерно 38-й параллели, Пржевальский прошел на запад обширной межгорной Долиной Ветров, названной им так из-за постоянных ветров и бурь (долина реки Юсупалык). К северу от нее простирался Актаг, а к югу - Каякдыгтаг и ранее неизвестный хребет Аччиккёльтаг (Московский). На южном склоне Каякдыгтага, на высоте 3867 метра, Пржевальский открыл соленое озеро, даже в конце декабря не покрытое льдом, и назвал его Незамерзающим (Аяккумкёль). Дальнейшее движение к югу было невозможно из-за приближающейся зимы и сильного утомления вьючных животных; отряд направился на север, спустился в котловину озера Лобнор и на его берегу встретил весну 1885 года.
В начале апреля Пржевальский поднялся по долине реки Черчена до оазиса Черчен, а оттуда двинулся к югу, обнаружил Русский хребет и проследил его к западу по всей длине до оазиса Керии (около 400 километров), открыл короткий, но мощный хребет Музтаг, примыкающий к Русскому. Затем отряд вышел к оазису Хотан, пересек в северном направлении Такла-Макан, Центральный Тянь-Шань и вернулся к Иссык-Кулю в ноябре 1885 года.
За два года был пройден огромный путь - 7815 километров, почти совсем без дорог. На северной границе Тибета открыта целая горная страна с величественными хребтами - о них в Европе ничего не было известно. Исследованы истоки Хуанхэ, открыты и описаны большие озера - Русское и Экспедиции. В коллекции появились новые виды птиц, млекопитающих и пресмыкающихся, а также рыб, в гербарии - новые виды растений.
Уже на российской границе великий путешественник построил свой небольшой отряд и зачитал последний приказ.
"Мы пускались в глубь азиатских пустынь, имея с собой лишь одного союзника - отвагу; все остальное стояло против нас: и природа, и люди... Мы жили два года как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах, и переносили то 40-градусные морозы, то еще большие жары, то ужасные бури пустыни. Но ни трудности дикой природы пустыни, ни препоны со стороны враждебно настроенного населения - ничто не могло остановить нас. Мы выполнили свою задачу до конца - прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых еще не ступала нога европейца. Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную от имени науки, которой мы служили, и от имени родины, которую мы прославили..."
В конце января 1885 года Николая Михайловича производят в генерал-майоры и назначают членом военно-ученого комитета. Пржевальский стал почетным членом Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, получил знаменитую медаль "Вега" от Стокгольмского географического общества и Большую золотую медаль от Итальянского. Академия наук России удостоила путешественника золотой именной медали с надписью. "Первому исследователю природы Центральной Азии". Помощников своих он награждает сам: некоторые получили повышение в чине и каждый - по военному ордену и денежную премию Роборовского Пржевальский уговорил готовиться к поступлению в Академию Генерального штаба, которую сам когда-то закончил, Петра Козлова отправил учиться в юнкерское училище.
О нем и его путешествиях регулярно писали русские газеты На выставках в Петербурге, на его лекциях побывали многие тысячи людей. И не было тогда в России имени более популярного, чем имя Пржевальского. Николая Михайловича неизменно узнавали в поездах, на улицах. К нему обращались с просьбами о пособиях, о предоставлении места, о пенсии, о скорейшем производстве в следующий чин.
Друзья особо отмечали, может быть, самые главные черты его характера: "Николай Михайлович был человеком вполне чистым, правдивым до наивности, откровенным и верным другом" . Он оставался всегда искренним в "проявлении чувств - симпатии, любви, ненависти. И когда случалось ему ошибаться, разочаровываться в людях, он страдал до слез.
Пржевальский так и не обзавелся семьей. "Речь о генеральше, вероятно, останется без исполнения, не те уже мои года, да и не такая моя профессия, чтобы жениться. В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства - не в прямом, конечно, смысле, а в переносном, Лоб-Нор, Куку-Hop, Тибет и проч. - вот мои детища".
В 1888 году увидела свет последняя работа Пржевальского "От Кяхты на истоки Желтой реки". В том же году Пржевальский организовал новую экспедицию в Центральную Азию. Помощниками его и на этот раз были Роборовский и Козлов. Они достигли поселка Каракол, близ восточного берега Иссык-Куля. Здесь Пржевальский заболел брюшным тифом. Козлов писал: "Мы долгое время не хотели верить, чтобы Пржевальский мог позволить себе делать то, чего не позволял нам, в данном случае - никогда не пить некипяченую воду, а сам... сам пил и сам признался в этом..."
Он лежал с высокой температурой, бредил, временами впадал в забытье. "Похороните меня непременно на Иссык-Куле, на красивом берегу…" Он умер 1 ноября 1888 года.
В гроб его положили в экспедиционной одежде, с любимым скорострельным "Ланкастером". Так он просил. Место для могилы выбрали в двенадцати верстах от Каракола - на высоком обрывистом берегу. А на могильном надгробии начертана скромная надпись: "Путешественник Н М Пржевальский". Так он завещал.
В 1889 году Каракол был переименован в Пржевальск.
В мировую историю открытий Пржевальский вошел как один из величайших путешественников. Общая длина его рабочих маршрутов по Центральной Азии превышает 31,5 тысячи километров. Совершив ряд крупнейших географических открытий, он в корне изменил представление о рельефе и гидрографической сети Центральной Азии. Он положил начало исследованиям ее климата и много уделял внимания изучению флоры: лично он и его сотрудники, главным образом Роборовский, собрали около 16 тысяч экземпляров растений, принадлежащих к 1700 видам, в том числе более 200 видов и семь родов, не известных ботаникам. Огромный вклад Пржевальский внес и в изучение центральноазиатской фауны, собрав коллекции позвоночных - около 7,6 тысячи экземпляров, среди них несколько десятков новых видов Многие десятки видов животных названы в честь Пржевальского и его спутников...
Пржевальский лишь в очень редких случаях пользовался своим правом первооткрывателя, почти всюду сохраняя местные названия. Как исключение появлялись на карте "озеро Русское", "озеро Экспедиции", "гора Шапка Мономаха".
Дважды в Петербурге устраивались грандиозные выставки. Коллекции, собранные экспедициями Пржевальского, включали 702 экземпляра млекопитающих, 1200 пресмыкающихся и земноводных, 5010 экземпляров птиц (50 видов), 643 экземпляра рыб (75 видов), более 15 000 экземпляров растений (около 1700 видов).
(1839 - 1888)
Российский путешественник, исследователь Центральной Азии; почетный член Петербургской АН (1878), генерал-майор (1886). Руководил экспедицией в Уссурийский край (1867-1869) и четырьмя экспедициями в Центральную Азию (1870-1885). Впервые описал природу многих районов Центральной Азии; открыл ряд хребтов, котловин и озер в Куньлуне, Наньшане и на Тибетском нагорье. Собрал ценные коллекции растений и животных; впервые описал дикого верблюда, дикую лошадь (лошадь Пржевальского), медведя-пищухоеда и другие виды позвоночных.
Николай родился в селе Кимборы Смоленской губернии 31 марта (12 апреля) 1839 года. Отец, поручик в отставке, умер рано, всего сорока двух лет, оставив на руках у молодой вдовы, кроме семилетнего Николая, еще двух сыновей - Владимира и Евгения. Мальчик рос под наблюдением матери в имении Отрадное. "Рос я в деревне дикарем, воспитание было самое спартанское, я мог выходить из дому во всякую погоду и рано пристрастился к охоте. Сначала стрелял я из игрушечного ружья желудями, потом из лука, а лет двенадцати я получил настоящее ружье".
В 1855 году Пржевальский первым учеником окончил смоленскую гимназию и поступил вольноопределяющимся на военную службу. Позднее Николай Михайлович объяснял свое решение так. "Героические подвиги защитников Севастополя постоянно разгорячали воображение 16-летнего мальчика, каким я был тогда". Он мечтал о подвигах, но действительность разочаровала его. Вместо подвигов - муштра, по вечерам - карты. Пржевальский, уклоняясь от кутежей, все больше времени проводил на охоте, собирал гербарий, всерьез занялся орнитологией. Став прапорщиком, он подал начальству рапорт, в котором просил о переводе на Амур. Ответ был совершенно неожиданный - трое суток ареста.
После пяти лет службы Пржевальский поступает в Академию Генерального штаба. Помимо основных предметов, он изучает труды ученых-географов Риттера, Гумбольдта, Рихтгофена и, конечно, Семенова. По окончании учебы он служит адъютантом в Полоцком пехотном полку.
Еще в академии Пржевальский подготовил курсовую работу "Военно-статистическое обозрение Приамурского края". Рукопись, посланная им в Русское географическое общество, получила высокий отзыв ученого и путешественника Семенова: "Работа основана на самом дельном и тщательном изучении источников, а главное, на самом тонком понимании страны". В 1864 году Пржевальского избирают в действительные члены географического общества.
Вскоре Николай Михайлович начал преподавать историю и географию в Варшавском юнкерском училище. Лектором он был прекрасным. Пользуясь своей феноменальной памятью, мог цитировать наизусть целые страницы из дневников любимых путешественников. В 1867 году были опубликованы "Записки всеобщей географии для юнкерских училищ", подготовленные Н. М. Пржевальским.
К этому времени он, наконец, добился перевода в Восточную Сибирь. Уже в Иркутске, с помощью рекомендательных писем Семенова он выхлопотал двухлетнюю служебную командировку в Уссурийский край. Кроме того, опять же не без помощи Семенова, Сибирский отдел географического общества предписывает Пржевальскому изучить флору и фауну края, собрать ботаническую и зоологическую коллекции.
Со своим спутником - юношей Ягуновым - он спустился по Амуру, плавал на лодке по Уссури, пробирался тропами неведомого края. "Как-то странно видеть это смешение форм севера и юга... В особенности поражает вид ели, обвитой виноградом, или пробковое дерево и грецкий орех, растущие рядом с кедром и пихтой. Охотничья собака отыскивает вам медведя или соболя, и тут же рядом можно встретить тигра, не уступающего в величине и силе обитателю джунглей Бенгалии".
Два с половиной года провел Пржевальский на Дальнем Востоке. Тысячи километров пройдены, 1600 километров покрыты маршрутной съемкой. Бассейн Уссури, озеро Ханка, побережье Японского моря... Подготовлена к печати большая статья "Инородческое население Уссурийского края". Собрано около 300 видов растений; изготовлено более 300 чучел птиц, причем многие растения и птицы на Уссури обнаружены впервые. Он начинает писать книгу "Путешествие в Уссурийском крае".
В январе 1870 года Николай Михайлович вернулся в Петербург, в марте впервые взошел на трибуну Русского географического общества. "Он был высокого роста, хорошо сложен, но худощав, симпатичен по наружности и несколько нервен. Прядь белых волос в верхней части виска при обшей смуглости лица и черных волосах привлекала на себя невольное внимание".
Он рассказывал об Уссурийском путешествии и о своих дальнейших планах. Его описание Уссурийского края раскрыло такие картины в жизни природы и русских переселенцев, что слушавшие его поражались: как это было возможно - работая в одиночестве, если не считать мальчика-препаратора, собрать такие глубокие, обширные сведения... В результате ему была присуждена Серебряная медаль.
В 1870 году Русское географическое общество организовало экспедицию в Центральную Азию. Начальником ее был назначен офицер Генерального штаба Пржевальский. "Я получил назначение совершить экспедицию в Северный Китай, в те застенные владения Небесной империи, о которых мы имеем неполные и отрывочные сведения, почерпнутые из китайских книг, из описаний знаменитого путешественника XIII века Марко Поло или, наконец, от тех немногих миссионеров, которым кое-когда и кое-где удавалось проникать в эти страны".
В сентябре 1870 года Пржевальский отправился в первую свою экспедицию в Центральную Азию. Вместе с ним ехал бывший его ученик по Варшавскому училищу подпоручик Михаил Александрович Пыльцов. Их путь лежал через Москву и Иркутск и дальше - через Кяхту в Пекин, где Пржевальский рассчитывал получить в китайском правительстве паспорт - официальное разрешение на путешествие в области, подвластные Небесной империи.
Получив паспорт, Пржевальский выезжает в Тибет. Небольшому каравану из восьми верблюдов, несущих экспедиционное снаряжение, предстоит преодолеть огромный путь.
Великая пустыня Гоби встретила их 30-градусными морозами с ветрами. Они преодолели пустыню, перевалили через горный хребет и в декабре вошли в город Калган, где царила настоящая весна. Путешественники пополнили запасы провизии, хотя рассчитывали в основном на охоту, проверили револьверы и ружья. Пржевальский избрал караванный путь, по которому, опасаясь нападения разбойничьих шаек, уже в течение одиннадцати лет не осмеливался пройти ни один караван.
"Следы дунганского истребления встречались на каждом шагу, - писал позднее Николай Михайлович. -Деревни, попадавшиеся очень часто, все были разорены, везде валялись человеческие скелеты, и нигде не было видно ни одной живой души".
В отряде было всего четыре человека, включая самого начальника. Из продовольствия взяли с собой только пуд сахара, мешок риса и мешок проса. Кроме того, приборы, бумагу для гербария, 40 килограммов пороха, 160 килограммов дроби, десятки коробок с патронами.
От Пекина Пржевальский в начале 1871 года двинулся на север, к озеру Далайнор, и произвел его полную съемку. Затем направился к верховьям Желтой реки - Хуанхэ - обходной дорогой, избегая селений, обитатели которых встречали путешественников настороженно, нередко даже враждебно. Летом он проехал к городу Баотоу и, переправившись через Хуанхэ, вступил на плато Ордос, которое "лежит полуостровом в колене, образуемом изгибами среднего течения Хуанхэ" . На северо-западе Ордоса он описал "оголенные холмы" - пески Кузупчи. "Тяжело становится человеку в этом... песчаном море, лишенном всякой жизни... - кругом тишина могильная".
Проследив течение Хуанхэ вверх от Баотоу до Динкоучжэнь (около 400 километров), Пржевальский двинулся на юго-запад через "дикую и бесплодную пустыню" Алашань, покрытую "голыми сыпучими песками", всегда готовыми "задушить путника своим палящим жаром" , и достиг крупного, высокого (до 1855 метров), но узкого меридионального хребта Хэланьшань, вытянутого вдоль долины Хуанхэ. "Взобравшись на высокую вершину, с которой открывается далекий горизонт на все стороны, чувствуешь себя свободнее и по целому часу любуешься панорамой, которая расстилается под ногами. Громадные отвесные скалы, запирающие мрачные ущелья или увенчивающие собой вершины гор, также имеют много прелести в своей оригинальной дикости. Я часто останавливался в таких местах, садился на камень и прислушивался к окружающей меня тишине. Она не нарушалась здесь ни говором людских речей, ни суматохою обыденной жизни..."
Но с наступлением зимы пришлось повернуть обратно. К тому же тяжело заболел Пыльцов. Он с трудом ехал верхом и нередко падал с седла. Сам Пржевальский обморозил пальцы на обеих руках. К северу от реки Хуанхэ экспедиция вышла к безлесному, но богатому ключами хребту Ланьшань, стоящему "отвесной стеной, изредка прорезанной узкими ущельями" , и Пржевальский проследил его на всем протяжении (300 километров), а восточнее обнаружил другой хребет, поменьше и пониже, - Шэйтэн-Ула. Новый год путешественники встретили в Чжанцзякоу.
Пржевальский прошел около 500 километров по долинам вдоль берегов Хуанхэ и установил, что в этих местах у великой китайской реки нет притоков и, кроме того, само русло лежит иначе, чем можно увидеть на картах. Попутно он собирал растения, картографировал местность, делал геологическое описание горных пород, вел метеожурнал, наблюдал и поразительно метко фиксировал быт, нравы, обычаи людей, через чьи земли проходил.
Но средства экспедиции оказались на исходе, и Пржевальский был вынужден возвратиться в Пекин, где провел месяц. В Пекине он заменил двух казаков, не оправдавших его ожидания, другими, присланными из Урги (ныне - Улан-Батор), - Чебаевым и бурятом Иринчиновым, ставшими верными спутниками и надежными друзьями. Кроме того, он обновил и укрепил караван.
Весной 1872 года Пржевальский прежним путем добрался до южной части пустыни Алашань. "Пустыня кончилась... чрезвычайно резко… За ней поднималась величественная цепь гор" . Это был восточный Наньшань. Пржевальский выделил в горной системе три мощных хребта: Окраинный (Маомаошань), Малиншань (Лэнлунлин) и Циншилин.
Переход через пустыни Южного Алашаня оказался особенно трудным. На сотню верст ни капли воды. Редкие колодцы были зачастую отравлены дунганами.
"Раскаленная почва пустыни дышит жаром, как из печки... Голова болит и кружится, пот ручьями льет с лица и со всего тела. Животные страдают не менее нас. Верблюды идут, разинув рты и облитые потом, словно водою".
Однажды случилось так, что воды осталось всего несколько стаканов. Они вышли в семь утра и шли девять часов, словно по раскаленной сковородке. "Мы брали в рот по одному глотку, чтобы, хотя немного, промочить совсем почти засохший язык. Все тело наше горело как в огне, голова кружилась Еще час такого положения - и мы бы погибли".
Пржевальский совершил восхождение на гору Ганьсу, считавшуюся самой высокой точкой хребта. "Я первый раз в жизни находился на подобной высоте, впервые видел под своими ногами гигантские горы, то изборожденные дикими скалами, то оттененные мягкой зеленью лесов, по которым блестящими лентами извивались горные ручьи. Сила впечатления была так велика, что я долго не мог оторваться от чудного зрелища, долго стоял, словно очарованный, и сохранил в памяти тот день, как один из счастливейших в целой жизни..."
Пробыв там около двух недель, он вышел к бессточному соленому озеру Кукунор, лежащему на высоте 3200 метров. "Заветная цель экспедиции... достигнута. Правда, успех был куплен ценой... тяжелых испытаний, но теперь все пережитые невзгоды забыты, и в полном восторге стояли мы … на берегу великого озера, любуясь на его чудные темно-голубые волны".
Закончив съемку северо-западного берега озера Кукунор, Пржевальский перевалил мощный хребет Кукунор и прошел в поселок Дзун, находящийся на юго-восточной окраине болотистой равнины Цайдам. Он установил, что это котловина и что ее южной границей служит хребет Бурхан-Будда (высотой до 5200 метров). К югу и юго-западу от Бурхан-Будда Пржевальский открыл горы Баян-Хара-Ула и восточный участок Кукушили, а между ними обнаружил "волнистое плато" , представляющее собой "страшную пустыню" , поднятую на высоту более 4400 метров. Так Пржевальский первым из европейцев проник в глубинную область Северного Тибета, к верховьям Хуанхэ и Янцзы (Улан-Мурен). И правильно определил, что именно Баян-Хара-Ула является водоразделом между обеими великими речными системами.
На Тибетское нагорье они вышли зимой и на высоте 3-4 тысяч метров провели два с половиной месяца. Пржевальский вспоминал, что малейший подъем казался очень трудным, чувствовалась одышка, сердце билось очень сильно, руки и ноги тряслись, по временам начинались головокружение и рвота.
Стояли жестокие морозы, а топлива не было, и ночи они проводили в юрте без огня. Постель состояла из одного войлока, постланного на мерзлую землю Из-за холода и большой высоты, из-за сухости и разреженности воздуха заснуть не удавалось - только забыться. Но и в забытьи мучило удушье, порождавшее тяжкие кошмары. "Жизнь наша была, в полном смысле, борьба за существование, и только сознание научной важности предпринятого дела давало нам энергию и силы для успешного выполнения своей задачи".
В конце зимы 1873 года Пржевальский вернулся в Дзун. Встретив весну на озере Кукунор, он прежним путем без проводника прошел к южной окраине пустыни Алашань. "Безграничным морем лежали... перед нами сыпучие пески, и не без робости ступали мы в их могильное царство". Вдоль хребта Хэланыпань (уже с проводником) они в страшную жару двинулись на север и пересекли восточную часть пустыни, причем едва не погибли от жажды: проводник сбился с дороги. Миновав западные предгорья хребта Ланьшань, Пржевальский прошел через наиболее безводную, "дикую и пустынную" часть Гоби и открыл гряду Хурх-Ула (крайний юго-восточный отрог Гобийского Алтая). Термометр на солнце показывал 63°С. На пути ни одного озерка; в колодцах, расположенных один от другого на расстоянии 50-60 километров, не всегда была вода. Он вернулся в Кяхту в сентябре 1873 года, так и не достигнув столицы Тибета - Лхасы.
По пустыням и горам Монголии и Китая Пржевальский прошел более 11 800 километров и при этом нанес на карту (в масштабе 10 верст в 1 дюйме) около 5700 километров. Научные результаты этой экспедиции поразили современников. Пржевальский дал подробные описания пустынь Гоби, Ордоса и Алашани, высокогорных районов Северного Тибета и котловины Цайдама (открытой им), впервые нанес на карту Центральной Азии более 20 хребтов, семь крупных и ряд мелких озер. Карта Пржевальского не отличалась точностью, так как из-за очень тяжелых путевых условий он не мог делать астрономические определения долгот. Этот существенный недочет позднее был исправлен им самим и другими русскими путешественниками. Он собрал коллекции растений, насекомых, пресмыкающихся, рыб, млекопитающих. При этом были открыты новые виды, получившие его имя, - ящурка Пржевальского, расщепохвост Пржевальского, рододендрон Пржевальского... Михаил Александрович Пыльцов, самоотверженный его товарищ, был удостоен такой же чести.
Двухтомный труд "Монголия и страна тангутов" (1875-1876), в котором Пржевальский дал описание своего путешествия, доставил автору мировую известность и был полностью или частично переведен на ряд европейских языков.
В Петербурге Пржевальского встретили как героя - речи, банкеты, торжественные собрания. Русское географическое общество присуждает ему свою высокую награду - Большую золотую медаль. Он получает Золотую медаль Парижского географического общества и "высочайшие" награды - чин подполковника, Пожизненную пенсию в 600 рублей ежегодно. Его называют "замечательнейшим путешественником нашего времени", ставят рядом с Семеновым-Тян-Шанским, с Крузенштерном и Беллинсгаузеном, с Ливингстоном и Стэнли...
В январе 1876 года Пржевальский представил в Русское географическое общество план новой экспедиции. Он намеревался заняться исследованием Восточного Тянь-Шаня, дойти до Лхасы, увидеть которую мечтало столько поколений европейских географов, и главное - обследовать загадочное озеро Лобнор. Кроме того, в тех краях, как писал Марко Поло, обитает дикий верблюд. Пржевальский надеялся найти и описать это животное.
Почти два месяца занял путь от Москвы через Урал в Семипалатинск, где Пржевальского ждали верные спутники - Чебаев и Иринчинов.
Прибыв в Кульджу в июле 1876 года, Пржевальский вместе с помощником Федором Леонтьевичем Эклоном в середине августа двинулся вверх по "гладкой, как пол", долине Или и ее притока Кунгеса и перевалили главную водораздельную цепь Восточного Тянь-Шаня. Пржевальский доказал, что эта горная система в средней части разветвляется: между ответвлениями он обнаружил два изолированных высоких плато - Их-Юлдуза и Бага-Юлдуза в верховьях реки Хайдык-Гола, впадающего в озеро Баграшкёль. К югу от озера он пересек западную оконечность "безводного и бесплодного" хребта Куруктаг и правильно определил его как "последний отрог Тянь-Шаня в Лобнорскую пустыню" . Далее к югу расстилались "необозримой гладью пустыни Тарима и Лобнора. Лобнорская - самая дикая и бесплодная из всех... хуже даже Алашаньской" . Достигнув низовьев Тарима, Пржевальский впервые описал их. На его карте река Кончедарья получила правильное изображение; появился "новый", северный рукав Тарима - река Инчикедарья. (Кончедарья, вытекающая из озера Баграшкёль, была тогда нижним левым притоком Тарима; теперь в половодье она впадает в северную часть озера Лобнор.) Маршрут через пески Такла-Макан до оазиса Чарклык в низовьях реки Черчен (бассейн Лобнора), также впервые описанный Пржевальским, позволил ему установить восточную границу пустыни Такла-Макан.
Пройдя южные отроги Тянь-Шаня, путешественники вошли в город Курлю, где их ждал эмир, обещавший содействие экспедиции. Эмир приставил к русским своего верного человека - Заман-бека, некогда состоявшего на русской службе, и предписал ему неотлучно находиться при экспедиции.
Заман-бек повел их на Лобнор самой трудной дорогой. С наступлением зимы ударили морозы под двадцать градусов, реки еще не стали, и переправляться через реку Тарим пришлось по воде. И когда заветная цель казалась совсем близкой, перед путешественниками - там, где на картах обозначалась равнина, вдруг выросли горы. Еще на переправе через Тарим Пржевальский увидел далеко на юге "узкую неясную полосу, чуть заметную на горизонте" . С каждым переходом все отчетливее выступали очертания горного кряжа, и вскоре можно было различить не только отдельные вершины, но и большие ущелья. Когда же путешественник прибыл в Чарклык, то хребет Алтынтаг, не известный ранее европейским географам, явился перед ним "громадной стеной, которая далее к юго-западу высилась еще более и переходила за пределы вечного снега…" Глубокой зимой 1876/77 года (26 декабря - 5 февраля) Пржевальский исследовал северный склон Алтынтага более чем на 300 километров к востоку от Чарклыка. Он установил, что "на всем этом пространстве Алтынтаг служит окраиной высокого плато к стороне более низкой Лобнорской пустыни". Из-за морозов и недостатка времени он не мог перевалить хребет, но правильно предположил: плато к югу от Алтынтага составляет, вероятно, самую северную часть Тибетского нагорья. Пржевальский "передвинул" эту границу более чем на 300 километров к северу. К югу от озера Лобнор, по словам местных жителей, юго-западное продолжение Алтынтага тянется без всякого перерыва к Хотану, а к востоку хребет уходит очень далеко, но где именно кончается - лобнорцы не знали.
В феврале 1877 года Пржевальский достиг огромного тростникового болота-озера Лобнор. По его описанию, озеро имело в длину 100 километров и в ширину от 20 до 22 километров. "Самому мне удалось исследовать только южный и западный берег Лобнора и пробраться в лодке по Тариму до половины длины всего озера; далее ехать было нельзя по мелководным и густым тростникам. Эти последние покрывают сплошь весь Лобнор, оставляя лишь на южном его берегу узкую (1-3 версты) полосу чистой воды. Кроме того, небольшие, чистые площадки расположены, как звезды, везде в тростниках... Вода везде светлая и пресная..."
На берегах таинственного Лобнора, в "стране Лоп", Пржевальский был вторым... после Марко Поло! Николай Михайлович с законной гордостью писал: "Опять то, о чем недавно мечталось, превратилось в факт действительности... Еще не прошло года с тех пор, как профессор Кесслер... предсказывал о Лобноре как о совершенно загадочном озере - теперь же эта местность достаточно известна. То, чего не могли сделать в течение семи веков, сделано в семь месяцев" . Загадочное озеро стало, однако, предметом оживленной дискуссии между Пржевальским и немецким географом Рихтгофеном.
Судя по китайским картам начала XVIII века, Лобнор находился совсем не там, где его обнаружил Пржевальский. Кроме того, вопреки историческим известиям и теоретическим рассуждениям географов озеро оказалось пресным, а не соленым.
Рихтгофен считал, что русская экспедиция открыла какое-то другое озеро, а истинный Лобнор лежит севернее. Николай Михайлович ответил на замечание немецкого ученого небольшой заметкой в "Известиях Русского географического общества". Затем он посетил Лобнор вторично, после чего в полемику вступил его ученик Петр Козлов. И только через полвека загадка Лобнора была решена окончательно.
Лоб по-тибетски означает "илистый", нор - по-монгольски "озеро". Оказалось, что это болото-озеро время от времени меняет свое местоположение. На китайских картах оно было изображено в северной части пустынной бессточной впадины Лоб. Но затем реки Тарим и Кончедарья устремились на юг. Древний Лобнор постепенно исчез, на его месте остались только солончаки, блюдца небольших озерков. А на юге впадины образовалось новое озеро, которое открыл и описал Пржевальский.
На Лобноре он охотился, изучал птиц, - миллионы пернатых избирали озеро своим пристанищем на пути в Сибирь из Индии. Наблюдая их, ученый пришел к выводу, что перелетные птицы летят не по кратчайшему пути, как считалось до той поры, а по такому маршруту, чтобы захватить места для отдыха, с обильной пищей. Экземплярами редких птиц пополнилась на Лобноре коллекция Николая Михайловича.
К востоку от Лобнора Пржевальский открыл широкую полосу песков Кумтаг.
В начале июля экспедиция вернулась в Кульджу. Пржевальский был доволен: он изучил Лобнор, открыл Алтынтаг, описал дикого верблюда, добыл даже его шкуры, собрал коллекции флоры и фауны.
Здесь же, в Кульдже, его ждали письма и телеграмма, в которых ему предписывалось непременно продолжать экспедицию. Весной Россия вступила в русско-турецкую войну, и Пржевальский отправил в Петербург телеграмму с просьбой перевести его в действующую армию. С ответной телеграммой пришел отказ: сообщалось о том, что Пржевальский произведен в полковники.
Николай Михайлович давно и странно болел' нестерпимый зуд во всем теле мучил его. В последние дни августа, когда болезнь пошла на убыль, экспедиция тронулась из Кульджи караваном в 24 верблюда и три верховые лошади. Но болезнь обострилась. Пришлось вернуться в Зайсан - русский пограничный пост в Южном Алтае. В госпитале Пржевальский провел несколько месяцев. Здесь с эстафетой из Семипалатинска он получил от брата письмо, в котором сообщалось о смерти матери. "Теперь же к ряду всех невзгод прибавилось еще горе великое. Я любил мать всей душой..."
А через несколько дней пришла телеграмма из Петербурга, в которой военный министр в связи с осложнившимися отношениями с богдыханским правительством предписывал возвращаться назад.
Во время путешествия 1876-1877 годов Пржевальский прошел по Центральной Азии немногим более четырех тысяч километров - ему помешали война в Западном Китае, обострение отношений между Китаем и Россией и, наконец, его болезнь. И все-таки это путешествие ознаменовалось двумя крупнейшими географическими открытиями - низовьев Тарима с группой озер и хребта Алтынтаг.
В Петербурге лучшие доктора смотрели его и пришли к заключению, что у пациента сильнейшее нервное расстройство и полный упадок сил. Они настоятельно рекомендовали Николаю Михайловичу оставить, хотя бы на время, дела и удалиться в какое-нибудь спокойное место, чтобы поправить здоровье. Пржевальский отправляется в Отрадное.
Тем временем ученый мир отметил его последнее путешествие. Николай Михайлович стал почетным членом Академии наук. Берлинское географическое общество учреждает в честь Александра Гумбольдта Большую золотую медаль, и первый, кому ее присуждают, - Пржевальский Лондонское географическое общество вручает ему Королевскую медаль. Барон Фердинанд Рихтгофен, один из столпов географии, выпускает брошюру, посвященную Пржевальскому, где называет его гениальным путешественником. Слава растет и распространяется далеко за пределы России...
Отдохнув, Пржевальский снаряжает новую экспедицию. На этот раз он взял в помощники казака Иринчинова, Федора Эклона, человека, надежного во всех отношениях, и своего товарища по училищу, молодого прапорщика Всеволода Роборовского, которому уже приходилось снимать местность и собирать гербарий; к тому же он был еще и хорошим рисовальщиком. Всего в Зайсане, где хранилось снаряжение от предыдущей экспедиции, собралось 13 человек.
В марте 1879 года Пржевальский начал путешествие, названное им "Первым Тибетским". От Зайсана он направился на юго-восток, мимо озера Улюнгур и вдоль реки Урунгу до ее верховьев, пересек Джунгарскую Гоби - "обширную волнистую равнину" - и довольно верно определил ее размеры.
Джунгарская пустыня встретила их бурями. Слабые проблески солнца едва пробивались через несущуюся взвесь песка и пыли, и так всякий день с девяти-десяти утра и до заката солнца. Причем ветер возникал всегда в одной стороне. Пржевальский первым из исследователей Центральной Азии дал этому объяснение.
Но вовсе не этой загадкой привлекала пустыня бурь Именно здесь и только здесь можно встретить дикую лошадь. Местные жители называют ее по-разному: киргизы - "кэртаг", монголы - "тахи", но ни один ученый ее не видал.
Часами выслеживал Пржевальский дикую лошадь, но никак не удавалось приблизиться на расстояние выстрела - чутки, пугливы животные... Лишь однажды вместе с Эклоном Николай Михайлович подкрался достаточно близко, но вожак стада, почуяв опасность, пустился в бегство, увлекая всех остальных. С досадой опустил тяжелый штуцер Пржевальский...
Он наблюдал, изучал повадки лошади, а когда от охотника-киргиза получил в подарок шкуру дикой лошади, смог описать животное. Целых десять лет эта шкура оставалась единственным экземпляром в коллекции музея Академии наук, пока Грум-Гржимайло, а позже Роборовский и Козлов - ученики Николая Михайловича, не добыли новые шкуры. Но до Пржевальского о существовании дикой лошади, получившей название лошади Пржевальского, наука вообще не знала.
Еще один новый год - 1880-й - встречен в дороге. Сильные морозы с ветрами, горные перевалы, на которые приходилось втаскивать лошадей и верблюдов, затрудняли работу экспедиции. Хронометры, спрятанные на ночь в меха, промерзали настолько, что их было невозможно удержать в руках. Разжечь костер удавалось далеко не всегда - топлива остался лишь скудный запас, и воду приходилось пить чуть теплой. Пищу расходовали экономно.
Миновав озеро Баркёль, Пржевальский вышел к оазису Хами. Он пересек далее восточную окраину Гашунской Гоби и достиг низовьев реки Данхэ (левый приток нижней Сулэхэ), а к югу от нее обнаружил "громадный вечноснеговой" хребет Гумбольдта (Улан-Дабан). Через перевал Данцзинь - на стыке хребтов Алтынтага и Гумбольдта - Пржевальский прошел на юг к равнине Сартым, пересек ее и установил начало хребта Риттера (Дакэн-Дабан). Перейдя через два других, меньших хребта, он спустился в юго-восточную часть Цайдама, в поселок Дзун.
Из Дзуна Пржевальский двинулся на юго-запад и выяснил, что Кульлунь здесь имеет широтное направление и состоит из двух, иногда из трех параллельных цепей, имеющих разные названия в различных своих частях. Пржевальский выявил следующие хребты Сасун-Ула и западную часть Бурхан-Будда; несколько южнее - Бокалыктаг, названный им хребтом Марко Поло (с вершиной 6300 метров). К югу от Бокалыктага, перевалив Кукушили, Пржевальский обнаружил хребет Бунгбура-Ула, который протягивается вдоль левого берега Улан-Мурэна (верховье Янцзы).
Далее к югу перед путешественником простирался уже собственно Тибет, представляющий "грандиозную, нигде более на земном шаре в таких размерах не повторяющуюся стоповидную массу, поднятую... на страшную высоту. И на этом гигантском пьедестале громоздятся... обширные горные хребты... Словно стерегут здесь эти великаны труднодоступный мир заоблачных нагорий, неприветливых для человека по своей природе и климату и в большей части еще совершенно неведомых для науки..." За 33-й параллелью Пржевальский открыл водораздел Янцзы и Салуина - широтный хребет Тангла. Пройдя на юг е пологого, едва заметного перевала на высоте около 5000 метров, Пржевальский увидел восточную часть хребта Пьенчен-Тангла.
Несколько раз на экспедицию нападали разбойники из племени тангутов, которые обычно грабили караваны богомольцев, направлявшихся в Лхасу. В Пекине и в Петербурге Пржевальского уже считали погибшим. В газетах появились сообщения, рассказывающие о его трагической гибели в пустынях Тибета. Одна из петербургских газет объявила, что Пржевальский жив, но томится в плену, и требовала снарядить экспедицию для его поисков и освобождения.
Тем временем экспедиция находилась примерно в 270-280 километрах от Лхасы. Здесь русские путешественники встретили представителей далай-ламы. В Лхасе распространился слух, что русский отряд идет с целью похитить далай-ламу, и путешественникам отказали в посещении столицы Тибета, правда, под тем предлогом, что русские - представители другой веры.
Пржевальский прошел тем же путем до верховьев Янцзы и несколько западнее прежнего маршрута - в Дзун Оттуда он повернул к озеру Кукунор и обошел его с юга. На этот раз Пржевальский более основательно, чем в прошлой своей экспедиции, изучил озеро, нанес на карту южный берег, изучил флору и фауну окрестностей, а потом направился в Синин - город, лежащий на перекрестке торговых путей, соединяющих Тибет и Китай. Оттуда он намеревался двинуться к верховьям Хуанхэ - в области, совершенно еще не изученные.
Однако местные власти выдвинули множество веских причин, перекрывающих экспедиции предстоящий путь. А в конце, убедившись в непреклонном решении Пржевальского идти к намеченной цели, припугнули кровожадными разбойниками и безжалостными людоедами. Но Пржевальского не остановить, он рвется к Желтой реке.
Они пошли от Синина напрямик, через гряды горных хребтов, по альпийским лугам, обходя глубочайшие пропасти, пробираясь через тесные ущелья, пробитые в горах бурным течением Желтой реки В этом горном краю, в преддверии верховьев Хуанхэ, удалось собрать богатый гербарий, в который попал и новый вид - тополь Пржевальского. Однако ближе к верховьям продвинуться не удалось: путь преграждали либо непроходимые ущелья, либо отвесные горные склоны. Четверо суток искали возможности переправиться на другой берег, но река оказалась очень бурной...
Вернувшись в Дзун, Пржевальский через пустыню Алашань и Гоби добрался до Кяхты. Во время этого путешествия он прошел около восьми тысяч километров и произвел съемку более четырех тысяч километров пути через совершенно не исследованные европейцами районы Центральной Азии. Впервые исследовал верхнее течение Желтой реки (Хуанхэ) на протяжении более 250 километров; в этом районе он открыл хребты Семенова и Угуту-Ула. Он нашел два новых вида животных - лошадь Пржевальского и медведя-пищухоеда. Его помощник, Роборовский, собрал огромную ботаническую коллекцию: около 12 тысяч экземпляров растений - 1500 видов. Свои наблюдения и результаты исследований Пржевальский изложил в книге "Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки" (1883). Итогом трех его экспедиций были принципиально новые карты Центральной Азии.
