Мифология и философия. Мифология в истории культуры человечества и при становлении отдельной личности возникает и существует гораздо раньше философии, расцветает накануне неё, остаётся наряду с ней. Философия свойст- венна сравнительно развитому, к тому же, надо признать, элитарному сознанию. Большинство людей во все времена ничего не слышали о философии как тако- вой и прекрасно без неё обходятся. А вот мифология буквально вездесуща, при- нудительна, общечеловечна. Это своеобразная философия для бедных. Именно к ним применимы слова Германа Мелвилла (1819–1891) из его знаменитого ро- мана о Белом Ките: «...Вероятно, мы, смертные, только тогда можем быть ис- тинными философами, когда сознательно к этому не стремимся». Образованные же представители любого общества, интеллектуалы, не только возвышаются над частью традиционных мифологем, но и разделяют другие из них, а, кроме того, выдумывают и тиражируют свои собственные. Мифология играет роль своего рода предфилософии на заре человеческой истории. А затем сплошь и рядом становится своего рода парафилософией, то есть духовным суррогатом

— упрощённым заменителем настоящей философии. Дело в том, что у них во многом общие темы — мир, человек, человек в мире. Однако способ решения этих масштабных и вечных проблем у философии и мифологии разный. Поэто- му различаются ответы и, главное, системы жизненных ценностей, способы практик, предлагаемые той и другой.

Необходимо различать основные значения термина «мифология».

Прежде чем их назвать, сделаю общую оговорку на будущее чтение этих лекций. При- ступая к изучению философии, стоит сразу привыкнуть к такой, на поверхностный взгляд странной особенности, как многозначность базовых понятий этой отрасли знания. В кон- трасте с однозначными терминами естествознания и технологии, философские категории совмещают в себе сразу по нескольку значений, поворачиваясь к читателю, собеседнику то одним, то другим из них. Это связано с особой противоречивостью и динамизмом мира че- ловеческой истории и культуры, их негомогенностью (неоднородностью) по сравнению с мирами природы и техники. Более того, каждый человек вправе придавать тому или иному гуманитарному выражению свой, сугубо личностный смысл и им довольствоваться. Но в этом случае ему лучше не ходить на занятия, а особенно на экзамен по философии. В каче- стве учебного предмета, а тем более области научных исследований, своего рода духовной практики анализа неких универсалий и самоанализа качеств личности, философия предпола- гает уяснение и согласование исходных для всей культуры смыслов и значений.

За точку отсчёта при работе с научными понятиями не грех взять словарь русского языка, а ещё чаще по философии — иностранных слов. Любая статья там обычно начинает- ся с этимологического, дословного перевода. Этимологией слова называется его исходное значение, с которым оно произошло на том или ином языке. Далеко не исчерпывая всех дальнейших значений соответствующего понятия, этимология в большинстве случаев весь- ма полезна для лучшего его уяснения.

«Myphos» в прямом переводе с греческого означает «предание», «сказа- ние», «повествование». Соответственно, мифологией прежде и чаще всего назы- вается совокупность уходящих в далёкое прошлое сказаний о сотворении мира, его устройстве и грядущем конце; о богах и героях того или иного народа; их происхождении, подвигах, отношениях с людьми и природой. Эти типичные сюжеты были взаимосвязаны в мифологии разных народов Земли, образуя цепочки сказочных событий. Содержание таких рассказов различается от народа к народу, а вот структура, сюжеты мифов типичны для всего человечества. Джо- зеф Кемпбелл, автор книги «Тысячеликий герой» (1948) так характеризует самую типичную модель мифа: «Герой выпадает из повседневного мира и оказывается в области сверхъесте- ственного, полной чудес; там он встречается с волшебными силами и одолевает их в ре- шающей битве; после чего возвращается в обычный мир; где раздаёт благодеяния людям при помощи силы, обретённой в результате таинственных приключений». Наши предки верили, что всё, что описывается в мифах, случалось на самом деле. Поэтому в самом первом значении можно говорить об исторической мифологии, то есть священных для древнего мира сказаниях о богах и героях. Их творцы и носители давно умерли, а сами мифы сохранились в устной или письменной традиции.

Для потомков, включая нас с вами, эти рассказы стали фактом истории литературы и искусства. Поэтому, во-вторых, будем иметь в виду литератур- ную мифологию как памятник устного поэтического творчества любого народа. С таких произведений начинается фольклор любого народа (песни, иные сказа- ния, пословицы-притчи); затем они перерождаются в эпос (см. ниже); наконец, становятся жанром авторской литературы.

В древности мифология господствовала в человеческом сознании. Она заменяла первобытным людям науку, литературу, историю, да и все прочие формы знания. Мифы представляли собой модель мира и образец поведения. Их передавали из поколения в поколение, давно забыв, кто и по какому поводу первым придумал соответствующий сюжет, каким был его реальный прототип.

Образцовой может считаться олимпийская мифология древних греков и римлян, которая затем получила наибольшее распространение в культуре остальных цивилизованных стран. И по сей день мы с вами, допустим, смотрим фильмы о приключениях Одиссея и дру- гих героев осады Трои, едим кашу «Геркулес», ездим на автобусе «Икарус», храним деньги в банке «Гермес», рассуждаем о «комплексе Эдипа», сталкиваемся с массой других осколков античной фантазии. Как сообщил об этом, в частности, Николай Гумилёв в стихотворении с показательным названием «Современность» (1911):


Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.

На губах трепетало последнее слово.

Что-то ярко светило — фонарь иль луна, И медлительно двигалась тень часового.

Я так часто бросал испытующий взор

И так много встречал отвечающих взоров, Одиссеев во мгле пароходных контор, Агамемнонов между трактирных маркёров.

...

Я печален от книги, томлюсь от луны, Может быть, мне совсем и не надо героя... Вот идут по аллее, так странно нежны,

Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.



Скандинавская мифология представляет собой наиболее яркий вариант общегерман- ской, записанный в виде Старшей и Младшей Эдд ещё в раннем Средневековье (XI–XIIIвв.). Первый обитатель космоса — великан-гермафродит Имир вышел некогда из Мировой бездны, а уже из его тела появились на свет другие великаны. От брака великана и великан- ши родились первые боги (асы), старший из которых — Один, повелитель грома и молнии. Боги ополчились на гигантов, убили Имира и из частей его тела изготовили небесный свод, звёзды, облака и прочие части мироздания. Земля образовалась из разложившегося тулови- ща поверженного чудовища. Затем из дерева боги вырезали первых людей — из ясеня муж- чину, из ольхи женщину. Весь мир представлен в виде гигантского дерева (Иггдрасиль). Оно объединяет Землю, где живут люди (Миддгард) и небо (Асгард). На небе, где живут боги, расположен рай для павших с оружием в руках воинов (Вальхалла). Туда их души провожа- ют летучие девы — валькирии. Корни Мирового дерева уходят в царство мёртвых (Хёль). Там всегда холодно, как на крайнем севере. С великанами и прочими чудовищами продол- жает бороться бог Тор, в чьём подчинении находятся гром и молнии. Его атрибут — молот, который он мечет во врагов. Плодородие и мир олицетворяет боги Фрейр и его жена Фрей- ра. Отрицательный герой (трикстер) среди богов — злой проказник Локи. Подземные чу- довища норовят вырваться на свободу и когда-нибудь они нападут на богов. В их последней битве (Рагнарёк) мир погибнет — будет сожжён и затоплен. Но когда-нибудь возродится снова.

