Немецкий драматург, поэт и историк. По образованию хирург. После успеха пьесы «Разбойники» (1781) полностью посвятил себя литературе и завершил свои трагедии «Коварство и любовь» (1783) и «Заговор Фиеско» (1784). В Веймаре написал белым стихом драму «Дон Карлос» (1988) и оду «К радости». Был профессором истории Йенского университета, написал «Историю Тридцатилетней войны» (1789). Шиллер стал ведущим немецким драматургом после выхода в свет его классических произведений «Валленштейн» (1796–1799), «Мария Стюарт» (1800), «Орлеанская дева» (1801), «Вильгельм Телль» (1804).



Шиллер родился в эпоху просвещенного абсолютизма, распространившегося тогда в Европе, в том числе даже в таких крохотных государствах, как вюртембергское герцогство, во главе которого находился развращенный деспот Карл-Евгений. Преследования были невиданные. Людей за одно неосторожное слово сажали в тюрьмы на долгие годы, тысячами депортировали в Америку, в то время как при дворе господствовали блеск и роскошь.

Несмотря на суровую обстановку, поэт, обладавший тонкой душевной организации, не мог не чувствовать истинного влечения к вечно прекрасному. В его душе невольно пробуждались смутные чувства. Он грезил. И в его воображении помимо воли возникали чудные образы.

В юности Шиллер сочинил удивительные стихотворения, посвященные Лауре. Биографы поэта пришли к заключению, что это была Лаура Петрарки, та самая Лаура, которая живет и до сих пор в памятнике, изваянном из великолепных сонетов флорентийским поэтом! Именно ей посвящал Шиллер свои юные восторги, с ней, жившей до него за несколько сотен лет, делил он грустные часы своего одиночества, в часы безмолвной полночи или в бледных сумерках занимающегося дня.

Вероятно, плодом фантазии поэта является и другая героиня его произведений — Минна. Правда, сначала считали, что прообразом Минны была некая Вильгемина Андреа, но потом мысль эта была оставлена. Между тем в посвященных ей стихах чувствуется биение настоящей жизни, и воображение невольно рисует прекрасную, но грешную женщину.

Впрочем, существовала и настоящая женщина, имевшая некоторое влияние на Шиллера — графиня Франциска фон Гогенгейм, метресса вюртембергского герцога Карла. Она обладала чарующей красотой, была грациозна и мила. Представительница бедной дворянской фамилии вышла замуж за горбатого, но богатого барона Леутрума. Несчастному, кроме горба, суждено было носить еще и рога.

Герцог влюбился в 22-летнюю Франциску с первого взгляда. Чтобы приблизить графиню к себе, он дал ее мужу место при дворе, причем обязанности барона заключались в том, что он должен был ехать впереди герцога в то время, когда герцог отправлялся в свой увеселительный дворец в Лудвигсбурге вместе с его женой. Наконец барон все понял и безропотно сошел со сцены, предоставив жене полную свободу.

Франциска оказалась удивительной женщиной. Она отучила герцога от его диких деспотических инстинктов, заставила его полюбить домашний уют, избавиться от неутолимой жажды наслаждений и в конце концов, после смерти герцогини, вступить с ней в брак. Баронесса произвела на 17-летнего юношу сильное впечатление, к тому же Франциска была знатной женщиной. Неудивительно, что Шиллер поспешил наделить ее всеми достоинствами, созданными его воображением, и называл ее, любовницу герцога, в стихах, поднесенных ей в день рождения, воплощением всех добродетелей! «Она, — восклицает поэт, обращаясь к Франциске, — утешает нуждающихся, одевает обнаженных, утоляет жаждущих, питает голодных. Печальные делаются веселыми при одном взгляде на нее, и смерть убегает перед ней боязливо с ложа больного».

Это не было мимолетным увлечением. Шиллер на всю жизнь запомнил Франциску именно такой, какой он видел ее в молодые годы, о чем свидетельствует его «Коварство и любовь», где баронесса выведена под именем леди Мильфорд.