В Петербурге его снова встречали почести и награды. Он награжден орденом Владимира 3-й степени, удостоен звания почетного члена Русского, Венского, Венгерского географических обществ, почетного доктора зоологии Московского университета, почетного члена С.-Петербургского университета, С.-Петербургского общества естествоиспытателей, Уральского общества любителей естествознания и, наконец, звания почетного гражданина Санкт-Петербурга и Смоленска. Британское общество присудило ему золотую медаль, сопроводив обращением, в котором говорилось о том, что достижения русского путешественника превосходят все сделанное другими исследователями со времен Марко Поло.
Но и в Петербурге, и в Москве Пржевальского раздражает "вечная суматоха, толкотня человеческого муравейника" . У него начались сильные головные боли, бессонница. Еще в июне 1881 года Пржевальский купил Слободу, небольшое имение верстах в ста от Смоленска, на берегу сказочно прекрасного озера Сопша. Уединившись в имении, он признается в письме: "Среди лесов и дебрей смоленских я жил все это время жизнию экспедиционною, редко когда даже ночевал дома - все в лесу, на охоте". В Слободе он разбирал коллекции, обрабатывал дневники, писал отчеты. Итогом каждой новой экспедиции становилась новая книга.
Мысль об исследовании истоков Хуанхэ не дает ему покоя. Вскоре он подает в Русское географическое общество тщательно продуманный проект. "Несмотря на удачу трех моих путешествий в Центральную Азию... внутри Азиатского материка все еще остается площадь более двадцати тысяч кв. геогр. миль, почти совершенно неизведанная Считаю своим нравственным долгом, помимо страстного к тому желания, вновь идти туда".
Он решил собрать в отряде не менее двадцати человек - этого должно было хватить для того, чтобы отбиваться от нападений. В помощники себе Пржевальский выбрал Всеволода Роборовского и 20-летнего вольноопределяющегося Петра Козлова, бывшего конторщика пивоваренного завода, в котором Пржевальский угадал настоящего исследователя.
В начале августа 1883 года все они выехали из Петербурга в Москву, где их уже ждали верные товарищи - Иринчинов и Юсупов, а также пятеро солдат из московского гренадерского корпуса, выделенные под начальство Пржевальского. В конце сентября достигли Кяхты, а еще через месяц экспедиция в составе 21 человека вышла в поход.
В ноябре 1883 года началось очередное, уже четвертое путешествие Пржевальского. От Кяхты уже знакомым путем экспедиция проследовала в Дзун, который достигла к маю 1884 года. На юго-востоке от Цайдама, за хребтом Бурхан-Будда, Пржевальский обнаружил бесплодное солончаковое "волнистое плато, часто покрытое небольшими... в беспорядке насыпанными горами" , продолжавшееся далеко к юго-востоку. На плато паслись неисчислимые стада диких яков, куланов, антилоп и других копытных. Миновав это звериное царство, Пржевальский вышел к восточной части межгорной котловины Одонтала, покрытой "множеством кочковатых болот, ключей и маленьких озерков" ; по котловине "вьются небольшие речки, образующиеся частью из тех же ключей, частью сбегающие с гор. Все эти речки сливаются в два главных потока" , соединяющихся к северо-восточному углу Одонталы. "Отсюда, то есть собственно от слияния всей воды Одонталы, и зарождается знаменитая Желтая река" (Хуанхэ). Даже сами китайцы не могли рассказать ничего определенного об истоках своей великой реки. "Давнишние наши стремления увенчались, наконец, успехом: мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца". Хорошая погода, радовавшая путешественников в течение нескольких дней, "вдруг сменилась сильной метелью, а к утру температура понизилась до - 23°С. Двое суток пришлось ждать, пока столь некстати выпавший снег растает" . Наконец отряд смог двигаться дальше на юг. Пржевальский перевалил незаметный со стороны Тибетского плато водораздел истоков Хуанхэ и Янцзы (хребет Баян-Хара-Ула) и очутился в высокогорной стране: "Здесь горы сразу становятся высоки, круты и труднодоступны" . Обследовав небольшой отрезок верхнего течения Янцзы, Пржевальский решил не тратить времени и сил на достижение Лхасы. На обратном пути, восточнее Одонталы, он обнаружил два озера - Джарин-Нур и Орин-Нур, через которые протекала "новорожденная Хуанхэ" . Первое он назвал Русским, второе - именем Экспедиции.
Вернувшись к Цайдаму, Пржевальский проследовал по его южной окраине, открыл на юго-западе узкий, но мощный хребет Чиментаг и, таким образом, почти полностью определил контуры огромной Цайдамской равнины. Перевалив Чиментаг и северо-западный отрог новооткрытого Каякдыгтага, отряд вышел на большую широкую равнину Культала, уходившую "к востоку за горизонт" . Далеко на юге перед Пржевальским открылся гигантский хребет широтного направления, названный им Загадочным; его вершина получила название Шапки Мономаха Позднее Загадочному было присвоено имя первооткрывателя (местное название Аркатаг).
Повернув обратно и достигнув примерно 38-й параллели, Пржевальский прошел на запад обширной межгорной Долиной Ветров, названной им так из-за постоянных ветров и бурь (долина реки Юсупалык). К северу от нее простирался Актаг, а к югу - Каякдыгтаг и ранее неизвестный хребет Аччиккёльтаг (Московский). На южном склоне Каякдыгтага, на высоте 3867 метра, Пржевальский открыл соленое озеро, даже в конце декабря не покрытое льдом, и назвал его Незамерзающим (Аяккумкёль). Дальнейшее движение к югу было невозможно из-за приближающейся зимы и сильного утомления вьючных животных; отряд направился на север, спустился в котловину озера Лобнор и на его берегу встретил весну 1885 года.
В начале апреля Пржевальский поднялся по долине реки Черчена до оазиса Черчен, а оттуда двинулся к югу, обнаружил Русский хребет и проследил его к западу по всей длине до оазиса Керии (около 400 километров), открыл короткий, но мощный хребет Музтаг, примыкающий к Русскому. Затем отряд вышел к оазису Хотан, пересек в северном направлении Такла-Макан, Центральный Тянь-Шань и вернулся к Иссык-Кулю в ноябре 1885 года.
За два года был пройден огромный путь - 7815 километров, почти совсем без дорог. На северной границе Тибета открыта целая горная страна с величественными хребтами - о них в Европе ничего не было известно. Исследованы истоки Хуанхэ, открыты и описаны большие озера - Русское и Экспедиции. В коллекции появились новые виды птиц, млекопитающих и пресмыкающихся, а также рыб, в гербарии - новые виды растений.
Уже на российской границе великий путешественник построил свой небольшой отряд и зачитал последний приказ.
"Мы пускались в глубь азиатских пустынь, имея с собой лишь одного союзника - отвагу; все остальное стояло против нас: и природа, и люди... Мы жили два года как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах, и переносили то 40-градусные морозы, то еще большие жары, то ужасные бури пустыни. Но ни трудности дикой природы пустыни, ни препоны со стороны враждебно настроенного населения - ничто не могло остановить нас. Мы выполнили свою задачу до конца - прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых еще не ступала нога европейца. Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную от имени науки, которой мы служили, и от имени родины, которую мы прославили..."
В конце января 1885 года Николая Михайловича производят в генерал-майоры и назначают членом военно-ученого комитета. Пржевальский стал почетным членом Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, получил знаменитую медаль "Вега" от Стокгольмского географического общества и Большую золотую медаль от Итальянского. Академия наук России удостоила путешественника золотой именной медали с надписью. "Первому исследователю природы Центральной Азии". Помощников своих он награждает сам: некоторые получили повышение в чине и каждый - по военному ордену и денежную премию Роборовского Пржевальский уговорил готовиться к поступлению в Академию Генерального штаба, которую сам когда-то закончил, Петра Козлова отправил учиться в юнкерское училище.
О нем и его путешествиях регулярно писали русские газеты На выставках в Петербурге, на его лекциях побывали многие тысячи людей. И не было тогда в России имени более популярного, чем имя Пржевальского. Николая Михайловича неизменно узнавали в поездах, на улицах. К нему обращались с просьбами о пособиях, о предоставлении места, о пенсии, о скорейшем производстве в следующий чин.
Друзья особо отмечали, может быть, самые главные черты его характера: "Николай Михайлович был человеком вполне чистым, правдивым до наивности, откровенным и верным другом" . Он оставался всегда искренним в "проявлении чувств - симпатии, любви, ненависти. И когда случалось ему ошибаться, разочаровываться в людях, он страдал до слез.
Пржевальский так и не обзавелся семьей. "Речь о генеральше, вероятно, останется без исполнения, не те уже мои года, да и не такая моя профессия, чтобы жениться. В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства - не в прямом, конечно, смысле, а в переносном, Лоб-Нор, Куку-Hop, Тибет и проч. - вот мои детища".
В 1888 году увидела свет последняя работа Пржевальского "От Кяхты на истоки Желтой реки". В том же году Пржевальский организовал новую экспедицию в Центральную Азию. Помощниками его и на этот раз были Роборовский и Козлов. Они достигли поселка Каракол, близ восточного берега Иссык-Куля. Здесь Пржевальский заболел брюшным тифом. Козлов писал: "Мы долгое время не хотели верить, чтобы Пржевальский мог позволить себе делать то, чего не позволял нам, в данном случае - никогда не пить некипяченую воду, а сам... сам пил и сам признался в этом..."
Он лежал с высокой температурой, бредил, временами впадал в забытье. "Похороните меня непременно на Иссык-Куле, на красивом берегу…" Он умер 1 ноября 1888 года.
В гроб его положили в экспедиционной одежде, с любимым скорострельным "Ланкастером". Так он просил. Место для могилы выбрали в двенадцати верстах от Каракола - на высоком обрывистом берегу. А на могильном надгробии начертана скромная надпись: "Путешественник Н М Пржевальский". Так он завещал.
В 1889 году Каракол был переименован в Пржевальск.
В мировую историю открытий Пржевальский вошел как один из величайших путешественников. Общая длина его рабочих маршрутов по Центральной Азии превышает 31,5 тысячи километров. Совершив ряд крупнейших географических открытий, он в корне изменил представление о рельефе и гидрографической сети Центральной Азии. Он положил начало исследованиям ее климата и много уделял внимания изучению флоры: лично он и его сотрудники, главным образом Роборовский, собрали около 16 тысяч экземпляров растений, принадлежащих к 1700 видам, в том числе более 200 видов и семь родов, не известных ботаникам. Огромный вклад Пржевальский внес и в изучение центральноазиатской фауны, собрав коллекции позвоночных - около 7,6 тысячи экземпляров, среди них несколько десятков новых видов Многие десятки видов животных названы в честь Пржевальского и его спутников...
Пржевальский лишь в очень редких случаях пользовался своим правом первооткрывателя, почти всюду сохраняя местные названия. Как исключение появлялись на карте "озеро Русское", "озеро Экспедиции", "гора Шапка Мономаха".
Дважды в Петербурге устраивались грандиозные выставки. Коллекции, собранные экспедициями Пржевальского, включали 702 экземпляра млекопитающих, 1200 пресмыкающихся и земноводных, 5010 экземпляров птиц (50 видов), 643 экземпляра рыб (75 видов), более 15 000 экземпляров растений (около 1700 видов).
Чекановский Александр Лаврентьевич
(1833 - 1876)
Исследователь Сибири. По происхождению поляк. За участие в польском восстании 1863--1864 годов сослан в Забайкалье. В 1869-1875 годах исследовал Приморский хребет, Среднесибирское плоскогорье, реки Нижняя Тунгуска, Оленек, низовья реки Лена; открыл кряж, названный его именем.
Александр Чекановский - уроженец Волыни Отец его Вавжинец Чекановский, чиновник, а позднее владелец интерната для учащейся молодежи, пользовался любовью со стороны профессоров и студентов.
Из Галиции (часть Южной Польши и Западной Украины) он переехал в Кременец, где получил должность в лицее. А затем с семьей перебрался в Киев Александру (Олеку) было тогда всего четыре года.
Александр Чекановский поступил не на естествоведческий факультет, как намеревался, а на медицинский, ибо его отец считал, что для юноши, не имеющего состояния, диплом врача является единственной дорогой к карьере.
Учеба на медицинском факультете не мешала Чекановскому слушать лекции по естествознанию. Но самые приятные воспоминания от пребывания в Киеве оставили краеведческие экскурсии. Привыкший с детства к длительным и далеким путешествиям, одаренный феноменальной памятью и умением ориентироваться в незнакомой ему местности, Чекановский за время своих многолетних экскурсий по Подолу произвел много интересных научных наблюдений, которые и определили его склонность к геологии.
Сразу же после получения диплома врача 25-летний Чекановский выезжает в Дерпт (нынешний Тарту), чтобы там заняться изучением происхождения Земли.
Вскоре Чекановский стал одним из активнейших членов студенческого кружка естествознания и по поручению профессора произвел тщательную обработку минералогических коллекций Дерптского университета.
Однако тяжелое материальное положение отца вынудило Чекановского оставить университет незадолго до его окончания. Он возвращается в Киев, где поступает работать в фирму "Сименс и Гальске", которая строила телеграфную линию из России в Индию.
Работа, связанная с частыми поездками, дает возможность проводить экскурсии и научные исследования Помимо работы на "телеграфе", Чекановский занимается систематизацией палеонтологических коллекций Киевского университета.
Однако он мечтал о далеких путешествиях и новых открытиях. Поэтому договаривается с управлением предприятия о том, что через несколько лет поедет с технической бригадой в Индию. Он надеется, что будет иметь возможность исследовать склоны таинственных Гималаев и берега легендарного Ганга. Тем временем он организует научную экспедицию в Крым, проводит геологические исследования, взбирается на горную вершину Чатыр-Дага. Следуя указаниям Бессера, Чекановский не забывает о гербарии и обогащает его ценными видами южной растительности. После двухлетнего отсутствия Александр возвращается в Киев.
За участие в польском восстании 1863-1864 годов он подвергся аресту. Из киевской тюрьмы ему удалось бежать, но его поймали, осудили на бессрочную ссылку в Сибирь и отправили пешком по этапу из Киева в Тобольск. По дороге он ухитрился собрать большую энтомологическую коллекцию определения он.
выполнял с помощью увеличительного стекла, отшлифованного им из обломка графина. На стоянках заботливо укладывал коллекцию в коробки, склеенные из различных обрывков картона и кусков фанеры.
В Томске Чекановский заболел тифом, последствием которого стало периодическое психическое расстройство ("черная меланхолия"). Чекановский остался один, без присмотра, в горячке, не имея денег и даже без одежды, так как ее сожгли. Казалось, что смерть неизбежна. Тогда он попросил отправить в Иркутск ящик с коллекцией насекомых.
Оправившись от болезни, он достиг в 1865 году Забайкалья - места ссылки, а в следующем году перебрался в Падун, в районе Братского Острога. Заключенные жили в землянках, а чтобы добыть пропитание, занимались рыбной ловлей и ставили силки на птиц и разных животных.
Академик Ф. Б. Шмидт, получив командировку Академии наук в Сибирь, узнал в Иркутске о судьбе, постигшей Чекановского. Его возмущению не было границ. Он тотчас же поставил в известность всех видных ученых Петербурга, использовал все свое влияние и добился того, что Чекановского перевели из Падуна в Иркутск и назначили в Сибирский отдел Географического общества.
По заданию отдела Чекановский исследовал геологическое строение Иркутской губернии. После экскурсии (осенью 1869 года) в горы, окаймляющие Байкал с запада - единый "Байкальский хребет" прежних географов, он выделил на юго-западе и дал название двум параллельным грядам - Приморскому хребту и Онотской возвышенности (сам он, правда, считал ее тоже хребтом).
Работа над изучением Байкальских гор и необъятных сибирских земель, простирающихся от Байкала до Енисея и Саянских гор, а также работа над исследованием Иркутской губернии полностью занимали Чекановского в течение 1869- 1871 годов.
В первый же год этих исследований польский ученый при раскопках на Ангаре около Усть-Балея обнаружил много окаменелостей, среди которых были образцы прекрасно сохранившихся рыб, раковин, насекомых и различных растений. До того времени наука считала эти пласты образованиями угольного периода. Чекановский совершил ошеломляющее открытие, установив, что они имеют юрское, то есть значительно более раннее происхождение.
Пребывание Чекановского в Иркутске ознаменовалось рядом научных открытий, которые принесли ему славу "одного из выдающихся геологов России". Изданная в 1872 году монография по Иркутской губернии была удостоена золотой медали, а коллекции, собранные в Усть-Балее, легли в основу известного труда о юрской флоре, написанного профессором Цюрихского университета Геером.
Чекановский организует экспедицию в Саянские горы, желая исследовать самую высокую вершину Мунку-Сардык. К экспедиции присоединяются Бенедикт Дыбовский, Виктор Годлевский и бывший выпускник Варшавской школы изящных искусств - "сибирский пейзажист" Станислав Вронский. До того времени еще ни одна экспедиция не покорила вершины Мунку-Сардыка, и географы не знали его точной высоты. Несмотря на отсутствие у четверки ссыльных должного альпинистского снаряжения, Чекановский все же отважился добраться до вершины и произвести измерения. С большим трудом экспедиция продвигалась вперед сквозь ледники и вечные снега, она взобралась на высоту, до тех пор не достигнутую исследователями, однако нагромождение льда и густой туман, нависший над горным массивом, сделали невозможным дальнейший подъем. Легендарный таинственный Мунку-Сардык не был взят. Сразу же после экспедиции Чекановский отправился на остров Ольхон. Его уже давно привлекал этот кусочек суши, окруженный водами Байкала. Первым из европейцев несколько десятков лет назад там побывал известный востоковед и исследователь первобытных религиозных верований Юзеф Ковалевский.
Ольхон - самый большой из шести байкальских островов - лежит у западного побережья озера и имеет около 72 километров длины и приблизительно 22 километра ширины.
Грозные массивы гор, нагроможденные вокруг вод озера, напоминали исследователю бурятские легенды о всесильных божествах, насылающих бури на "Священное море", и о похождениях несчастных плавателей, вызывающих гнев всеведущих духов – онгонов.
Остров Ольхон манил Чекановского не только как геолога. Он являлся древним центром шаманизма. Предки бурятов, населяющих прибайкальские земли, пришли сюда, как говорит их предание, в период походов Чингисхана. Сохранилось еще одно бурят-монгольское племя, отличающееся раскосыми глазами, плоским носом и широким лицом, почти лишенным растительности. Они построили на острове свои юрты и, не опасаясь посещения чиновников, обмана купцов и преследования жандармов, чувствовали себя вполне свободными.
На северо-восточном горном и покрытом богатой растительностью берегу возвышается скала Агху-Чола, которая наряду с урочищем, называемым Чашей Чингисхана, являлась местом паломничеств бурятов.
Бурятами правили шаманы. Каждый из них был жрецом и одновременно считался прорицателем и знахарем. Он предсказывал бедствия, урожай, колдовал по внутренностям животных, находил потерянные вещи, разоблачал вора и лечил, чаще всего изгнанием из больного " злого духа".
Этот неизученный остров в то время был населен шаманами, которые в своих неистовых плясках якобы соединялись с божествами. Жизнь на острове, пляски шаманов, невероятные хороводы в урочищах, фантастические обряды в честь Дзаяга - то есть божества, отождествляющего рок, - все это привлекло внимание путешественника.
В 1872 году Чекановский предложил Географическому обществу исследовать территорию между Енисеем и Леной. Он отметил, что эта территория, незабвенная в истории географических открытий по количеству труда, энергии и самоотвержения, потраченных на ее познание, практически представляет собой "белое пятно" очень мало были изучены ее гидрография, еще меньше – рельеф.
Получив разрешение Академии и местных властей, 26 марта 1873 года Чекановский отправляется из Иркутска к истокам Лены, где в течение двух месяцев изучает геологическую структуру берегов верхнего течения Лены и Ангары, производит картографические съемки, интересуется жизнью населения, ловит птиц и насекомых, находит много палеонтологических экспонатов и ожидает остальных участников экспедиции.
Когда на Ангаре начался ледоход, из Иркутска прибыли астроном и физик Фердинанд Миллер, топограф Нахвальный и Владислав Ксенжопольский. 12 мая группа двинулась в лодках по Ангаре - к истокам Нижней Тунгуски.
Вся территория между Ангарой и Подкаменной Тунгуской усеяна многочисленными небольшими хребтами и плоскими вершинами, покрытыми лесными массивами Чекановского интересовало геологическое строение этих плоскогорий вулканического происхождения. Дальше к северу они образуют между Енисеем и Леной Среднесибирское плоскогорье. Путешествие на лодках длилось месяц. В середине июня путники добрались до Ербочагена. Здесь кончился населенный край, и начиналась пустошь, на которой кое-где кочевали тунгусы. Чекановскому удалось сопровождать экспедицию охотника и проводника Голе Каплина, который стал руководителем каравана. Храбрость этого тунгуса, сообразительность и прекрасная ориентировка в этих неизведанных доныне краях являлись, несомненно, одной из предпосылок успеха экспедиции.
За три летних месяца 1873 года путешественники проследили все течение Нижней Тунгуски до устья, правильно нанесли ее на карту и определили длину - 2670 километров (по последним данным - 2989). Это была первая научная экспедиция по Нижней Тунгуске, после Д Мессершмидта (1723).
В сентябре 1873 года экспедиция, пройдя полярный круг, достигла Енисея. Позади осталась тяжелая часть пути. Частая нехватка продовольствия, трудная для прохождения местность и вдобавок недостаточная подготовка к столь трудной экспедиции отразились на здоровье ее участников.
Вышли невредимыми только Голе Каплин и Чекановский Ксенжопольский лишился рассудка, а Нахвальный долгое время тяжело болел. На обратном пути их пришлось многие километры везти на санях, пока, наконец, 5 ноября 1873 года Чекановский и еле стоящий на ногах Миллер не добрались до Иркутска.
Главным результатом экспедиции Чекановский считал открытие огромного траппового покрова, прослеженного им по долине реки на протяжении более 1900 километров. Однако не менее важные результаты ее выявились несколько позднее. В статье "Дополнительные сведения к карте реки Нижней Тунгуски" Чекановский впервые охарактеризовал всю территорию по Нижней Тунгуске как плоскогорье - возвышенность с характерными столовыми горами. Фактически он совершил научное открытие Среднесибирского плоскогорья и описал рельеф ее центральной части.
Только шесть недель длился отдых Чекановского. Спешно готовилась новая экспедиция, которая должна была пересечь полярный круг и произвести исследования до еще неизвестной тогда реки Оленек.
Чекановский и Миллер покинули Иркутск 25 декабря 1873 года с двумя проводниками-эвенками и тронулись прежней дорогой в направлении Ербочагена. Там нужно было ожидать караван тунгусов, которые на оленьих упряжках перевезут их к озерам Сюрунгна и Яконгна.
В путевом дневнике Чекановского мы часто находим теплые отзывы о тунгусах, которые появились в Сибири в середине XVII века, перекочевав сюда из Маньчжурии.
15 февраля Чекановский двинулся к озерам, из которых берет начало водная система Хатанги и Оленёка. Путешествие длилось два месяца, и, наконец, в апреле экспедиция достигла берегов Сюрунгны (Вилюя).
После нескольких недель исследования берегов озера Яконгна, 6 июня 1874 года, экспедиция достигла довольно значительной реки. Чекановский, решив, что это Оленек, в июне на построенном на месте карбасе начал сплав, но встретившийся ему в тот же день тунгус объяснил, что это Мойеро (приток Котуя), а Оленек находится к северо-востоку. Чекановский собрал расспросные сведения о Котуе и верховьях Мойеро, об области "значительных озерных систем..." и нанес эти - сильно преувеличенные - данные на карту. Так родилась легенда о великих озерах в бассейне реки Котуя, просуществовавшая до Хатангской экспедиции 1905 года. (По новейшим данным, крупнейшее озеро в этом регионе - Ессей, около 238 квадратных километров.)
С Мойеро через невысокий водораздел Чекановский перешел на Оленек, примерно в 150 километрах ниже истока, и на плоту в июле начал сплав по реке. Путешествие было трудным: мешали мели, пороги, а в конце - сильный встречный ветер. Чекановский установил, что по Оленёку нет высоких гор. "Долина [реки] вообще узка и расширяется только на устьях больших притоков, и настолько значительно, что один из склонов теряется из виду".
Наступившие в конце сентября холода помешали дальнейшему сплаву по Оленёку, и экспедиция двинулась к устью уже зимним путем на оленях: сначала - по той же возвышенности, а севернее - по плоской и низменной приморской тундре (часть Северо-сибирской низменности). Иными словами, Чекановский завершил пересечение Среднесибирского плоскогорья в северо-восточном направлении, добравшись к устью Оленёка в начале ноября. По его определению, длина реки составляет около 2350 километров (по последним данным - 2292 километра). Ф. Миллер впервые провел сравнительно регулярные измерения высот Восточной Сибири.
Чекановский поднялся по одному из правых притоков Оленёка и через невысокий плоский Оленёкско-Ленский водораздел перешел в бассейн Лены и спустился по ней до селения Булун. Отсюда мимо северного отрога Верхоянского хребта (Хараулахский хребет) он обычным путем - через Верхоянск и Якутск - проехал в Иркутск (5 января 1875 года), охватив огромным кольцевым маршрутом восточную половину Средней Сибири.
Организовывая свою третью сибирскую экспедицию, Чекановский намеревался "итти по берегу Лены до самого устья и если удастся, то зайти в устье Оленёка со стороны моря. Такой маршрут , - писал он, -дал бы возможность собрать ботаническую и энтомологическую коллекции, прежде всего на территории тундры, которая во время предыдущего путешествия не была достаточно обследована".
Если две предыдущие экспедиции были финансированы Академией наук в Петербурге, то эта последняя была снаряжена на собственные денежные средства Чекановского. Его спутником в этом семимесячном странствии по якутскому краю оказался Зигмунт Венгловский, тоже ссыльный, бывший студент философии Киевского университета. Оба исследователя 1 июля 1875 года доплыли на лодке до Якутска, где перегрузили багаж экспедиции на баржу. Чекановский рассчитывал перед наступлением зимы успеть провести геологические исследования берегов реки Лены.
Однако короткое и ненастное лето сорвало планы экспедиции. "Подули северные ветры , - пишет Венгловский. -На огромной реке бушевали непрерывные бури. Плавание было исключительно трудным и опасным. Чекановский приходил в отчаяние: в ночь с 22 на 23 мая все покрылось инеем, листья окрасились в осенние цвета".
Чекановский провел с баржи исследование берегов Лены от Якутска до Булуна: на протяжении примерно 1200 километров описал берега реки и правильно нанес ее на карту. Пройдя ниже Булуна к устью реки Эекита, он поднялся по этому левому притоку Лены до истока, вторично пересек Оленёкско-Ленский водораздел севернее своего прошлогоднего маршрута и по долине реки Келимяр спустился к Оленёку.
Чекановский организовал отряд, состоящий из 20 оленей и пяти проводников. "Покидаем Лену и начинаем путешествие к Оленёку", - записывает он. Вначале путь пролегал по глубокому и широкому заливу реки Аякит, а далее по скалистой и горной области, лежащей между Леной и Оленёком. Это была почти неисследованная учеными местность. Только однажды в 1854 году к Оленёку вышла русская научная экспедиция Невысокий (до 529 метров) водораздельный хребет, открытый и описанный Чекановским, впоследствии по предложению Э. В. Толля был назван кряжем Чекановского (длина 350 километров).
Экспедиция продвигалась, пересекая то горы и бассейны многочисленных рек, то гигантские просторы каменистой тундры, покрытой лишь лишайниками и трудной для передвижения не только людей, но и оленей. Форсированные переходы продолжались девятнадцать дней, пока исследователи не вышли к берегам Оленёка выше устья реки Келимяра (Карбалаган).
От Келимяра Чекановский проследил течение Оленёка до устья, где посетил могилы Прончищевых, безрезультатно искавших в XVII веке северо-восточный проход, который соединил бы Европу с Дальним Востоком. 26 августа с вершины горы Каранчат они увидели океан.
Спустя два дня, по долине реки Бычар они отправились в сторону Крестового мыса, намереваясь еще в одном месте выйти к берегам моря.
18 сентября экспедиция уже находится в Булуне, и оттуда начинается длинная и полная опасностей трасса. Благополучно перебрались через уже замерзшую Лену и на нартах, запряженных оленями, доехали до Верхоянска, откуда через заснеженные горы и обледеневшую тундру 20 декабря 1875 года вышли к Иркутску.
В течение 7 месяцев они проделали свыше 11 тысяч километров, привезя с собой многочисленные топографические съемки, описание пройденной трассы и 1500 палеонтологических экспонатов.
Так закончились три экспедиции Чекановского, зоологические результаты которых член Академии наук Шмидт признал "самыми богатыми из всех, какие когда-либо были предприняты в Сибири. Богатые по своему содержанию отчеты экспедиции, будучи переведены на разные языки, стали достоянием науки, а составленные Чекановским карты значительно изменили и дополнили карту азиатской России".
В течение трех лет Чекановский проделал 25 тысяч километров, а собранные с участием его товарищей Ксенжопольского и Венгловского коллекции насчитывали 18 тысяч экспонатов. Этот одаренный необычайной энергией ученый оставил очень подробное геологическое описание исследованных районов, обработал тунгусский словарь, описал экономическое состояние и условия жизни населения, а также дал представление о географии огромных пространств, раскинувшихся от границ Монголии до берегов Северного Ледовитого океана.
Достижения Чекановского, особенно в области исследования геологического строения Сибири, имели громадное значение для науки.
В конце 1875 года, после одиннадцати лет ссылки, Чекановский, наконец, дождался амнистии, а вместе с ней приглашения в тогдашнюю столицу России и назначения научным сотрудником Петербургской Академии наук. Поэтому шумно и весело он отпраздновал Новый год в Иркутске, пригласив на это прощальное торжество многочисленных друзей.
В Петербурге его уже ждал избавитель от падунской каторги Фридрих Шмидт. Чекановский становится хранителем минералогического музея. Он получает просторный и хорошо оборудованный научными пособиями рабочий кабинет и нескольких научных сотрудников, которые должны ему помогать в геологических и картографических работах.
Летом 1876 года он сумел обработать две карты: бассейна Ангары и Подкаменной Тунгуски, а также Лены вниз от Якутска до Булуна вместе с рекой Яной. В то же время он исследует привезенные из последней экспедиции окаменелости, выезжает в Стокгольм, чтобы сравнить свои коллекции с экспонатами, привезенными шведскими учеными со Шпицбергена, а после возвращения представляет Академии наук проект новой научной экспедиции, в которой ставит своей целью исследовать в геологическом отношении все большие сибирские реки на территории между Енисеем, Леной, Анабаром, Хатангой и Пясиной.
Эта задуманная со свойственным ему размахом экспедиция могла принести русской науке серьезные достижения в области ознакомления с огромной частью северной Сибири. Однако снаряжение экспедиции требовало больших средств, и в связи с этим проект Чекановского встретил возражения со стороны нескольких членов Президиума Академии.
Столь неожиданный удар был для Чекановского, мечтавшего о новых путешествиях, потрясением. Наступило резкое обострение нервной болезни. Сильное расстройство довело его до мании преследования. Он хотел бежать из Петербурга. Ему казалось, что он окружен врагами, покушающимися на его жизнь.
Когда 18 октября 1876 года Фридрих Шмидт пришел к нему на ежедневную короткую беседу, он застал Чекановского в агонии. Накануне тот принял большую дозу яда.
Страстная любовь к природе, редкая выносливость и настойчивость помогли ему проделать огромную экспедиционную работу. Общая длина его рабочих маршрутов составила около 27 тысяч километров. Он оставил ценнейший материал, на основе которого написано несколько монографий по различным отраслям естественных наук. Карты Лены, Оленёка и Нижней Тунгуски, составленные Чекановским и Миллером, впоследствии были сведены в стоверстную карту, долгое время бывшую единственной для Средней Сибири. Исследования Чекановского охватили огромную территорию Среднесибирского плоскогорья от Енисея до Лены и от Байкала до устья Оленёка. Экспедиция 1873-1875 годов "может по справедливости считаться драгоценным вкладом в картографию Восточной Сибири" (Р. Маак).
(1833 - 1876)
Исследователь Сибири. По происхождению поляк. За участие в польском восстании 1863--1864 годов сослан в Забайкалье. В 1869-1875 годах исследовал Приморский хребет, Среднесибирское плоскогорье, реки Нижняя Тунгуска, Оленек, низовья реки Лена; открыл кряж, названный его именем.
Александр Чекановский - уроженец Волыни Отец его Вавжинец Чекановский, чиновник, а позднее владелец интерната для учащейся молодежи, пользовался любовью со стороны профессоров и студентов.
Из Галиции (часть Южной Польши и Западной Украины) он переехал в Кременец, где получил должность в лицее. А затем с семьей перебрался в Киев Александру (Олеку) было тогда всего четыре года.
Александр Чекановский поступил не на естествоведческий факультет, как намеревался, а на медицинский, ибо его отец считал, что для юноши, не имеющего состояния, диплом врача является единственной дорогой к карьере.
Учеба на медицинском факультете не мешала Чекановскому слушать лекции по естествознанию. Но самые приятные воспоминания от пребывания в Киеве оставили краеведческие экскурсии. Привыкший с детства к длительным и далеким путешествиям, одаренный феноменальной памятью и умением ориентироваться в незнакомой ему местности, Чекановский за время своих многолетних экскурсий по Подолу произвел много интересных научных наблюдений, которые и определили его склонность к геологии.
Сразу же после получения диплома врача 25-летний Чекановский выезжает в Дерпт (нынешний Тарту), чтобы там заняться изучением происхождения Земли.
Вскоре Чекановский стал одним из активнейших членов студенческого кружка естествознания и по поручению профессора произвел тщательную обработку минералогических коллекций Дерптского университета.
Однако тяжелое материальное положение отца вынудило Чекановского оставить университет незадолго до его окончания. Он возвращается в Киев, где поступает работать в фирму "Сименс и Гальске", которая строила телеграфную линию из России в Индию.
Работа, связанная с частыми поездками, дает возможность проводить экскурсии и научные исследования Помимо работы на "телеграфе", Чекановский занимается систематизацией палеонтологических коллекций Киевского университета.
Однако он мечтал о далеких путешествиях и новых открытиях. Поэтому договаривается с управлением предприятия о том, что через несколько лет поедет с технической бригадой в Индию. Он надеется, что будет иметь возможность исследовать склоны таинственных Гималаев и берега легендарного Ганга. Тем временем он организует научную экспедицию в Крым, проводит геологические исследования, взбирается на горную вершину Чатыр-Дага. Следуя указаниям Бессера, Чекановский не забывает о гербарии и обогащает его ценными видами южной растительности. После двухлетнего отсутствия Александр возвращается в Киев.
За участие в польском восстании 1863-1864 годов он подвергся аресту. Из киевской тюрьмы ему удалось бежать, но его поймали, осудили на бессрочную ссылку в Сибирь и отправили пешком по этапу из Киева в Тобольск. По дороге он ухитрился собрать большую энтомологическую коллекцию определения он.
выполнял с помощью увеличительного стекла, отшлифованного им из обломка графина. На стоянках заботливо укладывал коллекцию в коробки, склеенные из различных обрывков картона и кусков фанеры.
В Томске Чекановский заболел тифом, последствием которого стало периодическое психическое расстройство ("черная меланхолия"). Чекановский остался один, без присмотра, в горячке, не имея денег и даже без одежды, так как ее сожгли. Казалось, что смерть неизбежна. Тогда он попросил отправить в Иркутск ящик с коллекцией насекомых.
Оправившись от болезни, он достиг в 1865 году Забайкалья - места ссылки, а в следующем году перебрался в Падун, в районе Братского Острога. Заключенные жили в землянках, а чтобы добыть пропитание, занимались рыбной ловлей и ставили силки на птиц и разных животных.
Академик Ф. Б. Шмидт, получив командировку Академии наук в Сибирь, узнал в Иркутске о судьбе, постигшей Чекановского. Его возмущению не было границ. Он тотчас же поставил в известность всех видных ученых Петербурга, использовал все свое влияние и добился того, что Чекановского перевели из Падуна в Иркутск и назначили в Сибирский отдел Географического общества.
По заданию отдела Чекановский исследовал геологическое строение Иркутской губернии. После экскурсии (осенью 1869 года) в горы, окаймляющие Байкал с запада - единый "Байкальский хребет" прежних географов, он выделил на юго-западе и дал название двум параллельным грядам - Приморскому хребту и Онотской возвышенности (сам он, правда, считал ее тоже хребтом).
Работа над изучением Байкальских гор и необъятных сибирских земель, простирающихся от Байкала до Енисея и Саянских гор, а также работа над исследованием Иркутской губернии полностью занимали Чекановского в течение 1869- 1871 годов.
В первый же год этих исследований польский ученый при раскопках на Ангаре около Усть-Балея обнаружил много окаменелостей, среди которых были образцы прекрасно сохранившихся рыб, раковин, насекомых и различных растений. До того времени наука считала эти пласты образованиями угольного периода. Чекановский совершил ошеломляющее открытие, установив, что они имеют юрское, то есть значительно более раннее происхождение.
Пребывание Чекановского в Иркутске ознаменовалось рядом научных открытий, которые принесли ему славу "одного из выдающихся геологов России". Изданная в 1872 году монография по Иркутской губернии была удостоена золотой медали, а коллекции, собранные в Усть-Балее, легли в основу известного труда о юрской флоре, написанного профессором Цюрихского университета Геером.
Чекановский организует экспедицию в Саянские горы, желая исследовать самую высокую вершину Мунку-Сардык. К экспедиции присоединяются Бенедикт Дыбовский, Виктор Годлевский и бывший выпускник Варшавской школы изящных искусств - "сибирский пейзажист" Станислав Вронский. До того времени еще ни одна экспедиция не покорила вершины Мунку-Сардыка, и географы не знали его точной высоты. Несмотря на отсутствие у четверки ссыльных должного альпинистского снаряжения, Чекановский все же отважился добраться до вершины и произвести измерения. С большим трудом экспедиция продвигалась вперед сквозь ледники и вечные снега, она взобралась на высоту, до тех пор не достигнутую исследователями, однако нагромождение льда и густой туман, нависший над горным массивом, сделали невозможным дальнейший подъем. Легендарный таинственный Мунку-Сардык не был взят. Сразу же после экспедиции Чекановский отправился на остров Ольхон. Его уже давно привлекал этот кусочек суши, окруженный водами Байкала. Первым из европейцев несколько десятков лет назад там побывал известный востоковед и исследователь первобытных религиозных верований Юзеф Ковалевский.
