ФРЕЙД «Я И ОНО»
Философия (точнее – психологическая концепция) Зигмунда Фрейда – один из закоренелых мифов XX века. А все потому, что он просто оказался человеком без предрассудков и не побоялся бесстрастно и совершенно откровенно назвать хорошо всем известные и понятные вещи своими именами. Со всей решительностью, на какую был способен этот в общем-то очень скромный человек, он подчеркнул решающее значение сексуальности для социальной жизни в целом и для каждого отдельно взятого индивида в частности.
Одни недолюбливали Фрейда до брезгливости. Другие пожимали плечами. Третьи заходились от восторга. К последним принадлежал, к примеру, Стефан Цвейг. С присущим ему мастерством он создал в честь Фрейда настоящий панегирик – одно из лучших своих биографических эссе и одновременно – гимн психоанализу:
«Зигмунд Фрейд – великий подвиг одного, отдельного человека! – сделал человечество более сознательным: я говорю более сознательным, а не более счастливым. Он углубил картину мира для целого поколения, я говорю углубил, а не украсил. Ибо радикальное никогда не дает счастья, оно несет с собою только определенность. Но в задачу науки не входит убаюкивать вечно младенческое человеческое сердце все новыми и новыми грезами; ее назначение в том, чтобы научать людей ходить по жесткой нашей земле прямо и с поднятой головою. В неустанной работе своей жизни Фрейд явил прообраз этой идеи; в его научных трудах его твердость превратилась в силу, строгость – в непреклонный закон».
На самом деле все далеко не так. Писал Фрейд на редкость нудно и косноязычно, постоянно теряя главную мысль (если таковая вообще присутствовала) и перескакивая без всякой логики от одного тезиса к другому. Аргументы его зыбки и малоубедительны, зачастую они попросту уводят в сторону от основных вопросов. Несмотря на пухлость отдельных работ, в них нет и намека на истинную систематичность, которой так прославилась германоязычная научная и философская литература. Какое каноническое произведение мэтра ни возьми – оно больше производит впечатление конгломерата неотшлифованных идей и набора разношерстных фактов, чем стройного и совершенного по своей внутренней архитектонике здания научной теории.
Философия (точнее – психологическая концепция) Зигмунда Фрейда – один из закоренелых мифов XX века. А все потому, что он просто оказался человеком без предрассудков и не побоялся бесстрастно и совершенно откровенно назвать хорошо всем известные и понятные вещи своими именами. Со всей решительностью, на какую был способен этот в общем-то очень скромный человек, он подчеркнул решающее значение сексуальности для социальной жизни в целом и для каждого отдельно взятого индивида в частности.
Одни недолюбливали Фрейда до брезгливости. Другие пожимали плечами. Третьи заходились от восторга. К последним принадлежал, к примеру, Стефан Цвейг. С присущим ему мастерством он создал в честь Фрейда настоящий панегирик – одно из лучших своих биографических эссе и одновременно – гимн психоанализу:
«Зигмунд Фрейд – великий подвиг одного, отдельного человека! – сделал человечество более сознательным: я говорю более сознательным, а не более счастливым. Он углубил картину мира для целого поколения, я говорю углубил, а не украсил. Ибо радикальное никогда не дает счастья, оно несет с собою только определенность. Но в задачу науки не входит убаюкивать вечно младенческое человеческое сердце все новыми и новыми грезами; ее назначение в том, чтобы научать людей ходить по жесткой нашей земле прямо и с поднятой головою. В неустанной работе своей жизни Фрейд явил прообраз этой идеи; в его научных трудах его твердость превратилась в силу, строгость – в непреклонный закон».
На самом деле все далеко не так. Писал Фрейд на редкость нудно и косноязычно, постоянно теряя главную мысль (если таковая вообще присутствовала) и перескакивая без всякой логики от одного тезиса к другому. Аргументы его зыбки и малоубедительны, зачастую они попросту уводят в сторону от основных вопросов. Несмотря на пухлость отдельных работ, в них нет и намека на истинную систематичность, которой так прославилась германоязычная научная и философская литература. Какое каноническое произведение мэтра ни возьми – оно больше производит впечатление конгломерата неотшлифованных идей и набора разношерстных фактов, чем стройного и совершенного по своей внутренней архитектонике здания научной теории.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ «СМЫСЛ ЛЮБВИ»
Проблема любви постоянно находилась в центре внимания крупнейших мыслителей всех времен и народов. В русской философии никто не сделал так много для ее глубочайшего теоретического осмысления, как Владимир Соловьев. Продолжая линию, идущую от древних, он возвел Любовь в ранг универсального вселенского Начала, не просто управляющего миром, но обусловливающего его как самый Мир. Без любви нет ни жизни, ни смысла существования, ни Бога, ни Человека. Обоснованию данного тезиса фактически посвящено все творчество поэта и мыслителя.