Славянской мифологии не повезло — она пришлась на тот период истории наших предков, когда они ещё не знали письменности. После принятия христианства языческие верования и обряды запрещались и преследовались и церковными, и светскими властями Руси, поэтому достоверных сведений об этих мифах сохранилось немного. Археологи и эт- нографы гипотетически реконструируют картину мира славянского язычества, которая чем- то похожа на мировоззрение других варварских народов, а чем-то от них отличается. По- пытки безапелляционно расписать «русские веды» или «влесовы книги» недобросовестными авторами не заслуживают внимания.

У народов крайнего северо-востока Евразии — чукчей, коряков, ительменов и эски- мосов до сих пор распространён цикл мифов о Вороне, который создает арктическую приро- ду с её животными (начиная с оленей, тюленей, моржей и остальных объектов северной охоты) и птицами, затем даёт людям солнце, учит их жить в суровых условиях вечной мерз- лоты. Причём этот легендарный Ворон — вовсе не всесильное божество, а своего рода культурный герой. Он то помогает людям в их бедах, то сам становится человеком (шама- ном), а в конце концов заболевает и умирает. Дальнейшая судьба мира зависит уже от самих людей и взаимодействующих с ними благих и вредоносных сил природы, духов. Эти по- следние олицетворяют положительные (солнце, тепло, свет) и отрицательные (луна, стужа, тьма) стихии природы.

Знакомство с античным или любым другим конкретным вариантом мифологии вхо- дит в задачу школьной учёбы или самообразования. По курсу философии необходимо уяс- нить общую природу всякой мифологии, учесть её вклад в культуру человечества, различить её типические проявления в современную эпоху.

Третье и основное значение термина «мифология» носит социально- психологический характер. Перед нами особый тип человеческого сознания и, соответственно, мировоззрения, мышления, присущий первобытному общест- ву. Такому, которое уже отделилось от природы, остальных зверей, но не дос- тигло ещё уровня, именуемого цивилизацией, с её более или менее устойчивы- ми гарантиями существования человека и развития социума. Первобытный че- ловек потенциально уже может всё, на что способны и наши с вами интеллект и воля. Если, вообразим, каким-то чудом взять сегодня на воспитание маленько- го кроманьонца, его, наверное, вполне можно было бы подготовить к поступле- нию в университет и худо-бедно обучить там. Что Робинзон и сделал со своим верным туземцем Пятницей в классическом романе Даниэля Дефо, а француз- ские этнографы на самом деле с юной индеанкой из Южной Америки, окон- чившей Сорбонну. Но техническое оснащение, культурное наполнение таких возможностей на стадиях дикой первобытности остаются крайне скудными, яв- но отстающими от микрокосма духовных потребностей пробудившейся лично- сти. Именно миф восполняет, достраивает человеческую психику до работо- способного состояния в условиях острого и хронического дефицита необходи- мой информации, в очень неравновесных условиях выживания. Образно говоря, миф выступает в функции культурного «транквилизатора», а то и «нейролепти- ка» интеллекта и остальной души на заре существования человечества.

Если после сравнения, которое всегда поневоле хромает, попытаться дать содержательное разъяснение мифа как формы мышления, то одно из лучших принадлежит выдающемуся русскому учёному скандинависту Михаилу Ивано- вичу Стеблину-Каменскому (1903–1981). Миф — это такое повествование, ко- торое там, где оно возникало и бытовало, принималось за правду, как бы оно ни выглядело неправдоподобно, фантастично с каких-то иных точек зрения. Допустим, борьба Одиссея с сиренами или же его беседа с Афиной Палладой пер- воначально воспринимались предками эллинов как поучительный рассказ о действительных событиях, а вовсе не как галлюцинации, аллегории или досужие выдумки. Выбрасывая за борт своего корабля часть завоёванных сокровищ, скандинавский викинг всерьёз верил, что боги оценят этот дар и умножат его удачу на будущее, встретят его после смерти гостепри- имно. При затмении солнца чукчи и другие народы Севера стучат в бубны, тазы, сковородки и всё, что попадёт под руку, пока злой дух-кэле не отпустит светило на свободу. В конец концов затмение заканчивалось, что и подтверждало в глазах людей их победу над духом. Так и сегодня нормальный ребёнок всерьёз принимает волшебные перипетии сказки, верит в приход Деда Мороза и т.п. сюрпризы, т.е. живёт отчасти в мире волшебной фантазии. А ве- рующий в Бога человек без тени сомнения воспримет чудесное спасение разрубленной или взорванной иконы, «плач» изображения на ней и т.п. специальные эффекты, на самом деле вполне естественные, а нередко кем-то подстроенные или воображённые, галлюцинирован- ные.

Некоторые общности людей (вроде американских индейцев или эскимосов, австралийских папуасов или африканских бушменов, российских чукчей или якутов, тому подобных народов) так и не смогли преодолеть сопротивление особенно суровой природы или оказа- лись отброшены ходом социальной истории от цивилизационных рубежей и потому надол- го, вплоть до наших дней сохранили архаическое, традиционное сознание — мифологиче- ское по преимуществу. В одном из африканских племён этнографу доказывали, что обезья- ны — тоже люди. Учёный возразил, что ведь они лишены дара речи. На это ему было сказа- но, что обезьяны только притворяются не говорящими, чтобы мы не заставили их работать. Как видно, для мифологически мыслящего лица нет границ между человеком и природой, реальным и сверхъестественным, возможным и невозможным.

На законный вопрос, почему люди так склонны выдавать желаемое за действительное с помощью мифов, понятно отвечает другой выдающийся спе- циалист, на сей раз востоковед — И.М. Дьяконов. Согласно основному выводу его исследования «Архаические мифы Востока и Запада», миф возникает из тропа, то есть иносказания (греческое tropos — поворот, направление; в данном случае — слово или оборот речи, употребляемые в переносном значении). Образцом чего служит метафора — образное сближение слов на основе их пере- носного значения, мысленный обмен признаками между ними. Метафора отли- чается от простого сравнения (допустим, лицо как луна, руки как крылья и т.п.). Метафора — скрытое сравнение, в ней слова «как будто», «словно», «как» опу- щены, но подразумеваются (вспомним пушкинскую «телегу жизни»; гоголев- скую «птицу-тройку» (Россию); блоковский «революционный пожар» и прочие классические литературные метафоры).