Ольхон - самый большой из шести байкальских островов - лежит у западного побережья озера и имеет около 72 километров длины и приблизительно 22 километра ширины.
Грозные массивы гор, нагроможденные вокруг вод озера, напоминали исследователю бурятские легенды о всесильных божествах, насылающих бури на "Священное море", и о похождениях несчастных плавателей, вызывающих гнев всеведущих духов – онгонов.
Остров Ольхон манил Чекановского не только как геолога. Он являлся древним центром шаманизма. Предки бурятов, населяющих прибайкальские земли, пришли сюда, как говорит их предание, в период походов Чингисхана. Сохранилось еще одно бурят-монгольское племя, отличающееся раскосыми глазами, плоским носом и широким лицом, почти лишенным растительности. Они построили на острове свои юрты и, не опасаясь посещения чиновников, обмана купцов и преследования жандармов, чувствовали себя вполне свободными.
На северо-восточном горном и покрытом богатой растительностью берегу возвышается скала Агху-Чола, которая наряду с урочищем, называемым Чашей Чингисхана, являлась местом паломничеств бурятов.
Бурятами правили шаманы. Каждый из них был жрецом и одновременно считался прорицателем и знахарем. Он предсказывал бедствия, урожай, колдовал по внутренностям животных, находил потерянные вещи, разоблачал вора и лечил, чаще всего изгнанием из больного " злого духа".
Этот неизученный остров в то время был населен шаманами, которые в своих неистовых плясках якобы соединялись с божествами. Жизнь на острове, пляски шаманов, невероятные хороводы в урочищах, фантастические обряды в честь Дзаяга - то есть божества, отождествляющего рок, - все это привлекло внимание путешественника.
В 1872 году Чекановский предложил Географическому обществу исследовать территорию между Енисеем и Леной. Он отметил, что эта территория, незабвенная в истории географических открытий по количеству труда, энергии и самоотвержения, потраченных на ее познание, практически представляет собой "белое пятно" очень мало были изучены ее гидрография, еще меньше – рельеф.
Получив разрешение Академии и местных властей, 26 марта 1873 года Чекановский отправляется из Иркутска к истокам Лены, где в течение двух месяцев изучает геологическую структуру берегов верхнего течения Лены и Ангары, производит картографические съемки, интересуется жизнью населения, ловит птиц и насекомых, находит много палеонтологических экспонатов и ожидает остальных участников экспедиции.
Когда на Ангаре начался ледоход, из Иркутска прибыли астроном и физик Фердинанд Миллер, топограф Нахвальный и Владислав Ксенжопольский. 12 мая группа двинулась в лодках по Ангаре - к истокам Нижней Тунгуски.
Вся территория между Ангарой и Подкаменной Тунгуской усеяна многочисленными небольшими хребтами и плоскими вершинами, покрытыми лесными массивами Чекановского интересовало геологическое строение этих плоскогорий вулканического происхождения. Дальше к северу они образуют между Енисеем и Леной Среднесибирское плоскогорье. Путешествие на лодках длилось месяц. В середине июня путники добрались до Ербочагена. Здесь кончился населенный край, и начиналась пустошь, на которой кое-где кочевали тунгусы. Чекановскому удалось сопровождать экспедицию охотника и проводника Голе Каплина, который стал руководителем каравана. Храбрость этого тунгуса, сообразительность и прекрасная ориентировка в этих неизведанных доныне краях являлись, несомненно, одной из предпосылок успеха экспедиции.
За три летних месяца 1873 года путешественники проследили все течение Нижней Тунгуски до устья, правильно нанесли ее на карту и определили длину - 2670 километров (по последним данным - 2989). Это была первая научная экспедиция по Нижней Тунгуске, после Д Мессершмидта (1723).
В сентябре 1873 года экспедиция, пройдя полярный круг, достигла Енисея. Позади осталась тяжелая часть пути. Частая нехватка продовольствия, трудная для прохождения местность и вдобавок недостаточная подготовка к столь трудной экспедиции отразились на здоровье ее участников.
Вышли невредимыми только Голе Каплин и Чекановский Ксенжопольский лишился рассудка, а Нахвальный долгое время тяжело болел. На обратном пути их пришлось многие километры везти на санях, пока, наконец, 5 ноября 1873 года Чекановский и еле стоящий на ногах Миллер не добрались до Иркутска.
Главным результатом экспедиции Чекановский считал открытие огромного траппового покрова, прослеженного им по долине реки на протяжении более 1900 километров. Однако не менее важные результаты ее выявились несколько позднее. В статье "Дополнительные сведения к карте реки Нижней Тунгуски" Чекановский впервые охарактеризовал всю территорию по Нижней Тунгуске как плоскогорье - возвышенность с характерными столовыми горами. Фактически он совершил научное открытие Среднесибирского плоскогорья и описал рельеф ее центральной части.
Только шесть недель длился отдых Чекановского. Спешно готовилась новая экспедиция, которая должна была пересечь полярный круг и произвести исследования до еще неизвестной тогда реки Оленек.
Чекановский и Миллер покинули Иркутск 25 декабря 1873 года с двумя проводниками-эвенками и тронулись прежней дорогой в направлении Ербочагена. Там нужно было ожидать караван тунгусов, которые на оленьих упряжках перевезут их к озерам Сюрунгна и Яконгна.
В путевом дневнике Чекановского мы часто находим теплые отзывы о тунгусах, которые появились в Сибири в середине XVII века, перекочевав сюда из Маньчжурии.
15 февраля Чекановский двинулся к озерам, из которых берет начало водная система Хатанги и Оленёка. Путешествие длилось два месяца, и, наконец, в апреле экспедиция достигла берегов Сюрунгны (Вилюя).
После нескольких недель исследования берегов озера Яконгна, 6 июня 1874 года, экспедиция достигла довольно значительной реки. Чекановский, решив, что это Оленек, в июне на построенном на месте карбасе начал сплав, но встретившийся ему в тот же день тунгус объяснил, что это Мойеро (приток Котуя), а Оленек находится к северо-востоку. Чекановский собрал расспросные сведения о Котуе и верховьях Мойеро, об области "значительных озерных систем..." и нанес эти - сильно преувеличенные - данные на карту. Так родилась легенда о великих озерах в бассейне реки Котуя, просуществовавшая до Хатангской экспедиции 1905 года. (По новейшим данным, крупнейшее озеро в этом регионе - Ессей, около 238 квадратных километров.)
С Мойеро через невысокий водораздел Чекановский перешел на Оленек, примерно в 150 километрах ниже истока, и на плоту в июле начал сплав по реке. Путешествие было трудным: мешали мели, пороги, а в конце - сильный встречный ветер. Чекановский установил, что по Оленёку нет высоких гор. "Долина [реки] вообще узка и расширяется только на устьях больших притоков, и настолько значительно, что один из склонов теряется из виду".
Наступившие в конце сентября холода помешали дальнейшему сплаву по Оленёку, и экспедиция двинулась к устью уже зимним путем на оленях: сначала - по той же возвышенности, а севернее - по плоской и низменной приморской тундре (часть Северо-сибирской низменности). Иными словами, Чекановский завершил пересечение Среднесибирского плоскогорья в северо-восточном направлении, добравшись к устью Оленёка в начале ноября. По его определению, длина реки составляет около 2350 километров (по последним данным - 2292 километра). Ф. Миллер впервые провел сравнительно регулярные измерения высот Восточной Сибири.
Чекановский поднялся по одному из правых притоков Оленёка и через невысокий плоский Оленёкско-Ленский водораздел перешел в бассейн Лены и спустился по ней до селения Булун. Отсюда мимо северного отрога Верхоянского хребта (Хараулахский хребет) он обычным путем - через Верхоянск и Якутск - проехал в Иркутск (5 января 1875 года), охватив огромным кольцевым маршрутом восточную половину Средней Сибири.
Организовывая свою третью сибирскую экспедицию, Чекановский намеревался "итти по берегу Лены до самого устья и если удастся, то зайти в устье Оленёка со стороны моря. Такой маршрут , - писал он, -дал бы возможность собрать ботаническую и энтомологическую коллекции, прежде всего на территории тундры, которая во время предыдущего путешествия не была достаточно обследована".
Если две предыдущие экспедиции были финансированы Академией наук в Петербурге, то эта последняя была снаряжена на собственные денежные средства Чекановского. Его спутником в этом семимесячном странствии по якутскому краю оказался Зигмунт Венгловский, тоже ссыльный, бывший студент философии Киевского университета. Оба исследователя 1 июля 1875 года доплыли на лодке до Якутска, где перегрузили багаж экспедиции на баржу. Чекановский рассчитывал перед наступлением зимы успеть провести геологические исследования берегов реки Лены.
Однако короткое и ненастное лето сорвало планы экспедиции. "Подули северные ветры , - пишет Венгловский. -На огромной реке бушевали непрерывные бури. Плавание было исключительно трудным и опасным. Чекановский приходил в отчаяние: в ночь с 22 на 23 мая все покрылось инеем, листья окрасились в осенние цвета".
Чекановский провел с баржи исследование берегов Лены от Якутска до Булуна: на протяжении примерно 1200 километров описал берега реки и правильно нанес ее на карту. Пройдя ниже Булуна к устью реки Эекита, он поднялся по этому левому притоку Лены до истока, вторично пересек Оленёкско-Ленский водораздел севернее своего прошлогоднего маршрута и по долине реки Келимяр спустился к Оленёку.
Чекановский организовал отряд, состоящий из 20 оленей и пяти проводников. "Покидаем Лену и начинаем путешествие к Оленёку", - записывает он. Вначале путь пролегал по глубокому и широкому заливу реки Аякит, а далее по скалистой и горной области, лежащей между Леной и Оленёком. Это была почти неисследованная учеными местность. Только однажды в 1854 году к Оленёку вышла русская научная экспедиция Невысокий (до 529 метров) водораздельный хребет, открытый и описанный Чекановским, впоследствии по предложению Э. В. Толля был назван кряжем Чекановского (длина 350 километров).
Экспедиция продвигалась, пересекая то горы и бассейны многочисленных рек, то гигантские просторы каменистой тундры, покрытой лишь лишайниками и трудной для передвижения не только людей, но и оленей. Форсированные переходы продолжались девятнадцать дней, пока исследователи не вышли к берегам Оленёка выше устья реки Келимяра (Карбалаган).
От Келимяра Чекановский проследил течение Оленёка до устья, где посетил могилы Прончищевых, безрезультатно искавших в XVII веке северо-восточный проход, который соединил бы Европу с Дальним Востоком. 26 августа с вершины горы Каранчат они увидели океан.
Спустя два дня, по долине реки Бычар они отправились в сторону Крестового мыса, намереваясь еще в одном месте выйти к берегам моря.
18 сентября экспедиция уже находится в Булуне, и оттуда начинается длинная и полная опасностей трасса. Благополучно перебрались через уже замерзшую Лену и на нартах, запряженных оленями, доехали до Верхоянска, откуда через заснеженные горы и обледеневшую тундру 20 декабря 1875 года вышли к Иркутску.
В течение 7 месяцев они проделали свыше 11 тысяч километров, привезя с собой многочисленные топографические съемки, описание пройденной трассы и 1500 палеонтологических экспонатов.
Так закончились три экспедиции Чекановского, зоологические результаты которых член Академии наук Шмидт признал "самыми богатыми из всех, какие когда-либо были предприняты в Сибири. Богатые по своему содержанию отчеты экспедиции, будучи переведены на разные языки, стали достоянием науки, а составленные Чекановским карты значительно изменили и дополнили карту азиатской России".
В течение трех лет Чекановский проделал 25 тысяч километров, а собранные с участием его товарищей Ксенжопольского и Венгловского коллекции насчитывали 18 тысяч экспонатов. Этот одаренный необычайной энергией ученый оставил очень подробное геологическое описание исследованных районов, обработал тунгусский словарь, описал экономическое состояние и условия жизни населения, а также дал представление о географии огромных пространств, раскинувшихся от границ Монголии до берегов Северного Ледовитого океана.
Достижения Чекановского, особенно в области исследования геологического строения Сибири, имели громадное значение для науки.
В конце 1875 года, после одиннадцати лет ссылки, Чекановский, наконец, дождался амнистии, а вместе с ней приглашения в тогдашнюю столицу России и назначения научным сотрудником Петербургской Академии наук. Поэтому шумно и весело он отпраздновал Новый год в Иркутске, пригласив на это прощальное торжество многочисленных друзей.
В Петербурге его уже ждал избавитель от падунской каторги Фридрих Шмидт. Чекановский становится хранителем минералогического музея. Он получает просторный и хорошо оборудованный научными пособиями рабочий кабинет и нескольких научных сотрудников, которые должны ему помогать в геологических и картографических работах.
Летом 1876 года он сумел обработать две карты: бассейна Ангары и Подкаменной Тунгуски, а также Лены вниз от Якутска до Булуна вместе с рекой Яной. В то же время он исследует привезенные из последней экспедиции окаменелости, выезжает в Стокгольм, чтобы сравнить свои коллекции с экспонатами, привезенными шведскими учеными со Шпицбергена, а после возвращения представляет Академии наук проект новой научной экспедиции, в которой ставит своей целью исследовать в геологическом отношении все большие сибирские реки на территории между Енисеем, Леной, Анабаром, Хатангой и Пясиной.
Эта задуманная со свойственным ему размахом экспедиция могла принести русской науке серьезные достижения в области ознакомления с огромной частью северной Сибири. Однако снаряжение экспедиции требовало больших средств, и в связи с этим проект Чекановского встретил возражения со стороны нескольких членов Президиума Академии.
Столь неожиданный удар был для Чекановского, мечтавшего о новых путешествиях, потрясением. Наступило резкое обострение нервной болезни. Сильное расстройство довело его до мании преследования. Он хотел бежать из Петербурга. Ему казалось, что он окружен врагами, покушающимися на его жизнь.
Когда 18 октября 1876 года Фридрих Шмидт пришел к нему на ежедневную короткую беседу, он застал Чекановского в агонии. Накануне тот принял большую дозу яда.
Страстная любовь к природе, редкая выносливость и настойчивость помогли ему проделать огромную экспедиционную работу. Общая длина его рабочих маршрутов составила около 27 тысяч километров. Он оставил ценнейший материал, на основе которого написано несколько монографий по различным отраслям естественных наук. Карты Лены, Оленёка и Нижней Тунгуски, составленные Чекановским и Миллером, впоследствии были сведены в стоверстную карту, долгое время бывшую единственной для Средней Сибири. Исследования Чекановского охватили огромную территорию Среднесибирского плоскогорья от Енисея до Лены и от Байкала до устья Оленёка. Экспедиция 1873-1875 годов "может по справедливости считаться драгоценным вкладом в картографию Восточной Сибири" (Р. Маак).
Вамбери Арминий
(1832 - 1913)
Венгерский путешественник. В1857-1863 годах был учителем французского языка в Константинополе (Стамбуле), а в 1864 году при поддержке Венгерской академии путешествовал, переодетый дервишем, по Средней Азии; при этом из Персии (Иран) проник вплоть до Хивы, Бухары и Самарканда. Путешествие принадлежит к классическим в истории исследования внутренней Азии.
Вамбери родился в Венгрии, однако не мог указать точно, когда именно: для еврейской бедноты метрические записи не были обязательны. Вероятнее всего, он появился на свет в 1832 году.
Его набожный отец, в молодости умерший от холеры, остался в семейных преданиях книжником, далеким от мирских дел. Дети делили время между азбукой и сбором пиявок, которые считались первым средством при многих болезнях. Но нашлись противники кровопусканий, спрос на пиявки упал, и хрупкое благосостояние семьи Вамбери сменилось нищетой.
Арминий с детства хромал. Его лечили зельями и заклинаниями. Лечение не помогло, но Арминий не унывал.
Мать, уверенная, что в мальчугане жив дух отцовской учености, в тщеславных мечтах своих видела его доктором. Блестящие способности, особенно к иностранным языкам, помогли Арминию перешагнуть порог школы, открытой монахами.
Его учили из милости, кормили из сострадания, давали кров как слуге и сторожу. Он чистил наставникам сапоги и сочинял любовные письма за неграмотных кухарок, вознаграждавших его миской гуляша.
В 1851 году Вамбери закончил учение и, зная семь языков, стал домашним учителем. Несколько лет он скитался по небогатым семьям, уча недорослей и продолжая совершенствовать свои знания.
В эти годы он попытал счастья в Вене. На государственную службу его не приняли. Но в Вене он познакомился с великим сербским поэтом и просветителем Вуком Караджичем. В русском посольстве священник Раевский снабдил его книгами. Вамбери прочитал в подлинниках Пушкина и Лермонтова. Востоковед Пургисталь возбудил в нем интерес к изучению восточных языков.
Ученых уже давно волновала загадка происхождения венгров, или, как они себя называли, мадьяров. Откуда явились они на берега Дуная? С какой прародины принесли язык, столь отличающийся от языков их европейских соседей?
В венгерском языке можно было найти слова, схожие с теми, которые употребляют тюркоязычные народы. Значит, прародиной венгров была Центральная или Средняя Азия?
Барон Этвеш, венгерский лингвист, к которому Вамбери пришел в дырявых башмаках с искусно подвязанными картонными подошвами, сочувственно отнесся к его предложению - отправиться на Восток для выяснения сходства венгерского языка с языками азиатских народов.
Денег, полученных Вамбери, хватило на проезд до Стамбула. Последние монеты забрал лодочник-перевозчик. Вамбери приютили соотечественники - венгерские эмигранты, бежавшие на берега Босфора после подавления революции.
В Турции Вамбери прожил шесть лет. Сначала он был странствующим чтецом. В кофейнях благодарные слушатели приглашали его разделить трапезу. На второй год стамбульской жизни Вамбери часто видели во дворах мечетей, где, сидя у ног учителей-хаджи, он постигал премудрости ислама. Его встречали также на базарах: он вслушивался в говор приехавших издалека торговцев.
Прошло еще три года, и Вамбери стал появляться в министерстве иностранных дел и на приемах в посольствах: владея уже тридцатью языками, он мог быть переводчиком решительно всех дипломатов при дворе султана!
Настоящее его имя забылось. Важного господина, имеющего собственную карету, стали называть Решид-эфенди. И он, вероятно, не преувеличивал, когда много лет спустя говорил, что в турецких делах разбирался не меньше, чем любой эфенди, рожденный в Стамбуле.
Тем временем Венгерская Академия наук заинтересовалась изысканиями Вамбери. Он приехал на родину, и почтенные академики выслушали его дерзкий план. Из скудной академической кассы была отсчитана тысяча монет. Вамбери торжественно вручили охранный лист. Предполагалось, видимо, что палач хивинского хана отбросит в сторону кинжал или веревку с петлей, прочтя каллиграфически написанное по-латыни напыщенное обращение об оказании всяческого содействия подданному прославленного монарха Франца-Иосифа венгру Арминию Вамбери, известному академикам с самой лучшей стороны...
Президент академии был не лишен чувства юмора. Когда один из академических старцев выразил пожелание получить для изучения несколько черепов жителей Средней Азии, президент заметил: "Прежде всего, пожелаем нашему сотруднику привезти в целости собственный череп".
Взяв деньги и подальше упрятав бесполезный охранный лист, Вамбери вернулся в Стамбул. Будущее не страшило его. Сама жизнь хорошо подготовила его к новой роли, закалила характер, научила терпению и лицемерию, научила носить маску святоши и сдерживать желания. И когда пришла решающая минута, Арминий Вамбери, давно известный всему Стамбулу как Решид-эфенди, легко перевоплотился в странствующего дервиша.
Перед тем как Решид-эфенди отправился в путешествие со странствующими дервишами, все друзья в Тегеране отговаривали его от этого безумного шага. Они напоминали о риске, подстерегающем путника на дорогах среднеазиатских ханств, граничащих с Россией. Напоминали о замученных и обезглавленных, об отравленных и удушенных, о пропавших без вести. А когда уговоры и предостережения не подействовали, два человека дали страннику талисманы, защищающие от мук и пыток.
Турецкий посол вручил ему паспорт, какой получали лишь немногие. "Тугра", собственноручная подпись турецкого султана, чтимого всюду на Востоке, подтверждала, что хромой дервиш действительно подданный его светлости, хаджи Мехмед-Решид-эфенди. В критические моменты дервиш извлекал паспорт из лохмотьев, и сановник почтительно целовал "тугру".
Другой талисман он получил от посольского врача. Протягивая эфенди маленькие белые шарики, врач сказал: "Когда вы увидите, что уже делаются приготовления к пытке и что не остается никакой надежды на спасение, проглотите это".
В Хиву хаджи Решид вышел из Тегерана. Но это опасное путешествие не было для него первым. В Тегеран из Стамбула турецкий эфенди, приучая себя к неизбежным будущим невзгодам, также шел с караваном. В пути на караван напали курды. Хаджи Решид покрылся холодным потом, дрожь трясла его: он не родился храбрецом. Но с той минуты стал искать встреч с опасностью, чтобы привыкнуть к ней, побороть в себе врожденное чувство страха.
При переходах по дорогам персидского нагорья он испытал на себе злобную религиозную нетерпимость. В Турции преобладало суннитское направление ислама, а в Персии - шиитское. И странствующий турок-мусульманин был для мусульман-персов еретиком. Хаджи Решила преследовали плевками, угрозами, выкриками: "Суннитский пес!".
По дороге в Хиву много беспокойства доставил Вамбери афганец, чудом уцелевший при кровавой расправе, учинённой англичанами. В его глазах хромой дервиш был вражеским лазутчиком, а те, кто его защищали, - слепцами и ротозеями...
"Я видел френги-англичан на своей земле! - закричал афганец, и глаза его налились кровью. -Я видел этих собак и говорю вам: в Хиве пытка сделает свое дело и железо покажет, кто на самом деле ваш хромоногий хаджи Решид! Но великий хан покарает и слепцов, не разглядевших неверного под лохмотьями дервиша!"
"К величайшему моему удивлению, подозрения росли с каждым шагом, и мне чрезвычайно трудно было делать самые краткие заметки о нашем пути... Я не мог даже спрашивать о названии мест, где мы делали остановки".
Так хаджи Решид описывал позднее свои переживания по дороге в Хиву. Это было в мае 1863 года.
Двадцать шесть человек в караване носили почетный титул хаджи за подвиг благочестия, за многотрудное паломничество в Мекку к священному для каждого мусульманина черному камню Каабы.
Среди двадцати шести паломников хаджи Билал и хаджи Сали были наиболее почтенными и уважаемыми людьми - это мог подтвердить каждый.
Но разве свет благочестия не исходил и от хаджи Решида? Кто лучше хаджи Решида мог толковать Коран? Припадая на больную ногу, он отважился издалека идти для поклонения мусульманским святыням Хивы и Бухары - это ли не подвиг, достойный воздаяния?
Хаджи Билал и хаджи Сали поручились за хаджи Решида, с которым были неразлучны с ранней весны, когда вместе вышли из Тегерана.
Хаджи Билал помнил, как познакомился с хаджи Решидом. Однажды он вместе с другими паломниками зашел во двор турецкого посольства в Тегеране, чтобы пожаловаться на бесчинства властей, берущих непомерные пошлины. Там к паломникам подошел важный господин, который ласково обошелся с ними, расспрашивал так, будто был их братом. Господин сказал, что хочет пойти, как простой дервиш, на поклонение святыням в земли туркмен и узбеков...
Все, кроме афганца, успокоились, и караван по вечерней прохладе продолжал путь к Хиве.
Две недели паломники шагали то по ровным, плоским такырам, глинистая корка которых растрескалась от жары, то по песчаным барханам. Люди и верблюды уже изнемогали, когда показались крыши одного из селений, окружавших великолепную Хиву.
Впервые город принимал сразу столько праведников, побывавших в Мекке. Толпа встретила караван у городских ворот. Паломникам целовали руки. Иные считали за честь хотя бы прикоснуться к их одежде.
Хаджи Решид, чтобы отвести от себя подозрения, посетил Шюкруллаха-бея, важного сановника хана. Удивленный бей сам вышел навстречу и, пристально всмотревшись в оборванного паломника, воскликнул: "Решид-эфенди?! Возможно ли это?"
Сановник заклинал гостя именем аллаха поскорее сказать ему, что побудило уважаемого Решида-эфенди прибыть в эту ужасную страну из Стамбула, из земного рая, где Шюкруллах-бей провел много лет ханским послом при дворе султана и где имел удовольствие видеть Решида-эфенди совсем в другом одеянии. На это дервиш ответил, что он здесь по воле духовного отца своей секты.
После этого визита дервиша, вернувшегося от сановника, разыскал в келье придворный офицер и вместе с подарком передал приглашение явиться во дворец для благословения хана Хивы.
Хан жил в Ичанкале, своеобразном городе внутри города, где поднимались купола и минареты наиболее чтимых мечетей. Толпа в узких улицах почтительно расступалась перед хромым дервишем. У входа в новый ханский дворец Ташхаули придворные офицеры подхватили его под руки.
Хан, полулежа на возвышении со скипетром в руке, принял благословение дервиша.
"Много страданий испытал я, но теперь полностью вознагражден тем, что вижу красоту вашей светлости", - склонил голову дервиш. Выслушав рассказ о дорожных невзгодах хаджи Решида, хан вознамерился было наградить страдальца. Но святой человек отказался от денег, сказав, что у него есть единственное желание: "Да продлит аллах жизнь повелителя Хивы до ста двадцати лет!"
Благоволение хана распахнуло перед хаджи Решидом двери в дома вельмож. Хромой дервиш ел жирный плов с советниками хана или вел богословские споры с самыми уважаемыми хивинскими священнослужителями - имамами.
И еще раз призвал хан к себе хаджи Решида. Шюкруллах-бей успел предупредить дервиша: придворные подозревают, что у хаджи Решида тайное послание турецкого султана к властителю соседней Бухары. Конечно, хан Хивы хотел бы кое-что узнать об этом...
Но если султан и поручил что-либо хаджи Решиду, то в Стамбуле сделали правильный выбор: ничего нельзя было выведать у святого человека, далекого от мирских дел.
Хромой дервиш и его друзья, прожив в Хиве месяц, отправились дальше, к святыням Бухары.
Покидая Хиву, хаджи Решид надеялся, что самое трудное позади. Но он ошибся.
Из Хивы в Бухару в разгар лета обычно идут по ночам. Но спутникам хаджи Решида пришлось пересекать пески с возможной поспешностью, сделав выбор между опасностью смерти в пустыне и кандалами рабов.
К этому выбору их понудила встреча после переправы через Амударью с двумя полуголыми истощенными людьми.
Несчастные рассказали, как едва спаслись от разбойников, налетевших на быстрых конях и разграбивших их караван. Самые робкие в караване решили отсидеться в прибрежных зарослях, а потом вернуться в Хиву. Но несколько человек, к которым примкнул хромой дервиш и его друзья, предпочли идти в пустыню. Они надеялись, что уже на второй день разбойники забудутся, как страшный сон: аллах еще не создал такого коня, который выдержал бы больше суток в этом пекле.
Идти надо было шесть дней. Воды могло хватить на четыре с половиной дня, может быть, на пять. Они это знали. Но, тем не менее, поспешили в путь, чтобы избежать рабства.
На второй день пали два верблюда, затем умер самый слабый из путников. Труп оставили в песке.
На пятый день, когда уже была близка Бухара, путников настиг смертоносный вихрь пустыни...
Хромой дервиш очнулся в хижине среди незнакомых людей. Здесь жили арабы-иранцы. Богатый хозяин послал их сюда пасти стада овец. Чтобы рабы не вздумали бежать через пустыню, им давали всего несколько кружек воды в день. И последним своим запасом они поделились с попавшими в беду.
Бухара находилась рядом. Хаджи Решид был у ворот столицы второго из трех больших среднеазиатских ханств, враждовавших между собой и с соседней Россией.
Кокандское ханство считалось сильнейшим. Зато Бухарское особенно ревниво оберегало исламскую правоверность. Тот, кого обвинили в отступничестве от ислама, мог поплатиться даже головой.
Когда паломники приблизились к воротам Бухары, их встретили чиновники бухарского властителя-эмира, заставившие заплатить пошлину. Опросили каждого и записали их приметы.
Хаджи Решид, бродя по Бухаре, чувствовал, что за ним следят. Он останавливался возле древнего минарета мечети Калян, поднимал глаза, рассматривал тончайший орнамент - и кто-то останавливался за его спиной, делая вид, что тоже любуется чудесным сооружением. Хромой дервиш шел на базар, где купцы торговали в числе прочего привезенным из России дешевым ситцем, где в чайханах стояли огромные русские самовары, а внимательные, цепкие глаза отмечали каждый его шаг.
Хаджи Решида пригласили в один дом и стали расспрашивать о Стамбуле: какие там улицы, каковы обычаи? Потом он узнал, что среди гостей хозяина был человек, хорошо знавший турецкую столицу.
Наконец приближенный эмира позвал его для ученого разговора с бухарскими муллами. Хаджи Решид не стал дожидаться вопросов, а сам обратился к толкователям Корана с просьбой разъяснить ему, стамбульцу, некоторые богословские тонкости - ведь он столько слышал о мудрости бухарских законоучителей! Польщенные муллы тем не менее подвергли гостя настоящему экзамену.
После этого испытания хаджи Решида оставили в покое, и он мог свободно рыться в грудах старинных рукописей, которыми была так богата Бухара. Он побаивался лишь эмира, возвращения которого в столицу ханства ожидали со дня на день. О его жестокости и свирепости ходили легенды. Ведь это он публично казнил своего министра за один неосторожный взгляд на невольницу, прислуживающую во дворце.
Но встреча с этим деспотом все же состоялась. Это было в Самарканде, куда хаджи Решид направился из Бухары.
Самарканд! Почти два с половиной тысячелетия пронеслись над ним, и дух былого великолепия столицы огромной империи Тимура запечатлелся в пышнейшей мечети Биби-Ханым, в соперничающих с небесной синью изразцах ребристого купола мавзолея Гур-Эмир, где нашел последнее успокоение завоеватель.
Здания, окружающие Регистан, одну из красивейших площадей Востока, напоминали об Улугбеке, просвещенном внуке Тимура, при котором в Самарканд отовсюду стекались историки и поэты, астрономы и математики.
Эмир бухарский был в Самарканде проездом. После короткой встречи с ним хаджи Решид покинул Самарканд.
Полгода хаджи Решид путешествовал с хаджи Билалом и с хаджи Сали. Слезы были на глазах у дервиша, когда он в последний раз обнял друзей. Они так и не узнали, что с ними по ревниво оберегаемым от неверных святым местам ходил не дервиш, не турецкий эфенди, а френги, европеец по рождению и духу, человек, отрицающий всякую религию!
Да, в его лохмотьях хранился паспорт на имя хаджи Мехмед-Решид-эфенди, и султанская "тугра" свидетельствовала это. Но паспорт был таким же прикрытием, как всклокоченная борода дервиша, скрывавшая черты человека, которому едва исполнился тридцать один год.
Чалма странствующего монаха прикрывала голову тесно связанного с Венгерской Академией наук знатока восточных языков Арминия Вамбери, обладавшего редким даром перевоплощения.
В быстро завоевавших широкую популярность книгах, написанных после путешествия в Среднюю Азию, Вамбери подробно рассказал о превращении в дервиша и о том, что заставило его решиться на этот рискованный шаг. Рассказал он и о своей молодости.
Люди в начале XX века, зачитывающиеся его книгами, были уверены, что их" автор погиб в какой-нибудь новой, отчаянной дерзкой экспедиции.
Между тем после своих необыкновенных приключений на Востоке он прожил еще полвека.
Лингвистические исследования прославили Арминия Вамбери Но в поисках прародины венгров он не нашел верного пути Ему не нужно было отправляться туда, где, по его словам, "слушать считается бесстыдством, где спрашивать - преступление, а записывать - смертный грех" . Общей прародиной предков венгров, ханты, манси было, вероятно, Южное Приуралье.
Став профессором восточных языков, Вамбери предпочитал путешествовать лишь в удобных экипажах, в купе спальных вагонов, в каютах первого класса.
Посчитав, что на родине его недостаточно оценили и вознаградили, Вамбери переселился в Лондон. Он занялся политикой, считался специалистом по "русским делам" Вчерашний хромой дервиш, в знак его заслуг перед Великобританией, был награжден орденом Королевы Виктории.
Но до этого он проявил себя дерзким и умелым путешественником, повлиявшим на многих исследователей Востока.
Многие, прочитав его книги, увлеклись странами Востока, стали изучать Коран и готовить себя к путешествию в неведомые страны.
Бывает, что слава приходит к писателю после его первой и единственной книги. Всего одно открытие может обессмертить имя ученого. Путь, пройденный молодым Арминием Вамбери в лохмотьях дервиша, навсегда остался одним из самых удивительных и дерзких маршрутов в истории путешествий.
(1832 - 1913)
Венгерский путешественник. В1857-1863 годах был учителем французского языка в Константинополе (Стамбуле), а в 1864 году при поддержке Венгерской академии путешествовал, переодетый дервишем, по Средней Азии; при этом из Персии (Иран) проник вплоть до Хивы, Бухары и Самарканда. Путешествие принадлежит к классическим в истории исследования внутренней Азии.
Вамбери родился в Венгрии, однако не мог указать точно, когда именно: для еврейской бедноты метрические записи не были обязательны. Вероятнее всего, он появился на свет в 1832 году.
Его набожный отец, в молодости умерший от холеры, остался в семейных преданиях книжником, далеким от мирских дел. Дети делили время между азбукой и сбором пиявок, которые считались первым средством при многих болезнях. Но нашлись противники кровопусканий, спрос на пиявки упал, и хрупкое благосостояние семьи Вамбери сменилось нищетой.
Арминий с детства хромал. Его лечили зельями и заклинаниями. Лечение не помогло, но Арминий не унывал.
Мать, уверенная, что в мальчугане жив дух отцовской учености, в тщеславных мечтах своих видела его доктором. Блестящие способности, особенно к иностранным языкам, помогли Арминию перешагнуть порог школы, открытой монахами.
Его учили из милости, кормили из сострадания, давали кров как слуге и сторожу. Он чистил наставникам сапоги и сочинял любовные письма за неграмотных кухарок, вознаграждавших его миской гуляша.
В 1851 году Вамбери закончил учение и, зная семь языков, стал домашним учителем. Несколько лет он скитался по небогатым семьям, уча недорослей и продолжая совершенствовать свои знания.
В эти годы он попытал счастья в Вене. На государственную службу его не приняли. Но в Вене он познакомился с великим сербским поэтом и просветителем Вуком Караджичем. В русском посольстве священник Раевский снабдил его книгами. Вамбери прочитал в подлинниках Пушкина и Лермонтова. Востоковед Пургисталь возбудил в нем интерес к изучению восточных языков.
Ученых уже давно волновала загадка происхождения венгров, или, как они себя называли, мадьяров. Откуда явились они на берега Дуная? С какой прародины принесли язык, столь отличающийся от языков их европейских соседей?
В венгерском языке можно было найти слова, схожие с теми, которые употребляют тюркоязычные народы. Значит, прародиной венгров была Центральная или Средняя Азия?
Барон Этвеш, венгерский лингвист, к которому Вамбери пришел в дырявых башмаках с искусно подвязанными картонными подошвами, сочувственно отнесся к его предложению - отправиться на Восток для выяснения сходства венгерского языка с языками азиатских народов.
Денег, полученных Вамбери, хватило на проезд до Стамбула. Последние монеты забрал лодочник-перевозчик. Вамбери приютили соотечественники - венгерские эмигранты, бежавшие на берега Босфора после подавления революции.
В Турции Вамбери прожил шесть лет. Сначала он был странствующим чтецом. В кофейнях благодарные слушатели приглашали его разделить трапезу. На второй год стамбульской жизни Вамбери часто видели во дворах мечетей, где, сидя у ног учителей-хаджи, он постигал премудрости ислама. Его встречали также на базарах: он вслушивался в говор приехавших издалека торговцев.
Прошло еще три года, и Вамбери стал появляться в министерстве иностранных дел и на приемах в посольствах: владея уже тридцатью языками, он мог быть переводчиком решительно всех дипломатов при дворе султана!
Настоящее его имя забылось. Важного господина, имеющего собственную карету, стали называть Решид-эфенди. И он, вероятно, не преувеличивал, когда много лет спустя говорил, что в турецких делах разбирался не меньше, чем любой эфенди, рожденный в Стамбуле.
Тем временем Венгерская Академия наук заинтересовалась изысканиями Вамбери. Он приехал на родину, и почтенные академики выслушали его дерзкий план. Из скудной академической кассы была отсчитана тысяча монет. Вамбери торжественно вручили охранный лист. Предполагалось, видимо, что палач хивинского хана отбросит в сторону кинжал или веревку с петлей, прочтя каллиграфически написанное по-латыни напыщенное обращение об оказании всяческого содействия подданному прославленного монарха Франца-Иосифа венгру Арминию Вамбери, известному академикам с самой лучшей стороны...
Президент академии был не лишен чувства юмора. Когда один из академических старцев выразил пожелание получить для изучения несколько черепов жителей Средней Азии, президент заметил: "Прежде всего, пожелаем нашему сотруднику привезти в целости собственный череп".
Взяв деньги и подальше упрятав бесполезный охранный лист, Вамбери вернулся в Стамбул. Будущее не страшило его. Сама жизнь хорошо подготовила его к новой роли, закалила характер, научила терпению и лицемерию, научила носить маску святоши и сдерживать желания. И когда пришла решающая минута, Арминий Вамбери, давно известный всему Стамбулу как Решид-эфенди, легко перевоплотился в странствующего дервиша.
Перед тем как Решид-эфенди отправился в путешествие со странствующими дервишами, все друзья в Тегеране отговаривали его от этого безумного шага. Они напоминали о риске, подстерегающем путника на дорогах среднеазиатских ханств, граничащих с Россией. Напоминали о замученных и обезглавленных, об отравленных и удушенных, о пропавших без вести. А когда уговоры и предостережения не подействовали, два человека дали страннику талисманы, защищающие от мук и пыток.
