Русский поэт. Тонкий лирик, певец крестьянской Руси. Входил в кружок имажинистов (1919–1923). Автор циклов «Кобыльи корабли» (1920), «Москва кабацкая» (1924), «Черный человек» (1925), «Анна Снегина» (1925), драматической поэмы «Пугачев» (1921). Покончил жизнь самоубийством.



Сергей Есенин родился в крестьянской семье в 1895 году. С 1904 по 1912 год учился в Константиновском земском училище и в Спас-Клепиковской школе. За это время им было написано более 30 стихотворений, составлен рукописный сборник «Больные думы» (1912), который он пытался опубликовать в Рязани. С 1912 года Есенин с отцом жили в Москве и работали в магазине Крылова. В марте 1913 года Сергей устроился в типографию Товарищества И. Сытина подчитчиком, то есть помощником корректора.

Корректор Анна Изряднова вскоре стала его женой. Она вспоминала о нем так: «Только что приехал из деревни, но на деревенского парня не был похож — на нем был коричневый костюм, высокий крахмальный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив… Настроение было у него упадочное — он поэт, никто не хочет его понять, редакции не принимают в печать, отец журит… Все жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думал, как жить…»

Брак с Анной с первых дней семейной жизни показался Есенину ошибкой. Больше всего его заботил успех поэтический. В 1914 году, наконец, его стихи напечатали в газете «Новь», в журналах «Заря», «Парус» и др., но это были не лучшие его стихи. В 1915 году, несмотря на рождение сына, Есенин оставил Анну с маленьким ребенком, решив попытать счастья в журналах северной столицы.

Он приехал в Петроград за славой и сразу же отправился искать Блока. Александр Блок назвал его «талантливым крестьянским поэтом-самородком», а его стихи — «свежими, чистыми, голосистыми», чем во многом определил успех Есенина в северной столице. Сергей предстал перед петербургской творческой интеллигенцией в образе наивного и простодушного деревенского паренька. Хотя с самого начала ни наивности, ни простодушия в нем не было, как считал его близкий друг Анатолий Мариенгоф. Он вспоминал, как Есенин объяснял ему свой успех в Петрограде: «с бухты-барахты не след идти в русскую литературу. Искусную надо вести игру и тончайшую политику… Не вредно прикинуться дурачком. Шибко у нас дурачка любят… Каждому надо доставить удовольствие… Пусть, думаю, каждый считает: я его в русскую литературу ввел. Им приятно, а мне наплевать».

Верная тактика сработала: в несколько недель Есенин завоевал славу в самых влиятельных и изысканных петроградских литературных кругах, он стал модным поэтом, любимцем журналов и гостиных. М. Горький вспоминал: «Я видел Есенина в самом начале его знакомства с городом: маленького роста, изящно сложенный, со светлыми кудрями, одетый как Ваня из "Жизни за царя", голубоглазый и чистенький, как Лоэнгрин, — вот он какой был. Город встретил его с тем восхищением, как обжора встречает землянику в январе. Его стихи начали хвалить чрезмерно и неискренне, как умеют хвалить лицемеры и завистники».

Очевидно, во время завоевания Есениным модных литературных салонов и появилась в его жизни Зинаида Райх.

Эта живая бойкая девушка работала в левоэсеровской редакции. Вместе с вологодским поэтом Алексеем Ганиным они отправились в путешествие на Север — на Соловки и дальше в Мурманск. Под Вологдой Есенин и Зинаида Райх обвенчались в церкви Кирика и Иулиты. Сергей не жил с ней постоянно, хотя она и родила от него двоих детей — Татьяну (1918) и Константина (1920).

В 1918 году Есенин опять вернулся в Москву и после непродолжительной дружбы с поэтами Пролеткульта примкнул к имажинистам. Вместе с Мариенгофом они приобрели книжную лавочку на Большой Никитской, а затем «Стойло Пегаса» на Тверской. Мариенгоф в «Романе без вранья» упомянул Зинаиду Райх:

«Из Орла приехала жена Есенина — Зинаида Николаевна Райх. Привезла она с собой дочку: надо же было показать ее отцу. Танюшке тогда года еще не минуло.