Миросозерцание Соловьева с полным правом можно назвать Философией любви. (Так, кстати, и названа вступительная статья Арсения Гулыги к первому переизданию – после многих лет отлучения и забвения – трудов русского философа). О том же говорил и сам Соловьев – и в философской прозе, и в стихах:
Смерть и Время царят на земле,– Ты владыкам их не зови;Все, кружась, исчезает во мгле,Неподвижно лишь солнце любви.«Смысл любви» – рубежное произведение Соловьева. Первоначально оно было напечатано в виде пяти статей в русском философском журнале, что позволило автору достаточно основательно изложить суть своего учения. В одной из энциклопедических статей он определял любовь как «влечение одушевленного существа к другому для соединения с ним и взаимного восполнения жизни». В знаменитом трактате он наполняет данную дефиницию конкретным содержанием.
Главный вопрос, который волнует философа: сводится ли половая любовь исключительно к продолжению рода или же она нечто большее. Вывод однозначен: половая любовь ведет, прежде всего, к человеческой целостности, где любящие существа – мужчина и женщина – в акте соития образуют некое новое сверхсущество в соответствии с законами, предписанными высшими космическими законами
Проблема любви постоянно находилась в центре внимания крупнейших мыслителей всех времен и народов. В русской философии никто не сделал так много для ее глубочайшего теоретического осмысления, как Владимир Соловьев. Продолжая линию, идущую от древних, он возвел Любовь в ранг универсального вселенского Начала, не просто управляющего миром, но обусловливающего его как самый Мир. Без любви нет ни жизни, ни смысла существования, ни Бога, ни Человека. Обоснованию данного тезиса фактически посвящено все творчество поэта и мыслителя.
Миросозерцание Соловьева с полным правом можно назвать Философией любви. (Так, кстати, и названа вступительная статья Арсения Гулыги к первому переизданию – после многих лет отлучения и забвения – трудов русского философа). О том же говорил и сам Соловьев – и в философской прозе, и в стихах:
Смерть и Время царят на земле,– Ты владыкам их не зови;Все, кружась, исчезает во мгле,Неподвижно лишь солнце любви.«Смысл любви» – рубежное произведение Соловьева. Первоначально оно было напечатано в виде пяти статей в русском философском журнале, что позволило автору достаточно основательно изложить суть своего учения. В одной из энциклопедических статей он определял любовь как «влечение одушевленного существа к другому для соединения с ним и взаимного восполнения жизни». В знаменитом трактате он наполняет данную дефиницию конкретным содержанием.
Главный вопрос, который волнует философа: сводится ли половая любовь исключительно к продолжению рода или же она нечто большее. Вывод однозначен: половая любовь ведет, прежде всего, к человеческой целостности, где любящие существа – мужчина и женщина – в акте соития образуют некое новое сверхсущество в соответствии с законами, предписанными высшими космическими законами
НИЦШЕ «ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА»
Судьба Фридриха Ницше не баловала при жизни, но оказалась еще более трагичной после смерти. Сыскав славу человеконенавистника (в особенности в отношении прекрасной половины рода людского), он постоянно жил на грани безумия и под конец действительно сошел с ума. Написанные им книги – яркие, как огонь в ночи, – также производят впечатление гениального помешательства: нормальному человеку такое никогда не написать.
Но и после смерти Ницше не знал покоя. Он был объявлен предтечей немецкого фашизма со всеми вытекающими отсюда последствиями: на его произведения было наложено табу и цитировать их в положительном ключе считалось больше чем дурным тоном. Выглядело все это явной натяжкой, ибо в свои Предтечи идеологи Третьего рейха записывали и философа Фихте, и поэта Гете, и композитора Вагнера. Никому, однако, не пришло в голову запретить их творения.
С Ницше случилось все наоборот: его книги не только перестали издаваться, но и изымались из библиотек или же переводились в спецхраны, хотя названия некоторых из них давно превратились в поговорку (например, «По ту сторону добра и зла»), не говоря уже о многочисленных афоризмах. Ницше писал живым и образным языком. Его трактаты и близко не напоминают тяжеловесные философские опусы. Это, скорее, художественные произведения, любое из них смело может быть включено в разряд беллетристических. Таково и одно из самых знаменитых творений философа-поэта «Так говорил Заратустра», имеющее подзаголовок: Книга для всех и ни для кого.
Судьба Фридриха Ницше не баловала при жизни, но оказалась еще более трагичной после смерти. Сыскав славу человеконенавистника (в особенности в отношении прекрасной половины рода людского), он постоянно жил на грани безумия и под конец действительно сошел с ума. Написанные им книги – яркие, как огонь в ночи, – также производят впечатление гениального помешательства: нормальному человеку такое никогда не написать.