Турецкий посол вручил ему паспорт, какой получали лишь немногие. "Тугра", собственноручная подпись турецкого султана, чтимого всюду на Востоке, подтверждала, что хромой дервиш действительно подданный его светлости, хаджи Мехмед-Решид-эфенди. В критические моменты дервиш извлекал паспорт из лохмотьев, и сановник почтительно целовал "тугру".
Другой талисман он получил от посольского врача. Протягивая эфенди маленькие белые шарики, врач сказал: "Когда вы увидите, что уже делаются приготовления к пытке и что не остается никакой надежды на спасение, проглотите это".
В Хиву хаджи Решид вышел из Тегерана. Но это опасное путешествие не было для него первым. В Тегеран из Стамбула турецкий эфенди, приучая себя к неизбежным будущим невзгодам, также шел с караваном. В пути на караван напали курды. Хаджи Решид покрылся холодным потом, дрожь трясла его: он не родился храбрецом. Но с той минуты стал искать встреч с опасностью, чтобы привыкнуть к ней, побороть в себе врожденное чувство страха.
При переходах по дорогам персидского нагорья он испытал на себе злобную религиозную нетерпимость. В Турции преобладало суннитское направление ислама, а в Персии - шиитское. И странствующий турок-мусульманин был для мусульман-персов еретиком. Хаджи Решила преследовали плевками, угрозами, выкриками: "Суннитский пес!".
По дороге в Хиву много беспокойства доставил Вамбери афганец, чудом уцелевший при кровавой расправе, учинённой англичанами. В его глазах хромой дервиш был вражеским лазутчиком, а те, кто его защищали, - слепцами и ротозеями...
"Я видел френги-англичан на своей земле! - закричал афганец, и глаза его налились кровью. -Я видел этих собак и говорю вам: в Хиве пытка сделает свое дело и железо покажет, кто на самом деле ваш хромоногий хаджи Решид! Но великий хан покарает и слепцов, не разглядевших неверного под лохмотьями дервиша!"
"К величайшему моему удивлению, подозрения росли с каждым шагом, и мне чрезвычайно трудно было делать самые краткие заметки о нашем пути... Я не мог даже спрашивать о названии мест, где мы делали остановки".
Так хаджи Решид описывал позднее свои переживания по дороге в Хиву. Это было в мае 1863 года.
Двадцать шесть человек в караване носили почетный титул хаджи за подвиг благочестия, за многотрудное паломничество в Мекку к священному для каждого мусульманина черному камню Каабы.
Среди двадцати шести паломников хаджи Билал и хаджи Сали были наиболее почтенными и уважаемыми людьми - это мог подтвердить каждый.
Но разве свет благочестия не исходил и от хаджи Решида? Кто лучше хаджи Решида мог толковать Коран? Припадая на больную ногу, он отважился издалека идти для поклонения мусульманским святыням Хивы и Бухары - это ли не подвиг, достойный воздаяния?
Хаджи Билал и хаджи Сали поручились за хаджи Решида, с которым были неразлучны с ранней весны, когда вместе вышли из Тегерана.
Хаджи Билал помнил, как познакомился с хаджи Решидом. Однажды он вместе с другими паломниками зашел во двор турецкого посольства в Тегеране, чтобы пожаловаться на бесчинства властей, берущих непомерные пошлины. Там к паломникам подошел важный господин, который ласково обошелся с ними, расспрашивал так, будто был их братом. Господин сказал, что хочет пойти, как простой дервиш, на поклонение святыням в земли туркмен и узбеков...
Все, кроме афганца, успокоились, и караван по вечерней прохладе продолжал путь к Хиве.
Две недели паломники шагали то по ровным, плоским такырам, глинистая корка которых растрескалась от жары, то по песчаным барханам. Люди и верблюды уже изнемогали, когда показались крыши одного из селений, окружавших великолепную Хиву.
Впервые город принимал сразу столько праведников, побывавших в Мекке. Толпа встретила караван у городских ворот. Паломникам целовали руки. Иные считали за честь хотя бы прикоснуться к их одежде.
Хаджи Решид, чтобы отвести от себя подозрения, посетил Шюкруллаха-бея, важного сановника хана. Удивленный бей сам вышел навстречу и, пристально всмотревшись в оборванного паломника, воскликнул: "Решид-эфенди?! Возможно ли это?"
Сановник заклинал гостя именем аллаха поскорее сказать ему, что побудило уважаемого Решида-эфенди прибыть в эту ужасную страну из Стамбула, из земного рая, где Шюкруллах-бей провел много лет ханским послом при дворе султана и где имел удовольствие видеть Решида-эфенди совсем в другом одеянии. На это дервиш ответил, что он здесь по воле духовного отца своей секты.
После этого визита дервиша, вернувшегося от сановника, разыскал в келье придворный офицер и вместе с подарком передал приглашение явиться во дворец для благословения хана Хивы.
Хан жил в Ичанкале, своеобразном городе внутри города, где поднимались купола и минареты наиболее чтимых мечетей. Толпа в узких улицах почтительно расступалась перед хромым дервишем. У входа в новый ханский дворец Ташхаули придворные офицеры подхватили его под руки.
Хан, полулежа на возвышении со скипетром в руке, принял благословение дервиша.
"Много страданий испытал я, но теперь полностью вознагражден тем, что вижу красоту вашей светлости", - склонил голову дервиш. Выслушав рассказ о дорожных невзгодах хаджи Решида, хан вознамерился было наградить страдальца. Но святой человек отказался от денег, сказав, что у него есть единственное желание: "Да продлит аллах жизнь повелителя Хивы до ста двадцати лет!"
Благоволение хана распахнуло перед хаджи Решидом двери в дома вельмож. Хромой дервиш ел жирный плов с советниками хана или вел богословские споры с самыми уважаемыми хивинскими священнослужителями - имамами.
И еще раз призвал хан к себе хаджи Решида. Шюкруллах-бей успел предупредить дервиша: придворные подозревают, что у хаджи Решида тайное послание турецкого султана к властителю соседней Бухары. Конечно, хан Хивы хотел бы кое-что узнать об этом...
Но если султан и поручил что-либо хаджи Решиду, то в Стамбуле сделали правильный выбор: ничего нельзя было выведать у святого человека, далекого от мирских дел.
Хромой дервиш и его друзья, прожив в Хиве месяц, отправились дальше, к святыням Бухары.
Покидая Хиву, хаджи Решид надеялся, что самое трудное позади. Но он ошибся.
Из Хивы в Бухару в разгар лета обычно идут по ночам. Но спутникам хаджи Решида пришлось пересекать пески с возможной поспешностью, сделав выбор между опасностью смерти в пустыне и кандалами рабов.
К этому выбору их понудила встреча после переправы через Амударью с двумя полуголыми истощенными людьми.
Несчастные рассказали, как едва спаслись от разбойников, налетевших на быстрых конях и разграбивших их караван. Самые робкие в караване решили отсидеться в прибрежных зарослях, а потом вернуться в Хиву. Но несколько человек, к которым примкнул хромой дервиш и его друзья, предпочли идти в пустыню. Они надеялись, что уже на второй день разбойники забудутся, как страшный сон: аллах еще не создал такого коня, который выдержал бы больше суток в этом пекле.
Идти надо было шесть дней. Воды могло хватить на четыре с половиной дня, может быть, на пять. Они это знали. Но, тем не менее, поспешили в путь, чтобы избежать рабства.
На второй день пали два верблюда, затем умер самый слабый из путников. Труп оставили в песке.
На пятый день, когда уже была близка Бухара, путников настиг смертоносный вихрь пустыни...
Хромой дервиш очнулся в хижине среди незнакомых людей. Здесь жили арабы-иранцы. Богатый хозяин послал их сюда пасти стада овец. Чтобы рабы не вздумали бежать через пустыню, им давали всего несколько кружек воды в день. И последним своим запасом они поделились с попавшими в беду.
Бухара находилась рядом. Хаджи Решид был у ворот столицы второго из трех больших среднеазиатских ханств, враждовавших между собой и с соседней Россией.
Кокандское ханство считалось сильнейшим. Зато Бухарское особенно ревниво оберегало исламскую правоверность. Тот, кого обвинили в отступничестве от ислама, мог поплатиться даже головой.
Когда паломники приблизились к воротам Бухары, их встретили чиновники бухарского властителя-эмира, заставившие заплатить пошлину. Опросили каждого и записали их приметы.
Хаджи Решид, бродя по Бухаре, чувствовал, что за ним следят. Он останавливался возле древнего минарета мечети Калян, поднимал глаза, рассматривал тончайший орнамент - и кто-то останавливался за его спиной, делая вид, что тоже любуется чудесным сооружением. Хромой дервиш шел на базар, где купцы торговали в числе прочего привезенным из России дешевым ситцем, где в чайханах стояли огромные русские самовары, а внимательные, цепкие глаза отмечали каждый его шаг.
Хаджи Решида пригласили в один дом и стали расспрашивать о Стамбуле: какие там улицы, каковы обычаи? Потом он узнал, что среди гостей хозяина был человек, хорошо знавший турецкую столицу.
Наконец приближенный эмира позвал его для ученого разговора с бухарскими муллами. Хаджи Решид не стал дожидаться вопросов, а сам обратился к толкователям Корана с просьбой разъяснить ему, стамбульцу, некоторые богословские тонкости - ведь он столько слышал о мудрости бухарских законоучителей! Польщенные муллы тем не менее подвергли гостя настоящему экзамену.
После этого испытания хаджи Решида оставили в покое, и он мог свободно рыться в грудах старинных рукописей, которыми была так богата Бухара. Он побаивался лишь эмира, возвращения которого в столицу ханства ожидали со дня на день. О его жестокости и свирепости ходили легенды. Ведь это он публично казнил своего министра за один неосторожный взгляд на невольницу, прислуживающую во дворце.
Но встреча с этим деспотом все же состоялась. Это было в Самарканде, куда хаджи Решид направился из Бухары.
Самарканд! Почти два с половиной тысячелетия пронеслись над ним, и дух былого великолепия столицы огромной империи Тимура запечатлелся в пышнейшей мечети Биби-Ханым, в соперничающих с небесной синью изразцах ребристого купола мавзолея Гур-Эмир, где нашел последнее успокоение завоеватель.
Здания, окружающие Регистан, одну из красивейших площадей Востока, напоминали об Улугбеке, просвещенном внуке Тимура, при котором в Самарканд отовсюду стекались историки и поэты, астрономы и математики.
Эмир бухарский был в Самарканде проездом. После короткой встречи с ним хаджи Решид покинул Самарканд.
Полгода хаджи Решид путешествовал с хаджи Билалом и с хаджи Сали. Слезы были на глазах у дервиша, когда он в последний раз обнял друзей. Они так и не узнали, что с ними по ревниво оберегаемым от неверных святым местам ходил не дервиш, не турецкий эфенди, а френги, европеец по рождению и духу, человек, отрицающий всякую религию!
Да, в его лохмотьях хранился паспорт на имя хаджи Мехмед-Решид-эфенди, и султанская "тугра" свидетельствовала это. Но паспорт был таким же прикрытием, как всклокоченная борода дервиша, скрывавшая черты человека, которому едва исполнился тридцать один год.
Чалма странствующего монаха прикрывала голову тесно связанного с Венгерской Академией наук знатока восточных языков Арминия Вамбери, обладавшего редким даром перевоплощения.
В быстро завоевавших широкую популярность книгах, написанных после путешествия в Среднюю Азию, Вамбери подробно рассказал о превращении в дервиша и о том, что заставило его решиться на этот рискованный шаг. Рассказал он и о своей молодости.
Люди в начале XX века, зачитывающиеся его книгами, были уверены, что их" автор погиб в какой-нибудь новой, отчаянной дерзкой экспедиции.
Между тем после своих необыкновенных приключений на Востоке он прожил еще полвека.
Лингвистические исследования прославили Арминия Вамбери Но в поисках прародины венгров он не нашел верного пути Ему не нужно было отправляться туда, где, по его словам, "слушать считается бесстыдством, где спрашивать - преступление, а записывать - смертный грех" . Общей прародиной предков венгров, ханты, манси было, вероятно, Южное Приуралье.
Став профессором восточных языков, Вамбери предпочитал путешествовать лишь в удобных экипажах, в купе спальных вагонов, в каютах первого класса.
Посчитав, что на родине его недостаточно оценили и вознаградили, Вамбери переселился в Лондон. Он занялся политикой, считался специалистом по "русским делам" Вчерашний хромой дервиш, в знак его заслуг перед Великобританией, был награжден орденом Королевы Виктории.
Но до этого он проявил себя дерзким и умелым путешественником, повлиявшим на многих исследователей Востока.
Многие, прочитав его книги, увлеклись странами Востока, стали изучать Коран и готовить себя к путешествию в неведомые страны.
Бывает, что слава приходит к писателю после его первой и единственной книги. Всего одно открытие может обессмертить имя ученого. Путь, пройденный молодым Арминием Вамбери в лохмотьях дервиша, навсегда остался одним из самых удивительных и дерзких маршрутов в истории путешествий.
Рольфс Герхард
(1831 - 1896)
Крупнейший немецкий исследователь Африки, открывший значительную часть Сахары и Судана.
Герхард Рольфс более 15 лет провел почти в непрерывных путешествиях по разным районам Африки, во многих из которых он был первым европейцем, сумевшим достичь их и описать. Но наибольший интерес представили результаты его поездок по Сахаре и Судану. Цели путешествий Рольфса были мало связаны с чисто научными интересами. Нередко в литературе Рольфса называют просто шпионом или авантюристом. Но среди тех, кто объективно оказался исследователем Африки, особенно в XIX веке, такой тип путешественников-европейцев не был редкостью. Мало кто даже из крупнейших ученых-путешественников этого времени не был прямо или косвенно связан с устремлениями европейских держав в Африке. Как бы там ни было, Рольфс собрал много сведений о малоизвестных и совсем неизвестных европейцам районах Африки, стал автором нескольких книг, сыгравших немаловажную роль в расширении географических знаний о северной части Африканского континента.
Герхард Рольфс родился в Вегезаке 14 апреля 1831 года. Первоначально Рольфс ведет жизнь авантюриста. Девятнадцати лет он сражается в Шлезвиг-Гольштейне против датчан, в 1852-1853 годах изучал медицину, затем, не закончив обучение, стал австрийским солдатом, однако совершил побег и в 1855 году вступил во французский иностранный легион в Алжире, в рядах которого участвовал во многих походах. Он изучил арабский язык и освоился с арабскими обычаями.
В 1861 году Рольфс переходит на службу к марокканскому султану. Под видом мусульманина он много путешествует по стране, посещает Танжер, Фес, Марракеш и другие города, уточняет орографическую схему горных хребтов Марокко. В 1862 году он прошел по Атлантическому побережью с севера страны до устья Уэда-Сус и через Высокий Атлас достиг области оазисов Тафилалет, где до него из европейских путешественников был лишь Кайе. Рольфс намеревался пройти на юг по тому пути, по которому Кайе пришел из Томбукту в Южное Марокко. Обстоятельства помешали этому намерению.
В 1864 году Рольфс снова попадает в Тафилалет и решает на этот раз двинуться не на юг, а на восток. Он благополучно достигает ряда неизвестных европейцам оазисов Алжирской Сахары, первым из европейцев (после путешествия Мальфанте в XV в.) знакомится с Туатом, затем через Гадамес добирается до Триполи. Таким образом, Рольфс наиболее далеко углубился в Алжирскую Сахару, все еще недостаточно известную, несмотря на французские военные экспедиции на севере Сахары и на маршруты Анри Дювейрье, изучившего в эти годы путь из Алжира до Гата. Рольфс составил описание маршрутов, проделанных им по Северо-Западной Африке, и на их основе опубликовал две книги.
В 1865 году Рольфс вновь стремится осуществить свое намерение достичь Томбукту с севера через Сахару. Он хотел из Триполи достичь Ахаггара в Центральной Сахаре и затем двинуться прямо на юг. Война между туарегскими племенами вынудила его изменить намеченный маршрут путешествия. Из Триполи он проследовал по уже хорошо известному пути на юг через Мурзук. Рольфс проходит до Борну примерно по маршруту Барта - Офервега, но на пути к Бенуэ он исследует плато Баучи, оказавшееся вне маршрутов Барта. По Бенуэ Рольфс спускается до Нигера и путешествует по этой реке вверх - до Джеббы, вниз - до дельты Нигера. Затем сухопутным путем через западную часть Нигерии он добирается до Ибадана и заканчивает путешествие в Лагосе в 1867 году. Принципиально нового для географии Африки это большое путешествие Рольфса не дало, но за ним осталась слава человека, впервые в одном путешествии прошедшего весь путь от Средиземного моря до Гвинейского залива в Атлантическом океане.
После поездки в Эфиопию в 1867 - 1868 годах Рольфс снова возвращается к сахарским путешествиям. В 1869 году он пересекает северную часть Ливийской пустыни от Триполи до Александрии. В начале своего маршрута он надолго задерживается вблизи побережья, изучая исключительные по своему археологическому значению руины античных городов Лебда, Птолемаис и Кирена. Углубившись затем в пустыню и двигаясь в направлении оазисов Сива, он открыл крупную депрессию Бир-Рессам в Ливийской пустыне, затем исследовал соленое озеро Натрон. В 1873 году Рольфс возглавляет большую научную экспедицию в так называемую Западную пустыню Египта. В ее состав входят немецкие ученые геолог Карл Циттель, ботаник Пауль Ашерсон, геодезист Иордан и другие. В этой экспедиции принял участие и Георг Швейнфурт, ставший к этому времени одним из крупнейших исследователей Центральной Африки. В результате этой экспедиции была создана первая комплексная научная характеристика природы этой части Ливийской пустыни, в которую значительный вклад внес Рольфс.
В 1878 году Рольфс совершает последнее заслуживающее внимания африканское путешествие. Он делает попытку проникнуть с севера в Восточный Судан и достичь Вадаи, где уже провел свои исследования Нахтигаль. Рольфса не в первый раз постигает неудача. Он был ограблен вблизи оазисов Куфра и принужден возвратиться в Бенгази. Дальнейшая деятельность Рольфса в Африке не представляет особого научного интереса, в 1880 году он вновь появляется в Эфиопии, а в 1884 - 1885 годах становится германским комиссаром на Занзибаре, после чего окончательно вернулся в Германию.
Из крупнейших немецких исследователей Рольфс дольше всего находился в Африке и посетил самые обширные области. Однако он так и не сумел преодолеть пробелы в своем образовании. Поэтому его отчеты, особенно первые, о марокканских путешествиях, дали очень мало научных материалов. О величии горных ландшафтов, виденных им, можно по этим отчетам только догадываться. Более поздние описания захватывают, как детективный роман. Оценивая в целом деятельность Рольфса в изучении Африки, нельзя не отметить еще раз его литературную плодовитость. Книги одна за другой появлялись в свет после его путешествий, так что вся полезная информация, содержавшаяся в этих книгах, сразу же становилась достоянием ученых разных стран и других путешественников. Так "Путешествие через Марокко" появилось в 1868 году, "От Триполи до Александрии" - в 1871 году, "Поперек Африки" - в 1875 году и в том же году "Экспедиция по исследованию Ливийской пустыни", "Куфра" - в 1881 году.
Две тщеславные мечты Рольфса остались неосуществленными. Ему не удалось пройти в Томбукту ни из Алжира, ни из Марокко (это сделал Оскар Ленц лишь в 1880 году). Он не сумел проникнуть и в Вадаи. Вообще восток Центрального Судана особенно долго оставался почти неизведанным для европейцев. Стремление проникнуть в него с севера или запада для большинства исследователей середины XIX века, в том числе для погибших на этом пути Фогеля, Бойрманна и других, во многом определялось тем, что этот маршрут открывал возможность впервые пройти к Нилу с запада. Важнейшее значение в изучении этой части Судана имели путешествия еще одного немецкого исследователя Африки - Г. Нахтигаля.
(1831 - 1896)
Крупнейший немецкий исследователь Африки, открывший значительную часть Сахары и Судана.
Герхард Рольфс более 15 лет провел почти в непрерывных путешествиях по разным районам Африки, во многих из которых он был первым европейцем, сумевшим достичь их и описать. Но наибольший интерес представили результаты его поездок по Сахаре и Судану. Цели путешествий Рольфса были мало связаны с чисто научными интересами. Нередко в литературе Рольфса называют просто шпионом или авантюристом. Но среди тех, кто объективно оказался исследователем Африки, особенно в XIX веке, такой тип путешественников-европейцев не был редкостью. Мало кто даже из крупнейших ученых-путешественников этого времени не был прямо или косвенно связан с устремлениями европейских держав в Африке. Как бы там ни было, Рольфс собрал много сведений о малоизвестных и совсем неизвестных европейцам районах Африки, стал автором нескольких книг, сыгравших немаловажную роль в расширении географических знаний о северной части Африканского континента.
Герхард Рольфс родился в Вегезаке 14 апреля 1831 года. Первоначально Рольфс ведет жизнь авантюриста. Девятнадцати лет он сражается в Шлезвиг-Гольштейне против датчан, в 1852-1853 годах изучал медицину, затем, не закончив обучение, стал австрийским солдатом, однако совершил побег и в 1855 году вступил во французский иностранный легион в Алжире, в рядах которого участвовал во многих походах. Он изучил арабский язык и освоился с арабскими обычаями.
В 1861 году Рольфс переходит на службу к марокканскому султану. Под видом мусульманина он много путешествует по стране, посещает Танжер, Фес, Марракеш и другие города, уточняет орографическую схему горных хребтов Марокко. В 1862 году он прошел по Атлантическому побережью с севера страны до устья Уэда-Сус и через Высокий Атлас достиг области оазисов Тафилалет, где до него из европейских путешественников был лишь Кайе. Рольфс намеревался пройти на юг по тому пути, по которому Кайе пришел из Томбукту в Южное Марокко. Обстоятельства помешали этому намерению.
В 1864 году Рольфс снова попадает в Тафилалет и решает на этот раз двинуться не на юг, а на восток. Он благополучно достигает ряда неизвестных европейцам оазисов Алжирской Сахары, первым из европейцев (после путешествия Мальфанте в XV в.) знакомится с Туатом, затем через Гадамес добирается до Триполи. Таким образом, Рольфс наиболее далеко углубился в Алжирскую Сахару, все еще недостаточно известную, несмотря на французские военные экспедиции на севере Сахары и на маршруты Анри Дювейрье, изучившего в эти годы путь из Алжира до Гата. Рольфс составил описание маршрутов, проделанных им по Северо-Западной Африке, и на их основе опубликовал две книги.
В 1865 году Рольфс вновь стремится осуществить свое намерение достичь Томбукту с севера через Сахару. Он хотел из Триполи достичь Ахаггара в Центральной Сахаре и затем двинуться прямо на юг. Война между туарегскими племенами вынудила его изменить намеченный маршрут путешествия. Из Триполи он проследовал по уже хорошо известному пути на юг через Мурзук. Рольфс проходит до Борну примерно по маршруту Барта - Офервега, но на пути к Бенуэ он исследует плато Баучи, оказавшееся вне маршрутов Барта. По Бенуэ Рольфс спускается до Нигера и путешествует по этой реке вверх - до Джеббы, вниз - до дельты Нигера. Затем сухопутным путем через западную часть Нигерии он добирается до Ибадана и заканчивает путешествие в Лагосе в 1867 году. Принципиально нового для географии Африки это большое путешествие Рольфса не дало, но за ним осталась слава человека, впервые в одном путешествии прошедшего весь путь от Средиземного моря до Гвинейского залива в Атлантическом океане.
После поездки в Эфиопию в 1867 - 1868 годах Рольфс снова возвращается к сахарским путешествиям. В 1869 году он пересекает северную часть Ливийской пустыни от Триполи до Александрии. В начале своего маршрута он надолго задерживается вблизи побережья, изучая исключительные по своему археологическому значению руины античных городов Лебда, Птолемаис и Кирена. Углубившись затем в пустыню и двигаясь в направлении оазисов Сива, он открыл крупную депрессию Бир-Рессам в Ливийской пустыне, затем исследовал соленое озеро Натрон. В 1873 году Рольфс возглавляет большую научную экспедицию в так называемую Западную пустыню Египта. В ее состав входят немецкие ученые геолог Карл Циттель, ботаник Пауль Ашерсон, геодезист Иордан и другие. В этой экспедиции принял участие и Георг Швейнфурт, ставший к этому времени одним из крупнейших исследователей Центральной Африки. В результате этой экспедиции была создана первая комплексная научная характеристика природы этой части Ливийской пустыни, в которую значительный вклад внес Рольфс.
В 1878 году Рольфс совершает последнее заслуживающее внимания африканское путешествие. Он делает попытку проникнуть с севера в Восточный Судан и достичь Вадаи, где уже провел свои исследования Нахтигаль. Рольфса не в первый раз постигает неудача. Он был ограблен вблизи оазисов Куфра и принужден возвратиться в Бенгази. Дальнейшая деятельность Рольфса в Африке не представляет особого научного интереса, в 1880 году он вновь появляется в Эфиопии, а в 1884 - 1885 годах становится германским комиссаром на Занзибаре, после чего окончательно вернулся в Германию.
Из крупнейших немецких исследователей Рольфс дольше всего находился в Африке и посетил самые обширные области. Однако он так и не сумел преодолеть пробелы в своем образовании. Поэтому его отчеты, особенно первые, о марокканских путешествиях, дали очень мало научных материалов. О величии горных ландшафтов, виденных им, можно по этим отчетам только догадываться. Более поздние описания захватывают, как детективный роман. Оценивая в целом деятельность Рольфса в изучении Африки, нельзя не отметить еще раз его литературную плодовитость. Книги одна за другой появлялись в свет после его путешествий, так что вся полезная информация, содержавшаяся в этих книгах, сразу же становилась достоянием ученых разных стран и других путешественников. Так "Путешествие через Марокко" появилось в 1868 году, "От Триполи до Александрии" - в 1871 году, "Поперек Африки" - в 1875 году и в том же году "Экспедиция по исследованию Ливийской пустыни", "Куфра" - в 1881 году.
Две тщеславные мечты Рольфса остались неосуществленными. Ему не удалось пройти в Томбукту ни из Алжира, ни из Марокко (это сделал Оскар Ленц лишь в 1880 году). Он не сумел проникнуть и в Вадаи. Вообще восток Центрального Судана особенно долго оставался почти неизведанным для европейцев. Стремление проникнуть в него с севера или запада для большинства исследователей середины XIX века, в том числе для погибших на этом пути Фогеля, Бойрманна и других, во многом определялось тем, что этот маршрут открывал возможность впервые пройти к Нилу с запада. Важнейшее значение в изучении этой части Судана имели путешествия еще одного немецкого исследователя Африки - Г. Нахтигаля.
Реклю Жан Жак Элизе
(1830 - 1905)
Французский географ, социолог. Посетил почти все страны цивилизованного мира, начиная с Европы и кончая отдаленными уголками Америки, Африки и Азии Автор трудов "Земля и люди. Всеобщая география" (т. 1-19, 1876- 1894), "Человек и Земля" (т. 1-6), в которых попытался дать общую картину развития человечества и описание стран.
Элизе Реклю родился 15 марта 1830 года в семье небогатого сельского протестантского пастора в городе Сент-Фуа-ля-Гранд, в департаменте Жиронды на юге Франции.
Отец Реклю был глубоко верующим человеком. В молодости он отказался от блестящей карьеры (одно время он был секретарем у графа Деказа, министра при дворе Людовика XVIII) и предпочел место сельского пастора в глухом местечке Ортец, расположенном у подножия Пиренеев.
В 1840 году в школу "Моравских братьев", находившуюся в городе Нейвид в Германии, был отправлен старший брат Эли, а через два года наступила очередь и для Элизе.
В то время с юга Франции в Германию еще не было железных дорог, а путешествие в дилижансах стоило дорого Двенадцатилетний Элизе, получивший от отца несколько франков на дорогу, отправился один с юга Франции в Германию пешком, с дорожной сумкой за плечами.
Юный Элизе не знал ни слова по-немецки. Он шел несколько недель, ночуя в деревнях и на постоялых дворах. Дней восемь он пробыл в Париже у родственников отца и затем опять отправился в путь. Таково было первое путешествие будущего географа.
В 1851 году Элизе Реклю снова пешком отправился к родителям во Францию. В Страсбурге он встретился с братом. Три недели, голодая и ночуя под открытым небом, братья шли в Ортез, где жили их родители с шестью младшими детьми. В Ортезе братья узнали, что к власти пришел Наполеон III. Они стали призывать население к протесту против монархии. Полиция получила приказ арестовать их. Узнав об этом, братья ночью сбежали из Ортеза в Англию.
Элизе поступил на службу к помещику. В свободное время он продолжал заниматься географией. Здесь у него и зародился план написать книгу о Земле. Но для этого надо было самому повидать много стран и побывать в разных частях света. Элизе решает отправиться в Америку.
Не имея средств для покупки билета на проезд на пароходе через океан, он поступил поваром на небольшое парусное судно, отправлявшееся из Ливерпуля в Новый Свет. Совершив благополучно переезд через океан, Реклю высадился в Новом Орлеане, не имея ни средств, ни знакомых. Некоторое время он работал докером в порту. Вскоре он встретил француза, жившего в Новом Орлеане уже несколько лет. При его содействии молодому переселенцу удалось устроиться учителем французского языка, а затем Элизе получил предложение от плантатора из штата Луизиана поступить к нему воспитателем детей. Реклю принял это предложение.
Живя на плантациях в Луизиане, Реклю много читал, изучал и наблюдал. В свободное время он путешествовал по Соединенным Штатам и совершил плавание на пароходе вверх по великой американской реке Миссисипи, посетил Чикаго и другие американские города. Результатом этой поездки явился ряд очерков под заглавием: "Миссисипи и ее берега", напечатанных в журнале.
Пробыв около года на плантациях, Элизе Реклю оставил хорошо оплачиваемое место гувернера и отправился в Новый Орлеан. "Я хочу видеть новые страны, посмотреть на Кордильеры, о которых мечтал в детстве и которые так близко от меня, - писал он. -Я давно мечтаю написать книжку по географии, у меня есть черновые наброски, но этого мало, мне нужно видеть величественные Анды и многое другое... Вот почему я хочу видеть лично вулканы и горы Южной Америки. Не бойся того, что меня ждет нищета. Такой вегетарианец, как я, может устроить здесь прекрасный обед для себя из плодов маниоки и нескольких бананов…"
Покинув территорию Соединенных Штатов Северной Америки, Реклю посетил Колумбию, Гвиану и затем перебрался в горные области Анд.
Реклю переходил из одной области в другую, изучая мощные ледники, спускающиеся с заоблачных высот, и потухшие вулканы с морями застывшей лавы.
Путешествуя один по пустынным горам и ущельям Колумбии, Реклю подвергался, конечно, тысячам всевозможных опасностей, рискуя безвестно погибнуть, быть убитым или съеденным хищными животными.
Он изучал природу местности и интересовался не только картинами тропической природы, но и жизнью людей. Путешествуя по диким областям Колумбии, забираясь в самые глухие уголки Анд и Сьерры-Невады, он заходил в индейские деревушки, знакомился с жившими в них индейцами и изучал быт и нравы этих первобытных обитателей Америки. Элизе Реклю чувствовал себя среди индейцев в полной безопасности и проводил с ними в беседах целые вечера. Он искренно полюбил индейцев и находил в них массу достоинств. "Обитатели Сьерры-Невады, - писал он своему брату, -индейцы племени аруак. Это простые бедные дети природы, которых ничего не стоит рассмешить. Они крайне любопытны и любят рассматривать незнакомые им вещи. В их характере есть лживость, или, скорее, хитрость, но эта хитрость похожа на хитрость животного, которое притворяется мертвым для того, чтобы его не трогали. Эта хитрость вызывается чувством самосохранения и самозащиты. Индейцы племени аруак принадлежат к жителям долин, но варварство испанцев загнало их в горы, где они еще и до сих пор не приспособились к обстановке.
Жилища этих индейцев похожи на пчелиные улья, и каждая семья имеет две хижины. В одной живет муж, а в другой жена и дети. Жена никогда не осмелится войти в хижину мужа и смиренно приносит ему пищу на порог его хижины".
Индейцы всюду доверчиво встречали Элизе Реклю и немного боялись этого белого человека, считая его волшебником и чародеем за то, что он не ел мяса и питался только фруктами, овощами и хлебом.
Желая возможно подробнее изучить неисследованную страну, Реклю часто отправлялся вдвоем со своим проводником Джемом в горы. Во время одного такого путешествия он заболел тропической лихорадкой и вынужден был слечь в небольшой индейской деревне, где провел целых два месяца. "Индейские женщины, - говорил Реклю, -приходили к моему ложу и рассуждали вслух о том, когда я должен умереть" . В хижину больного заползали ночью ящерицы и змеи, и однажды его чуть-чуть не ужалила гремучая змея.
Однако здоровый организм Реклю справился с болезнью, и, оправившись, он смог продолжить путь.
Путешествуя по Колумбии, Реклю приобрел вместе с одним французом небольшую ферму в горах Сьерры-Невады. Однако недостаток средств, хозяйственного инвентаря и другие причины препятствовали правильному ведению хозяйства, тем более что научные интересы отвлекали от земледельческих работ.
Прожив в Южной Америке около двух лет, Реклю решил возвратиться в Европу. В это время реакция во Франции стала ослабевать. Наполеон III объявил амнистию всем эмигрантам, и Элизе Реклю мог вполне легально приехать на родину. Его старший брат Эли уже вернулся из Англии и жил в Париже.
1 июля 1857 года Элизе Реклю покинул американские берега и благополучно добрался до Европы.
Вернувшись во Францию, он поселился в Париже, в семье своего брата Эли. Париж привлекал Элизе главным образом возможностью пополнить свое научное образование.
В 1858 году Элизе женился на молодой мулатке, дочери негритянки из Сенегала и торговца из Бордо. В Париже Реклю усердно начал заниматься литературным трудом. Крупное издательство Ашет поручило ему составление путеводителей по некоторым странам Европы.
Находясь на службе у Ашета, Реклю много путешествовал по Европе, собирая материал для путеводителей. Таким образом, он посетил Германию, Швейцарию, Италию, Францию, Испанию и Англию.
В эти справочные книжки Элизе сумел вложить столько нового и интересного, что они стали конкурировать с немецкими путеводителями издателя Бедекера, и издательство Ашет стало дорожить сотрудничеством молодого ученого-географа. Кроме того, Реклю начинает сотрудничать в различных географических журналах; его статьи обращают на себя внимание ученого мира, и Парижское географическое общество избирает Реклю своим членом. Вскоре его выбрали в редакционную комиссию по изданию "Бюллетеней Географического общества". Как член Общества он часто выступал с докладами об экспедициях, предпринимаемых при содействии Общества. Научные вопросы связывались им с вопросами общественными.
В 1868 году вышел первый том его большой работы "Земля", где он изложил многое, что наблюдал в природе и изучил. Элизе энергично трудился, готовя к изданию новые тома. Однако летом 1870 года началась война между Францией и Пруссией, и Реклю пришлось прервать свою работу. Он вступает добровольцем в ряды Национальной гвардии.
Стоявшие у власти монархисты подписали тяжелый для Франции договор с Германией. В 1871 году в Париже вспыхнуло восстание против монархистов. Власть взяла Национальная гвардия. Париж объявили Коммуной. В этих трагических для страны событиях принимал участие и Реклю. Он был среди коммунаров, часто выступал на митингах и собраниях, готовил статьи в газетах.
В одной из вылазок Реклю был арестован и отправлен сначала в Брест, затем в крепость Сен-Мишель, а через некоторое время снова в Брест, где, ожидая военно-полевого суда, Реклю приступил к окончанию второго тома сочинения "Земля".
После шестимесячного пребывания в тюрьме Реклю был снова отослан этапным порядком в Версаль и 15 ноября 1871 года приговорен военно-полевым судом в Сен-Жермене к пожизненной ссылке на остров Новая Каледония. Оставляя Элизе Реклю жизнь, суд отнимал у него самое дорогое в жизни - возможность продолжать научную работу.
Приговор вызвал сильное негодование среди европейских ученых. Географы всего мира, собравшись на международный конгресс в Антверпене, постановили требовать от французского правительства отмены столь жестокого приговора. В Англии был организован комитет защиты Реклю, в который вошли Чарльз Дарвин, Э. Карпентер и другие выдающиеся ученые и литераторы.
Под давлением петиции, подписанной выдающимися европейскими учеными, французское правительство в феврале 1872 года заменило вечную ссылку десятилетним изгнанием Реклю из пределов Франции. 14 марта 1872 года, то есть почти через год после ареста, он был доставлен в закрытой арестантской карете с кандалами на руках на границу Швейцарии.
Разбитый нравственно и больной физически от тюремной жизни и перенесенных унижений и оскорблений, Реклю направился в Цюрих, куда удалось бежать из Парижа и его брату Эли.
Швейцарская природа благоприятно подействовала на Реклю, помогла ему вернуть обычную для него работоспособность и заставила забыть перенесенные невзгоды, он с жаром отдался прерванным научным занятиям. Сначала он поселился в Цюрихе, в семье брата Эли, а затем переехал в Лугано. Здесь он написал свое небольшое художественное сочинение "История горы".
В то же время он начинает сотрудничать в географических журналах. В 1873 году в "Бюллетене Парижского Географического общества" появились его две большие статьи "О дождях в Швейцарии" и "История Аральского моря".
Живя в Лугано, Реклю начал свое большое произведение "Всеобщая география" - "Земля и Люди". Этот труд занял у него целых двадцать лет. С 1873 по 1893 год было написано девятнадцать томов, каждый около 900 страниц текста, с множеством карт, чертежей и рисунков.
Описание европейских стран заняло у Реклю пять больших томов. Следующие пять томов были посвящены Азии, одиннадцатый том - Австралии и островам Тихого океана. Описание Африки занимает четыре тома, а четыре последних тома посвящены Америке.
