ГРЫЗУНЫ

Ни один отряд зверей не распространён так широко по свету, как грызуны, и ни в одном отряде нет такого изобилия видов: более 1700

видов — это 2/5 из всех млекопитающих.

У грызунов очень характерная зубная система — по паре грызущих зубов (резцов) в каждой









челюсти, на некотором расстоянии от них — коренные зубы, а клыков нет. В отличие от зубов всех прочих млекопитающих резцы грызунов растут в течение всей их жизни. Поэтому, чтобы они не слишком отрастали, грызуну надо посто­янно стачивать свои зубы, что-то грызя. Если один из резцов сломан, противоположный урод­ливо разрастётся (иногда даже врастает в мозг) — и для зверька это чаще всего означает гибель.

БЕЛИЧЬИ. Более подробное знакомство с грызунами начнём с белок. Обитают они на всех континентах, кроме Австралии.

Обыкновенная белка (есть у неё ещё полуза­бытое имя «векша») — зверюшка малая, а поди-ка — столетиями кормила, одевала. В сибирских лесах белка была первейшим объектом пушного промысла и торговли! Европа, благоустроенная и просвещённая, издавна одевалась в русский беличий мех.

Ранняя весна встречает белок и новорождён­ных бельчат не слишком богатыми запасами, оставшимися с осени. Шишки сосен и елей, провисевшие зиму на ветвях, семена уже рассея­ли по ветру. Но под снегом можно отыскать потерянную клестом или дятлом шишку (зимой белка учует её даже под метровым сугробом) либо жёлудь, собиравшийся прорасти. Шишки белка потрошит профессионально — за 80 секунд оста­вит от сосновой шишки голый стерженёк и груду чешуек; на еловую, правда, потратит втрое боль­ше времени. В весеннем лесу белка может пола­комиться молодыми почками, побегами, ран­ними грибами. Кстати, грибы, особенно белые, подберёзовики, маслята, белка очень любит. За­пасает их на зиму, сушит, нанизывая на сучки. Некоторые белки собирают до 2 тыс. грибов! Но шампиньонами почему-то пренебрегают.

Вообще же у белок есть склонность к всеяд­ности (вы уже догадываетесь, что она означает: «Берегитесь, малые пернатые!»). Натуралистами описан случай, когда белка напала на цыплёнка и в конце концов свернула ему голову. Впрочем, белка охотно съест не только птичьи яйца или птенчика, но и улиток, насекомых, в том числе муравьиные куколки и гусениц.

Характер у белки не по росту задиристый — умеет она отвоевать себе место: не задумываясь, займёт сорочье гнездо, какое покрепче и поболь­ше, и пустит хозяев по миру. Старые вороньи гнёзда — для неё находка: подновит, надстроит крышу. Если же таких возможностей не пред­ставляется, белка может сплести из прутьев от­личный дом у ствола на высоте 5—14 м. Внутри дома отделка стен из мха, лишайника, травы, шерсти, даже из бумаги. А то не поленится белка и лыка надрать да нащипать его мелко, чтобы мягким стало. Снаружи шарообразное беличье гнездо — гайно — иногда замаскировано листья­ми. Кроме основного входа оставлен на всякий случай небольшой запасный выход в сторону ствола. Разных гнёзд — для сна, для потомства или укрытия от непогоды — у белки обычно несколько: до пяти. И это не роскошь — устраивая частые «новоселья», белка спасается от паразитов.

Зимой в одном гнезде, согревая друг друга и заткнув вход мхом, бывает, спит несколько белок. Разница температур внут­ри гнезда и снаружи может достигать 40 градусов Цельсия! В сильные морозы белки из своей «спальни» не выходят.

За ловкость и проворство Альфред Брэм назвал белку «север­ной обезьяной». Прыжки белки — это почти полёт, управляе­мый пушистым хвостом. Белка может спрыгнуть на землю прямо с верхушки высокого дерева. Так она убегает от куницы. А от хищных птиц спасается, бегая по спирали вокруг ствола.

Сурки, суслики, луговые собачки, бурундуки — тоже из семейства беличьих. Суслики заселили обширные пространства: живут и в жаркой пустыне, и за Полярным кругом попадаются! Любимая поза у суслика — «столбиком», и когда сидит, похож он на гордого, подтянутого командира.

