Психоаналитические теории гипноза вначале были скон­центрированы на проблеме удовлетворения инстинктивных[34] желаний индивидуума, поэтому исходным принципом сторон­ников этого подхода служило положение, что любая ситуация, связанная с особыми состояниями сознания, создается с помо­щью особого рода переноса (трансфера)[35].

3. Фрейд изложил свои взгляды на особые состояния созна­ния (на гипноз) в 1921 году в работе «Психология масс и анализ человеческого Я». По его утверждению, гипнотические взаимо­отношения имеют эротическую основу: «Гипнотические отно­шения заключаются в неограниченном любовном самоотрече­нии, за исключением полового удовлетворения». Но состояние влюбленности, лишенное прямой сексуальной направленности, пока не поддается какому-либо разумному объяснению, и во многих отношениях гипноз еще трудно понять, он продолжает сохранять свой мистический характер. Автор настаивает и на значении подчинения в гипнотических отношениях. Гипноти­зер замещает идеал Я (Сверх-Я)[36] субъекта, он играет роль всемогущего отца первобытного сообщества.

Согласно Ш. Ференци (1909), ученику Фрейда, в гипнозе возможна реактивация Эдипова комплекса[37] с его любовью и страхом; отсюда два типа гипноза: «материнский», основанный на любви, и «отцовский», базирующийся на страхе. Кроме того, он высказывал мнение, что большая часть поведения человека мотивируется так называемым «инстинктом материнской рег­рессии»[38] — желанием вернуться в материнское лоно. Развивая в книге «Море» («Таласса») идею Фрейда об «океаническом чувстве» и опираясь на тот факт, что до рождения индивид окружен материнскими водами и находится в безопасности и комфорте, которых у него никогда не будет, он связывал рег­рессию к положению в матке с ностальгией по околоплодным водам: По его мнению, сон, гипноз, фантазия, медитация — все это возвращение к утраченным истокам.

Подобных воззрений придерживался и другой ученик Фрей­да — Отто Ранк (впоследствии Н. Фодор). Он указывал на первичность и значимость психотравмы рождения (когда каж­дый из нас находится во власти мучительных страданий и тревоги) и считал, что причина психологических проблем (в том числе и сексуальных) лежит именно там. По его мнению, особые состояния сознания — это один из возможных путей сознательной интеграции переживания родов.

П. Шильдер (1922) также подчеркивает сексуальный харак­тер отношений между гипнотизером и гипнотизируемым и настаивает на отождествлении пациента и врача (на основании своих экспериментов М. Гилл и Г. Бренман считают, что эротические фантазмы возникают во время гипнотической ин­дукции чаще, чем при других психотерапевтических процеду­рах). Приписывая врачу магическое всемогущество, больной реализует свои собственные инфантильные фантазмы[39]. Вместе с тем П. Шильдер был первым психоаналитиком, привлекшим внимание к физиологическим, телесным факторам и показав­шим значение их связи с факторами психологическими. Таким образом, он открыл плодотворный путь, который должен был привести к обновлению теорий особых состояний сознания.

Э. Джонс (1923) рассматривает проблему в аспекте нарциссиз­ма[40] и структуры Сверх-Я. Нарциссизм — существенный компо­нент ауто- и гетеровнушения; и в гипнозе, как, впрочем, и в любом другом особом состоянии сознания, по данным автора, происхо­дит регрессия к аутоэротической[41] стадии развития либидо[42].

О. Фенихель (1953) более подробно анализирует сексуальные позиции пациента и утверждает, что они направлены на удов­летворение инфантильных прегенитальных влечений пассивно-рецессивного типа[43]. При этом важно помнить, что человеческий «выбор объекта» может иметь два вида: по типу «опоры» (объект выбирают по образу исходного отношения к родителям, в основе которого лежит стремление к заботе и поддержке) и по «нарци ста чес кому» типу (объект выбирается по образцу собст­венной личности, которую любят больше,, чем какой-либо внешний объект).

В 50-е годы гипноз анализируется психоаналитиками пре­имущественно в плане Эго-психологии[44]. Г. Бренман (1952), а также М. Гилл и Р. Найт подчеркивают значение изучения психологии Я для понимания сущности гипноза. Они экспери­ментально изучали «колебания глубины гипноза» и их отноше­ние к состоянию Я. Работы этих авторов вскрыли сложность феномена транса — феномена, который не может оцениваться только в плане большей или меньшей глубины.

Действительно, мы не располагаем никаким способом изме­рения глубины транса. Наиболее точный критерий — это вы­сказывания пациента о своих переживаниях в особом состоянии сознания, конечно, при условии, что он достаточно умен и спо­собен к самоанализу.

