В любом перечне великих атлетов перст истории останавливается на имени Горди Хоу дольше, чем на любом другом. Почти пять десятилетий этот опровергатель закона средних величин хотел лишь того, чего мог добиться. А добился он многого, о чем свидетельствуют столбцы и колонки чисел и точные цифры, называемые статистикой.

Целых тридцать два года, начиная с молодых лет в Детройте до последнего «ура» в Хартфорде, когда зрители выражали свою благодарность последнему представителю ушедшего поколения, Хоу доказывал ошибочность календаря.

Этот хоккейный титан, весивший 93 килограмма в 1946-м, когда он вломился в НХЛ, и 93 кг в 1980-м, когда он оставил спорт, побил все существующие в хоккее рекорды, набрав больше всех очков, передач и голов, проведя более всех игр и даже получив наибольшее количество швов и серьезных травм. Цена ему настолько велика, что премьер-министр Канады называл его «Мистер Хоккей», а Бобби Халл признавал: «Мне хотелось бы обладать половиной достоинств Горди».

Тренеры НХЛ называли Хоу «самым умным игроком, самым лучшим распасовщиком, самым лучшим дриблером». Но наиболее важным компонентом его гения была грубость. Как сказал когда-то один из соперников: «У него было все, чем должен был обладать идеальный хоккеист. Он говорит негромко и задумчиво. Но он же является самым коварным, жестоким и подлым игроком, какого я когда-либо встречал в хоккее».

Те, кто развенчивает или превосходит легенду, всегда вынуждены довольствоваться вторыми местами — после тех, кого они сбросили с пьедестала. Примером здесь могут служить Джин Танни, победивший Джека Демпси и навсегда растворившийся в тени; Хэнк Аарон, превысивший рекорд Бейба Рата по пробежкам на базу, но тем не менее так и оставшийся на второй роли; и если вернуться к нашему биографическому обзору, Джек Никлаус, которому суждено вечно пребывать в тени Арнольда Палмера.

Чтобы доказать это, обратимся к открытому первенству США 1962 года, которое было разыграно в Оукмонте, Пенсильвания, можно сказать — на заднем дворе Арни. Находящийся на самой вершине правления король, только что удостоенный третьего титула «Мастерс», вернулся домой за победой, которая, по мнению многочисленных и пылких сторонников Арни, должна была сама упасть в руки их героя. Но судьба распорядилась, чтобы на сей раз Палмер получил достойного соперника в лице Джека Никлауса.

На Никлауса, звезду студенческого спорта из Огайо и двукратного чемпиона страны среди любителей, стоило посмотреть. Пузатый, с чревом, переползающим через брючный ремень, с багровой, похожей на переспелый помидор физиономией под коротко стриженными песочными волосами, Никлаус в точности оправдывал свое прозвище «Пузан». Не стремившийся следовать требованиям моды, Никлаус носил одежду, которая не соблазнила бы ни одного респектабельного тряпичника, предпочитая, как заметил один из обозревателей, «исключительно больничные цвета», брюки его пузырились на коленях, рубашка выбивалась из-под пояса наружу. По всем понятиям, облик его тянул разве что на любителя воскресного гольфа.

Как правило, жизнь великих атлетов начинается с трудностей, им приходится бороться, ступенька за ступенькой подниматься по лестнице успеха. Билл Тилден являлся исключением из этого правила: этот человек родился не только с серебряной ложкой во рту, но и с серебряной ракеткой под мышкой. Он родился в мире укороченных имен и длинных сигар, «400» , серебряных обеденных сервизов — в мире важных шишек, оперы, клубов Унион-лиги и любимого времяпрепровождения — тенниса.

Известные под именем «Очень богатых», они со всем усердием поддерживали травяные корты — такие как «Ньюпорт Казино» и прочие укрепленные галереи искусства, где членство стоит 500 долларов, но поддержание имиджа может обойтись в целое состояние. Эти хранители теннисного огня, эта элита боялись допускать обычных горожан в свои клубные заведения и видели в открытии игры для масс что-то недопустимое. Молодой Билл Тилден являлся частью этого замкнутого мирка, свой первый теннисный турнир он выиграл в возрасте семи лет в «Онтеора Клуб», Нью-Йорк, расположенном прямо перед галереей, содержащей многие из так называемых шедевров эпохи, в том числе прославленную актрису Мод Адамс.