...Степь, весна. Трава ударилась в рост, жаворонок ликует в небе. А небольшая птичка каменка деловито ныряет под землю. Тут нет ничего странного: опасаясь высоких полуденных темпе­ратур, она справляет новоселье в брошенной норе суслика. Но, поднявшись в воздух, видит каменка: скачет по степи гра­циозный зверёк. И прямо в ту же нору. Это хозяин. И тут птица бросается на законного домовладельца, острыми коготками вце­пляется в крапчатую спину, и суслик удирает. А каменка ещё и за уши треплет: быстрей беги!

Горюет суслик недолго. Найдёт подходящее местечко, коп­нёт — через несколько минут его уже и не видно, только комочки земли вылетают из лаза. И уж если кто захочет вытащить его из норы, пусть и не пробует. Схваченный за задние лапы, суслик так цепко держится передними, что попо­лам разорвёшь — не отцепится!

Однако мало кому удаётся схватить суслика: он быстр, про­ворен, а нора его глубока, о чём можно судить по холмику выброшенной из неё земли — высота его с полметра. Конст­рукция норы суслика проста и практична: наклонный ход (на зиму он забит землёй, чтобы в норе было теплее спать), внизу гнездовая камера, а затем вдруг от неё вверх вертикально идёт отно'рок, не доходящий немного до поверхности. Это, если вдуматься, поразительное изобретение: здесь зверёк прячется, оставаясь в то же время у поверхности и слушая, что наверху делается. Если ливни обрушатся на землю (в степи и такое бывает) и наводнение случится — всё внизу зальёт. Но отнорок останется сухим, да и выбраться из него легко — надо лишь покопать немного вверх, что весной и делается.

Суслики и сурки — рекордсмены спячки среди зверей. Не случайно говорят: «спит, как сурок». Накопив к осени около 1 кг жира (всего он весит до 5 кг), сурок погружается в полуго­довую спячку, плотно законопатив выход из норы.

Температура тела зимующих зверьков порой опускается до 0° С, а у длиннохвостого суслика на Аляске падает до —1,9° С. Но температура мозга и сердца всегда остаётся выше нуля.

Луговые собачки на настоящих собак совсем не похожи и прозваны так только за тявканье, которое они могут издавать. Когда-то они водились в Америке в невероятно больших количе­ствах. Одна их колония, описанная в 1901 г., занимала более 61 тыс. кв. км. В ней жило свыше 400 млн. чернохвостых луговых собачек! Сейчас таких колоний уже не встретить: луго­вых собачек осталось совсем немного.

Бурундук — обычный житель сибирских лесов. Он не оскор-













бит ничьё эстетическое чувство: его внешность безупречна. Серо-рыжеватая шубка расчерчена пятью продольными чёрными полосами, а про­дольные полосы, как известно, придают фигуре стройность. Что касается движений, то они до­стойны учеников лучших балетных школ. То он летит прямо, как пушистый снаряд, то в скачке' замысловато меняет направление: влево-вправо, вверх-вниз. И вдруг сел на задние лапки и приосанился, как дипломат.

Бурундук — один из обладателей защёчных мешков, очень удобного приспособления для пе­реноски у грызунов. Чем богаче урожай кедро­вых орешков, тем активнее запасает их бурун­дук. Носит в защёчных мешках в кладовую нередко за километр. Запасает 3—4, а то и 8 кг.

Зимой бурундук спит не так беспробудно, как, скажем, тот же сурок. Спит, как заботливый хозяин, помнящий о накопленном добре. Про­снётся, съест несколько орешков и, словно убе­дившись, что всё в порядке — воры не лезут, — засыпает вновь. Кстати, совет для желающих завести бурундука у себя дома: на зимний отдых ему лучше всего устраиваться между двойными оконными рамами, где не так холодно, но и не жарко.

БОБРЫ. Реки широкие, равнинные. Реки быстрые, горные. Ручьи, пруды, озёра, болота... Приходилось вам где-нибудь видеть мокрую уса­тую голову над блестящей поверхностью воды? Быстро и плавно скользит, расходятся тонкие волны. «Я знал людей, умевших читать и пи­сать, которые были гораздо глупее старого опыт­ного бобра», — признавался однажды Соколи­ный Глаз.