Когда герцог Карл запретил Шиллеру заниматься литературной деятельностью и даже посадил его под арест, поэт бежал и укрылся от преследований деспотичного герцога в имении Генриетты Вольцоген, с которой Шиллер находился в дружеских отношениях. Тут-то он и сблизился с ее дочерью Шарлоттой. От матери не укрылась любовь поэта, и она постаралась сразу положить конец их роману, так как положение Шиллера не могло быть залогом счастья ее дочери. К тому же злопамятный герцог, узнав, где прятался поэт, мог выместить гнев на ее сыновьях. Она потребовала, чтобы Шиллер покинул Бауэрбах. Правда, образумившись, она разрешила ему вернуться. Во время этого второго пребывания в Бауэрбахе Шиллер окончательно влюбился в Шарлотту. Однако девушка осталась совершенно равнодушной к пылкому поэту, так как чувства ее принадлежали ученику военной академии, с которым она познакомилась в Штутгарте…

Через несколько лет Шиллер стал известным, обрел новое отечество, друзей, славу. Его поэтическая натура и вера в благородные идеалы сохранили в нем прежнюю чистоту мысли. Шиллер уже написал «Дон Карлоса», когда встретился с прекрасной девушкой, сыгравшей большую роль в жизни и литературной деятельности великого поэта.

Шарлотта Маршальк фон Остгейм, по мужу Кальб, провела бурную молодость. Хорошего воспитания она не получила, но недостаток этот искупался природным умом и богатым воображением. Книги самого разнообразного содержания — Библия, Коран, сочинения Вольтера, Руссо, Шекспира, Клопштока, Виланда — служили ей «безбрежным чтением» — это выражение, которое впоследствии применил к ней ее любимец Жан Поль (Рихтер). В молодые годы Шарлотта не была красавицей, но, безусловно, в ней была какая-то загадка. Еще в 1796 году Жан Поль писал о ней: «У нее два великих достоинства: большие глаза, каких я никогда не видел, и великая душа. Она так же хорошо говорит, как хорошо пишет Гердер в своих письмах о гуманизме. Она полна даже лицом и если поднимет свои почти постоянно опущенные глаза, то это походит на то, как луна то выглянет из облаков, то снова спрячется в них».

Шиллер сблизился с Шарлоттой в Мангейме, куда она приехала с мужем. Она, конечно, не могла не обратить внимания на страстного поэта, чувствительность которого не была притуплена постоянным общением с женщинами. С другой стороны, и сама Шарлотта не могла не поддаться влиянию поэтической личности Шиллера, о котором до конца своей жизни сохранила светлое воспоминание. «В цвете лет, — писала она впоследствии, — все существо Шиллера отличалось богатым разнообразием; его глаза блистали юношеским мужеством; гордая осанка, глубокая мысль, смелое и неожиданное суждение — все поражало в нем. Он слушал меня со вниманием и сочувствовал моим идеям. Некоторое время оставался он у меня, потом, взяв шляпу, сказал: "Мне пора в театр". После уж я узнала, что в этот вечер шла его пьеса "Коварство и любовь", и он просил актеров не упоминать имени "Кальб" (одно из действующих лиц в этой пьесе). Вскоре он вернулся веселый; радость сверкала в его глазах. Не стесняясь, говорил он откровенно, с чувством, с сознанием, мысль следовала за мыслью, речь его лилась свободно, как речь пророка. В продолжение разговора он увлекался, и это его увлечение отличалось какой-то женственностью: его взор горел страстью. В то же время эта жизнь только что расцветала, теперь же она мертва».

В это время у Шиллера вдруг оказалось несколько дам сердца, из которых заслуживают внимания актриса, исполнявшая роль Амалии в «Разбойниках», и Маргарита Шван, образованная, красивая девушка, обожавшая искусство и литературу. Маргарита произвела на него особенно сильное впечатление, он даже решил на ней жениться. Но жениться ему хотелось также и на Шарлотте. Чтобы разобраться в своих чувствах, Шиллер уехал из Мангейма в Лейпциг. Но перед отъездом между поэтом и Шарлоттой Кальб произошла удивительная сцена, характерная столько же для самих героев, сколько для всей эпохи «бури и натиска».

«Мое сердце, — воскликнул Шиллер, прощаясь с Шарлоттой, — зажглось от вашего чистого пламени, вы одушевили и успокоили меня. Родство наших душ указывает на высшую гармонию; я знаю только одно, что мы живем во цвете юности, которая служит объяснением наших пламенных сердец. Но я верю, что ты не погасишь этого пламени. С самых ранних лет моя мысль покрылась мрачным покровом, моя душа познала страдание, но я услышал тебя, твоя мысль отвечала моей. Наши души, как огонь и поток, слились воедино. Я полюбил тебя и был всегда твоим, если бы у меня достало мужества для этой любви. Но пускай мое сердце не знает этой страсти, которая меня восхищает и страшит».

