63 ДНЯ ВАРШАВСКОГО АДА — КТО ВИНОВАТ?

Энциклопедии » 100 ВЕЛИКИХ ВОЕННЫХ ТАЙН
Варшавское восстание 1944 года — великая и трагическая акция польского Сопротивления — событие колоссальной внутренней противоречивости и неоднозначности, которое до сих пор будоражит умы историков и всех тех, кому небезразлично прошлое.

Трактовать Варшавское восстание и его трагические последствия можно в различных аспектах: и как героическую страницу в борьбе поляков за свою свободу и независимость, и как разменную монету в политических играх лидеров эмигрантского польского правительства, западных государств и Советского Союза. Вопрос состоит лишь в том, какова степень вины каждого из участников тех трагических событий. В сегодняшней Польше вина за поражение восставших возлагается исключительно на Красную армию. Но так ли это?

Оказавшаяся в одиночестве осенью 1939 года и расколотая на части Германией и СССР Польша считала оба государства своими врагами. Однако в конце 1941 года польское эмигрантское правительство в Лондоне, возглавляемое генералом Владиславом Сикорским, неожиданно стало нашим союзником. В декабре 41-го Сикорский прилетел в Москву и подписал со Сталиным договор о взаимопомощи. Стороны договорились о формировании в СССР польской армии, которая должна была сражаться вместе с советскими войсками. Вскоре, однако, возникли проблемы. Новая польская армия создавалась из поляков, захваченных в плен в 1939 году, то есть из узников лагерей НКВД, а командующим был назначен Владислав Андерс, генерал польской армии, тоже прошедший все круги ада в советских застенках. Естественно, что эти люди никаких симпатий к своим новым союзникам не испытывали. Несмотря на требование Сталина ввести в бой польские войска немедленно, планы Андерса оказались иными. По настоянию правительства Сикорского его тридцатитысячная армия ушла в Иран, соединилась там с западными союзниками и на их стороне провоевала до 1945 года…

4 июля 1943 года произошла авиакатастрофа, причины которой не выяснены до сих пор: в Гибралтар рухнул британский «либерейтор» с пятнадцатью человеками на борту, среди которых находился и Владислав Сикорский. Существует версия, что в самолет заложили бомбу. Пилот Эдвард Прхал чудом сумел выбраться из тонущего «либерейтора». Он был единственным, кому удалось спастись, остальные члены экипажа и пассажиры утонули. Пилот рассказал, что через несколько минут после взлета под кабиной раздался какой-то хлопок, штурвал напрочь заклинило и самолет, потеряв управление, начал резко терять высоту. Следствие пришло к заключению, что авария была вызвана технической неисправностью, возможность диверсии категорически отрицалась.

Однако предположение, что авиакатастрофа в Средиземном море все-таки не была случайностью, не лишено оснований. Весной 1943 года Сикорский оказался в центре международного скандала, связанного с обнаружением массовых захоронений в Катынском лесу, близ Смоленска. Там обнаружили останки польских офицеров. Сикорский, требуя от СССР подробного расследования и не поставив предварительно в известность союзников, сразу обратился в Международный Красный Крест. Сталин тотчас разорвал с Сикорским все дипломатические отношения. Главы США и Великобритании тоже были недовольны польским демаршем, полагая, что раздор лишь сыграет на руку Гитлеру. Слишком прямолинейный польский лидер мог оказаться помехой в большой коалиции против Гитлера.

С начала 1944 года в Польше в состоянии конфронтации находились ориентировавшаяся на взаимодействие с Красной армией Армия Людова и подпольная Армия Крайова, подчинявшаяся эмигрантскому польскому правительству.

Армия Людова, или Народная Армия, созданная в январе 1944 года на основе Гвардии Людовой, действовала под патронажем коммунистической «Крайовой рады народовой». 21 июля 1944 года она объединилась с 1-й Польской армией в единое Войско Польское.

Армия Крайова, или Отечественная Армия, действовавшая в 1942–1945 годах в оккупированной Польше, была образована на базе подпольной организации «Союз вооруженной борьбы». Созданная гораздо раньше Армии Людовой, Армия Крайова была реальной силой, считаться с которой были вынуждены даже немцы. Со времени немецкого поражения под Сталинградом именно Армия Крайова вела подготовку к восстанию против нацистов. Создавались склады оружия, образовывались группы Сопротивления. Однако генерал Сикорский запретил осуществлять отдельные акции, чтобы не распылять силы и не подвергать население репрессиям. Это вызвало упреки Москвы в том, что движение Сопротивления своим бездействием предает союз антигитлеровских сил.

Самый первый план освобождения Польши был составлен польским генштабом еще в сентябре 1941 года и носил название «Оперативный план 154». Он предусматривал подготовку массового восстания в Польше с параллельным развертыванием борьбы против Красной армии и вермахта. Однако этот вариант так и не получил поддержки Сикорского в силу его очевидной нереальности.

Все дальнейшие польские планы исходили из предпосылок, что Советский Союз будет или полностью разгромлен, или же советско-немецкий фронт стабилизируется где-то очень далеко на Востоке. Войну в таком случае, по мнению польских генштабистов, будут заканчивать англичане и американцы, высадившиеся всеми своими силами на западе Европы. Вот тогда-то в немецких тылах и должно было вспыхнуть восстание, поддерживаемое воздушным путем из Англии.

Однако 1943–1944 годы принесли такие изменения политической и военной ситуации, которые ни английские, ни польские штабисты не предусматривали. Второго фронта еще не существовало, а немцы уже отступали по всему фронту, и Красная армия стремительно приближалась к польским границам. Состоявшаяся в ноябре 1943 года Тегеранская конференция привела союзников к согласованию планов дальнейшего ведения войны в ее заключительной фазе. Безусловно, при таком положении планы восстания против немцев должны были быть основательно пересмотрены.