Бобр — самый крупный грызун в России, длиной до 1 м, а весом до 30 кг. Внушительный зверь. В бобровой шубе ходит! Дорогая шуба, полкилограмма пуха из неё у крупного бобра вычесать можно — хватит на десяток фетровых шляп. Для непромокаемости смазана маслянис­тым веществом. После каждого купания бобр тщательно её чистит и напомаживает.

Мало кому доводилось видеть, как бобры ору­дуют резцами под водой, но на берегу их произ­водительность фантастична: 2—3 минуты — и осинка толщиной с руку падает!

Но сначала, пожалуй, стоит коротко расска­зать о том, какие типовые постройки бывают у бобров. «Проект» первый — норы. Их роют в обрывистых берегах, высоких и крепких. Вход — на глубине метра или двух под водой. Под­нявшись выше уровня реки, нора ведёт куда-нибудь под корни крепкого дерева. Там мрачно­ватая «спальня», иногда такая большая, что двое людей вполне могут в ней ночевать (если им в голову придёт такая фантазия).

«Проект» второй — хатки из ветвей и земли. Строят их, если берега пологие и для нор не годятся. Вход в хатки тоже под водой. Рекордно





крупные хатки имели высоту в 3 м, а окружность у основания — 16 м.

«Проект» третий — каналы. На болотистой местности в разные стороны от «дома» расходят­ся неширокие и неглубокие полоски воды. Это водные пути «на работу» и «в столовую». Воз­можно, что особых заслуг в сооружении каналов у бобров нет: ходят и ходят, и постепенно тро­пинки углубляются и заполняются водой. Мо­жет, и так... Однако внимательные наблюдатели говорят, что бобры определённо стараются содер­жать свои каналы в порядке, не любят, когда в них попадает мусор. По таким водным путям они сплавляют обрубки деревьев и ветки. Это ведь легче, чем тащить их в зубах или лапах.

«Проект» четвёртый — плотины. Это как раз тот проект, на который давно израсходованы все хвалебные слова об уме и строительном искусстве бобров. В Америке у бобров есть плотина высотой 4,3 метра, шириной у основания — 7 метров, а длиной — 652 метра!

Во французском национальном парке Бруси зоолог П. Ришар наблюдал весьма занятные дей­ствия бобров-строителей. Он пробил под пло­тиной бобров дыру и пропустил сквозь неё дре­нажную трубу — довольно длинную, так что входное и выходное отверстия оказались на по­рядочном расстоянии по обе стороны плотины. Вода стала убывать. Бобры засуетились. Вначале они кинулись надстраивать сооружение сверху, заделали все стоки, но вода всё уходила. Тогда ненужную работу бросили. И догадались-таки, что во всём виновата труба! Решили заделать входное отверстие. Но там оно было не одно: кроме основного открытого зева Ришар просвер­лил в трубе несколько боковых дырок. Эти дыр­ки бобры не смогли заделать — большую за­ткнули, а всё, что лепили на маленькие боковые, вода смывала. Работу бросили.

Зоологи наблюдали за животными из укры-





тий, смотрели и забавлялись: очень потешно ходили бобры взад-вперёд, высматривали, что бы такое ещё сделать, точно прорабы на месте буду­щей стройки. Сообразили бобры заткнуть и дру­гой конец трубы. Но там течение, разогнавшись в трубе, было слишком сильным, и всё, чем затыкали, сносилось моментально. И эту работу бросили.

И всё-таки вышли бобры из трудного поло­жения! Выстроили плотину, которая обогнула нижний выходной конец трубы. Раз уж вода льётся, так пусть льётся в новый пруд.