Метафорическое сближение явлений и предметов, нередко самых разных, таит в себе неограниченные возможности постижения их скрытых сторон, сущ- ности. Недаром метафора стала основным способом моделирования мира в ис- кусстве. Но читатель, зритель авторского произведения искусства сознаёт ус- ловность метафор, их сугубо эстетическую нагрузку. А мифолог верит в дейст- вительное родство охваченных образным сравнением явлений (например, мол- ния — оружие божества; земля родит урожай как любое другое существо жен- ского рода; и так далее). Именно образами, метафорами вынужден мыслить первобытный или вообще необразованный человек, поскольку ему не хватает абстрактных категорий, отвлечённых понятий, точных фактов. Мозг у творцов и пользователей мифов устроен точно так же, как и наш, и по своим умственным способностям мы в принципе равны. Однако средства для переработки инфор- мации у носителя примитивного мышления в явном дефиците. Ему не с чем сравнить неизвестные явления, процессы. Мал запас фактических и теоретиче- ских знаний. Вот он и сравнивает их с простыми визуальными впечатлениями

— цвета, формы, запаха и прочими, доступными любому. Отсутствие научных и технических сведений восполняется тем, что всегда под рукой — простым сравнением одной наглядности с другой (допустим, Земля похожа на круглую плоскость типа тарелки, только громадных размеров, а стоит она на черепахе, которую мы тоже видали). Любая народная культура пронизана метафориче- ской символикой — приметами, знамениями, предсказаниями, иными ассоциа- циями.

Видный американский востоковед Генри Франкфорт (1897–1954) уточняет разницу современного (так или иначе онаученного, рационализированного) и древнего (по преиму- ществу мифологизированного) мышления. Для нашего современника окружающий его мир явлений воспринимается как некое безличное «Оно», а для древнего, примитивного по скла- ду ума человека этот мир суть родственное «Ты». Первый вид сознания мира лёг в основу западноевропейской науки. Он предполагает объективное, бесстрастное рассмотрение субъ- ектом объекта таким, каков тот есть сам по себе. Такое знание носит понятийный — опо- средованный, расчленённый на смысловые единицы характер. А второй предполагает непо- средственное понимание вещей и событий как похожих на нас самих; живое впечатление от их пользы или вреда нам лично, а значит и переживание чувств (страха, надежды и т.д.) по поводу всего окружающего без исключения. «Ты», присутствуя рядом с нами, как-то прояв- ляет себя, и это позволяет дикарю мыслить о его значении для людей. «Оно» в принципе предсказуемо, поскольку управляется универсальными причинами и законами. Наука и тех- ника, открывая эти последние, позволяют нам прогнозировать будущее и влиять на него волевым образом. Напротив, «Ты» по определению непредсказуемо и проявляет по отноше- нию к людям свою собственную волю, благую или злую. Поэтому дикарь вступает с диалог с животным миром и даже неодушевлёнными стихиями природы, надеется договориться с ними о мирном сосуществовании или даже союзе, взаимной поддержке. Заметим, что языч- ник или его «агент влияния» на природу — шаман не умоляют духов природы о милости, не капитулируют перед их всесилием, как поклонники мировых религий. Дикарь договаривает- ся с камнями, растениями, животными так же, как с людьми-соплеменниками; угрожает им или задабривает их. «Ты» в природе переживается как всегда живое, цельное, от которого зависит твоё собственное существование. В мифах, таким образом, воплощён опыт бесчисленных встреч людей и сил природы. Но это опыт более или менее ус- пешных действий по поводу повторяющихся событий, а вовсе не объяснение их скрытой сущности. Поэтому древние люди рассказывали мифы, то есть олице- творяли природу, её силы вместо того, чтобы анализировать события и делать общие выводы.

Типичным представителем такого мировосприятия выступил Дерсу Узала — проводник русского путешественника по Дальневосточному Приморью Владимира Клавдиевича Арсеньева (1872–1930). Вот описание их знакомства: «Это, вероятно, медведь, сказал Олен- тьев и стал заряжать винтовку. — Стреляй не надо! Моя люди!.. – послышался из темноты голос и через несколько минут к нашему костру подошёл человек. Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка. — Здравствуй, капитан, — сказал пришедший, обращаясь ко мне. Затем он поставил к дереву свою винтовку, снял со спины котомку и, обтерев потное лицо рукавом рубашки, подсел к огню. ... Незнакомец не рассматривал нас так, как рассматривали его мы. Он достал из-за пазухи кисет с табаком, набил им свою трубку и молча стал курить. Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Так принято в тайге. — Спасибо, капитан, — ска- зал он. — Моя шибко хочу кушай, моя сегодня кушай нету. Пока он ел, я продолжал рас- сматривать его. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его бы- ли загрубелые, исцарапанные; такие же, но ещё более глубокие шрамы лежали на его лице: один на лбу, а другой на щеке около уха. ... Наш гость был из молчаливых. Наконец Оленть- ев не выдержал и спросил пришельца прямо: — Ты кто будешь, китаец или кореец? — Моя гольд, — ответил он коротко. — Ты, должно быть, охотник? Да, — отвечал он. — Моя по- стоянно охота ходи, другой работы нет ... — А где ты живёшь? ... — Моя дома нету. Моя постоянно сопка живи. Огонь клади, палатка делай, спи. Постоянно охота ходи, как дома живи? ... Меня заинтересовал этот человек. Что-то в нём было особенное, оригинальное. Говорил он просто, тихо, держал себя скромно, не заискивающе. Мы разговорились. Он долго рассказывал мне про свою жизнь, и чем больше говорил, тем становился симпатич- нее. Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою жизнь прожил в тай- ге... Рассказывал про свои встречи с тиграми, говорил о том, что стрелять их нельзя, потому что это боги, охраняющие женьшень от человека, говорил о злых духах, о наводнениях и т.д. ... Меня поразило то, что Дерсу кабанов называл «людьми». Я спросил его об этом. — Его всё равно люди, — подтвердил он — только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай! Всё равно люди... Для меня всё стало ясно. Воззрение на приро- ду этого первобытного человека было анимистическое, и потому он всё окружающее очело- вечивал» (Арсеньев В.К. По Уссурийскому краю).

Нейрофизиология мифа выясняется благодаря открытию и изучению феномена асим- метрии головного мозга человека — органа обработки и осознания информации. Его правое и левое полушария обрабатывают информацию по-разному. В результате целого ряда экспе- риментов было доказано, что у абсолютного большинства людей правое полушарие воспри- нимает мир синтетически, образно, по аналогии, а левое — аналитически, по логической схеме. Р. Сперри (Нобелевская премия 1981 г.) так характеризует специфику разнополушарного восприятия: «Имея дело, например, с лицами, правое полушарие, по-видимому, реаги- рует на всё лицо в целом …, в то время как левое обращает внимание на отдельные выдаю- щиеся признаки и детали, к которым легко могут быть приложены вербальные ярлыки, и использует эти признаки для различения и узнавания». Правое полушарие позволяет сразу охватить ситуативные связи на каком-то участке реальности и воспринимать его в динамике таким, каким он внешне является человеку в своей целостности. По отзыву другого выдаю- щегося физиолога Дж. Экклса, функции правого полушария у высших животных и человека очень похожи. Левое же полушарие у людей специфично — оно занимается анализом, зна- ково-символическим обозначением реальности с точки зрения её внутренних, общих, сущ- ностных сторон; оперируя дискретными единицами информации, соответствующими целым классам объектов. Оно же ведает речью, устной и письменной; цифрами и математическими формулами. Но левое полушарие нечувствительно к музыке и плохо распознает сложные образы, которые не делятся на простые элементы.