Исследования Г. Бренмана, М. Гилла и Р. Найта основаны на анализе высказываний пациентов. Суммировав ряд наблю­дений во время сеансов, на которых отмечались колебания глубины транса, авторы предложили проверить их людям, хо­рошо знавшим биографию больных. Учитывая контекст гипно­тического сеанса, эти люди могли даже предугадать, наблюда­лись ли у данного пациента колебания глубины транса и в каком направлении они происходили. Авторы пришли к заключению, что углубление или ослабление транса может быть проявлением механизма защиты. Глубина транса меняется при нарушении равновесия импульс — защита. Так, изменение глубины транса может следовать за появлением агрессивной эмоции по отно­шению к гипнотизеру. Пациент впадает в более глубокий транс не столько для получения инфантильного сексуального возна­граждения, сколько для того, чтобы скрыть свою агрессивность путем преувеличения своей покорности. Углубление или ослаб­ление транса служит то сексуальному вознаграждению, то за­щите против агрессивных импульсов.

Итак, психоаналитическая теория переноса позволяет еще полнее проанализировать отношения между гипнотизером и гипнотизируемым. Однако эта теория не дает исчерпывающего объяснения, поскольку перенос имеет место при всех способах психотерапии и не является спецификой гипнотических отно­шений.

И. Макал пин (1950) показала, что гипнотизация обусловли­вает мгновенное развитие трансферентных отношений, анало­гичных тем, которые устанавливаются в процессе психоанализа, однако в последнем случае они развиваются постепенно. Меха­низм создания переноса, по мнению автора, идентичен при обоих способах психотерапии: пациент оказывается в инфан­тильной ситуации, к которой он приспосабливается посредст­вом регрессии.

Добавим от себя, что в гипнотических отношениях перенос обычно управляется вознаграждением: гипнотизер одаривает своими словами, внушение принимается как подкрепление, как хорошая пища.

К. Фишер (1953) пишет по этому поводу: «Внушения при­нимаются или отвергаются в зависимости от степени тревоги или вознаграждения, обусловленных фантазмами поглощения или отвержения; иначе говоря, внушение принимается, если оно бессознательно ассимилируется с принятием хорошей пи-Щи, хорошего объекта, и отвергается, если оно приобретает значение «плохого объекта»[45]. С этой точки зрения, про субъек­та, загипнотизированного словесным внушением, можно ска­зать, что он как бы включил в свой организм «хороший» объект. Автор добавляет, что динамика влечений, подобная той, какая имеет место в процессе внушения, развертывается и в ходе психоанализа; она играет роль и в обычных человеческих взаи­моотношениях.

В процессе проведения психоанализа терапевт вначале пас­сивен, он ничего не предпринимает, безмолвствует. Перенос при этом развивается в атмосфере некой фрустрации. Конечно, различие процедур не всегда так ясно выражено, и переживания пациента, подвергающегося гипнозу или проходящего курс психоанализа, могут быть сходными.

Вопрос о такого рода разочаровании в начале курса психоана­лиза был вновь поставлен С. Наштом (1962). Автор считает необходимым строгий нейтралитет врача. Перенос в этих условиях возникает и развивается с трудом, однако глубоко бессознательное отношение психоаналитика, основанное на доброжелательности, «внимательной открытости», чуткости и уступчивости, способст­вует вовлечению больного в процесс лечения. Даже во время молчания психоаналитика пациент должен чувствовать его посто­янное внимание, которое воспринимается как помощь. С. Нашт идет дальше, считая, что бессловесное общение является наиболее значимым и что «речь, во всяком случае в начале лечения, утверждает и усиливает отчуждение, отрыв пациента от врача, что... порождает страх». Австралийский исследователь А. Мере (1960) полагает, что в гипнозе словесное общение в какой-то мере тормозит пациента; он описывает технику бессловесного гипно­тизирования, при которой эффект достигается благодаря особой атмосфере.

Таким образом, роль речи или молчания в терапевтических отношениях по-разному оценивается различными авторами. Несомненно, что значение этих факторов различно в зависи­мости от стадии развития лечебного процесса.

Важным шагом на пути к пониманию роли переноса в гипнотических отношениях стал выход в свет (в American Jour­nal of Psychiatry) в 1944 году статьи Л. Кьюби и С. Марголина «Процесс гипнотизма и природа гипнотического состояния». После плодотворных исследований П. Шильдера эта статья явилась первой смелой попыткой сформулировать с психоана­литических позиций теорию гипноза в частности и особых состояний сознания вообще с учетом как психологических, так и физиологических факторов.

Авторы много экспериментировали с гипнозом и сделали следующее заключение: «Наука постепенно пришла к призна­нию существования гипнотизма, но мы до сих пор еще не имеем удовлетворительного ему объяснения. Одной из причин этого является то, что мы до сих пор не осознали необходимости описывать и объяснять два совершенно разных феномена, а именно: гипнотическое внушение и гипнотическое состояние.

Они различны как в психологическом, так и в физиологическом плане».

Это различие отчетливо выявляется в отношении переноса. Л. Кьюби и С. Марголин установили, что перенос не является обязательным условием для индукции гипноза, его можно до­стичь посредством чисто физических манипуляций.