Можно ли после этой истории сомневаться в том, что бобры — настоящие инженеры! Кстати, зимой бобры спускают часть воды из запруд, чтобы подо льдом образовались пустые простран­ства. Там, под ледяной «крышей», они резвятся и кормятся. Бобры усердно очищают реки от разлагающегося ила, выгребая его на берег. В воде становится больше кислорода, поэтому в бобровых запрудах всегда много рыбы. Так что бобр ещё и рыбовод. В старину считали, что и питается он рыбой. Но на самом деле его пища





— осиновая кора (до 100 кг в год) и болотные травы (около 230 кг). На зиму бобры запасают ветки под водой, иногда до 80 кубометров! В России в XVIII и XIX вв. бобров почти перевели. Истребляли их ради меха и бобровой струи — целебной пахучей жидкости, которая содержится у них в особых мешочках возле хвоста. В России к началу XX в. уцелело только около 2 тыс. бобров. Но благодаря природо­охранным мерам поголовье бобров удалось восстановить, и к 80-м гг. XX в. оно достигло 250 тыс.

МЫШИНЫЕ. Случалось ли вам по осени ночевать в стоге сена на лесной поляне или луговине? Вначале вы любуетесь звёздами, а потом замечаете, что в глубине под вами постоянно слышатся писк, деловитое шуршание и беготня. Это мыши или полёвки, а иногда те и другие вместе. Предчувствие морозов согнало их сюда.

Очень часто, явившись за сеном и разбросав стожок, хозяин находит под ним множество мёртвых мышей и полёвок. Это эпизо­отия — массовая эпидемия, поразившая животных. Она «косит» чисто. Если тут прошла туляремия — главный бич грызунов, то очень возможно, что на 10 покойников остаётся лишь одна «плакаль­щица». Мыши и полёвки принадлежат к тем животным, которым, чтобы заболеть, не нужно принимать в себя миллион микробов — достаточно одного... Гибнут эти грызуны и в морозы, нечаянно удалившись больше, чем следовало, от тёплого убежища. Задыхаются под коркой наста. Тонут в половодье. Гибнут даже от солнечного









удара. Множество мышей и полёвок истребляет лисица. А совы, сарычи... И даже такие птицы, которых и хищниками не назовёшь, не упустят случая съесть мышь или полёвку. А разные змеи, ласки, горностаи... Да и волк сыт не бараном единым.

Только необыкновенная плодовитость и спасает этих зверь­ков. Известен случай, когда в помёте (единовременном припло­де) домашней мыши было 34 детёныша, из которых 33 выжили. А самки домовой мыши или рыжей лесной полёвки способны к размножению уже в возрасте 1 месяца! Некоторые мышиные способны приносить по 6 помётов в год (а тёмная полёвка — все 17 помётов!). После этого не покажутся фантастикой данные, согласно которым мышиное поголовье, изрядно поредевшее за зиму, увеличивается летом в несколько десятков раз. На 1 кв.









км зелёного массива количество по­лёвок и мышей достигает 40 тысяч!

Мыши-малютки охотно живут в лесах, была бы трава густая и высокая. Эти шестисантиметровые и шестиграммовые карли­ки, лазая по тонким стеблям злаков, обвивают их гибкими хвостиками, как некоторые обезья­ны ветки деревьев, чтобы застраховать себя от падения.

На стеблях или ветках, реже в трухлявых пнях и на земле, сплетают мыши-малютки из травы шарообразные гнёзда. Входа в них нет. Навещая своих мышат, которых она выводит в гнёздах 3—4 раза в году, мышка всякий раз «ломится», что называется, сквозь стену, а по­том дыру заделывает. Легко заметить эти гнёзда можно лишь тогда, когда они высохнут и цветом станут отличаться от окружающей зелени. Но к тому времени они уже пусты: мамаша-малютка успевает вывести и выкормить своих сверхкро­шечных детёнышей.

Обыкновенный хомяк известен как запасли­вый хозяин. До 90 кг зерна, гороха или карто­феля собирает он порой в своих кладовых на зиму! А сам невелик: длина его тела чуть меньше 40 см. Несмотря на свою малость, хомяк храбро сражается с напавшей на него собакой и дорого

продаёт свою жизнь. В странах СНГ обитают ещё 13 видов хомяков, но все они значительно мень­ше ростом, чем обыкновенный. Иные (их назы­вают хомячками) не больше, а то и меньше обычной домовой мыши: длина тела у них не более 5 см.

