Эти машины применяются в тестоприготовительных агрегатах непрерывного действия. Машины Х-12Д, Х-26А, И8-ХТА-12/1 по принципу действия аналогичны, по конструкции различаются незначительно.

Выпускаемая в настоящее время И8-ХТА-12/1 имеет два вала с частотой вращения 56,3 об/мин и мощность электродвигателя N = 4 кВт.

Машина состоит из корытообразной емкости, изготовленной из нержавеющей стали, вала с лопастями, расположенными по винтовой линии и под углом к оси вала, крышки и привода.

Наклон лопаток необходим для передвижения теста вдоль оси машины, расположение лопаток по винтовой линии обеспечивает равномерную нагрузку на рабочих органах и приводе машины. Наклон лопаток (угол) может изменяться для регулирования интенсивности замеса и производительности машины.

Для интенсивного замеса может использоваться тестомесильная машина непрерывного действия Р3-ХТО. Она имеет две камеры смешивания со своими месильными органами и приводами. Во второй камере (камере окончательного замеса и пластификации) установлен пластификатор, состоящий из двух роторов и механизма их выдвижения для очистки.

Это машины Т1-ХТ2А (Стандарт), А2-ХТ2Б, разработанные на базе ТПИ новые Р3-ХТИ и Ш2-ХТА, для плотного теста ТМ-63М и др. Тестомесильная машина Т1-ХТ2А выпускается вместо машины «Стандарт», предназначена для замеса опары (закваски) и теста в подкатных дежах Т1-ХТД емкостью 330 л.

Достоинством машины является ее универсальность (замешивают даже халву). Недостатком - ручной труд для перекатывания деж, потребность заглубления пола для привода площадки и необходимость специального пола (обычно металлические плиты) для перекатывания дежи.

Месильная машина А2-ХТ2-Б предназначена для замеса пшеничного и ржано-пшеничного теста в невращающихся, подкатных дежах. Планетарное вращение месильного органа имеет и машина ТМД-330. Она предназначена для порционного замеса теста из пшеничной и ржаной муки в невращающейся подкатной деже.

Машина смонтирована на чугунном основании. На основании с двух сторон имеются наклонные площадки под ходовые колеса дежи, а в передней фигурный паз для направляющего ролика. Для закрепления дежи на плите предусмотрен кронштейн под ловитель дежи.

В траверсе машины расположены механизмы подъема и вращения месильного органа. Подъемный месильный орган имеет планетарное вращение. Хвостовик месильного органа выполнен в виде спирали из нержавеющей стали. Предусмотрена автоматическая остановка хвостовика месильного органа в определенном секторе дежи с его последующим автоматическим подъемом.

Тестомесильные машины применяются на предприятиях хлебопекарной и макаронной промышленности для замеса полуфабрикатов и теста. Процесс замеса заключается в смешивании составных частей теста (муки, воды, дрожжей, соли, сахара, масла и других продуктов в однородную массу, придании этой массы необходимых физико-механических свойств и насыщении ее воздухом с целью создания благоприятных условий для брожения).

Замес не является простым механическим процессом; он сопровождается биохимическими и коллоидными явлениями и повышением температуры теста, при переходе механической энергии в тепловую. Сам процесс можно условно подразделить на три стадии — предварительное смешивание; собственно замес и пластификация.

Таким образом, время замеса, интенсивность, определяются сортом хлеба качеством муки и добавленными компонентами.

К классификации месильных машин.

По роду работы месильные машины делят на машины периодического и непрерывного действия. Первые имеют стационарные месильные емкости (дежи) и сменные (подкатные дежи). Дежи бывают неподвижными, со свободным и принудительным вращением.

В зависимости от интенсивности воздействия рабочего органа на обрабатываемую массу месильные машины делятся на три группы:

Критерий практики носит абсолютный характер, потому что остальные способы проверки истинности познания не могут решить этой задачи столь же убедительно. Вместе с тем, практика как критерий истины относительна — ведь сегодняшние возможности практики, техники не всесильны; каких-то предположений мы пока не можем проверить немедленно; в будущем, когда практика усовершенствуется, такая возможность появится. Так, будем надеяться, произойдет с вакцинами, лекарствами от неизлечимых пока заболеваний типа рака, СПИДа, вирусов вроде «Эболы», нетипичной пневмонии, «куриного гриппа» и т.п. (т.е. подтвердится правильность тех или иных направлений в их разработке).
Отмеченные аспекты тесной взаимосвязи теории и практики не должны заслонять в наших глазах их автономии, доходящей в каких-то моментах до суверенности. У практики и познания, в общем, разные зада чи. Практик вовлечён в бурный поток событий, исследователь же на время выпадает из них и, как бы сидя на обочине, наблюдает жизнь, раздумывает о ней. Практика не может ждать, пока познание какого-то вопроса закон- чится; ей надо действовать здесь и сейчас. Допустим, пока у медицины нет надёжных препаратов от той или иной болезни, ей приходится применять паллиативные средства. У целого ряда человеческих занятий просто нет и быть не может законченной теории, цельного знания — иначе бы они про- сто потеряли смысл (спорт, другие игры, война, любовь и т.п. — весь их смысл как раз в неполной определённости результата, ловле подходящего случая. Яркие иллюстрации тому абсурдистские фильмы последних лет; американские (вроде «Криминального чтива» Квентина Тарантино), анг- лийские (Гая Ричи — «Карты, деньги, два ствола», «Большой куш»); фран- цузские (вроде «Добермана»); немецкие (типа «Достучаться до небес»);
русские («Особенности национальной охоты») и т.п.; даже мексиканские («Десперадо»); и т.п.