Но и после смерти Ницше не знал покоя. Он был объявлен предтечей немецкого фашизма со всеми вытекающими отсюда последствиями: на его произведения было наложено табу и цитировать их в положительном ключе считалось больше чем дурным тоном. Выглядело все это явной натяжкой, ибо в свои Предтечи идеологи Третьего рейха записывали и философа Фихте, и поэта Гете, и композитора Вагнера. Никому, однако, не пришло в голову запретить их творения.
С Ницше случилось все наоборот: его книги не только перестали издаваться, но и изымались из библиотек или же переводились в спецхраны, хотя названия некоторых из них давно превратились в поговорку (например, «По ту сторону добра и зла»), не говоря уже о многочисленных афоризмах. Ницше писал живым и образным языком. Его трактаты и близко не напоминают тяжеловесные философские опусы. Это, скорее, художественные произведения, любое из них смело может быть включено в разряд беллетристических. Таково и одно из самых знаменитых творений философа-поэта «Так говорил Заратустра», имеющее подзаголовок: Книга для всех и ни для кого.
ДАРВИН «ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВИДОВ»
Впервые у Дарвина зародилась идея исследовать вопрос о происхождении теперь живущих видов животных и растений во время кругосветного путешествия на британском корабле «Бигль». Его особое внимание привлекли некоторые явления в географическом распространении органических существ, а именно, близкое родство ряда ныне существующих обитателей Южной Америки с вымершими животными, найденными в сложениях того же континента. Дарвин убедился, что эти явления могут быть объяснены только в том случае, если предложить, что ныне живущие существа, хотя бы и значительно сменившиеся, произошли от существовавших ранее и что, таким образом, закон постоянства или неизменяемости видов, закон, признававшийся всеми светилами естествознания того времени, несправедлив.
Обратившись к изучению изменчивости домашних животных (голубей) и культурных растений под влиянием искусственного отбора, Дарвин собрал с большой осмотрительностью бесконечный ряд фактов, послуживших ему точками опоры для дальнейшего изучения изменчивости. На основании этих фактов он решил, что в живой природе должен существовать двигатель, который, действуя подобно искусственному отбору, сохраняет из числа всюду свободно образующихся разновидностей животных и растений такие особенно характерные формы, которые переживают остальных. Убедившись, что принцип этот найден в «естественном отборе» как результате «борьбы за существование», Дарвин не высказал публично своих взглядов и долго бы, может быть, еще не печатал своего труда, если бы его друзья Лайель и Хукер не побудили летом 1858 года к изданию уже давно им написанного и давно знакомого узкому кругу единомышленников сочинения о происхождении видов. Поводом к изданию послужило то обстоятельство, что путешественник У. Р. Уоллес собирался обнародовать свои взгляды, которые были весьма сходны со взглядами Дарвина.
Впервые у Дарвина зародилась идея исследовать вопрос о происхождении теперь живущих видов животных и растений во время кругосветного путешествия на британском корабле «Бигль». Его особое внимание привлекли некоторые явления в географическом распространении органических существ, а именно, близкое родство ряда ныне существующих обитателей Южной Америки с вымершими животными, найденными в сложениях того же континента. Дарвин убедился, что эти явления могут быть объяснены только в том случае, если предложить, что ныне живущие существа, хотя бы и значительно сменившиеся, произошли от существовавших ранее и что, таким образом, закон постоянства или неизменяемости видов, закон, признававшийся всеми светилами естествознания того времени, несправедлив.
Обратившись к изучению изменчивости домашних животных (голубей) и культурных растений под влиянием искусственного отбора, Дарвин собрал с большой осмотрительностью бесконечный ряд фактов, послуживших ему точками опоры для дальнейшего изучения изменчивости. На основании этих фактов он решил, что в живой природе должен существовать двигатель, который, действуя подобно искусственному отбору, сохраняет из числа всюду свободно образующихся разновидностей животных и растений такие особенно характерные формы, которые переживают остальных. Убедившись, что принцип этот найден в «естественном отборе» как результате «борьбы за существование», Дарвин не высказал публично своих взглядов и долго бы, может быть, еще не печатал своего труда, если бы его друзья Лайель и Хукер не побудили летом 1858 года к изданию уже давно им написанного и давно знакомого узкому кругу единомышленников сочинения о происхождении видов. Поводом к изданию послужило то обстоятельство, что путешественник У. Р. Уоллес собирался обнародовать свои взгляды, которые были весьма сходны со взглядами Дарвина.
МАРКС «КАПИТАЛ»
Во втором отечественном собрании сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса «Капитал» занимает 4 тома, или 7 книг. 1-й том – 1 книга, 2-й том – 1 книга, 3-й том – 2 книги и 4-й том – 3 книги.
Итак, семь объемных фолиантов по 700 страниц в каждом.
Маркс устарел, говорит кое-кто, смеясь.Век усмотрел в нем отсталость и старость…Так, пожалуй, можно перефразировать слова известного романса.
Не скроем, что в наше время (последние годы XX века) многие так искренне полагают. И тем не менее «Капитал» – это величайший экономический труд, его влияние на судьбы человечества сравнимо только с Новым заветом.