Сирийский хомячок стал известен науке в 1839 г., но затем целое столетие не попадался биологам в руки. Лишь в 1930 г. во время экспедиции в Сирию учёный И. Ахарони раско­пал нору неведомого грызуна и на дне её, на 2,5 м глубине, нашёл самку с 12 детёнышами. Это был сирийский хомячок! От одного самца и









трёх самок этот исследователь в течение года получил 150 потомков. В наше время сотни тысяч, а возможно, и миллионы этих золотисто-жёлтых грызунов живут в клетках любителей животных и в лабораториях научно-исследова­тельских институтов. Все они произошли от од­ного самца и трёх самок, найденных и выращен­ных Ахарони.

К декоративным животным из семейства мы­шиных относится и белая мышь — разновид­ность домовой мыши, выведенная ещё в древ­ности в Китае.





















ЛЕТЯГИ

Главное отличие летяг от обычных белок, на которых они похожи, — поросшая шерстью перепонка из тонкой и растяжимой кожи, которая соединяет передние и задние лапы. Это приспособление для полёта, точнее, для парения. В покое, когда летяга не парит, перепонку не видно совсем. А когда прыгает с дерева вниз, растопырит широко в сто­роны все четыре лапы — и появляются у неё как бы крылья. Планируя на них, пролетает летяга от дерева к де­реву метров пятьдесят, если стартовала с достаточной высоты. Может на лету, управляя хвостом, как рулём, бы­стро развернуться под прямым углом.

Живёт обыкновенная летяга в сибирских лесах. Там, где летяг не беспокоят, они устраивают настоящие хороводы, игры, догонялки вокруг деревьев, то облетая их, то караб­каясь по стволам.

А самый лучший и крупный летун среди грызунов — индийский тагуан. Длина зверька с хвостом достигает 125 см, размах «крыльев» — 60 см, вес — 1,4 кг. В планирующем полёте он может опуститься почти до земли и, не коснувшись её, плавно взмыть вверх. Он может выписывать в небе виражи и мёртвые петли, умело, как парящая птица или планёр, используя восходящие токи тёплого воздуха, и тогда пролетает над лесными долинами почти полкилометра.

ДИКОБРАЗЫ

Горы. Камни раскалены так, что голыми руками лучше их не трогать. Но дикобраз тепло любит. Он предпочитает одиноче­ство, и чтобы его увидеть, надо забраться повыше, к самым ска­лам, где он селится в трещинах и пещерах. Однако бывает, что живёт дикобраз и в низинах, даже в песках, на мягком грунте, вер­нее, в нём самом, так как там зверь «вспоминает», что он всё-таки грызун, и роет норы.

Но вот и дикобраз. Его, навер­ное, кто-то потревожил, иначе не вылез бы из своего укрытия. Обыч­но дикобразы бродят лишь ночью, неловко переваливаясь и гремя иглами. А иглы у дикобраза длинные, довольно толстые (иные с карандаш), отточенные. В сущ­ности, это единственное оружие дикобраза, хотя его зубы без осо­бого труда способны перегрызть проволочную сетку.

Иглы держатся на специаль­ной мышце и легко от неё отделя­ются. Оглушительно погремев для угрозы иглами, дикобраз в ко­ротком броске (задом наперёд) вонзает иглы в тело врага с та­кой силой, словно это стрелы, вы­пущенные из добротного лука. То, что дикобраз мечет иглы, долго считалось легендой. Но вот однаж­ды немецкий зоолог Генрих Дате и его сотрудники своими глазами видели в Берлинском зоопарке та­кую сцену: дикобраз бросал иглы с такой силой, что они вонзались в деревянные планки забора.

Слов нет, оружие у дикобраза сильное, но похоже, что зверь не­сколько преувеличенного о нём мнения. Он не уступает дорогу да­же автомобилю. А тиграм и лео­пардам определённо рекомендуется обходить дикобра­за, вставшего на пути. Вонзится игла в морду или лапу — кто вы­тащит? Доктор Айболит? Изве­стен случай, когда тигр погиб после неудачного нападения на дикобраза. Но это ещё не самый драматический вариант. Утыкан­ный иглами, беспомощный, стра­дающий от боли хищник не мог охотиться на свою обычную добы­чу и становился людоедом. Такова история знаменитой Муктесварской тигрицы, убившей 24 челове­ка. Под кожей она носила с полсотни игл дикобраза, а левый глаз её вытек. Но вот крупныепитоны легко разделываются с дикобразом. Питон вонзает в жертву свои зубы и мгновенно обматывается вокруг неё. Глотает дикобраза он «по шерсти», начиная с головы, так что иглы ему не мешают.