Еще в феврале 1943 года руководитель Армии Крайовой Стефан Ровецкий высказал главные идеи предстоящего восстания, а его основные положения были разработаны штабом Армии Крайовой к исходу ноября 1943 года. Ядром плана должна была стать операция «Бужа» («Буря»), в которой день «Икс» определялся моментом вступления русских в восточную Польшу, чего лидеры Армии Крайовой не хотели. В октябре 1943 года польский генерал Тадеуш Бур-Комаровский при рассмотрении вопроса о возможности польского восстания на оккупированной немцами территории заметил: «Мы не можем допустить до восстания в то время, когда Германия все еще держит Восточный фронт и защищает нас с той стороны. В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах. Кроме того, я вижу угрозу в лице России… Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас. Из этого вытекает логическое заключение, что мы не можем вызвать восстание против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт, а тем самым и русских вдали от нас».

И все же лидеры Армии Крайовой прекрасно осознавали, что контактировать с русскими им, так или иначе, придется. В соответствии с планом, на освобожденной от немцев территории должны были легализоваться гражданские власти подпольной делегатуры, которые заявят, что они не имеют ничего против того, чтобы Красная армия вела борьбу с немцами на территории Польши, однако потребуют передачи им административных полномочий на всей освобожденной территории. По замыслам стратегов Армии Крайовой, эти действия особо активно должны были проводиться на спорной территории между Бугом и Неманом. Таким образом, военные операции, в ограниченной форме проводимые против немцев, фактически должны были быть полностью направлены на то, чтобы принудить советское руководство де-факто признать в стране власть эмиграционного правительства и Лондоне.

Что касается союзников, то те поначалу считали восстания в Польше и других странах Восточной Европы, вспомогательными действиями в тылу немецких войск. Они обещали материальную и техническую помощь. Однако в 1943 году и в начале 1944 года, когда Восточный фронт стремительно двинулся на Запад и стало ясно, что польское вооруженное восстание скорее будет использовано Красной армией, чем англичанами, интерес к польскому восстанию заметно снизился. Тот же Владислав Андерс, позже ставший командиром польского корпуса в войсках союзников в Италии, говорил по поводу варшавских повстанцев: «Пусть гибнут, если дураки».

Нет ничего удивительного в том, что накануне Варшавского восстания отряды Армии Крайовой имели только около 1000 винтовок, 60 ручных пулеметов, 7 станковых пулеметов, 20 противотанковых ружей, 300 автоматов (около 30 процентов собственного изготовления), 1700 пистолетов, 15 мортир и около 25 тысяч гранат (в том числе 95 процентов собственного изготовления). Очевидно, что для длительной борьбы польскому Сопротивлению требовалось значительно большее количество оружия и боеприпасов. Однако еще в середине 1943 года специальная делегация при штабе главного командования Армии Крайовой в Лондоне в составе полковников английской армии Бари и Перкинсона отмечала, что не может быть и речи о какой-либо существенной поддержке вооружением подразделений Армии Крайовой в Варшаве или же о высадке десанта ввиду недостаточного количества самолетов и отсутствия баз, расположенных поблизости от польской столицы. Английское правительство и генеральный штаб, не желая обострения отношений со Сталиным, в конце концов предпочли исключить операцию «Буря» из общей стратегии и ограничить размер помощи, поступающей для Армии Крайовой в Польшу воздушным путем.

И еще одно: несомненно, свою политическую игру вело польское эмиграционное правительство. Во всех инструкциях, поступающих из Лондона относительно реализации плана «Буря», подчеркивалась важность установления контроля Армии Крайовой в крупных населенных пунктах хотя бы «за 5 минут» до вступления Красной армии. Речь шла прежде всего о «восточных кресах» — Вильнюсе и Львове. Это должно было бы стать серьезным козырем на переговорах с советским руководством, намеченных на конец июля 1944 года.

Но этим планам не суждено было осуществиться. Попытки захвата слабовооруженными отрядами Армии Крайовой Вильнюса 7 июля и Львова 23 июля 1944 года оказались тщетными. Все участвовавшие в этих операциях формирования Армии Крайовой впоследствии были разоружены советскими войсками, а их бойцы интернированы. На Западе к этому событию отнеслись довольно прохладно, ведь и британская, и американская армии также старались не допускать в своих тылах — в Италии, Франции, Бельгии и других странах — существования каких-либо вооруженных отрядов сопротивления и подпольных структур.

Таким образом, Красная армия, освободив Варшаву, должна была либо согласиться с существованием в польской столице враждебного СССР правительства, либо ликвидировать его силой оружия, взяв на себя всю политическую ответственность за эту акцию. Уже после войны в своем интервью польской газете «Wiadomosti» 3 мая 1965 года Бур-Комаровский признался: «Занятие Варшавы перед приходом русских вынудило бы Россию решать: либо нас признать, либо силой уничтожить на виду всего мира, что могло вызвать протест Запада». Выбора действительно не существовало. Сталин прекрасно понимал щепетильность положения и, естественно, разрабатывал на этот случай свой план действий.

Приготовления к восстанию не остались тайной для немецких сил безопасности. В мае 1943 года гестапо удалось арестовать начальника разведслужбы Армии Крайовой по району Познани. У него были при себе важные документы, и он дал детальные сведения о планах восстания. Немцы также внедрили шпионку в штаб-квартиру Армии Крайовой в Варшаве, откуда им удалось получить фотокопии всех распоряжений, приказов и докладов.

Одновременно абвер и гестапо пытались вступить в непосредственные переговоры с руководством Армии Крайовой. В феврале 1944 года в Вильно, где должна была начаться первая фаза восстания, встретились руководитель местного отделения абвера майор Христиансен и местный командир Армии Крайовой генерал Кржижановский. Христиансен, имея полномочия от главного командования сухопутных войск, пытался достичь соглашения, которое, возможно, позволило бы снабжать польских повстанцев немецким оружием и боеприпасами и образовать совместный антибольшевистский фронт. Переговоры, правда, результатов не дали.

