Занимаясь исследованиями западного мифа и символизма, Юнг развивал собственные оригинальные теории, связанные с индивидуацией или личностной интеграцией. И лишь потом, познакомившись с восточными традициями (а они произвели на него глубочайшее впечатление), Юнг впервые нашел подтверждение многих своих идей.
Оказалось, что восточные описания духовного роста, внутреннего психического развития во многом соответствуют процессу индивидуации, который Юнг наблюдал у своих западных пациентов. В частности, Юнг заинтересовался мандалой как образом самости и процесса индивидуации. («Мандала» на санскрите означает круг, то есть круглую конструкцию, или диаграмму, используемую в медитации и других духовных практиках.) Юнг обнаружил, что его пациенты спонтанно продуцируют изображения мандалы, хотя им и неизвестны восточное искусство и философия. Мандалы чаще появляются в рисунках пациентов, сделавших значительный прогресс в своей собственной индивидуации. Центр рисунка располагается возле самости, которая появляется, чтобы заменить ограниченное эго как центр личности, а круглая диаграмма как целое представляет баланс и порядок, развивающийся в душе как продолжение индивидуационного процесса.
«К целостности ведет множество окольных путей, но и самый короткий изобилует неверными поворотами» (Jung, 1961, р. 325).
Индия и индийская мысль оказали сильное влияние на идеи Юнга (Kakar, 1994), но он всегда очень внимательно относился к принципиальным различиям между восточными и западными путями индивидуации. Социальные и культурные рамки, в которых происходит процесс роста, сильно отличаются на Востоке и на Западе как превалирующими установками по отношению к понятию индивидуации, так и личностями тех, кто активно стремится к индивидуации как к цели.

Исследуя западноевропейские традиции, связанные с развитием сознания, Юнг в первую очередь интересовался символами и понятиями, используемыми для описания этого процесса. Особо ценными стали для него идеи гностицизма — философского учения, появившегося во времена раннего христианства (см. Segal, Singer & Strein, 1995). Кроме того, Юнг фактически открыл для современной культуры западную литературу по алхимии, долгое время отвергавшуюся как мистический, донаучный нонсенс. Он интерпретировал тексты алхимических трактатов как наставления о внутреннем изменении и очищении личности, замаскированные в химические и магические метафоры: «Только познакомившись с алхимией, я понял, что бессознательное — это процесс и что психика трансформирована и развита благодаря родству эго и содержания бессознательного» (Jung, 1936 b, p. 482). Юнг интерпретировал трансформацию основных металлов в золото как метафору перерождения личности и сознания в процессе индивидуации.

Разочарованный ортодоксальной направленностью книг по теологии, которые читал его отец, Юнг очень рано начал искать путь, который помог бы понять Бога и Его Творение. Мать предложила ему почитать «Фауста» Гете. Трудно переоценить влияние этого произведения на понимание Юнгом человеческой психики и власти зла, связи личностного роста и самопонимания. Жадный до знаний студент, Юнг скоро стал весьма начитанным в области философии и литературы.
Ницше также оказал глубокое влияние на Юнга, который чувствовал, что работы Ницше полны удивительного психологизма, даже несмотря на то, что ницшеанское очарование властью слегка затмевало образ свободного, зрелого человека. Для Юнга Ницше и Фрейд стали представителями двух величайших тем в западной культуре — темы власти и темы любви. Тем не менее он чувствовал, что философы так глубоко погрузились в свои темы, что практически поглощены ими.
«Когда люди говорят, что я благоразумный человек или мудрец, я не могу принять этого. Однажды какой-то прохожий зачерпнул полную шляпу воды из реки. Чему это равносильно? Я не эта река. Я на реке, но я ничего не делаю» (Jung, 1961, р. 355).