Дикобразы — одни из самых долгоживущих грызунов (один малайский дикобраз прожил в неволе более 27 лет) и одни из самых крупных — до 30 кг весом.

Долгое время биологи решали загадку: как северо­африканский дикобраз попал на Сицилию и в Италию? По-видимому, его завезли ещё древние римляне: мясо дикобразов они очень ценили, а позолоченные иглы богатые римлянки втыкали в свои причёски.

МОРСКИЕ СВИНКИ

В 1580 г. среди прочих диковин из Нового Света конкистадо­ры привезли в Европу клетки с не­большими грызунами. Этих зверьков стали разводить ещё в древности перуанские индейцы — инки. Разводили их ради мяса, ко­торое походило по вкусу на мясо молочного поросёнка. За то и про­звали их «свинками». А слово «мор­ской» добавилось к их имени позднее, потому что завезены они были «из-за моря». (Ещё их зовут кавиями.)

Позднее в Европе было выведе­но немало декоративных пород до­машних морских свинок. Эти грызуны хороши тем, что никогда не кусаются и маленькие дети без опаски могут играть с ними. Но в основном морские свинки в наше время служат подопытными животными для медицинских опы­тов.

К тому же семейству свинковых, что и кавии, относится ма­ра — крупный (до 1 м в длину) южноамериканский грызун, похожий на небольшого оленька (см. ст. «Парнокопытные»).

ТУШКАНЧИКИ

В пустынях и степях Азии и Африки живут тушканчики. Размером они невелики: даже подлинный гигант в этом семействе — большой тушканчик, прозванный ещё земля­ным зайцем, — не длиннее 25 см. А самого маленького — жирнохвостого — долгое время и не замечали вовсе: лишь в 1924 г. известный учёный П.К. Козлов изловил его где-то в Монголии.

Длина тела этого тушканчика-карлика — до 5 см, с хво­стом — до 15 см. Усы у него такие длинные, что если их отогнуть назад, достанут до основания хвоста! Но главное и достойное всяческого удивления — сам хвост. Если разгля­дывать его отдельно от зверька, то не сразу догадаешься, что это за предмет такой. Иногда бывает он вроде мор­ковки. Тут не бессмысленная фантазия природы: подобно верблюду, запасающему жир в горбах на случай жажды (жир отлично перерабатывается в организме верблюда в воду), маленький тушканчик копит жир в хвосте.

Длинный хвост тушканчикам нужен как балансир и руль, помогающий быстро менять направление на скаку. А скачут тушканчики со скоростью до 50 км/ч. Каждый прыжок — до трёх метров. Мчится «птица-зверь» — не видно, как земли касается. Ещё умеет тушканчик, не разбегаясь, подпрыг­нуть на метр, вцепиться зубами, а затем лапками в ветку, — и вот он на суку! Были бы наверху вкусные молодые побеги.

КАПИБАРЫ

Самые крупные грызуны на свете — водосвинки, или капибары, обитающие в южноамериканских тропиках. Длина их туловища — до 1,4 м, а вес — до 113 кг. Коренные жители Южной Америки издавна охотились на капибар ради их мяса, а среди европейцев оно стало пользоваться популяр­ностью, когда католическая церковь разрешила есть мясо капибары в пост, т. к. это животное, проводящее много вре­мени в воде, могло с точки зрения церкви считаться «рыбой».

И сейчас гаучо (конным пастухам) на некоторых южноа­мериканских ранчо приходится пасти странную скотинку — стадо капибар. Гаучо на лошади посреди стада водосвинок вы­глядит очень эффектно!

КРЫСЫ

Античные Греция и Рим, Европа раннего средневековья крыс не знали. Впервые чёрные крысы прибыли в Европу из стран Ближнего Востока, видимо, на кораблях вер­нувшихся из походов крестоносцев. Вскоре грызуны запо­лонили все европейские города.