А из Пензы заявился наш закадычный друг Михаил Молабух… А вдобавок — Танюшка, как в старых писали книжках, "живая была живулечка, не сходила с живого стулечка"; с няниных колен — к Зинаиде Николаевне, от нее — к Молабуху, от того — ко мне. Только отцовского "живого стулечка" ни в какую она не признавала. И на хитрость пускались, и на лесть, и на подкуп, и на строгость — все попусту».

А потом, как рассказывал Мариенгоф, Есенин попросил друга помочь ему отправить Зинаиду обратно в Орел. «…Не могу я с Зинаидой жить… Говорил ей — понимать не хочет… Не уйдет, и все… ни за что не уйдет… Вбила себе в голову: "Любишь ты меня, Сергун, это знаю и другого знать не хочу… Скажи ты ей, Толя, что есть у меня другая женщина". Толя сказал, как велел Есенин, и Зинаида Райх с дочерью уехала в Орел».

И еще рассказывал Мариенгоф о том, как «познакомился» Есенин с сыном, которого родила ему Зинаида Райх.

«Забыл рассказать.

Случайно на платформе ростовского вокзала я столкнулся с Зинаидой Николаевной Райх. Она ехала в Кисловодск.

Зимой Зинаида Николаевна родила мальчика. У Есенина спросила по телефону: "Как назвать?"

Есенин думал-думал, выбирая не литературное имя, и сказал: "Константином".

После крещения спохватился: "Черт побери, а ведь Бальмонта Константином зовут".

Смотреть сына не поехал.

Заметив на ростовской платформе меня, разговаривающим с Райх, Есенин описал полукруг на каблуках и, вскочив на рельсу, пошел в обратную сторону…

Зинаида Николаевна попросила: "Скажите Сереже, что я еду с Костей. Он его не видал. Пусть зайдет взглянет. Если не хочет со мной встречаться, могу выйти из купе".

Есенин все-таки зашел в купе глянуть на сына. Посмотрев на мальчика, сказал, что тот черненький, а Есенины черные не бывают».

Позднее кто-то вспоминал еще, что З. Райх, уже живя с Мейерхольдом, требовала у Есенина деньги на обучение их дочери. О детях Есенина и Райх, стоявших у его гроба, вспомнила Галина Серебрякова:

«Нехорошо было придумано, что его дети, сын и дочь, поочередно читали над гробом стихи отца. Очевидно, из доброго чувства Мейерхольд, их отчим, придумал этот спектакль, но вышло наигранно, тягостно.

И еще как-то Мариенгоф обмолвился, что больше всех своих женщин Есенин ненавидел Зинаиду Райх. А значит, считал он, Сергей больше всех остальных ее —единственную — любил по-настоящему. А ненависть из любви возникла потому, что перед тем, как выйти за Есенина, она сказала ему, что он у нее — первый мужчина, а это оказалось неправдой. И вот этого Есенин — мужик по крови — никогда ей не простил. Всякий раз, когда он вспоминал Зинаиду, судорога сводила лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки: "Зачем соврала, гадина!" И у нее другой любви не было. Возможно, это и правда. После окончательного разрыва с Зинаидой Райх Есенин с легкостью относился к случайным встречам, с удовольствием пил и скандалил в кабаках… Он был бездомен и бесприютен, когда в его жизнь ворвалась Айседора Дункан, известная американская танцовщица, приехавшая в красную Россию, чтобы открыть студию танца для русских девочек.

Есть несколько версий их первой встречи. Но все сходятся в одном: Айседора и Сергей сразу понравились друг другу. Мариенгоф утверждал, что Дункан увидела Есенина на пирушке в студии Якулова. На ней был красный хитон, льющийся мягкими складками. Волосы были красные с отблеском меди, и, несмотря на большое тело, она ступала легко и мягко.



Не гляди на ее запястья

И с плечей ее льющийся шелк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашел».



Она увидела Есенина и улыбнулась ему. Потом Дункан прилегла на диван, а Сергей Есенин пристроился у ее ног. Айседора окунула руку в его кудри и поцеловала в губы.