Хотя до встречи с Фрейдом Юнг уже был практикующим психиатром, теории Фрейда оказали на него сильнейшее влияние. «Толкование сновидений» Фрейда (1900) вдохновило Юнга опробовать свой собственный подход к сновидению и анализу символов. Предложенные Фрейдом теории бессознательных процессов помогли Юнгу сформировать новые представления о возможностях систематического анализа динамики психических функций — Юнг не доверял поверхностным схемам классификации, принятым в психиатрии того времени.
Признавая бесспорные достижения Фрейда в сфере психопатологии, Юнг, однако, склонялся к мнению, что его собственные теоретические работы в большей степени должны быть нацелены на вопросы, касающиеся индивидуации и позитивного роста личности. Юнг писал:
«Величайшее достижение Фрейда, вероятно, состоит в его внимательности к страдающим неврозами пациентам и в проникновении в их своеобразную индивидуальную психологию. Он имел мужество дать этому фактическое подтверждение и на этом пути был способен проникать в истинную психологию своих пациентов... Благодаря определению сновидений как важнейшего источника информации, связанного с бессознательными процессами, Фрейд вернул человечеству орудие, казавшееся безвозвратно утерянным» (1961, р. 168-169).
Юнгом была сформулирована теория личного и коллективного бессознательного. Личное бессознательное состоит из забытых воспоминаний, подавленного опыта и сублимированных восприятий. Такая концепция сродни фрейдовскому понятию бессознательного.
Содержание коллективного бессознательного, известного также как безличное или трансперсональное бессознательное, является универсальным и не имеет корней в нашем личном опыте. Эта концепция является, вероятно, величайшим отступлением Юнга от Фрейда и его наиболее значительным вкладом в психологию (см. «Основные понятия» в этой главе).
«Бессознательное нельзя считать пустым мешком, в котором содержится отказ от сознательного... Это — другая половина живой души» (Jung, 1963, р. 143).

Любая теория лучше всего понимается в контексте мировоззрения теоретика. Теория Юнга — не исключение. Так, подходящим началом для нашего изучения Юнга является рассмотрение личностных, исторических и культурных влияний, которые его коснулись.
Карл Густав Юнг родился в Швейцарии 26 июля 1875 года. До 9 лет, т. е. до рождения его сестры, Юнг приобрел опыт детства отчасти изолированного, которое он заполнял уединенной игрой и богатым внутренним миром: «Я не хотел, чтобы меня беспокоили (во время игры). Я был глубоко поглощен игрой и терпеть не мог, когда на меня смотрели» (1961, р. 18). Его отец был пастором Швейцарской реформатской церкви и знатоком азиатских языков. Уже в детстве Юнг живо интересовался религиозными и духовными проблемами. В своей автобиографии «Воспоминания, сновидения, размышления» (1961) Юнг рассказывает о двух ярких опытах, оказавших сильное влияние на его отношение к религии. В возрасте между тремя и четырьмя годами он увидел во сне ужасающий фаллический образ, стоящий на троне в подземелье. Сон преследовал Юнга спустя годы. Через несколько лет он понял, что образ был ритуальным фаллосом; он представлял собой скрытого, «подземного Бога», еще более страшного, еще более реального и еще более значительного для Юнга, чем традиционные церковные образы Иисуса. Второй опыт случился, когда Юнгу было 11 лет. Он пришел из школы в полдень и увидел солнце, сверкающее на крыше Базельской церкви. Он размышлял о красоте мира, великолепии церкви и могуществе Бога, сидящего на небе на золотом троне. И вот внезапно Юнгу пришла на ум мысль настолько кощунственная, что он пришел в ужас. Он отчаянно боролся несколько дней, чтобы подавить запретную мысль. Наконец Юнг сдался: он видел красивый кафедральный собор, и Бог восседал на своем троне над миром, и из-под трона валились экскременты и падали на крышу собора, заваливая ее и разрушая стены.

Карл Густав Юнг — один из самых значительных, самых сложных и самых спорных теоретиков психологии. Юнгианская психология фокусируется на установлении и формировании связей между процессами сознания и бессознательного. Диалог между сознательными и бессознательными аспектами психики обогащает личность, и Юнг верил, что без этого диалога процессы бессознательного могут ослабить личность и подвергнуть ее опасности.
В этой главе мы уделим серьезное внимание основным понятиям юнгианской психологии и рассмотрим некоторые краткие ссылки на ее философские обоснования. Мы будем использовать такие понятия, как индивидуация, архетип, природа символического, структура психики по Юнгу, которая включает эго, тень, аниму/анимус и самость.
«Все в бессознательном стремится к внешним проявлениям, и личность также имеет сильное желание развиваться с учетом своего бессознательного и приобретать свой собственный опыт целостности» (Jung, 1961, р. 3).
Одно из основных понятий у Юнга — индивидуация. Этим термином он обозначал процесс личностного развития, что подразумевает установление связей между эго и самостью. Эго является центром сознания; самость — ядром психики вообще, включая и сознание, и бессознательное. Согласно Юнгу, сознание и бессознательное постоянно взаимодействуют. Они существуют не отдельно друг от друга, а являются как два звена единой системы. Индивидуация есть процесс развития целостности путем интеграции разнообразных частей психики.
Юнгианский анализ человеческой природы включает исследования религий Востока и Запада, алхимии, парапсихологии и мифологии. Первоначально влияние Юнга на философов, фольклористов и писателей было заметнее, чем влияние на психологов или психиатров. Однако сегодня возрастание интереса ко всему, что относится к человеческому сознанию и человеческим возможностям, обусловило и возрождение интереса к идеям Юнга.