Кроме того, авторы отмечают, что перенос, когда он происхо­дит в стадии индукции, не обязательно служит причиной после­дующего особого состояния сознания. В то же время очевидно, что гипнотическое состояние со всеми присущими данному субъ­екту психологическими особенностями может быть вызвано сенсомоторными манипуляциями.

Опираясь на эти данные, Л. Кюби и С. Марголин попыта­лись достичь синтеза психоаналитической и павловской теории гипноза. Они полагали, что в процессе индукции происходит постепенное вытеснение всех стимулов, не исходящих от гип­нотизера. Это понимается как возникновение очага концен­трированного кортикального возбуждения, окруженного зоной торможения. В психологическом плане авторы понимают этот процесс как отождествление Я и внешнего мира, представляе­мого гипнотизером, с которым субъект в конце концов совме­щается. Последний регрессирует в состояние, напоминающее состояние грудного ребенка, гипнотизер же играет роль роди­телей.

Не менее важное значение имеет и работа психоаналитиков М. Гилла и Г. Бренмана (1959). В использованные ими новые понятия Эго-психологии авторы попытались включить некото­рые данные экспериментальной психологии и даже физиоло­гии. Авторы отмечают, что до сих пор психоаналитические объяснения гипноза вращались вокруг мазохизма1 (отношения гипнотизируемого и гипнотизера рассматривались как отноше­ния мазохистского типа) и переноса (активация Эдипова ком­плекса). Таким образом, речь шла только об инстинктивных силах.

Как мы уже отмечали, «сенсомоторная», телесная сторона гипноза не принималась во внимание психоаналитиками, за ис­ключением П. Шильдера и А. Коде (1926), Л. Кьюби и С. Марго­лина (1944); она оставалась областью психологов-эксперимента­торов.

Однако со временем пропасть, разделявшая психологов-экс­периментаторов и психоаналитиков, стала уменьшаться: психо­логи начали учитывать бессознательные мотивации, а психо­аналитики — склоняться к признанию роли сенсомоторных

Мазохизм — сексуальные отношения, при которых удовлетворение свя­зано со страданием и унижением субъекта.

феноменов. М. Гилл и Г. Бренман, исходя из работ Л. Кьюби и С. Марголина, в которых они видели неуклонную попытку соединить психологические и физиологические феномены, и • вдохновляемые идеями Г. Гартмана о функциональных систе-■ мах Я (ego apparatuses) и их первичной автономии, стали изу­чать сенсомоторную проблему в гипнозе. Кроме того, работы Э. Криса о регрессе для удовлетворения Я позволили рассмат­ривать гипноз как регрессию такого же типа.

Вместе с тем на М. Гилла и Г. Бренмана оказали большое влияние работы школы Д. Хебба (1954) в Монреале о сенсорной депривации. То же понятие получило название «сенсорная изоляция», или «афферентная изоляция» (Л. Кьюби). Во всех случаях речь идет о психических изменениях, возникающих вследствие лишения индивидуума сенсорной информации пу­тем заключения его в кубическую клетку (У. Бекстон, 1954) или в ванну с водой в респираторной маске (Дж. Лилли, 1956). В этих условиях через некоторое время проявляются регрессив­ные феномены, иногда сопровождаемые серьезными психичес­кими расстройствами (галлюцинациями, депрессивными состо­яниями1, бредом и др.).

М. Гилл и Г. Бренман считают, что в особые состояния сознания заключены два фактора регрессии: отношение и мо­тивировка (перенос) и физический (сенсорная депривация). Этот последний состоит, как ранее отмечали Л. Кьюби и С. Марголин, в ограничении контакта субъекта с внешним миром стимулами, исходящими от гипнотизера. Таким образом, в гипнозе сосуществуют два процесса, то есть гипнотизер провоцирует регрессию двумя механизмами — действием на инфантильные импульсы и уменьшением сенсорного поля и поля генерации идей. Следовательно, гипноз для этих авторов явля­ется «неким регрессивным процессом, который может быть включен посредством снижения активности генерации идей и сенсомоторной активности или посредством установления архаических отношений с гипнотизером». Авторы добавляют далее: «Если регрессивный процесс пущен в ход одним из этих двух факторов, то появляются характерные феномены другого фактора». На практике гипнотизер использует одновременно оба фактора. Что касается собственно гипнотического состоя­ния, авторы определяют его как индуцированную психологи­ческую регрессию, которая" на основе межличностных отноше-

1 Депрессия — синдром, встречающийся в структуре многих нервно-пси­хических расстройств, характеризующийся пониженным настроением (гипоти-, мией), торможением интеллектуальной и моторной деятельности, снижение витальных побуждений, пессимистическими оценками себя и окружающего мира, соматоневрологической патологией. Отличается большим многообрази­ем и распространенностью.

ний* регрессивного типа приводит к относительно стабильному состоянию, включающему подсистему Я с различной степенью изменения контроля функции Я.