Шарлотта ответила: «С тех пор, как я узнала вас, я начала требовать от жизни больше, чем прежде. Никогда прошедшее не представлялось мне таким ничтожным. Вы хотите разорвать наш союз? Но знайте, что вас послала мне судьба, и мне больно расстаться с теми светлыми минутами, которыми она одарила нас. О, если бы вы были свободы от земных забот и не так стремились к славе, разрушающей весь душевный мир! Мне тяжела разлука, но вы знакомы с уединением, с божественным покоем. Надежда! Вера! Мы чувствуем оба, что, кто называет душу своей, тот не разлучается никогда… вы мне говорите "ты", и я отвечаю вам "ты"! Правде незнакомо слово "вы". Счастливые знают только "ты", и это "ты" будет печатью нашего вечного союза!»

Сцена была томительная, и можно себе представить, с каким облегчением уехал Шиллер из Мангейма. По приезде в Лейпциг он тотчас написал отцу Маргариты Шван письмо, в котором просил руки его дочери. Увы, неудача ждала поэта и здесь! Старик Шван считал положение поэта слишком неопределенным, чтобы согласиться на этот брак, и послал ему отказ.

Впоследствии, поселившись в Веймаре, Шиллер снова увиделся с Шарлоттой и между ними возобновились прежние добрые отношения. Из первого же письма его к ней можно сделать вывод, что сближение в Веймаре состоялось полное, а в другом письме поэт открыто признался: «Мои отношения с Шарлоттой начинают громко обсуждать, но во всех этих разговорах нет и тени оскорбления для нас; даже сама герцогиня Амалия была настолько любезна, что пригласила нас обоих к себе. Причину этого приглашения объяснил мне Виланд. Здесь на подобные связи смотрят снисходительно, и сама герцогиня не прочь им покровительствовать. Г-н Кальб (муж Шарлотты) писал мне, что приедет в конце сентября; дружба его ко мне не изменилась, несмотря на то, что он любит свою жену и знает про наши отношения. Но его самолюбие может пострадать от вмешательства посторонних людей в это дело и услужливого наушничества».

В подобных обстоятельствах самое лучшее было подумать о разводе Шарлотты. Влюбленные обсуждали этот вопрос, но дальше разговоров дело не продвинулось. Шиллер вскоре написал другу, что чувствует охлаждение к Шарлотте. Шарлотта в своих записках объясняла это именно тем, что она не развелась с мужем, но были и другие причины: во-первых, эксцентричная Шарлотта могла быть любовницей Шиллера, но не женой, а во-вторых, у поэта в это время началась новая связь, более прочная и разумная, основанная на истинной гармонии душ и кончившаяся браком. Чувства переполняли поэта, и он не скрыл их даже от самой Шарлотты, чем, конечно, еще более ухудшил отношения с ней. Но разрыв произошел не полный, бывшие влюбленные поддерживали друг с другом переписку, обменивались уверениями в вечной дружбе. Как женщина, Шарлотта перестала существовать для Шиллера и не воскресла даже тогда, когда умер ее муж. Шиллер в то время был всецело поглощен созданием своего семейного очага и не мог вернуться в храм страсти, где не было покоя.

Шарлотта кончила жизнь очень печально: она лишилась всего состояния и к тому же ослепла. Тем не менее даже в глубокой старости она производила неотразимое впечатление своими черными глазами, величественной фигурой и пророческой речью. Она умерла в 1843 году в возрасте восьмидесяти двух лет.

Зимой 1786 года Шиллер встретил вдову саксонского офицера госпожу Арним с двумя дочерьми. Шиллер обратил внимание на старшую, Марию-Генриетту, красивую, изящную девушку. Шиллер познакомился с ней и даже получил приглашение посещать ее дом. Госпожа Арним была очень любезна с поэтом и даже потворствовала его встречам с дочерью, но в то же время не только не подавала ему надежд на ее руку, но и запрещала дочери думать об этом. Впоследствии выяснилось: г-жа Арним не считала Шиллера подходящей партией для ее дочери, однако надеялась, что любовь знаменитого поэта поможет поднять престиж девушки в глазах общества. Поэт не терял надежду смилостивить практичную женщину, тратил и время, и последние деньги. Наконец, по совету друзей, Шиллер уехал, чтобы разлукой с любимой девушкой заглушить свои чувства. Шарлотта Кальб помогала ему в этом. Впрочем, поэт вскоре забыл и свою мимолетную страсть, и Шарлотту: он увлекся девушкой, с которой он был знаком давно, но чьи достоинства стали очевидны только после долгих бесплодных поисков истинной женской любви и истинного счастья.

