В те времена мы повидали самых разных пациентов. Все они умерли. В большинстве случаев смертельным диагнозом стал рак различной локализации. Но что удивительно, мы не столкнулись с особенно тяжелыми проблемами во взаимоотношениях с больными. Наше отношение к ним было безусловным, полным доверия и любви. После того как мы выстраивали с пациентами позитивные отношения, уже от нас зависело, подтверждать им то, чего они так опасались. Естественно, что мы всегда оставляли открытой для надежды дверь. Однако не для необоснованной надежды, а лишь для той надежды, которая основывается на личной вере пациента в то, что ему, вероятно, станет лучше. Эта личная уверенность в возможном выздоровлении имела огромное терапевтическое воздействие. К тому же ни один пациент не отбрасывал надежды на то, что наука в любой момент может открыть нечто новое, разработать какой-нибудь новый медикамент.

Здесь я приведу отдельные высказывания больных, которые позволяют узнать их отношение к своему заболеванию и вероятной смерти. Один заболевший раком костей, конечности которого постепенно полностью парализовало, сообщил нам, что его болезнь началась с болей в правой лопатке, при этом ему сказали, что он страдает от артрита. Однако спустя два месяца пациент предположил, что маловероятно, что у него артрит, так как он уже столько времени находится в больнице, а ему становится все хуже. Никто не смог набраться смелости сообщить ему, что палата, в которой он лежит, находится на отделении онкологии, хотя ему было известно, что рядом с ним лежат больные раком. Как-то раз его жена присутствовала на врачебном обходе. Во время осмотра она словно бы «без причины» расплакалась. Это удивило больного: он понял, что наверняка жена знает, от какой болезни он страдает, и если она так плачет, то только потому, что боится его скорой смерти. Как позже поделился с нами пациент, он с самого начала подозревал, что у него рак. «Я ведь не глупец», — сказал он. И когда мы подтвердили его предположения, он пожаловался: «Какое право имеет врач лишать меня возможности в последний раз увидеть солнце и своих детей? Лучше бы я провел последние свои дни дома. Теперь, когда я знаю правду, мне гораздо спокойнее».

Многие пациенты высказывали похожие жалобы. «Врачи не говорят нам правду. Они вообще ничего нам не объясняют». Еще один больной возмутился: «Чего мне, собственно говоря, не хватает? Неужели именно этой болезни?» Он подразумевал, конечно, под «этой болезнью» рак. «Я не верю, когда вы говорите мне, что у меня ничего нет. Неизвестность гораздо хуже», — заметил один юный пациент. Другой пациент признался, что размышляет следующим образом: «Мое состояние очень серьезное, хотя мне об этом и не говорят». Еще один смертельно больной человек, который не знал своего диагноза, признавался нам: «Я думаю о том, что, вероятно, умру, и это делает меня совсем больным».

Глубоко внутри себя все эти люди осознавали, что борются с очень серьезной болезнью, которая, по-видимому, предвещает смертельный исход. Почти все они внушили себе, что кто-нибудь обязательно поможет им разобраться в своих мыслях, прояснит ситуацию. Некоторые пациенты были способны воспринять свою ситуацию разумом, но не чувствами, и сопротивлялись, когда им кто-нибудь об этом сообщал. Именно поэтому так важна предварительная подготовка пациентов, которая должна происходить в отношениях взаимного доверия. Сегодня благодаря всеобщей информированности у любого тяжко заболевшего человека сразу возникают подозрения, не идет ли речь об опасном и смертельном заболевании. И если врач уверяет пациента, что он не болен раком, хотя состояние больного только ухудшается, то тем самым он только подрывает доверие к себе. Напрасно уходит бесценное время, и очень часто из-за недомолвок портятся отношения между умирающим и его семьей.

После турецкого вторжения на Кипр встречи нашей группы прекратились. Мы еще собирались пару раз и делились своими наблюдениями о случаях смерти в наших семьях или кругу знакомых. Однако продолжать эти встречи было бессмысленно. Когда оплакиваются тысячи погибших на войне, сложно найти смысл в дискуссиях о смерти. Вероятно, нам следовало перейти к исследованию возможности жизни после смерти.

В своей книге, которая вышла в год турецкого вторжения, Элизабет Кюблер-Росс, которая долгие годы общалась с умирающими людьми, ответила на вопрос о том, что, по ее мнению, происходит после смерти. Она пишет: «До того, как я стала работать со смертельно больными пациентами, я не верила в жизнь после смерти. Теперь я верю в посмертное существование и, более того, не имею в этом ни малейшего сомнения». Годом позже Кюблер-Росс заявила в одном журнальном интервью, что может с уверенностью сказать о том, что есть жизнь после смерти.

Вопрос о посмертном существовании начал занимать меня лично. Когда в течение многих лет ты вынужден общаться со смертельно больными людьми, то этот вопрос не может не возникнуть. Так я начал систематически заниматься изучением вероятности жизни после смерти. Эта тема подробно рассматривается нами во второй части данной книги.