Любопытно, что в 1960 году Л. Кьюби предсказывал, что человек в космическом пространстве будет подвержен такому сенсорному ограничению (невесомость, неподвижность, пол­ное безмолвие, отсутствие всякого общения), что впадет в гишюидное состояние мечтательности (waking dream). Но на практике оказалось, что.космонавты, находившиеся в длитель­ном космическом полете, вели себя иначе. Их изоляция не была такой полной, как себе представлял Л. Кьюби, поскольку они поддерживали связь с Землей и между собой. Несомненно, что в их поведении важную роль сыграли тренировки и мотивиров­ка. Отметим, кстати, что эти факторы не помешали Валентине Терешковой непредусмотренно вздремнуть во время своего полета.

Таким образом, у гипнотизируемого субъекта Я не устраня­ется, как предполагалось в ранних психоаналитических теориях; речь скорее идет об изменении Я посредством особого регрес­сивного процесса. М. Гилл и Г. Бренман выдвигают гипотезу: «Любая психотерапевтическая ситуация в некоторой степени побуждает больного к регрессии; подобный регрессивный про­цесс в той или иной мере имеет место во всякой психотерапии, где есть контакт с больным; в гипнозе этот феномен проявля­ется отчетливее, поскольку он принимает грубую форму». По мнению автора, «именно в этой регрессии и в том, как психо­терапевты с ней обращаются с помощью гипноза или без него, и заключается секрет поддержания оптимального эмоциональ­ного включения пациента в терапевтический процесс». Что же касается личного клинического опыта авторов, то, по их мне­нию, обозначенные ими «регрессивные тенденции», присущие гипнозу, в одних случаях могут быть полезными в психотера­пии, в других — бесполезными, если не пагубными.

Надо отметить, что, если М. Гилл и Г. Бренман, как мы видели, исходили из работ Л. Кьюби и С. Марголина, их заклю­чения в некоторых пунктах оспаривались Л. Кьюби. Напом­ним, что Л. Кьюби и С. Марголин настаивали на возможности осуществления гипноза без гипнотизера. Таким образом, они поднимали вопрос о том, содержатся ли межличностные отно­шения в самой природе особого состояния сознания независи­мо от условий его возникновения.

На этот спорный вопрос Л. Кьюби дает тонкий и блестящий ответ, представляющий собой, однако, лишь рабочую гипотезу. Парадоксально, но он считаем что в гипнозе без гипнотизера функция отношения играет даже большую роль, чем в гипнозе с гипнотизером. По поводу первого он пишет: «Здесь присутст-

вует нечто... нечто витающее, невидимое и неизвестное, вос­принимаемое сознательно, но чаще подсознательно или бессо­знательно. Это могут быть образы-покровители раннего детства или образы гораздо более позднего периода, наделенные авто­ритетом и покровительством... По существу, речь идет о пере­носе в чистом виде (то есть аутогенном, эндогенном, аноним­ном переносе в противоположность переносу гетерогенному, экзогенному или персонализированному), даже если отсутст­вует объект, реальный или воображаемый, осознанный или неосознанный, которому можно было бы придать функции покровительства, к чему мы в целях самозащиты мало-помалу приучаемся с детства. Таковы, вероятно, происхождение и сущность древнего фантазма ангел а-хранителя — создания, которое должно заботиться обо мне, когда я сплю, беззащит­ный» (1961).

Автор добавляет, что неспособность управлять адаптивными функциями лежит в основе человеческой психопатологии. Так что «изучение феноменологии гипнотизма дает возможность полнее понять человеческую природу в здоровом и больном состоянии». Это утверждение перекликается с идеей И. П. Павлова, видевшего в гипнозе путь к пониманию шизофрении1. Американский автор С. Кинг (1957) высказал мнение, что шизофрения является суг­гестивным феноменом, аналогичным гипнозу. Бауэре (1961) так­же считает, что шизофрения — это особый род злокачественного и перманентного аутогенного состояния сознания.

В противоположность тому, что думают Л. Кьюби и С. Мар-голин, М. Гилл и Г. Бренман полагают, что подлинного гипноза можно добиться только при установлении контакта между субъ­ектом и гипнотизером. Они настаивают (подчеркивая это как одно из главных положений своего труда) на том, что при гипнозе необходимы отношения с гипнотизером, и если для вызова гипнотического состояния используются сходные по своему характеру приемы, но без контакта с гипнотизером (например, в опытах У. Бекстона и др.), то возникающие феномены представляют собой нечто сходное с гипнозом, но все же отличное от него. Перенос в чистом виде (аутогенный перенос), который, согласно Л. Кьюби, возникает при отсутст­вии гипнотизера, не имеет места при настоящем гипнотическом состоянии. Таким образом, по мнению М. Гиллаи Г. Бренмана, непременным условием подлинного гипнотического состояния является гетерогенный перенос.

1 Шизофрения — эндогенное прогредиентное психическое заболевание, характеризующееся диссоциацией психических функций и протекающее с развитием дефекта в эмоционально-волевой сфере и разнообразными продук­тивными психопатологическими расстройствами (бредом, галлюцинациями, аффективной патологией и т. п.).