В зависимости от характера деятельности и условий окружающей среды у человека активизируются тот или иной из отмеченных типов мышления. У представителей первобыт- ных народов их культура и экология востребует в большей степени правополушарный тип сознания. Не случайно среди них в десятки раз больше левшей, чем в индустриальных со- циумах (неврологически это свидетельствует о правополушарном доминировании). Охота на диких животных, постоянная угроза нападения извне, непрерывное изучение природы в по- исках полезных ресурсов требуют быстрой оценки ситуации в целом и отчётливой зритель- ной ориентировки. В экстремальных условиях внешней среды успешнее адаптируются лица, акцентирующие правое полушарие. Здесь смутное ощущение опасности или удачи важнее последовательного перебора сенсорной информации. Всё решает быстрота реакции. Как показывает в своей работе российский философ Евгений Ярославович Режабек, мифомыш- ление базируется на работе правого полушария, а специализированные типы духовности вроде науки или философии опираются прежде всего на возможности левополушарного мышления. Предполагается, что народы Востока больше налегают на возможности правого полушария, а европейцы — левого. Поэтому восточная культура более синтетична и интуи- тивна, а западная — рациональна, логична. Только последняя породила экспериментальное естествознание, технику и высокие технологии. Зато поплатилась медициной на уровне це- лого организма. Но это уже особая тема.

В цивилизованных частях ойкумены мифология оказалась основательно потеснена новыми, специализированными формами духовной культуры, прежде всего религией, искусством, наукой, философией. Но пока человек остаётся че- ловеком, он не в состоянии совсем отказаться от чего-то мифического. Отсюда дополнительные значения мифологии. Они связаны с её превращёнными со- стояниями, когда она гнездится по соседству со своей духовной родиной, опус- тошённой прогрессом знания и практики. Прежде всего, в своих облагорожен- ных формах мифы образуют идейный фундамент любой религии, своего рода «теорию» всякого богословия. Когда к мифологии присоединяются обрядовая практика (культовые действия) и организация (церковная община) — получает- ся религия. Внутри неё мифы увеличивают свою авторитарность — боги боль- шинства национальных и мировых религий уже не партнёры, как духи для язычников, а владыки человека.

Далее, значительная доля мифологизма аккумулируется художественной литературой и остальным авторским искусством. Здесь, в отличие от религии, условность, игровой характер мифа преобладает над догматическим доверием к нему. Хотя присущая мифу в первую очередь функция образного, воображае- мого воссоздания разных моментов действительности до реально недоступных человеку пределов, примирения его с нею остаётся в силе и тут. Эстетическая ипостась мифов — наиболее современная и благородная. Сюрреалистическая живопись, фантастическая литература, артхаусное кино, модернистская музыка заставляют человека думать, позволяют ему сопереживать страсти, недоступ- ные или опасные в его реальной повседневности.

Признанными мастерами мифологистской прозы в XX веке выступили, к примеру, Джеймс Джойс и Михаил Булгаков, Томас Манн и Герман Гессе, Франц Кафка и Джон Фа- улз, Хорхе Луис Борхес и Милорад Павич, Уильям Голдинг и Станислав Лем, многие другие художники слова. Не говоря уже о творцах литературных сказок, самыми известными из которых выступают сегодня Джон Рональд Руэл Толкиен с его «Хоббитом» и трилогией о кольцах всевластья; Анджей Сапковский с его семитомной сагой о ведьмине Геральте, вол- шебнице Йеннифер, их воспитаннице княжне Цирилле; и вновь начатым этим же писателем цикле исторических романов о лекаре-магике Рейневане де Беляу, попавшем в водоворот гуситских войн XV в.; похожие по стилистике авторы.

В своей лекции «О волшебных сказках» профессор Толкиен поясняет сверхзадачу данного жанра литературы: каждый человек, поскольку ему присуща способность к фанта- зии, способен придумать или изобразить нечто нереальное, например, зелёное солнце; но для того, чтобы «создать вторичный мир, в котором зелёное солнце будет восприниматься с доверием», необходимо создать произведение искусства, а вот на это мало кто способен. Потому что «мир с зелёным солнцем» — это целая система образов, со своей историей и логикой существования. Зато любоваться подобным миром фэнтези — гуманитарной фан- тастики (а не то сайнс фикшн — научно-технической фантастики, кому что нравится) будут многие, кому мало одного-единственного — настоящего мира, да ещё зауженного до взгля- да из окна.

Представления мифологического типа возникают везде, где человек ока- зывается в ситуации незнания чего-то для себя важного, интересного; или не- полного знания; или же его по каким-то причинам не устраивает имеющееся знание. Даже повседневная жизнь самого рядового обывателя не полностью предсказуема, таит в себе нечто загадочное и опасное для каждого из нас (бо- лезнь, катастрофа, иная неожиданность). Поэтому «осколки» повреждённых хо- дом исторического развития мифов разлетаются по миру в виде полного набора бытовых суеверий и примет (от избегания следа чёрной кошки до стучания по дереву и плевания через плечо в сомнительных ситуациях, множества иных). Как и в каменном веке, тёмные и запуганные современники до сих пор верят в оборотней и ведьм, вредоносный «сглаз»; с упоением рассказывают былички о страшных или забавных сверхъестественного толка (русалках, домовых, ангелах и иже с ними).

Гораздо сложнее и часто опаснее, однако, не эти, в своей массе невинные, а то и поучительные капризы ума, по-своему милые слабости души, предчувст- вия опасности, либо удачи, а плодящиеся вновь и вновь мифы идеологии и по- литики. Идеология — это представления, в которых реальная действительность так или иначе дозирована, искажена в угоду интересам той или иной группы людей (партии, государства, народа, поколения, землячества, профессии, корпорации и так далее). Как и любая другая мифология, идеология — это не вуль- гарный обман или чьё-то личное заблуждение. Идеологемы, во-первых, облег- чают сложные моменты жизни людей до приемлемого уровня. Например, обычно люди считают, что деньги — это воплощение общественного богатства, а не просто разрисованные бумажки, кусочки металла. Только периоды финан- совых кризисов обнажают истинную природу богатства, но жить с таким «пра- вильным» знанием становится гораздо хуже; по сути, невыносимо. И люди воз- вращаются в психологически уютные мифы социально-политической идеоло- гии. «Функция идеологии состоит не в том, чтобы предложить нам способ ус- кользнуть от действительности, а в том, чтобы представить саму социальную действительность как укрытие от некой травматической, реальной сущности»,

— уточняет словенский философ-радикал Славой Жижек. В зеркале идеологи- ческих мифов люди видят себя сторонниками «правого дела», носителями «вы- соких идеалов»; им угрожают «тёмные силы», «недочеловеки» типа гоблинов или орков. Подобные представления повышают самоуважение, способствуют обретению смысла существования, объединяют людей в социум. Этим идеоло- гия полезна людям.