Практика и познание связаны между собой по нескольким основным направлениям. Во-первых, практика — источник и движущая сила познания. Это означает, что в области практики неизбежно и постоянно возникают задачи для дальнейшего познания и одновременно накапливается материал для их решения, который, в конечном счёте, познание призвано обобщить. Скажем, медицина как прикладная область познания, пограничная между теорией и практикой, изобретает способы облегчения страданий больных людей, излечения их недугов, черпая информацию из наблюдений над больными же (или их моделями — подопытными животными).
Во-вторых, практика — конечная цель познания. Рано или поздно, большинство полученных людьми знаний послужит их потребностям. Допустим, химия и физика начинались в XVIII–XIX вв. из бескорыстного интереса естествоиспытателей к тайнам природы. Но уже через несколько десятилетий их открытия позволили изобрести паровой двигатель, лампочку накаливания, стиральные порошки, новые материалы и источники энер- гии, бесконечное множество других полезных каждому человеку вещей.

Впрочем, и сама бытовая повседневность неоднородна. Начинаясь и оконтуриваясь постоянными, либо регулярными, относительно спокойными моментами жизнебытия, она рано или поздно являет внутри себя моменты эпизодически-случайные, даже инновационные, более или менее бурные, вплоть до рубежных для существования того же самого обывателя и его окружения. В результате в общем плавное, плановое течение обычной жизни то и дело прерывается так или иначе фатальными вызовами личности и группе, куда она входит; крайними состояниями их духа и тел. Для общего названия таких вызовов повседневности изнутри неё самой предлагается вошедшее в моду у подростков и журналистов жаргонное словечко “экстрим”; он же, если точнее калькировать латинский корень этого неологизма, —экстрементальность, прежде всего, события в большинстве своём неизбежные и “плановые” у судьбы, но образующие в той или иной степени кризисные её фазы: рождение на свет Божий, половое созревание, выбор призвания, профессиональная состоятельность, бремя среднего возраста, ощущение одиночества (даже среди некиих близких); старость-дряхление; роды и климакс у женщин; инвалидность, наступающая рано или поздно; т.д. А также неординарные стороны жизни, вроде рождения ребёнка, любви-страсти, мук ревности, непримиримой вражды, пылкой дружбы, жесто- кого унивжения, лишения свободы; т.п. В особенности же — смерть близких людей и прежде всего своя собственная (точнее, моментное осознание её неизбежности, близости).

Тесно связанной, на поверхностный взгляд даже полностью совпадающей с обрядом формой в общем внеповседневной культуры, причем именно ритуальной, выступает праздник. Вроде бы любая его ипостась — от устроенной экспромтом дружеской пирушки до тщательно организованного юбилейного банкета или приёма “на высшем уровне”, субботней сельской свадьбы или ежегодного карнавала в Рио де Жанейро — предполагает некий сценарий, вытекающий из традиций народа, возможностей общественного слоя, состояния духовного климата эпохи. Только невменяемый хулиган (вроде пьяного Сергея Есенина, сдёргивавшего в гостях скатерть с праздничного стола или публично раздиравшего вечернее платье на Айседоре Дункан) способен нарушить, сорвать ход празднества (откуда его тогда безжалостно выкидывают, как Ноздрёва с губернаторского бала). “Коли пир — так пир горой...” (А.Н. Толстой).

Первой из ритуализированных оппозиций повседневности должен быть назван обряд как действия, направленные на символизацию (идейно-нравственное возвышение и меморацию) определенных моментов жизне-бытия личности и (чаще) коллектива, общины, сословно-профессионального «цеха». В большинстве случаев обрядность прямо или косвенно связана с религией, хотя и разного уровня (от примитивной магии язычества до рафинированного молебства мировых культов). Даже обмирщенные варианты обрядности наследуют религии и церкви структурно- функционально. Так появляются торжественные процедуры государственной регистрации новобрачных и новорожденных, свадебные, юбилейные мероприятия светского типа и т.д., вплоть до «гражданской панихиды» и внеконфесииональные формы погребения, украшения могилы, общения с нею ещё живых близких покойника.