Это самая серьезная книга о самых серьезных на Земле вещах. Как должны жить люди на Земле, как должно быть устроено общество. Откуда все бедствия и трагедии. Спокойно, как в классической симфонии, развертывается неспешное объяснение, с повторами, вариациями, лирическими отступлениями, житейскими и историческими примерами.
Чтение «Капитала» – занятие не из простых. Вообще, на это надо решиться. Людей, целиком одолевших этот огромный и сложнейший текст, совсем не много. Подавляющее большинство даже профессионалов в лучшем случае читали и конспектировали отдельные главы и разделы, а отечественная образованная публика ограничивалась изучением вузовского учебника «Политическая экономия» в части «Капитализм». А это есть не что иное, как приблизительные изложения идей «Капитала».
Во втором отечественном собрании сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса «Капитал» занимает 4 тома, или 7 книг. 1-й том – 1 книга, 2-й том – 1 книга, 3-й том – 2 книги и 4-й том – 3 книги.
Итак, семь объемных фолиантов по 700 страниц в каждом.
Маркс устарел, говорит кое-кто, смеясь.Век усмотрел в нем отсталость и старость…Так, пожалуй, можно перефразировать слова известного романса.
Не скроем, что в наше время (последние годы XX века) многие так искренне полагают. И тем не менее «Капитал» – это величайший экономический труд, его влияние на судьбы человечества сравнимо только с Новым заветом.
Это самая серьезная книга о самых серьезных на Земле вещах. Как должны жить люди на Земле, как должно быть устроено общество. Откуда все бедствия и трагедии. Спокойно, как в классической симфонии, развертывается неспешное объяснение, с повторами, вариациями, лирическими отступлениями, житейскими и историческими примерами.
Чтение «Капитала» – занятие не из простых. Вообще, на это надо решиться. Людей, целиком одолевших этот огромный и сложнейший текст, совсем не много. Подавляющее большинство даже профессионалов в лучшем случае читали и конспектировали отдельные главы и разделы, а отечественная образованная публика ограничивалась изучением вузовского учебника «Политическая экономия» в части «Капитализм». А это есть не что иное, как приблизительные изложения идей «Капитала».
ФЕЙЕРБАХ «ЭВДЕМОНИЗМ»
Трактат Людвига Фейербаха ценен (точнее – бесценен) тем, что явился своеобразным итогом мощного культурно-этического учения, провозглашавшего главной движущей силой общественного развития стремление человека к счастью (диковинный термин «эвдемонизм» как раз и образован от соответствующего греческого слова, означающего «счастье»). Венцом и стержнем данной концепции, европейские традиции которой восходят еще к Эпикуру, является теория разумного эгоизма. Фейербах внес наибольший вклад в ее философское обоснование. В России самым горячим последователем немецкого мыслителя стал Чернышевский
Сравнительно небольшой трактат «Эвдемонизм», если говорить честно, – скорее всего, своеобразный памятник-символ, олицетворяющий философское лицо Фейербаха. При его жизни по Европе гремели совсем другие произведения – «Основные положения философии будущего», «Вопрос о бессмертии с точки зрения антропологии», «Сущность христианства» и др. «Эвдемонизм» вобрал все главное и лучшее из них и подвел черту под всем философским направлением. Книга наполнена гениальными прозрениями, понятными всем истинами, афористическими формулировками, написана доступным и сочным языком.
Итак, счастье. Да, оно осеняет всю нашу жизнь
Трактат Людвига Фейербаха ценен (точнее – бесценен) тем, что явился своеобразным итогом мощного культурно-этического учения, провозглашавшего главной движущей силой общественного развития стремление человека к счастью (диковинный термин «эвдемонизм» как раз и образован от соответствующего греческого слова, означающего «счастье»). Венцом и стержнем данной концепции, европейские традиции которой восходят еще к Эпикуру, является теория разумного эгоизма. Фейербах внес наибольший вклад в ее философское обоснование. В России самым горячим последователем немецкого мыслителя стал Чернышевский
Сравнительно небольшой трактат «Эвдемонизм», если говорить честно, – скорее всего, своеобразный памятник-символ, олицетворяющий философское лицо Фейербаха. При его жизни по Европе гремели совсем другие произведения – «Основные положения философии будущего», «Вопрос о бессмертии с точки зрения антропологии», «Сущность христианства» и др. «Эвдемонизм» вобрал все главное и лучшее из них и подвел черту под всем философским направлением. Книга наполнена гениальными прозрениями, понятными всем истинами, афористическими формулировками, написана доступным и сочным языком.