На наш взгляд, разногласия между концепциями М. Гилла, Г. Бренмана и Л. Кьюби в конце концов сводятся к вопросу терминологии. Все три автора допускают, что гипнотическое состояние можно вызвать посредством сенсомоторных манипу­ляций. Но, по М. Гиллу и Г. Бренману, это состояние может быть названо гипнозом только в том случае, если в его воз­никновении играл роль перенос. А Л. Кьюби обозначает этим термином и состояния, в которых перенос отсутствует (вводя тем не менее понятие переноса «в чистом виде» — аутоперено-са). Он утверждает, что индукции можно достигнуть без живого участия другого человеческого существа. М. Гилл и Г. Бренман в таких случаях не считают возможным использовать термин «гипноз» (они говорят о пограничных состояниях), который, по их мнению, обязательно включает в себя межличностные отно­шения. Л. Кьюби же полагает, что межличностные отношения в гипнозе необязательны. По его мнению, существенным явля­ется то, что в гипнозе субъект «отказывается от использования врожденных механизмов, которые служат для самозащиты, что­бы отдать свою особу и свое чувство безопасности в руки другого» (будь то существо реальное или воображаемое).

Как считают М. Гилл и Г. Бренман, в присутствии гипнотизера перенос включается автоматически. По мнению же Л. Кьюби, это необязательно. Гипнотизер может представлять собой лишь сен-сомоторное физическое поле без того, чтобы его присутствие непременно рождало гетеротрансферентные отношения.

Согласно Л. Кьюби, совершенно не установлено, что архаи­ческие отношения неизменно сопровождаются процессом регрес­сии независимо от того, возникают они в стадии индукции или в самом гипнотическом состоянии, а также вне зависимости от форм гипноза и присутствия или отсутствия гипнотизера, ^то касается самой регрессии, Л. Кьюби видит в ней сопровождение гипноза, но сомневается в ее познавательной ценности; это «ме­тафора для описания результатов многих процессов». Л. Кьюбиг неоднократно подчеркивает опасность объяснения феномена его следствием. Для него перенос, контрперенос1 и различные регрес­сивные и прогрессивные явления — эпифеномены.

Но прежде всего важно понять, посредством какого самоза­пускающего механизма (trigger-mechanism) происходит переход к особому состоянию сознания или выход из него. Л. Кыоби придает очень большое значение этим переходным процессам (transitional processes), так как наше понимание психики, нор­мальной и патологической, по.его мнению, во многом зависит от знания процессов, посредством которых человек переходит

1 Контрперенос — совокупность бессознательных реакций психотерапевта на личность пациента и особенно на его перенос.

из одного психического состояния в другое. В данном отноше­нии особые состояния сознания представляются ему одной из наиболее благоприятных областей для Исследований, по-- скольку процессы, о которых идет речь, в них можно контро­лировать. Следовательно, необходимо определить, как осущест­вляются эти переходы; их разносторонняя физиологическая и психологическая обусловленность должна быть изучена со­вместно психологами, психоаналитиками, нейрофизиологами, нейробиохимиками, фармакологами и другими специалистами (интегративный подход).

Если взаимоотношения между особыми состояниями созна­ния и переносом сложны, то не менее трудны для анализа и взаимоотношения между переносом и внушением.

Концепция внушения никогда не была точно определена. Что же касается переноса, то И. Макалпин считает, что его механизм и процесс возникновения кажутся особенно малопо­нятными. Она констатирует, что психоаналитическая литерату­ра, затрагивающая эту проблему, весьма малочисленна; в труде О. Фенихеля «Психоаналитическая теория неврозов», где пред­ставлен библиографический список из 1640 названий, она об­наружила только одну работу по данному вопросу.

И. Макалпин (1950) подчеркивает, что новая техника пси­хоанализа стремилась отвергнуть понятие внушения, но не­сколько позже 3. Фрейд снова ввел его, заявив во «Введении в психоанализ*: «Мы должны отдать себе отчет, что если мы в своем методе отказались от гипноза, то это лишь затем, чтобы вновь открыть внушение в форме переноса». Он пишет также в книге «Моя жизнь и психоанализ»: «Нетрудно увидеть в нем (переносе) тот же динамический фактор, называемый гипноти­зерами внушаемостью, который является движущей силой гип­нотического раппорта...». И дальше: «Совершенно верно, что в психоанализе также применяется внушение, как и другие мето­ды психотерапии. Но разница в том, что терапевтический успех психоанализа не определяется внушением или переносом». Во «Введении в психоанализе 3. Фрейд употребляет термины «пе­ренос» и «внушение» как взаимозаменяемые, но подчеркивает, что от прямого внушения психоанализ отказался.