Однако политическая идеология, с другой стороны, таит в себе и опасные тенденции. Это ведь своего рода духовный наркотик. Превышение дозы идео- логии по сравнению с наукой и здравым смыслом грозит отравлением ума и души. Время от времени кучка людей стремится навязать свою идеологию ос- тальному человечеству. Ужасными примерами чего могут служить призывы левых ради- калов к социалистической справедливости и коммунистическому раю на Земле; крайне пра- вых к расово-национальной исключительности и мировому господству одного народа (или религии) над остальными. Миф Маркса и Ленина — о справедливом герое-искупителе стра- даний человечества — пролетариате, его верной дружине богатырей — коммунистической партии, которые победят чудовищ — гидру контрреволюции, завоюют «трудящимся» зем- ной рай, Золотой век — коммунизм. Схожим образом положить конец мировой истории — только на почве расистских выдумок об «арийцах» как героических предках современных народов — думали Муссолини, Гитлер, Франко и прочие диктаторы. Сегодня представители особенно фундаментального ислама опять стремятся завоевать весь мир во имя Аллаха. За деньги и выдумки о загробном воздаянии мученикам-«шахидам» они шлют всё новых тер- рористов убивать всех «неверных» — американцев, евреев, русских, испанцев, англичан... В результате насильственного внедрения подобных утопий в массовое сознание и поведение ни за что ни про что оказались уничтожены миллионы людей, а у спасшихся десятков мил- лионов искорёжена жизнь, отнято будущее. Что особенно характерно для мифа — его смы- словой герметизм. Никакие уроки не идут ему впрок и ядовитые антиидеи привлекают к себе всё новых сторонников, может быть, чуть изменяющих облик старых политических выдумок.

Наконец, изрядное влияние мифологии содержит практика врачевания, особенно в так называемой «народной», традиционной медицине. Истоки на- родной медицины восходят к тем доисторическим временам, когда наш предок, руководствуясь полуживотными инстинктами, пытался облегчить свои болез- ненные состояния, прибегая к помощи природных средств. Древние люди, что подтверждается этнографическими исследованиями, превосходили нас в способности видеть мельчайшие детали и связи природы, улавливать их тонкие влияния на жизнь человека. В архаичной картине мира человек — естественная частица природы, с которой он связан неразрывно. Отсюда понятно, почему в народной медицине целебными свойствами обладает всё, что окружает челове- ка и с чем он взаимодействует: травы, цветы, коренья, плоды, молоко и кровь животных, минералы, смолы, глины; то есть сама земля и все природные сти- хии.

Столетие за столетием, в мириадах проб и ошибок отбирались крупицы реальных знаний, действительных средств и способов лечения. Лечебная по- мощь раньше всего стала оказываться при травмах, родах, уходе за новорож- денными, функциональных хворях вроде простуды. Позднее возникли некото- рые специальные приемы лечения различных заболеваний с явно выраженными внешними признаками. Арсенал лекарственных средств, используемых в на- родной медицине, насчитывает около десяти тысяч видов — растительного, животного происхождения, а также минералов.

В народной медицине есть качественное своеобразие и свои достоинства, которых нет и не может быть в медицине научной, современной. Среди них — длившийся тысячелетия широчайший поиск целебных средств по всему полю реального мира; отсутствие каких-либо формальных ограничений по выбору средств и методов лечения; глубина истории, в которой совершался скрупулез- ный практический отбор рационального. Вместе с тем, обыденное сознание, сколь угодно умудренное вековым опытом, скользит по поверхности явлений; оно обречено заполнять мифами представления об их сущности и действитель- ных причинах. Так, причинами болезней шаманское сознание полагает злых духов, «порчу» путём «сглаза» и прочую чепуху.

По сравнению с народной, научная медицина ещё молода. Ей лет двести. Все её действия находятся под постоянным контролем общественности и управленческих структур, что в некоторых случаях заметно сужает свободу по- иска и эксперимента. Отметаются практически все средства и способы лечения, которые кажутся странными учёным, противоречат современному научному рассудку. Синтезированные лекарственные средства, даже при тщательных клинических испытаниях, не проявляют сразу всех своих побочных эффектов, отрицательных и положительных. Таковые обнаруживаются иногда через деся- тилетия массового применения. Современная медицина все более превращается в мощную, всесторонне оснащённую ремонтную базу человеческих тел. По ле- чению многих болезней существуют хорошо отработанные технологии, гаран- тирующие успех с высокой долей вероятности. Всё это приводит к тому, что классическое требование медицины — лечить не болезнь, а больного во всей его уникальной индивидуальности — на практике осуществляется всё реже. На- родная медицина, напротив, держится на строгом, хотя бы по форме общения, индивидуальном подходе. Знахарь обращается к больному интегрально, как к личности. А медицина официальная волей-неволей обращает своё внимание на заболевший орган, какую-то часть организма.

Зато научная медицина позволила ликвидировать целый ряд тяжелейших эпидемий, уверенно излечивать многие остающиеся недуги и реально облегчать страдания любого рода пациентов. Ничего этого не в состоянии была добиться народная медицина за все тысячелетия своего существования. В фундаментальном исследовании по исторической антропологии «Homo sapiens. История болезни» А.П. Бужи- ловой (2005) суммированы данные о средней продолжительности жизни людей в разные эпохи. В каменном веке она была самой короткой: ниже 20 лет у австралопитеков; ниже 23 у неандертальцев; чуть выше 26 у первых кроманьонцев (сапиенсов); 31–32 года в эпохи верх- него палеолита (охотники на мамонтов), мезолита и неолита. С периодов раннего металла (бронзы, железа — первые земледельцы и скотоводы) и до позднего Средневековья таковая составляла около 35 лет для мужчин и около 30 лет для женщин. Только с конца XVIII в., то есть в условиях индустриальной цивилизации эти показатели достигли соответственно 70 и 75 лет. Решающую роль в этом достижении сыграли возможности научной медицины и ги- гиены (в первую очередь вакцинация, асептика, анестезия). Женщины, по крайней мере, су- мели превзойти «сильный пол» по продолжительности жизни только при правильной по- становке родов и резком снижении младенческой смертности в Новое время.

Конечно, официальная медицина может изучать накопленный опыт на- родного врачевания (приёмы, средства), извлекая рациональное из прошлого, или критически оценивать вновь появляющиеся находки современных самород- ков-врачевателей.

Народная медицина предельно консервативна — рецепты в ней переда- ются от поколения к поколению без особых изменений. А научная медицина постоянно развивается. Пределов её роста не просматривается. Например, с по- мощью нанотехнологий станет возможным транспортировать лекарство (скажем, антибиотики) точно в тот орган, который нуждается в излечении.

Как всякий спонтанный, стихийный процесс, народную медицину невоз- можно ни запретить, ни искусственно стимулировать в развитии. Запрет на вра- чевание без диплома и требование лицензирования некоторых народных прие- мов врачевания остаются на бумаге. Вопреки закону, в нашей стране множество знахарей открыто ведут приём пациентов, прикрываясь патентами предприни- мателей по оказанию «услуг населению». Абсолютное большинство их клиен- тов — или тёмные, малограмотные, или отчаявшиеся люди; среди них преобла- дают женщины в возрасте менопаузы.