В связи с этой работой Элизе Реклю в 1873 году посетил страны Балканского полуострова и совершил путешествие по Италии, Австрии и Венгрии, в 1885 году путешествовал по Испании и Португалии, а оттуда отправился в Северную Африку. Вернувшись из этого путешествия, Реклю поселился снова в Швейцарии, в Кларане, на берегу Женевского озера, неустанно работая над "Всеобщей географией". Этот труд отнимал почти все его время. В течение девятнадцати лет каждый год аккуратно на книжном рынке появлялся толстый том "Всеобщей географии".
Задумав писать "Всеобщую географию", Реклю намеревался лично посетить все страны, но это превышало силы одного человека. Он хотел описать их по свежим впечатлениям так, "чтобы в уме читателя эти страны вставали бы при чтении, как живые, но Земля по отношению к отдельному. Человеку является почти безграничной, и я был вынужден прибегать к помощи других лиц, посещавших и изучавших разные страны".
Элизе Реклю, не бывший никогда в России, поручил составление географии России П. А. Кропоткину.
Весной 1889 года Элизе Реклю отправился во второй раз в Северную Америку, чтобы докончить шестнадцатый том "Всеобщей географии", посвященный Соединенным Штатам. На этот раз он прожил в Америке около шести месяцев, посетив все главнейшие города Соединенных Штатов и Канады.
В 1890 году Реклю покидает Швейцарию и поселяется в Севре, недалеко от Парижа. В 1892 году он путешествует по Южной Америке и заканчивает девятнадцатый (последний) том "Всеобщей географии". В это время ему было 62 года.
В 1894 году Элизе Реклю был приглашен советом Брюссельского университета читать лекции по географии. Но вскоре под давлением консерваторов этот курс был отменен, а Реклю был послан официальный отказ.
15 апреля 1905 года вышел первый выпуск сочинения "Человек и Земля", и Реклю мог сказать, что он исполнил свою научную задачу.
4 июля 1905 года великий географ и путешественник тихо скончался на руках своих близких друзей. Его последними словами были "Революция идет! Революция приближается…"
(1830 - 1905)
Французский географ, социолог. Посетил почти все страны цивилизованного мира, начиная с Европы и кончая отдаленными уголками Америки, Африки и Азии Автор трудов "Земля и люди. Всеобщая география" (т. 1-19, 1876- 1894), "Человек и Земля" (т. 1-6), в которых попытался дать общую картину развития человечества и описание стран.
Элизе Реклю родился 15 марта 1830 года в семье небогатого сельского протестантского пастора в городе Сент-Фуа-ля-Гранд, в департаменте Жиронды на юге Франции.
Отец Реклю был глубоко верующим человеком. В молодости он отказался от блестящей карьеры (одно время он был секретарем у графа Деказа, министра при дворе Людовика XVIII) и предпочел место сельского пастора в глухом местечке Ортец, расположенном у подножия Пиренеев.
В 1840 году в школу "Моравских братьев", находившуюся в городе Нейвид в Германии, был отправлен старший брат Эли, а через два года наступила очередь и для Элизе.
В то время с юга Франции в Германию еще не было железных дорог, а путешествие в дилижансах стоило дорого Двенадцатилетний Элизе, получивший от отца несколько франков на дорогу, отправился один с юга Франции в Германию пешком, с дорожной сумкой за плечами.
Юный Элизе не знал ни слова по-немецки. Он шел несколько недель, ночуя в деревнях и на постоялых дворах. Дней восемь он пробыл в Париже у родственников отца и затем опять отправился в путь. Таково было первое путешествие будущего географа.
В 1851 году Элизе Реклю снова пешком отправился к родителям во Францию. В Страсбурге он встретился с братом. Три недели, голодая и ночуя под открытым небом, братья шли в Ортез, где жили их родители с шестью младшими детьми. В Ортезе братья узнали, что к власти пришел Наполеон III. Они стали призывать население к протесту против монархии. Полиция получила приказ арестовать их. Узнав об этом, братья ночью сбежали из Ортеза в Англию.
Элизе поступил на службу к помещику. В свободное время он продолжал заниматься географией. Здесь у него и зародился план написать книгу о Земле. Но для этого надо было самому повидать много стран и побывать в разных частях света. Элизе решает отправиться в Америку.
Не имея средств для покупки билета на проезд на пароходе через океан, он поступил поваром на небольшое парусное судно, отправлявшееся из Ливерпуля в Новый Свет. Совершив благополучно переезд через океан, Реклю высадился в Новом Орлеане, не имея ни средств, ни знакомых. Некоторое время он работал докером в порту. Вскоре он встретил француза, жившего в Новом Орлеане уже несколько лет. При его содействии молодому переселенцу удалось устроиться учителем французского языка, а затем Элизе получил предложение от плантатора из штата Луизиана поступить к нему воспитателем детей. Реклю принял это предложение.
Живя на плантациях в Луизиане, Реклю много читал, изучал и наблюдал. В свободное время он путешествовал по Соединенным Штатам и совершил плавание на пароходе вверх по великой американской реке Миссисипи, посетил Чикаго и другие американские города. Результатом этой поездки явился ряд очерков под заглавием: "Миссисипи и ее берега", напечатанных в журнале.
Пробыв около года на плантациях, Элизе Реклю оставил хорошо оплачиваемое место гувернера и отправился в Новый Орлеан. "Я хочу видеть новые страны, посмотреть на Кордильеры, о которых мечтал в детстве и которые так близко от меня, - писал он. -Я давно мечтаю написать книжку по географии, у меня есть черновые наброски, но этого мало, мне нужно видеть величественные Анды и многое другое... Вот почему я хочу видеть лично вулканы и горы Южной Америки. Не бойся того, что меня ждет нищета. Такой вегетарианец, как я, может устроить здесь прекрасный обед для себя из плодов маниоки и нескольких бананов…"
Покинув территорию Соединенных Штатов Северной Америки, Реклю посетил Колумбию, Гвиану и затем перебрался в горные области Анд.
Реклю переходил из одной области в другую, изучая мощные ледники, спускающиеся с заоблачных высот, и потухшие вулканы с морями застывшей лавы.
Путешествуя один по пустынным горам и ущельям Колумбии, Реклю подвергался, конечно, тысячам всевозможных опасностей, рискуя безвестно погибнуть, быть убитым или съеденным хищными животными.
Он изучал природу местности и интересовался не только картинами тропической природы, но и жизнью людей. Путешествуя по диким областям Колумбии, забираясь в самые глухие уголки Анд и Сьерры-Невады, он заходил в индейские деревушки, знакомился с жившими в них индейцами и изучал быт и нравы этих первобытных обитателей Америки. Элизе Реклю чувствовал себя среди индейцев в полной безопасности и проводил с ними в беседах целые вечера. Он искренно полюбил индейцев и находил в них массу достоинств. "Обитатели Сьерры-Невады, - писал он своему брату, -индейцы племени аруак. Это простые бедные дети природы, которых ничего не стоит рассмешить. Они крайне любопытны и любят рассматривать незнакомые им вещи. В их характере есть лживость, или, скорее, хитрость, но эта хитрость похожа на хитрость животного, которое притворяется мертвым для того, чтобы его не трогали. Эта хитрость вызывается чувством самосохранения и самозащиты. Индейцы племени аруак принадлежат к жителям долин, но варварство испанцев загнало их в горы, где они еще и до сих пор не приспособились к обстановке.
Жилища этих индейцев похожи на пчелиные улья, и каждая семья имеет две хижины. В одной живет муж, а в другой жена и дети. Жена никогда не осмелится войти в хижину мужа и смиренно приносит ему пищу на порог его хижины".
Индейцы всюду доверчиво встречали Элизе Реклю и немного боялись этого белого человека, считая его волшебником и чародеем за то, что он не ел мяса и питался только фруктами, овощами и хлебом.
Желая возможно подробнее изучить неисследованную страну, Реклю часто отправлялся вдвоем со своим проводником Джемом в горы. Во время одного такого путешествия он заболел тропической лихорадкой и вынужден был слечь в небольшой индейской деревне, где провел целых два месяца. "Индейские женщины, - говорил Реклю, -приходили к моему ложу и рассуждали вслух о том, когда я должен умереть" . В хижину больного заползали ночью ящерицы и змеи, и однажды его чуть-чуть не ужалила гремучая змея.
Однако здоровый организм Реклю справился с болезнью, и, оправившись, он смог продолжить путь.
Путешествуя по Колумбии, Реклю приобрел вместе с одним французом небольшую ферму в горах Сьерры-Невады. Однако недостаток средств, хозяйственного инвентаря и другие причины препятствовали правильному ведению хозяйства, тем более что научные интересы отвлекали от земледельческих работ.
Прожив в Южной Америке около двух лет, Реклю решил возвратиться в Европу. В это время реакция во Франции стала ослабевать. Наполеон III объявил амнистию всем эмигрантам, и Элизе Реклю мог вполне легально приехать на родину. Его старший брат Эли уже вернулся из Англии и жил в Париже.
1 июля 1857 года Элизе Реклю покинул американские берега и благополучно добрался до Европы.
Вернувшись во Францию, он поселился в Париже, в семье своего брата Эли. Париж привлекал Элизе главным образом возможностью пополнить свое научное образование.
В 1858 году Элизе женился на молодой мулатке, дочери негритянки из Сенегала и торговца из Бордо. В Париже Реклю усердно начал заниматься литературным трудом. Крупное издательство Ашет поручило ему составление путеводителей по некоторым странам Европы.
Находясь на службе у Ашета, Реклю много путешествовал по Европе, собирая материал для путеводителей. Таким образом, он посетил Германию, Швейцарию, Италию, Францию, Испанию и Англию.
В эти справочные книжки Элизе сумел вложить столько нового и интересного, что они стали конкурировать с немецкими путеводителями издателя Бедекера, и издательство Ашет стало дорожить сотрудничеством молодого ученого-географа. Кроме того, Реклю начинает сотрудничать в различных географических журналах; его статьи обращают на себя внимание ученого мира, и Парижское географическое общество избирает Реклю своим членом. Вскоре его выбрали в редакционную комиссию по изданию "Бюллетеней Географического общества". Как член Общества он часто выступал с докладами об экспедициях, предпринимаемых при содействии Общества. Научные вопросы связывались им с вопросами общественными.
В 1868 году вышел первый том его большой работы "Земля", где он изложил многое, что наблюдал в природе и изучил. Элизе энергично трудился, готовя к изданию новые тома. Однако летом 1870 года началась война между Францией и Пруссией, и Реклю пришлось прервать свою работу. Он вступает добровольцем в ряды Национальной гвардии.
Стоявшие у власти монархисты подписали тяжелый для Франции договор с Германией. В 1871 году в Париже вспыхнуло восстание против монархистов. Власть взяла Национальная гвардия. Париж объявили Коммуной. В этих трагических для страны событиях принимал участие и Реклю. Он был среди коммунаров, часто выступал на митингах и собраниях, готовил статьи в газетах.
В одной из вылазок Реклю был арестован и отправлен сначала в Брест, затем в крепость Сен-Мишель, а через некоторое время снова в Брест, где, ожидая военно-полевого суда, Реклю приступил к окончанию второго тома сочинения "Земля".
После шестимесячного пребывания в тюрьме Реклю был снова отослан этапным порядком в Версаль и 15 ноября 1871 года приговорен военно-полевым судом в Сен-Жермене к пожизненной ссылке на остров Новая Каледония. Оставляя Элизе Реклю жизнь, суд отнимал у него самое дорогое в жизни - возможность продолжать научную работу.
Приговор вызвал сильное негодование среди европейских ученых. Географы всего мира, собравшись на международный конгресс в Антверпене, постановили требовать от французского правительства отмены столь жестокого приговора. В Англии был организован комитет защиты Реклю, в который вошли Чарльз Дарвин, Э. Карпентер и другие выдающиеся ученые и литераторы.
Под давлением петиции, подписанной выдающимися европейскими учеными, французское правительство в феврале 1872 года заменило вечную ссылку десятилетним изгнанием Реклю из пределов Франции. 14 марта 1872 года, то есть почти через год после ареста, он был доставлен в закрытой арестантской карете с кандалами на руках на границу Швейцарии.
Разбитый нравственно и больной физически от тюремной жизни и перенесенных унижений и оскорблений, Реклю направился в Цюрих, куда удалось бежать из Парижа и его брату Эли.
Швейцарская природа благоприятно подействовала на Реклю, помогла ему вернуть обычную для него работоспособность и заставила забыть перенесенные невзгоды, он с жаром отдался прерванным научным занятиям. Сначала он поселился в Цюрихе, в семье брата Эли, а затем переехал в Лугано. Здесь он написал свое небольшое художественное сочинение "История горы".
В то же время он начинает сотрудничать в географических журналах. В 1873 году в "Бюллетене Парижского Географического общества" появились его две большие статьи "О дождях в Швейцарии" и "История Аральского моря".
Живя в Лугано, Реклю начал свое большое произведение "Всеобщая география" - "Земля и Люди". Этот труд занял у него целых двадцать лет. С 1873 по 1893 год было написано девятнадцать томов, каждый около 900 страниц текста, с множеством карт, чертежей и рисунков.
Описание европейских стран заняло у Реклю пять больших томов. Следующие пять томов были посвящены Азии, одиннадцатый том - Австралии и островам Тихого океана. Описание Африки занимает четыре тома, а четыре последних тома посвящены Америке.
В связи с этой работой Элизе Реклю в 1873 году посетил страны Балканского полуострова и совершил путешествие по Италии, Австрии и Венгрии, в 1885 году путешествовал по Испании и Португалии, а оттуда отправился в Северную Африку. Вернувшись из этого путешествия, Реклю поселился снова в Швейцарии, в Кларане, на берегу Женевского озера, неустанно работая над "Всеобщей географией". Этот труд отнимал почти все его время. В течение девятнадцати лет каждый год аккуратно на книжном рынке появлялся толстый том "Всеобщей географии".
Задумав писать "Всеобщую географию", Реклю намеревался лично посетить все страны, но это превышало силы одного человека. Он хотел описать их по свежим впечатлениям так, "чтобы в уме читателя эти страны вставали бы при чтении, как живые, но Земля по отношению к отдельному. Человеку является почти безграничной, и я был вынужден прибегать к помощи других лиц, посещавших и изучавших разные страны".
Элизе Реклю, не бывший никогда в России, поручил составление географии России П. А. Кропоткину.
Весной 1889 года Элизе Реклю отправился во второй раз в Северную Америку, чтобы докончить шестнадцатый том "Всеобщей географии", посвященный Соединенным Штатам. На этот раз он прожил в Америке около шести месяцев, посетив все главнейшие города Соединенных Штатов и Канады.
В 1890 году Реклю покидает Швейцарию и поселяется в Севре, недалеко от Парижа. В 1892 году он путешествует по Южной Америке и заканчивает девятнадцатый (последний) том "Всеобщей географии". В это время ему было 62 года.
В 1894 году Элизе Реклю был приглашен советом Брюссельского университета читать лекции по географии. Но вскоре под давлением консерваторов этот курс был отменен, а Реклю был послан официальный отказ.
15 апреля 1905 года вышел первый выпуск сочинения "Человек и Земля", и Реклю мог сказать, что он исполнил свою научную задачу.
4 июля 1905 года великий географ и путешественник тихо скончался на руках своих близких друзей. Его последними словами были "Революция идет! Революция приближается…"
Семёнов-Тян-Шанский Пётр Петрович
(1827 - 1914)
До 1906 года - Семенов. Географ, статистик, общественный деятель, почетный член Петербургской АН (1873). Вице-председатель и глава Русского географического общества (с 1873 года) и Русского энтомологического общества (с 1889 года). В 1856-1857 годах исследовал Тянь-Шань, дал первую схему его орографии и высотной зональности. Инициатор ряда экспедиций в Центральную Азию. Организатор первой переписи населения России 1897 года. Руководил изданием многотомных сводок по географии России: "Географическо-статистический словарь Российской империи", "Россия. Полное географическое описание нашего отечества" (совместно с В. И. Ламанским).
Петр Петрович Семенов родился в деревне Урусове, недалеко от Рязани, в семье Петра Николаевича Семенова - капитана в отставке, участника Бородинского и Кульмского сражений, владевшего имениями в Рязанской, Тульской и Тамбовской губерниях и более чем шестистами душ крепостных. Когда отца не стало, мальчику было всего лишь двенадцать лет. У матери от горя помутился рассудок. Петя вынужден был вникать в дела имений, разбросанных по трем губерниям, и самостоятельно принимать важные решения.
Окрестные помещики, многие из которых приходились ему родственниками, пользовались неопытностью юного хозяина и захватывали угодья. Дело могло кончиться разорением, если бы на помощь Пете не пришел дядя - Михаил Николаевич, взявший на себя управление имениями.
Вместе с матерью, заметно поправившей здоровье, Петр отправился в Петербург, где поступил в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, сдав экзамены сразу за третий класс. В школе были замечательные преподаватели. Семенов делал быстрые успехи в науках и в восемнадцать лет он был уже вольным слушателем университета.
В 1848 году, закончив университет, Семенов решил посвятить жизнь науке. Русское географическое общество поручило ему перевод с немецкого капитального труда Карла Риттера "Землеведение Азии". Сознавая важность работы, Семенов заперся в Урусове и погрузился в работу.
В двадцать три года Петр встретил свою первую и единственную любовь - Веру Чулкову. Но счастье их было недолгим: жена умерла от чахотки. После смерти Веры Петр Петрович тяжело заболел тифозной горячкой с воспалением мозга и несколько дней находился на грани жизни и смерти. Лучшие петербургские врачи признали больного безнадежным... Тогда старый Марголиус, друг дома Семеновых, отважился на радикальное средство - теплую ванную с прикладыванием льда к голове. Помогло!
Когда дела пошли на поправку, Петр Петрович, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, отправился в путешествие по Европе.
Семенов переезжал из города в город, знакомясь с достопримечательностями. После Германии он едет во Францию, бродит по деревенькам в Вогезах, расспрашивает крестьян об их быте, мысленно сравнивает с бытом русских крестьян. Слухи о войне, которую готовит Франция против России, заставляют Семенова вернуться в Германию, и уже в дороге он узнает, что война началась.
В 1853 году Семенов поступает в Берлинский университет, где избирает лекции по географии и геологии.
Здесь он встретился с великим ученым Карлом Риттером. На его лекции всегда собирается много студентов. Риттер был систематик, кабинетный ученый с необыкновенной силой аналитической мысли. Риттер сразу оценил глубину познаний и ясность мысли Семенова.
В Берлине Петр познакомился и с Александром Гумбольдтом, с которым поделился своей идеей проникнуть во Внутреннюю Азию из России. Гумбольдт просил Семенова найти доказательства своей теории вулканического происхождения Тянь-Шаня. Само название "Тянь-Шань" в переводе с китайского означает "Небесные горы". Не один из европейских исследователей не бывал еще в этом районе.
Зимой 1854 года Семенов прослушал намеченный курс лекций и принялся усиленно разрабатывать план путешествия на Тянь-Шань. Он едет в Италию, где наблюдает извержение Везувия, рискованно подбирается к обрыву кратера, стоит возле огненного потока лавы. Готовясь к путешествию, Петр Петрович совершает несколько походов в Альпы без проводника. Ученый собирает геологические и ботанические коллекции.
Вскоре он был уже в Петербурге. В Географическом обществе Семенов сумел убедить Михаила Николаевича Муравьева, вице-председателя общества, в полезности, даже необходимости своей экспедиции на Тянь-Шань. Российское министерство иностранных дел ревниво оберегало азиатские страны "от вторжения географической науки" , и Семенов с трудом получил разрешение побывать на Алтае и в "Киргизских степях" (Казахстане).
Весной 1856 года Семенов оставил Петербург и через Москву, Казань и Урал, по большому сибирскому тракту двинулся к цели, преодолевая за сутки по 400 верст. К 1 июня он вышел на берега Иртыша. Преодолев Обь - переправа продолжалась весь день, Семенов в конце июня увидел Алтай.
В 1856 году из Семипалатинска Семенов добрался до Балхаша, который со своей "отсохшей оконечностью - озером Ала-Кулем (Ала-коль) - отделяет системы центральноазиатских хребтов от однообразной Киргизской степи" . К юго-востоку от Балхаша он увидел исследованную А. Шренком "ослепительно блестящую... вечными снегами", простирающуюся на юго-запад цепь высоких гор и назвал ее Джунгарским Алатау. За этим хребтом начиналась "низкая и жаркая" долина реки Или. Миновав ее, он достиг города Верного (теперь Алма-Ата).
В сентябре - октябре Семенов совершил два маршрута к озеру Иссык-Куль. Первый пролегал через восточную часть хребта, "круто, как исполинская стена" поднимавшегося к югу от города. Это был Заилийский Алатау (название дано Семеновым). Поднявшись на хребет, он увидел на юге межгорную котловину бассейна реки Чилика (приток Или) с несколькими параллельными кряжами; с огромной высоты перевала они "имели вид огромных грядок" . Он спустился с хребта на юго-восток, в долину Чилика, и, перевалив Кюнгей-Ала-Тоо, через широкую степную долину рек Тюп и Джергалап вышел к озеру. "С юга весь... синий бассейн Иссык-Куля... замкнут непрерывной цепью снежных исполинов" . Это был "заветный Тянь-Шань" - хребет Терскей-Ала-Тоо: "Снежные вершины его казались прямо выходящими из темно-синих вод озера" . Тем же путем Семенов вернулся в Верный.
Через несколько дней он выехал на запад, пересек Заилийский Алатау и за рекой Чу на юго-западе увидел очень высокий горный хребет (Киргизский). Поднявшись по долине Чу через дикое и мрачное Боамское ущелье, Семенов вышел к северо-западному берегу Иссык-Куля; этот маршрут позволил ему опровергнуть упорные слухи, что озеро служит истоком Чу. От Иссык-Куля Семенов поднялся на Кюнгей-Ала-Тоо, пересек долину правого притока Чу и на обратном пути к Верному перевалил Заилийский Алатау в самой высокой части. При спуске с перевала ему и его спутникам "пришлось очень забавно и довольно безопасно скатываться по снегу со своими лошадьми".
В августе перед ним открылись горные гряды Куянды и Аламан. Местные жители говорили Семенову, что в ясный день с вершины Аламана можно увидеть Небесные горы. "Это стена, соединяющая землю и небо, - говорили русские переселенцы, поселившиеся в этих краях. - Край земли за теми горами. Никто никогда туда не ходил".
И вот он стоит на вершине, а далеко впереди поднимался Тянь-Шань...
Он спустился к берегам Иссык-Куля, обследовал их, собрал образцы пород, с удивлением глядел, как казаки, стоя по колено в воде, наотмашь рубили шашками рыбу - сазанов, собравшихся в прибрежных зарослях в несметные стаи. Наклонился и зачерпнул ладонью иссык-кульской воды. Она была чиста, холодна, но солоновата и для питья находилась. Семенов обследовал берег, нашел несколько раковин и обнаружил, что они принадлежат к новому виду пресноводного рода. Но задерживаться здесь долее он не мог: с ним было всего несколько казаков, а воинственные сарыбагиши - подданные кокандского хана, враждовавшего с русскими, - то и дело объявлялись поблизости. Вскоре вспыхнули и сигнальные костры, зажженные ими. Пришлось возвращаться в Верный.
Семенов приехал в Верный в середине сентября. Сарыбагиши все чаще стали появляться под стенами города, грабили караваны, пользуясь тем, что людей для защиты их не хватало. Полковник Хоментовский, знакомый Петру Петровичу по Петербургу, дал под его команду сотню казаков и предложил разведать тылы противника, собрать сведения о военных силах кокандского хана. Семенов без промедления выступил во главе отряда на запад, вдоль Заилийского Алатау.
В первый же день произошла стычка с сарыбагишами. Казаки обратили их в поспешное бегство. Отряд Семенова преследовал их. Только подожженная бежавшими сухая трава остановила казаков. Перед ними возвышались Небесные горы... Семенов решил вести отряд вверх, к перевалу. Он надеялся, пройдя перевал, спуститься в долину по ту сторону гор, достигнуть верховьев реки Чу и выйти на западные берега Иссык-Куля. И о реке Чу, и о самом Иссык-Куле европейские географы знали очень немногое.
Отряд спустился в долину, прошел мимо киргизских аулов и, встретившись с одним из предводителей сарыбагишей, установил с ними дружеские отношения. Семенов получил двух проводников, которые и провели его одного, уже без отряда, по Чуйской долине, до самого Иссык-Куля.
Это было огромной удачей! Он прошел вдоль течения мелководной Кутемалды до самого ее устья в озере и убедился в том, что с Чу она не связана. В свою очередь, Чу не вытекает из озера. У Иссык-Куля нет стока.
Зиму 1856/57 года Семенов провел в Барнауле. Он решил привести в порядок коллекции, написать подробный отчет Географическому обществу, подготовиться к следующей экспедиции, которую наметил на весну 1857 года.
В отчете он иллюстрировал свои размышления о пяти зонах Заилийского Алатау наблюдениями над их растительностью. Материал собрал богатейший - 70 видов растений, среди которых оказалось четыре вида еще неизвестных науке, новые виды рябины и клена. Но он не просто описывал горные зоны и растения, а доказывал, что растительность необходимо рассматривать как органическую часть мира, в котором она живет в неразрывной связи с климатом, геологией, гидрографией.
В Барнауле Петр Петрович встретился с Достоевским, с которым познакомился еще в Петербурге. Две недели гостил Федор Михайлович в доме Семенова. Достоевский работал тогда над "Записками из мертвого дома" и читал Семенову отдельные главы. Уже много лет спустя, на склоне лет, Петр Петрович напишет: "Потрясающее впечатление производило на меня это чтение, и как я живо переносился в ужасные условия жизни страдальца, вышедшего более чем когда-либо с чистой душой и просветленным умом из тяжелой борьбы..."
Они расстались - Достоевский спешил в Кузнецк - сочетаться браком, но скоро вернулся, уже с молодой женой, и прогостил у Петра Петровича еще две недели...
Летом 1857 года Семенов во главе большого отряда вышел из Верного. На этот раз его спутником был художник Павел Михайлович Кошаров - учитель рисования Томской гимназии. Он прошел по северному склону Заилийского Алатау на восток до реки Чилик; через параллельные кряжи Согеты и Тораигыр и заключенное между ними "сухое, безводное и... бесплодное плоскогорье" достиг верхнего течения Чарына, притока Или. С узкого гребня Тораигыра на юго-востоке Семенов первым из европейцев увидел величественный Хан-Тенгри. Перевалив Кюнгей-Ала-Тоо, он прошел на юг к северным склонам Терскей-Ала-Тоо. В один из вечеров, остановившись на ночевку, Семенов насладился чудесной панорамой: "Солнце уже склонялось к вечеру, над Кюнгеем носились темные облака, эффектно освещенные солнечным закатом. В то время, когда снежные вершины Кюнгей-Ала-Тоо уже начали загораться... альпийским мерцанием, мягкие куполовидные предгорья были облиты светом... как будго горы горели и дымились".
Поднявшись на перевал в Терскей-Ала-Тоо, он увидел на юге реки Нарын - "верховья древнего Яксарта" (Сырдарьи). Перед ним расстилалась "волнистая равнина с зелеными озерцами" - сырты Внутреннего Тянь-Шаня. Спуститься к Нарыну Семенов не решился, так как лошади были изранены и измучены, поэтому он вернулся к Иссык-Кулю, затем перевалил Кюнгей-Ала-Тоо и достиг реки Чилик. Отдохнув в ауле и наняв свежих лошадей, Семенов вышел к Нарыну и поднялся по его левой составляющей. С перевала в Терскей-Ала-Тоо он был "ослеплен неожиданным зрелищем... [на юго-востоке] возвышался самый величественный из когда-либо виденных мной горных хребтов. Он весь, сверху донизу, состоял из снежных исполинов (Семенов насчитал их не менее 30)... Как раз посередине... возвышалась одна, резко... отделяющаяся по своей колоссальной высоте белоснежная остроконечная пирамида..." - Хан-Тенгри, долгое время считавшийся высшей точкой (6995 метров) Тянь-Шаня. Спустившись в долину реки Сары-Джаз (бассейн Тарима), он прошел к ее верховьям, где открыл огромные ледники, в существовании которых он прежде сомневался, а затем вернулся в Верный.
На этот раз Семенову выделили для охраны казачий конвой в пятьдесят сабель, и, кроме того, к нему должен был примкнуть Тезек - султан Большой орды со своим отрядом в полторы тысячи человек. С такими силами можно было рассчитывать на успех предприятия.
Вместе с Кошаровым Семенов обследовал предгорья Заилийского Алатау, в Алма-атинской долине открыл новую породу клена, родственную гималайской, которую потом так и назвали - "кленом Семенова", перешел реку Талгар, поднялся на вершину горы - до высоты почти в три тысячи метров и, стоя над облаками, в восхищении замер. Перед ними снова возвышались Небесные горы... Дорога в глубь Тянь-Шаня неожиданно оказалась открытой. Сарыбагиши, узнав о приближении сильного отряда, отошли на реку Чу, освободив захваченные у богинцев пастбища. Тезек настаивал на продолжении похода, чтобы свести счеты с сарыбагишами, но Семенову не хотелось вмешиваться в междоусобные распри. Он оставил Тезека охранять кочевья богинцев на берегах Иссык-Куля, а сам вместе с Кошаровым и конвойным отрядом через Заукинский перевал двинулся к истокам Нарына. Эта река, верхняя часть Сырдарьи, давно занимала его воображение. Ведь никто не видел ее истоков, терявшихся где-то в горных озерах. Этот поход едва не стоил ему жизни. Тропа на перевал шла круто, все время по краю пропасти, лошадь Семенова с трудом поднималась, осторожно ступая по ненадежным камням и косясь на трупы лошадей, верблюдов, баранов, попадавшихся едва ли не за каждым поворотом тропы. Внезапно она вскинулась, Семенов чудом успел высвободить ноги из стремян и ухватиться за нависающий камень скалы, как лошадь исчезла в пропасти. Подъехал Кошаров, помог спуститься Семенову. Оба молча смотрели на труп богинца, которого испугалась лошадь...
Спустившись с перевала, они прошли по равнине и приблизились к трем озерам, дававшим исток небольшим речкам, сливавшимся неподалеку в единое русло Нарын. Он нес свои воды на юго-восток. Но лошади были измучены, и, проблуждав часа два меж истоков Нарына, Семенов принимает решение пуститься в обратный путь.
Потом он собрался пойти к Хан-Тенгри, горной группе, самая высокая вершина которой считалась и высочайшим пиком Тянь-Шаня. Хан-Тенгри - царь всех духов небесных... Семенов измерил его. Семь тысяч метров. На склонах Тенгри-тага, Петр Петрович обследовал гигантский ледник, самый большой на Тянь-Шане которому позже дадут его имя. И тут же, неподалеку от ледника, увидели кочкаров - баранов с массивными, могучими рогами. Зоологи считали, что кочкары полностью вымерли. "Я мог рассмотреть в свой бинокль, - вспоминал исследователь, - что это были громадные бараны с теми характерными рогами, черепа которых мы находили во множестве в долине Сарыджаза" . Со времен Марко Поло их впервые видел ученый... Но ценным оказался и собранный на склонах Хан-Тенгри гербарий. Четыре новых вида растений подарил Семенов ученому миру.
Экспедиция была успешной. Однако Семенов не нашел доказательств теории Гумбольдта о вулканическом происхождении Тянь-Шаня. Осталась последняя надежда - Арал-тюбе - гора, возвышающаяся посреди озера Ала-Куль.
Шаг за шагом обследует ученый Арал-тюбе, но так и не находит следов вулканизма. Тем самым Семенов опровергает ошибочную теорию Гумбольдта.
В конце сентября Семенов появляется в Семипалатинске. Сам он называл свое короткое путешествие "научной рекогносцировкой северо-западной окраины Центральной Нагорной Азии" . Но результаты ее оказались значительными: он проследил Кюнгей-Ала-Тоо на 150 километров, Терскей-Ала-Тоо на 260 километров, обследовал Заилийский Алатау, связанный, как он выяснил, с другими хребтами Тянь-Шаня и образующий его передовую цепь: открыл огромную ледниковую область в верховьях Сарыджаза и тянь-шаньские сырты; установил, что питание реки Чу не связано с озером Иссык-Куль (напротив, как он доказал, иногда - во время особо высокого половодья - часть воды реки Чу через короткий проток Кутемалды изливается в Иссык-Куль), привел бесспорные доказательства отсутствия вулканизма в Средней Азии; первый установил высотные природные пояса Тянь-Шаня и высоту снеговой линии хребтов; впервые исследовал местность в истоках Нарына, Текеса и Сарыджаза, то есть рек, принадлежащих трем из четырех крупнейших речных систем Центральной Азии - Сырдарьи, Или и Тарима; подметил характернейшую особенность Тянь-Шаня - расчленение на параллельные цепи и образование продольных, широтных, очень длинных долин. Наконец, Семенов дал первое четкое деление северных цепей Тянь-Шаня, основанное на их орографических и геологических особенностях, так что ни один из более поздних путешественников XIX века, проходивших по тем же районам, не смог добавить к его данным ничего существенно нового.
Но третьего путешествия во Внутреннюю Азию он так и не смог совершить. Политическое положение России осложнилось в отношениях с европейскими странами, в частности с Англией, у которой в Азии были свои интересы и которая делала все возможное, чтобы помешать России в ее продвижении в те страны, куда и она стремилась распространить сферу влияния.
Петра Петровича по рекомендации адмирала Литке единодушно избирают вице-председателем Географического общества. Не жалея ни сил, ни времени, Семенов поддерживает молодых исследователей, готовых, как и сам он в свое время, отправиться на край света ради новых открытий. С его помощью организованы экспедиции выдающихся русских исследователей Пржевальского, Потанина, Козлова, Роборовского, Велиханова, Мушкетова, Обручева Петр Петрович разрабатывал маршруты экспедиций, участвовал в их снаряжении, в составлении программы полевых научных работ. Свыше сорока лет (с 1873 по 1914 год) Семенов возглавлял Русское географическое общество. Он много работает - пишет капитальные труды, собирает уникальную коллекцию чешуекрылых, которой разрешает пользоваться многим энтомологам, трудится на посту президента Русского энтомологического общества, пишет этюды по истории нидерландской живописи - давно и глубоко изучает и собирает он работы голландских мастеров и делает все, чтобы прославить науку России и познать ее необъятную землю. Тридцать лет мечтал он совершить первую перепись населения России и в 1897 году сумел добиться и этого.
В год, когда исполнилось пятьдесят лет со дня его первого путешествия на Тянь-Шань, вышел царский указ, в котором объявлялось, что отныне и навсегда к имени Петра Петровича Семенова присоединяется титул Тян-Шанского.
Семенов передал в Эрмитаж несколько сот картин голландских мастеров и несколько тысяч гравюр, несмотря на то что заграничные музеи предлагали ему сказочные деньги, да только напрасно.
Вспоминая о славных трудах и подвигах русских путешественников и исследователей, Петр Петрович с гордостью говорил "Наша слава есть слава русской земли".
(1827 - 1914)
До 1906 года - Семенов. Географ, статистик, общественный деятель, почетный член Петербургской АН (1873). Вице-председатель и глава Русского географического общества (с 1873 года) и Русского энтомологического общества (с 1889 года). В 1856-1857 годах исследовал Тянь-Шань, дал первую схему его орографии и высотной зональности. Инициатор ряда экспедиций в Центральную Азию. Организатор первой переписи населения России 1897 года. Руководил изданием многотомных сводок по географии России: "Географическо-статистический словарь Российской империи", "Россия. Полное географическое описание нашего отечества" (совместно с В. И. Ламанским).
Петр Петрович Семенов родился в деревне Урусове, недалеко от Рязани, в семье Петра Николаевича Семенова - капитана в отставке, участника Бородинского и Кульмского сражений, владевшего имениями в Рязанской, Тульской и Тамбовской губерниях и более чем шестистами душ крепостных. Когда отца не стало, мальчику было всего лишь двенадцать лет. У матери от горя помутился рассудок. Петя вынужден был вникать в дела имений, разбросанных по трем губерниям, и самостоятельно принимать важные решения.
Окрестные помещики, многие из которых приходились ему родственниками, пользовались неопытностью юного хозяина и захватывали угодья. Дело могло кончиться разорением, если бы на помощь Пете не пришел дядя - Михаил Николаевич, взявший на себя управление имениями.
Вместе с матерью, заметно поправившей здоровье, Петр отправился в Петербург, где поступил в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, сдав экзамены сразу за третий класс. В школе были замечательные преподаватели. Семенов делал быстрые успехи в науках и в восемнадцать лет он был уже вольным слушателем университета.
В 1848 году, закончив университет, Семенов решил посвятить жизнь науке. Русское географическое общество поручило ему перевод с немецкого капитального труда Карла Риттера "Землеведение Азии". Сознавая важность работы, Семенов заперся в Урусове и погрузился в работу.
В двадцать три года Петр встретил свою первую и единственную любовь - Веру Чулкову. Но счастье их было недолгим: жена умерла от чахотки. После смерти Веры Петр Петрович тяжело заболел тифозной горячкой с воспалением мозга и несколько дней находился на грани жизни и смерти. Лучшие петербургские врачи признали больного безнадежным... Тогда старый Марголиус, друг дома Семеновых, отважился на радикальное средство - теплую ванную с прикладыванием льда к голове. Помогло!
Когда дела пошли на поправку, Петр Петрович, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, отправился в путешествие по Европе.
Семенов переезжал из города в город, знакомясь с достопримечательностями. После Германии он едет во Францию, бродит по деревенькам в Вогезах, расспрашивает крестьян об их быте, мысленно сравнивает с бытом русских крестьян. Слухи о войне, которую готовит Франция против России, заставляют Семенова вернуться в Германию, и уже в дороге он узнает, что война началась.
В 1853 году Семенов поступает в Берлинский университет, где избирает лекции по географии и геологии.
Здесь он встретился с великим ученым Карлом Риттером. На его лекции всегда собирается много студентов. Риттер был систематик, кабинетный ученый с необыкновенной силой аналитической мысли. Риттер сразу оценил глубину познаний и ясность мысли Семенова.
В Берлине Петр познакомился и с Александром Гумбольдтом, с которым поделился своей идеей проникнуть во Внутреннюю Азию из России. Гумбольдт просил Семенова найти доказательства своей теории вулканического происхождения Тянь-Шаня. Само название "Тянь-Шань" в переводе с китайского означает "Небесные горы". Не один из европейских исследователей не бывал еще в этом районе.