«Мальчишкой, целуя коров в морду, я просто дрожал от нежности… И сейчас, когда женщина мне нравится, мне кажется, что у нее коровьи глаза. Такие большие, бездумные, печальные. Вот как у Айседоры», — говорил Есенин. Она была талантлива, щедра и непосредственна как ребенок, внутренне раскрепощена. Ее покорили трепетная нежность, детскость, незащищенность души поэта. Есенин напоминал ей давно погибшего сына, и она давала ему не только женскую, но и материнскую любовь. Она была на 18 лет старше его. Он говорил только по-русски, а она — по-английски, французски и немецки. Но они понимали друг друга.

Через некоторое время советское правительство перестало субсидировать школу Дункан, и она решила поехать в Европу, чтобы найти деньги. Желая ускорить оформление визы для Есенина, они решили официально зарегистрировать свой брак. Есенин и Европа друг другу не понравились. Поэт писал Мариенгофу: «В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор… Во-первых, Боже мой, такая гадость, однообразие, такая духовная нищета, что блевать хочется. Сердце бьется, бьется самой отчаяннейшей ненавистью…»

О Есенине и Дункан сохранилось много свидетельств современников. Эта пара поражала, вызывала любопытство, интерес, породила много сплетен и толков. Наталья Крандиевская-Толстая вспоминала, как увидела их в Берлине: «На Есенине был смокинг, на затылке — цилиндр, в петлице — хризантема… Большая и великолепная Айседора Дункан, с театральным гримом на лице, шла рядом, волоча по асфальту парчовый подол…» Потом Крандиевская-Толстая пригласила Дункан и Есенина на завтрак с Горьким. «Есенин читал хорошо… Горькому стихи понравились, я это видела. Они разговорились… Айседора пожелала танцевать. Она сбросила добрую половину шарфов своих, оставила два на груди, один на животе… Есенин опустил голову, словно был в чем-то виноват…»

Эту же встречу описал Максим Горький: «От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то вызывающе и пренебрежительно, то вдруг неуверенно, смущенно и недоверчиво… Пожилая, отяжелевшая, с красным, некрасивым лицом, окутанная платьем кирпичного цвета, она кружилась, извивалась в тесной комнате, прижимая к груди букет измятых, увядших цветов… Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом, являлась изумительнейшим олицетворением всего, что ему было не нужно».

Потом они уехали в Америку, где оказались в центре внимания прессы. У Айседоры был контракт — танцевать в ряде восточных и центральных штатов. После выступления она выводила на сцену Есенина, представляя его публике как «второго Пушкина». На вечере у поэта Мани-Лейба Есенин читал главы из книги «Страна негодяев». Вечер закончился скандалом. Выступления Айседоры Дункан в США стали невозможны. «В страшной моде здесь господин доллар. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод (…) зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину», — делился своими впечатлениями о загранице Есенин.

Сергей и Айседора возвратились в Россию в августе 1923 года. Приехав в Москву, они нашли школу в жалком состоянии. К счастью, у Айседоры были чеки «Америкен экспресс» примерно на 70000 франков. Подруга танцовщицы Мэри Дести писала в своей книге «Нерассказанная история»:

«Айседора потратила все, что у нее было, на школу. Это привело Сергея в ярость — он хотел владеть всем и раздавать все друзьям. Десятки своих костюмов он щедро раздаривал направо и налево, так же как обувь, рубашки и т.п., не говоря уж о туалетах Айседоры, о которых она постоянно спохватывалась в Париже и считала, что их крали горничные.

Они с Сергеем пробыли в Москве лишь несколько дней, когда он исчез на несколько недель. Айседора была встревожена и думала, что с ним что-то случилось. Без конца до слуха ее доходили сплетни, будто по ночам его видели в ресторанах, обычно с женщиной. Так продолжалось несколько месяцев. Он возвращался только для того, чтобы выманить у него деньги, с которыми можно было устраивать дебоши.

Какое это грустное, неблагодарное дело для женщины с тонкой душой стараться спасти разнузданного пьяницу! Но Айседора никогда не чувствовала по отношению к нему ни малейшего гнева. Когда он возвращался, ему достаточно было броситься к ее ногам, как перед Мадонной, и она прижимала его златокудрую голову к груди и успокаивала его».