Лишь позже стало известно, что чёрные крысы были раз­носчиками бубонной чумы и брюшного тифа (см. ст. «Бак­терии»), которые в последующие столетия прямо-таки обезлюдили Европу. Американский исследователь Эрнст Уолкер замечал, что «болезни, занесённые крысами, унесли за последнюю тысячу лет больше человеческих жизней, чем все войны и революции». Естественно, с крысами пытались бо­роться. Появилось новое ремесло — истребление крыс, поль­зовавшееся немалым почётом, и профессиональные крысоловы вскоре уже создали свои цехи. Каких только лову­шек не изобретали против крыс! Но разгромить и уничтожить чёрных крыс (и прекратить, кстати говоря, регулярные эпидемии чумы в Европе) сумели только... другие крысы.

Академик Пётр Паллас приводил услышанный им рассказ о том, что в 1727 г. огромные полчища крыс необычного серо-рыжего цвета переплыли Волгу и «промаршировали» на запад. «Подойдя к Астрахани, — рассказывает Альфред Брэм об этом великом крысином завоевательном походе, — они бесстрашно бросились в бурные воды могучей реки и гус­тыми массами покрыли её гладь. Тысячи их тонули в пучине, но что за дело? Когда имеется в виду великая цель, на гибель единиц не обращают внимания». Это была всем ны­не известная серая крыса, или пасюк, родом из Северного Китая. Двинуться в поход грызунов заставило землетря­сение. Тупоносый пришелец свирепо расправился со своей процветавшей «родственницей» — чёрной крысой. Ныне она преобладает только в Южной Америке, а также ютится кое-где в портах других континентов. Биолог Уильям Гаррисон восклицал по этому поводу: «Биология не знает подобных сражений между двумя сходными видами!» Увы, че­ловек не проявил никакой благодарности к пасюкам за избав­ление от чумы, а наоборот, стал истреблять их всеми возможными способами. Правда, не очень успешно. Причина этого — потрясающая приспособляемость крыс.

Старые «опытные» крысы справляются почти с любой крысоловкой — трясут её, пока не соскочит пружина, а потом съедают приманку. Они не только прекрасно догады­ваются о связи между поеданием отравленной приманки и последующим печальным результатом, но и лапами отпихивают других, неосведомлённых крыс от такого кор­ма. Поэтому в XX в. крыс стали травить ядом замедленно­го действия, чтобы они не могли распознать отраву. Яд делал несвёртываемой их кровь, и они гибли от внутреннего кровотечения. В 1968 г. одна английская фермерша с изум­лением заметила, что крысы в её амбаре охотно поедают отравленный корм и чувствуют себя после этого великолеп­но. Это были «суперкрысы», нечувствительные к яду и возникшие в результате мутации.

Как уже видно из приведённых примеров, крыса очень ум­на — не случайно польский зоолог Мирослав Гущ назвал крыс «интеллигентами животного мира». Весьма похоже на прав­ду предание о том, что живущие в трюме крысы первыми покидали обречённый на гибель корабль. Им-то первым ста-

новилось известно о том, что судно дало течь. Знаете, как крысы перетаскивают куриные яйца из мест, где их плохо спрятала хозяйка? Чрезвычайно интересно: одна крыса ложится на спину, вторая вкатывает ей яйцо на грудь и потом тащит её за хвост, а влекомая таким образом крыса крепко держит лапами яйцо, чтобы не выронить его и не разбить.

Своими крепкими зубами крысы не раз прогрызали даже свинцовые трубы, разрушали плотины (отчего происходили наводнения). Как и человек, они всеядны. Не то слово! Они едят такое, чего даже самый голодный человек не одолеет. Они могут сожрать простыню, обувь, книгу, кожу, кости, кору деревьев.

Виден ли конец крысам? Нет! На планете их живёт примерно столько же, сколько и людей. Рассказ о них закончим словами американского учёного доктора Джексона: «Говоря о крысах, следует помнить, что мы име­ем дело с самыми многочисленными и наиболее процветающими млекопитающими на планете Земля, за исключением самого человека».