В народной медицине условно можно выделить три компонента. Первый — обширный набор лечебных средств самой разной природы, проверенных ты- сячелетней практикой. Многие их них, после исследования современной меди- циной, рекомендованы к применению. Это дееспособное ядро народной меди- цины, фундамент, на котором она существует, и будет существовать ещё доста- точно долго. Второй компонент — средства и приемы врачевания, в основе действенности которых лежит плацебо (лат. placebo — понравлюсь), и шире, психотерапевтический эффект. Имеются в виду лекарственные формы, по виду или вкусу имитирующие какое-либо лекарство, но на самом деле содержащее фармакологически нейтральные вещества. Хотя на самом деле никакого воз- действия на организм плацебо не производит, почти всегда у большинства па- циентов оно приносит временное облечение болезненной симптоматики. Эта часть знахарства функциональна и способствует популярности целителей, ибо пользы здесь больше, чем вреда. Плацебо-эффект — спутник любого врачева- ния, даже самого современного. Наконец, третий компонент народной медици- ны — приметы, обычаи, традиции, прилагаемые к лечению, сопутствующие ему. Они больше всего подвержены старению, утрате содержания и лишь не- многие из них сохранили хоть какой-либо смысл и психотерапевтическое со- держание. Суеверия есть суеверия, сколько не тверди об их психологической пользе.

Народная медицина несомненно уступает современной по объёму и каче- ству оказываемой помощи, а также в подавляющем большинстве случаев и по эффективности. Она бессильна против большинства тяжелых, хронических не- дугов. Хотя бы потому, что в далёком прошлом люди просто не доживали до таковых. Но она произрастает на «свободных территориях», не освоенных со- временной медициной, имеет собственные объективные основания, круг при- верженцев и пациентов, и потому способна приносить некоторую пользу при разумном взаимодействии с современной научной медициной.

Медицинский оккультизм (от лат. occultus — тайный, сокровенный) — это попытки врачевания болезней без рационального объяснения их природы, но с претензией на использование сверхъестественных или ещё не познанных нау- кой сил. Они, оказывается, всё же подчиняются якобы избранным служителям соответствующих тайн. Любое лечение предполагает внушение и самовнуше- ние — мобилизацию психики пациента, обращение к его целостной личности. В такого рода сотрудничестве врача и пациента нет ничего оккультного, хотя ещё далеко не все механизмы психосоматического взаимодействия пока вполне яс- ны естествознанию и медицине. Однако в большинстве случаев одного внуше- ния бывает слишком мало для исцеления и тогда врачевание без диплома ста- новится уголовным преступлением, поскольку угрожает здоровью и даже жизни больного, уменьшает его шансы на излечение или по крайней мере избавление от невыносимых страданий.

Для общества, живущего первобытным строем, — в избах или кибитках, ярангах или ледяных хижинах, шаман, пророк, знахарь — нужные и закономерные фигуры, своего рода культурные герои, с помощью которых решаются важные задачи индивидуальной и коллек- тивной практики. С мелкими недомоганиями или другими жизненными затруднениями представители традиционных обществ справляются сами. Они накопили большой запас эм- пирических сведений о полезных и вредных сторонах природных явлений. К шаману обра- щаются, когда болезнь протекает тяжело, когда не ясны её причины (не простуда, не травма, а колдовство, порча?) или же когда предстоит явно рискованное предприятие (охота, война, стихийное бедствие). Задача шамана — изгнать злых духов и приманить к людям добрых. Характерен антураж шаманских сеансов (камланий). Шаман работает обычно вечером или ночью, в жилище больного, которое освещается только огнем очага; в присутствии его род- ственников и прочих зрителей, которые частью составляют пассивную аудиторию, частью помогают создавать звуковой фон сеанса; пользуется набором магических атрибутов (бубен, колотушка, бич) и реальных снадобий (мази, настойки из трав и т.п.). Веру в себя шаман старался укрепить разными экстравагантными действиями (хождение сквозь огонь, долгое погружение в воду, элементы гипнотического внушения разных чудесных «эффектов», вроде мнимого, на глазах заживающего пореза своего тела). Нередко одежда шамана имитирует облик зверя или птицы, вплоть до соответствующей маски на голове. Представители древ- них и традиционных обществ обладали повышенной внушаемостью, первая сигнальная сис- тема (органы чувств) преобладала у них над второй (словесно-смысловой). Это повышало эффективность шаманских трюков (зомбирующий психику равномерный шум бубна, бара- банов; пассы в ходе танца; поглаживания тела пациента; внушение видом и взглядом).

Первые шаманы появились ещё в каменном веке, среди охотников на медведей и ма- монтов; следы ритуальной деятельности шаманов, даже их изображения встречаются на древнейших росписях пещер, затем на петроглифах (рисунках на камнях) эпох неолита и бронзы.

На взгляд шамана и его клиентов существуют три мира — верхний, средний и ниж- ний. На небе обитают добрые духи, под землёй — злые, а на земле — люди. Но обитатели всех трёх миров могут перемещаться между ними и вступать в контакты, то полезные лю- дям, а то опасные, даже гибельные. Единство мироздания обеспечивает мировое дерево, корни которого уходят в подземный мир, а верхушка достигает поднебесья. У других наро- дов похожую роль играет мировая река. Именно шаману дан чудесный дар посещать своей душой, впавшей в экстаз, верхний или нижний миры и там общаться с их обитателями, за- ступаться за людей. Те или иные животные (вроде ворона или орла, оленя или лося, т.д.) выступают символами того или другого яруса шаманистского мироздания. В птиц, насеко- мых, летучих мышей и т.п. животных якобы превращается шаман, когда работает над вы- полнением заказа клиента.

В языческой «теории» роль шамана сводится к заключению союза с чуждым духом, как бы женитьбе на нем с тем, чтобы подчинить его задачам клиентов. Шаман стремится контролировать странствие душ путем изменения своего внешнего (танцы) и внутреннего (вещий сон или же экстаз, затем транс, вплоть до каталепсии) состояния. Но все эти измене- ния — только средство для достижения главной цели шамана. А она состоит в том, чтобы осуществить желания пациента, чаяния коллектива. Шаман претендует регулировать круго- ворот жизненной силы в природе (у охотничьих народов) и цикл общественного воспроиз- водства, отношения живых и мертвых (у скотоводов и ранних земледельцев). Все шаман- ские практики связаны с непредсказуемыми, но важными для людей ситуациями их жизни

— появлением диких животных, погодой, урожайностью; здоровьем, взаимностью в любви, выигрышем в игре; возвращением из путешествия, победой на войне и т.п. Успех здесь пря- мо связывается с умением шамана перехитрить или задобрить духов и тем самым повлиять на действительность в нужном отношении. Удача заслуживается, завоевывается шаманом вместе с его клиентами. Когда у человека нет реальных средств изменить или предсказать действительность, он и обращается к шаману, который изменит хотя бы его сознание.

Иное дело оккультизм в индустриальном обществе. Новоявленные шаманы и колду- ны, гомеопаты и «фитотерапевты», экстрасенсы и уфологи, астрологи и гадатели вроде пре- словутых Джуны, Ванги, Кашпировского, Чумака, Глобы и т.п. — имя им ныне легион — это мифология в чистом виде, причем далеко не лучшего сорта. Путём знахарского внуше- ния можно излечить не все заболевания, а только относительно легкие, прежде всего невро- генные. Теряя время при тяжелой соматической патологии, пациент лишает современную медицину реальных возможностей исцелить или хотя бы облегчить его страдания. Однако наукоёмкая медицина не сулит бессмертия, не даёт стопроцентных гарантий успеха. Поэто- му даже обитатели небоскрёбов да лимузинов сплошь и рядом склонны мистифицировать себя и окружающих, прибегая к платным услугам знахарей. У каждого собеседника, должно быть, наготове рассказ о чудесном исцелении знахарями пациента, которого официальная медицина признала безнадёжным. Мало кто задумывается, каков был средний возраст лю- дей, набор их заболеваний, масштаб страданий, когда роль врачей исполняли только знахари. Интерес к «нетрадиционным», экзотическим методам врачевания сродни интересу дет- ского ума к сказкам с хорошим концом.

