Николай Владимирович Скоблин — личность загадочная, его деятельность в качестве разведчика до сих пор вызывает споры. Окончил кадетский корпус и юнкерское училище, участвовал в Первой мировой войне. В 1917 году, будучи штабс-капитаном, вступил в ударный батальон. Вместе с первыми добровольцами проделал знаменитый Ледовый поход. Командовал Корниловским полком, одним из четырёх полков, которые были укомплектованы только офицерами и считались элитой Добровольческой армии. Полк был назван в честь генерала Корнилова, погибшего в 1918 году; позднее он был развёрнут в дивизию. В последние часы белого движения в Крыму, в ноябре 1920 года, он лично проследил за тем, чтобы каждый боец-корниловец был погружен на пароход «Саратов». 2 ноября 1920 года он последним вошёл на палубу «Саратова» и, как говорят, был фактически последним участником белого движения, покинувшим родную землю. К этому времени он уже был генералом.

Боевая судьба свела его с выдающейся русской певицей Надеждой Плевицкой. Уроженка курской деревни, простая крестьянская девушка, она стала знаменитой исполнительницей русских народных и других популярных в то время песен. Неоднократно выступала в высшем свете, пела и для самого государя Николая II, который очень ценил её талант. Сразу после революции стала на сторону красных, впрочем, утверждали, что она с одинаковым чувством, в зависимости от аудитории, могла спеть и «Боже, царя храни» и «Смело мы в бой пойдём». Во время Гражданской войны, находясь на гастролях на фронте, попала к белым. Известны три версии этого факта: пленена в бою; перебежала к белым; осталась в городе после отступления красных. Достоверно известно лишь то, что частью, которая её захватила, командовал тогда ещё полковник Скоблин. Он влюбился в Плевицкую, та ответила взаимностью.

Надежда была на двенадцать лет старше своего возлюбленного, что не помешало им до самого конца оставаться любящей и верной парой.

Иностранные и эмигрантские авторы зачастую утверждают, что Плевицкая уже тогда была агентом ВЧК, которая забросила её в тыл белых с целью вербовки Скоблина, с чем она успешно и справилась. Это утверждение полностью противоречит документальным данным, да и логике событий.

Вместе с остатками белых войск Скоблин и Плевицкая вначале оказались в Галлиполи, а затем в Париже. Он был вынужден снять военную форму, без которой казался маленьким и невзрачным, особенно рядом с красавицей женой. Однако оставался командиром Корниловского полка и мог в любой момент собрать офицеров этого полка, находившихся в Париже. Все они были членами «Российского общевоинского союза» (РОВС), организации, объединявшей русское офицерство в эмиграции. Формально РОВС носил благотворительный характер и занимался оказанием помощи неимущим офицерам и их семьям. Фактически же представлял собой довольно активное объединение белогвардейцев-единомышленников, готовых в любое время выступить в интервенционистский поход против Советской России. РОВС имел широкие связи во всей Европе, обладал собственными разведывательной и контрразведывательной службами, унтер-офицерской школой, проводил сборы.

В среде русских офицеров Скоблина уважали, к нему с подчёркнутым вниманием относились генералы Кутепов и Миллер, руководители РОВС. «И с семьёй Кутепова, и с семьёй Миллера Плевицкая и Скоблин очень дружили ещё со времён Галлиполи», — писал в своих воспоминаниях Александр Вертинский.

РОВС очень беспокоил руководителей ВЧК и Советской России. Они видели в нём не только врага идеологического, но и вполне реального, способного предоставить квалифицированные кадры и для армий, и для разведок возможных противников, и для осуществления террора. Поэтому борьба с белой эмиграцией вообще, и с РОВС в частности, стала одной из главных задач ВЧК-ОГПУ в 1920–1930 годы.

Осенью 1930 года во Францию был направлен агент ИНО Пётр Георгиевич Ковальский с задачей завербовать Скоблина и Плевицкую. Он был однополчанином и другом Скоблина с 1917 года, когда они вместе служили в ударном батальоне. У Ковальского было «вербовочное» письмо от брата Скоблина. Он провёл несколько бесед с супругами — вместе и по отдельности. В результате они согласились работать на советскую разведку, в чём и дали соответствующие расписки 10 сентября 1930 года, а затем вторично 21 января 1931 года. Скоблин и Плевицкая получили клички «Фермер» и «Фермерша» и обещание разведки выплачивать им по двести долларов ежемесячно.