Но торопиться с выводами немцы не стали. По данным польских архивов и материалов немецкой газеты «Цайт», в июле 1944 года вблизи Юзефова — пригорода Варшавы — состоялась тайная встреча между гауптштурмфюрером СС Паулем Фухсом и командующим Армией Крайовой генералом Бур-Комаровским. На переговорах присутствовал немецкий офицер-переводчик, впоследствии завербованный польской службой безопасности и представивший детальный отчет о их ходе. Этот документ, скрываемый на протяжении десятилетий, удалось обнаружить в польских архивах. В нем воспроизводится запись хода переговоров.

Фухс: «Приветствую вас, пан генерал. Я очень рад, что вы согласились принять мое приглашение. Еще раз хочу заверить вас, что в соответствии с джентльменским соглашением вы можете чувствовать себя свободно и в полной безопасности».

Бур-Комаровский: «Уважаемый пан, если позволите вас так называть. Я в свою очередь хотел бы поблагодарить вас за данные мне гарантии».

Фухс: «Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечет за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?»

Бур-Комаровский: «Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Мое личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно».

Фухс: «Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идет о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон».

Бур-Комаровский: «Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск. Хотим объявить об этом как о свершившемся факте, который сыграет решающую роль в будущей судьбе Польши. Хотел бы выразить уверенность, что это является неопровержимым аргументом. В то же время я должным образом оцениваю ваше беспокойство, которое и я лично разделяю. Вместе с тем я готов предложить вам компромиссный вариант. Немцы выводят свои войска за пределы Варшавы в установленные нами сроки. Командование Армии Крайовой и Делегатура правительства берут власть в Варшаве в свои руки, обеспечивают порядок и спокойствие в городе. Могу заверить вас, что подразделения Армии Крайовой не будут преследовать немецкие войска, покидающие Варшаву. Тем самым все может обойтись без кровопролития».

Фухс: «Пан генерал, я полностью понимаю мотивы, которые движут вами. Это вопрос престижа, а не рассудка… Отдаете ли вы себе отчет в том, что Советы после захвата Варшавы всех вас расстреляют за сговор с немцами, а Советам в этом помогут польские коммунисты, которые, несомненно, захотят перехватить инициативу?».

Бур-Комаровский: «Несомненно, то, о чем вы говорите, может иметь место. На этом полигоне поляки превратились в подопытных кроликов. Я же только солдат, а не политик, меня учили беспрекословно выполнять приказы. Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На мое место придут другие. Если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнется».

Фухс: «Пан генерал, не буду больше испытывать ваше терпение, хотел бы поблагодарить вас за беседу, содержание которой передам руководству в Берлин. А теперь позвольте попрощаться с вами…»

Если этот разговор проходил именно так, то он имел далеко идущие последствия.

Нет сомнения, в Лондоне явно опасались, что сразу же после освобождения польских территорий Красной армией Речь Посполита превратится в очередную республику Советов, поэтому, скорее всего, торопили повстанцев.

22 июля Комаровский решил ограничить восстание Варшавой, хотя до тех пор столица из-за опасности для гражданского населения вообще исключалась из планов. Что побудило генерала за неделю до сигнала к восстанию перевернуть всю его концепцию? Было ли причиной провозглашение как раз накануне коммунистического временного правительства в Люблине? Или развал немецкой группы армий «Центр»? Или все-таки руководители повстанцев тайно пришли к согласию с немцами? Политическая цель восстания была понятна: захватить Варшаву до вступления туда советских войск и объявить, что у Польши там уже есть правительство. Получается, что цели, поставленные далеко за пределами Польши, были важнее, чем жизнь сотен тысяч поляков, так и не увидевших окончания войны.

Когда советские войска летом 1944 года вступили на территорию Польши, сразу же возник вопрос об их отношениях с Армией Крайовой. Черчилль уговорил польское правительство в изгнании издать специальную директиву, согласно которой подразделения Армии Крайовой при подходе советских войск должны были заявлять о себе как о союзной армии, готовой плечом к плечу с Красной армией воевать против немцев. Поляки директиву выполнили, но это закончилось для них весьма плачевно. Советские воинские части уходили дальше на Запад, а их сменяли войска НКВД. Бойцов Армии Крайовой разоружали и арестовывали. Очень скоро это стало известно, и поляки вынуждены были вести борьбу с русскими как и с оккупантами, или, в крайнем случае, сохранять нейтралитет, прячась в лесах.

Очень даже может быть, что главное командование Армии Крайовой заранее предвидело трагическую развязку варшавских событий. За две недели до начала восстания Бур-Комаровский докладывал в Лондон: «При нынешнем состоянии германских вооруженных сил в Польше и их противоповстанческих приготовлениях, заключающихся в превращении каждого здания, занимаемого военными подразделениями и даже учреждениями, в оборонительную крепость с бункерами и проволочными заграждениями, восстание не имеет шансов на успех».

Так почему же оно все-таки началось? Может быть, в Лондоне надеялись, что немцы, понимая истинное политическое значение восстания, не станут энергично противодействовать полякам?..

Исходная позиция для начала восстания оказалась крайне невыгодной. Нехватка надежной информации у командования Армии Крайовой способствовала ошибочной оценке положения. Невзирая на ситуацию, эмигрантское правительство в Лондоне приказало Армии Крайовой начинать борьбу. Расчет, вероятно, был на то, что это правительство прибудет в освобожденный город и уже в качестве законной власти встретит советские войска.

1 августа около девяти часов утра гауптштурмфюрер СС Альфред Шпилькер встретился в Варшаве с посланцами эмигрантского правительства. В ходе бурного разговора Шпилькер пытался побудить поляков отменить восстание. Вскоре после 11 часов он в отчаянии вернулся к себе в кабинет со словами: «Теперь начнется!»

Прошло совсем немного времени, и на улицах Варшавы зазвучали первые выстрелы. 2 августа повстанцы уже контролировали значительную часть города, но ряд важных зданий, мосты через Вислу, вокзал и аэродромы взять им не удалось. Армия Крайова имела резерв боеприпасов и продовольствия всего на несколько дней боев.

Вскоре нападавшие были встречены огнем быстро сформированных частей немецкого коменданта. Через час после начала восстания рейхсфюрер СС Гиммлер вызвал части полиции и эсэсовцев из Познани. Но первая неделя августа 1944-го не принесла Гиммлеру ничего хорошего.