3. Фрейд утверждает, что внушение (или перенос) в психо­анализе используется иначе, чем при других методах психоте­рапии. В психоанализе перенос постоянно анализируется и отвергается. Исключение внушения происходит, таким обра­зом, путем отрицания переноса. И. Макалпин считает, что все это верно, но не объясняет ни переноса, ни внушения. Она пишет: «Странно с научной точки зрения включать в понятие внушения последующие отношения между терапевтом и боль­ным; так же ненаучно определять «внушение» посредством его

функции: в зависимости от того, какова цель внушения -утаить или обнаружить, внушение существует или отсутствует. Мы мало выиграем в методологическом плане если будем употреблять термин «внушение», учитывая эти соображения, и трактовать термины «внушение», «внушаемость», «перенос» как синонимы. Неудивительно, что понимание аналитического пе­реноса постоянно страдает от неточной и ненаучной формули­ровки».

Затем автор дает свое определение: «Если человек, от природы обладающий некоторой внушаемостью, подвергается воздейст­вию стимула внушения и на него реагирует, можно сказать, что он находится под влиянием внушения. Чтобы дать определение аналитическому переносу, необходимо прежде ввести термин, аналогичный обозначению внушаемости в гипнозе, и говорить о способности или склонности человека к переносу. Эта склонность является точно таким же фактором, как внушаемость, и может так же определяться, а именно — как способность приспособ­ляться путем регрессии. Тогда как в гипнозе суггестивным стиму­лом является фактор внезапности, за которым следует внушение, в психоанализе адаптация индивидуума посредством регрессии включается внешним стимулом (или фактором внезапности), соз­дающим инфантильную ситуацию. В психоанализе регрессия — не следствие внушения психоаналитика, но результат длительно­го воздействия инфантильной ситуации анализа. Если субъект реагирует, он создает трансферентные отношения, то есть он регрессирует и формирует отношения (связи) с образами раннего детства. Таким образом перенос, происходящий в процессе пси­хоанализа, может быть определен как постепенная адаптация субъекта к инфантильной ситуации анализа, осуществляющаяся путем регрессии».

Проблема взаимоотношений внушения, переноса и особых состояний сознания еще более усложняется, когда к этим поня­тиям, рассматривавшимся до сих пор в чисто психологическом, инстинктивном и мотивационном плане, добавляют психофизио­логические концепции. Попытка подобного синтеза была пред­принята, как мы видели, Л. Кьюби и С. Марголином, М. Гиллом и Г. Бренманом. Этими авторами введены новые параметры. Было установлено, что физические факторы типа сенсорного ограниче­ния и сами по себе, без участия переноса, способны вызвать регрессию — телесную и психическую.

Важный вклад в психоаналитическую теорию особых состо­яний сознания внес Г. Стюарт (1963). Он видоизменил подход 3. Фрейда и Ш. Ференци, считавших, что гипнотическое отно­шение — это прежде всего мазохистическое и сексуальное подчинение гипнотизируемого субъекта гипнотизеру. Г. Стюарт развивает идеи М. Гилла и Г. Бренмана о том, что гипнотиче-

ское отношение содержит не только вознаграждение инстинк­тивных потребностей, но и сложное уравновешивание влечений и защитных тенденций, в которых значительную роль играет враждебность. Иначе говоря, Г. Стюарт допускает, что гипно­тизируемый находится в амбивалентном1 положении по отно­шению к гипнотизеру, которого он любит и ненавидит одно­временно. Последний аспект ситуации автор считает наиболее важным. По наблюдениям Г. Стюарта, при интерпретации сексуальных влечений глубина гипноза не изменялась, но если внимание субъекта привлекали к его враждебным чувствам, транс уменьшался или даже исчезал. Это означает, что, если пациент загипнотизирован, его враждебные чувства в некото­ром роде интегрированы так, что он может их выдерживать. Автор спрашивает себя, как это происходит. Он предполагает, что когда гипнотизируемый чувствует и говорит, что он нахо­дится под контролем гипнотизера, то это только на уровне сознания. В бессознательном же происходит обратное: субъект сам контролирует ситуацию. Автор рассуждает следующим об­разом. Гипнотическое состояние базируется на фикции: гипно­тизер, если он хочет добиться гипнотического транса, должен делать вид, что он всемогущ. Но «бессознательное» пациента «знает», что гипнотизер делает вид, и компенсирует ситуацию ощущением, что он сам «принуждает гипнотизера своей вла­стью к этой фикции и сам контролирует гипнотическую ситуа­цию». Таким образом, отношения в трансе — это не только пассивная мазохистическая идентификация и подчинение гип­нотизируемого: «содержанием динамического бессознательного одновременно является агрессивная атака на гипнотизера... Гипнотический транс может быть понят как соучастие гипно­тизера и пациента, направленное на подавление агрессивной атаки последнего на гипнотизера, но одновременно это и про­явление атаки».