Зимой 1854 года Семенов прослушал намеченный курс лекций и принялся усиленно разрабатывать план путешествия на Тянь-Шань. Он едет в Италию, где наблюдает извержение Везувия, рискованно подбирается к обрыву кратера, стоит возле огненного потока лавы. Готовясь к путешествию, Петр Петрович совершает несколько походов в Альпы без проводника. Ученый собирает геологические и ботанические коллекции.
Вскоре он был уже в Петербурге. В Географическом обществе Семенов сумел убедить Михаила Николаевича Муравьева, вице-председателя общества, в полезности, даже необходимости своей экспедиции на Тянь-Шань. Российское министерство иностранных дел ревниво оберегало азиатские страны "от вторжения географической науки" , и Семенов с трудом получил разрешение побывать на Алтае и в "Киргизских степях" (Казахстане).
Весной 1856 года Семенов оставил Петербург и через Москву, Казань и Урал, по большому сибирскому тракту двинулся к цели, преодолевая за сутки по 400 верст. К 1 июня он вышел на берега Иртыша. Преодолев Обь - переправа продолжалась весь день, Семенов в конце июня увидел Алтай.
В 1856 году из Семипалатинска Семенов добрался до Балхаша, который со своей "отсохшей оконечностью - озером Ала-Кулем (Ала-коль) - отделяет системы центральноазиатских хребтов от однообразной Киргизской степи" . К юго-востоку от Балхаша он увидел исследованную А. Шренком "ослепительно блестящую... вечными снегами", простирающуюся на юго-запад цепь высоких гор и назвал ее Джунгарским Алатау. За этим хребтом начиналась "низкая и жаркая" долина реки Или. Миновав ее, он достиг города Верного (теперь Алма-Ата).
В сентябре - октябре Семенов совершил два маршрута к озеру Иссык-Куль. Первый пролегал через восточную часть хребта, "круто, как исполинская стена" поднимавшегося к югу от города. Это был Заилийский Алатау (название дано Семеновым). Поднявшись на хребет, он увидел на юге межгорную котловину бассейна реки Чилика (приток Или) с несколькими параллельными кряжами; с огромной высоты перевала они "имели вид огромных грядок" . Он спустился с хребта на юго-восток, в долину Чилика, и, перевалив Кюнгей-Ала-Тоо, через широкую степную долину рек Тюп и Джергалап вышел к озеру. "С юга весь... синий бассейн Иссык-Куля... замкнут непрерывной цепью снежных исполинов" . Это был "заветный Тянь-Шань" - хребет Терскей-Ала-Тоо: "Снежные вершины его казались прямо выходящими из темно-синих вод озера" . Тем же путем Семенов вернулся в Верный.
Через несколько дней он выехал на запад, пересек Заилийский Алатау и за рекой Чу на юго-западе увидел очень высокий горный хребет (Киргизский). Поднявшись по долине Чу через дикое и мрачное Боамское ущелье, Семенов вышел к северо-западному берегу Иссык-Куля; этот маршрут позволил ему опровергнуть упорные слухи, что озеро служит истоком Чу. От Иссык-Куля Семенов поднялся на Кюнгей-Ала-Тоо, пересек долину правого притока Чу и на обратном пути к Верному перевалил Заилийский Алатау в самой высокой части. При спуске с перевала ему и его спутникам "пришлось очень забавно и довольно безопасно скатываться по снегу со своими лошадьми".
В августе перед ним открылись горные гряды Куянды и Аламан. Местные жители говорили Семенову, что в ясный день с вершины Аламана можно увидеть Небесные горы. "Это стена, соединяющая землю и небо, - говорили русские переселенцы, поселившиеся в этих краях. - Край земли за теми горами. Никто никогда туда не ходил".
И вот он стоит на вершине, а далеко впереди поднимался Тянь-Шань...
Он спустился к берегам Иссык-Куля, обследовал их, собрал образцы пород, с удивлением глядел, как казаки, стоя по колено в воде, наотмашь рубили шашками рыбу - сазанов, собравшихся в прибрежных зарослях в несметные стаи. Наклонился и зачерпнул ладонью иссык-кульской воды. Она была чиста, холодна, но солоновата и для питья находилась. Семенов обследовал берег, нашел несколько раковин и обнаружил, что они принадлежат к новому виду пресноводного рода. Но задерживаться здесь долее он не мог: с ним было всего несколько казаков, а воинственные сарыбагиши - подданные кокандского хана, враждовавшего с русскими, - то и дело объявлялись поблизости. Вскоре вспыхнули и сигнальные костры, зажженные ими. Пришлось возвращаться в Верный.
Семенов приехал в Верный в середине сентября. Сарыбагиши все чаще стали появляться под стенами города, грабили караваны, пользуясь тем, что людей для защиты их не хватало. Полковник Хоментовский, знакомый Петру Петровичу по Петербургу, дал под его команду сотню казаков и предложил разведать тылы противника, собрать сведения о военных силах кокандского хана. Семенов без промедления выступил во главе отряда на запад, вдоль Заилийского Алатау.
В первый же день произошла стычка с сарыбагишами. Казаки обратили их в поспешное бегство. Отряд Семенова преследовал их. Только подожженная бежавшими сухая трава остановила казаков. Перед ними возвышались Небесные горы... Семенов решил вести отряд вверх, к перевалу. Он надеялся, пройдя перевал, спуститься в долину по ту сторону гор, достигнуть верховьев реки Чу и выйти на западные берега Иссык-Куля. И о реке Чу, и о самом Иссык-Куле европейские географы знали очень немногое.
Отряд спустился в долину, прошел мимо киргизских аулов и, встретившись с одним из предводителей сарыбагишей, установил с ними дружеские отношения. Семенов получил двух проводников, которые и провели его одного, уже без отряда, по Чуйской долине, до самого Иссык-Куля.
Это было огромной удачей! Он прошел вдоль течения мелководной Кутемалды до самого ее устья в озере и убедился в том, что с Чу она не связана. В свою очередь, Чу не вытекает из озера. У Иссык-Куля нет стока.
Зиму 1856/57 года Семенов провел в Барнауле. Он решил привести в порядок коллекции, написать подробный отчет Географическому обществу, подготовиться к следующей экспедиции, которую наметил на весну 1857 года.
В отчете он иллюстрировал свои размышления о пяти зонах Заилийского Алатау наблюдениями над их растительностью. Материал собрал богатейший - 70 видов растений, среди которых оказалось четыре вида еще неизвестных науке, новые виды рябины и клена. Но он не просто описывал горные зоны и растения, а доказывал, что растительность необходимо рассматривать как органическую часть мира, в котором она живет в неразрывной связи с климатом, геологией, гидрографией.
В Барнауле Петр Петрович встретился с Достоевским, с которым познакомился еще в Петербурге. Две недели гостил Федор Михайлович в доме Семенова. Достоевский работал тогда над "Записками из мертвого дома" и читал Семенову отдельные главы. Уже много лет спустя, на склоне лет, Петр Петрович напишет: "Потрясающее впечатление производило на меня это чтение, и как я живо переносился в ужасные условия жизни страдальца, вышедшего более чем когда-либо с чистой душой и просветленным умом из тяжелой борьбы..."
Они расстались - Достоевский спешил в Кузнецк - сочетаться браком, но скоро вернулся, уже с молодой женой, и прогостил у Петра Петровича еще две недели...
Летом 1857 года Семенов во главе большого отряда вышел из Верного. На этот раз его спутником был художник Павел Михайлович Кошаров - учитель рисования Томской гимназии. Он прошел по северному склону Заилийского Алатау на восток до реки Чилик; через параллельные кряжи Согеты и Тораигыр и заключенное между ними "сухое, безводное и... бесплодное плоскогорье" достиг верхнего течения Чарына, притока Или. С узкого гребня Тораигыра на юго-востоке Семенов первым из европейцев увидел величественный Хан-Тенгри. Перевалив Кюнгей-Ала-Тоо, он прошел на юг к северным склонам Терскей-Ала-Тоо. В один из вечеров, остановившись на ночевку, Семенов насладился чудесной панорамой: "Солнце уже склонялось к вечеру, над Кюнгеем носились темные облака, эффектно освещенные солнечным закатом. В то время, когда снежные вершины Кюнгей-Ала-Тоо уже начали загораться... альпийским мерцанием, мягкие куполовидные предгорья были облиты светом... как будго горы горели и дымились".
Поднявшись на перевал в Терскей-Ала-Тоо, он увидел на юге реки Нарын - "верховья древнего Яксарта" (Сырдарьи). Перед ним расстилалась "волнистая равнина с зелеными озерцами" - сырты Внутреннего Тянь-Шаня. Спуститься к Нарыну Семенов не решился, так как лошади были изранены и измучены, поэтому он вернулся к Иссык-Кулю, затем перевалил Кюнгей-Ала-Тоо и достиг реки Чилик. Отдохнув в ауле и наняв свежих лошадей, Семенов вышел к Нарыну и поднялся по его левой составляющей. С перевала в Терскей-Ала-Тоо он был "ослеплен неожиданным зрелищем... [на юго-востоке] возвышался самый величественный из когда-либо виденных мной горных хребтов. Он весь, сверху донизу, состоял из снежных исполинов (Семенов насчитал их не менее 30)... Как раз посередине... возвышалась одна, резко... отделяющаяся по своей колоссальной высоте белоснежная остроконечная пирамида..." - Хан-Тенгри, долгое время считавшийся высшей точкой (6995 метров) Тянь-Шаня. Спустившись в долину реки Сары-Джаз (бассейн Тарима), он прошел к ее верховьям, где открыл огромные ледники, в существовании которых он прежде сомневался, а затем вернулся в Верный.
На этот раз Семенову выделили для охраны казачий конвой в пятьдесят сабель, и, кроме того, к нему должен был примкнуть Тезек - султан Большой орды со своим отрядом в полторы тысячи человек. С такими силами можно было рассчитывать на успех предприятия.
Вместе с Кошаровым Семенов обследовал предгорья Заилийского Алатау, в Алма-атинской долине открыл новую породу клена, родственную гималайской, которую потом так и назвали - "кленом Семенова", перешел реку Талгар, поднялся на вершину горы - до высоты почти в три тысячи метров и, стоя над облаками, в восхищении замер. Перед ними снова возвышались Небесные горы... Дорога в глубь Тянь-Шаня неожиданно оказалась открытой. Сарыбагиши, узнав о приближении сильного отряда, отошли на реку Чу, освободив захваченные у богинцев пастбища. Тезек настаивал на продолжении похода, чтобы свести счеты с сарыбагишами, но Семенову не хотелось вмешиваться в междоусобные распри. Он оставил Тезека охранять кочевья богинцев на берегах Иссык-Куля, а сам вместе с Кошаровым и конвойным отрядом через Заукинский перевал двинулся к истокам Нарына. Эта река, верхняя часть Сырдарьи, давно занимала его воображение. Ведь никто не видел ее истоков, терявшихся где-то в горных озерах. Этот поход едва не стоил ему жизни. Тропа на перевал шла круто, все время по краю пропасти, лошадь Семенова с трудом поднималась, осторожно ступая по ненадежным камням и косясь на трупы лошадей, верблюдов, баранов, попадавшихся едва ли не за каждым поворотом тропы. Внезапно она вскинулась, Семенов чудом успел высвободить ноги из стремян и ухватиться за нависающий камень скалы, как лошадь исчезла в пропасти. Подъехал Кошаров, помог спуститься Семенову. Оба молча смотрели на труп богинца, которого испугалась лошадь...
Спустившись с перевала, они прошли по равнине и приблизились к трем озерам, дававшим исток небольшим речкам, сливавшимся неподалеку в единое русло Нарын. Он нес свои воды на юго-восток. Но лошади были измучены, и, проблуждав часа два меж истоков Нарына, Семенов принимает решение пуститься в обратный путь.
Потом он собрался пойти к Хан-Тенгри, горной группе, самая высокая вершина которой считалась и высочайшим пиком Тянь-Шаня. Хан-Тенгри - царь всех духов небесных... Семенов измерил его. Семь тысяч метров. На склонах Тенгри-тага, Петр Петрович обследовал гигантский ледник, самый большой на Тянь-Шане которому позже дадут его имя. И тут же, неподалеку от ледника, увидели кочкаров - баранов с массивными, могучими рогами. Зоологи считали, что кочкары полностью вымерли. "Я мог рассмотреть в свой бинокль, - вспоминал исследователь, - что это были громадные бараны с теми характерными рогами, черепа которых мы находили во множестве в долине Сарыджаза" . Со времен Марко Поло их впервые видел ученый... Но ценным оказался и собранный на склонах Хан-Тенгри гербарий. Четыре новых вида растений подарил Семенов ученому миру.
Экспедиция была успешной. Однако Семенов не нашел доказательств теории Гумбольдта о вулканическом происхождении Тянь-Шаня. Осталась последняя надежда - Арал-тюбе - гора, возвышающаяся посреди озера Ала-Куль.
Шаг за шагом обследует ученый Арал-тюбе, но так и не находит следов вулканизма. Тем самым Семенов опровергает ошибочную теорию Гумбольдта.
В конце сентября Семенов появляется в Семипалатинске. Сам он называл свое короткое путешествие "научной рекогносцировкой северо-западной окраины Центральной Нагорной Азии" . Но результаты ее оказались значительными: он проследил Кюнгей-Ала-Тоо на 150 километров, Терскей-Ала-Тоо на 260 километров, обследовал Заилийский Алатау, связанный, как он выяснил, с другими хребтами Тянь-Шаня и образующий его передовую цепь: открыл огромную ледниковую область в верховьях Сарыджаза и тянь-шаньские сырты; установил, что питание реки Чу не связано с озером Иссык-Куль (напротив, как он доказал, иногда - во время особо высокого половодья - часть воды реки Чу через короткий проток Кутемалды изливается в Иссык-Куль), привел бесспорные доказательства отсутствия вулканизма в Средней Азии; первый установил высотные природные пояса Тянь-Шаня и высоту снеговой линии хребтов; впервые исследовал местность в истоках Нарына, Текеса и Сарыджаза, то есть рек, принадлежащих трем из четырех крупнейших речных систем Центральной Азии - Сырдарьи, Или и Тарима; подметил характернейшую особенность Тянь-Шаня - расчленение на параллельные цепи и образование продольных, широтных, очень длинных долин. Наконец, Семенов дал первое четкое деление северных цепей Тянь-Шаня, основанное на их орографических и геологических особенностях, так что ни один из более поздних путешественников XIX века, проходивших по тем же районам, не смог добавить к его данным ничего существенно нового.
Но третьего путешествия во Внутреннюю Азию он так и не смог совершить. Политическое положение России осложнилось в отношениях с европейскими странами, в частности с Англией, у которой в Азии были свои интересы и которая делала все возможное, чтобы помешать России в ее продвижении в те страны, куда и она стремилась распространить сферу влияния.
Петра Петровича по рекомендации адмирала Литке единодушно избирают вице-председателем Географического общества. Не жалея ни сил, ни времени, Семенов поддерживает молодых исследователей, готовых, как и сам он в свое время, отправиться на край света ради новых открытий. С его помощью организованы экспедиции выдающихся русских исследователей Пржевальского, Потанина, Козлова, Роборовского, Велиханова, Мушкетова, Обручева Петр Петрович разрабатывал маршруты экспедиций, участвовал в их снаряжении, в составлении программы полевых научных работ. Свыше сорока лет (с 1873 по 1914 год) Семенов возглавлял Русское географическое общество. Он много работает - пишет капитальные труды, собирает уникальную коллекцию чешуекрылых, которой разрешает пользоваться многим энтомологам, трудится на посту президента Русского энтомологического общества, пишет этюды по истории нидерландской живописи - давно и глубоко изучает и собирает он работы голландских мастеров и делает все, чтобы прославить науку России и познать ее необъятную землю. Тридцать лет мечтал он совершить первую перепись населения России и в 1897 году сумел добиться и этого.
В год, когда исполнилось пятьдесят лет со дня его первого путешествия на Тянь-Шань, вышел царский указ, в котором объявлялось, что отныне и навсегда к имени Петра Петровича Семенова присоединяется титул Тян-Шанского.
Семенов передал в Эрмитаж несколько сот картин голландских мастеров и несколько тысяч гравюр, несмотря на то что заграничные музеи предлагали ему сказочные деньги, да только напрасно.
Вспоминая о славных трудах и подвигах русских путешественников и исследователей, Петр Петрович с гордостью говорил "Наша слава есть слава русской земли".
Виссман Герман Вильгельм
(1853 - 1905)
Немецкий путешественник по Африке. Дважды пересек Экваториальную Африку с запада на восток.
В 1880 году "Африканское общество в Германии" отправило в Луанду экспедицию с заданием основать там постоянную станцию, которая могла бы послужить опорной базой для последующего проникновения на север и восток. Руководство экспедицией было возложено на уже побывавшего в государстве Муата-Ямво Пауля Погге. Спутником его стал 27-летний лейтенант Герман Вильгельм фон Виссман, который до случайного ресторанного знакомства с Погге даже не помышлял об Африке и уж, конечно, не подозревал тогда, что станет одним из виднейших исследователей бассейна реки Конго.
Погге и Виссман прибыли в Луанду в январе 1881 года. Вскоре они были в Маланже и в июне выступили оттуда в Кимбунду. Путь из Кимбунду в Мусумбу, однако, оказался отрезанным из-за охватившей государство Лунда межплеменной войны. Ввиду этого путешественники изменили свой первоначальный план и направились из Кимбунду на северо-восток и север. Следуя большей частью вдоль левого берега Чикапы, они проследили эту реку до места ее впадения в Касаи. По ту сторону Касаи открывался путь в еще совершенно неизвестную европейцам область. Форсировав реку, Погге и Виссман двинулись на восток через водораздел между Касаи и ее правым притоком Лулва (Лулуа). Спустившись в долину Лулвы, путешественники прибыли в область расселения народа башиланге (беналулуа), принадлежащего к этнической группе балуба. Могущественный вождь башиланге Каламба Мукенге не только оказал им самый радушный прием, но и вызвался сам сопровождать их со своими воинами в дальнейшем путешествии.
В декабре 1881 года Погге и Виссман с большим отрядом башиланге выступили из резиденции Мукенге на восток и вскоре достигли озера Мукамба (Мункамба). К их разочарованию, оно оказалось всего-навсего небольшим карстовым озерком: Виссман обошел его кругом за пять часов.
Продолжая путь в восточном направлении, экспедиция вышла к реке Луби, а затем к более крупной реке Лубилаш. С радостным изумлением немецкие исследователи узнали, что у этой реки есть и другое название - Санкуру, в котором ясно угадывалась "Санкорра" Камерона - "предмет стольких сказок, гипотез и предположений". Собранные ими сведения говорили о том, что Лубилаш образуется слиянием рек Лубиранзи и Лвембе, истоки которых в свое время видел Камерон.
Дальнейшее продвижение на восток привело путешественников в долину Ломами. В апреле 1882 года экспедиция вышла к Луалабе и переправилась через реку, прибыла в Ньянгве. Отсюда Погге вернулся вместе с Мукенге и его людьми в страну башиланге и затем отправился обратно в Анголу, куда добрался тяжелобольным. Он умер 17 марта 1884 года в Луанде. Виссман же из Ньянгве двинулся обычной дорогой невольничьих караванов к Танганьике, а оттуда на восточное побережье, куда прибыл в ноябре 1882 года. В апреле следующего года он уже делал доклад о результатах экспедиции на заседании "Африканского общества в Германии". Подробное описание своего трансафриканского путешествия Виссман дал в книге "Под немецким флагом через Африку с запада на восток", изданной в Берлине в 1889 году.
Экспедиция Погге - Виссмана во многом пополнила географические знания о южной части бассейна Конго; она впервые открыла для науки обширную территорию между Касаи и Ломами. Следует заметить, что Погге и Виссман были не первыми европейцами, "прорвавшимися" из Луанды на север: незадолго до них, в 1880 году, в тех же краях побывал престарелый португальский торговец Силва Порту. Однако сведения о его путешествии дошли до Европы с запозданием, да и доставленные им данные не могли идти ни в какое сравнение с обильными географическими и этнографическими материалами экспедиции Погге и Виссмана.
Вскоре по возвращении из своего трансафриканского путешествия Виссман стал планировать новую экспедицию, целью которой должно было явиться исследование Касаи. Фонды "Африканского общества в Германии" были к тому времени сильно истощены, и оно не смогло оказать путешественнику материальную поддержку. Виссман обратился со своим проектом к бельгийскому королю. Леопольд II, разумеется, прекрасно осознавал значение разведки прямого водного пути из южной части бассейна Конго к уже находившемуся под контролем "Международной ассоциации" среднему течению великой реки. Он охотно зачислил Виссмана на службу ассоциации и предоставил в его распоряжение значительные средства. Помимо самого Виссмана в новой экспедиции приняли участие еще четыре немецких офицера: лейтенант Курт фон Франсуа - в качестве топографа и метеоролога, военный врач Людвиг Генрих Вольф - в качестве антрополога, лейтенант Франц Мюллер, которому были поручены ботанические и геологические наблюдения, и его брат, лейтенант Ганс Мюллер, а также несколько человек вспомогательного персонала.
В январе 1884 года немецкие путешественники высадились в Луанде (где Виссман в последний раз встретился с Погге, вскоре после того умершим) и месяцем позже прибыли в Маланже. Отсюда экспедиция выступила в июле того же года, пересекла долину Кванго и двинулась на северо-восток. Маршрут ее вначале большей частью совпадал с тем путем, каким возвращались из Луанды Шютт и Бухнер, затем на Чикапе Виссман вышел на свою старую дорогу в страну башиланге. Переправившись через Касаи примерно в том же месте, что и в 1881 году, он совершил небольшую экскурсию вверх по долине реки и открыл находящийся на ней выше устья Чикапы восьмиметровый водопад, названный им именем Погге.
В ноябре 1884 года экспедиция достигла резиденции вождя Каламба Мукенге в долине Лулвы. Неподалеку от деревни Мукенге была построена станция Лулуабург (Лулвабур). Спутники Виссмана предприняли отсюда несколько радиальных маршрутов: Франсуа проник на юго-восток, в междуречье Лулвы и Луби, притока Санкуру, а Вольф - на север, в междуречье Лулвы и Санкуру.
В конце мая 1885 года Виссман, Франсуа, Вольф и Ганс Мюллер (Франц Мюллер незадолго до того скончался) в сопровождении любознательного Мукенге и его воинов отплыли вниз по Лулве и вскоре достигли места слияния Лулвы с Касаи. Касаи оказалась свободной от порогов, но плавание по ней затрудняли многочисленные мели. В некоторых местах, где ширина реки достигала четырех километров, приходилось долго искать судоходный фарватер между низкими аллювиальными островами. Виссман старался по возможности держаться правого берега, чтобы не пропустить места впадения Санкуру. Устье этого крупнейшего правого притока Касаи было открыто в середине июня. Продолжая спускаться по Касаи, путешественники обнаружили, к своему удивлению, что река, вместо того чтобы сохранять северо-западное направление (так, очевидно, должно было бы быть, если бы Касаи являлась, как предполагал Стэнли, верховьем Руки), все больше отклоняется на запад. В первых числах июля флотилия Виссмана прошла устье Кванго, затем Фими и, наконец, прибыла к месту впадения Касаи в Конго. В середине того же месяца немецкие путешественники были уже в Леопольдвиле.
Экспедиция Виссмана имела чрезвычайно важные географические результаты. Представление о тождестве Касаи и Руки настолько укоренилось, что для встречи Виссмана к устью Руки был специально выслан пароход с продовольствием и другими припасами. Теперь же выяснилось, что Касаи впадает в Конго под названием Ква, что Санкуру, Кванго и Фими - ее притоки и, следовательно, Касаи собирает воды всей юго-западной части бассейна Конго.
Виссман и его спутники не только установили принципиальную схему гидрографической системы Касаи (по существу открыв эту систему как географическое целое), но и довольно точно нанесли на карту весь пройденный путь, в том числе среднее и нижнее течение Касаи от места впадения Лулвы до устья, а также нижнее течение Лулвы. Было картографически зафиксировано положение устьев других крупных притоков Касаи - Санкуру, Лванге, Кванго, Фими Франсуа выполнил первые измерения расходов воды в Касаи. Весьма богаты были собранные экспедицией этнографические и естественноисторические материалы. Описание этого путешествия и его научных результатов составило содержание объемистого совместного труда Виссмана, Вольфа, Франсуа и Г. Мюллера "Во внутренней Африке", опубликованного в Лейпциге в 1888 году.
Исследования экспедиции Виссмана были существенно дополнены Людвигом Вольфом, который вскоре по прибытии в Леопольдвилль был назначен начальником новой экспедиции, имевшей целью закрепление позиций "Независимого государства Конго" в бассейне Касаи. В конце 1885 года эта экспедиция на пароходах "Стэнли" и "Ан-Аван" поднялась по Касаи и Лулве до устья Лвебо и оттуда сухим путем достигла Лулуабурга.
В январе - марте 1886 года Вольф на борту "Ан-Аван" поднялся по Санкуру до крайнего предела судоходства - водопада, названного позднее его именем. Немецкий путешественник побывал также в низовьях левого притока Санкуру - Луби, а на обратном пути открыл и частично обследовал правый приток - Лубефу; эта река имела и второе название - Ломами, ввиду чего Вольф принял ее за Ломами Камерона.
Вернувшись на Касаи, Вольф встретился в апреле 1886 года с вновь прибывшим в Центральную Африку Виссманом. Они совершили совместное плавание по Касаи выше устья Лулвы и установили, что судоходный бьеф протягивается еще на сотню с лишним километров и заканчивается семиметровым водопадом, которому было присвоено имя Виссмана. После этого Вольф вернулся в Европу, а затем принял участие в немецкой экспедиции в Того, где и умер в 1889 году. Отчет Вольфа об исследовании Санкуру и карта этой реки были опубликованы в "Сообщениях Петерманна" (1888).
Виссман некоторое время занимался колонизационной деятельностью на берегах Лулвы, совершил неудачную попытку разведать верховья Лубилаша (Санкуру), в дальнейшем же прошел путем, близким к маршруту своего первого путешествия, к Ньянгве, затем к Танганьике и, повернув на юг к Ньясе, вышел, в конце концов, к побережью Индийского океана у Келимане. Это путешествие Виссмана, описанное им в небольшой книге "Мое второе пересечение Экваториальной Африки от Конго до Замбези" (Франкфурт-на-Одере, 1891), не привело в отличие от предыдущих к значительным открытиям, но тоже способствовало углублению знаний о южной части бассейна Конго, ее природе и населении.
(1853 - 1905)
Немецкий путешественник по Африке. Дважды пересек Экваториальную Африку с запада на восток.
В 1880 году "Африканское общество в Германии" отправило в Луанду экспедицию с заданием основать там постоянную станцию, которая могла бы послужить опорной базой для последующего проникновения на север и восток. Руководство экспедицией было возложено на уже побывавшего в государстве Муата-Ямво Пауля Погге. Спутником его стал 27-летний лейтенант Герман Вильгельм фон Виссман, который до случайного ресторанного знакомства с Погге даже не помышлял об Африке и уж, конечно, не подозревал тогда, что станет одним из виднейших исследователей бассейна реки Конго.
Погге и Виссман прибыли в Луанду в январе 1881 года. Вскоре они были в Маланже и в июне выступили оттуда в Кимбунду. Путь из Кимбунду в Мусумбу, однако, оказался отрезанным из-за охватившей государство Лунда межплеменной войны. Ввиду этого путешественники изменили свой первоначальный план и направились из Кимбунду на северо-восток и север. Следуя большей частью вдоль левого берега Чикапы, они проследили эту реку до места ее впадения в Касаи. По ту сторону Касаи открывался путь в еще совершенно неизвестную европейцам область. Форсировав реку, Погге и Виссман двинулись на восток через водораздел между Касаи и ее правым притоком Лулва (Лулуа). Спустившись в долину Лулвы, путешественники прибыли в область расселения народа башиланге (беналулуа), принадлежащего к этнической группе балуба. Могущественный вождь башиланге Каламба Мукенге не только оказал им самый радушный прием, но и вызвался сам сопровождать их со своими воинами в дальнейшем путешествии.
В декабре 1881 года Погге и Виссман с большим отрядом башиланге выступили из резиденции Мукенге на восток и вскоре достигли озера Мукамба (Мункамба). К их разочарованию, оно оказалось всего-навсего небольшим карстовым озерком: Виссман обошел его кругом за пять часов.
Продолжая путь в восточном направлении, экспедиция вышла к реке Луби, а затем к более крупной реке Лубилаш. С радостным изумлением немецкие исследователи узнали, что у этой реки есть и другое название - Санкуру, в котором ясно угадывалась "Санкорра" Камерона - "предмет стольких сказок, гипотез и предположений". Собранные ими сведения говорили о том, что Лубилаш образуется слиянием рек Лубиранзи и Лвембе, истоки которых в свое время видел Камерон.
Дальнейшее продвижение на восток привело путешественников в долину Ломами. В апреле 1882 года экспедиция вышла к Луалабе и переправилась через реку, прибыла в Ньянгве. Отсюда Погге вернулся вместе с Мукенге и его людьми в страну башиланге и затем отправился обратно в Анголу, куда добрался тяжелобольным. Он умер 17 марта 1884 года в Луанде. Виссман же из Ньянгве двинулся обычной дорогой невольничьих караванов к Танганьике, а оттуда на восточное побережье, куда прибыл в ноябре 1882 года. В апреле следующего года он уже делал доклад о результатах экспедиции на заседании "Африканского общества в Германии". Подробное описание своего трансафриканского путешествия Виссман дал в книге "Под немецким флагом через Африку с запада на восток", изданной в Берлине в 1889 году.
Экспедиция Погге - Виссмана во многом пополнила географические знания о южной части бассейна Конго; она впервые открыла для науки обширную территорию между Касаи и Ломами. Следует заметить, что Погге и Виссман были не первыми европейцами, "прорвавшимися" из Луанды на север: незадолго до них, в 1880 году, в тех же краях побывал престарелый португальский торговец Силва Порту. Однако сведения о его путешествии дошли до Европы с запозданием, да и доставленные им данные не могли идти ни в какое сравнение с обильными географическими и этнографическими материалами экспедиции Погге и Виссмана.
Вскоре по возвращении из своего трансафриканского путешествия Виссман стал планировать новую экспедицию, целью которой должно было явиться исследование Касаи. Фонды "Африканского общества в Германии" были к тому времени сильно истощены, и оно не смогло оказать путешественнику материальную поддержку. Виссман обратился со своим проектом к бельгийскому королю. Леопольд II, разумеется, прекрасно осознавал значение разведки прямого водного пути из южной части бассейна Конго к уже находившемуся под контролем "Международной ассоциации" среднему течению великой реки. Он охотно зачислил Виссмана на службу ассоциации и предоставил в его распоряжение значительные средства. Помимо самого Виссмана в новой экспедиции приняли участие еще четыре немецких офицера: лейтенант Курт фон Франсуа - в качестве топографа и метеоролога, военный врач Людвиг Генрих Вольф - в качестве антрополога, лейтенант Франц Мюллер, которому были поручены ботанические и геологические наблюдения, и его брат, лейтенант Ганс Мюллер, а также несколько человек вспомогательного персонала.
В январе 1884 года немецкие путешественники высадились в Луанде (где Виссман в последний раз встретился с Погге, вскоре после того умершим) и месяцем позже прибыли в Маланже. Отсюда экспедиция выступила в июле того же года, пересекла долину Кванго и двинулась на северо-восток. Маршрут ее вначале большей частью совпадал с тем путем, каким возвращались из Луанды Шютт и Бухнер, затем на Чикапе Виссман вышел на свою старую дорогу в страну башиланге. Переправившись через Касаи примерно в том же месте, что и в 1881 году, он совершил небольшую экскурсию вверх по долине реки и открыл находящийся на ней выше устья Чикапы восьмиметровый водопад, названный им именем Погге.
В ноябре 1884 года экспедиция достигла резиденции вождя Каламба Мукенге в долине Лулвы. Неподалеку от деревни Мукенге была построена станция Лулуабург (Лулвабур). Спутники Виссмана предприняли отсюда несколько радиальных маршрутов: Франсуа проник на юго-восток, в междуречье Лулвы и Луби, притока Санкуру, а Вольф - на север, в междуречье Лулвы и Санкуру.
В конце мая 1885 года Виссман, Франсуа, Вольф и Ганс Мюллер (Франц Мюллер незадолго до того скончался) в сопровождении любознательного Мукенге и его воинов отплыли вниз по Лулве и вскоре достигли места слияния Лулвы с Касаи. Касаи оказалась свободной от порогов, но плавание по ней затрудняли многочисленные мели. В некоторых местах, где ширина реки достигала четырех километров, приходилось долго искать судоходный фарватер между низкими аллювиальными островами. Виссман старался по возможности держаться правого берега, чтобы не пропустить места впадения Санкуру. Устье этого крупнейшего правого притока Касаи было открыто в середине июня. Продолжая спускаться по Касаи, путешественники обнаружили, к своему удивлению, что река, вместо того чтобы сохранять северо-западное направление (так, очевидно, должно было бы быть, если бы Касаи являлась, как предполагал Стэнли, верховьем Руки), все больше отклоняется на запад. В первых числах июля флотилия Виссмана прошла устье Кванго, затем Фими и, наконец, прибыла к месту впадения Касаи в Конго. В середине того же месяца немецкие путешественники были уже в Леопольдвиле.
Экспедиция Виссмана имела чрезвычайно важные географические результаты. Представление о тождестве Касаи и Руки настолько укоренилось, что для встречи Виссмана к устью Руки был специально выслан пароход с продовольствием и другими припасами. Теперь же выяснилось, что Касаи впадает в Конго под названием Ква, что Санкуру, Кванго и Фими - ее притоки и, следовательно, Касаи собирает воды всей юго-западной части бассейна Конго.
Виссман и его спутники не только установили принципиальную схему гидрографической системы Касаи (по существу открыв эту систему как географическое целое), но и довольно точно нанесли на карту весь пройденный путь, в том числе среднее и нижнее течение Касаи от места впадения Лулвы до устья, а также нижнее течение Лулвы. Было картографически зафиксировано положение устьев других крупных притоков Касаи - Санкуру, Лванге, Кванго, Фими Франсуа выполнил первые измерения расходов воды в Касаи. Весьма богаты были собранные экспедицией этнографические и естественноисторические материалы. Описание этого путешествия и его научных результатов составило содержание объемистого совместного труда Виссмана, Вольфа, Франсуа и Г. Мюллера "Во внутренней Африке", опубликованного в Лейпциге в 1888 году.
Исследования экспедиции Виссмана были существенно дополнены Людвигом Вольфом, который вскоре по прибытии в Леопольдвилль был назначен начальником новой экспедиции, имевшей целью закрепление позиций "Независимого государства Конго" в бассейне Касаи. В конце 1885 года эта экспедиция на пароходах "Стэнли" и "Ан-Аван" поднялась по Касаи и Лулве до устья Лвебо и оттуда сухим путем достигла Лулуабурга.
В январе - марте 1886 года Вольф на борту "Ан-Аван" поднялся по Санкуру до крайнего предела судоходства - водопада, названного позднее его именем. Немецкий путешественник побывал также в низовьях левого притока Санкуру - Луби, а на обратном пути открыл и частично обследовал правый приток - Лубефу; эта река имела и второе название - Ломами, ввиду чего Вольф принял ее за Ломами Камерона.
Вернувшись на Касаи, Вольф встретился в апреле 1886 года с вновь прибывшим в Центральную Африку Виссманом. Они совершили совместное плавание по Касаи выше устья Лулвы и установили, что судоходный бьеф протягивается еще на сотню с лишним километров и заканчивается семиметровым водопадом, которому было присвоено имя Виссмана. После этого Вольф вернулся в Европу, а затем принял участие в немецкой экспедиции в Того, где и умер в 1889 году. Отчет Вольфа об исследовании Санкуру и карта этой реки были опубликованы в "Сообщениях Петерманна" (1888).
Виссман некоторое время занимался колонизационной деятельностью на берегах Лулвы, совершил неудачную попытку разведать верховья Лубилаша (Санкуру), в дальнейшем же прошел путем, близким к маршруту своего первого путешествия, к Ньянгве, затем к Танганьике и, повернув на юг к Ньясе, вышел, в конце концов, к побережью Индийского океана у Келимане. Это путешествие Виссмана, описанное им в небольшой книге "Мое второе пересечение Экваториальной Африки от Конго до Замбези" (Франкфурт-на-Одере, 1891), не привело в отличие от предыдущих к значительным открытиям, но тоже способствовало углублению знаний о южной части бассейна Конго, ее природе и населении.
Северцов Николай Алексеевич
(1827 - 1885)
Выдающийся русский путешественник, зоогеограф, один из пионеров экологии и эволюционного учения в России. В 1857-1879 годах исследовал Среднюю Азию и Памир, выделив его в особую горную систему. Автор трудов по зоогеографическому районированию Палеарктики, птицам России и Туркестанского края.
Николай Северцов родился в дворянской семье. Его отцу, Алексею Петровичу, принадлежало село Петровское в Воронежской губернии и конный завод в селе Хвощеватом Землянского уезда. К 1860-м годам Петровское было большим селом: в нем насчитывалось 162 двора и 969 душ.
Кроме Коли, в семье Алексея Петровича и Маргариты Александровны Северцовых родились еще четыре сына и две дочери. Дети Северцовых получили домашнее образование. Они были хорошо воспитаны, отлично владели французским, немецким, английским языками.
Летом 1843 года Николай Северцов был принят в Московский университет. Во время учебы он встретился с известным путешественником Карелиным, после чего Средняя Азия сделалась для него "научной целью всей жизни". Его зоологические наблюдения печатаются в журналах, в том числе и в "Вестнике естественных наук", издаваемом Рулье.
В 1856 году в Академии наук рассматривался проект экспедиции к низовьям Сырдарьи. Были определены задачи, намечен план, отпущены деньги. Руководство экспедицией доверили Северцову.
Туркестан считался тогда "страной таинственной" , населенной разными народами, нередко враждовавшими друг с другом. Вся территория его была разделена между тремя ханствами: Бухарским, Кокандским и Хивинским. Сведения об этой обширной территории были скудны и не всегда достоверны. Они поступали, как правило, случайно, преимущественно от русских купцов и послов.