Весьма неприятным фактом для рейхсфюрера оказалось то, что незадолго до восстания представители Главного имперского управления безопасности с его ведома вели с пленными высшими офицерами Армии Крайовой переговоры о совместной антибольшевистской борьбе. Теперь эти переговоры могли скомпрометировать Гиммлера, поэтому он тут же приказал немедленно расстрелять партнеров по переговорам, среди которых находился и один из руководителей Армии Крайовой Стефан Ровецкий.

Вообще, по мнению Гиммлера, восстание с исторической точки зрения являлось благом. Он докладывал Гитлеру: «…пять-шесть недель боев, но зато будет ликвидирована Варшава — столица, голова и интеллект этого бывшего 16–17-миллионного народа поляков, народа, который вот уже 700 лет блокирует нам дорогу на Восток». Фюрер с ним согласился.

Тем временем Сталин заявил своим западным союзникам, что не желает иметь ничего общего с «варшавской авантюрой», однако согласился принять представителя польского правительства Станислава Миколайчика. Последний, очень надеявшийся на успех восстания, намеревался объявить Сталину о том, что Варшава освобождена и в столице Польши уже функционирует правительство. 26 июля перед выездом в Москву для переговоров с советским правительством Миколайчик приказал своему уполномоченному в Польше, делегату правительства Я. Янковскому, начать восстание в установленный по своему усмотрению срок, заявив, что оно будет «сильным аргументом» на московских переговорах.

На основе фондов Архива президента РФ есть возможность реконструировать содержание московских бесед Миколайчика со Сталиным и Молотовым.

Во время первой встречи, как гласит запись переводчика В.Н. Павлова, 3 августа 1944 года Миколайчик сам начал свой разговор со Сталиным с трех вопросов: о будущем обращении с Германией; о договоре об управлении освобожденными районами Польши; о будущей советско-польской границе. Вопрос о восстании практически не был затронут. Получается, что Миколайчик как бы не придал особого значения уже начавшемуся восстанию в Варшаве, желая создать впечатление, будто мыслит гораздо шире и хочет обсуждать принципиальные проблемы будущего Европы. Скорее всего, истинная причина была в том, что у восставших уже возникли серьезные проблемы. Сталин вроде бы принял «игру» Миколайчика, но сразу приземлил дискуссию: «Все эти вопросы имеют большое политическое и практическое значение. Но ни в одном из этих вопросов Миколайчик не коснулся факта существования польского комитета национального освобождения (ПКНО), с которым Советский Союз уже заключил договор о будущем управлении освобожденными районами…»

Речь шла о соглашении от 26 июля, подписанном между правительствами СССР и коммунистическим ПКНО, которым признавалась власть ПКНО на освобождаемой польской территории. Так Сталин определил рамки спора, в котором желал обсуждать проблему Варшавы. Польскому политику пришлось приоткрыть свои карты. Как он сказал, 1 августа польская подпольная армия начала открытую борьбу против немцев в Варшаве, и он, Миколайчик, хотел бы возможно скорее вернуться в Варшаву и создать там правительство, которое опиралось бы на четыре партии, представленные в правительстве в Лондоне, и на ПОРП, то есть на коммунистов. Он хотел бы обратиться с просьбой дать указание, чтобы советские власти содействовали Армии Крайовой.

Далее, имея в виду поставленные вначале три кардинальных вопроса, Миколайчик заявил: «Я не хочу уходить от этих вопросов. Но я хочу быть в Варшаве!»

Сталин не без горькой иронии заметил: «Но Варшава-то в немецких руках…»

Миколайчик заверил, что Варшава будет скоро освобождена, и он будет «в состоянии сформировать сильное правительство, которое станет опираться на всю Польшу».

Сталин снова не без иронии ответил, что уже сейчас хочет предупредить, что советское правительство не признает лондонское правительство, с которым оно прекратило отношения.

В ответ Миколайчик спросил: «Должен ли он понимать Сталина в том смысле, что польскому правительству в Лондоне закрыт путь в Польшу?»

Естественно, польский политик понял своего собеседника правильно, но продолжал: «Когда советские войска вступят в Варшаву, то к вам придет заместитель премьер-министра польского правительства и командующий польской армии, чтобы заняться с вами вопросами управления Польши…»

Непосредственно вслед за этим Миколайчик обратился к Сталину с просьбой дать указания советскому командованию оказать помощь восставшим. В беседах с Миколайчиком Сталин и Молотов с серьезным видом обсуждали процедуру сбрасывания ручных гранат, противотанковой артиллерии и боеприпасов. Обсуждались вопросы сигналов и шифров, даже сбрасывания советского офицера связи…

По некоторым данным, позже Сталин лично приказал командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу Рокоссовскому выслать к Бур-Комаровскому двоих офицеров-парашютистов для связи и согласования действий, однако последний не пожелал их принять. Судьба этих офицеров так и осталась неизвестной, и у всей этой истории нет документальных подтверждений. Польская сторона позже заявляла, что никаких офицеров никто не высылал. Был сброшен советский офицер связи, но не в августе, а только 21 сентября…

Перспектива, по Миколайчику, на московских переговорах выглядела так: идет восстание, заместитель Миколайчика уже там, и он вместе с командующим, то есть генералом Бур-Комаровским, готов принять советских военачальников, если те придут в Варшаву. Не будет преувеличением полагать, что своими заявлениями Станислав Миколайчик уже 3 августа 1944 года фактически предрешил будущее поведение советского Верховного Главнокомандующего.

Когда 9 августа состоялась новая встреча, то поведение сторон едва ли изменилось. Миколайчик снова начал разговор с того, что собирается прибыть «возможно скорее» в Варшаву, где сообщит своим коллегам о московских беседах, а сейчас он не имеет достаточных полномочий, чтобы решить вопрос об отношениях с ПКНО и проблему советско-польской границы.