Я хочу поговорить о нынешнем развитии гуманистической психологии. У нас ушло много времени на то, чтобы развенчать весь этот фрейдовский вздор, и теперь мы вступаем в новую и более опасную фазу. Мы вступаем в фазу «обращающих»: обращайтесь к мгновенному излечению, мгновенной радости, мгновенному чувственному восприятию. Мы вступаем в фазу знахарей и шаманов, которые считают, что если вы совершили некий прорыв, то вы излечились — невзирая ни на какие требования роста, невзирая ни на какой реальный потенциал, врожденные качества каждого из нас. Если это становится причудой, то это не опаснее для психологии, чем лежание на кушетке в течение года, десятилетия, века. По крайней мере, ущерб, который мы терпели при психоанализе, почти не сказывается на пациенте, за исключением того, что делает последнего все более и более мертвым. Это не столь предосудительно, как наше быстрое, быстрое, быстрое средство...
По-видимому, блокирующей преградой является тревога. Всегда тревога. Разумеется, вы тревожитесь, если вам приходится осваивать новый способ поведения, а психиатры обычно опасаются тревоги. Они не знают, что такое тревога. Тревога — это возбуждение, сила жизни, которую мы несем в себе и которая застаивается, если мы испытываем неуверенность в отношении той роли, которую должны играть. Если мы не знаем, удостоят ли нас аплодисментами или гнилыми помидорами, мы колеблемся, в результате чего сердце начинает стучать, наше возбуждение не может полностью вылиться в действие, и нас охватывает страх перед залом. Поэтому формула тревоги очень проста: тревога — это разрыв между сейчас и тогда. Если вы находитесь в «сейчас», вы не можете испытывать тревогу, поскольку возбуждение немедленно выливается в непрерывное спонтанное действие. Если вы находитесь в «сейчас», вы демонстрируете творческие способности и изобретательность. Если ваши чувства наготове, если ваши глаза и уши раскрыты, как у любого маленького ребенка, вы находите решение.
Прорыв к спонтанности, к поддержанию целостности нашей личности — да, да, да...

Нашей целью было психоаналитическое обучение — такое, которое предотвращало бы невроз. Мы никогда не отказывались от попыток достичь этой цели, какими бы неприятными и сбивающими с толку ни оказывались порою их результаты... В то время, когда психоанализ уделял большое внимание провоцирующему влиянию того обстоятельства, что дети спят в одной постели с родителями, и травматических последствий наблюдения половых сношений между родителями, последних предупреждали, чтобы они избегали телесной близости со своими детьми и не совершали половые акты в присутствии даже самых маленьких. Когда в ходе анализа взрослых было доказано, что виною многих интеллектуальных проблем было утаивание сексуальной информации, рекомендовалось полное сексуальное просвещение в раннем возрасте. Когда было установлено, что истерические симптомы, фригидность, импотенция и т. д. вызваны запретами и последующим подавлением сексуального влечения в детстве, психоаналитическое воспитание включило в свою программу снисходительную и разрешительную установку в отношении проявления инфантильной, прегенитальной сексуальности. Когда новая теория инстинктов придала агрессии статус базового влечения, терпимость была перенесена также на ранние откровенно враждебные реакции ребенка, его желания смерти родителей и своих братьев и сестер. Когда было признано, что тревога играет центральную роль в образовании симптомов, были приложены все усилия, чтобы уменьшить страх ребенка перед родительским авторитетом. Когда было показано, что чувство вины коррелирует с напряжением между внутренними силами, за этим последовал запрет всех воспитательных мер, которые могли продуцировать строгое суперэго. Когда новый структурный взгляд на личность возложил ответственность за сохранение внутреннего равновесия на эго, это вылилось в необходимость взращивания в ребенке сил эго, достаточно мощных, чтобы противостоять давлению влечений. Наконец, в наше время, когда аналитические исследования были перенесены на самые ранние события первого года жизни и высветили их важность, эти специфические идеи преобразуются в новые и в некоторых отношениях революционные приемы ухода за младенцами.

Когда я говорю о успешном защитном механизме, то смотрю на него с точки зрения эго. Если эго защищает себя успешно, это означает, что оно достигает своей цели, состоящей в том, чтобы не позволить запретному импульсу проникнуть в сознание, и что оно избавляется от тревоги, связанной с этим процессом, и какого бы то ни было чувства неудовольствия. Такая защита является успешной, хотя она и может иметь нежелательные последствия для здоровья и дальнейшего развития. Но, с точки зрения самозащиты, эта операция успешна. Скажем, если на вас кто-то нападает, и вы убиваете этого человека, ваши защитные действия оказываются весьма эффективными, но они могут вызвать неодобрение и иметь для вас неприятные последствия. Все зависит от вашей точки зрения (A. Freud in: Sandler, 1985, p. 194).