Законом «Об охране здоровья граждан в Российской Федерации» от 1993 г. впервые юридически определен порядок занятий народной медициной. Статья 57 этого закона опре- деляет народную медицину как методы оздоровления, профилактики, диагностики и лече- ния, основанные на опыте многих поколений людей, утвердившиеся в народных традициях и не зарегистрированные в порядке, установленном законодательством РФ. Правом на заня- тия народной медициной обладают только те граждане, кто получил диплом народного це- лителя, выдаваемый органами исполнительной власти субъектов РФ в области здравоохра- нения. Решение о выдаче диплома принимается на основании заявлении гражданина и пред- ставления профессиональной медицинской ассоциации, либо учреждения, имеющего лицен- зию на медицинскую деятельность. Такой диплом действителен только на территории того субъекта РФ, где он был выдан. Никакие международные дипломы юридически у нас недей- ствительны. Надо заметить, что Комитет здравоохранения Курской области до сих пор не выдал ни одного такого диплома. Между тем знахари и экстрасенсы всякого рода, пользуясь общей либерализацией правоохраны в нашей стране, успешно занимаются своей практикой, регистрируясь как частные предприниматели и маскируя свои медицинские занятия графой «и другие услуги». Приказ Министерства здравоохранения РФ 1998 г. о «Перечне видов ме- дицинской деятельности, подлежащих лицензированию», особым 8 пунктом перечисляет таковые применительно к народной медицине (целительству): гирудотерапия (пиявки), го- меопатия, мануальная терапия, рефлексотерапия, медицинский массаж, фитотерапия. По- пытки представителей ассоциаций знахарей расширить этот перечень решением Верховного суда РФ не увенчалась успехом. Верховный суд оставил соответствующий иск без удовле- творения.

Замечательный английский писатель, истовый католик по своим убеждениям — Гильберт Кийт Честертон (1874–1936) в рассказе «Вещая собака» пророчески говорит (уста- ми своего героя сыщика патера Брауна) о «поветрии, которое в наше время распространяет- ся всё больше и больше. Оно узурпаторски захватило власть над умами. Я нахожу его в га- зетных сенсациях, даже в модных словечках. Люди с готовностью принимают на веру лю- бые голословные утверждения. Оттесняя наш старинный рационализм и скепсис, лавиной надвигается новая сила, и имя ей — суеверие. Вот оно, первое последствие неверия. Люди утратили здравый смысл и не видят мир таким, каков он есть. Теперь стоит сказать: «О, это не так просто!» — и фантазия разыгрывается без предела, словно в страшном сне. Тут и со- бака что-то предвещает, и свинья приносит счастье, а кошки — беду, и жук — не просто жук, а скарабей. Словом, возродился весь зверинец древнего политеизма. ... Так вы катитесь назад, к обожествлению животных, всё лишь потому, что вас пугает слово «человек».

Основные религии отвергают шаманизм потому, что предлагаемый колдунами транс лишает человека свободы воли и, значит, сбивает его с осознанного пути к Богу. Однако и внутри современных религий, и вообще в обыденном сознании до сих пор уживаются род- ственные шаманизму представления. Это, скажем, вера в личных ангелов-хранителей, знаки зодиака, счастливую звезду, талисманы, те же приметы удачи или несчастья; общение с мёртвыми душами. Так что даже самая архаичная мифология в каких-то своих превращённых формах навсегда остаётся с человеком, то помогая, то мешая ему жить.

«Народная» медицина пропитана оккультизмом неравномерно. Больше мистики в её экзотических, выдуманных городскими шарлатанами вариантах («восточная», «тибетская», «славянская» и т.д.) с их доморощенной аптекой, мануальными навыками и всё тем же, вечным как человеческий мир внушением («заговоры», амулеты разного рода). В отсутствие медицины научной, технологичной, наши предки веками вынуждены были использовать всевозможные подручные средства для того, чтобы хоть как-то бороться с недугами. Среди средств народной медицины находятся и относительно полезные, практически безвредные; и бесполезные, играющие роль плацебо; и более или менее ядови- тые, опасные для организма, лечащие его в одном отношении и калечащие в другом.

Знахарям, повторю, верят люди тёмные, необразованные, или ослабевшие духом, отчаявшиеся, или просто поддавшиеся моде на медицинскую экзотику, настырной рекламе новоявленных панацей вроде фитотерапии, экстрасенсорики, биодобавок к пище и т.п. чу- додейственных бальзамов, капель, мазей, настоек, аппаратов. Вот один из множества при- меров того, чего может стоить обращение к нетрадиционной медицине. Во влиятельном медицинском журнале Human Reproduction недавно были опубликованы результаты иссле- дования, которые доктор Луи Чан из университета в Гонконге провел с таким широко из- вестным и на Востоке, и на Западе энергетиком, как женьшень. «Корень жизни» давали бе- ременным крысам. В результате у крысиных эмбрионов, а затем и плодов возникали пороки развития сердца, глаз и конечностей. При увеличении дозы с 30 до 50 мг уродства увеличи- вались, а объём тела новорожденных уменьшался. По мнению ученых, низкие дозы жень- шеня вели к более мелким порокам, не всегда сразу заметным. Этим может объясняться тот факт, что ядовитое действие этого препарата веками недооценивалось по сравнению его явно стимулирующего организменные процессы эффекта. По справедливому заключению А. Мельникова, обнародовавшего эти факты в отечественной прессе, «вся эта история очень показательна для так популярной сегодня фитотерапии — препараты из лечебных трав стали большим бизнесом задолго до того, как изучили их безопасность. ... Потребители, медики и чиновники как-то сразу поверили формуле «натуральное — значит безопасное», забыв, что растения содержат массу ядов. ... Проверить безопасность «травок» гораздо сложнее, чем «химии». Гораздо проще торговать «травками» и легендами».

Медикам с высшим образованием, прежде всего врачам и провизорам, необходима осознанная, критичная позиция по отношению к представителям народной медицины. В отдельных случаях они — союзники, но в большинстве

— конкуренты, как правило недобросовестные. Просвещение пациентов, попу- ляризация достижений науки и техники — одна из нравственных обязанностей учёного доктора и аптекаря.

Как видно из всего сказанного, мифология как таковая представляет собой донаучное знание. Это древнейший и универсальный, вечный для людей

— упрощённый, прямолинейный способ «объяснить» (хоть как-то) самих себя, окружающую действительность и, главное, примирить неразрешимые без по- мощи высших достижений разума (а то и с их помощью!) противоречия между человеком и миром. Миф рождается и процветает на сравнительно простом, низком, причём чреватом катастрофами уровне жизнедеятельности. Когда и куда наука, религия и философия ещё не имеют доступа — тогда и там царство или, по крайней мере, заповедник мифического. В лице мифа перед нами единственно возможный ответ первобытного или примитивного сознания на суровые вызовы жизни.