Несмотря на свой идеализм, Шиллер в глубине души был рассудительным человеком и трезво смотрел на брак. «В союзе, заключенном на всю жизнь, — писал он Кернеру в 1787 году, — не должна существовать страсть; если жена моя женщина необыкновенная, то она не даст мне счастья или я не узнаю самого себя. Мне нужно существо послушное, которое я мог бы сделать счастливым и которое освежило бы и обновило мою жизнь». Такой именно женой и могла стать Шарлотта фон Ленгефельд.

Шиллер познакомился с ней еще в 1784 году, когда она вместе со старшей сестрой, Каролиной, и матерью приехала в Мангейм. Первая встреча была коротка и не оставила никакого следа в душе молодых людей. Знакомство завязалось только через три года, когда поэт приехал к семье Ленгефельд вместе с другом Вольногеном, к которому была неравнодушна старшая сестра Каролина. Дружное, образованное семейство понравилось Шиллеру, и он тотчас же решил, что Шарлотта будет его женой. «Мне, — писал он Кернеру, — необходим медиум, посредством которого я мог бы наслаждаться другими радостями. Дружба, истина и красота еще сильнее подействуют на меня, когда семейная спокойная жизнь осчастливит меня и согреет. До сих пор я скитался по свету, чуждый всем, все, к кому я был привязан, имели создания, более меня для них дорогие, а этим я не могу удовлетвориться — я жажду спокойной семейной жизни».

Шарлотта в то время находилась под впечатлением несчастной любви к молодому человеку, за которого обстоятельства не позволили ей выйти замуж. Это была тихая, милая девушка, вполне походившая на портрет, нарисованный позже ее старшей сестрой: «У нее была прелестная фигура и приятное лицо. Душевная доброта оживляла ее черты, а в глазах светились правда и невинность. Натура ее, восприимчивая ко всему прекрасному и благородному как в жизни, так и в искусстве, дышала гармонией. Она умела отлично рисовать и глубоко понимала природу. При более счастливых условиях она могла бы развить свой талант; свои возвышенные чувства она изливала в стихотворениях, из которых одно, написанное под влиянием нежной страсти, не лишено грации». Шиллер был ненавязчив, заметив ее печаль по поводу невозвратного прошлого, но частые встречи с ней в доме общей знакомой привели все же к тому, что между молодыми людьми завязалась дружба.

Когда Шарлотте пришлось уехать, она дала ему альбом, чтобы он вписал в него стихи, и просила навестить их летом в Рудольштадте.

А через некоторое время, отвечая на письмо своего нового друга, она писала ему простые, но трогательные слова: «Надежда видеть вас облегчает разлуку; приезжайте скорее, будьте здоровы и думайте обо мне». Шиллер исполнил свое обещание и приехал в Рудольштадт, где и поселился недалеко от дома любимой девушки. Он проводил с сестрами вечера.

«Когда мы, — рассказывала Каролина, — видели его, приближавшегося к нам, освещенного вечерней зарей, перед нами раскрывалась как бы светлая идеальная жизнь. Разговор Шиллера был серьезен, полон ума, в нем отражалась вся его открытая, чистая душа; слушая его, казалось, будто ходишь между небесными звездами и земными цветами. Мы воображали себя счастливыми существами, отрешившимися от всех земных уз и в свободной эфирной стихии наслаждающимися полнейшим блаженством». Шиллер читал вместе с сестрами греческих поэтов, Каролина об этом писала: «Шиллер читал нам вечером "Одиссею", и нам казалось, что около нас журчал новый жизненный источник». Сестры просили его перевести любимые отрывки на немецкий язык, и Шиллер исполнял их просьбу, начиная с Еврипида, родственного ему по поэтической восторженности. Следствием этого явилась его «Ифигения в Авлиде». В доме же сестер Ленгефельд Шиллер впервые познакомился с Гёте, что считается одним из знаменательных исторических моментов в истории литературы. Словом, время, проведенное рядом с будущей женой, было для Шиллера лучшими днями в жизни.