Оскар Палмер Робертсон сделал для баскетбола то, что Дега сделал для балерин, Ван Гог для подсолнечников, а Уорхол для консервных банок. Искусный художник, палитра которого обладала невероятным обилием красок, Робертсон мог не экономить их, создавая от игры к игре новые шедевры.

Человек, которого звали «Большим О», был наиболее разносторонним среди всех выходивших на площадку игроков, представляя собой идеального до последней черточки баскетболиста, обладавшего набором достоинств, значительно превосходящих все, что обычно выпадает на долю одного атлета. Вырисовывая картинку с той точностью, которую можно позволить себе в энциклопедическом издании, можно сказать, что Робертсон обладал не только убийственно точным броском, но и способностью создать самую выгодную возможность для себя и для своих товарищей по команде точными пасами к корзине или сетью передач, когда мяч снует по площадке точно нитка за иголкой. В обороне он умел работать на подборе не хуже любого нападающего и действовать как защитник с большой буквы. Вот вам облик идеального игрока.

Ред Ауэрбах, начинавший во времена, последовавшие сразу после того как Адам услышал голос разносчика яблок, сказал о талантах Робертсона: «Он настолько велик, что это даже пугает меня. Рядом с ним некого поставить». А его тренер, легендарный Джо Лапчик, однажды сказал: «Такого, как он, никогда не было».

Великий атлет всегда опережает свое время. Или отстает от него. Ред Грейндж своему времени соответствовал.

Его можно назвать наполовину человеком, наполовину мифом. Весь вопрос заключается в том, какую именно половину его составлял миф? В веке, изобиловавшем героями, Гарольд Эдвард Грейндж казался выше многих и бежал он быстрее всех. Следуя примеру Фрэнка Мерривела, он заставил невозможное казаться возможным, а просто возможное стало в его руках весьма вероятным. Эпическое величие этого человека с футбольным мячом под мышкой рождало разные прозвища в странной манере, присущей двухцентовым спортивным изданиям двадцатых годов, живописавшим деяния спортивных звезд тех лет. Его звали то «Скачущим Призраком», то «Летучим Ужасом», то «Уитонским мороженщиком», и просто стариной Редом — из-за буйных рыжих волос цвета продымленной пенковой трубки. Грейндж сфокусировал внимание нации на спорте, который до его появления считался разве что наполнителем газетных страниц между бейсбольными сезонами.

Выросший в Уитонской средней школе, Иллинойс, молодой Гарольд Грейндж представлял собой молодца ростом в 179 см и весом в 78 килограммов, свободно уходившего от приближающихся защитников и добившегося 75 заносов за три года игры в университетском футболе. К этому следует добавить еще 82 очка после заносов, и получим невероятные 532 набранных им очка. И словно ему этого было мало, Грейндж так же блистал в баскетболе, бейсболе и легкой атлетике.

Тай Кобб исповедовал теорию, утверждающую, что «бейсбол отчасти сродни войне». Так он и играл — негодуя, охваченный неутолимым гневом и пылающей яростью.

Какой-нибудь грошовый психолог назвал бы такую устремленность его души соревновательной паранойей или даже манией величия. Но дело не в том — жизнь Тая Кобба была сродни современной версии греческой трагедии. Точнее, горечь, питавшая наполнявших его душу демонов, была рождена семейной трагедией, случившейся, когда мать молодого Тайруса приняла его отца за лезущего в окно спальни грабителя и выстрелом уложила его на месте. Рана так и осталась навсегда открытой, и Кобб играл каждую из 3033 своих игр с тлеющими в груди угольями, выходя на поле как на свою последнюю битву, кипя и бурля внутренним волнением.