Сталин, не забывая о вопросе признания ПКНО и восстановления границы 1939 года, вроде как бы «обхаживал» польского деятеля: для него теперь Польша должна была стать союзником. «Основой нашей политики, — заявил он 9 августа, — является союз с Польшей. Необходимо, чтобы поляки поверили, что руководители нынешней России не те, что были при царском правительстве».

Интересно, вспоминал ли Сталин, как в том же кабинете на втором кремлевском этаже в беседе с Георгием Димитровым 7 сентября 1939 года он выражал свое удовлетворение по поводу того, что польское государство вообще прекратит свое существование?..

Сталин напоминал о немецкой угрозе, о возможности ее возрождения через 20–25 лет: «Если у Польши будет существовать союз с Советским Союзом, то никакие опасности не будут страшны…»

Когда Миколайчик снова заверил Сталина, что его правительство стремится к сотрудничеству с коммунистами, Сталин заметил: «Это было бы очень хорошо…»

А на следующей встрече в Москве, как бы в продолжение темы, Верховный философски заметил: «В Польше нет еще условий для коммунизма, и вряд ли они когда-либо будут существовать…»

Итак, во время визита Миколайчика о варшавском восстании серьезных разговоров не было (либо эта часть беседы засекречена до сих пор). Как и следовало ожидать, переговоры окончились практически ничем. Остается загадкой, почему Миколайчик приезжал в Москву не раньше, а после начала восстания, если действительно надеялся на помощь русских? Почему Лондон не договорился с Москвой заранее? Может, польское правительство в эмиграции переоценило силы восставших? Возможно, но целью правительства Польши, находившегося в Лондоне, было освободить столицу до прихода советских войск. Естественно, союзники имели на Польшу свои виды, но вскоре стало очевидно, что Красная армия находится у стен Варшавы. Тогда они, как и в сентябре 39-го, практически бросили поляков на произвол судьбы. Самое большее, что теперь могли сделать союзники — пообещали оказать поддержку с воздуха. Хотя и это в случае успеха было бы немало.

Сталин играл свою игру: не успел Миколайчик покинуть Москву, как 16 августа советский лидер направил Черчиллю резкое послание, в котором возлагал всю ответственность за авантюру в Варшаве на поляков: «При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию». 22 августа, отвечая на совместное послание Рузвельта и Черчилля, Сталин констатировал: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна… Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы». В другой сталинской телеграмме Миколайчику были такие слова: «Более близкое знакомство с делом убедило меня, что варшавская акция, которая была предпринята без ведома и контакта с советским командованием, представляет легкомысленную авантюру, вызвавшую бесцельные жертвы населения. К этому надо добавить клеветническую кампанию польской печати с намеками на то, будто советское командование подвело варшавцев».

Свежие немецкие дивизии, спешно стянутые из Румынии, Голландии и Италии, в район Варшавы начали прибывать еще до начала восстания. Новый начальник штаба немецких сухопутных войск генерал Гейнц Гудериан отчетливо понимал, что Варшава — это ключ, открывающий Красной армии прямую дорогу на Берлин. 5 августа в Варшаву прибыл обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски, командовавший особыми отрядами «по борьбе с бандами» на Украине, в Белоруссии и Югославии.

По воспоминаниям Рокоссовского, противник «сосредоточил на восточном берегу в районе Праги, предместье Варшавы, несколько дивизий: 4-ю танковую, 1-ю танковую "Герман Геринг", 19-ю танковую и 73-ю пехотную… На варшавском предполье сосредоточилась сильная группировка в составе 5-й танковой дивизии СС "Викинг", 3-й танковый дивизион СС "Мертвая голова", 19-й танковой и до двух пехотных дивизий».

В конце июля 1944 года войска маршала К. Рокоссовского форсировали Вислу и подошли к Варшаве. Тем временем в восточной части польской столицы уже развертывались свежие немецкие танковые соединения, которые сумели остановить стремительное наступление Красной армии и у Радзымина разбили советский танковый корпус. Многие утверждают, что войскам 1-го Белорусского фронта надо было не останавливаться, а сразу продолжить наступление, идти навстречу восставшим и овладевать городом. Утверждать такое можно только сегодня, не имея представления о сложившейся в тот момент ситуации.

Еще во время переговоров с Миколайчиком Сталин поручил представителю Ставки маршалу Г.К. Жукову и командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу Рокоссовскому изучить вопрос о возможности немедленного форсирования Вислы. Ответы были однозначны: не раньше конца августа, а вероятнее всего, в сентябре. Советское командование отчетливо понимало, что брать Варшаву «в лоб», форсируя такую мощную водную преграду, как Висла, и атаковать в городской черте укрепленный высокий западный берег реки — дело практически безнадежное. Это противоречило свежим урокам боев за Сталинград и Киев, когда города освобождались не лобовыми атаками через Волгу и Днепр, а тщательно подготовленными глубокими охватывающими маневрами. Именно поэтому основные усилия были направлены на то, чтобы захватить и любой ценой удержать плацдармы севернее и южнее Варшавы, с которых, развивая наступление, можно было замкнуть кольцо окружения западнее польской столицы. К тому же постепенно ослабевала наступательная сила советских войск: с 25 июня по 5 июля они преодолевали ежедневно в среднем около 30 километров, а в следующие 10 дней — лишь 13–14.

В соответствии с разработанным 8 августа командующими 1-м и 2-м Белорусскими фронтами Рокоссовским и Захаровым под общим руководством маршала Жукова планом правое крыло 1-го Белорусского фронта должно было выйти на нижний Нарев. Затем, форсировав Вислу к западу от Модлина, совместно с левым флангом, развивающим наступление с Магнушевского плацдарма, окружить противника и овладеть Варшавой.

Немцы оказывали Красной армии ожесточенное сопротивление. В непрерывных боях 2-я гвардейская танковая армия генерал-полковника С. Богданова потеряла 1900 человек убитыми и ранеными, свыше 280 танков и самоходных орудий. Выходя из окружения, нашим танкистам приходилось снимать с лишенных топлива машин вооружение, взрывать или топить их в болотах. По свидетельству Рокоссовского, войска двух наших армий вытянулись в нитку, введя в бой все свои резервы. Усталость войск и огромный отрыв их от баз снабжения были очевидными. Только артиллерия отстала от передовых частей на 400 километров.