Итак, счастье. Да, оно осеняет всю нашу жизнь
ГЕГЕЛЬ «ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ДУХА»
Это – не единственная знаменитая книга в обширном наследии великого немецкого мыслителя. Есть и познаменитее и пообъемнее. И все же именно она – «истинный исток и тайна» гегелевской системы – остается эпохальной точкой отсчета мировой философии. С «Феноменологии духа» начинается «настоящий» Гегель (до того он шел в фарватере предшественников). И для него книга также стала самым дорогим детищем. Когда 13 октября 1806 года после массированного артобстрела в Иену, где проживал философ, ворвались наполеоновские войска, в городе начался небывалый пожар и тотальный грабеж. Единственное, что удалось спасти Гегелю, была только что завершенная рукопись «Феноменологии духа», которую он рассовал по карманам, спасаясь от очередного «визита» французских мародеров. Автор остался бездомным нищим, но мировая культура стала на голову выше.
Необходимая закваска для развития собственного учения и всех последующих школ диалектики чудом была спасена. Книга вскоре увидела свет и на долгое время (вместе с другими работами Гегеля) завладела лучшими умами человечества. В России большая часть интеллектуальной элиты быстро превратилась в гегельянцев, меньшая часть продолжала оставаться шеллингианцами (то есть последователями другого великого немецкого философа – Шеллинга). Крупнейшие русские мыслители – Белинский, Герцен, Бакунин, Хомяков, братья Киреевские и братья Аксаковы в разное время в той или иной степени испытали на себе неотразимое влияние Гегеля, а значит – и «Феноменологии духа».
«Былое и думы» Герцена, точно это случилось вчера, заразительно передают атмосферу незабываемого времени. Бессонные ночные споры в густом табачном дыму и не менее густом тумане сложнейших философских категорий, которые молодые любомудры щелкали, как семечки. Спекулятивные конструкции въедались даже в сознание дремлющих слуг: как-то раз один из них, по свидетельству Аполлона Григорьева, очумело выбежал на крыльцо и отчаянно выкрикнул: «Карету Гегеля!»
Это – не единственная знаменитая книга в обширном наследии великого немецкого мыслителя. Есть и познаменитее и пообъемнее. И все же именно она – «истинный исток и тайна» гегелевской системы – остается эпохальной точкой отсчета мировой философии. С «Феноменологии духа» начинается «настоящий» Гегель (до того он шел в фарватере предшественников). И для него книга также стала самым дорогим детищем. Когда 13 октября 1806 года после массированного артобстрела в Иену, где проживал философ, ворвались наполеоновские войска, в городе начался небывалый пожар и тотальный грабеж. Единственное, что удалось спасти Гегелю, была только что завершенная рукопись «Феноменологии духа», которую он рассовал по карманам, спасаясь от очередного «визита» французских мародеров. Автор остался бездомным нищим, но мировая культура стала на голову выше.
Необходимая закваска для развития собственного учения и всех последующих школ диалектики чудом была спасена. Книга вскоре увидела свет и на долгое время (вместе с другими работами Гегеля) завладела лучшими умами человечества. В России большая часть интеллектуальной элиты быстро превратилась в гегельянцев, меньшая часть продолжала оставаться шеллингианцами (то есть последователями другого великого немецкого философа – Шеллинга). Крупнейшие русские мыслители – Белинский, Герцен, Бакунин, Хомяков, братья Киреевские и братья Аксаковы в разное время в той или иной степени испытали на себе неотразимое влияние Гегеля, а значит – и «Феноменологии духа».
«Былое и думы» Герцена, точно это случилось вчера, заразительно передают атмосферу незабываемого времени. Бессонные ночные споры в густом табачном дыму и не менее густом тумане сложнейших философских категорий, которые молодые любомудры щелкали, как семечки. Спекулятивные конструкции въедались даже в сознание дремлющих слуг: как-то раз один из них, по свидетельству Аполлона Григорьева, очумело выбежал на крыльцо и отчаянно выкрикнул: «Карету Гегеля!»
КАНТ «КРИТИКА ЧИСТОГО РАЗУМА»
Жизнь Канта бедна яркими событиями. Он родился и умер в Кенигсберге (нынешнем Калининграде), прожив 80 лет. Около трех лет даже считался российским подданным – после того как русские полки в ходе Семилетней войны вступили в Кенигсберг, а Восточная Пруссия была в первый раз (тогда еще временно) присоединена к России. Кант никогда не выезжал за пределы родного города, никогда не был женат, никогда не вставал позже пяти часов и никогда не нарушал размеренного распорядка жизни. Хорошо известно, что соседи определяли время не по часам городской ратуши, а по регулярным прогулкам философа. Лишь однажды он озадачил добродушных бюргеров: профессор не вышел на традиционную, почти что ритуальную прогулку – он зачитался только что изданной книгой Руссо «Об общественном договоре» и забыл все на свете, пока не дочитал до последней страницы.