В романе уже упоминавшегося мной Анджея Сапковского «Меч предназначения» (1994) ведьмак Геральт спорит с Борхом, по прозвищу Три Галки, существуют ли на самом деле золотые драконы. «…Золотой дракон — существо мифическое. Легендарное. Как, скажем, феникс. Фениксов и золотых драконов не бывает». — Заявляет он. Борх возражает: «... У каждого мифа, у каждой легенды должны быть какие-то корни. И у этих корней что-то лежит. — Лежит, — согласился Геральт. — Чаще всего мечта, желание, тоска. Уверенность, что нет пределов возможному. А иногда — случай. ... Только в легендах может выжить то, что в природе выжить не может. Только легенде и мифу не ведомы пределы возможного». Борх, добавлю, это и есть по сюжету романа золотой дракон, лишь перевоплотившийся на время в людское обличье...

В истинном своём качестве миф позволяет человеку объяснить необъяс- нимое и достичь невозможного — отчасти в своём воображении, но отчасти на деле. «Мне не дано познать Вселенную. Я всего лишь работаю в ней», — го- ворит сам себе герой фантастического романа Пола Андерсона «Щит времён». Неплохой девиз для мифолога. При подобных условиях мифология выступает гармоничным синтезом уже накопленных личностью / обществом крупиц ра- ционального знания, с одной стороны, а с другой, — до(вне)религиозных, при- митивных верований относительно того, что ещё не познано или никогда не может быть и не будет познано научно (например, индивидуальная судьба, шансы личности на счастье или несчастье). Именно в лоне мифологии вызре- вают все будущие формы духовной культуры — искусство, мораль, религия, наука и философия вместе взятые.

Как такое возможно, станет яснее, если перечислить отличительные черты мифологии по сравнению с наукой и остальными формами современной культуры.

Среди таких differentia specifica на первое место надо поставить антропо-морфизм, т.е. очеловечивание, олицетворение всего на свете как исходную и ключевую особенность мифологизации сознания (Не «Я — ОНО» в системе

«человек / природа», а всегда «Я — ТЫ»). Мало что объективно зная об окру- жающем его мире, особенно по части его глубинных закономерностей и общих принципов устройства, человек склонен проецировать на мир гораздо лучше знакомые ему — свои собственные качества. Как отмечал известный русский этнограф Л.Я. Штернберг (1936), воспринимая окружающий мир, «первобыт- ный человек имел только один достоверный критерий — его собственное «я».

… Идя таким образом от единственно хорошо ему известного (его «я») к неиз- вестному, он, естественно, должен был сознательно или бессознательно перено- сить на окружающее атрибуты своей собственной природы: одушевлённость, разумность, волю, активность — словом, мыслить природу по образу и подо- бию своему». В результате природа воспринималась и «объяснялась» по образу и подобию людей, их межличностных и коллективных отношений. Как человек, прежде всего глава патриархальной семьи, творец и распорядитель её жизни, обустраивал дом, усадьбу, угодья, так и олицетворение высших, космических сил — боги и герои творят целый космос и управляют течением событий во вселенском масштабе. Мифологический космос всегда выглядит глобализиро- ванной усадьбой рачительного хозяина, окружённой пустынными землями, где живут только разные чудовища, враждебные людям. Скажем, в христианской мифо- логии Бог-Саваоф за семь дней творения создает Землю из предшествующего хаоса, населяет её разными тварями и, наконец, лепит из глины первого человека — Адама, а из его ребра изготавливает ему напарницу — Еву. За те или иные участки посю- и потустороннего бытия в любой мифологической системе взглядов назначаются ответственные лица сверхъестест- венного уровня.

Если присмотреться к мифологическим персонажам, то они, как правило, представ- ляют собой метко подмеченные разные типы людей, олицетворение общечеловеческих ка- честв. Так, древние «греки брали за образец самих себя. Меня, вас, своих жён, матерей, сес- тёр. Они изучали разные людские характеры и наделяли ими своих богов. В сущности, они просто возводили самих себя на Олимп. Переберите их главных богинь: одна — мать и хра- нительница домашнего очага, другая — возлюбленная, третья — девственница, четвертая — ведьма из преисподней, пятая — хранительница цивилизации и друг человека...» Причём «в женщинах чаще всего перемешаны все пять или шесть главных богинь. ... Счастлива та женщина, что из Артемиды созревает в Афродиту, потом в Геру, а заканчивает свой путь Афиной Палладой. И плохо той, которая застревает на чём-нибудь одном» (Торнтон Уайл- дер. «День восьмой»).

Логику мифа образует простая аналогия — отдавая духам часть добычи, надеются вернуть её сторицей; против любой опасности обращают символ ору- жия, крепости, остроты. Так под венцы новостройки на счастье закладывают монеты, а бросают их в колодец или в тот водоём, куда рассчитывают вернуть- ся; под крыльцо сельского дома кладётся железный топор или замок; первые волосы ребенка после стрижки сохраняются, а в одежду закалывается булавка (против «сглаза») — этим и т.п. обычаям несколько десятков тысяч лет.

Следующая особенность любого настоящего мифа — его синкретич- ность, т.е. сочетание, даже слияние воедино различных, в том числе несовмес- тимых нигде кроме и после мифологии элементов сознания и практической деятельности человека. Мифы включают в себя одновременно:

· и какие-то эмпирические знания, в общем, правильные догадки или вос- поминания;

· и чистой воды вымыслы, но художественно яркие фантазии, эстетиче- ски оформленные мечты по разным поводам;

· и наставления неких приличий, заповеди мудрого поведения;

· и много ещё чего найдётся в мифологической котомке бредущего по дорогам истории человечества.

Всякий миф лукаво или открыто авторитарен в том смысле, что не тер- пит проверок, доказательств, аргументов своей правоты. Ему просто верят; в противном случае он убежит с пути скептика, равнодушного человека, или же просто испарится на вершинах опытного исследования, разумного верования или авторского сочинительства.

Существование мифа стихийно — он передается от поколения к поколе- нию с незначительными вариациями с незапамятных времён; им владеет весь народ, а не кто-то в отдельности.

Миф не отвлечён он непосредственной жизни, а вплетён в неё без остатка. Его структурная единица — наглядный образ, чувственно воспринимаемый сю- жет, эмоционально окрашенная метафора. Недаром у тех же греков Нарцисс превра- тился в прекрасный цветок с надломленной чашечкой, а Геракл несёт на плечах львиную шкуру. Наш Илья Муромец ломает могучий дуб, а Вольга Всеславич ныряет в подводное царство как рыба. Или взять модные сейчас знаки Зодиака, претендующие символически выразить разные типы характеров и дороги судьбы («Рождён в созвездии Весов / Искать созвездье Близнецов...», в стихе Любови Якушевой). Мифология вообще ничего не объясняет, но всё описывает, показывает, рассказывает, на всё имеет примеры

— так оно выходит любому понятнее, интереснее. Однако эстетическая форма сама по себе не важна для мифологии — в этом её отличие от авторской лите- ратуры и искусства. В мифах важнее содержание — назидание, заповедь, а как и кто их излагает — не существенно.