Первые донесения Скоблина не представляли интереса, и руководство ИНО уже стало опасаться — не подстава ли он, уж слишком легко, «без сучка и задоринки» прошла их вербовка. Однако победило мнение, что Скоблин и Плевицкая дали согласие искренне, так как разговор с ними произошёл вовремя, после их крупных финансовых неудач, и, кроме того, дал Плевицкой надежду воскресить свою славу при возвращении в Россию.

После нескольких бесед со Скоблиным и Плевицкой от них начал поступать более ценный материал, например, копия плана РОВС на случай войны с СССР и другие внутренние документы этой организации, в том числе три доклада с мобилизационными планами всех белых войск в Европе. Проверка показала, что Скоблин и Плевицкая преданно и честно служили советской разведке.

За четыре года на основании информации, полученной от Скоблина, ОГПУ арестовало семнадцать агентов, заброшенных в СССР, и установило одиннадцать явочных квартир в Москве, Ленинграде и Закавказье.

Скоблин и Плевицкая стали основными источниками информации. Более того, Скоблин, как указано в одном из документов разведки, «ликвидировал боевые дружины, создаваемые Шатиловым и генералом Фоком; свёл на нет зарождавшуюся у Туркула и Шатилова мысль об организации террористического ядра; разоблачил агента-провокатора, подсунутого нам французами и работавшего у нас одиннадцать месяцев; сообщил об организации, готовившей убийство наркоминдела Литвинова во время визита в Швейцарию, и т.д.».

Многочисленные провалы вынудили контрразведку РОВС провести расследование. Были составлены списки лиц, знавших о провалившихся операциях. Во всех фигурировал Скоблин. Однако умелым поведением во время расследования и с помощью нашей разведки он сумел отвести от себя подозрения, и руководство РОВС даже вынуждено было вступиться за него.

Тем временем председатель РОВС генерал Миллер всё больше склонялся к мысли о необходимости сотрудничества с нацистами. «РОВС должен обратить всё своё внимание на Германию, это единственная страна, объявившая борьбу с коммунизмом не на жизнь, а на смерть», — заявлял он.

Новое руководство, теперь уже не ОГПУ, а НКВД, приняло решение убрать Миллера, а на его место поставить Скоблина, и он уже примерялся к креслу председателя РОВС.

Учитывая заинтересованность Миллера в контактах с немцами, Скоблин 22 сентября 1937 года предложил ему встретиться с германскими представителями. Миллер согласился, но что-то беспокоило его, и, уходя на встречу, он оставил записку: «У меня сегодня в 12.30 свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе в балканских странах Штроманом и с Вернером, чиновниками здешнего германского посольства. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку. 22 сентября 1937 года. Ген.-лейт. Миллер».

Со свидания со Скоблиным Миллер не вернулся. Он был похищен сотрудниками нелегального аппарата внешней разведки. Его усыпили, в большом деревянном ящике доставили в Гавр, погрузили на советское судно «Мария Ульянова», которое тотчас же снялось с якоря и 29 сентября доставило Миллера в Ленинград. Он содержался в тюрьме под чужим именем, и под этим же именем его судили и в мае 1939 года расстреляли.

Когда Скоблин передал Миллера с рук на руки советским оперативникам, он вернулся в РОВС. Ему предъявили записку Миллера и спросили, где генерал. Поняв, что провалился, Скоблин «на минутку» вышел из комнаты, где с ним беседовали, и исчез… Навсегда. После этого никто, нигде и никогда его не встречал. По некоторым сведениям, ему удалось бежать в республиканскую Испанию, где он погиб во время бомбардировки Барселоны.

Власти, обозлённые тем, что на территории Франции, как дома, действуют иностранные разведчики и террористы (за несколько лет до этого советской разведкой был похищен генерал Кутепов, хорватским террористом были убиты министр иностранных дел Барту и югославский король Александр, русским эмигрантом Горгуловым убит французский премьер-министр), решили отыграться на Надежде Плевицкой. Её обвинили в содействии мужу и в создании для него ложного алиби. После громкого процесса она в декабре 1937 года была приговорена к двадцати годам тюрьмы, где и скончалась в 1940 году, до немецкой оккупации. Узнав о смерти Плевицкой, парижская резидентура советской разведки передала в Центр последнее сообщение о своём агенте по кличке «Фермерша»:

«Перед смертью её исповедовал православный священник. Есть основания полагать, что исповедь, в которой она всё рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов».