Немецкий контрудар в районе Воломина окончательно остановил замедляющееся наступление советских войск и вынудил их перейти к временной обороне для накопления сил. Этот факт никогда не оспаривался даже представителями Армии Крайовой. Уже после восстания преемник Бур-Комаровского генерал Л. Окулицкий, анализируя его итоги, в специальном закрытом издании штаба Армии Крайовой «Варшавская битва» писал: «…Судьба битвы за Варшаву была предрешена в советско-немецком сражении 4 и 5 августа… Неверно предположение, будто советские войска не заняли Варшаву, потому что желали гибели оплота польской независимости. Правда состоит в том, что 4 и 5 августа Советы проиграли собственную битву за Варшаву».

Если бы в тот момент отряды Армии Крайовой постарались бы захватить мосты через Вислу и овладеть Прагой, нанеся удар противнику с тыла, кто знает, как развивались бы события дальше. Но этого не произошло. Либо у восставших уже не было сил, либо командование Армии Крайовой продолжало решать свои задачи. Получается, что повстанцы первое время и не собирались взаимодействовать с Красной армией, просто надеясь на ее стремительное наступление. Через двадцать лет после войны Бур-Комаровский признал: «Мы допускали, что борьба продлится максимум семь дней, что третьего, четвертого русские войдут в Варшаву».

Левое крыло 1-го Белорусского фронта также вело тяжелые бои на Варецко-Магнушевском плацдарме, южнее Варшавы. После сражения под Воломином немцы перебросили туда часть своих сил, включая дивизию «Герман Геринг» и 19-ю танковую дивизию. Им противостояли 8-я гвардейская армия генерал-полковника В. Чуйкова и часть 1-й армии Войска Польского под командованием генерал-лейтенанта З. Берлинга. Хотя атаки немцев с целью ликвидировать плацдарм и не удались, советские и польские войска оказались заблокированными, и их удар в направлении Варшавы и Радома пришлось отложить.

Очевидно, что в августе 44-го Красная армия была не способна продолжать свое дальнейшее наступление и осуществить операцию по освобождению Варшавы. В августе и первой половине сентября 1944 года части 1-го Белорусского фронта потеряли 166808 солдат! Эти потери еще больше возросли в сентябре–октябре в ходе кровопролитных боев за удержание исходных позиций для будущего январского наступления на Варшаву, принесшего долгожданное освобождение польской столице.

Попытка Красной армии овладеть Варшавой с ходу не удалась, и положение повстанцев стало трагическим. В городе шли ожесточенные бои, но восстание было обречено. По свидетельствам очевидцев, бои на улицах по своей жестокости напоминали Сталинград. Сражение бушевало и под землей: немецкие саперы пускали в канализационные туннели газ и взрывали его. Рушились целые кварталы. Огромные пожары охватывали все новые территории. Немцам, осуществлявшим концентрические атаки, удалось разобщить повстанцев. 11 августа они начали штурм Старого города, который сумели захватить лишь 1 сентября. Встретив яростное сопротивление, нацисты только в этой части Варшавы убили 45 тысяч человек.

Гиммлер приказал расстреливать «всех поляков в Варшаве независимо от возраста и пола… Пленных не брать. Варшаву сровнять с землей, чтобы показать Европе, что означает поднять восстание против немцев». Вслед за этим Варшава подверглась жестоким бомбардировкам с воздуха и обстрелам из орудий. Одновременно нацисты взрывали динамитом целые кварталы центра столицы. Под командованием обергруппенфюрера СС фон дем Бах-Зелевски находились, в частности, эсэсовские бригады «Рона» и «Дирлевангер», состоявшие из иностранных коллаборационистов и уголовников-рецидивистов, в числе которых находились русские фашисты из бригады бригаденфюрера Бронислава Каминского, а также формирования чувашей и «Украинского легиона самозащиты», позже вошедшего в состав дивизии СС «Галичина». Они устроили настоящую кровавую оргию…

В сентябре Сталин, снова отправляя Жукова, в тот момент находившегося в Болгарии, в штаб 1-го Белорусского фронта, неожиданно дал ему указание: «Нельзя ли провести частичную операцию по форсированию Вислы именно войсками Берлинга?.. Задачу полякам поставьте лично… Вместе с Рокоссовским и сами помогите им организовать дело».

Верховный почувствовал, что пора отвоевывать польскую столицу. Но почему он посылал в бой Войско Польское? Естественно, неспроста. Кроме политических мотивов, сыграла свою роль и установка командования Армии Крайовой на недопущение контактов с советскими войсками. У солдат Войска Польского, состоявшего большей частью из Армии Людовой, было несоизмеримо больше шансов рассчитывать на помощь со стороны соотечественников. Среди польских солдат и офицеров был колоссальный патриотический подъем, ведь они сражались за свою столицу. Это удесятеряло их силы, делало отчаянными бойцами. Разумеется, войскам генерал-лейтенанта Берлинга была оказана немалая помощь со стороны командования 1-го Белорусского фронта. В его распоряжение передавались: механизированный батальон специального назначения (амфибии), механизированный понтонно-мостовой полк, зенитно-артиллерийская дивизия, полк гвардейских минометов «катюша» и 100 десантно-штурмовых лодок. Действия атаковавших, кроме того, поддерживали три артиллерийские бригады из резерва Главного командования и ряд вспомогательных частей (химики, саперы), а также самолеты 16-й воздушной армии.

14 сентября Красная армия взяла Прагу, варшавское предместье. Рокоссовский позже писал о тех днях: «Вот когда было наиболее подходящее время для восстания в польской столице! Если бы осуществить совместный удар войск фронта с востока, а повстанцев — из самой Варшавы (с захватом мостов), то можно было бы в этот момент рассчитывать на освобождение Варшавы и удержание ее. На большее, пожалуй, даже при самых благоприятных обстоятельствах войска фронта не были способны. Очистив от противника Прагу, наши армии подошли к восточному берегу Вислы. Все мосты, соединявшие предместье с Варшавой, оказались взорванными».