Маленький, сухонький, хрупкий, как фарфор, вечно погруженный в себя философ был похоронен у стены кафедрального собора, где была возведена скромная колоннада с чугунной решеткой. Теперь это место паломничества именуется мавзолеем Канта. Ранней весной 1945 года, когда советские войска штурмом взяли Кенигсберг, какой-то «любитель философии» нацарапал штыком на стене под памятной доской: «Ну что, Кант! Теперь ты веришь, что мир материален?» Кощунственно, но, согласитесь, апокалиптично: перекличка двух эпох на фоне горящих руин Восточной Пруссии. Я собственными глазами видел эту надпись в конце 50-х годов, мне показал ее отец, неназойливо прививавший вкус и интерес к философии. Позже, во время реставрации могилы Канта, надпись зашлифовали, и теперь рассказ о ней перешел в разряд местных легенд.
Жизнь Канта бедна яркими событиями. Он родился и умер в Кенигсберге (нынешнем Калининграде), прожив 80 лет. Около трех лет даже считался российским подданным – после того как русские полки в ходе Семилетней войны вступили в Кенигсберг, а Восточная Пруссия была в первый раз (тогда еще временно) присоединена к России. Кант никогда не выезжал за пределы родного города, никогда не был женат, никогда не вставал позже пяти часов и никогда не нарушал размеренного распорядка жизни. Хорошо известно, что соседи определяли время не по часам городской ратуши, а по регулярным прогулкам философа. Лишь однажды он озадачил добродушных бюргеров: профессор не вышел на традиционную, почти что ритуальную прогулку – он зачитался только что изданной книгой Руссо «Об общественном договоре» и забыл все на свете, пока не дочитал до последней страницы.
Маленький, сухонький, хрупкий, как фарфор, вечно погруженный в себя философ был похоронен у стены кафедрального собора, где была возведена скромная колоннада с чугунной решеткой. Теперь это место паломничества именуется мавзолеем Канта. Ранней весной 1945 года, когда советские войска штурмом взяли Кенигсберг, какой-то «любитель философии» нацарапал штыком на стене под памятной доской: «Ну что, Кант! Теперь ты веришь, что мир материален?» Кощунственно, но, согласитесь, апокалиптично: перекличка двух эпох на фоне горящих руин Восточной Пруссии. Я собственными глазами видел эту надпись в конце 50-х годов, мне показал ее отец, неназойливо прививавший вкус и интерес к философии. Позже, во время реставрации могилы Канта, надпись зашлифовали, и теперь рассказ о ней перешел в разряд местных легенд.
АДАМ СМИТ «ИССЛЕДОВАНИЕ О ПРИРОДЕ И ПРИЧИНАХ БОГАТСТВА НАРОДОВ»
Из авторов XVIII века книга «Богатство народов» оказалась самой значительной и влиятельной в грядущих веках и десятилетиях. Все помнят, что Евгений Онегин «… читал Адама Смита и был глубокий эконом…». Полное же название этого великого экономического труда может произнести один из двадцати, имеющих высшее образование; а фактов из биографии автора не знает практически никто. А между тем в его не очень яркой биографии много удивительного и поучительного.
Шотландец, родился через три месяца после смерти отца – Адама Смита – Старшего, достаточно богатого и уважаемого человека – в 1723 году в городе Керколди (Шотландия). Адам рос хилым, болезненным, но необычайно любознательным, понятливым мальчиком. Запоем поглощал книги.
В 15 лет принят на учебу в университет города Глазго – отделение нравственной философии, через 3 года получил степень магистра искусств и стипендию в Баллиопольский колледж Оксфорда. В трудных материальных и политических условиях (восстание шотландцев) за 6 лет обучения в Оксфорде студент накопил поистине энциклопедические знания: латынь, греческий, французский язык, философия, этика, античная и современная литература, математика, физика, логика, право, экономия, астрономия, история, география, ремесла и торговля и еще бог весть что. По каждому из этих предметов он мог читать целый курс лекций. После двух лет мучительных раздумий о том, что сделать со своим жизненным поприщем, А. Смит принимает приглашение читать публично лекции по литературе и естественному праву в Эдинбургском университете (1748). Но постепенно, под влиянием вопросов слушателей, Смит от художественной литературы перемещался к более актуальным темам: справедливость, бедность, богатство, бесправие и т. п. Публика ходила на лекции, как на спектакли; особенно хорош был языковой стиль… без конспектов, без каких-либо записей – непрерывный экспромт.
Из авторов XVIII века книга «Богатство народов» оказалась самой значительной и влиятельной в грядущих веках и десятилетиях. Все помнят, что Евгений Онегин «… читал Адама Смита и был глубокий эконом…». Полное же название этого великого экономического труда может произнести один из двадцати, имеющих высшее образование; а фактов из биографии автора не знает практически никто. А между тем в его не очень яркой биографии много удивительного и поучительного.
Шотландец, родился через три месяца после смерти отца – Адама Смита – Старшего, достаточно богатого и уважаемого человека – в 1723 году в городе Керколди (Шотландия). Адам рос хилым, болезненным, но необычайно любознательным, понятливым мальчиком. Запоем поглощал книги.