В деле Скоблина присутствует ещё один остросюжетный детектив — обвинение в том, что он виновен в гибели Тухачевского. В эмигрантской печати появились сообщения о том, что генерал разработал план, авторство которого приписывается Сталину.

Согласно этим публикациям, Скоблин воспользовался поездкой Тухачевского в Париж, чтобы полностью скомпрометировать его в глазах Сталина. Генерал понимал, что с Тухачевским погибнет и цвет Красной армии, к чему Скоблин якобы и стремился. Будучи немецким, а заодно и бельгийским (!) агентом, он посетил Берлин, где поделился своими мыслями с Гейдрихом, и был понят с полуслова. Было сфабриковано дело, в ход пошли подложные документы. Скоблин получил пятьдесят тысяч немецких марок. Но тут же, в Берлине, будто бы выяснилось, что советская контрразведка пронюхала об этом плане и поддержала Скоблина. Через президента Бенеша фальшивки были переданы Сталину. Тухачевского судили и расстреляли, а вслед за ним ещё примерно тридцать пять тысяч командиров Красной армии. Так якобы была проведена в жизнь идея генерала Скоблина, ненавидевшего советскую власть и решившего таким образом навредить ей. А некоторые западные исследователи (Роже Фалиго и Реми Коффер) полагают, что в этом деле был замешан и генерал Миллер.

Примерно такую же историю рассказывает и Шелленберг в своих мемуарах «Лабиринт», однако согласно его версии Скоблин лишь передал Гейдриху материалы, «полученные от Сталина». Вот что пишет Шелленберг:

«От одного белогвардейского эмигранта, генерала Скоблина, Гейдрих получил сведения о том, что Тухачевский, маршал Советского Союза, участвовал вместе с германским Генеральным штабом в заговоре, имевшем своей целью свержение сталинского режима.

Гейдрих сразу понял огромнейшее значение этого донесения. При умелом его использовании на руководство Красной армии можно было обрушить такой удар, от которого она не оправилась бы в течение многих лет.

Янке (эксперт по разведке и шпионажу у Рудольфа Гесса. — Авт.) придерживался противоположного мнения. Он предупредил Гейдриха, что Скоблин мог вести двойную игру и что его сообщение могло быть сфабриковано русскими и передано Скоблиным по распоряжению Сталина. Янке полагал, что Сталин преследовал этим двойную цель: он хотел ослабить германский Генеральный штаб, вызвав у Гейдриха подозрения против его руководства, и в то же самое время он смог бы выступить против советской военной фракции, которую возглавлял Тухачевский. Янке считал, что, учитывая обстановку внутри Советского правительства, Сталин не хотел сам начинать процесс против генералов, и предпочитал, чтобы инкриминирующий материал поступил из-за границы.

Гейдриха не убедили хитроумные доводы Янке. Более того, его подозрения обратились против самого Янке, точка зрения которого, чувствовал он, была продиктована его приверженностью Генеральному штабу. Гейдрих сразу же посадил Янке на три месяца под домашний арест, а сам тем временем представил Гитлеру донесение Скоблина…

Сам материал не был полным. В нём не содержалось никакого документального доказательства активного участия руководителей германской армии в заговоре Тухачевского. Гейдрих понимал это и сам и добавил сфабрикованные сведения с целью компрометации германских генералов. Он чувствовал себя вправе это сделать, коль скоро этим самым он мог ослабить растущую мощь Красной армии, которая ставила под угрозу превосходство рейхсвера. Нужно помнить, что Гейдрих был убеждён в достоверности информации Скоблина, и, учитывая дальнейшие события, мне кажется, что он оказался прав. Сфабрикованные им документы предназначались поэтому лишь для того, чтобы подкрепить и придать ещё большую убедительность информации, которая сама по себе была ценной.