Северцову удалось добиться прикомандирования к экспедиции ботаника И. Борщова и препаратора И. Гурьянова. Оба были молоды и полны энтузиазма.
18 мая 1857 года отряд покинул Петербург. Ровно месяц ехали по трудным дорогам с краткими остановками на неустроенных станциях. Местом отдыха и окончательной подготовки экспедиции стал Оренбург - русская крепость на рубеже Европы и Азии.
В конце лета 1857 года Северцов начал из Оренбурга путешествие с большим караваном в сторону Эмбы по долинам Илека (система Урала) и Темира (приток Эмбы). Обследовав Северные Мугоджары, он прошел к низовью Эмбы, где открыл выходы нефти (первые сведения о Приэмбинском нефтеносном районе), а затем исследовал северный уступ плато Устюрт. Изучив Южные Мугоджары, он пересек пески Большие Барсуки, обогнув с севера Аральское море, и мимо озера Камышлыбаш вышел поздней осенью к Казалинску, на нижней Сырдарье. Оттуда Северцов двинулся на юг, в пустыню Кызылкум, проследил сухое русло Жанадарьи и описал восточный берег Аральского моря.
К 10 декабря экспедиция вернулись на базу в форт Перовский (ныне - Кзыл-Орда) с богатыми зоологическими, ботаническими и геологическими сборами.
Оставшиеся зимние месяцы занимались изготовлением чучел, определяли и этикетировали коллекции, совершали экскурсии в окрестности.
Весной 1858 года коллекции были существенно пополнены, особенно за счет птиц. Будучи метким стрелком, Северцов умел, как говорили коллеги, "достать труднейшую птицу" , но никогда не позволял своим сотрудникам бить птиц зря.
Ранняя весна ошеломила всех буйством цветения и красок. Северцов все время проводил в поле. Помехой в работе стали приступы тяжелой тропической лихорадки. Но далеко не всегда позволял он себе лежать. Часто, превозмогая боль, садился он в седло со своим неизменным ружьем.
В то время на эти земли нередко нападали отдельные группы бродячих кокандцев. Они грабили аулы, угоняли лошадей, терроризировали население. Наиболее безопасным считался район озера Джарты-куль - вверх по Сырдарье. Туда-то и был направлен из форта Перовского отряд солдат на рубку леса для построек. 26 апреля 1858 года вслед за ними двинулся и Северцов.
Он ехал с Гурьяновым и шестью казаками. Внезапно на них напали кокандцы - человек 15. Гурьянова сразу ранили, часть конвоя умчалась за помощью. Северцов отстреливался, но ружье дало осечку. Кокандец настиг его и, вонзив пику в грудную кость, снял его с лошади.
Впоследствии сам Северцов вспоминал: "...кокандец ударил меня шашкой по носу и рассек только кожу: второй удар, по виску, расколовший скуловую кость, сбил меня с ног, и он стал отсекать мне голову, нанес еще несколько ударов, глубоко разрубил шею, расколол череп... я чувствовал каждый удар, но странно, без особой боли" . Тут подъехали остальные кокандцы и предотвратили убийство, рассчитывая сохранить пленника живым для получения выкупа.
Сначала Северцова тащили на аркане, потом посадили на лошадь, привязав ноги к стременам. Несмотря на тяжелое состояние, большую потерю крови, мучительную жажду и невероятно трудную дорогу среди знойных песков и зарослей колючек, Северцов держался стойко. Самое поразительное, что он находил в себе силы "наблюдать местность". Приметил необычайно высокий саксаульник, до трех сажен высотой, сову в безводных песках, вид которой определить ему, однако, не удалось, поскольку в схватке он потерял очки. Обратил внимание на почвы, но досадовал, что с лошади не мог различить деталей. Тем не менее, впоследствии он записал свои наблюдения.
Кокандцы поняли, что их пленник - личность немаловажная, и повезли его в город Туркестан к своему правителю - беку. Подъезжая к Туркестану, Северцов еле держался на лошади. После допроса его заперли в помещение, "весьма похожее на тюрьму, и даже скверную тюрьму" . Настроение и здоровье все ухудшались, исчезла надежда на освобождение.
Так прошло около месяца. Между тем русские власти энергично требовали немедленного освобождения ученого, угрожая военным походом. Туркестанский бек испугался и решил отпустить Северцова.
Из опасения, что пленник не вынесет тяжелого переезда, его начали усиленно лечить. К ранам прикладывали парную баранину и присыпали порошком, в состав которого входила толченая скорлупа черепашьих яиц. Лечение оказалось эффективным, к тому же крепкий организм и радостное ожидание освобождения способствовали восстановлению сил.
Через месяц, 27 мая 1858 года, Северцов вернулся в форт Перовский.
Здоровье Северцова постепенно улучшалось Он начал разбирать коллекции, понемногу экскурсировал. Так, он поднялся на баркасе вверх по Сырдарье и Куандарье, а затем исследовал соленые озера Культуз и Арыстуз в Голодной степи.
1 сентября 1858 года Северцов завершил работы в Средней Азии и вместе с отрядом выехал в Оренбург. Здесь он составил письменный отчет об экспедиции для Академии наук, все коллекции и материалы отправил с Гурьяновым в Петербург, а сам уехал в Воронежскую губернию долечиваться и повидаться с родными.
Итак, Сырдарьинская экспедиция, рассчитанная на два года, закончилась за 16 месяцев. Программа ее, тем не менее, была перевыполнена. По материалам экспедиции Северцов составил карты Арало-Каспийской степи, подробно описал рельеф, климат и растительность этого края, отметил процесс усыхания Аральского моря и первый определил древние границы между Каспием и Аралом.
В конце 1859 года Северцов получил заманчивое предложение занять кафедру зоологии в Казанском университете. Но он предпочел войти в Комитет по устройству Уральского казачьего войска, чтобы заняться исследованием нового района.
Земля Уральского казачьего войска - в основном правобережье Урала - посещалась многими учеными, но ввиду сложной топографии местности была изучена слабо.
В марте 1860 года Северцов выехал в Уральск в качестве члена комитета. В обязанности ему вменялось "естественно-историческое исследование земли уральских казаков" . Кроме того, он добился права вести полевые исследования и по собственной программе.
Северцов многократно посещал Уфу, Оренбург, Уральск и Гурьев, всесторонне обследовал озеро Шалкар с рекой Солянкой, горы Большой и Малый Индер и прилегающие к реке Урал районы. В его работе преобладали тогда общегеографические и экономико-географические исследования.
В октябре 1862 года ученый покинул берега Урала, отправившись за границу. Он хотел сравнить свои коллекции с зарубежными музейными образцами. После плена у кокандцев он искренне думал, что с далекими экспедициями покончено.
Летом 1863 года Северцов согласился переехать в Киев и занять должность профессора зоологии в университете. Но именно в это время готовился поход генерала М. Г. Черняева в междуречье Чу и Сырдарьи. Северцов без колебаний вернулся на трудную и опасную стезю путешественника. Пять лет лелеял он мечту об исследованиях "Высокой Азии", то есть горной части Туркестана.
1 мая 1864 года прибыл он в Верный (Алма-Ата) и вместе с препаратором выступил вслед за отрядом на запад. С Кастекского перевала (Заилийский хребет) открывалась Северцову грандиозная панорама Тянь-Шаньских гор.
Северцову удалось, наконец, побывать в горах Каратау, на которые в 1858 году он мог лишь с горечью глядеть из своего плена. Теперь он тщательно исследовал их. Осмотрел также бассейны рек Таласа и Чаткала, совершил много высокогорных экскурсий, объездил окрестности Чимкента, Пишпека (Бишкека), Аулие-Аты (Джамбула).
В центре внимания Северцова оказался Киргизский хребет, который поразил его и орографией, и богатством недр, и контрастностью пейзажей на разных высотах. Именно здесь впервые возникла у Северцова развитая им впоследствии мысль о вертикальных зонах - "поясах".
С долины реки Исык-Ата Северцов поднялся по северному склону Киргизского хребта до зоны ельника, но добраться до снежных вершин времени уже не было.
Северцова, как и каждого, кто впервые попадает в Среднюю Азию, потрясли контрасты. Контрасты во всем, зной у подножия гор, в то же время дождь на их склонах, а еще выше снегопад.
Глубокое впечатление произвели на Северцова такие грандиозные сооружения природы, как снежные мосты. Мосты эти Северцов видел в Кара-Кыспакском ущелье. Лавины, срываясь с огромной высоты с совершенно отвесных скал, накопляются над рекой в одном и том же месте и образуют плотные арки с полукруглыми сводами. Сверху снег порастает микроскопическими красными водорослями, что и придает мостам розовую окраску. Северцов насчитал семь таких мостов.
Возвращался ученый из экспедиции с богатыми впечатлениями. Он увозил с собой готовый материал для отчета, первую геологическую карту Киргизского хребта, таблицу высот и ценные коллекции.
Сразу после похода генерала Черняева и присоединения к России Зачуйского края в 1865 году по инициативе Географического общества была снаряжена правительственная Туркестанская ученая экспедиция на Тянь-Шань. Эта почти неизвестная тогда горная система за высоту и неприступность называлась Небесными горами.
Северцову поручили руководство физическим отделом. На этот раз вместе с ним поехала в Туркестан и его молодая жена, Софья Александровна Полторацкая. На этот серьезный шаг 38-летний ученый решился не сразу. "Каково ей, бедняжке, будет соперничать с моими птицами?" - писал он отцу. Но Софья была умна, образованна, хороша собой, а главное, с детства сама страстно мечтала о путешествиях.
В экспедиции Софья Александровна помогала мужу в ботанических и энтомологических сборах и делала нужные ему зарисовки. Правда, она провела в Туркестанской экспедиции всего один год, до рождения сына Алексея.
Из Оренбурга выехали в начале ноября в двух экипажах. 16 декабря прибыли в Чимкент, где провели зиму и весну 1866 года. Работа ограничивалась сбором коллекций лишь в окрестностях города и сортировкой этих коллекций.
Лишь с 5 мая до начала июля Северцову удалось почти полностью повторить маршрут 1864 года; за это время им было сделано значительно больше, чем за пять предшествующих месяцев.
14 сентября 1867 года началось самое значительное исследование собственно Тянь-Шаня - поездка в центральную его часть - на Нарын и Аксай.
Северцов с отрядом в 15 человек, проводниками, двумя переводчиками и 40 стрелками направился из Верного к югу по реке Тургени (приток Или) к Заилийскому Алатау. Через Карача-Булакский перевал подошли к восточной оконечности озера Иссык-Куль. Необходимо было достичь цели до снегопада и буранов.
Северцов, оставив задания участникам экспедиции, двинулся с препаратором Скорняковым вниз по долине Мерке, к реке Чарын, которая в верхнем течении называется Ахтогай. Здесь она с бешеной силой прорывается через мрачное дикое ущелье.
На обратном пути Северцов и Скорняков потеряли направление и друг друга. Лишь через двое суток, измученные, но переполненные впечатлениями, добрались они до отряда.
База располагалась в маленьком укреплении Аксу близ устья реки Каракол. После короткого отдыха Северцов впервые близко подошел к озеру Иссык-Куль. Исследовав его берега, экспедиция перевалила через Терскей-Ала-Тоо и по Барскаунскому ущелью направилась к югу.
На перевале Барскаун попали в туман с мелкой снежной изморозью. Потом началась метель с сильным ветром. Путешественники были легко одеты, так как раньше стояла теплая погода. Промокшие и застывшие, они разбили лагерь в южных предгорьях хребта Суек у замерзшего озерка.
Здесь Северцов открыл новый вид мелких, очень красивых птиц, которых он назвал "расписная синичка".
В течение трех дней, проведенных отрядом на Аксайском плоскогорье, свирепствовала метель; условия работы были почти нестерпимы; только Северцов с его исключительной выносливостью и работоспособностью мог продолжать исследования и вдохновлял своим примером остальных.
Северцов по снегу пересек сырты в юго-западном направлении и через несколько перевалов в начале октября снова вышел к Нарыну, затем на юге исследовал долины рек Ат-Баши (система Сырдарьи) и Аксай (бассейн Тарима) и проник в юго-западную часть хребта Какшаал-Тоо. Он был первым европейцем, прошедшим в эту часть Центрального Тянь-Шаня. Наконец-то сбылась мечта многих поколений ученых.
С трудом пробирался отряд по заснеженным сыртам. Люди скользили по обледенелым скалам, рискуя сорваться в пропасть. Опытные проводники лишь чутьем угадывали дорогу по ущельям и обрывам, где едва ступали верблюды. Особенно страдали путники от холода. Однако, несмотря ни на что, ученый продолжал наблюдения. Здесь он обнаружил новые виды животных, в частности диких горных баранов - качкаров (архаров), а также дикого горного козла - теке, кашмирскую козу, дикобраза Особенно гордился Северцов кумаем, которого он назвал снежным грифом. Ученому повезло: добытый им огромный экземпляр этой осторожной птицы высокогорья - "крылатого чудища Тянь-Шаня" - имел размах крыльев 2 метра 88 сантиметров, а длина его равнялась 1 метру 28 сантиметрам.
9 октября отряд достиг среднего течения реки Нарын. Чем дальше, тем труднее становился путь; проводники начали роптать, отказывались идти, но Северцов подбадривал всех и упорно шел вперед. Однако усилившиеся холод и метель все же заставили путников 17 октября двинуться обратно. Так русский ученый, пройдя по тянь-шаньским сыртам, первым из европейцев достиг 41° с.ш. в южной части Тянь-Шаньского нагорья.
20 октября достигли ущелья Чар-Карытма, из которого открывался величественный вид на северные берега Нарына.
При переходах через горные потоки лошади нередко падали и скользили по обледенелому дну и валунам, загромождавшим реку. 30 октября прибыли в Токмак. Лежа в теплом халате (Северцов изредка позволял себе эту роскошь на привалах) и прихлебывая из пиалы чай, он делал заметки в своей записной книжке: "Метель была забыта на радостях, что наконец-то ночую за тем самым хребтом Болгар, или Суек, на который с Зауки и Барскауна только смотрели Семенов и Проценко, и где не было европейской ноги".
"Собрано 4000 экземпляров животных" . Если прибавить к этому ботанические коллекции из 3000 гербарных листов и 800 образцов минералов, то будет ясно, почему так благодарили Северцова хранители музеев Петербурга.
Последующие два месяца Северцов провел в Ташкенте. Здесь он подружился с художником В. В. Верещагиным.
К началу 1869 года Северцов вернулся в Петербург. Он прославился своими исследованиями в Туркестане, его имя теперь было известно не только в России, но и за границей. Московский университет присудил Северцову степень доктора зоологии без защиты диссертации.
Напряженный труд в тянь-шаньской экспедиции и периодически повторяющаяся тропическая лихорадка подорвали здоровье Северцова. С 1869 по 1873 год он жил преимущественно в родном Петровском. В Москву и Петербург приходилось выезжать главным образом для уточнения некоторых данных в библиотеках и в зоологических музеях.
В 1873 году вышли в свет еще две его книги "Аркары (горные бараны) Средней Азии" и "Путешествия по Туркестанскому краю".
Зиму 1872/73 года Северцов с семьей провел за границей, где должен был пройти курс лечения его шестилетний сын Алексей. После смерти младшего из двух детей внимание родителей к единственному их ребенку удвоилось.
В Швейцарии семья Северцовых пробыла недолго. Здесь ученый рассчитывал подняться на альпийские ледники. Однако программа изучения ледников была выполнена лишь частично. Восхождение на Монблан не удалось осуществить из-за свирепствовавших в горах буранов. Эта неудача глубоко огорчила Северцова, так как изучение альпийских ледников он рассматривал как подготовку к предстоящей экспедиции на Памир.
В 1874 году Географическое общество в содружестве с Обществом естествоиспытателей снарядило большую экспедицию в низовья Амударьи под общим руководством Н. Г. Столетова.
Руководство естественноисторическим отделом экспедиции было поручено Северцову, поскольку "опытность его и глубокое знание ближайших местностей Средней Азии могли бы принести существенную пользу в предстоящих физико-географических исследованиях" .
12 июня из форта Перовский выступил длинный караван верблюдов, навьюченных экспедиционным снаряжением, провиантом и водой в мешках из бараньих шкур (турсуках). Вел его караван-баши. Северцов, ботаник Смирнов и препараторы ехали верхом на лошадях, следом тянулись джуламейки - походные войлочные кибитки. Весь отряд прикрывал казачий конвой.
Это были первые европейцы (после Хивинского похода), решившиеся пересечь Кызылкум летом. Путники изнемогали от зноя и отсутствия питьевой воды. Дорог не было. Шли по пескам, в которых даже привычный к пустыням "джела-учи" (дорожный человек) не раз терял направление и погибал.
Истомленные путешественники лишь на шестой день подошли к берегу Аральского моря и здесь обнаружили первый за весь переход колодец Кунган-Сандал. Жадно припали они к долгожданной влаге. Редкостью были колодцы в пустыне, устройство их считалось делом богоугодным. Кочевники говорили, что капля воды, поданная жаждущему в пустыне, смывает грехи за сто лет.
Северцову нужно было проверить изменение береговой линии Арала по сравнению с его наблюдениями в 1858 году, поэтому в течение десяти дней отряд двигался вдоль побережья.
Дальнейший путь лежал снова через пески западной части Кызылкума. В то время здесь не было даже караванного пути. Зной и жажда вконец измучили людей, падали даже верблюды. Встречались на пути и леса, но и они не приносили ни тени, ни отрады. Редкие приземистые деревья, высотой не более пяти метров, были голы и серы.
Долгих 24 дня отряд преодолевал тяжкий путь между могучими среднеазиатскими реками. Наконец участники перехода ощутили гостеприимную свежесть дельты Амударьи.
5 июля они остановились в маленьком оазисе Клыч-Кала, окруженном возделанными полями и дремучими тугаями. Но недолгим был отдых на этой благодатной земле среди зелени и птичьего гомона. Через несколько дней Северцов приступил к работе. С основной частью отряда он отправился в маленькое тогда урочище Нукус, где Столетовым уже была организована база всей экспедиции.
Северцов, распорядившись о работах и устройстве коллекций, совершил множество экскурсий в дельту Амударьи, то по воде на каюке, исследуя течение и режим реки, осадки, флору и фауну, то верхом на лошади по берегам протоков и островов.
Возвращаться к Сырдарье ученый опять решил через Кызылкум, но теперь, вооруженный опытом, он для облегчения перехода несколько изменил маршрут. Наблюдения дали много нового интересного материала, о чем Северцов сообщает в своих отчетах Географическому обществу. В форт Перовский прибыли 26 октября. Северцову удалось раскрыть тайны еще одного заветного уголка возлюбленного Туркестана.
Вся намеченная программа была осуществлена. С особой тщательностью занимался Северцов наблюдениями над Кызылкумом и Аральским морем.
Кончилась Амударьинская экспедиция, начались новые заботы. Все лето 1875 года Северцов почти безвыездно жил в Петербурге, постоянно бывал в Географическом обществе, участвовал в подготовке к конгрессу. Частенько навещал семью Семеновых-Тян-Шанских.
Доклад Северцова на Парижском конгрессе "О следах ледяного периода на Тянь-Шане", прочитанный на французском языке, был признан одним из лучших. Его "Карта высот Внутренней Азии", экспонированная в русском павильоне на Выставке, привлекла всеобщее внимание. Северцов был удостоен высшей награды конгресса, медали первого класса "За путешествия в Туркестане и исследования Тянь-Шаня".
11 августа 1875 года закончилась работа конгресса. С этого времени имя Северцова как путешественника, зоолога, геолога и географа получило мировую известность.
Поработав в парижских музеях, где он уточнял свои определения некоторых видов животных, Северцов выехал в Лондон. Там он продолжал сравнивать фауну Средней Азии с фауной Индии, Афганистана и Ирана.
Летом 1877 года была снаряжена комплексная Фергано-Памирская экспедиция, и Северцову представился давно желанный случай посетить эту неизвестную горную страну.
Базой экспедиции был город Ош, один из наиболее древних городов Ферганы, живописно расположенный у северного подножия Алайского хребта.
5 октября 1877 года отправились штурмовать северные хребты Памира. Ехали верхом, проводники вели навьюченных верблюдов и яков Як (кутас) - главное вьючное животное труднопроходимых плоскогорий Маршрут экспедиции описан Северцовым лаконично: "... через перевал Шарт в Алайском хребте спустились в Алайскую долину и через Заалайский хребет перевалом Кызыларт (4280 метров) вышли в долину Кок-Сай".
Не прошло и месяца, как начались снегопады, резко похолодало. Работать стало трудно и опасно. Зимние исследования на Памире, по словам Северцова, могли быть лишь "делом удальства, но никак не науки" . Поэтому он благоразумно решил не рисковать людьми и вернулся на зимовку в Ош.
До весны проводились сложные экскурсии по Ферганской долине и к южным хребтам Тянь-Шаня. Это было необходимым дополнением к тянь-шаньской экспедиции и своего рода преддверием к предстоящей поездке на Внутренний Памир. Туда выехали из Оша 7 июля 1878 года. Перевалив через Алайский и Заалайский хребты, направились к югу. Продвижение по нагорью оказалось легче, чем предполагали. Здесь чередовались пологие хребты и широкие долины.
Рельеф и климат нагорья оказались для Северцова неожиданными. При абсолютно безоблачном высоком небе - сухой, сильно разреженный воздух, которым больно было дышать даже при медленном передвижении. Кожа на лице и руках из-за высокого уровня радиации пересыхала и покрывалась кровоточащими трещинами. Спасал только курдючный жир. Даже видавшим виды среднеазиатским путешественникам Северцову и Мушкетову причиняла большие страдания резкая смена температуры. Обжигающий зной на солнце, немедленно сменявшийся ледяным холодом, едва ступишь за пределы солнечного облучения. Дули сильные ветры, переходящие зачастую в песчаные бури и смерчи. Хотя вести исследования в таких условиях было очень трудно, но обычная работа по топографической съемке, климатическим наблюдениям и по сбору коллекций не прекращалась ни на один день.
30 июля добрались, наконец, до желанной цели - высокогорного бессточного озера Каракуль, о суровости и безжизненности которого существовало множество легенд. Иссиня-черные воды озера, высокие голые скалы, окружающие его, поразили путников своим мрачным величием.
На правом берегу реки Гунт, вытекающей из проточного озера Яшилькуль, Северцов открыл колоссальный снеговой Рушанский хребет, правильно определил его окончание у впадения Гунта в Пяндж и обнаружил главную вершину хребта (пик Патхур, 6083 метра). Восточнее Яшилькуля он открыл группу бессточных мелких озер. Нехватка провианта и особенно соли, утонувшей при переправе в начале пути, заставила отряд вернуться в Ош.
Работы экспедиции закончились к началу 1879 года. Результаты ее произвели подлинный переворот в существовавших представлениях о Памире. Ранее Памир считали прямым продолжением Тянь-Шаня. Северцов впервые доказал, что это независимая, самостоятельная горная система.
В этой экспедиции впервые был использован фотоаппарат. Однако Северцов по своему обыкновению делал зарисовки. Он написал с натуры архара, яка, горного козла и других животных.
Результаты Фергано-Памирской экспедиции были изложены Северцовым в ряде статей и монументальном труде "Орографический очерк Памирской горной системы".
Даже сам Северцов, всегда скромный и требовательный к себе, вынужден был признать, что после этой экспедиции Памир из страны, "...относительно фауны и флоры совершенно неизвестной, сразу сделался одной из наиболее исследованных в Азии".
В 1878 году Географическое общество наградило Северцова медалью Литке, а в 1883 году - Золотой Константиновской медалью Отзыв вице-президента Русского Географического общества Семенова-Тян-Шанского, высоко ценившего Северцова, гласил: "Памирское путешествие достойным образом увенчало почтенные его труды... В своем интереснейшем сообщении в Географическом обществе он превзошел самого себя".
Казалось бы, Северцов познал природу Средней Азии досконально. Тем не менее, требовательный к себе ученый не удовлетворился достигнутым, для обобщения ему не хватало каких-то штрихов, уточнений, и он в 1879 году совершает путешествие в Семиречье.
Экспедиция дала возможность Северцову собрать недостающие сведения для задуманного большого труда о распространении животных Средней Азии. Однако опубликовать его при жизни Северцову не удалось. Изданы были лишь отдельные фрагменты.
Северцов прибыл в Петербург из Семиречья совсем больным. По настоянию родных и друзей он принял решение покончить с экспедициями. Северцов занялся разбором коллекций, заметок и дневниковых записей. В 1880 году наступила пора кабинетной работы Семья уже постоянно жила в Москве.
26 января 1885 года Северцов выехал в коляске, запряженной тройкой лошадей из Петровского. Лошади не удержались на обледенелом берегу реки, и коляска с разгона угодила в большую полынью. Северцов выбрался на лед, но упал и потерял сознание. Через полтора часа приехавший врач установил смерть. Северцов был похоронен на старинном кладбище близ его усадьбы в родном Петровском.
(1827 - 1885)
Выдающийся русский путешественник, зоогеограф, один из пионеров экологии и эволюционного учения в России. В 1857-1879 годах исследовал Среднюю Азию и Памир, выделив его в особую горную систему. Автор трудов по зоогеографическому районированию Палеарктики, птицам России и Туркестанского края.
Николай Северцов родился в дворянской семье. Его отцу, Алексею Петровичу, принадлежало село Петровское в Воронежской губернии и конный завод в селе Хвощеватом Землянского уезда. К 1860-м годам Петровское было большим селом: в нем насчитывалось 162 двора и 969 душ.
Кроме Коли, в семье Алексея Петровича и Маргариты Александровны Северцовых родились еще четыре сына и две дочери. Дети Северцовых получили домашнее образование. Они были хорошо воспитаны, отлично владели французским, немецким, английским языками.
Летом 1843 года Николай Северцов был принят в Московский университет. Во время учебы он встретился с известным путешественником Карелиным, после чего Средняя Азия сделалась для него "научной целью всей жизни". Его зоологические наблюдения печатаются в журналах, в том числе и в "Вестнике естественных наук", издаваемом Рулье.
В 1856 году в Академии наук рассматривался проект экспедиции к низовьям Сырдарьи. Были определены задачи, намечен план, отпущены деньги. Руководство экспедицией доверили Северцову.
Туркестан считался тогда "страной таинственной" , населенной разными народами, нередко враждовавшими друг с другом. Вся территория его была разделена между тремя ханствами: Бухарским, Кокандским и Хивинским. Сведения об этой обширной территории были скудны и не всегда достоверны. Они поступали, как правило, случайно, преимущественно от русских купцов и послов.
Северцову удалось добиться прикомандирования к экспедиции ботаника И. Борщова и препаратора И. Гурьянова. Оба были молоды и полны энтузиазма.
18 мая 1857 года отряд покинул Петербург. Ровно месяц ехали по трудным дорогам с краткими остановками на неустроенных станциях. Местом отдыха и окончательной подготовки экспедиции стал Оренбург - русская крепость на рубеже Европы и Азии.
В конце лета 1857 года Северцов начал из Оренбурга путешествие с большим караваном в сторону Эмбы по долинам Илека (система Урала) и Темира (приток Эмбы). Обследовав Северные Мугоджары, он прошел к низовью Эмбы, где открыл выходы нефти (первые сведения о Приэмбинском нефтеносном районе), а затем исследовал северный уступ плато Устюрт. Изучив Южные Мугоджары, он пересек пески Большие Барсуки, обогнув с севера Аральское море, и мимо озера Камышлыбаш вышел поздней осенью к Казалинску, на нижней Сырдарье. Оттуда Северцов двинулся на юг, в пустыню Кызылкум, проследил сухое русло Жанадарьи и описал восточный берег Аральского моря.
К 10 декабря экспедиция вернулись на базу в форт Перовский (ныне - Кзыл-Орда) с богатыми зоологическими, ботаническими и геологическими сборами.
Оставшиеся зимние месяцы занимались изготовлением чучел, определяли и этикетировали коллекции, совершали экскурсии в окрестности.
Весной 1858 года коллекции были существенно пополнены, особенно за счет птиц. Будучи метким стрелком, Северцов умел, как говорили коллеги, "достать труднейшую птицу" , но никогда не позволял своим сотрудникам бить птиц зря.
Ранняя весна ошеломила всех буйством цветения и красок. Северцов все время проводил в поле. Помехой в работе стали приступы тяжелой тропической лихорадки. Но далеко не всегда позволял он себе лежать. Часто, превозмогая боль, садился он в седло со своим неизменным ружьем.
В то время на эти земли нередко нападали отдельные группы бродячих кокандцев. Они грабили аулы, угоняли лошадей, терроризировали население. Наиболее безопасным считался район озера Джарты-куль - вверх по Сырдарье. Туда-то и был направлен из форта Перовского отряд солдат на рубку леса для построек. 26 апреля 1858 года вслед за ними двинулся и Северцов.
Он ехал с Гурьяновым и шестью казаками. Внезапно на них напали кокандцы - человек 15. Гурьянова сразу ранили, часть конвоя умчалась за помощью. Северцов отстреливался, но ружье дало осечку. Кокандец настиг его и, вонзив пику в грудную кость, снял его с лошади.
Впоследствии сам Северцов вспоминал: "...кокандец ударил меня шашкой по носу и рассек только кожу: второй удар, по виску, расколовший скуловую кость, сбил меня с ног, и он стал отсекать мне голову, нанес еще несколько ударов, глубоко разрубил шею, расколол череп... я чувствовал каждый удар, но странно, без особой боли" . Тут подъехали остальные кокандцы и предотвратили убийство, рассчитывая сохранить пленника живым для получения выкупа.
Сначала Северцова тащили на аркане, потом посадили на лошадь, привязав ноги к стременам. Несмотря на тяжелое состояние, большую потерю крови, мучительную жажду и невероятно трудную дорогу среди знойных песков и зарослей колючек, Северцов держался стойко. Самое поразительное, что он находил в себе силы "наблюдать местность". Приметил необычайно высокий саксаульник, до трех сажен высотой, сову в безводных песках, вид которой определить ему, однако, не удалось, поскольку в схватке он потерял очки. Обратил внимание на почвы, но досадовал, что с лошади не мог различить деталей. Тем не менее, впоследствии он записал свои наблюдения.
Кокандцы поняли, что их пленник - личность немаловажная, и повезли его в город Туркестан к своему правителю - беку. Подъезжая к Туркестану, Северцов еле держался на лошади. После допроса его заперли в помещение, "весьма похожее на тюрьму, и даже скверную тюрьму" . Настроение и здоровье все ухудшались, исчезла надежда на освобождение.
Так прошло около месяца. Между тем русские власти энергично требовали немедленного освобождения ученого, угрожая военным походом. Туркестанский бек испугался и решил отпустить Северцова.
Из опасения, что пленник не вынесет тяжелого переезда, его начали усиленно лечить. К ранам прикладывали парную баранину и присыпали порошком, в состав которого входила толченая скорлупа черепашьих яиц. Лечение оказалось эффективным, к тому же крепкий организм и радостное ожидание освобождения способствовали восстановлению сил.
Через месяц, 27 мая 1858 года, Северцов вернулся в форт Перовский.
Здоровье Северцова постепенно улучшалось Он начал разбирать коллекции, понемногу экскурсировал. Так, он поднялся на баркасе вверх по Сырдарье и Куандарье, а затем исследовал соленые озера Культуз и Арыстуз в Голодной степи.
1 сентября 1858 года Северцов завершил работы в Средней Азии и вместе с отрядом выехал в Оренбург. Здесь он составил письменный отчет об экспедиции для Академии наук, все коллекции и материалы отправил с Гурьяновым в Петербург, а сам уехал в Воронежскую губернию долечиваться и повидаться с родными.
Итак, Сырдарьинская экспедиция, рассчитанная на два года, закончилась за 16 месяцев. Программа ее, тем не менее, была перевыполнена. По материалам экспедиции Северцов составил карты Арало-Каспийской степи, подробно описал рельеф, климат и растительность этого края, отметил процесс усыхания Аральского моря и первый определил древние границы между Каспием и Аралом.
В конце 1859 года Северцов получил заманчивое предложение занять кафедру зоологии в Казанском университете. Но он предпочел войти в Комитет по устройству Уральского казачьего войска, чтобы заняться исследованием нового района.
Земля Уральского казачьего войска - в основном правобережье Урала - посещалась многими учеными, но ввиду сложной топографии местности была изучена слабо.
В марте 1860 года Северцов выехал в Уральск в качестве члена комитета. В обязанности ему вменялось "естественно-историческое исследование земли уральских казаков" . Кроме того, он добился права вести полевые исследования и по собственной программе.
Северцов многократно посещал Уфу, Оренбург, Уральск и Гурьев, всесторонне обследовал озеро Шалкар с рекой Солянкой, горы Большой и Малый Индер и прилегающие к реке Урал районы. В его работе преобладали тогда общегеографические и экономико-географические исследования.
В октябре 1862 года ученый покинул берега Урала, отправившись за границу. Он хотел сравнить свои коллекции с зарубежными музейными образцами. После плена у кокандцев он искренне думал, что с далекими экспедициями покончено.
Летом 1863 года Северцов согласился переехать в Киев и занять должность профессора зоологии в университете. Но именно в это время готовился поход генерала М. Г. Черняева в междуречье Чу и Сырдарьи. Северцов без колебаний вернулся на трудную и опасную стезю путешественника. Пять лет лелеял он мечту об исследованиях "Высокой Азии", то есть горной части Туркестана.
1 мая 1864 года прибыл он в Верный (Алма-Ата) и вместе с препаратором выступил вслед за отрядом на запад. С Кастекского перевала (Заилийский хребет) открывалась Северцову грандиозная панорама Тянь-Шаньских гор.
Северцову удалось, наконец, побывать в горах Каратау, на которые в 1858 году он мог лишь с горечью глядеть из своего плена. Теперь он тщательно исследовал их. Осмотрел также бассейны рек Таласа и Чаткала, совершил много высокогорных экскурсий, объездил окрестности Чимкента, Пишпека (Бишкека), Аулие-Аты (Джамбула).
В центре внимания Северцова оказался Киргизский хребет, который поразил его и орографией, и богатством недр, и контрастностью пейзажей на разных высотах. Именно здесь впервые возникла у Северцова развитая им впоследствии мысль о вертикальных зонах - "поясах".
С долины реки Исык-Ата Северцов поднялся по северному склону Киргизского хребта до зоны ельника, но добраться до снежных вершин времени уже не было.
Северцова, как и каждого, кто впервые попадает в Среднюю Азию, потрясли контрасты. Контрасты во всем, зной у подножия гор, в то же время дождь на их склонах, а еще выше снегопад.
Глубокое впечатление произвели на Северцова такие грандиозные сооружения природы, как снежные мосты. Мосты эти Северцов видел в Кара-Кыспакском ущелье. Лавины, срываясь с огромной высоты с совершенно отвесных скал, накопляются над рекой в одном и том же месте и образуют плотные арки с полукруглыми сводами. Сверху снег порастает микроскопическими красными водорослями, что и придает мостам розовую окраску. Северцов насчитал семь таких мостов.
Возвращался ученый из экспедиции с богатыми впечатлениями. Он увозил с собой готовый материал для отчета, первую геологическую карту Киргизского хребта, таблицу высот и ценные коллекции.
Сразу после похода генерала Черняева и присоединения к России Зачуйского края в 1865 году по инициативе Географического общества была снаряжена правительственная Туркестанская ученая экспедиция на Тянь-Шань. Эта почти неизвестная тогда горная система за высоту и неприступность называлась Небесными горами.
Северцову поручили руководство физическим отделом. На этот раз вместе с ним поехала в Туркестан и его молодая жена, Софья Александровна Полторацкая. На этот серьезный шаг 38-летний ученый решился не сразу. "Каково ей, бедняжке, будет соперничать с моими птицами?" - писал он отцу. Но Софья была умна, образованна, хороша собой, а главное, с детства сама страстно мечтала о путешествиях.
В экспедиции Софья Александровна помогала мужу в ботанических и энтомологических сборах и делала нужные ему зарисовки. Правда, она провела в Туркестанской экспедиции всего один год, до рождения сына Алексея.
Из Оренбурга выехали в начале ноября в двух экипажах. 16 декабря прибыли в Чимкент, где провели зиму и весну 1866 года. Работа ограничивалась сбором коллекций лишь в окрестностях города и сортировкой этих коллекций.
Лишь с 5 мая до начала июля Северцову удалось почти полностью повторить маршрут 1864 года; за это время им было сделано значительно больше, чем за пять предшествующих месяцев.
14 сентября 1867 года началось самое значительное исследование собственно Тянь-Шаня - поездка в центральную его часть - на Нарын и Аксай.
Северцов с отрядом в 15 человек, проводниками, двумя переводчиками и 40 стрелками направился из Верного к югу по реке Тургени (приток Или) к Заилийскому Алатау. Через Карача-Булакский перевал подошли к восточной оконечности озера Иссык-Куль. Необходимо было достичь цели до снегопада и буранов.
Северцов, оставив задания участникам экспедиции, двинулся с препаратором Скорняковым вниз по долине Мерке, к реке Чарын, которая в верхнем течении называется Ахтогай. Здесь она с бешеной силой прорывается через мрачное дикое ущелье.
На обратном пути Северцов и Скорняков потеряли направление и друг друга. Лишь через двое суток, измученные, но переполненные впечатлениями, добрались они до отряда.
База располагалась в маленьком укреплении Аксу близ устья реки Каракол. После короткого отдыха Северцов впервые близко подошел к озеру Иссык-Куль. Исследовав его берега, экспедиция перевалила через Терскей-Ала-Тоо и по Барскаунскому ущелью направилась к югу.
На перевале Барскаун попали в туман с мелкой снежной изморозью. Потом началась метель с сильным ветром. Путешественники были легко одеты, так как раньше стояла теплая погода. Промокшие и застывшие, они разбили лагерь в южных предгорьях хребта Суек у замерзшего озерка.
Здесь Северцов открыл новый вид мелких, очень красивых птиц, которых он назвал "расписная синичка".
В течение трех дней, проведенных отрядом на Аксайском плоскогорье, свирепствовала метель; условия работы были почти нестерпимы; только Северцов с его исключительной выносливостью и работоспособностью мог продолжать исследования и вдохновлял своим примером остальных.