15 сентября генерал-лейтенант Берлинг принял решение о форсировании Вислы, соединении с повстанцами в варшавском районе Чернякув и захвате южной части города. Холодной ночью 16 сентября первые батальоны польского десанта высадились на западном берегу Вислы. Однако немцы, вовремя поняв опасность ситуации, ослабив атаки на другие районы города, сконцентрировали свои силы на уничтожении плацдармов, отрезая их сплошным огневым валом от занятого советскими войсками восточного берега.

К сожалению, Армия Крайова не предприняла никаких мер для того, чтобы установить связь с десантом и согласовать боевые действия. А может быть, просто не имела возможности? Трудно сказать, но за сутки до переправы, по приказу Бур-Комаровского, немцам был сдан единственный проход, соединявший район боев с центром города, где размещался штаб Армии Крановой. По словам маршала Рокоссовского, «десантные подразделения польской армии высаживались на участках берега, которые должны были быть в руках повстанческих отрядов. И вдруг оказалось, что на этих участках — гитлеровцы».

Очевидцы вспоминали: бои были страшные, они велись в нечеловеческих условиях до последнего бойца. У людей не выдерживала психика. 22 сентября пал последний — Чернякувский плацдарм. Потери 1-й армии Войска Польского и 1-го Белорусского фронта были огромны. Поляки потеряли 6500, а 1-му Белорусскому фронту этот отчаянный штурм обошелся в 10 тысяч убитых.

Представитель Ставки маршал Жуков, прибыв в полосу действий 1-го и 2-го Белорусских фронтов, сразу побывал в 47-й и 70-й армиях, которые вели тяжелые бои по удержанию и расширению плацдармов на реке Нарев. Войска успеха не имели и несли большие потери. Только 2-я танковая армия потеряла 500 танков и самоходных орудий. Жуков пришел к выводу о необходимости прекращения этих бесплодных атак, закрепления на достигнутых рубежах и подготовки новой наступательной операции. С этим был согласен и Рокоссовский, но по требованию Ставки он был вынужден продолжать попытки наступать. В тот момент Жуков стал на сторону Рокоссовского, и тогда Сталин вызвал обоих в Москву.

Жуков вспоминал: «Позвонив Верховному и доложив обстановку, я просил его разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта, поскольку они были бесперспективны, и дать приказ о переходе войск правого крыла 1-го Белорусского и левого крыла 2-го Белорусского фронта к обороне, чтобы предоставить им отдых и произвести пополнение». Находясь в августе 44-го у стен Варшавы, Жуков, безусловно, помнил трагическую судьбу, постигшую в августе 1920 года Западный фронт и его командующего М.Н. Тухачевского. Ситуация складывалась похожая. Тогда Красная армия на волне летнего наступления оказалась под Варшавой в отрыве от тылов на 500 километров, ощущая крайнюю усталость войск и недостаток сил. Этим сразу же не преминули воспользоваться легионы Пилсудского, нанеся 14–16 августа 1920 года контрудар и отбросив РККА на линию Брест — Липск. Советская Россия была вынуждена подписать Рижский мирный договор, потеряв на 19 лет Западную Белоруссию и Украину. Помня о той неудаче, Жуков настойчиво отговаривал Сталина от неподготовленного наступления. Однако даже зная точку зрения Жукова и прислушиваясь к его советам, Сталин и Молотов продолжали оказывать сильнейший нажим на двух маршалов, требуя от них продолжения наступления и обещая при этом усиление авиацией, артиллерией и танками. Но маршалы стояли на своем. Видимо, на Сталина больше всего подействовал аргумент Жукова о том, что плацдармы северо-западнее Варшавы в оперативном отношении не очень-то и нужны, поскольку в последующем брать Варшаву придется с юго-запада. После долгих препирательств Верховный наконец принял предложение своего заместителя о целесообразности перехода войск к обороне.

Поляки обреченно сражались один на один с гигантской военной машиной, упорно продолжая борьбу в надежде если и не на советские войска, то уж на союзническую поддержку с воздуха — точно. Союзники, обещавшие помочь восставшим, пытались сделать это в августе 1944 года. Первые полеты начались в ночь с 4 на 5 августа. Рейды в Польшу осуществляли главным образом польские и южноафриканские экипажи. За весь период английских воздушных рейдов из 637 польских летчиков было сбито 16 экипажей, 78 человек погибло. Как отмечал британский маршал авиации Джон Слессар, результаты помощи были несоизмеримы с риском и потерями. При исключительно больших материальных затратах лишь половина сбросов попала в руки поляков. Последние рейды с британских авиационных баз к Варшаве были осуществлены в ночь на 11 сентября 1944 года.

Если бы самолеты союзников взлетали с какого-нибудь более близкого аэродрома, возможно, их помощь оказалась бы более действенной. Но Сталин запретил приземляться чужим самолетам в тылу советских войск, используя для этого аэродромы под Полтавой. Он, разыгрывая свою карту и оставаясь непреклонным в оценке восстания, считал, что прямое втягивание СССР в варшавские события недопустимо. Об этом Сталин сообщил Черчиллю, считая, что его непримиримая политика в отношениях с Западом и идущей тогда в фарватере лондонских властей Польши одержала триумф.

Отказ Сталина был назван Черчиллем «самым черным злодейством» и оценен им как стремление советского вождя воспрепятствовать воссозданию независимой Польши. Однако за словами Верховного стоял не просто отказ. Сегодня часто опускают тот факт, что советские аэродромы в Полтаве, Миргороде и Пирятине, раньше предоставленные американцам для челночных операций, 21 июня 1944 года — больше чем за месяц до начала Варшавского восстания — стали объектами массированного налета немецких бомбардировщиков и были практически полностью уничтожены. Их восстановление, по некоторым данным, заняло длительное время и закончилось лишь 10 сентября, после чего они снова были предоставлены американской стороне.