Исходя из данных теоретических рассуждений, Г. Стюарт выдвигает новые гипотезы для объяснения феноменов особых состояний сознания. Он считает, что могут сложиться две си­туации: «В первой способность субъекта оценивать реальность (reality testing) достигает высокого уровня, поскольку тревога по отношению к гипнотизеру, рассматриваемому в качестве сопер­ника в данной области, может быть подавлена. Вторая ситуация противоположна первой, так как она характеризуется отказом от реальности, проявляющимся в таких, например, феноменах, как позитивные и негативные галлюцинации, анальгезии, афо-

нии и'др. Подобная ситуация может рассматриваться как внут­реннее нападение на самого себя (self), происходящее под давлением «принципа реальности»1 и обусловленное боязнью репрессий со стороны атакованного гипнотизера или связан­ным с этим бессознательным чувством вины».

Г. Стюарт объясняет также возможность вызвать и оживить вытесненные воспоминания. Он пишет: «Фрейд (1921) внушил, что гипнотизер поставлен на место «идеала Я» (Сверх-Я) субъ­екта, но, по моему утверждению, «идеал Я» поставлен на место гипнотизера и это Сверх-Я спроектировано и проконтролиро­вано субъектом в соучастии с гипнотизером. Таким образом, субъект чувствует себя в значительной мере освобожденным от власти собственного Сверх-Я и может дать свободный выход воспоминаниям, до тех пор подавляемым»2.

Говоря о психоаналитических объяснениях содержания осо­бых состояний сознания, было бы непростительно не упомянуть о разработках в этой области величайшего «отступника» от ортодоксальной фрейдовской теории — Карла Густава Юнга. По мнению многих компетентных специалистов в психотера­пии, хотя 3. Фрейд и некоторые его последователи и добились достаточно радикального пересмотра западной психологии и психотерапии, только К. Г. Юнг сумел бросить вызов самой ее сути и философским основаниям, в том числе и в том, что касалось особых состояний сознания.

К. Г. Юнг уделял большое внимание бессознательному и его динамике, но его представления о нем разительно отличались от фрейдовских. Он рассматривал психику как комплементар­ное взаимодействие сознательных и бессознательных компо­нентов при непрерывном обмене между ними. Для него бессо­знательное не было психобиологической свалкой отторгнутых инстинктивных тенденций, вытесненных3 воспоминаний и под-

1 Амбивалентность — противоположность душевных склонностей, устано­вок и чувств, преимущественно любви и ненависти, направленных на один

1 Один из двух принципов, управляющих, по 3. Фрейду, функционирова­нием психики. Он образует пару с «принципом удовольствия» и видоизменяет его действие: как только «принцип реальности» утверждает свое господство, поиск прямых и непосредственных удовлетворений прекращается и удовлетво­рение ищется на обходных путях, а достижение результата может быть отсро­чено в зависимости от внешних условий.

2 Подавление — в широком смысле слова психическая операция, направ­ленная на устранение из сознания неприятного или неуместного содержания идеи, аффекта и т. п.

3 Вытеснение — особый вид подавления. Универсальный психический процесс, лежащий в основе становления бессознательного как отдельной об­ласти психики: действие, посредством которого субъект старается устранить или удержать в бессознательном представления, связанные с влечениями (мы­сли, образы, воспоминания). Возникает в тех случаях, когда удовлетворение влечения само по себе приятно, но может стать неприятным при учете других требований.

сознательно ассимилированных запретов. Он считал его твор­ческим, разумным принципом, связующим индивида со всем человечеством, природой, космосом. Согласно его взглядам, бессознательное не только подвластно историческому детерми­низму (переносу) — у него есть и проективная, телеологическая функция1.

Изучая специфическую динамику бессознательного, К. Г. Юнг открыл функциональные единицы, для которых подобрал назва­ние комплексов. Комплексы — это констелляция (лат. сои — вместе с, Stella — звезда; в астрологии — взаимное расположение звезд на небосводе) психических элементов — идей, мнений, отношений и убеждений, — объединяющихся возле какого-то тематического ядра и ассоциирующихся с определенными чувст­вами. Ему удалось проследить комплексы от биологически детер­минированных областей индивидуального бессознательного до изначальных мифопорождающих паттернов, внутренних сил, ко­торые он назвал архетипами. Так, архетип матери определяет отношение к материальному женскому принципу (мать-семья — племя — реальный мир), архетип отца — к духовному мужскому принципу (отец-закон — общество мужчин — Бог и религия), архетип Я — к принципам порядка и объединения.

Юнг открыл, что в ядре каждого комплекса архетипическис элементы тесно переплетаются с различными аспектами физи­ческой среды. Сначала он посчитал это знаком того, что прояв­ляющийся архетип создает предрасположенность к поведению определенного типа. Позже, исследуя случаи необыкновенных совпадений, синхронностей2, которые сопровождают этот про­цесс, он пришел к выводу, что архетипы должны каким-то обра­зом влиять на саму ткань феноменального мира. Поскольку они представлялись связующим звеном между материей и психикой, он называл их психоидами.