Этимологически этот термин восходит (через прямой перевод латинского ritus — обряд, обычай) к идее порядка, точнее — более или менее сознательной упорядоченности, то есть заданности и повторительности каких-то моментов поведения животных и людей. Надо, как водится, различить его широкий (как правило, переносный) и узкий (собственный) смыслы. В первом ритуал будет означать все без исключения варианты как-то организованного, стандартизированного (обычаем, законом, привычкой, нуждой, престижем, ещё какой-то идеей или ценностью) поведения человека. В таком понимании ритуал заполоняет собой почти всё пространство человеческой жизни и превращается в своего рода социальный рефлекс, культурный инстинкт (спать, есть, одеваться, общаться, работать, отдыхать, любить, конфликтовать, болеть, даже умирать и т.д., и т.п. не как-нибудь, а более или менее строго определённым образом). В этом смысле ритуал совмещается с повседневностью — как её ментальная мат- рица, культуральная норма.
За рамками столь расширительно понятого ритуала останется немного — всякого рода экстравагантности и причуды, инициативы и вызовы традиции, то есть акты творчества и конфликты. С повседневной точки зрения — эпизоды социального «безумия» (у которого, впрочем, также имеется своя «логика», т.е. своего рода ритуалистика навыворот).

Типы практики как раз и определяются отмеченной пропорцией материального и идеального, объективного и субъективного в её составе. Первичный, базисный характер для самого существования человека и общества носит главным образом материальная практика. Это труд людей в промышленности и сельском хозяйстве, обширной сфере обслуживания, на транспорте и в строительстве, в торговле и средствах связи (включая электронные). Практичность этих видов деятельности очевидна — их результаты «сработаны весомо, грубо, зримо», как выразился поэт. Станочник на заводе, механизатор на пашне, доярка на ферме, водитель такси или дальнобойного грузовика, официант в ресторане или проводник в вагоне поезда, очень и очень многие т.п. лица (так называемые на зажиточном Западе «синие воротнички») образуют необозримую армию тружеников материального производства товаров и услуг.
Кроме так или иначе социализированной (обобществлённой), сюда же относится бытовая практика лично-семейного самообслуживания, ведения домашнего хозяйства. Эта, на первый взгляд тривиальная, работа прачки, няньки, повара, уборщицы, клоуна, чаще всего соединённых в одном и том же лице домашней хозяйки, образуют материальный фундамент всей остальной жизнедеятельности потребителей соответствующих про- дуктов домашнего труда.

В деятельности духовно-теоретической материальные орудия — не более чем подручные средства открытия истины, эмоцио- нального переживания, вообще достижения определённых состояний внутреннего мира человеческой души, сознания. Учёный, артист, священник — они по-разному, но взывают к внутреннему миру человека. Так, для поэта не слишком важно, на какой бумаге и какой ручкой записать стихи (своё последнее стихотворение Сергей Есенин начертал алмазным перстнем на ресторанном стекле). Материальные аксессуары субъектов духовной прак- тики заведомо вторичны по отношению к работе их мысли, фантазии, к их переживаниям. Главное — покорить своей мыслью или чувством души других людей.
Рынок профессий и услуг чем дальше, тем больше востребует самую разную продукцию практиков — и собранный на конвейере автомобиль, и очерк для газеты, и лекарственный препарат, и музыку в переходе метро, и сеанс врача-психоаналитика, и вкусную еду в национальном ресторане, и т.д., и т.п. Так что в конечном счёте можно (с известной долей условности и не боясь обвинений в цинизме, который как-никак лучше инфантилизма и паразитизма) считать практичным всё то, что продаётся на рынке товаров и услуг.

Компромиссную точку зрения на практику выразили основоположники прагматизма, ставшего официальной философией США. Основоположник прагматизма Чарлз Сандерс Пирс (1839–1914) в свою очередь усматривал сущность человека в действии (греч. pragma), деятельности (praxis). Однако желанный человеку результат деятельности понимается при этом шире, чем у богословов и революционеров. А именно, как успех в жизни, который предполагает как материальные, так и духовные блага. Практично поэтому такое мышление, которое обеспечивает успешное для данного субъекта действие. Практика сводится к выходу из проблемных ситуаций, вне зависимости от сферы их возникновения. В каком-то случае практичен даже отказ от прямого действия — во имя сохранения природы, памятника культуры или чего угодно ещё во внешнем или внутреннем мирах человека.
Как видно, известная доля истины содержится в каждом из отмеченных вариантов философии практики. Чтобы не растворить понятие практики в более широких понятиях деятельности, поведения, творчества, стоит сохранить за ним соответствующие отличия, которые укладываются в триаду категорий «цель — средство — результат».