Терзая обнаженные нервы своей души, Кобб вел на поле «войну», не забывая при этом сокрушать рекорды. Долгий перечень достижений Кобба включал: двенадцать чемпионских титулов по бэттингу, причем восемь из них были завоеваны последовательно; рекордное количество игр; высочайший показатель по бэттингу за всю карьеру (0,367); двадцать три последовательных сезона по 0,300; наибольшее количество результативных пробежек и так далее, и так далее. Уйдя из бейсбола в 1928-м, он оставил девяносто рекордов.

«Я не знаю ни одного человека на свете, который может сказать что-нибудь плохое о Джекки», — сказал Фред Томпсон, выполнявший обязанности помощника тренера женской легкоатлетической команды на Олимпийских играх 1988 года. Валери Бриско, давняя подружка Джойнер-Керси и трехкратная олимпийская чемпионка добавила: «После Олимпиады (1984), когда мне пришлось тяжко, Джекки всегда присылала мне подбадривающие открытки и письма».

Такая доброта была выкована в кузнице ее души в раннем возрасте матерью, хотевшей для дочери того, чего у нее самой никогда не было. Названная Жаклин — в честь первой леди Соединенных Штатов — заботами собственной бабушки, которая не сомневалась в том что «однажды эта девочка станет первой леди в каком-нибудь деле», молодая Джекки получила в свои руки моральный компас, настроенный матерью на верный курс: следует всегда быть доброй с людьми и знать, что одна-единственная ошибка может иметь сокрушительные последствия.

Первое было несложно — в отличие от последнего. Особенно в городке Ист-Сент-Луис, Иллинойс. Бездействующие фабрики, обветшавшие дома, загруженные склады. Ист-Сент-Луис не был городом настоящего и в еще меньшей степени будущего, и главным ощущавшимся в нем стремлением было стремление покориться давлению улицы, где одних испорченных детей до бесконечности сменяют другие, где нужно отойти на пять кварталов, чтобы убраться подальше от места преступления. В раннем возрасте Джекки вместе с братом Элом, олимпийским чемпионом 1984 года в тройном прыжке решили что «когда-нибудь мы сделаем это — мы победим». И они решили выбрать спорт.

Отчасти шоумен, отчасти менеджер, а в целом чемпион, Мохаммед Али был в боксе — нет, точнее в мире — чем-то вроде Гаммельнского Крысолова, всегда возглавлявшего собственное шествие во главе отряда поклонников, и так было и в шестидесятых, и в семидесятых годах.

Появившись на сцене в ту пору, когда о чемпионатах мира в тяжелом весе — да, пожалуй, и обо всем боксе — услыхать можно было нечасто, этот юноша, звавшийся Кассиусом Марцеллусом Клеем первую половину своей жизни, доказал, что обаяние впечатляет не менее, чем талант, всего за какие-то три года став самой знаменитой и яркой фигурой в мире спорта. Он выхаживал с видом карнавального актера и считал славу своей собственностью до такой степени, что сам присвоил себе титул «Величайшего», который многие готовы были отдать этому бойцу после двух кряду побед над, казалось бы, непобедимым Сонни Листоном.

Добавляя словесные выпады к удивительной быстроте на ринге, Али внес в бокс некую театральную нотку, и от его «трепотни» головы противников кружились не хуже, чем от ударов.

Молодой Мейз, когда ему стукнуло двадцать лет и две недели, был принят в команду «Нью-Йорк Джайентс» («Гиганты») 25 мая 1951 года, прихватив с собой из Миннеаполиса в среднем 0,477 на бите плюс надежду на то, что он каким-нибудь образом сумеет снова поднять эту команду к высотам. Дело в том, что «Джайентс» были в ту пору гигантами лишь по названию.

Если послушать разглагольствования менеджера Лео Дюрочера, повествующего о явлении Мейза, можно подумать, что Мейзу был гарантирован прямой — без единой игры — проезд до Куперстауна . Однако в трех своих первых играх будущий герой «Джайентс» не взял ни единого очка. Потом, в своей четвертой игре на тринадцатой подаче, Мейз, стоя перед будущим персонажем Зала славы Уоррена Спана, отправил мяч вверх по восходящей дуге над крышей стадиона «Поло Граундс», а диктор Расс Ходжес проводил его следующими словами: «Ну пока, бэби».

Медленно, но верно Мейз стал набивать своей битой целую кучу очков. И «Джайентс» начали гонку за лидером.