18 сентября над Варшавой появились сразу 96 американских бомбардировщиков «летающая крепость» под прикрытием истребителей «Мустанг». С высоты четырех километров они сбросили около 1000 контейнеров с оружием, боеприпасами и продовольствием. Повстанцам же попало не более 20 контейнеров, большинство опустилось на территорию, занятую эсэсовцами, а часть — в расположение советских войск. Масштабно задуманная операция не удалась, и этот рейд оказался последней помощью Варшаве, пришедшей с Запада.

Советские летчики оказывать помощь восставшим с воздуха начали только после неудачной попытки освободить Варшаву. С 13 сентября по 20 октября авиация 1-го Белорусского фронта совершила 4821 самолетный вылет для оказания помощи восставшим, из них с грузами боеприпасов, продовольствия, медикаментов — 2535; причем советские самолеты ПО-2, а также полк ночных бомбардировщиков Войска Польского «Краков» сбрасывали грузы по ночам с высоты 150–200 метров. При этом летчики руководствовались сигналами с земли.

Тем временем в прессе Делегатуры с восторгом освещалась в основном помощь западных союзников, действия советской стороны оставались в тени. Наши сбросы восставшей Варшаве продолжались вплоть до 30 сентября, но время было безвозвратно упущено. В итоге все сброшенное оружие после разгрома восстания досталось немцам.

Отчаянное положение восставших заставило Бур-Комаровского задуматься о капитуляции. Еще 7 сентября польское эмиграционное правительство в Лондоне дает санкцию Бур-Комаровскому на прекращение борьбы и капитуляцию, подчеркивая, что «любое принятое ими решение оно отстоит перед миром». В тот же день специальная делегация Польского Красного Креста во главе с заместителем председателя правления графиней Марией Тарновской направляется на переговоры в штаб фон дем Баха.

Генерал СС, предвидя нежелание повстанцев вести переговоры с эсэсовцем, назначает своим представителем одного из подчиненных — армейского генерала. Однако встреча Бур-Комаровского с фон дем Бахом, о которой сегодня обычно предпочитают умалчивать, все-таки состоялась. Произошло это событие примерно за четыре недели до капитуляции. Вот как описал ее сам фон дем Бах-Залевски, получивший за подавление восстания из рук фюрера Рыцарский крест, в своих показаниях на Нюрнбергском процессе: «Мы вели чисто товарищеские беседы. Кроме того, обсуждали его личные надобности и потребности группы его офицеров, связанные с их местом жительства, питанием и удобствами. Я говорил ему, что имею славянскую кровь, что девичья фамилия моей матери Шиманская, и тогда совместно с Комаровским мы установили, что мои и его предки получили шляхетский титул от короля Яна III Собеского». Во время переговоров Крайова Рада Министров приняла решение о капитуляции. На одном из своих заседаний она постановила ответственность за поражение варшавского восстания возложить главным образом на Советский Союз.

В ходе переговоров с немцами Бур-Комаровский не согласился с их предложением полностью прекратить сопротивление на всей территории Польши, однако заметил, что «немецкое военное руководство не будет иметь со стороны Армии Крайовой особых трудностей». В то же самое время по округам Армии Крайовой идет специальная секретная телеграмма о прекращении «расконспирации перед Красной армией и уходе в подполье». По некоторым данным, переговоры Бур-Комаровского с фон дем Бахом устраивал все тот же майор абвера Христиансен, с которым Бур-Комаровский контактировал еще перед началом восстания.

Накануне капитуляции президент В. Рачкевич неожиданно назначил генерала Бур-Комаровского главнокомандующим всеми войсками, подчиненными эмиграционному правительству, что вызвало шок даже у офицеров Армии Крайовой. Так добровольно сдающийся в плен Бур-Комаровский стал национальным героем, который спустя некоторое время после восстания был представлен к высшей польской государственной награде — кресту «Виртути Милитари» II класса.

Хотя о капитуляции было объявлено в сообщении вермахта 28 сентября, путь к общей капитуляции Армии Крайовой открылся лишь после заверения фон дем Баха, что с повстанцами будут обращаться как с военнопленными, а не партизанами, которых обычно казнили.

В итоге преемник Бур-Комаровского генерал Л. Окулицкий издал приказ всем отрядам Армии Крайовой прекратить операцию «Буря» и перейти к ограниченным действиям по обороне и самообороне в рамках операции «Дождь». Сам Бур-Комаровский капитулировал 2 октября. 15 тысяч оставшихся в живых бойцов, в том числе две тысячи женщин, сдались в плен. Действительно, эсэсовец фон дем Бах-Залевски сдержал слово, благодаря чему избежал экзекуции после Нюрнбергского процесса: поляки не были расстреляны, а направлены в лагеря для пленных. К тому моменту от Варшавы осталась лишь груда обгоревших руин. 16 тысяч повстанцев погибли, более 150 тысяч мирных жителей были убиты эсэсовцами и полицаями. А еще 150 тысяч оставшихся в живых эвакуировались из города. Те, кому не удалось бежать, попали в сборные лагеря, а затем на работы в рейх.

После того как генерал Бур-Комаровский вручил сотруднику абвера свое политическое завещание с просьбой передать его имперскому правительству, его поместили в офицерский лагерь № 73, расположенный в Лангвассере близ Нюрнберга, где его позже неоднократно посещали гестаповские референты по польским делам. Удивление вызывало то, что Бур-Комаровский сдался, даже не попытавшись уйти к союзникам. Вскоре поползли слухи: Бур-Комаровский создает новую Армию Крайову из 200 тысяч человек, чтобы вместе с немцами бороться против большевизма…

Так или иначе, но в октябре 1944 года нацисты ликовали и праздновали свою последнюю победу на руинах Варшавы. До освобождения польской столицы советскими войсками 17 января 1945 года оставалось еще много страшных дней и ночей.


Источник: М., «Вече»
Авторское право на материал
Копирование материалов допускается только с указанием активной ссылки на статью!

Похожие статьи

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.