Подростки исключительно эгоистичны. Они рассматривают себя в качестве центра Вселенной и единственного объекта интереса, но при этом ни в какой другой период своей последующей жизни они неспособны на столь большое самопожертвование и преданность. Они завязывают необычайно страстные любовные отношения, чтобы оборвать их столь же внезапно, как начали. С одной стороны, они с энтузиазмом включаются в жизнь общества, а с другой — находятся во власти сильного желания уединиться. Они колеблются между слепой покорностью ими же выбранному лидеру и открытым вызовом всякому авторитету. Они себялюбивы и практичны и в то же время полны возвышенных идей. Они ведут аскетический образ жизни, но внезапно начинают потакать своим самым примитивным инстинктам. Временами их отношение к другим людям отличается грубостью и невнимательностью, однако сами они крайне обидчивы. Их настроение варьирует между легкомысленным оптимизмом и мрачнейшим пессимизмом. Иногда они работают с неутомимым энтузиазмом, а в другие моменты они ленивы и апатичны

Во время работы со своими клиентами Перлсы установили, что их теоретические идеи начинают отклоняться от фрейдистских концепций. По мере того как они все дальше уходили от Фрейда, их терапевтическая практика изменялась, и в конце концов они разработали совершенно новый способ работы со снами и их понимания.
«Устарели не открытия Фрейда, а его философия и практические приемы» (F. Perls, 1969 b, p. 14).
За рамками психоанализа Фрейда
Первая книга Фрица Перлса Ego, Hunger and Aggression («Эго, желание и агрессия) должна была явиться продолжением трудов Фрейда, а вовсе не предлагать какую-то новую теорию личности. Разногласия Перлсов с Фрейдом касались главным образом методов психотерапевтического лечения Фрейда, а не его теоретических толкований.
Сначала новаторство Перлсов выразилось в их отношении к созданной Фрейдом теории импульсов и либидо. Для них импульсы были не основополагающими влечениями, управляющими человеческим поведением, а выражением биологических и эмоциональных потребностей. Перлсы предположили, что психоаналитические методы интерпретации и свободных ассоциаций позволяют избежать непосредственного опыта и, следовательно, являются нерациональными и зачастую неэффективными методами самоизучения.
Они также не были согласны с предположением Фрейда, что наиболее важной терапевтической задачей является высвобождение вытесненного материала, после чего проработка и ассимиляция последнего может произойти естественным образом. Перлсы полагали, что каждый индивид лишь в силу своего существования обладает обилием материала, с которым можно работать в терапии. Труднейшей и важнейшей задачей является сам процесс ассимиляции — интегрирование ранее интроецированных качеств, привычек, установок и моделей поведения.

Перлсы полагали, что сужение эмоций является коренной причиной всех невротических состояний. Если выражение эмоций подавлено, тревога усиливает тревогу. Охваченные тревогой люди пытаются десенсибилизировать свою сенсорную систему, с тем чтобы снять возникшее напряжение. В этот момент и развиваются такие симптомы, как фригидность или фобическая реакция — то, что Фриц Перлс назвал «дырами в нашей личности». Эта эмоциональная десенсибилизация ведет к уходу от осознания, что, в свою очередь, создает слои невроза (layers of neurosis), которые сохраняются с помощью нескольких типов невротических механизмов.
«Эмоции — это сама наша жизнь... Эмоции — это язык организма; они модифицируют базовое возбуждение в соответствии с ситуацией, которая должна быть разрешена» (F. Perls, 1973, р. 23).
Слои невроза
Фриц Перлс предположил, что невроз можно в целом рассматривать в виде пятислойной структуры и что рост личности и конечное освобождение от невроза происходят посредством прохождения через эти пять слоев. Первый из слоев невроза — слой клише, или слой символьного существования (token existence). Он включает в себя такие символы контакта, как довольно бессодержательные выражения «доброе утро», «привет» и «хорошая погода, не правда ли?» Второй слой — ролевой (role), или игровой (game-playing). Это слой «как бы», где мы делаем вид, что являемся человеком, которым нам более всего хотелось бы быть, например неизменно компетентным руководящим работником, вечно милой молоденькой девушкой или очень важной особой.
Перлс полагал, что после того, как мы реорганизовали эти два слоя, мы достигаем тупикового (impasse) слоя, также называемого слоем антисуществования (antiexistence) или слоем фобического ухода (phobic avoidance).