Нурми впервые появился на спортивной арене в 1920 году на летних Олимпийских играх в Антверпене: двадцатитрехлетний стайер, грудь колесом, нелюбопытные глаза, заостренные, словно у эльфа, уши и бесстрастное лицо, обладателя которого явно невозможно чем-либо удивить. Однако не облик его, а манера соревноваться привлекли внимание международной спортивной общественности, его целеустремленный бег, прямая спина и шея, размеренный шаг — до последнего мгновения перед финишем, когда он срывался в финальный спурт, словно гончая, наконец увидевшая кролика.

Нурми проиграл первый вид своей олимпийской программы, забег на 5000 метров, по неопытности позволив французу Жозефу Гийемо диктовать темп и обойти себя на финишной прямой. Через три дня Нурми получил возможность возместить потерянное на дистанции 10000 метров. Стоявший в высоком старте возле Гийемо Нурми проворонил старт, с которого первым ушел шотландец Джеймс Уилсон, смотревший вперед с видом человека, не желавшего, чтобы его отвлекали. Однако за два круга до финиша Нурми наконец вышел вперед, и, хотя Гийемо ненадолго обогнал его на последнем круге, финн предпринял новое усилие и опередил его на финише. За этим на играх 1920 года последовали еще два золота — в личном и командном кроссе на 10000 метров.

Орру было всего одиннадцать лет, когда «Бостон Брюинз» впервые заметили его. Но уже тогда они поняли, что судьба избрала этого молодого человека, что он является будущим команды, что из этого ребенка способен вырасти мужчина, который выведет ее из хоккейной глуши, где она теперь прозябала, что он сможет вновь вознести ее к славе прежних, еще не забытых лет — вспомним хотя бы Кубок Стенли и знаменитую «немецкую тройку»: Бауэра, Шидта и Думарта. Используя все хитрости, имеющиеся в его распоряжении, руководство «Брюинз» всеми правдами и неправдами добилось у Национальной хоккейной лиги права на приобретение этого вундеркинда.

В возрасте четырнадцати лет Орр был отправлен «Брюинз» в команду «Ошава Дженералз», принадлежавшую к хоккейной ассоциации Онтарио, и этот розовощекий юнец всем своим видом показывал, что, подобно какому-нибудь виртуозу из ковбоев, научившемуся ездить в седле раньше, чем ходить, знает, как надо играть в хоккей.

Карл Льюис никогда не считал, что не сумеет чего-либо сделать, ни одну гору он не находил слишком высокой для себя.

Родившийся в семье двух тренеров-бегунов, Фредерик Карлтон Льюис, подобно большинству таких сыновей, унаследовал «семейный бизнес». В возрасте десяти лет семейство Льюисов уже выпускало своего юного сына на детские легкоатлетические соревнования в краях, недалеких от места своего жительства в Виллингборо, Нью-Джерси. В одном из таких соревнований, матче, состоявшемся в Филадельфии, — просто камень запустить и мост переехать от дома, юный Карл победил в прыжке в длину, в своей «первой любви». По воле случая и судьбы медали в тот день вручал Джесси Оуэнс, ставший победителем в прыжках в длину на Берлинской Олимпиаде почти тридцать шесть лет назад. «Ты талантливый парень, — сказал легендарный чемпион мальчишке. — Ты невысок ростом, но победишь всех длинных ребят». А потом Оуэнс передал молодому человеку, который в свое время сделается столь же легендарным спортсменом, как и он сам, некогда полученный совет: «Преданность делу приносит свою награду».

Молодой Карл был наделен «преданностью делу», но роста ему все же не хватало, и он оставался «малышом» до пятнадцати лет. А потом начал расти, да так быстро, что ему пришлось один месяц даже ходить с костылями, чтобы организм сумел приноровиться к столь внушительной прибавке в росте. Когда его организм достиг «взрослого» роста, мастерство его выросло не пропорционально, а по экспоненте, и скоро он начал регулярно побеждать «рослых ребят», причем результат его в прыжке в длину к моменту окончания школы составил 26 футов 8 дюймов (8,12 м).