Наконец Сергей и Айседора расстались.

После Айседоры Дункан еще две женщины беззаветно пытались спасти погибающего поэта. Одна его любила, другая была его женой. Вернувшись из-за границы, Есенин со своими сестрами поселился у Галины Бениславской, которая стала для Есенина близким человеком, другом и помощником. «С невиданной самоотверженностью, с редким самопожертвованием посвятила она себя ему… Без устали, без ропота, забыв о себе, словно выполняя долг, несла она тяжкую ношу забот о Есенине». В 1924–1925 годах Бениславская во время отъездов Есенина из Москвы вела все его литературные дела. «Всегда Ваша и всегда люблю Вас», — заканчивала она все письма к Есенину. Но он, обременяя ее бесконечными поручениями, заверял лишь в нежной дружбе, которая была «гораздо больше и лучше, чем чувствую к женщинам. Вы мне в жизни без этого настолько близки, что и выразить нельзя».

В то время женой Есенина была Софья Толстая, внучка Льва Толстого, чем он очень гордился. Любовь ее к Есенину была нелегкой. Софья Толстая была истинной внучкой своего деда. Даже обликом напоминала его: вся в деда грубоватым мужицким лицом, эта женщина редкого ума и широкого сердца внесла в тревожную кочевую жизнь Сергея Есенина свет и успокоение.

Но, видимо, было уже поздно. В конце декабря Есенин сбежал из Москвы в Ленинград, не сказав ни слова ни жене, ни друзьям. О том, что пережила Софья Толстая, живя в Есениным в его черные страшные последние годы, писала своей приятельнице мать Софьи Толстой, Ольга Константиновна Толстая:

«…Нет слов, чтоб описать тебе, что я пережила за эти дни за несчастную Соню. Вся эта осень, со времени возвращения их из Баку, это был сплошной кошмар. И как Соня могла это выносить, как она могла продолжать его любить — это просто непонятно и, вероятно, объясняется лишь тайной любви. А любила она его, по-видимому, безмерно… Его поступки… безумную, оскорбительную ревность — она все объясняла болезнью и переносила безропотно, молчаливо, никогда никому не жалуясь… В конце ноября или начале декабря он сам решил начать лечиться и поместился в клинику, но скоро заскучал… Явился домой 21-го декабря уже совершенно пьяный с бутылкой в руках… 23-го вечером мне звонит Соня и говорит: "Он уехал…" И в первый раз в голосе Сони я почувствовала усталость, досаду, оскорбление. Тогда я решилась сказать: "Надеюсь, что он больше не вернется"».

Дня через два Ольга Константиновна Толстая, мать Сони, пришла к ней. «Соню я застала страшно мрачной, совершенно безжизненной: она днями лежала на диване, не говоря ни слова, не ела, не пила…»



Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Синь очей утративший во мгле,

И тебя любил я только кстати,

Заодно с другими на земле,



— написал в эти дни Есенин, прощаясь с Соней и прося у нее прощения.

И в последний день жизни, 27 декабря 1925 года, Сергей передал другу, поэту В. Эрлиху, стихи и попросил прочесть их дома, оставшись наедине. Но Эрлих забыл о стихах Есенина. Утром узнал о самоубийстве поэта, достал листок и прочитал:



До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, —

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.



Когда Софье Толстой сообщили о смерти Есенина, она страшно закричала, не хотела верить, была как безумная.

На Ваганьковском кладбище у могилы Сергея Есенина собрались его жены и возлюбленные: Анна Изряднова, Зинаида Райх, Галина Бениславская, Софья Толстая… Айседора Дункан прислала телеграмму. «…Его дерзкий дух стремился к недостижимому… Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием».

Через год Галина Бениславская застрелилась на могиле Сергея Есенина. В 1927 году в Ницце погибла Айседора Дункан.

Софья Толстая сохранила ему верность и старательно берегла все, что было связано с жизнью поэта, разбирала его архив, готовила к изданию его сочинения. Рядом с обручальным кольцом она всю жизнь носила медное кольцо, которое поэт шутя ей подарил. Оно было очень широкое, и она его сдавила, чтобы можно было носить.