Безразличие к жизни

В свои сорок семь лет Рон был образцовым представителем верхушки среднего класса. У этого человека было все, о чем он мечтал, и даже больше, — тем труднее ему было понять свое растущее безразличие к жизни в целом и к жене в частности.

Это равнодушие все больше угрожало его миру, — а он понимал, что в глубине души искренне ценит этот мир. Единственное объяснение, которое Рон мог дать происходящему, состояло в том, что у него в самом раз­гаре «кризис среднего возраста».

— С одной стороны, мне противна сама мысль о том, чтобы быть культурным клише, этаким образцовым семьянином и гражданином, — сказал он мне, — но, с другой стороны, мне больно видеть, как мое нынешнее состояние сказывается на жене. Я ее люблю. И — Боже ! — мы прожили вместе двадцать шесть лет. Я не хочу ее потерять. Но ей кажется, что я отталкиваю ее от себя всякий раз, когда она пытается пойти мне навстречу. И она права. Я сам это чувствую. Я недоволен собой, я бра­ню себя, но затем вновь и вновь веду себя точно так же. Видимо, жена чувствует, что я несчастен, и хочет, чтобы я открылся, рассказал ей, в чем проблема, ведь тогда мы могли бы попытаться решить ее вместе. Но я не могу от­крыться, потому что сам не знаю, в чем дело. Может быть, проблема состоит как раз в том, что никакой проб­лемы нет. Поскольку мне не на что жаловаться, очевидно, причина во мне самом. Я утратил страсть, утратил любо­пытство, утратил радость, утратил интерес к будущему. Я ощущаю эмоциональную опустошенность, и без посто­ронней помощи мне не найти себя снова.

Он назвал это состояние «кризисом среднего возрас­та». Я называю это «пустынным периодом». Большин­ство людей, кого я знаю, — богатые и бедные, состоящие в браке и холостые, работающие и безработные, знамени­тые и безвестные, здоровые и страдающие хроническими заболеваниями, — проходят через период эмоциональ­ного бессилия, о котором говорит Рон. Я тоже через него прошла, и не пожелаю ничего подобного даже злейшему своему врагу. Меня очень обнадежил сам факт, что Рон сумел собраться с силами хотя бы для того, чтобы прийти ко мне, поскольку, когда подобное происходило со мной, мне едва хватало энергии для того, чтобы по утрам вста­вать с постели. Я просто пережила этот мучительный пе­риод в своей жизни, — день за днем, пока он не закон­чился сам собой, — как, видимо, в свое время переживает его большинство из нас. Поэтому мне было особенно лю­бопытно, а возможно ли, отпустив клеточные воспоми­нания, ускорить процесс избавления от этой очень рас­пространенной и очень болезненной проблемы?

В первой прошлой жизни, куда попал Рон, он был женщиной, счетоводом из Северной Англии. Ее жизнь началась при весьма печальных обстоятельствах и не очень изменилась со временем. Она была единственным ребенком, зачатым в браке без любви. Во время родов у ее матери случилась серия микроинсультов, и отец предпо­чел исчезнуть, чтобы не брать на себя заботу о нежелан­ном ребенке и больной жене, которую он уже начал тихо ненавидеть. С самого начала мать совершенно недву­смысленно давала понять дочери, насколько та нежелан­на; винила девочку в инсультах и в том, что отец покинул семью. Девочка действительно чувствовала себя винова­той и посвятила жизнь заботе о своей немощной жесто­кой мстительной матери. Она не вышла замуж, никогда даже и не думала о друзьях, праздниках, любви и об ог­ромном манящем мире, простирающемся за стенами ее конторы и маленького сумрачного нищенского домика, куда она возвращалась по вечерам. Она подавляла любое чувство, грозящее разрушить знакомую пустоту, кото­рую она приняла как неоплатный долг перед матерью. Все эти подавленные чувства в конце концов вызвали рак желудка. Вскоре она умерла.

Вторая прошлая жизнь, которую вспомнил Рон, прошла в Уэльсе, в конце девятнадцатого века. На этот раз он был мужчиной — очень высоким и худым, всегда гладко выбритым, с изящными «артистическими рука­ми». Искусный плотник и мебельный мастер, он много путешествовал по стране, обслуживая многочисленных благодарных клиентов. Когда ему было немного за сорок, он полюбил симпатичную молодую продавщицу, вдвое младше его, и женился на ней. Через год она родила ему сына, и Рон думал, что он самый счастливый и удачливый из живших когда-либо на земле людей. Это счастье за­кончилось внезапно и трагически: его жена и сын погиб­ли во время кораблекрушения. И вот в сорок восемь лет Рон снова остался один. И даже любимый подмас­терье — верный друг и помощник — не мог его утешить. Он снова с головой окунулся в работу, но, хотя его мас­терство не истощилось, труд уже не приносил радости. Вскоре после того, как мастеру исполнился шестьдесят один год, к нему пришла смерть, и он встретил ее с ра­достью. «Это было легко, — сказал Рон, — я просто пе­рестал жить».

И вот, в нынешней жизни, в сорокасемилетнем воз­расте клеточная память Рона напомнила ему, чтобы он готовился к разлуке с любимой женой и понемногу забы­вал о радости, которую они друг другу дарят. Жизнь в Уэльсе научила его, что в сорок восемь лет жизнь утрачи­вает свою прелесть. Жизнь в Англии убедила его, что эмоциональное оцепенение служит эффективной защи­той от чувств, которые, вероятно, не принесут ничего, кроме боли и тщетных надежд. Руководствуясь клеточ­ными воспоминаниями, Рон начал тосковать в предчувс­твии утраты, постигшей его сто лет назад. Затем, используя средство защиты от боли, которому Рон научился еще раньше, пациент начал отгораживаться от мира. От­пустив эти клеточные воспоминания, он сразу же пре­кратил переживать мучительный опыт прошлых жизней и сосредоточил свое внимание на том, чтобы как следует прожить нынешнюю.

Рон позвонил мне через месяц после регрессии. Когда он впервые явился ко мне в офис, его голос был монотонным и невыразительным, а сейчас я услышала богатый баритон живого, наслаждающего жизнью человека. Рон сказал, что они с женой в конце недели отправляются в Майами, чтобы провести второй медовый месяц, и, — самое главное, — он искренне рад предстоящему путе­шествию. С тех пор прошло пять лет, и они по-прежнему вместе, цветущие и счастливые. Я буду всегда восхищать­ся Роном, как восхищаюсь всеми прошедшими через ре­грессию клиентами, которым достало мужества посмот­реть в лицо прошлому, чтобы прийти к здоровому, более полноценному будущему.