В 15 лет принят на учебу в университет города Глазго – отделение нравственной философии, через 3 года получил степень магистра искусств и стипендию в Баллиопольский колледж Оксфорда. В трудных материальных и политических условиях (восстание шотландцев) за 6 лет обучения в Оксфорде студент накопил поистине энциклопедические знания: латынь, греческий, французский язык, философия, этика, античная и современная литература, математика, физика, логика, право, экономия, астрономия, история, география, ремесла и торговля и еще бог весть что. По каждому из этих предметов он мог читать целый курс лекций. После двух лет мучительных раздумий о том, что сделать со своим жизненным поприщем, А. Смит принимает приглашение читать публично лекции по литературе и естественному праву в Эдинбургском университете (1748). Но постепенно, под влиянием вопросов слушателей, Смит от художественной литературы перемещался к более актуальным темам: справедливость, бедность, богатство, бесправие и т. п. Публика ходила на лекции, как на спектакли; особенно хорош был языковой стиль… без конспектов, без каких-либо записей – непрерывный экспромт.
НЬЮТОН «МАТЕМАТИЧЕСКИЕ НАЧАЛА НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»
Книга Ньютона – беспримерная и недосягаемая вершина теоретической мысли. В истории развития науки до сих пор не было ничего подобного. Сформулированные в ней выводы явились фундаментальной базой и для промышленной революции, и для последовавшими за ней – научно-технической и космической. «По Ньютону» работают станки и механизмы, Движется транспорт, летают самолеты и ракеты. Сама Вселенная – и та устроена по Ньютону: законы тяготения обусловливают хорошо предсказуемое движение небесных тел и объектов – планет, звезд, метеоров, комет.
Собственно, комета, как ни странно, и явилась поводом для написания «Начал» (точнее – для оформления в целостную книгу тех идей, которые давно занимали ученого). Комета Галлея, получившая название по имени автора, глубже других исследовавшего и досконально объяснившего ее движение, как раз и заставила Ньютона превратить ворох (нет, целую гору) валявшихся повсюду в его кабинете листков в один из непревзойдённых шедевров научной мысли. Воспоминания современников чудом сохранили свидетельство, как это случилось.
Эдмонд Галлей – известный и дотошный астроном – никак не мог понять, по какой траектории перемещается наблюдаемая им комета (не говоря уже о законах, обусловливающих данное движение). Своими сомнениями он поделился с Ньютоном. Тот, как громом, поразил его своим ответом: «Мне давно это известно. Траектория – эллипс. Вычисления где-то среди моих бумаг». Нужный листок в кипах черновиков отыскать не удалось. И Ньютону пришлось писать все заново. Его рассеянность не знала предела: однажды в глубокой задумчивости он опустил в кипящую воду свои часы вместо яйца, которое намеревался сварить.
Книга Ньютона – беспримерная и недосягаемая вершина теоретической мысли. В истории развития науки до сих пор не было ничего подобного. Сформулированные в ней выводы явились фундаментальной базой и для промышленной революции, и для последовавшими за ней – научно-технической и космической. «По Ньютону» работают станки и механизмы, Движется транспорт, летают самолеты и ракеты. Сама Вселенная – и та устроена по Ньютону: законы тяготения обусловливают хорошо предсказуемое движение небесных тел и объектов – планет, звезд, метеоров, комет.
Собственно, комета, как ни странно, и явилась поводом для написания «Начал» (точнее – для оформления в целостную книгу тех идей, которые давно занимали ученого). Комета Галлея, получившая название по имени автора, глубже других исследовавшего и досконально объяснившего ее движение, как раз и заставила Ньютона превратить ворох (нет, целую гору) валявшихся повсюду в его кабинете листков в один из непревзойдённых шедевров научной мысли. Воспоминания современников чудом сохранили свидетельство, как это случилось.
Эдмонд Галлей – известный и дотошный астроном – никак не мог понять, по какой траектории перемещается наблюдаемая им комета (не говоря уже о законах, обусловливающих данное движение). Своими сомнениями он поделился с Ньютоном. Тот, как громом, поразил его своим ответом: «Мне давно это известно. Траектория – эллипс. Вычисления где-то среди моих бумаг». Нужный листок в кипах черновиков отыскать не удалось. И Ньютону пришлось писать все заново. Его рассеянность не знала предела: однажды в глубокой задумчивости он опустил в кипящую воду свои часы вместо яйца, которое намеревался сварить.
СПИНОЗА «ЭТИКА»
Задумчивый еврей из Амстердама с утонченными чертами лица и миндалевидными глазами – Спиноза – внешне производил впечатление совершенно бесстрастного отшельника. В действительности же это был человек величайших страстей и невероятной силы воли. Аналогичным образом обстоит с главным делом его жизни – «Этикой» – книгой внешне сухой и нарочито формализованной. Спиноза поставил перед собой цель: придать философской мысли математическую строгость и перевести абстрактную прозу на язык геометрии. В результате получилась не имеющая в истории мировой философии прецедентов книга, разбитая по пунктам на аксиомы, теоремы, доказательства да еще и разные комментарии к ним. Ни дать – ни взять, учебник геометрии! Однако за кажущейся абстрактностью здесь всюду проступает испепеляющий жар пламенного» сердца философа.