В тот момент Гитлер столкнулся с необходимостью принять важное решение — выступить на стороне западных держав или против них. Принимая это трудное решение, необходимо было также учесть, каким образом использовать материал, доставленный ему Гейдрихом. Поддержка Тухачевского могла означать конец России как мировой державы (Шелленберг не поясняет эту точку зрения. — Авт.), в случае же неудачи Германия оказалась бы вовлечённой в войну. Разоблачение Тухачевского могло бы помочь Сталину укрепить свои силы или толкнуть его на уничтожение значительной части своего Генерального штаба. Гитлер в конце концов решил выдать Тухачевского и вмешался во внутренние дела Советского Союза на стороне Сталина.

Это решение поддержать Сталина вместо Тухачевского и генералов определило весь курс германской политики вплоть до 1941 года и справедливо может рассматриваться, как одно из самых роковых решений нашего времени. В конечном итоге оно привело Германию к временному альянсу с Советским Союзом и подтолкнуло Гитлера к военным действиям на Западе, прежде чем обратиться против России. Но раз Гитлер принял решение, Гейдрих, конечно, поддержал его.

Гитлер тотчас же распорядился о том, чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага, замышлявшегося против Тухачевского, так как опасался, что они могут предупредить советского маршала. И вот однажды ночью Гейдрих послал две специальные группы взломать секретные архивы Генерального штаба и абвера, службы военной разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом.

В состав групп были включены специалисты-взломщики из уголовной полиции. Был найден и изъят материал, относящийся к сотрудничеству германского Генерального штаба с Красной армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса. Для того чтобы скрыть следы, в нескольких местах устроили пожары, которые вскоре уничтожили всякие признаки взлома. В поднявшейся суматохе специальные группы скрылись, не будучи замеченными.

В своё время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом с целью запугать Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных материалов. В действительности же подделано было очень немного — не больше, чем нужно для того, чтобы заполнить некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что всё весьма объёмистое досье было подготовлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток времени — в четыре дня.

По зрелом размышлении решено было установить контакт со Сталиным через следующие каналы: одним из немецких дипломатических агентов, работавших под началом штандартенфюрера СС Боме, был некий немецкий эмигрант, проживавший в Праге. Через него Боме установил контакт с доверенным другом доктора Бенеша, тогдашнего президента Чехословацкой Республики. Доктор Бенеш сразу же написал письмо лично Сталину, от которого к Гейдриху по тем же каналам пришёл ответ с предложением установить контакт с одним из сотрудников советского посольства в Берлине. Мы так и поступили, и названный русский моментально вылетел в Москву и возвратился в сопровождении личного посланника Сталина, предъявившего специальные полномочия от имени Ежова, бывшего в то время начальником ГПУ.

Сталин запрашивал, в какую сумму мы оцениваем собранный материал. Ни Гитлер, ни Гейдрих и не помышляли о том, что будет затронута финансовая сторона дела. Однако, не подав и виду, Гейдрих запросил три миллиона рублей золотом, которые эмиссар Сталина выплатил сразу после самого беглого просмотра документов. Материал против Тухачевского был передан русским в середине мая 1937 года.

Тухачевский вместе с другими участниками заговора был арестован вечером 4 июня 1937 года… Он предстал перед судом в 10 часов утра 11 июня; суд закончился в 9 часов вечера того же дня. Согласно сообщению ТАСС от 11 июня, все обвиняемые признали свою вину. Никаких других подробностей дела фактически опубликовано не было. Тухачевский и все остальные обвиняемые были расстреляны.

Большую часть суммы в три миллиона рублей, выплаченных нам русскими, пришлось уничтожить лично мне самому, так как вся эта сумма состояла из купюр высокого достоинства, номера которых, очевидно, были переписаны ГПУ. Всякий раз, когда кто-нибудь из наших агентов пытался использовать их на территории Советского Союза, его арестовывали в удивительно короткое время.

Таким образом, дело маршала Тухачевского явилось подготовительным шагом к сближению между Гитлером и Сталиным. Оно явилось поворотным пунктом, ознаменовавшим решение Гитлера обеспечить свой восточный фронт союзом с Россией на время подготовки к нападению на Запад».

Такова версия Шелленберга. Что же, версии остаются версиями. Никаких их документальных подтверждений нет.