Северцов по снегу пересек сырты в юго-западном направлении и через несколько перевалов в начале октября снова вышел к Нарыну, затем на юге исследовал долины рек Ат-Баши (система Сырдарьи) и Аксай (бассейн Тарима) и проник в юго-западную часть хребта Какшаал-Тоо. Он был первым европейцем, прошедшим в эту часть Центрального Тянь-Шаня. Наконец-то сбылась мечта многих поколений ученых.
С трудом пробирался отряд по заснеженным сыртам. Люди скользили по обледенелым скалам, рискуя сорваться в пропасть. Опытные проводники лишь чутьем угадывали дорогу по ущельям и обрывам, где едва ступали верблюды. Особенно страдали путники от холода. Однако, несмотря ни на что, ученый продолжал наблюдения. Здесь он обнаружил новые виды животных, в частности диких горных баранов - качкаров (архаров), а также дикого горного козла - теке, кашмирскую козу, дикобраза Особенно гордился Северцов кумаем, которого он назвал снежным грифом. Ученому повезло: добытый им огромный экземпляр этой осторожной птицы высокогорья - "крылатого чудища Тянь-Шаня" - имел размах крыльев 2 метра 88 сантиметров, а длина его равнялась 1 метру 28 сантиметрам.
9 октября отряд достиг среднего течения реки Нарын. Чем дальше, тем труднее становился путь; проводники начали роптать, отказывались идти, но Северцов подбадривал всех и упорно шел вперед. Однако усилившиеся холод и метель все же заставили путников 17 октября двинуться обратно. Так русский ученый, пройдя по тянь-шаньским сыртам, первым из европейцев достиг 41° с.ш. в южной части Тянь-Шаньского нагорья.
20 октября достигли ущелья Чар-Карытма, из которого открывался величественный вид на северные берега Нарына.
При переходах через горные потоки лошади нередко падали и скользили по обледенелому дну и валунам, загромождавшим реку. 30 октября прибыли в Токмак. Лежа в теплом халате (Северцов изредка позволял себе эту роскошь на привалах) и прихлебывая из пиалы чай, он делал заметки в своей записной книжке: "Метель была забыта на радостях, что наконец-то ночую за тем самым хребтом Болгар, или Суек, на который с Зауки и Барскауна только смотрели Семенов и Проценко, и где не было европейской ноги".
"Собрано 4000 экземпляров животных" . Если прибавить к этому ботанические коллекции из 3000 гербарных листов и 800 образцов минералов, то будет ясно, почему так благодарили Северцова хранители музеев Петербурга.
Последующие два месяца Северцов провел в Ташкенте. Здесь он подружился с художником В. В. Верещагиным.
К началу 1869 года Северцов вернулся в Петербург. Он прославился своими исследованиями в Туркестане, его имя теперь было известно не только в России, но и за границей. Московский университет присудил Северцову степень доктора зоологии без защиты диссертации.
Напряженный труд в тянь-шаньской экспедиции и периодически повторяющаяся тропическая лихорадка подорвали здоровье Северцова. С 1869 по 1873 год он жил преимущественно в родном Петровском. В Москву и Петербург приходилось выезжать главным образом для уточнения некоторых данных в библиотеках и в зоологических музеях.
В 1873 году вышли в свет еще две его книги "Аркары (горные бараны) Средней Азии" и "Путешествия по Туркестанскому краю".
Зиму 1872/73 года Северцов с семьей провел за границей, где должен был пройти курс лечения его шестилетний сын Алексей. После смерти младшего из двух детей внимание родителей к единственному их ребенку удвоилось.
В Швейцарии семья Северцовых пробыла недолго. Здесь ученый рассчитывал подняться на альпийские ледники. Однако программа изучения ледников была выполнена лишь частично. Восхождение на Монблан не удалось осуществить из-за свирепствовавших в горах буранов. Эта неудача глубоко огорчила Северцова, так как изучение альпийских ледников он рассматривал как подготовку к предстоящей экспедиции на Памир.
В 1874 году Географическое общество в содружестве с Обществом естествоиспытателей снарядило большую экспедицию в низовья Амударьи под общим руководством Н. Г. Столетова.
Руководство естественноисторическим отделом экспедиции было поручено Северцову, поскольку "опытность его и глубокое знание ближайших местностей Средней Азии могли бы принести существенную пользу в предстоящих физико-географических исследованиях" .
12 июня из форта Перовский выступил длинный караван верблюдов, навьюченных экспедиционным снаряжением, провиантом и водой в мешках из бараньих шкур (турсуках). Вел его караван-баши. Северцов, ботаник Смирнов и препараторы ехали верхом на лошадях, следом тянулись джуламейки - походные войлочные кибитки. Весь отряд прикрывал казачий конвой.
Это были первые европейцы (после Хивинского похода), решившиеся пересечь Кызылкум летом. Путники изнемогали от зноя и отсутствия питьевой воды. Дорог не было. Шли по пескам, в которых даже привычный к пустыням "джела-учи" (дорожный человек) не раз терял направление и погибал.
Истомленные путешественники лишь на шестой день подошли к берегу Аральского моря и здесь обнаружили первый за весь переход колодец Кунган-Сандал. Жадно припали они к долгожданной влаге. Редкостью были колодцы в пустыне, устройство их считалось делом богоугодным. Кочевники говорили, что капля воды, поданная жаждущему в пустыне, смывает грехи за сто лет.
Северцову нужно было проверить изменение береговой линии Арала по сравнению с его наблюдениями в 1858 году, поэтому в течение десяти дней отряд двигался вдоль побережья.
Дальнейший путь лежал снова через пески западной части Кызылкума. В то время здесь не было даже караванного пути. Зной и жажда вконец измучили людей, падали даже верблюды. Встречались на пути и леса, но и они не приносили ни тени, ни отрады. Редкие приземистые деревья, высотой не более пяти метров, были голы и серы.
Долгих 24 дня отряд преодолевал тяжкий путь между могучими среднеазиатскими реками. Наконец участники перехода ощутили гостеприимную свежесть дельты Амударьи.
5 июля они остановились в маленьком оазисе Клыч-Кала, окруженном возделанными полями и дремучими тугаями. Но недолгим был отдых на этой благодатной земле среди зелени и птичьего гомона. Через несколько дней Северцов приступил к работе. С основной частью отряда он отправился в маленькое тогда урочище Нукус, где Столетовым уже была организована база всей экспедиции.
Северцов, распорядившись о работах и устройстве коллекций, совершил множество экскурсий в дельту Амударьи, то по воде на каюке, исследуя течение и режим реки, осадки, флору и фауну, то верхом на лошади по берегам протоков и островов.
Возвращаться к Сырдарье ученый опять решил через Кызылкум, но теперь, вооруженный опытом, он для облегчения перехода несколько изменил маршрут. Наблюдения дали много нового интересного материала, о чем Северцов сообщает в своих отчетах Географическому обществу. В форт Перовский прибыли 26 октября. Северцову удалось раскрыть тайны еще одного заветного уголка возлюбленного Туркестана.
Вся намеченная программа была осуществлена. С особой тщательностью занимался Северцов наблюдениями над Кызылкумом и Аральским морем.
Кончилась Амударьинская экспедиция, начались новые заботы. Все лето 1875 года Северцов почти безвыездно жил в Петербурге, постоянно бывал в Географическом обществе, участвовал в подготовке к конгрессу. Частенько навещал семью Семеновых-Тян-Шанских.
Доклад Северцова на Парижском конгрессе "О следах ледяного периода на Тянь-Шане", прочитанный на французском языке, был признан одним из лучших. Его "Карта высот Внутренней Азии", экспонированная в русском павильоне на Выставке, привлекла всеобщее внимание. Северцов был удостоен высшей награды конгресса, медали первого класса "За путешествия в Туркестане и исследования Тянь-Шаня".
11 августа 1875 года закончилась работа конгресса. С этого времени имя Северцова как путешественника, зоолога, геолога и географа получило мировую известность.
Поработав в парижских музеях, где он уточнял свои определения некоторых видов животных, Северцов выехал в Лондон. Там он продолжал сравнивать фауну Средней Азии с фауной Индии, Афганистана и Ирана.
Летом 1877 года была снаряжена комплексная Фергано-Памирская экспедиция, и Северцову представился давно желанный случай посетить эту неизвестную горную страну.
Базой экспедиции был город Ош, один из наиболее древних городов Ферганы, живописно расположенный у северного подножия Алайского хребта.
5 октября 1877 года отправились штурмовать северные хребты Памира. Ехали верхом, проводники вели навьюченных верблюдов и яков Як (кутас) - главное вьючное животное труднопроходимых плоскогорий Маршрут экспедиции описан Северцовым лаконично: "... через перевал Шарт в Алайском хребте спустились в Алайскую долину и через Заалайский хребет перевалом Кызыларт (4280 метров) вышли в долину Кок-Сай".
Не прошло и месяца, как начались снегопады, резко похолодало. Работать стало трудно и опасно. Зимние исследования на Памире, по словам Северцова, могли быть лишь "делом удальства, но никак не науки" . Поэтому он благоразумно решил не рисковать людьми и вернулся на зимовку в Ош.
До весны проводились сложные экскурсии по Ферганской долине и к южным хребтам Тянь-Шаня. Это было необходимым дополнением к тянь-шаньской экспедиции и своего рода преддверием к предстоящей поездке на Внутренний Памир. Туда выехали из Оша 7 июля 1878 года. Перевалив через Алайский и Заалайский хребты, направились к югу. Продвижение по нагорью оказалось легче, чем предполагали. Здесь чередовались пологие хребты и широкие долины.
Рельеф и климат нагорья оказались для Северцова неожиданными. При абсолютно безоблачном высоком небе - сухой, сильно разреженный воздух, которым больно было дышать даже при медленном передвижении. Кожа на лице и руках из-за высокого уровня радиации пересыхала и покрывалась кровоточащими трещинами. Спасал только курдючный жир. Даже видавшим виды среднеазиатским путешественникам Северцову и Мушкетову причиняла большие страдания резкая смена температуры. Обжигающий зной на солнце, немедленно сменявшийся ледяным холодом, едва ступишь за пределы солнечного облучения. Дули сильные ветры, переходящие зачастую в песчаные бури и смерчи. Хотя вести исследования в таких условиях было очень трудно, но обычная работа по топографической съемке, климатическим наблюдениям и по сбору коллекций не прекращалась ни на один день.
30 июля добрались, наконец, до желанной цели - высокогорного бессточного озера Каракуль, о суровости и безжизненности которого существовало множество легенд. Иссиня-черные воды озера, высокие голые скалы, окружающие его, поразили путников своим мрачным величием.
На правом берегу реки Гунт, вытекающей из проточного озера Яшилькуль, Северцов открыл колоссальный снеговой Рушанский хребет, правильно определил его окончание у впадения Гунта в Пяндж и обнаружил главную вершину хребта (пик Патхур, 6083 метра). Восточнее Яшилькуля он открыл группу бессточных мелких озер. Нехватка провианта и особенно соли, утонувшей при переправе в начале пути, заставила отряд вернуться в Ош.
Работы экспедиции закончились к началу 1879 года. Результаты ее произвели подлинный переворот в существовавших представлениях о Памире. Ранее Памир считали прямым продолжением Тянь-Шаня. Северцов впервые доказал, что это независимая, самостоятельная горная система.
В этой экспедиции впервые был использован фотоаппарат. Однако Северцов по своему обыкновению делал зарисовки. Он написал с натуры архара, яка, горного козла и других животных.
Результаты Фергано-Памирской экспедиции были изложены Северцовым в ряде статей и монументальном труде "Орографический очерк Памирской горной системы".
Даже сам Северцов, всегда скромный и требовательный к себе, вынужден был признать, что после этой экспедиции Памир из страны, "...относительно фауны и флоры совершенно неизвестной, сразу сделался одной из наиболее исследованных в Азии".
В 1878 году Географическое общество наградило Северцова медалью Литке, а в 1883 году - Золотой Константиновской медалью Отзыв вице-президента Русского Географического общества Семенова-Тян-Шанского, высоко ценившего Северцова, гласил: "Памирское путешествие достойным образом увенчало почтенные его труды... В своем интереснейшем сообщении в Географическом обществе он превзошел самого себя".
Казалось бы, Северцов познал природу Средней Азии досконально. Тем не менее, требовательный к себе ученый не удовлетворился достигнутым, для обобщения ему не хватало каких-то штрихов, уточнений, и он в 1879 году совершает путешествие в Семиречье.
Экспедиция дала возможность Северцову собрать недостающие сведения для задуманного большого труда о распространении животных Средней Азии. Однако опубликовать его при жизни Северцову не удалось. Изданы были лишь отдельные фрагменты.
Северцов прибыл в Петербург из Семиречья совсем больным. По настоянию родных и друзей он принял решение покончить с экспедициями. Северцов занялся разбором коллекций, заметок и дневниковых записей. В 1880 году наступила пора кабинетной работы Семья уже постоянно жила в Москве.
26 января 1885 года Северцов выехал в коляске, запряженной тройкой лошадей из Петровского. Лошади не удержались на обледенелом берегу реки, и коляска с разгона угодила в большую полынью. Северцов выбрался на лед, но упал и потерял сознание. Через полтора часа приехавший врач установил смерть. Северцов был похоронен на старинном кладбище близ его усадьбы в родном Петровском.
Гуармани Карло
Итальянский путешественник по Центральной Аравии. Первым из европейцев посетил древний и знаменитый оазис Хайбар и совершил поездку в Джебель-Шаммар, давшую ценнейшие результаты.
В феврале 1864 года в Тейнму с северо-запада прибыл итальянец Карло Гуармани с целью закупки лошадей для французского и савойского дворов. Он задержался в Аравии и совершил самые важные из всех известных путешествий по Центральной Аравии. "От него первого мы узнали о большом протяжении на запад и юго-запад питающих Шаммар оазисов и колодцев" , - считает географ Хогарт. По его мнению, Гуармани "не только впервые обеспечил возможность научного картографирования Центральной Аравии, но и дал картографам больше материала, чем кто-либо из его преемников, кроме Юбера, до самого последнего времени".
Неджд привлек Гуармани тем, что "с самых давних времен был колыбелью самого совершенного типа конской породы" . Породистые лошади Аравии пользуются такой же известностью, как и ее кофе, по крайней мере, так было до наступления эры нефти.
Гуармани был хорошо подготовлен к путешествию по Неджду вовсе не потому что был прекрасно осведомлен обо всем, что касалось Аравии и ислама, но, прежде всего, потому, что имел превосходные отношения с бедуинскими племенами. В самом деле, этот отпрыск благородной итальянской семьи в течение долгого времени находился в Иерусалиме в качестве агента французских императорских перевозок. Таким образом, он имел возможность совершать многочисленные поездки в Палестину, Египет и в Сирию, поддерживая постоянные торговые отношения с кочевыми племенами этих стран, и приобретал основательные знания во всем, что с ними было связано. Особенно хорошо он знал земли, лежащие между Иерусалимом и Мертвым морем.
В 1863 году Гуармани был вызван в Париж министром сельского хозяйства (которому он впоследствии посвятит свою книгу): речь шла о закупке лошадей для императорских конюшен. Виктор Эммануил II, воспользовавшись этим, также поручил ему приобретение арабских жеребцов-производителей для Италии. Именно поэтому Гуармани отправляется в Неджд к шаммарскому князю, у которого были особенно большие возможности помочь ему заполучить лучшие экземпляры у своих подданных бедуинов.
Но у Гуармани было и другое поручение, совпадавшее с собственными его благородными стремлениями, а именно - включить итальянское имя в почетный ряд имен великих путешественников того века от Буркхардта до Валлина, снискавших себе славу замечательными географическими открытиями. С этими надеждами Гуармани оставил семью, которую опасная экспедиция Карло повергала в глубокое горе.
Он отправился в путь 26 января 1864 года в костюме бедуина и в сопровождении верного слуги-араба, который, кстати, в Бейтлахме едва не покинул его, охваченный суеверным страхом при встрече с погребальной процессией.
Вначале Гуармани прибыл на стоянку одного из племенных вождей на границе с Петрейской Аравией и уже оттуда направился в глубь страны в обществе одного из шейхов этого племени, его двоюродного брата и еще одного всадника; эти люди сами предложили сопровождать его.
Гуармани едет из лагеря в лагерь, знакомясь с бедуинским гостеприимством, которое встречает повсюду, вплоть до жилища вождя племени бени сахр; там ему удается обменять три пистолета на дромадера и получить рекомендательное письмо к союзникам бени сахр. Другое письмо адресовано шейху независимых атайбов, ему пишет вождь племени руала, представляя итальянца в этом письме как закупщика лошадей, посланного турецким правительством. Быть турком в глазах арабов вовсе не так хорошо, но христианин и француз итальянского происхождения - это уж совсем плохо. Первое, что увидит Гуармани, приехав позднее в Хаиль, - это труп персидского еврея, убитого толпой за то, что, назвавшись мусульманином и будучи разоблаченным, он отказался произнести символ веры ислама. Несчастный приехал в Неджд, чтобы закупить лошадей для персидского шаха. В Египте, куда дошла новость об этой смерти, сочли, что речь идет о Гуармани, и семья уже оплакивала его как погибшего. Между тем сам он, полный жизненных сил, с аппетитом уничтожал плов и с надлежащим усердием совершал обряды ислама, обращая молитву "сердцем к Богу, устами - к Мухаммеду" . По его мнению, человек, решившийся на столь трудное предприятие, требующее от него использования всех возможных средств и даже попытки совершить невозможное, не должен останавливаться ни перед каким препятствием. "Помня учение Христа о тех, кто "блажен", но не забывая и о гниющем трупе израильтянина, я в глубине души решил, что не буду включать себя в число нищих духом и не обрету рая на правах дурачка" .
Как настоящий бедуин, не имея при себе ничего, кроме изношенной одежды, теплого плаща из кожи ягненка и меха с водой, Гуармани вместе со слугой и проводником приезжает в Тайму, где уже побывал Валлин.
Чтобы не рисковать в пустыне деньгами, он оставляет их на сохранение своему спутнику в Тайме и отправляется к пастбищам атайбов.
Подозрительный шейх скорее принял бы его за турецкого шпиона, чем за любителя лошадей, но, тем не менее, Гуармани выполнил свою миссию, подавив в себе желание купить нескольких жеребцов превосходной породы, но слишком мелких для европейского вкуса.
Совершая закупки, Гуармани пришел к цели, достижение которой способствовало его славе. Целью этой был Хайбар, город, расположенный неподалеку от караванной дороги, чуть-чуть не доезжая Медины. Об этом городе путешественник ди Вартема говорил, что его населяют четыре-пять тысяч обрезанных иудеев, весьма темнокожих и ненавидящих мавров. Никто еще не был в Хайбаре и не смог проверить это любопытное сообщение. Абуль-Фида писал: "Это земля детей Анзаба. Хайбар на языке евреев означает замок... По мнению Идриси, это маленький, похожий скорее на большой замок город, изобилующий фруктами и пальмовыми деревьями" .
Войдя в город, окруженный пальмовыми рощами, Гуармани счел, что попал в Судан! В качестве турецкого эмиссара он был вежливо принят губернатором, подданным шаммарского князя из Хаиля, и осматривал город столько, сколько хотел. Город насчитывал приблизительно 2,5 тысячи жителей и был разделен на семь кварталов, каждый из которых занимал одну из семи долин Джебель-Харра, орошаемых в этом месте множеством источников с очень чистой водой. Над долинами возвышается высокая и массивная скала, на которой построен очень древний форт Каср-эль-Иехудди, что значит "иудейский замок". Гуармани побывал на развалинах укрепления, но не увидел ничего, кроме нагромождения камней без всякого следа надписей или скульптурных изображений.
Что же касается характерных черт населения, то он объясняет их следующим образом: это в действительности потомки эфиопских рабов племени валяд сулейман и алейдан. Они начали заселять Хайбар несколькими веками раньше, когда их хозяева, многие из которых погибли от оспы, возникшей, как думали, из-за плохой воды, покинули город. Однако полностью своих владений ушедшие не уступили новым жителям, сохранив за собой право получать после сбора урожая две грозди фиников с каждого дерева, но не требуя никакой доли от урожая всех других культур. Поэтому каждый год оба господствующих племени подходят к Хайбару, не входя, однако, в город, так как считается, что вода его до сих пор опасна для белых; черные передают причитающиеся им финики и дань в сумме 2 тысяч талеров (9320 франков 1865 года), которую они обязались выплачивать шаммарскому эмиру Хаиля.
По свидетельству Гуармани, все эти чернокожие - мусульмане, они обладают достаточно мягким характером.
Из Хайбара путешественник отправляется в область, населенную оседлым племенем этейм. Однако в этих же краях около тысячи своих шатров раскинули рука, большой род из племени атайба.
Чтобы продвинуться дальше на восток, Гуармани присоединился к шедшим в этом же направлении атайба. Но племя как раз в это время находилось в состоянии войны с царствовавшим тогда саудовским эмиром Фейсалом ибн Саудом, и лагерь свой бедуины сняли только для того, чтобы попытаться прорвать или обойти вражеские линии, находившиеся на окрестных высотах.
Впереди ехали 200 всадников; в середине находились женщины и дети, а также стада и весь скарб; наконец, в арьергарде двигались 700 стрелков на верблюдах. Так шли они четверо суток подряд, днем и ночью, отдыхая лишь по нескольку часов в сутки на редких стоянках, не разбивая даже шатров и постоянно подвергаясь набегам недждских всадников и воинов из племени бени кахтан, во главе которых стоял эмир Абдаллах, сын Фейсала. К вечеру четвертого дня племя оказалось у места своей первоначальной стоянки, но оно потеряло все свои стада; кроме того, 60 человек было убито и 200 - ранено.
Однако до конца войны было еще далеко. Вскоре, воспользовавшись изменой кахтанов, 400 всадников и 5 тысяч стрелков из племени рука верхом на дромадерах обрушились на недждцев и учинили среди них настоящую резню.
Гуармани помогал ухаживать за ранеными. Во время дележа добычи он получил от шейха победившего племени великолепную лошадь, право владеть которой оспаривало несколько шейхов. Кроме того, он купил трех жеребцов-производителей, стоимость которых равнялась стоимости сотни верблюдиц, и, считая свою миссию выполненной, стал подумывать о возвращении. Тем временем атайба снялись с места. Гуармани, оставшийся с единственным проводником на огромной равнине, усеянной мертвыми телами, послал к шатрам этейм за двумя бедуинами, которые должны были сопровождать путешественника и охранять его лошадей. "Шакалы, вороны, волки, ястребы рвали трупы на куски, - пишет он. - Я дрожал от ужаса" .
Наконец, договорившись с этеймами, что они будут сопровождать его лошадей во время его обратного пути, Гуармани выбирает для себя более длинную дорогу, не в силах отказаться от удовольствия увидеть Неджд и желая быть представленным эмиру Фейсалу и его сыну.
Но у самой Анайзы его остановили всадники эмира Абдаллаха. Гуармани представляет им бывшие при нем рекомендательные письма к эмиру. Сам эмир, не доверяя турку, о котором говорится в письме, отказывается его принять и велит проводить в Анайзу, где местный губернатор разрешает ему продолжать путь к Хаилю.
Жители Анайзы занимались главным образом тем, что покупали у бедуинов жеребят, выращивали их и продавали затем уже взрослых лошадей в Персию и Индию.
Во время своих прогулок по окрестностям Хаиля Гуармани имел возможность нанести визит принцу-наследнику Рашидидов, в то время как принц посетил пастбище в Джебель-Шаммаре, где под охраной 300 рабов паслось почти 500 кобылиц.
Гуармани пишет, что Джуфейфа, расположенная в Западном Джебеле, находится "на огромной равнине, где через двадцать лет будет множество других деревень: уже построены отдельные дома, вырыты колодцы, посажены пальмовые рощи" .
Наблюдательный Гуармани замечает, что для племени шаммар саранча является одновременно и бедствием, и спасением. Туда, где опускается туча саранчи, бегут все, торопясь вырыть в песке ямки, чтобы поджарить насекомых. Гуармани тоже пробует это блюдо, но не находит его вкусным: поджаренная саранча безвкусна, а вареная - студениста, но лошадям она заменяет ячмень. Высушенные и истолченные в порошок насекомые служат в малых дозах питательным продуктом и могут в таком виде сохраняться годами.
Он отмечает теплый прием, оказанный ему в государстве Телала ибн Рашида, и сожалеет только о царящем там и доведенном до крайности религиозном фанатизме (хотя и не ваххабитском), а также о распущенности нравов, присущей как мужчинам, так и женщинам, отличающимся, кстати, необычайной красотой. Наконец Гуармани покидает Джебель-Шаммар и направляется вместе со своими лошадьми по маршруту, пройденному Валлином, но в обратном направлении.
Самая большая опасность поджидала его в Вади Сирхан. Он едет вместе с караваном из 182 вооруженных мужчин, направляющихся в Хауран. Но бедуины из племен шарарат и сейлан, объединившись, напали на караван с целью ограбить его. Оплакивая двух мертвых и приведя с собой десятерых раненых, караван приходит на стоянку полностью разоренным и в самом плачевном состоянии. Гуармани отдает своим спутникам пятьдесят мер фиников и помогает ухаживать за ранеными, четверых из которых спасти не удалось.
На следующий день он отправляется в Дамаск, откуда возвращается в Иерусалим.
Его книга, скромно изданная францисканцами этого города и тотчас же переведенная на французский язык, не только отличалась искренностью и содержала массу данных относительно бедуинских племен и их жизни, но и изобиловала географическими сведениями - результатом измерений, сделанных компасом и циркулем, и подсчета расстояний. Все это делало возможным картографирование Центральной Аравии.
Так благодаря Валлину и Гуармани были исследованы Северная Аравия и государство князей Рашидидов.
Итальянский путешественник по Центральной Аравии. Первым из европейцев посетил древний и знаменитый оазис Хайбар и совершил поездку в Джебель-Шаммар, давшую ценнейшие результаты.
В феврале 1864 года в Тейнму с северо-запада прибыл итальянец Карло Гуармани с целью закупки лошадей для французского и савойского дворов. Он задержался в Аравии и совершил самые важные из всех известных путешествий по Центральной Аравии. "От него первого мы узнали о большом протяжении на запад и юго-запад питающих Шаммар оазисов и колодцев" , - считает географ Хогарт. По его мнению, Гуармани "не только впервые обеспечил возможность научного картографирования Центральной Аравии, но и дал картографам больше материала, чем кто-либо из его преемников, кроме Юбера, до самого последнего времени".
Неджд привлек Гуармани тем, что "с самых давних времен был колыбелью самого совершенного типа конской породы" . Породистые лошади Аравии пользуются такой же известностью, как и ее кофе, по крайней мере, так было до наступления эры нефти.
Гуармани был хорошо подготовлен к путешествию по Неджду вовсе не потому что был прекрасно осведомлен обо всем, что касалось Аравии и ислама, но, прежде всего, потому, что имел превосходные отношения с бедуинскими племенами. В самом деле, этот отпрыск благородной итальянской семьи в течение долгого времени находился в Иерусалиме в качестве агента французских императорских перевозок. Таким образом, он имел возможность совершать многочисленные поездки в Палестину, Египет и в Сирию, поддерживая постоянные торговые отношения с кочевыми племенами этих стран, и приобретал основательные знания во всем, что с ними было связано. Особенно хорошо он знал земли, лежащие между Иерусалимом и Мертвым морем.
В 1863 году Гуармани был вызван в Париж министром сельского хозяйства (которому он впоследствии посвятит свою книгу): речь шла о закупке лошадей для императорских конюшен. Виктор Эммануил II, воспользовавшись этим, также поручил ему приобретение арабских жеребцов-производителей для Италии. Именно поэтому Гуармани отправляется в Неджд к шаммарскому князю, у которого были особенно большие возможности помочь ему заполучить лучшие экземпляры у своих подданных бедуинов.
Но у Гуармани было и другое поручение, совпадавшее с собственными его благородными стремлениями, а именно - включить итальянское имя в почетный ряд имен великих путешественников того века от Буркхардта до Валлина, снискавших себе славу замечательными географическими открытиями. С этими надеждами Гуармани оставил семью, которую опасная экспедиция Карло повергала в глубокое горе.
Он отправился в путь 26 января 1864 года в костюме бедуина и в сопровождении верного слуги-араба, который, кстати, в Бейтлахме едва не покинул его, охваченный суеверным страхом при встрече с погребальной процессией.
Вначале Гуармани прибыл на стоянку одного из племенных вождей на границе с Петрейской Аравией и уже оттуда направился в глубь страны в обществе одного из шейхов этого племени, его двоюродного брата и еще одного всадника; эти люди сами предложили сопровождать его.
Гуармани едет из лагеря в лагерь, знакомясь с бедуинским гостеприимством, которое встречает повсюду, вплоть до жилища вождя племени бени сахр; там ему удается обменять три пистолета на дромадера и получить рекомендательное письмо к союзникам бени сахр. Другое письмо адресовано шейху независимых атайбов, ему пишет вождь племени руала, представляя итальянца в этом письме как закупщика лошадей, посланного турецким правительством. Быть турком в глазах арабов вовсе не так хорошо, но христианин и француз итальянского происхождения - это уж совсем плохо. Первое, что увидит Гуармани, приехав позднее в Хаиль, - это труп персидского еврея, убитого толпой за то, что, назвавшись мусульманином и будучи разоблаченным, он отказался произнести символ веры ислама. Несчастный приехал в Неджд, чтобы закупить лошадей для персидского шаха. В Египте, куда дошла новость об этой смерти, сочли, что речь идет о Гуармани, и семья уже оплакивала его как погибшего. Между тем сам он, полный жизненных сил, с аппетитом уничтожал плов и с надлежащим усердием совершал обряды ислама, обращая молитву "сердцем к Богу, устами - к Мухаммеду" . По его мнению, человек, решившийся на столь трудное предприятие, требующее от него использования всех возможных средств и даже попытки совершить невозможное, не должен останавливаться ни перед каким препятствием. "Помня учение Христа о тех, кто "блажен", но не забывая и о гниющем трупе израильтянина, я в глубине души решил, что не буду включать себя в число нищих духом и не обрету рая на правах дурачка" .
Как настоящий бедуин, не имея при себе ничего, кроме изношенной одежды, теплого плаща из кожи ягненка и меха с водой, Гуармани вместе со слугой и проводником приезжает в Тайму, где уже побывал Валлин.
Чтобы не рисковать в пустыне деньгами, он оставляет их на сохранение своему спутнику в Тайме и отправляется к пастбищам атайбов.
Подозрительный шейх скорее принял бы его за турецкого шпиона, чем за любителя лошадей, но, тем не менее, Гуармани выполнил свою миссию, подавив в себе желание купить нескольких жеребцов превосходной породы, но слишком мелких для европейского вкуса.
Совершая закупки, Гуармани пришел к цели, достижение которой способствовало его славе. Целью этой был Хайбар, город, расположенный неподалеку от караванной дороги, чуть-чуть не доезжая Медины. Об этом городе путешественник ди Вартема говорил, что его населяют четыре-пять тысяч обрезанных иудеев, весьма темнокожих и ненавидящих мавров. Никто еще не был в Хайбаре и не смог проверить это любопытное сообщение. Абуль-Фида писал: "Это земля детей Анзаба. Хайбар на языке евреев означает замок... По мнению Идриси, это маленький, похожий скорее на большой замок город, изобилующий фруктами и пальмовыми деревьями" .
Войдя в город, окруженный пальмовыми рощами, Гуармани счел, что попал в Судан! В качестве турецкого эмиссара он был вежливо принят губернатором, подданным шаммарского князя из Хаиля, и осматривал город столько, сколько хотел. Город насчитывал приблизительно 2,5 тысячи жителей и был разделен на семь кварталов, каждый из которых занимал одну из семи долин Джебель-Харра, орошаемых в этом месте множеством источников с очень чистой водой. Над долинами возвышается высокая и массивная скала, на которой построен очень древний форт Каср-эль-Иехудди, что значит "иудейский замок". Гуармани побывал на развалинах укрепления, но не увидел ничего, кроме нагромождения камней без всякого следа надписей или скульптурных изображений.
Что же касается характерных черт населения, то он объясняет их следующим образом: это в действительности потомки эфиопских рабов племени валяд сулейман и алейдан. Они начали заселять Хайбар несколькими веками раньше, когда их хозяева, многие из которых погибли от оспы, возникшей, как думали, из-за плохой воды, покинули город. Однако полностью своих владений ушедшие не уступили новым жителям, сохранив за собой право получать после сбора урожая две грозди фиников с каждого дерева, но не требуя никакой доли от урожая всех других культур. Поэтому каждый год оба господствующих племени подходят к Хайбару, не входя, однако, в город, так как считается, что вода его до сих пор опасна для белых; черные передают причитающиеся им финики и дань в сумме 2 тысяч талеров (9320 франков 1865 года), которую они обязались выплачивать шаммарскому эмиру Хаиля.
По свидетельству Гуармани, все эти чернокожие - мусульмане, они обладают достаточно мягким характером.
Из Хайбара путешественник отправляется в область, населенную оседлым племенем этейм. Однако в этих же краях около тысячи своих шатров раскинули рука, большой род из племени атайба.
Чтобы продвинуться дальше на восток, Гуармани присоединился к шедшим в этом же направлении атайба. Но племя как раз в это время находилось в состоянии войны с царствовавшим тогда саудовским эмиром Фейсалом ибн Саудом, и лагерь свой бедуины сняли только для того, чтобы попытаться прорвать или обойти вражеские линии, находившиеся на окрестных высотах.
Впереди ехали 200 всадников; в середине находились женщины и дети, а также стада и весь скарб; наконец, в арьергарде двигались 700 стрелков на верблюдах. Так шли они четверо суток подряд, днем и ночью, отдыхая лишь по нескольку часов в сутки на редких стоянках, не разбивая даже шатров и постоянно подвергаясь набегам недждских всадников и воинов из племени бени кахтан, во главе которых стоял эмир Абдаллах, сын Фейсала. К вечеру четвертого дня племя оказалось у места своей первоначальной стоянки, но оно потеряло все свои стада; кроме того, 60 человек было убито и 200 - ранено.
Однако до конца войны было еще далеко. Вскоре, воспользовавшись изменой кахтанов, 400 всадников и 5 тысяч стрелков из племени рука верхом на дромадерах обрушились на недждцев и учинили среди них настоящую резню.
Гуармани помогал ухаживать за ранеными. Во время дележа добычи он получил от шейха победившего племени великолепную лошадь, право владеть которой оспаривало несколько шейхов. Кроме того, он купил трех жеребцов-производителей, стоимость которых равнялась стоимости сотни верблюдиц, и, считая свою миссию выполненной, стал подумывать о возвращении. Тем временем атайба снялись с места. Гуармани, оставшийся с единственным проводником на огромной равнине, усеянной мертвыми телами, послал к шатрам этейм за двумя бедуинами, которые должны были сопровождать путешественника и охранять его лошадей. "Шакалы, вороны, волки, ястребы рвали трупы на куски, - пишет он. - Я дрожал от ужаса" .
Наконец, договорившись с этеймами, что они будут сопровождать его лошадей во время его обратного пути, Гуармани выбирает для себя более длинную дорогу, не в силах отказаться от удовольствия увидеть Неджд и желая быть представленным эмиру Фейсалу и его сыну.
Но у самой Анайзы его остановили всадники эмира Абдаллаха. Гуармани представляет им бывшие при нем рекомендательные письма к эмиру. Сам эмир, не доверяя турку, о котором говорится в письме, отказывается его принять и велит проводить в Анайзу, где местный губернатор разрешает ему продолжать путь к Хаилю.
Жители Анайзы занимались главным образом тем, что покупали у бедуинов жеребят, выращивали их и продавали затем уже взрослых лошадей в Персию и Индию.
Во время своих прогулок по окрестностям Хаиля Гуармани имел возможность нанести визит принцу-наследнику Рашидидов, в то время как принц посетил пастбище в Джебель-Шаммаре, где под охраной 300 рабов паслось почти 500 кобылиц.
Гуармани пишет, что Джуфейфа, расположенная в Западном Джебеле, находится "на огромной равнине, где через двадцать лет будет множество других деревень: уже построены отдельные дома, вырыты колодцы, посажены пальмовые рощи" .
Наблюдательный Гуармани замечает, что для племени шаммар саранча является одновременно и бедствием, и спасением. Туда, где опускается туча саранчи, бегут все, торопясь вырыть в песке ямки, чтобы поджарить насекомых. Гуармани тоже пробует это блюдо, но не находит его вкусным: поджаренная саранча безвкусна, а вареная - студениста, но лошадям она заменяет ячмень. Высушенные и истолченные в порошок насекомые служат в малых дозах питательным продуктом и могут в таком виде сохраняться годами.
Он отмечает теплый прием, оказанный ему в государстве Телала ибн Рашида, и сожалеет только о царящем там и доведенном до крайности религиозном фанатизме (хотя и не ваххабитском), а также о распущенности нравов, присущей как мужчинам, так и женщинам, отличающимся, кстати, необычайной красотой. Наконец Гуармани покидает Джебель-Шаммар и направляется вместе со своими лошадьми по маршруту, пройденному Валлином, но в обратном направлении.
Самая большая опасность поджидала его в Вади Сирхан. Он едет вместе с караваном из 182 вооруженных мужчин, направляющихся в Хауран. Но бедуины из племен шарарат и сейлан, объединившись, напали на караван с целью ограбить его. Оплакивая двух мертвых и приведя с собой десятерых раненых, караван приходит на стоянку полностью разоренным и в самом плачевном состоянии. Гуармани отдает своим спутникам пятьдесят мер фиников и помогает ухаживать за ранеными, четверых из которых спасти не удалось.
На следующий день он отправляется в Дамаск, откуда возвращается в Иерусалим.
Его книга, скромно изданная францисканцами этого города и тотчас же переведенная на французский язык, не только отличалась искренностью и содержала массу данных относительно бедуинских племен и их жизни, но и изобиловала географическими сведениями - результатом измерений, сделанных компасом и циркулем, и подсчета расстояний. Все это делало возможным картографирование Центральной Аравии.
Так благодаря Валлину и Гуармани были исследованы Северная Аравия и государство князей Рашидидов.