Правоверный иудей, он смолоду прослыл вольнодумцем и был отлучен от синагоги и едва избежал ножа наемного убийцы. Христиане – как протестанты, так и католики – относились к нему с не меньшей неприязнью. Спиноза прожил до конца дней своих уединенно и аскетически, зарабатывая на жизнь шлифовкой оптических линз и весьма преуспев в этом искусном ремесле. Скончался он от чахотки, не дожив до 45 лет.
«Этика» была опубликована только после смерти философа, а до того имела хождение по всей Европе в рукописном виде. Ее формулировки звучат торжественно, как органный хорал:
Аксиомы
Задумчивый еврей из Амстердама с утонченными чертами лица и миндалевидными глазами – Спиноза – внешне производил впечатление совершенно бесстрастного отшельника. В действительности же это был человек величайших страстей и невероятной силы воли. Аналогичным образом обстоит с главным делом его жизни – «Этикой» – книгой внешне сухой и нарочито формализованной. Спиноза поставил перед собой цель: придать философской мысли математическую строгость и перевести абстрактную прозу на язык геометрии. В результате получилась не имеющая в истории мировой философии прецедентов книга, разбитая по пунктам на аксиомы, теоремы, доказательства да еще и разные комментарии к ним. Ни дать – ни взять, учебник геометрии! Однако за кажущейся абстрактностью здесь всюду проступает испепеляющий жар пламенного» сердца философа.
Правоверный иудей, он смолоду прослыл вольнодумцем и был отлучен от синагоги и едва избежал ножа наемного убийцы. Христиане – как протестанты, так и католики – относились к нему с не меньшей неприязнью. Спиноза прожил до конца дней своих уединенно и аскетически, зарабатывая на жизнь шлифовкой оптических линз и весьма преуспев в этом искусном ремесле. Скончался он от чахотки, не дожив до 45 лет.
«Этика» была опубликована только после смерти философа, а до того имела хождение по всей Европе в рукописном виде. Ее формулировки звучат торжественно, как органный хорал:
Аксиомы
ДЕКАРТ «РАССУЖДЕНИЕ О МЕТОДЕ»
Время жизни Картезия (под таким латинизированным именем он вошел в историю науки и культуры) – эпоха «Трех мушкетеров». Он и сам вполне мог бы стать героем одного из романов Дюма. Отважный, хотя и нелюдимый, офицер-доброволец, он принял непосредственное участие во многих событиях Тридцатилетней войны. Однако больше чем к рукопашным схваткам Декарта тянуло к теоретическим размышлениям. И он использовал для этого малейшую возможность, каждую свободную минуту.
Уединение всегда привлекало его больше, чем всяческая светская суета. Особенно это проявилось, когда он наконец смог без остатка предаться любимым занятиям. И преуспел так, что его имя и поныне звучит во многих областях знания. В Математике он ввел понятия переменной величины и функции, а также предложил метод прямоугольных координат в аналитической геометрии. В физиологии ему принадлежит открытие и описание механизма безусловного рефлекса. В психологии заметный след оставила его концепция «психофизического параллелизма». По физике и космологии он написал «Трактат о свете», «Диоптрику», «Метеоры». В философии эпохальную славу снискали многие его произведения и среди них – самый драгоценный камень в наследии, завещанном мыслителем, – книга «Рассуждение о методе».
Время жизни Картезия (под таким латинизированным именем он вошел в историю науки и культуры) – эпоха «Трех мушкетеров». Он и сам вполне мог бы стать героем одного из романов Дюма. Отважный, хотя и нелюдимый, офицер-доброволец, он принял непосредственное участие во многих событиях Тридцатилетней войны. Однако больше чем к рукопашным схваткам Декарта тянуло к теоретическим размышлениям. И он использовал для этого малейшую возможность, каждую свободную минуту.
Уединение всегда привлекало его больше, чем всяческая светская суета. Особенно это проявилось, когда он наконец смог без остатка предаться любимым занятиям. И преуспел так, что его имя и поныне звучит во многих областях знания. В Математике он ввел понятия переменной величины и функции, а также предложил метод прямоугольных координат в аналитической геометрии. В физиологии ему принадлежит открытие и описание механизма безусловного рефлекса. В психологии заметный след оставила его концепция «психофизического параллелизма». По физике и космологии он написал «Трактат о свете», «Диоптрику», «Метеоры». В философии эпохальную славу снискали многие его произведения и среди них – самый драгоценный камень в наследии, завещанном мыслителем, – книга «Рассуждение о методе».