Тщательно проанализировав свои собственные особые со­стояния сознания и такие же феномены у своих пациентов (сновидения, фантазии, иллюзии, галлюцинации у психоти­ков), К. Г. Юнг выяснил, что в них обычно содержатся образы и мотивы, характерные не только для мест, разделенных боль­шими расстояниями по всему миру, но и для различных пери­одов истории человечества. Он пришел к выводу, что, помимо индивидуального бессознательного, существует коллективное, расовое бессознательное,' общее для всего человечества и яв-

1 Детерминизм — представление, согласно которому в основе определен­ных событий (следствий) лежат какие-то другие события (причины). С точ­ки же зрения телеологии, события-следствия определяются не причинами, а изначально заданной целью.

2 Синхронность — акаузальный связующий принцип, обозначающий ос­мысленные совпадения событий, разделенных во времени и/пли пространстве.



ляюшееся проявлением созидательной космической силы. Срав­нительную религию и всемирную мифологию можно поэтому рассматривать как уникальный источник информации о кол­лективных аспектах бессознательного. Таким образом, пережи­вания индивида в особых состояниях сознания можно считать индивидуальными мифами, а мифы — продукцией особых состояний сознания коллектива!

Юнг писал: «Архетипы возникают из глубинного источника, не сотворенного сознанием и не находящегося под его контро­лем. В древней мифологии эти силы именовались мана или духи, демоны и боги. Сегодня они так же активны, как и когда-либо прежде. Если они соответствуют нашим желаниям, мы называем их счастливыми предзнаменованиями или пред­чувствиями, импульсами — «что-то как бы кольнуло» — и полностью на них полагаемся, будучи весьма сообразительны­ми. Если же они направлены против нас, то мы говорим, что это просто несчастливая звезда, или неудача, или что какие-то люди настроены против нас, или же, что причина наших несчастий лежит, должно быть, в какой-то патологии... Един­ственная вещь, которую мы упорно не хотим признавать, — это то, что мы зависим от «сил», которые находятся вне нашего контроля» (1997).

В связи с этим К. Г. Юнг иначе, чем 3. Фрейд, относился к основному понятию психоанализа — к либидо. Он видел в нем не строго биологическую силу, направленную к механической разрядке, но созидательную силу природы — космический принцип, сравнимый с жизненным порывом. Истинная оценка духовности и понимание либидо как космической силы нашли свое отражение в уникальной концепции К. Г. Юнга о функции символов. Для 3. Фрейда символ был аналогом чего-то уже известного, или аллюзией. В психоанализе один образ исполь­зуется вместо какого-то другого, обычно имеющего запрещен­ное сексуальное или агрессивное значение. К. Г. Юнг называл это знаками. По его мнению, настоящий символ указывает вне себя, на более высокий уровень сознания. Это лучший из возможных способов обозначения того, что неизвестно, некоего архетипа, который нельзя выразить яснее или точнее.

Еще одной интересной и важной системой психотерапии, вышедшей из психоанализа и рассматривающей особые состоя­ния сознания, был психосинтез итальянского психиатра Робер-то Ассаджиоли (1976), Его концептуальная система основана на предположении, что индивид пребывает в постоянном процессе роста, актуализируя свой непроявленный потенциал. Главное внимание в ней уделяется положительным, творческим и радост­ным элементам человеческой природы, при этом подчеркивается значимость волевой функции. Картография личности, по Р. Ас-

саджиоли, имеет некоторое сходство с моделью К. Г. Юнга, так как включает духовные области и коллективные элементы пси­хики. Система эта сложна и складывается из семи динамичес­ких составляющих. Низшее бессознательное управляет базовыми психологическими активностями, например примитивными ин­стинктивными потребностями и эмоциональными комплексами. Среднее бессознательное, ассимилирующее опыт, прежде чем он достигнет сознания, соответствует в общих чертах представлениям о подсознании 3. Фрейда. Сфера сверхсознания — местонахож­дение высших чувств и способностей, таких, как интуиция и вдохновение. Поле сознания включает анализируемые чувства, мысли и побуждения. О точке ясного осознавания говорится как о сознательной Самости, а высшая Самость — тот аспект инди­видуальности, который существует отдельно от сознания, ума и тела. Все эти компоненты входят в коллективное бессознательное. Важным элементом психосинтеза является понятие сублично­стей — динамических подструктур личности, которые обладают относительно независимым существованием. Самые привычные субличности — те, что связаны с ролями, которые мы играем в жизни1.

Важно, что терапевтический процесс психосинтеза включает четыре последовательные стадии. На первой стадии пациент узнает о различных элементах своей личности. Следующим шагом будет отказ от отождествления себя с этими элементами и приобретение способности их контролировать. После того, как пациент постепенно открывает свой объединяющий психо­логический центр, можно достичь психосинтеза, для которого характерна кульминация процесса самореализации и интегра­ция всех субличностей вокруг нового центра.

Подобное творческое развитие психоаналитических идей привело к тому, что стали предприниматься попытки построить новую или альтернативную картину психотерапевтического ви­дения мира.