В это же время поэт влюбился в старшую сестру — Каролину, девушку с пылким темпераментом и неуемной жаждой деятельности. Любовь поэта носила противоречивый характер, так как Шиллер не отделял одной сестры от другой, выражая им обеим свои чувства в одинаковой форме. Вот, например, его письмо от 10 сентября 1789 года: «О моя дорогая Каролина! Моя дорогая Лотта! Все изменилось вокруг меня с тех пор, как образ ваш сопровождает каждый шаг моей жизни. Как ореол сияет ваша любовь надо мной. Каким чудным благоуханием наполнила она для меня всю природу! Никогда еще мысль моя не была так смела и свободна, как теперь, потому что моя душа приобрела сокровище и я не опасаюсь утратить его. Я теперь знаю, где мне отыскать верный путь… душа моя занята будущностью: наша жизнь началась, я пишу и чувствую, что вы со мной в комнате; ты, Каролина, сидишь за фортепиано, Лотта работает подле тебя, а в зеркале, висящем напротив меня, я вижу вас обеих. Я кладу перо, чтобы увериться по биению вашего сердца, что вы подле меня, и ничто не может разлучить нас. Я просыпаюсь с сознанием, что вы здесь, и засыпаю с сознанием, что увижу вас завтра. За блаженством последует надежда на новое блаженство, за надеждой — осуществление, таким образом промчится наша золотая жизнь».

Удивительно, что Лотта не ревновала: до того были чисты отношения сестры и Шиллера, и если ее что-либо мучило, то мысль, что Каролина была бы лучше для него. Шиллер писал ей и по этому поводу: «Если ты боишься, что перестанешь быть для меня, чем ты есть теперь, то это равносильно тому, если бы ты перестала меня любить. Твоя любовь составляет для меня все. Величайшее счастье нашей любви заключается в ней самой; поэтому я для вас никогда не утрачу значения, как не утратите вы его в моих глазах. В нашей любви нет ни боязни, ни недоверия; я радовался, живя между вами обеими, я верил, что моя привязанность к одной не уменьшит ко мне привязанности другой. Моей душе светло и покойно между вами; ее, полную любви, привлекает один и тог же луч, одна и та же звезда. Каролина мне ближе по возрасту и родственна мне по чувствам и мыслям, но я ни в коем случае не желал бы, чтобы ты была другой. Чем Каролина превосходит тебя, тем я вознагражу тебя; твоя душа развернется под влиянием моей любви, и ты сделаешься моим созданием!» Ко всему этому нужно только добавить, что дело кончилось благополучно не столько благодаря Шиллеру, сколько благодаря Каролине, которая сама уступила сестре, выйдя замуж за нелюбимого человека. Она понимала, что сестра ее будет лучшей женой для Шиллера, натура которого требовала тихой созерцательности, и принесла себя в жертву.

Между молодыми людьми произошло объяснение. Каролина рассказывала об этом: «Объяснение последовало в момент желания облегчить сердце, навеянного каким-то добрым гением. Моя сестра призналась ему в любви и обещала ему руку. Мы надеялись, что добрая мать, спокойствие которой было для нас свято, будет не против этого предложения, хотя внешняя обстановка и возбудит в ней раздумье. Но, чтобы не вводить ее в бесполезные заботы, мы решили держать дело в тайне до тех пор, пока Шиллеру не будет назначено хотя бы маленькое содержание, которым бы он мог упрочить свою жизнь в Йене».

Дело в том, что мать была против брака Лотты с Шиллером, у которого не было никаких средств к существованию, так как он преподавал в университете практически бесплатно. Счастье улыбнулось поэту: ему назначили жалованье в… 200 талеров. Это была ничтожная сумма, но она все-таки позволила и бездомному поэту, скитавшемуся долгие годы на чужбине, обзавестись собственным углом.

20 февраля 1790 года Шиллер обвенчался с Лоттой. Для великого поэта кончилась пора тревог и скитаний. Шарлотта вся отдалась мужу. Она исполняла его малейший каприз и установила в его душе то спокойствие и равновесие, которые были так необходимы для его будущей великой поры поэтического расцвета. Когда он заболел, она не отходила от него ни на шаг, стараясь поддерживать в нем душевную бодрость, а когда он умер, посвятила себя воспитанию детей. Она умерла в 1826 году, через 21 год после смерти мужа, в объятиях любимых детей, благословляемая родиной — ее благодетельным влиянием великий поэт создал большую часть произведений.